Нацизм и патриотизм

Нацизм и патриотизм

....ну а серьёзно, патриотизм действительно сильное оружие, и имеющим желание вникнуть в сущность этого понятия предлагаю некоторые размышления.

"Кто не знает в наш век, что любовь эта становится бесом, когда становится богом!" Ружмон

....Возьмем к примеру ни много ни мало - любовь к своей стране.

Некоторые, особенно политики "в сердцах" склонны думать, что она только бесом и бывает. Но тогда придется зачеркнуть по меньшей мере большую половину высокой поэзии и великих деяний. Плач Христа о Иерусалиме льёт любовью к своей стране.

Не будем вдаваться в тонкости международного права. Патриотизм без "тормозов", естественно, плодит и множит зло. Рассудительные люди скажут нам, что всякое столкновение наций безнравственно. Этим мы заниматься не будем. Мы просто рассмотрим сам состав и попытаемся разграничить добрую его форму и злую. Ни одна из них не воздействует прямо на международные дела. Делами этими правят не исполнители власти, а их правители. Злой патриотизм исполнителей приведёт к худшему, здоровый патриотизм — помешает. Когда люди поверхностны и меркантильны, пропаганде через СМИ легко раздуть "жёлто-бульварные" страсти патриотизма; когда добры и нормальны, они могут воспротивиться. Именно поэтому нам надо знать, правильно ли мы любим свою страну.

Амбивалентность патриотизма доказывается хотя бы тем, что его воспевали и Шевченко, и Толстой, Блок, Есенин, Маяковский, Честертон, Белинский, Киплинг, Ленин, Бердяев и многие другие. Если бы патриотизм был единым в определении, такие разные люди не могли бы его любить. На самом деле он - парадигма каждого индивидуума, разновидностей у него, порой противоречивых, много.

Первая из них — любовь к дому; к месту, где мы выросли, или к нескольким местам, где мы росли; к старым друзьям, знакомым лицам, родным видам, запахам и звукам. В самом широком смысле это будет любовь к Украине, Белоруссии, России. Когда некоторые не любят «своей страны дураков», они просто фальшивят. Какая у них "большая" страна? Их любовь связана с родными местами, с укладом жизни — к пиву, кофе, камину, развлечениям, спорту и многим другим вещам, к местному и честно говору и — реже — к родному языку; русскому или украинскому. При такой расстановке это уже не так существенно. Главное для патриота - не жить под чужим владычеством, его стремление сохранить за собой собственность своего дома — ведь мы и перечислить не в силах всего, чего мы лишимся, в случае над нами власти извне. Возможно ли вообще осудить это чувство? Семья — первый шаг на пути, уводящем нас от эгоизма; патриотизм своей родины — следующий шаг, уводящий нас от эгоизма семьи. Не признающий своего земляка как признает других и общество вообще, которого не знает?

- Такой патриотизм, конечно, ничуть не агрессивен. Он хочет только, чтобы его не трогали. У всякого мало‑мальски разумного, наделенного воображением человека он вызовет добрые чувства и к иностранцам. Могу ли я любить свою родину и не понять, что другие люди с таким же правом любят свою? Англичанин так же предан чаю, как итальянец — кофе; что ж, дай им Бог, пускай пьют кофе и чай! Мы ничуть не хотим навязать им своё. Родные места тем и хороши, что других таких нет.
- Вторая разновидность патриотизма — особое отношение к истории своей страны. Прошлое, которое живет в народном сознании, великие деяния предков. Князь Владимир, Княгиня Ольга, Князь Ярослав, гетманы Сагайдачный, Хмельницкий и другие. Это прошлое налагает некое обязательства и как бы дает гарантию. Мы не вправе изменить высоким образцам.
Это чувство не так безопасно, как первое. Истинная история любой страны изобилует дурными фактами. Если мы сочтем, что великие деяния для нее типичны, мы ошибемся и станем легкой добычей для критиков, открывающим другим глаза. Когда мы узнаем об истории больше, мы станем "мудрецами" и патриотизм наш рухнет, сменившись цинизмом или мы просто откажемся видеть правду. И все же, что ни говори, именно такой патриотизм помогает многим людям вести себя гораздо лучше в трудную минуту, чем они вели бы себя без него. Тем идея и сильна, что облагораживает самоидентичность; образ прошлого может укрепить нас и при этом не обманывать. Опасен этот образ ровно в той мере, в какой он подменяет серьезное историческое исследование. Чтобы он не обернулся во зло, его надо принимать как сказание, не имеется ввиду как миф, но подчеркивать саму повесть, образы, примеры. Школьник должен смутно ощущать, что он слушает или читает сагу. Чем меньше мы смешиваем это с наукой, тем меньше опасность, что он это примет за серьезный анализ или — упаси Господь! — за оправдание политики власти. Если героическую легенду загримируют под учебник, мальчик волей‑неволей привыкнет думать, что «мы» какие‑то особенные "сверх остальных". Не зная толком биологии и генетики, он может решить, что мы каким‑то образом унаследовали героизм, честь и уважение. А это приведет его к другой, много худшей разновидности радикального патриотизма.
Третья разновидность патриотизма‑уже не просто чувство, а вера; упрямая вера в то, что твоя страна или твой народ действительно лучше всех. В каждом народе многие считают, что мужчины у них — самые храбрые, женщины ‑самые красивые. Один старый иностранец, как то ответил мне на это: «Да, но ведь в моей стране так и есть!» Думаю, этот ответ не означает того, что он мерзавец; он просто чувственный и при этом упрямый радикал. Кислотная смесь. Но некоторые радикалы наносят тяжёлые раны. В самой крайней, безумной форме такой патриотизм становится тем расизмом толпы, который одинаково противен и человеку нравственному, и науке.
Тут мы подходим к четвертой разновидности. Если наша нация настолько лучше всех, не обязана ли она всеми править? В XIX в. англичане очень остро ощущали этот долг, «бремя белых». Они были не то добровольными стражниками, не то добровольными няньками. Не надо думать, что это — чистое лицемерие. Какое‑то добро они «диким» всё же делали. Но мир тошнило от их заверений, что они только ради этого добра завели огромную (колониальную) империю. Сегодня это всем не безызвестные США, правда с несколько видоизменёнными методами расширения влияния. Но это отдельная тема. История такого англосаксонского патриотизма насчитывает около 300 лет. Кульминация её идеи обрела лик уже в третьем рейхе. Сегодня, среди радикально настроенных организаций, партий и элит, она вновь поднимает свою голову. Когда есть это ощущение превосходства, вывести из него можно многое. Можно запросто подчеркивать не долг, а некое "высокое" право. Даже право безнравственное. Можно считать, что одни народы, совсем уж никуда не годные и их необходимо уничтожить, а другие, чуть получше, обязаны служить избранному народу или что актуальней сегодня - служить новым союзам, объединениям или новой цивилизации. Конечно, ощущение долга лучше, чем ощущение права. Но ни то, ни другое к добру не приведет. У обоих есть верный признак зла: они перестают быть потешными тогда, когда станут смертельными. Если бы на свете не было обмана индейцев, уничтожения тасманцев, газовых камер, апартеида, страшных страниц нашей собственной истории, напыщенность такого патриотизма казалась бы грубым фарсом.
Итак, мы подходим к той черте, за которой патриотизм зла, как ему и положено, сжирает сам себя. Строки из Киплинга: Была бы Англия слаба, Я бросил бы ее.
Но любовь так не скажет. Представьте мать, которая любит детей, пока они милы, мужа, который любит жену, пока она хороша в его глазах, жену, которая любит мужа, пока он обеспечен и знаменит. Тот, кто любит свою страну, не разлюбит ее в беде и унижении. Он может считать ее великой и славной, когда она жалка и несчастлива. Это вполне не лишь простительное, но и похвальное чувство оптимизма, несущего твёрдую надежду. Но солдат у Киплинга любит ее за величие и славу, за какие‑то заслуги, а не просто так. Но именно слова "просто так" и есть та ключевая основа доброго патриотизма, что производит добронравное общество . А что, если моя страна потеряет и то, что у неё осталось? Ответ несложен: он разлюбит ее, покинет тонущий корабль. Тот самый громкий и хвастливый патриотизм ведет на дорогу предательства. С таким явлением мы столкнемся ещё много раз. Когда естественная любовь нормальных граждан становится вне закона, она перестает быть любовью и приносит вред.
И тут мы подошли к черте, где патриотизм открывается нам во многих обличьях. Те, кто хочет полностью избавиться от него, не понимают, что именно встанет (собственно в нашей стране, уже встало) на его место. Оцивилизованное вне гласное крепостное право, своеволие и произвол безнравственной, преступной власти, меркантилизм элит. С этими вступил в конфликт патриотизм радикальный. Конфликт не на жизнь, а на смерть, при этом уже не просто политический, но всеобщий, культурно-социальный, вплоть до физического устранения. Всё это мы наблюдаем от начала майдана, как локального инструмента олигархата и их покровителей (части западных элит), по реализации насильственного переворота в стране. Постановки своей «бумажной власти». Власти не просто нелегитимной, но в каждом своём шаге неадекватной. От первых принятых ею законов, в том числе о легализации фашизма, до развязывания ею же гражданской воны ... Другими словами это такие временщики смертники, назначенные ими быть в цепи последовательной крипто-политики от ястребов из-за океана.
Еще долго — а может, и всегда — страны будут жить в опасности.

Там, где разрушен патриотизм, придется выдавать любой международный конфликт за этический. Как это делается сегодня. Это — шаг назад, а не вперед. Конечно, патриотизм не должен конфликтовать с этикой. Напротив. Но нормальному обществу нужно знать, что его страна должна защищать не интересы североатлантических кардиналов, дающих сегодня указания на Банковой, и не интересы оставшихся ещё на «белом коне» олигархов..., а должна (страна???) защищать правое дело и это дело его (общества???) страны, а не бесформенное и непознанное добро вообще. Думаю, разница очень важна. Мы не станем лицемерами, защищая свой дом сегодня от грабителя, убийцы или нациста; но если кто либо из нас скажет, что избил или убил кого-то исключительно ради правды, и дом тут ни при чем, это будет верх ханжества или просто злого жлобства. Нельзя выдавать страну и за Дон Кихотов. Нелепость так же порождает зло, поскольку если дело нашей страны - это предназначение с выше, то по Дон Кихоту существует лишь одно безапелляционное решение - её внутренних «паразитов» и «внешних врагов» надо просто уничтожить. И это сожалению, сегодня имеет место быть. Нельзя выдавать кесаревы дела за служение Божьей воле, что обольстившись делают сегодня и грео-католики и протестанты всех конфессий, от баптистов до харизматов, выступавших со сцены майдана; конечно не стал исключением и Филарет. .
Патриотизм предков тем и был хорош, что, вдохновляя людей на подвиг, знал свое место. Он знал, что он чувство, не более. Войны могли быть великими, не претендуя на звание Священных. Иначе - трагедия. Смерть героя не путали со смертью мученика. И потому чувство это, предельно серьезное в час беды, в дни мира становится легким, как всякое романтическое чувство, которое может смеяться и над самим собой. Старые патриотические песни и не споёшь без улыбок; «новые» — тревожные гимны.

(дополнено) Ориинал статьи - Уверены ли мы, что такое патриотизм?

http://vybor.ua/article/grazhdanskoe_obschestvo/uvereny-li-my-chto-takoe-patriotizm.html

Нацизм и патриотизмПублицистика

Нацизм и патриотизм
Публицистика