* * *
Суетны дела людские,
Хоть напор их и могуч —
Волны буйные морские,
Достающие до туч, —
Бьются бешено о скалы
(Берег опостыл родной?)
И разносят их кусками,
И швыряют их на дно.
Но приходит утишение
(И рассказ стихии весь),
Все забыты огорчения,
И слепая ветра спесь.
Море лунный серп качает,
Темный свой ласкает плед,
И совсем не замечает
Штормом нанесенных бед.
Да, Господь дает нам горе,
Укорачивает дни.
То как вздыбленное море
Мы, то зеркалу сродни.
То в тревоге, то в заботе,
То при шлеме, при мече,
То летим на самолете
Верст за тысячу. Зачем?
Черпаками пьем лекарство —
Травимся, и поделом.
То корячимся на царство,
Но оттуда помелом.
Наконец, приходит старость,
Через шесть десятков лет,
Силы с горсточку осталось,
Вот и весь кордебалет.
Редко кто не вспомнит Бога,
Прежде чем уйти впотай.
Вот и кончилась дорога.
До свидания. Улетай.
* * *
* * *
Мы брошены с тобой на полпути,
Нам велено отрезок свой пройти.
И мы идём, шагаем до обрыва,
То с грустью, то бесцветно, то игриво.
Не знаем ни конца мы, ни начала,
А на вопросы наши Высь не отвечает…
И человечество отрезок свой имеет,
Начала и конца не разумеет.
* * *
Снег прикроет земли ухабы,
Поглядишь — все бело и ровнехонько,
А пойдешь, и провалишься, стало быть,
С переломом на землю грохнешься.
Вот такие, брат, именины,
На желания нас ловят, на дурь...
Ну, зачем нам пряник из глины,
Даже если из меда глазурь.
* * *
Уже одним я тем ничтожен,
Что очень краток жизни путь.
Ни ум, ни опыт не поможет
В другую сторону свернуть.
А мертвому и «столп» не нужен,
И не надгробная плита;
Под солнцем походил, по лужам,
Попил, поел, и... от винта.
А парусники отбелеют,
Уснет и бури натиск лих...
Они, столпы и мавзолеи,
Придуманы лишь для живых.
* * *
Кто-то мастерит оградки,
Кто-то отрезает гроздь,
Кто-то вскапывает грядки,
Кто-то в доску лупит гвоздь.
Кто-то сочиняет вина,
Кто-то — женщинам духи...
Мне по нраву паутина
Строчек: я пишу стихи.
Кто-то получает смело,
Кто-то — сущие гроши…
Все мы занятые делом,
Все мы в чем-то хороши.
* * *
А я люблю узоры строчек
И звуков, тоньше волоска.
Пусть деловитый похохочет,
Покрутит пальцем у виска,
Мол, для чего все это нужно:
Сидеть ночами, как сова,
Над ерундой какой-то тужиться,
Часы меняя на слова.
Занялся бы нормальным делом...
Я возразить ему хочу:
— Вот, ты сидишь, торгуешь мылом,
Я над тобой не хохочу.
* * *
Ушел и Шиллер, и Жан-Жак;
Быть всем там рано или поздно,
Останки их в земле лежат,
А души их умчались к звездам.
Они сверкали над землей,
Их от земной знобило пыли;
Теперь им люб рассвет иной,
О суете давно забыли.
Земная слава — это пух,
Она легка, она не вечна,
Что-то из рода показух
Душевной болью искалеченных.
* * *
Будь незаметным, как дождинка —
Упала, высохла в траве;
Как серебрянка паутинка,
Что промелькнула на заре.
Будь незаметной птицы пением;
Пылинкой — только и всего.
Знай, все кончается забвением,
И нет лекарства от него.
* * *
А мне еще остались звуки,
Не будет их — конец всему;
Да, я почти готов к разлуке,
И я ее приход приму.
Соломинку не ищут пальцы:
Как ни держись — кулак разжать.
Но разве смысл есть бояться
Того, чего не избежать?
* * *
Меня уже не манят теплоходы,
Уже не привлекают поезда, —
А был я непоседливой породы,
Всю эту непоседливость раздал.
И, кажется, об этом не жалею,
А ведь жалел, но кончился лимит:
Оседлостью хронической болею,
И эта боль нисколько не томит.
Как мало дней подаренных осталось,
Как жилиста уставшая рука.
Да, юношу понять сумеет старость,
Но юноша поймет ли старика?
* * *
Раскричались чибисы
на лугу.
Перейти протоку я
не могу.
Не пройти, не выбрести,
не свернуть.
А на речке — паводок:
мусор, муть.
Ночью ливень яростный
бил сплеча —
Костерок потушен был,
как свеча.
Да, урок хороший мне
будет впредь.
Только как протоку-то
одолеть?
Эх, была бы лодочка
и весло!
Мутью б не ударило,
не снесло...
Так ошибки множатся —
их — поток.
В нашей жизни множество
рек, проток.
|
