Жена Булганина: "Здесь открыто небо!"

Как известно, Евангельское пробуждение в России начиналось с обращения к Богу Живому петербургской аристократии: княгинь Н. Ф. Ливен, В. Ф. Гагариной и Е. И. Чертковой, графа М. М. Корфа, полковника Пашкова и других. Господь во все времена и во всех странах привлекал к Себе людей любого сословия, в том числе и из "высшего эшелона власти". Лидия Ивановна ЯНОВСКАЯ уверовала в Господа, будучи всем известна как "жена Булганина", министра Вооруженных сил, председателя Совета министров СССР и члена Политбюро (Президиума) ЦК КПСС (в 1947--1958 годах). Вот ее рассказ о своей жизни.

Я сибирячка. Мы жили в глубинке, в деревне. Семья у нас была такая: папа -- коммунист, а мама -- баптистка, как и вся ее родня.

-- А сколько вас было в семье?

У меня было 4 сестры и 2 брата. Отец часто уезжал из дома, а мы оставались с мамой дома. У нас жила мамина сестра, она пела в церковном хоре, и часто у нас в доме проходили спевки, особенно зимой. Мы слушали эти песни и запоминали их. Когда мама уходила на собрание, нас запирали на замок, а мы пели все эти гимны. Иногда и мы ходили в церковь. В нашей деревне верующие сами строили себе церковь, при этом мы тоже присутствовали.
Когда выросли, уехали в сибирский город Славгород, там был Молитвенный дом. Но отец очень преследовал маму. Вешал нам октябрятские звездочки, затем хотел, чтобы мы были пионерами, носили галстуки. Мама украдкой ходила на собрания. Мы не были, конечно, верующими, но от мамы мы всегда слышали: "Вот это -- грех, это -- грех" и мы знали, что такое грех, что можно, а что нельзя.
Из Славгорода мы переехали на Алтай -- отца перебросили туда для организации там новой кооперации. По окончании 7 классов школы, я уехала учиться в Барнаул, там я училась в Медицинском техникуме. В конце учебы вышла замуж за военного. Мама подарила на свадьбу нам Евангелие, но в 30-е годы начались репрессии, отца у нас посадили, а моего мужа перевели из кавалерийской дивизии в ГПУ, и куда делось Евангелие я даже не знаю, пропало. Когда командование узнало, что у меня репрессирован отец, мужа послали работать на переферию, в районное село. Сказали ему или развестись со мной, или сдать документы. Он сдал документы и мы уехали на Урал к его матери. Там его защитником был его отчим. В Сибири тогда всё бушевало -- там жили немцы, и их мужчин сажали всех подряд. Мужу это не нравилось, и он был рад, что сдал документы и уехал на Урал. Там он устроился работать в Райисполкоме, а я работала фельдшером.
Началась война и в первые почти что дни и его и меня призвали в армию. Меня послали на Запад, а его на -- Восток. А у нас был уже двухлетний сын, и мы оставили его у свекрови.
О Боге я ничего не вспоминала, а вот на войне -- вспомнила. Но о каком Боге? О Божьей матери. Я была во время первого наступления от Москвы под Крюковым в 31-й Армии. Мы дошли почти что до Калинина, до Волги. Там остановились, потом был бросок и некоторое время мы стояли в селе богомазов. У них очень большие дома, всё увешано иконами, медальонами, красиво сделано. Хозяйка квартиры, где мы стояли, благословила нашего врача, начальницу санчасти и меня, повесила мне на шею медальон с Серафимом Саровским, и говорит: "Это ваш воинский защитник". Еще дала бронзовую Божью матерь с младенцем. Так, в моем нагрудном кармане у меня жили: комсомольский билет, матерь Божья с ребенком Иисусом, "смертник" и иконка, но она тяжелая была и я ее подарила. Медальон вешать на шею не разрешали и чтобы его было не видно, я попросила ребят вмонтировать его в немецкую зажигалку, чтобы можно было ее закрывать. Это был мой талисман -- покровитель.
Когда погиб муж на Курской дуге и мы стояли в затяжной обороне, я выпросилась к маме. На Урале очень голодно было во время войны, и я выхлопотала документы сестре, чтобы она перевезла моего сына к моей маме. Мама жила в Сибири, у ней корова была, и с хлебом там было лучше, а на Урале молоко стоило 200 рублей литр. Еще я послала маме свой аттестат, потому что брат у нас на войне был, а отец репрессирован, и она без пенсии, без всего жила, старая, ей уже около 70-ти было. Она получила мой аттестат и перевезла к себе моего сына. И вот я маме говорю, что у меня есть "мой защитник -- Серафим Саровский". А она отвечает: "Глупая... Какой "твой защитник"? Мы молимся за тебя, сын твой молится за тебя!"
В Сибири верующие собирались тайно. Мама жила на окраине, в деревушке, домик купила после того, как отца репрессировали, выгнали ее из квартиры и всё отобрали. В этом домике и проводились собрания. Вёл их брат Шрамко, и так Господь сделал, что когда я потом приехала в Москву, именно он говорил мне о настоящем Господе. А я с ним спорила: "Что вы, что вы! Вот у меня Серафим Саровский, он меня и защищает!"
В конце 1944 года мы встретились с Николаем Александровичем Булганиным. (В то время Н. А. Булганин был членом Государственного комитета обороны и зам. наркома обороны. -- Прим. И. К.). Мы не были с ним зарегистрированы, хоть прожили вместе до 1962 года. Он взял меня из армии к себе и я работала у него. Мы встретили победу в Варшаве. В душе моей было искание Бога. Жили мы в польском городе Люблине и с подругой ходили по кастёлам, слушали службу, рассказывали Николаю Александровичу про увиденное. Он тоже видел католическую службу, когда у них перед наступлением выстраивали войско, приезжал ксёндз и освящал его.

-- Освящал советское войско?

Там было так: на одного польского приходилось два русских солдата. У них утром, как только заря, все встают на молитву. Я познакомилась с польскими солдатами и они говорили, что тоже встают на молитву. Она мне очень нравилась, я даже знала наизусть молитву "Ротен", очень красивая утренняя молитва.
Когда кончилась война, мы приехали в Москву. Я начала опять искать Бога. Ходила в православную Елоховскую церковь. Сходила туда в первый раз, мне понравилось, и я отпрашивалась с работы (я работала в секретариате у Николая Александровича и у нас был ненормированный рабочий день), переодевалась и шла в церковь. Никто из домашних не знал, что я туда ходила. Мне очень понравился Алексий I, он очень хорошо говорил проповеди. Всё было огорожено, и чтобы его послушать, я приходила за час. Настоятелем был Николай Крутицкий. Он после службы говорил наставления, которые мне тоже нравились. Но всё это было не то. Вот не то.
Умер один из моих братьев и мама осталась в Сибири одна. Я поехала, привезла ее в Москву. Она стала мне говорить о Господе, привезла Библию. Я противилась очень Библии. В церковь ходила, молилась, Серафима Саровского признавала, а чтобы покаяться и веровать -- никак.
Потом я заболела: Господь меня так к вере призывал, а я противилась, и очень тяжело заболела. Когда немножко поднялась на ноги, стала искать адрес церкви нашей здесь в Москве. Я спрашивала у наших сотрудников, затем у коменданта, который меня везде сопровождал: "Мне надо найти церковь баптистскую!" Отвечал: "Не знаю, ничего не знаю. Никаких справок". Вдруг адрес нам прислал сибирский брат Шрамко, -- с ним мама переписывалась. И вот мы с сестрой пошли разыскивать. Поехали на машине, остановились недалеко от Малого Вузовского и пешком пошли в церковь. Это было в 1954 году. Когда я вошла в эту церковь, Господь перевернул всю мою жизнь. Я вошла, прочитала слова "Бог есть любовь", говорю сестре: "Шура, ты посмотри, здесь ведь небо открыто!" Было открыто небо, голубое, со звездами. Я говорю: "Вот то, что я искала!" Я так рыдала. Была служба, говорил брат Карпов. Он говорил на текст Евангелия от Иоанна "Бог есть любовь". И хор пел те гимны, которые мы в детстве пели. Все слова вспомнились! Вместе с хором мы с сестрой тоже пели, все слова мы знали: "В горнем ущелье укройся" и "Он простил, да Он простил согрешение Петра". Я говорю: "Ой, да ведь это всё -- мне!" Я приняла Христа как Спасителя.
С этих пор, как приехала домой, я сказала: "Всё. Я всё бросаю". Знаете, когда жила с Николаем Александровичем, мы на приемы всякие, в театры ездили, почти каждый день нам присылали билеты и надо было куда-нибудь идти. Я все эти билеты теперь отбросила, все наряды свои -- отбросила, и только одно: ждала, когда Николай Александрович куда-нибудь уедет, и тогда я переодевалась и ехала в церковь на Малом Вузовском. Мы жили в особняке на Воробьевых горах и у меня своя машина была, на ней я ездила и шофер меня не предавал. Он подвозил, я проходила пешком какое-то расстояние, дойду до церкви, у двери постою, послушаю. Затем скорее домой. К приезду Николая Александровича я была уже дома. Я ему ничего не говорила, но у него было 5 сестер, жили они недалеко от Малого Вузовского, они докопались, что я бегаю, как они говорили, "в молельню к баптистам". Откуда-то и он узнал, стал спрашивать: "Ты куда ходишь?" Когда я ему говорила, что хожу в православную церковь, он говорил : "Ну ты только осторожно ходи". И я ходила. А когда узнал, что я сюда хожу, все тут же взбунтовались.
У меня не было Библии, ее мама увезла, а я так жаждала Слова Божьего! Какие-то тетради давали переписывать, я печатала на машинке. Вдруг сын мой мне приносит огромную Библию, такую черную, изданную в 1957 году по благословению Алексия I, она у меня до сих пор хранится. Принес, говорит: "Мама! Вот Библия!"
Стала я ходить в церковь. После болезни я не работала, занималась только детьми. Николай Александрович, чтобы удержать меня дома, разрешил мне взять детей моей сестры. Она на Украине была в оккупации и люди там голодали. Я сидела со всеми этими детьми, но всё равно ходила на собрания. Очень много переписывала проповеди Карева. У меня была машинка, но при Николае Александровиче я не могла печатать, и потому приходилось переписывать вручную. Когда я читала Библию, а он был в другой комнате, враг ему не дает сидеть, он прибежит, видит, я Библию читаю, вырвет ее, кричит: "Всё ты только этой чепухой занимаешься!"
Потом в 1958 году Хрущев снял с работы Николая Александровича, Маленкова, Молотова, -- "антипартийную группировку". Его выслали в Ставрополь, и я, конечно, поехала с ним.
Со мной жила его сестра, очень ядовитая такая, противница. Там я не могла найти нашу церковь, взяла адрес, ходила, искала ее. Рядом с нами был православный патриарший собор, в этот собор я и ходила. Но молилась я своему Господу.
Потом в 1959-м мы вернулись в Москву, от всех переживаний оба заболели, и он попросился на пенсию. Когда шел к Хрущеву на прием, просил за него молиться. Он ушел, а мы встали на колени, молились, чтобы Господь расположил сердце Хрущева назначить пенсию Николаю Александровичу и разрешить ему жить в Москве, а то Хрущев даже этого не разрешал. Вернулся он такой радостный, ему и пенсию назначили, и в Москве оставили. Тогда он прописался у меня на квартире, где я сейчас живу, на Ленинградском проспекте. Мы всегда жили в казенных особняках, своего дома у нас не было, а эту квартиру я получила, когда работала у него в секретариате и привезла в Москву маму. Он говорил: "Пусть будет на всякий случай, не известно что будет в жизни". И так получилось, что ему пришлось жить в этой квартире.
Ездили в Тарусу на дачу. Машину Хрущев тоже не давал. После одного приезда из Таруса у Николая Александровича был инсульт, он заболел, лежал в Кунцевской больнице, и когда вылечился, сказал мне: "Давай оформлять брак, потому что ты не работаешь, стаж у тебя не выработан, со мною мало ли что случится, останешься без средств к существованию. Но одно условие: я не могу дать фамилию баптистке". Уже все документы подготовили, друзья-адвокаты готовы были прийти домой и нас зарегистрировать, но я сказала: "Нет! Церковь я не оставлю!" Ко мне приехала мама. Она очень боялась, что я откажусь от веры. Я сказала : "Мама, не волнуйтесь, я не откажусь!" -- "Но как же ты будешь? Он уйдет и всё..." И вот Николай Александрович мне говорит: "Брось свою церковь и брось своего Христа! Выбирай. Подумай хорошенько". Я ему сказала: "Я не оставлю Христа, а если тебе не нравится жить и видеть, как я хожу в церковь, проси себе квартиру у Хрущева". Он ходил, просил, но Хрущев издевался над ним, не давал. Потом я сама написала письмо Хрущеву, что жизнь у нас разладилась. Они с Булганиным очень долго дружили, 23 года дружили семьями, их матери дружили и мы тоже. И я ему написала, что жить невозможно, я прошу, Никита Сергеевич, дайте ему квартиру, чтобы мы не терзали друг друга. У Хрущева сестра родная тоже была баптисткой и тоже ходила на Малый Вузовский переулок, он издевался всегда над ней. И вот он дал квартиру Николаю Александровичу и так мы и разъехались в 1962 году. Сын у меня был от первого мужа, и я говорила Николаю Александровичу: "Мы с тобой ничем не связаны, мой сын -- только мой, ты свободен, можешь вернуться к жене". Но он к ней не вернулся. Он сказал: "Хорошо, я уйду, но оставлю тебя ни с чем". Мама говорила: "Пусть! Уедем в Тарусу".
Мы уехали в Тарусу. Он сам хозяйничал, все драгоценности и дорогие вещи увёз, но мои носильные вещи оставил, как и Библию. Ее подарил один брат-американец, когда приезжал, -- ему и Хрущеву. Я эту Библию читала и все места, которые меня очень касались, подчеркивала. Как-то он мне позвонил и говорит: "Ты мне книгу привези". Я говорю: "Какую?" -- "Ту черную книгу!" Я ему привезла Библию, говорю: "Для чего тебе?" Он говорит: "Я буду читать". Позвонила ему через какое-то время и говорю: "А ты мне эту Книгу вернешь?" Он говорит: "Верну". Позвонила потом еще раз, он говорит: "Я изучаю". Мне как-то Карев сказал, что Николай Александрович подружился с Алексием I. Я спросила у Николая Александровича: "Мне сказали, что ты подружился с Алексием. Правда?". Он говорит: "Ничего подобного, я сам Библию читаю".
После того, как мы расстались, я действительно осталась без средств к существованию. У меня не выработан был стаж, только 20 лет. Мама говорит: "Молись! Господь всё устроит, ты не волнуйся, только молись!" Потом мне посоветовала одна сестра, моя хорошая подруга: "Напиши письмо Брежневу!" Он меня тоже знал хорошо. Я написала, и Брежнев мне назначил персональную пенсию республиканского значения. Мама говорит: "Ну вот видишь, как Господь всё устроил!" Мы очень сильно молились. Потом увеличили еще и военные пенсии. Я не очень много получаю, 600 рублей в месяц, но мне хватит!
Николай Александрович получил квартиру, жил один, какая-то старушка обслуживала его. Две сестры, которые у нас в доме жили, мне говорили: "Ну что вы! Сойдитесь, ведь уже старики стали". Я отвечала, что мы уже разошлись. Раз мне свободы верить нет, мы вместе не можем жить.
В 1974 году у него внезапно случился инсульт с отеком легких. Мне его сестра, с которой я дружила, позвонила, и сказала, что Коля в больнице умирает. Он страшно боялся умирать, всё спрашивал: "Я умираю или нет? Скажите, я умираю или нет?" Так он и умер. Спасен ли он или нет -- не знаю.
Сам он из семьи староверов. Отец у него был очень глубоко верующий человек, горьковский старовер. А мать у них была очень большая атеистка. И когда Николай Александрович попросил сестру, Клавдию, дать ему семейную отцовскую Библию, она сказала, что мама перед своей смертью завещала, чтобы эту Книгу никогда не открывали, что "эта Книга страшная". Так никто из его сестер Христа не принял.
Я ходила на Малый Вузовский. Александр Васильевич Карев мне сказал: "Вы здесь не принимайте крещение. Вы, -- говорит, -- не знаете нашу систему: здесь списки крещаемых отдают на утверждение властям". Он здесь работал и всё это знал. Молодежь тогда крестили за городом. Мама дружила с братом-проповедником Василием Брылёвым, который отсидел в тюрьме и, когда его выпустили, поселился в Трубецком. Александру Васильевичу я рассказала, что есть брат, который сидел, руководил церковью в Курской области, и спросила: "Могу ли я от него принять крещение?". Карев ответил: "Да". Я поехала вместе с сестрой в Трубецкое и там он со мной провел несколько бесед. Библию я к тому времени уже несколько раз читала, в церковь ходила свободно и постоянно, поэтому он мне сказал: "Приезжайте в назначенный день и я преподам вам крещение ночью". И знаете, какое чудо было? В тот день, 12 июля 1964 года, когда я должна была ехать на пароходе в Трубецкое, такой дождь пошел холодный, ну просто ужас. А брат Василий старый, и мама говорила: "Как же он будет входить в воду, ведь он старый? Да может быть и без крещения мы все равно спасенные?" Включили приемник и слышим как Ширенко говорит на эту тему: "Когда вы придете к Господу, то Господь спросит: "Я оставил вам заповедь Крещения, почему вы ее не приняли?" И я говорю: "Мама, всё, я еду!" Я остановилась в Трубецком у двух сестер. В 11 часов вечера должно было быть кино, а в 12 мне назначили крещение на пруду Трубецких. Там есть место, где ива большая, а неподалеку мост, и по нему люди ходят, когда в кино идут. Брат Василий велел приходить к пруду в 12 часов с теми двумя сестрами. Холод был, пришла жена брата и говорит: "Как же Вася полезет в воду в такой холод?" В 10 часов вечера подул знаете, какой горячий ветер! Такой горячий, что я даже не могу передать! И сестра Настя не выдержала, прибежала, говорит: "Сестра! Господь хочет, чтобы ты приняла крещение! Стало тепло и кино отменили -- аппарат сломался! На мосту никого не будет!"
Когда я и брат Василий вошли в воду, вода была прямо горячая. Так мне преподали крещение. Я приехала в Москву, и брат из Серпухова был моим свидетелем. Брат Василий передал ему, что преподал мне крещение. Я подошла к Александру Васильевичу Кареву и сказала, что приняла крещение. "Ну, слава Богу," -- говорит.

-- А как вы познакомилась с Каревым?

Мне билеты присылали на концерты, на приёмы, а я решила, что больше не буду никуда ходить. Я попросила Александра Васильевича встретиться, говорю: "Так и так, не могу ходить туда, Александр Васильевич, не могу совершенно!" А он говорит: "Вам надо ходить". Привел мне пример, как Есфирь была у царя Артаксеркса. Я говорю: "Нет, я не могу!" Подружилась с одной сестрой, Ольгой Сергеевной Соколовской, она была другом Александра Васильевича Карева, он, собственно говоря, нас свёл. У нее на квартире мы и встречались: Александр Васильевич, она и я, часто беседовали.
Хрущев знал и Карева, и Жидкова, -- они ведь у него на приемах бывали. Я стала приносить домой журналы и Николай Александрович Булганин их читал, особенно заинтересовался Каревым. Говорил он с ним или нет, но о нем отзывался: "Какой образованный человек!" Потом в "Братском вестнике" был автобиографический очерк Карева, там мы прочитали, что он много языков знал, был очень грамотным человеком. А какой проповедник был! Доходчивый и очень сильный проповедник. Мы обожали его очень-очень. После него уже больше не было таких. Когда мы разошлись с Николаем Александровичем, я печатала на машинке проповеди в 5 экземплярах, а затем их передавали читать на перефирию, в Сибирь. У Александра Васильевича была такая группка, которой он давал свои тезисы. Я стенографии не знала, поэтому печатала проповеди по тезисам. Теперь читаю их у себя на даче: и его проповеди, и Левинданто, и Андреева, и Иванова, и Жидкова -- всех братьев я записывала. Тогда был такой труд.

-- Не встречали ли вы со стороны властей каких-либо притеснений за веру?

Вы знаете, меня никто не преследовал. Когда мы жили с Николаем Александровичем и гуляли во дворе нашего дома, а этот дом был генеральским, то перед нами все распинались, потому что Булганин всё-таки бывший министр обороны. А когда он уехал отсюда, и некоторые женщины хотели со мной познакомиться, им соседки говорили: "Вы с ней не очень-то общайтесь, потому что она вас сразу сделает баптистками!" Одна генеральша ходила даже на Малый Вузовский, слушала пение наших хоров, ей нравилось. Я говорила ей: "Елена Алексеевна, пойдёмте вместе!" -- "Нет-нет, что вы, я одна хожу!" Теперь она уже не ходит, старая, ей 90 лет. И со двора никто так и не пошел. Все знали, что я верующая, но о Боге со мною не говорили.
Когда я разошлась с Булганиным, трудилась в церкви с молодежью. Это сейчас свободно, а в то время молодежь знаете как притесняема была! Стояли во время собрания где-то за органом, чтобы не видно было. Крещение не разрешали, ездили за город, преподавали его ночью. Руководил тогда молодежью Павлик, мы звали его "Белорус", он уже умер. Потом Витя Одинцов был. Много было молодежи. Ходили мы на труд, занимались уборкой у немощных старушек, дрова пилили. А как весна, так в пригородах кто-нибудь просил братьев вскопать картошку или отремонтировать дом. Со строителями я не ходила, а дрова пилить ходила и за старушками ухаживала. Делились на группы, одна группа трудилась в одном месте, другая -- в другом. Сейчас молодежь больше трудится песнями, музыкой, и в Центральной церкви тоже. Того труда, что был, сейчас нет...

-- Теперь вы ходите в церковь "Благая Весть" на Войковской. Когда вы сюда перешли?

Я перешла потому, что на Малый Вузовский ездить далеко, ноги у меня очень сильно заболели. На Войковской я лет 5. Мы перешли сюда вдвоем с подругой Анфисой сразу как состоялась регистрация церкви. Она сейчас лежит дома парализованная, а я вот пока, слава Богу, хожу. Не всегда, но хожу.

-- Здесь нравится?

Ну конечно! Это наша молодежь с Малого Вузовского. Мишу Чекалина я знала мальчиком, он мне нравится. Дима Беляев тоже, его я знала, когда он на Малом Вузовском дьяконом был, дружила с его бабушкой и маму его знала. Когда пришла сюда и увидела здесь и Мишу, и Диму, то поняла, что мне никуда больше идти не надо! Никуда. Наш дом стоит рядом с православной церковью Всесвятской. Я зайду, -- там поют, и я уже понимаю о чем. Но внутренний голос говорит: "Что, пришла греться к чужому огню?" Здесь я иногда покупала книжки. Сын у меня ходил в эту Всесвятскую церковь с маленьким внуком. Старший внук дружил с девушкой, двоюрной племянницей Александра Меня, они к нему ездили. А потом Александр Мень погиб, девушка эта, Сашенька, уехала в Польшу. Внук перед армией говорил мне: "Бабушка, я ходил в церковь, поставил свечку за папу". Ну что я ему скажу?

-- Лидия Ивановна, вы столько лет уже верите, скажите, не менялось ли у вас отношение к Богу, вы никогда не остывали, не претыкались?

В жизни было столько чудес, что просто не счесть! Как же можно отойти от Господа? Никогда! А преткновения были в церкви. На Малом Вузовском один брат узнал, что я еще крещение не приняла и как-то на меня посмотрел, отошел и больше со мной почему-то не стал приветствоваться.
Сватали меня, когда я осталась одна, но перед разводом с Николаем Александровичем я пошла к Кареву и он мне говорит: "Знаете, сестра, если вы столько лет прожили и расходитесь, то больше уже не ищите себе мужа". Я говорю: "Нет, никто мне не нужен, мне нужен Христос. Я хочу служить Господу, а больше никому и ничему". Александр Васильевич в одной своей проповеди говорил: "Не очаровывайтесь ни проповедниками, ни теми кто в церкви есть, человек есть человек, а чаруйтесь Христом и никем больше! "
Были отделённые, уговаривали меня переходить к ним, говорили, что жизнь церкви здесь душат, а у них этого нет, что братья здесь доносчики и ходят в КГБ. Я говорю: "Меня это не касается. Я хожу слушать не то, что они из себя представляют, а то, что они говорят, а говорят они о Господе! Что еще надо?"
Хотели меня к себе перетянуть пятидесятники, их служитель Семен Данилович. Александр Васильевич Карев дружил с ним, я советовалась, говорила ему, что они "языками" там говорят. Он сказал: "Знаете что. Их презирать нельзя за то, что они говорят языками, потому что и Павел, как он пишет, говорил языками. Прочитайте внимательно его наставления в 1 Послании Коринфянам. Сами к ним не ходите, но и осуждать их не надо". Он вот так к ним относился.

-- А когда умерла ваша мама?

Мама умерла в Тарусе, когда ей было 90 лет, и похоронена в Тарусе. И сын мой умер 10 лет назад, мы зарыли урну с его прахом в ее могилу. В то время, когда мама там жила, там было 5 человек наших и я, когда приезжала, была шестая. Две слепые старушки лежали дома, мама ходила то к одной, то к другой, а две сестры и сейчас там есть, но они ходят в церковь к харизматам. В Тарусе сейчас 2 церкви: харизматы и православные. Маму даже учили языки принимать, но она им говорит: "Вы меня не учите, я все равно этого не хочу". Приходили и ко мне, беседовали. Одна сестра говорила мне, что может исцелять. Положила руку на мою ногу и говорит: "Ну как, идет тепло?" Я говорю: "Я этому не верю, поэтому тепло не пойдет". Она сразу отняла руку. Я говорю: "Мы -- евангельские христиане-баптисты!" По церкви на Малом Вузовском мы евангельскими считаемся, но сейчас я уже говорю, что я баптистка и всё.

-- Благодарю вас, давайте помолимся на прощание!.. Господи, благодарю Тебя за Лидию Ивановну, что она прожила такую жизнь, была с Тобою всегда и продолжает видеть в Тебе своего Господа и что может словом своим свидетельствовать о Тебе, чтобы другие тоже могли также жить, следовать за Тобою и за нашей церковью. Благослови нас и пребудь с нами, Отец, Сын и Дух Святой! Аминь.

Господи! Благодарю Тебя сердечно, что Ты ввел меня в семью народа Твоего, что Ты некогда нашел меня, привел к Твоим ногам, за то, что я Тебя познала! Благодарю, что Ты, Господь дорогой, хранил меня всё это время, что я не отходила от Тебя, слава Тебе, благодарность! Это только Твоя любовь, Твоя сила держала. Сколько было преткновений, но Ты меня всегда держал около Себя. Благодарю, Господь дорогой, за церковь, в которую сейчас хожу и что Ты даешь сил и здоровье. Слава, слава Тебе и благодарность! Помоги мне, Господь, сколько Ты еще продлишь дней жизни, чтобы мне посещать церковь, общаться с детьми твоими и с Тобою вместе и слушать Слово Твое, и молиться вместе. Хвала Тебе и благодарность за всё, Отец, Сын, Дух Святой! Аминь.

Интервью 6 декабря 1998 г.

Жена Булганина: "Здесь открыто небо!"Свидетельство

Жена Булганина: "Здесь открыто небо!"

Жена Булганина: "Здесь открыто небо!"
Свидетельство