Трудные любови
Что делать, когда трудно любить? Не любить, но притворяться, что любишь? Не любить и не притворяться? Стараться любить непритворно? Или что-то еще?
Что делать, когда трудно любить? Не любить, но притворяться, что любишь? Не любить и не притворяться? Стараться любить непритворно? Или что-то еще?
Всякая любовь требует жертв. Речь не об этом. Речь — об изначально трудной любви. Их две. Трудно любить того, кого любишь и хочешь любить, но кто тебя постоянно предает. И трудно любить того, кого не любишь и не хочешь любить.
До Христа никто не призывал людей любить своих врагов. Он учил, что мы должны поступать диаметрально противоположно тому, как поступают с нами наши враги. О том же напишет и апостол Павел (Рим. 12:20—21), утверждая, что именно так человек может возвыситься над злом.
Впрочем, трудные любови были таковыми еще до Христа. Бог Ветхого завета познал их сполна. Он мучительно любил народ, который Его предавал. Он любил народы, которые и вовсе должны были быть Ему противны. Почему Он смог их любить? Потому что Он есть любовь. А мы?..
Как Он их любил? Непонятной, странной любовью. Порой Он наказывал их, и они умирали тысячами.
Потому что Он есть суд. А мы?..
Может показаться, что Ему любить нетрудно. Ведь Он знает причины всех вещей и понимает их суть. Он смотрит на человечество и знает, почему, наконец, мир стал тем, чем стал. Поэтому Бог может любить. Когда мы узнаем подробности о судьбе уличного ребенка, нам легче его полюбить. Но мы не знаем и не понимаем в жизни слишком многого, поэтому нам трудней любить, чем Богу.
Может быть, и нам можно наши трудные любови сделать странными? Как тот псалмопевец, с чистым сердцем желающий смерти детям врагов (Пс. 136:9)? Или как сам Бог Ветхого завета, который гневался и наказывал тех, о которых говорят, что Он их любил? Что ж, это жизнь. Может, давайте просто копировать Ее Творца?
Но Иисус говорит, что наши трудные любови не должны быть странными. Они должны быть прямолинейными. Любовь — она и в Африке любовь. Вы можете копировать Бога в любви, но не можете в суде, — вот послание Христа. Павел же эту мысль выражает предельно открыто в Рим. 12:19: «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию». Но не слишком ли высоки требования?
... Муж приступами пьет и держит в страхе всю семью. Дети видят, как их папа избивает их маму. Они учатся ненавидеть. Она тоже. Христос говорит: «Люби!»
А потом человек просыпается утром и ужасается от того, что снова сделал накануне. Он плачет, обнимает свою жену и детей и просит прощения. Он не врет. Он будет изо всех сил стараться не пить. Он будет вовремя приходить домой по вечерам и пытаться интересоваться делами детей и жены. Он принесет им шоколадных конфет, которых они не видели уже много месяцев, будет их обнимать, и они, оттаяв, всем сердцем снова потянутся к нему. Его старшая дочь напишет в своем дневнике: «О, если бы на этот раз все оказалось правдой! Я так его люблю! Я так хочу его любить!»
Все станет постепенно налаживаться. О прошлом захочется и вовсе забыть. Младшие дети этого прошлого не будут помнить уже через месяц. Но через полгода или год, или два года все повторится снова. Как себя будет чувствовать его семья на десятый раз? Не идти к нему утром, когда он плачет, и его сердце разрывается при виде собственных детей с побоями на теле, побоями, причиненными его же собственными руками? Но ведь он же искренне сокрушается!
Христос говорит: «Люби!»
... А потом его дочь поступит в университет, станет христианкой и на студенческой конференции он позвонит ей из далекого чужого города, будет интересоваться ее делами, а она, будет стоять в коридоре и 40 минут рыдать, прижав к уху телефон. Он будет говорить: «Дочь, не надо плакать! Ну, улыбнись! Лучше расскажи, о своей жизни, о том, как у тебя дела...» А перед ее глазами будут проноситься картины из детства, когда она училась не доверять тому, кого так хотела любить. Она будет плакать, и ей будет хотеться обнять, пожалеть, приласкать этого слабовольного человека, неспособного даже на то, чтобы просто быть объектом изначальной, «авансовой» любви, которая дана детям к их родителям. Любым родителям. И в то же время она будет ненавидеть его за предательство, за то, что он научил ее не доверять, и теперь она не может довериться даже Богу.
А потом она получит письмо от друга, который скажет ей о том, что ее история удивительно похожа на историю Бога, предаваемого любимыми людьми. Из поколения в поколение. О том, как они блудили, а потом возвращались в Его дом, в свой дом, с подарками и говорили: «Мы Тебя любим. Мы хотим попросить прощения. Ну, не плачь, ну, улыбнись, лучше расскажи о Себе...», а от них еще несет блудодеянием, и, главное, Бог знает, что через полгода они снова Ему изменят. И так — бесконечно! Может быть, Ему все-таки не легче любить, чем нам? Он знает, что чувствует эта девушка в коридоре с заплаканными глазами. Он знает...
Человек Иисус Христос. Разве Ему легче было любить, чем нам? Он сострадает людям. Тем людям, которые — и Он это знает — позже станут Его предателями и палачами.
В русском языке есть два слова: сострадание и сочувствие. Сочувствие — это способность одного человека чувствовать то, что чувствует другой. Сострадание значит то же самое, но в более узком смысле: способность отождествить себя с чьими-то страданиями.
Не в этом ли секрет трудных любовей? Не в способности ли отождествлять себя с другим человеком, понять его, представить себя на его месте? Не оправдать его, когда он предаст тебя, а понять.
Как любить тех, кого не хочется любить? Как любить тех, кого хочется любить, но они предают?
Верность — вот ключ. Верность как решение. Не нужно пытаться возлюбить своего врага так же, как своего брата или своего спасителя. Нужно хотя бы оставаться ему верным. Верность — это отказ предавать.
А верность без веры мертва. Она почти невозможна без веры. А та, что возможна — несовершенна, избирательна и бьет с осечками. Верой верность достигает совершенства. Верой в Того, кто оказался верным.
