Джалаладдин Руми, Дорога превращений, Суфийские притчи в переводе Дмитрия Щедровицкого
* * *
Я, словно сокол, в этот мир с руки Царя слетел,
Я там, куда меня Сам Бог направить захотел!
Я ниспадал — и восходил с добычей до Сатурна,
Я девять сфер и семь небес мгновенно облетел!
Я охранял пресветлый Рай задолго да Адама,
Я среди гурий ликовал до сотворенья тел!
Еще премудрый Соломон на свет не появился,
А я, всех джиннов покорив, его кольцом владел!
Вступал я в пламя — и оно, как роза, расцветало,
И по моим следам огонь бутоном ярким рдел!
Ниспал жемчужиной с небес я в море плотской жизни,
Но воспарю — и возвращусь в бессмертный свой удел!
Миры, эпохи и века напев мой повторяют:
Я — Шамс, я первый эту нить в ушко веков продел!..
Услышьте, любящие прах: любовью вечной я горю!..
Услышьте, любящие прах: любовью вечной я горю!
Во всех веках, во всех мирах — любовью вечной я горю!
Когда творенье началось и утверждался мир в правах,
Я полюбил, отринув страх, — любовью вечной я горю!
Средь звезд, песчинок, облаков — я прожил семьдесят веков,
Переживая взлет и крах — любовью вечной я горю!
Творец все души озарил, спросив: «Не Я ль вас сотворил?»
И я воскликнул: «Ты, Аллах!» — Любовью вечной я горю!
* * *
О люди всех эпох и мест, что о себе скажу я вам?
Моя религия — не Крест, не Иудейство, не Ислам.
Я все стихии перерос, я вышел изпод власти звезд,
Юг, север, запад и восток — не для меня, не здесь мой Храм!
Твердь и вода, огонь и дух — к их мощным зовам слух мой глух,
Я тотчас всё, чего достиг, за новую ступень отдам!
Не страшен мне горящий ад, не жажду райских я наград,
Я узы крови развязал — и я не сын тебе, Адам!
Я — вне событий и имен, я превозмог закон времен,
Я в каждом встречном воплощен — и неподвластен я годам!
Во множестве провижу я Одно — Единство Бытия,
И слово Истины живой читаю я не по складам!
Я жажду в мире одного — Возлюбленного своего:
Лишь вечно видеть бы Его — и по Его идти следам! Шамс!
От любви и от вина всегда душа твоя пьяна:
Давай же славу воздадим сим, лучшим на земле, плодам!..
* * *
В Мекку путь свой направляет мусульманин-пилигрим:
Вот он цели достигает, вот — Кааба перед ним!
Храм из камня мусульманин созерцает пред собой,
И вокруг — песок да камни, жаркий воздух недвижим.
Удивляется паломник: он на встречу с Богом шел,
А пред ним — стена из камня: как и прежде, Бог незрим!
Вот в смущенье он обходит Божий дом…
Но в этот миг Голос в сердце раздается — так мы с другом говорим:
«Там ли ищешь ты Святого? Разве здесь Его престол?
Не спеши, а лучше с сердцем посоветуйся своим!
В сердце Бог живет от века, в нем — Всевышнего чертог!
Поспеши же в храм Владыки, где Он славен и хвалим!..»
Шамс! Мы в келье в час полночный речь с Возлюбленным ведем:
Пилигрим заснул в дороге, мы же бодрствуем — не спим!..
* * *
О молящиеся! Бога не вмещает небосвод:
Осознайте и поймите — Бог всесильный в вас живет!
Вы — свидетельство о Боге, цель и замысел Творца,
Вы — священного Корана воплощенье и оплот!
Вы — стиха святого буквы, только в целом этот стих
Лицемерный толкователь не осмыслит, не поймет!
В вас — поток бессмертной жизни, ваши души не умрут,
Вы — престол Живого Бога посреди земных красот!
Вы Творца найти хотите, а ведь Он — у вас в душе,
Мысль высокую Аллаха — облик ваш передает!
Чтобы в сердце, как в зерцале, отразился Божий Лик,
С сердца ржавчину сотрите мелких, низменных забот!
Пусть в омытых ваших душах навсегда, как у Руми,
В цветнике любви сердечной образ Друга расцветет!..
* * *
В радостный час — наедине мы были вдвоем,
Там воедино слились мы вполне — хоть были вдвоем.
Там, среди трепета трав, среди пения птиц,
Мы причастились бессмертной весне — мы были вдвоем!
Там, озаренные взорами блещущих звезд,
Мы уподобились полной Луне — мы были вдвоем!
Ибо меня, отделенного, не было там,
Ибо твое было отдано мне — мы были вдвоем!
Плакали кровью и пели любовь соловьи,
Души тонули в небесном вине — мы были вдвоем!..
…Я в Хорасане далеком в тот час пребывал,
Ты ж находился в Евфратской стране, — но мы были вдвоем!..
* * *
Только тело погибает, а душа живет, светла.
Ствол растет — не исчезает: исчезает тень ствола.
Умирают отзвук, отсвет — но не сами Звук и Свет.
Помни: пламя не сгорает, вещество спалив дотла.
В тленье празднуя нетленье, от начала бытия Нас
Дорога Превращений в гору Разума вела.
Став из праха — минералом, ты затем взошел травой,
Зверь возник из травной кущи — в нем душа твоя жила!
И разумным человеком ты предстал не навсегда:
Эта глина не навеки вид Адама приняла!
Вскоре Ангелом ты станешь, удалившись в горний мир,
И душа стяжает в высях, что внизу не обрела. Шамс!
Покинь небес просторы, в бездну темную сойди:
Строй созвездий отражают наши смертные тела!.
* * *
Из «Песни флейты-ная»
Прислушайся к звукам — и сердцем внимай,
Как жалобно плачет и сетует най,
Как, слезно рыдая и горько стеная,
Разносится плач тростникового ная.
«Скажи нам, о чем ты рыдаешь, о чем?»
«О горе! Я с корнем своим разлучен!
Любому, кто терпит любовные муки,
Понятно и близко страданье разлуки.
Нам сердца чужого познать не дано,
Но в плаче с тобой мы сольемся в одно:
Как души сраженных смертельным недугом,
Мы станем рыдать, разлученные с Другом.
Почувствуй же сердцем: мой песенный дар —
Не ветер весенний, но огненный жар!
И в мире холодном, во мраке подлунном
Стань сам пламенеющим страстью Меджнуном.
Твой разум оценит ли песню мою?
О нет, я для вещего сердца пою!..»
....................................................... …
Все чаще я внемлю рыданиям ная,
И музыка в сердце смолкает иная.
О сердце, воскресни, ведь смерть — не вдали:
Влюбись — и любовью себя исцели!
Любовь без врачебного лечит канона,
Она и Лукмана мудрей, и Платона:
С души отрясая безверия прах,
Любовь ее к небу несет на крылах!
Пусть сердце поет, как влюбленная птица,
Иначе твой Друг от тебя отвратится, —
Молись, чтоб, отвергнутый розой своей,
В весеннем саду не замолк соловей…
Ты — глина земная, ты — персть, но при этом
Друг сердце твое озарил Своим светом!
А если б Он свет Свой навеки сокрыл, —
Ты бился б о землю, как сокол без крыл,
И в мире земном, опустелом и темном,
Ты б странствовал в страхе бродягой бездомным…
Но светоч немеркнущий в доме зажжен,
И в зеркале сердца твой Друг отражен.
А если твой мир помрачило хоть чтото —
Не медли и сердце омой от налета
Гордыни и злобы: омоешь — и вмиг
В нем вновь отразится возлюбленный Лик.
Прозреешь — и жизнь просияет иная,
И сердцем услышишь рыдания ная!..
* * *
Татуировка
Какой-то житель города Казвина
Красой задумал похвалиться львиной.
А для сего достаточно вполне
Носить наколку на своей спине.
Вот он к татуировщику пришел,
Разделся, лег и молвил: «Хорошо,
Коль обо мне везде пройдет молва,
Что я, рожденный под созвездьем Льва,
И впрямь отвагой обладаю львиной:
Изображеньем льва укрась мне спину!»
Тут мастер стал накалывать… «Довольно, —
Казвинец заорал, — оставь: мне больно!
Что´ ты рисуешь на моей спине?»
«Рисую льва, как Вы велели мне,
Его с хвоста я начал, как ведется…»
«Лев без хвоста прекрасно обойдется,
Начни его, к примеру, с головы!»
Тот начал… Пациент вскричал:
«Увы! Что на моем ты вытворяешь теле?!»
«Рисую голову, как Вы хотели».
«Невыносима эта голова…
С другого места наколи мне льва!»
Тот приступил… «Ты что рисуешь?» —
«Брюхо!» «Помилуй, я теряю силу духа,
Не надо брюха, краску пожалей,
Без брюха лев отважней и смелей!»
В сердцах татуировщик иглы бросил:
«Что ж, господин, пойдем — прохожих спросим:
Неужто водятся на свете львы
Без брюха, без хвоста и головы?!.» …
Коль хочешь ты с могучим львом сравниться —
Вели своим желаньям потесниться,
А коль совсем терпеть не можешь боли —
Так нет тебе среди отважных доли!
Чтоб взять свои желанья в обладанье,
Ты научись переносить страданья:
Знай — перед тем склоняются светила,
В ком власть душа над телом захватила.
Кто победил себя — тот господин
И горных высей, и морских глубин.
Ни адский жар, ни солнце не сожжет
Того, кто пламя Духа бережет.
* * *
Косой слуга
Хозяин закричал слуге косому:
«Кувшин с вином неси сюда из дому!»
«Несу! Да не могу я выбрать, право,
Какой: который слева — или справа?»
«Чушь не мели! У нас всего один,
Не медли и неси сюда кувшин!»
«Хозяин, странны мне твои слова:
Я вижу ясно, что кувшина — два!»
А тот в ответ: «Какое безобразие!
Вот до чего доводит косоглазие!
Но, если ты и на ухо тугой, —
Один разбей, а принеси другой!..»
…Слуга в сердцах кувшин об землю грохнул:
«Куда ж исчез второй?!» — он в страхе охнул…
…И сам двуличный косоглаз на вид,
И взгляд его — единое двоит,
А для того, кто злобою охвачен,
И свет незрим, и даже полдень мрачен!
* * *
Глухой посещает больного
Корят глухого: «Ты пойди проведай
Хоть раз больного своего соседа!»
Глухой пошел к больному, но в тревоге
Остановился все же на пороге:
«Я глух, трудна беседа мне… Но, впрочем,
Напрасно я всем этим озабочен:
Что´ молвит он, что´ мне сказать ему —
Я это все по мимике пойму.
Но, чтоб исхода не было плохого,
Сперва продумать надо всё до слова.
Вот я войду, спрошу: „Ну, как дела?“
А он: „Мне лучше, боль почти прошла“.
А я ему в ответ: „И слава Богу,
Пускай совсем уходит понемногу!“
„Что ешь ты?“ — вопрошу. Он скажет:
„Рис“. „Отличное питанье, ободрись! —
Скажу я. — „А кого ж из лекарей
Ты звал, чтобы с постели встать скорей?“
Он назовет кого-то из врачей,
А я ему: „Сколь славен доктор сей!
Лечиться у него всего полезней:
Он навсегда избавит от болезни!“»
И вот глухой к соседу входит в дом,
И, хоть и видит — нет лица на нем,
Но вопрошает бодро: «Как дела?»
А тот: «Ужасно, жизнь почти ушла».
Глухой в ответ: «Отлично, слава Богу,
Пускай совсем уходит понемногу!»
Шепнул больной: «Не думал я никак,
Что мне сосед ближайший — лютый враг!»
«А что ты ешь?» — спросил глухой. —
«Отраву», — Больной в ответ. —
«Питание на славу! Почаще ешь!» —
«Сколь сердцем он суров!» —
Подумал тот. — «А кто из докторов
К тебе приходит?» — «О сосед, помилуй,
Уймись — я завтра породнюсь с могилой,
Уж Ангел смерти ждет души моей!»
Глухой в ответ: «Он лучший из врачей!
Войдет он — не останется и духа
От твоего несносного недуга!»
Ушел глухой, и умилен и рад,
И от Аллаха ждал себе наград:
«Я принял в муках ближнего участье
И видел сам, как плакал он от счастья!»
Меж тем и впрямь рыдал больной сосед,
В то утро испытав беду из бед:
«Пусть Бог того настигнет тяжкой дланью,
Кто радовался моему страданью!» —
Шептал он. А растроганный глухой,
Исполнив долг, обрел в душе покой…
* * *
Корзина песка
На рослом верблюде один бедуин
Вез пару огромных и полных корзин.
В дороге он странника встретил, и тот
Спросил, что за ношу с собой он везет.
Наездник сказал: «На боку на одном
Верблюд перевозит корзину с зерном,
А для равновесия вздумалось мне
Корзину с песком на другой стороне
Привесить ему». — Но прохожий изрек:
«Из этой корзины ты высыпь песок,
В нее пересыпь половину зерна,
И ноша твоя будет облегчена,
И сам ты спасешься от лишних забот,
И вдвое быстрее верблюд твой дойдет».
А тот: «Я умом твоим так восхищен!
Я мудрым вниманьем твоим так польщен!
Но что ж ты пешком совершаешь свой путь?
Садись на верблюда! Еще что6нибудь
Поведай, раскрой своей мудрости ширь!
Ты, верно, правитель? Иль, может, визирь?»
А тот: «Посмотри на мой старый халат:
Ужель на правителе столько заплат?!»
Ему бедуин: «Что ж, спрошу я спроста:
А сколько отар ты имеешь скота?»
А тот: «От вопросов твоих я устал:
Овцы не имею, не то что отар!»
Тогда бедуин: «Ну скажи, наконец,
Всю правду: что ты — знаменитый купец,
И мне опиши свой прекрасный товар!»
А тот: «Да я отроду не торговал!»
Сказал бедуин: «В самом деле?
Ну что ж, Наверно, из меди ты золото льешь,
Как льется твоя драгоценная речь?
Ты — маг знаменитый, и мне не перечь!»
Но путник ответил: «Я жалок и нищ,
И хлеба прошу близ богатых жилищ:
В награду за мудрость я век голодал,
И всюду скитался, и много страдал».
Вскричал бедуин: «Так зачем же ты тут?
Пусть больше не носит тебя мой верблюд:
Ты мудростью ложной, пока здесь сидишь,
И долей несчастной меня наградишь!
От жизни своей отведу я беду:
Направо иди — я налево пойду.
И пусть остается в корзине песок:
О да, я глупец, но мой жребий высок,
Ведь Бог меня глупостью сей наградил,
Чтоб в сытости я свои дни проводил!..»
…Не думай, что мудрость твоя велика:
В корзине души еще много песка!..
* * *
Ответ Лейлы
Когда Лейла в чертог царя вошла,
Тот изумился: «Ты и есть Лейла?
Но где ж красы твоей волшебной сила?
Чем ты Меджнуна разума лишила,
Невзрачная, обычная вполне?
И лик, и стан твой безразличны мне!»
Лейла ему: «О царь, не зарекайся,
Ведь ты меня не видишь взором Кайса,
Темны и тяжелы глаза твои:
Ты в вечной не клянешься мне любви,
Мне сердцем не свершаешь поклоненье,
От страсти не впадаешь в опьяненье.
Твой трезвый ум в гордыне вознесен,
Но эта трезвость — самый тяжкий сон.
Лишь человек, с ума сведенный страстью,
Над высшей явью обладает властью.
Хотя в твои закрытые зеницы
Свет Правды и пытается пробиться,
Но ты сквозь сон, что камня тяжелей,
Печешься лишь о выгоде своей.
Увы! Тому, чье сердце к страсти глухо,
Вовеки не взойти к вершинам духа:
Ты преуспел в своих земных делах,
Но в вышнем мире обретешь лишь прах.
Твой взгляд за тенью призрачной следит,
Сама же птица по небу летит.
Ты за стрелой стрелу пускаешь смело
Туда, где тень, а не туда, где тело,
И лишь тогда почувствуешь печаль,
Когда поймешь: конец — и пуст колчан!..»
* * *
Узник-обжора
Должник, что многим долг не возвратил,
Попал под суд, в темницу угодил,
И там, где были редкостью лепешки,
Всех объедал, не оставлял ни крошки.
В три пуза ест — в лачуге иль на троне —
Тот, кто о Божьем позабыл законе.
Пусть узники не заслужили рая, —
Но, как в аду, от голода сгорая,
Они теперь свои влачили дни.
«Ну, как нам выжить?» — думали они.
Тюрьма обжоре стала местом пира,
А узники с тех пор не знали мира.
А настоящим миром нас дарит
Аллах, когда он с сердцем говорит.
Так расплатись же полною ценою,
Сойдя в сей мир — узилище земное!..
…И узники взмолились, чтоб факих
Пришел на помощь, вник в несчастье их:
«Еды в тюрьме и прежде было мало,
Ну, а теперь совсем ее не стало,
Поскольку сей обжора и злодей
Жрет так, как будто рядом нет людей.
А скажем слово — станет он вопить:
„Аллах нам заповедал есть и пить!“
Когда ж садимся мы за стол накрытый,
То плачут все, лишь он смеется, сытый.
Судья, его от нас ты удали —
Хоть на поруки взять его вели.
Тебя мы молим, руки простираем:
Тогда для нас темница станет раем!»
Факих решил: «Того обжору мы
На волю выпускаем из тюрьмы.
Да будет всем и каждому известно,
Что объедалам и в тюрьме не место!»
Должник–обжора горько зарыдал:
«О, хоть бы мне факих отсрочку дал!
Ведь здесь я сыт, а при моем обжорстве
Не выжить мне на собственном довольстве.
Ведь от Аллаха, как Пророк учил,
И сам Иблис отсрочку получил!»
Факих в ответ: «Сидеть с тобой не хочет
Никто, все узники тебя порочат.
Так знай, что ты свободен с этих пор,
И твой я отменяю приговор.
А чтоб и впредь ты к нам не попадал,
Я о тебе такой приказ издал:
По площадям и рынкам на верблюде
Пусть провезут тебя, чтоб знали люди,
И оказался к вечеру без сил
Верблюд мой, что с утра тебя носил.
И потому ты прежде, чем уйти,
Сполна мне за катанье заплати!»
Должник в ответ: «Не ты ли крикам стража
Внимал о том, что нищий я, что даже
Монеты не имею, что, кляня,
Должны взашей все люди гнать меня?
Не ты ль на всех услышал языках,
Что не смогу я заплатить никак, —
И все ж с меня потребовал ты плату?
Не знаю — то ль умом ты небогатый,
То ль нужен врач тебе от глухоты,
То ль слышишь то, что хочешь слышать ты?..»
…О слышащий, внемли: лишь Божий Дух
Нам отверзает зрение и слух.
Но кто одной корыстью жив и дышит, —
Тот слеп и глух, не видит и не слышит.
А кто не слышит вышнего веленья,
Тому не шлет Создатель исцеленья!
* * *
Обморок
Кожевник, коему привычен смрад,
Пришел на рынок, в парфюмерный ряд.
Вдохнул он аромат — и в тот же миг
Его глубокий обморок постиг,
И он упал, как мертвый, на виду
У всех, кто находился в том ряду.
Один из тех, кто мимо проходил,
Сказал, вздохнув: «Так, видно, Бог судил!»
Другой, чтоб участить ему дыханье,
К его ноздрям поднес благоуханье,
Не зная, что такое вещество
Как раз и ввергло в обморок его.
А третий влить ему пытался в горло
То, от чего ему дыханье сперло,
И, поднося флакон к его глазам,
Упорно капал розовый бальзам.
Но это все лишь дело ухудшало,
И грудь несчастного едва дышала.
Сказал сосед: «Мы рядом с ним живем,
Давайте его брата позовем!»
А брат, что вскоре был на рынок позван,
В пути запасся шариком навозным:
Он был не только брат, но также друг,
И сразу братний разгадал недуг.
Когда болезни ведома причина,
То действенна бывает медицина.
И брату брат рыдающий поднес
Навоз, с собой прихваченный, под нос:
Кто к смраду приучил свое дыханье,
Тому смертельный яд — благоуханье!
И брат постиг, что брата с ног свалила
Благоуханий непривычных сила.
Он, жизни дорогого брата ради,
От яда подобрал противоядье,
И брату стал навоз втирать в виски:
Ведь души братьев были так близки!
Известно изречение Галена:
«Привычное — несет выздоровленье!»
И вот, вдохнув привычный дух смердящий,
Кожевник ожил, стал дышать все чаще,
Ему внезапно стало хорошо,
Он зачихал — и обморок прошел!..
…Кто Правды отвергает аромат,
Того судьба — вдыхать безумья смрад!..
* * *
Сторож
На караван грабители напали,
А сторож спал, как все другие спали.
Но воры никого будить не стали,
И все верблюды в эту ночь пропали.
Купцы проснулись, глядь — верблюдов нет!
Тут к сторожу они: «Давай ответ,
Не то прибьем тебя, чурбан ты старый:
Кто взял верблюдов? Кто унес товары?!»
А он: «Во тьме разбойники напали,
Вот потому верблюды и пропали!»
«Так почему же ты, бурдюк пустой,
Не дал отпор презренной шайке той?»
«Их много было, я — всего один,
И стало жаль мне собственных седин!»
«Что ж ты не крикнул: „Караул! Грабеж!“?»
«Мне атаман приставил к горлу нож,
И я дрожал от страха… Но теперь
Так жаль утрат мне ваших и потерь,
Что я бы громко до´ ночи тянул:
„Проснитесь, люди! Грабят! Караул!..“»
…О муж, не спи, будь бдителен и строг
К своей душе! Не упусти свой срок!
Коль повлекут тебя на Страшный суд,
Тебя в тот час молитвы не спасут!
* * *
Собака бедуина
Хозяин-бедуин стоял и плакал
Над подыхающей своей собакой.
И вопросил прохожий: в чем причина
Столь безутешной скорби бедуина?
А тот в ответ: «Отходит друг мой верный,
Он много лет был предан мне безмерно:
Добытчик дичи, страж мой по ночам,
Врагов он лаем яростным встречал!»
«Скажи, а твой четвероногий друг
Был ранен? Иль скосил его недуг?»
«О нет, — в ответ хозяин произнес, —
От голода околевает пес!»
А тот: «Терпенье — врач в таких делах,
Ведь любит терпеливого Аллах!
Но, друг мой, откровенен будь со мной:
А что ты носишь в торбе за спиной?»
«Мне кажется, что твой вопрос нелеп:
Как все, я мясо в ней ношу и хлеб!»
«Но если дорог пес тебе и близок,
Что ж ты ему не бросишь хоть огрызок?»
«Бросаться хлебом? Разве ж это можно?
Я сам погибну с торбою порожней!
Добыть еду — немалый нужен труд,
И лишь за слезы денег не берут!»
«Да грош цена, — прохожий тут вскричал, —
Твоим рыданьям и твоим речам!
Коль с другом ты не делишься едой,
Не человек ты, а бурдюк пустой!
Столь жаден ты и столь безмерно слеп,
Что горьких слез тебе дороже хлеб.
Но только тем и дорога слеза,
Что сердца кровь сочится сквозь глаза.
А слезы, что над псом пролил ты ныне,
Они — ничто, и сам ты — прах пустыни!»
* * *
Дурак и медведь
Сражался с медведем прожорливый змей,
И в битве той змей оказался сильней.
Но мимо шел тот, кто ни разу нигде
Попавших в беду не оставил в беде:
Муж добрый, готовый несчастных спасти,
Покинутым в скорби — на помощь прийти,
Защитник людей и спасатель зверей,
Спешащий бессильным помочь поскорей.
От змеевой пасти медведя он спас,
Его от напасти избавил тотчас:
Разрубленный змей неподвижно лежал!
Медведь за спасителем вслед побежал,
К ногам человека покорно припал
И верною службой служить ему стал:
Медведь человеку был предан вполне,
Его охранял наяву и во сне.
Шел странник однажды той дальней тропой,
Весьма удивился он дружбе такой.
Узнав, что медведь был от змея спасен
И что соблюдает он дружбы закон,
Он доброму мужу сказал от души:
«Покинь ты медведя, за мной поспеши:
Не может быть другом ни зверь, ни глупец,
У дружбы такой будет скверный конец!»
А тот отвечал: «Твои речи пусты —
Я думаю, мне позавидовал ты,
Ведь друга такого не сыщешь вовек:
Он телом — медведь, а душой — человек!»
А странник ему: «На меня положись,
Забудь о медведе, со мной подружись:
Ты добрым посулам медведя не верь,
И телом он зверь, и душою он зверь!»
А тот: «Перестань лезть в чужие дела,
Лишь с этим медведем мне дружба мила!
Иль ссору меж нами ты хочешь разжечь?
Уйди, мне твоя опротивела речь!»
А странник: «Людей увещать мы должны:
Всю правду сказал я — и чист от вины.
Бессилен мой разум в подобных делах,
Судьбу человека решает Аллах!..»
…Вот как-то муж добрый устал и прилег,
Медведь же покой его чутко стерег
И мух отгонял, не тревожили чтоб.
Одна из них спящему села на лоб:
Медведь от усердья булыжник схватил —
И спящего по лбу с размаху хватил!.. …
Пойми, не напрасны слова мудрецов,
Что горе приносит усердье глупцов.
Дружить с дураком, находиться при нем
Опасно: ведь ум его плотью пленен.
В свидетели он призывает Коран,
И все же он лжет, его клятва — обман.
От дружбы, любви и усердья глупца
Защиты проси у благого Творца!
* * *
Старческий недуг
«Что делать? — старец доктора спросил, —
Болят виски, совсем не стало сил».
А доктор: «Дорогой, ведь ты уж стар,
И потому больным и слабым стал!»
А тот: «Как быть мне? Я почти незряч».
«То признак старости», — ответил врач.
Заплакал старец: «Ломота в костях!»
А тот: «Бывает в старости и так!»
«Ах, врач, любая пища мне горька!»
А лекарь: «В том несчастье старика!»
«Порой мне, доктор, трудно сделать вдох!»
А тот: «От долгой жизни стал ты плох!»
«Ах, милый врач, желаний плотских нет!»
А лекарь: «Да тебе уж сколько лет?»
Спросил больной: «Но как мне ободриться?»
А врач: «Пора со старостью смириться!»
Взорвался старец: «Что ты, словно мул,
Одну и ту же песню затянул?
Меня своим присловьем не дурачь!
Вот если б ты был настоящий врач,
То дал бы мне микстуры и настои,
А ты сидишь и мелешь тут пустое:
Скажи, где к исцелению стезя,
А не тверди, что вылечить нельзя!»
А врач: «Беседы нашей продолженье
В том состоит, что впал ты в раздраженье:
Ведь человек, изрядно постарев,
Порой впадает в беспричинный гнев!»
* * *
Вор-барабанщик
Однажды некий расторопный вор
Подкапывался ночью под забор.
Старик6владелец пробудился: кто´ там?
И вопросил, приблизившись к воротам:
«Что ты затеял здесь возню свою?»
«Я барабанщик, в барабан я бью!»
«Зачем сейчас6то бить? Ведь люди спят?»
«Свой долг исполнить я и ночью рад!»
«Нет, что6то тут не вяжется с тобой:
Не слышен мне твой барабанный бой!»
«Тебе, отец, теперь поспать пора,
А барабан услышишь ты с утра!
Ведь в доме крик раздастся утром рано
И оглушит погромче барабана!
Все взвоют: „Нас ограбили! Разбой!“ —
А это чем не барабанный бой?..»
* * *
Клятва пса
Пес голодал зимою и тощал,
И самому себе он обещал:
«Как потеплеет, к нынешнему лету
Я дом себе построю по обету!
Ведь я теперь осунулся, стал худ,
И для меня не столь уж тяжкий труд —
Соорудить ту малую камору,
Что худобе моей как раз и впору».
Но к лету пес разъелся, растолстел,
И строить дом уже не захотел:
«Пусть даже возведу домишко скромный, —
Как помещусь в нем, толстый и огромный?
А для большой постройки сил6то нет:
Придется мне нарушить свой обет!..»
…В несчастьях человек дает обеты:
«Клянусь, мол, совершить и то, и это…»
Но чуть минует ряд событий злых —
О клятвах забывает он былых!
* * *
Испуг
«Сосед, спаси!» — «Да что с тобой, сосед?»
«Скорее спрячь меня: беда из бед!»
«Что за беда?» — «Царя приказ таков:
Набрать в обоз для войска ишаков!»
«Приказ царя? Но ты6то — не ишак,
И почему разволновался так?»
«Но может кто6нибудь из царских слуг
Принять меня за ишака! А вдруг?!..
И что´ я им сумею доказать,
Когда, схватив, начнут меня вязать?
Кого-нибудь они, наверняка,
Уже ведут, приняв за ишака!»
* * *
Лицом к хвосту
Раз к воеводе обратился воин,
Что верен был и милости достоин:
«Вели, чтоб конюх дал мне кобылицу —
Домой, к семье спешу я возвратиться!»
А тот ему: «Ты в стойло сам ступай
И серую кобылу оседлай!»
«Да будь неладна серая кобыла,
Ведь помню — нелегко с ней сладить было:
Она и своенравна, и горда —
Вперед не шла, а пятилась всегда».
«И все же оседлай кобылу ту,
Но как поскачешь — сядь лицом к хвосту!..»
…Не только лошадь, — человек иной
По жизни шествует вперед спиной:
Упрямства дух живет в его груди
И не дает узреть, что´ впереди!..
* * *
Певец
Начальник стражи, грозный и хмельной,
Призвал певца: «Ты мне такое спой,
Чтоб мог я отвести больную душу!»
И пел певец, а тот, качаясь, слушал:
«Откуда знать мне, мрак ты или свет?
Откуда знать мне, любишь или нет?
Откуда знать мне, верить ли судьбе?
Откуда знать, я нужен ли тебе?»
Так повторял опять он и опять,
Вздыхая томно: «Ах, откуда знать?..»
Начальник стражи гневно вдруг взглянул
И острой саблей над певцом взмахнул.
Но друг — хмельного за руку схватил
И тем удар смертельный отвратил:
«Приди в себя, ты не в бою, храбрец,
И пред тобой не воин, а певец!»
А тот: «Зачем опять он и опять
Твердит: „Откуда знать, откуда знать“?!
За это пусть ответит головой,
Чтоб понял: коль не знаешь — так не пой!»
* * *
Лиса, лев и осел
Стоял на равнине осел бедняка:
Все ребра видны сквозь худые бока.
Вокруг — одни камни, на коих, увы,
Почти не осталось кустов и травы.
А рядом, в чащобе, где лев обитал,
В прохладной тени травный сад расцветал.
Но лев сожалел и скорбел об одном:
Он в битве неравной был ранен слоном.
Страдал он, что пищу не мог добывать
И хищным клевретам куски раздавать.
Почуяв, о чем наш осел горевал,
Лев царственным рыком лисицу призвал:
«Сумей похитрее к ослу подойти,
Да всяческих басен ему наплети,
Да сладким посулом его соблазни,
Да прямо к берлоге моей примани,
Чтоб, мяса наевшись, набрался я сил
И всех бы придворных своих угостил!..»
А та: «Всю дорогу хитра я была!
И так ли уж трудно сбить с толку осла?!.»
....................................................
…И вот уж лиса окликает ослишку:
«Приветствую, милый! Как жизнь? Как делишки?
Но чем же, скажи, ты питаешься, друг?
Куда я ни гляну — лишь камни вокруг!»
Осел отвечал: «Не моя в том вина:
Такая мне доля от Бога дана!
Но я на свой жребий не смею роптать,
Боюсь — как бы худшего не испытать.
Одной лишь травинкой утешен и сыт,
Я Богом обласкан, я Им не забыт!
Доволен я малым и знаю закон:
Где роза — там шип, а где клад — там дракон!..»
…На это лисица ответила так:
«Средь плевел и терний находим мы злак,
Нам разум и силу Творец даровал,
Чтоб каждый трудом себе хлеб добывал,
А кто не желает трудиться, пусть тот
От Бога даров благодатных не ждет!»
Ответил осел: «Нет, пусть верит бедняк,
Что Бог одарит его пищей и так —
Без всяких трудов, от небесных щедрот,
Как кормит Он птицу, и рыбу, и скот!»
Лисица в ответ: «В нашем мире навряд
Всяк верует крепко, не каждый же свят.
„Смиренье — сокровище“, — учит Пророк.
Сокровище выкопать каждый ли смог?
Кто ищет и трудится в полную меру,
Тот делом являет терпенье и веру!»
Осел ей: «Кто хочет побольше урвать,
Тот Бога забыл, перестал уповать!
Мы всюду снуем, пропитание ищем,
Меж тем нам судьбой уготована пища,
А кто недоволен своею судьбой,
Тот зол и не может жить в мире с собой!»
Сказала лиса: «Но и ныне, как встарь,
Не ленится — трудится каждая тварь,
Работой своей занимается всяк —
Строитель и сеятель, ткач и скорняк.
И ты бы, чем лени своей потакать,
Отправился лучшую пищу искать!»
Осел же в ответ: «Возражаю опять —
Не действовать надо, а лишь уповать,
Тогда обретешь ты награду свою
И здесь, на земле, и на небе, в раю!»
Услышав, что он помянул небеса,
Вести пререканья устала лиса,
И молвит: «Еще на бесплодных камнях
Денек попасешься — рассыплешься в прах!
Ступай же за мной: ведь дорогу я знаю
К земному, зеленому, травному раю,
Где скроется в травах и рослый верблюд,
Где каждый найдет и еду, и уют!»
О, если бы ослик наш, правду ища,
Спросил бы лису: «Отчего ж ты тоща?
Коль там и отрада, и пища для всех —
Скажи, почему поистерся твой мех?
Коль там наслажденье, коль рай там земной,
Что ж ты истекаешь голодной слюной?
Коль там — насыщенье всем бедным и нищим,
Что ж взор твой тревожен, а облик столь хищен?»
Но мыслить и спорить осел перестал,
Он веру утратил, душою устал.
Взял голод свое: лишь мечта о траве
Росла и цвела у осла в голове!
Обещанный рай наяву ему снился,
И он за лисицей бегом устремился:
Ведь что б ни случилось и ныне, и впредь —
Осел по-ослиному станет реветь!..
....................................................
…Когда ж подошли они к страшной пещере,
Лев прыгнул, взъярившись и зубы ощеря,
Но, слабый, больной — он допрыгнуть не смог…
Осел же взревел — и сквозь лес наутек!
Вскричала лиса: «Он же был в двух шагах!
Зачем поспешил ты, о доблестный шах?
Нам сила терпенья от Бога дана,
Но клонит к поспешности нас сатана!
Не скажет ли ныне лесное зверье,
Что вовсе померкло величье твое?»
Ругая себя, от стыда присмирев,
«Ну что ж, ты права, — ей ответствовал лев. —
Ведь голоден я и немного ослаб…
Ах, снова сейчас подстеречь мне осла б!
Конечно, теперь бы я не сплоховал,
Подполз бы поближе — и вмиг разорвал!
Поэтому вновь отправляйся к ослу:
Я славу воздам твоему ремеслу,
Коль сможешь ты лестью его окрутить
И снова к пещере моей возвратить!»
Лиса ему: «Самое хитрое слово
Не сразу к тебе приведет его снова.
Но там, где бессильно величие льва,
Поможет ослиная нам голова:
Она постоянно полна всяких бредней,
Так пусть же исчезнет в ней разум последний!..»
...................................................
…Лисица к ослу возвратилась бегом,
А тот: «Говорить не желаю с врагом!
Я думал, что искренна дружба твоя,
А ты сговорилась со львом, как змея!»
Лиса отвечала: «Нет, страх твой нелеп:
Ведь если бы там и взаправду был лев,
А я бы жила и питалась там всласть,
То как бы от львиных зубов я спаслась?
Но я потому и сыта и жива,
Что там только призрак ужасного льва, —
Он травы обильные оберегает,
Зашедших слонов, носорогов пугает!
Теперь же прошу я меня извинить:
Уж слишком хотелось тебя накормить —
Такой ты был тощий, так жаль тебя было…
О призраке льва я сказать позабыла!»
А он ей: «Со львом ты спозналась сперва,
Теперь говоришь мне о призраке льва!
Ты хуже змеи: та язвит только тело,
А ты умертвить мою душу хотела,
Меня побуждая в безверие впасть,
Чтоб прямо ко льву я отправился в пасть!»
А та: «Наша дружба прекрасней вина —
Чиста и прозрачна до самого дна!
Поверь — охраняет лесные владенья
Не лев, а всего лишь его привиденье!
В случайной ошибке меня не вини,
Отбрось подозренья и дружбу цени!
Хоть много напраслин возводят на лис,
Но мы же друг другу в любви поклялись!»
Пытался осел удержаться, как мог,
Но голод мутил и сбивал его с ног.
«Послушаюсь, — думает, — снова лису,
И этим от голода брюхо спасу,
А если и сгину от львиных когтей,
Все ж стихнет бурчанье в пустом животе!..»
.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…Уча, что смиренье — превыше всего,
Пал жертвой осел живота своего:
Все мысли его полонила трава!
И снова он встретил свирепого льва —
И был на куски им разорван жестоко!..
Тут лев отлучился — испить из потока,
А в эти минуты лиса сожрала,
Не в силах терпеть, мозг и сердце осла!
«Лиса! Отвечай мне: где мозг и где сердце?!»
Казалось бы, хитрой уж не отвертеться,
Ан нет — удалось: «Их и не было, шах!
Он был бессердечный, безмозглый ишак!
Ведь ты его встретил — и не уничтожил,
Он словно бы умер — и заново ожил,
Ему привелось Страшный суд пережить!
Но вновь он решился со мною дружить,
Опять согласился сюда припереться, —
А ты говоришь о мозгах и о сердце!
В затменье души он не видел ни зги, —
Какое там сердце, какие мозги?!.»
* * *
Три совета
Молила пичужка, попавшая в сеть:
«Ловец, отпусти меня! Дай улететь!
Тебе не нужна я нисколько, клянусь,
Ведь мяса во мне — на один только кус!
Меня ты проглотишь, а прок-то каков?
Ведь сколько умял ты баранов, быков,
А все ж тебя голод терзает, как зверь:
Так пташкой ли малой наешься теперь?!
Но если к моим снизойдешь ты мольбам,
Тебе три совета я чудные дам!
На первый совет свое сердце настрой,
Отпустишь меня — и услышишь второй,
А третий я с ветки тебе пропою, —
Слова эти жизнь переменят твою!
Внимай моей речи и слушай теперь:
Не будь дураком, небылицам не верь!»
Тот молвил: «Совет твой понравился мне!» —
И вот уже птичка поет на окне:
«Второй мой разумный совет не забудь —
О том не печалься, чего не вернуть!»
И вот уже с ветки пичужка твердит:
«В груди моей лал драгоценный сокрыт!
Десяток дирхемов — таков его вес!
Богатством своим ты достиг бы небес,
Ты б славу обрел и правителем стал,
Но вот — не достался тебе этот лал!»
Как женщина в родах, завыл наш ловец:
«Себя обездолил я! Счастью конец!
О птица! О счастье! Вернись же в мой дом,
Я стану кормить тебя лучшим зерном!»
«Напрасных мечтаний, ловец, не таи!
Сколь быстро забыл ты советы мои:
„О том не печалься, чего не вернуть“, —
А ты загрустил так, что страшно взглянуть!
Тебе напрямик я сказала, в глаза:
„Мол, глупому вымыслу верить нельзя!“
Как десять дирхемов вмещу я в груди,
Коль вешу дирхем я? Ну, сам посуди!»
«Так, значит, — ловец убедиться желал, —
Нет лала, и ты пошутила про лал?!
Так дай же мне третий, последний совет!»
Но птица пропела: «Нужды в этом нет, —
Коль ты не усвоил и первые два,
То третий вместит ли твоя голова?!»
Взлетела — и след ее в небе простыл,
А глупый ловец в изумленье застыл…
…Напрасно ты сеешь зерно в солончак:
Совет мудреца не воспримет дурак.
Возьмешься латать его разум с утра,
А к вечеру вновь разрастется дыра!
Вам, мудрые, дам я совет на века:
Пропащее дело — учить дурака!
* * *
Дракон
Есть старый рассказ об охоте на змей:
Внемли и понять его тайну сумей!
Охотник старался змею изловить,
Чтоб ею людей на базаре дивить.
Без отдыха шел он весь день напролет,
Блуждал по горам, где сугробы и лед,
И, жаждой наживы все дальше влеком,
Вдруг видит: валяется мертвый дракон!
Сколь мало о людях мы знаний имеем,
Сколь часто дивимся драконам и змеям!
Мы — высшее чудо и гордость Творца —
Готовы на гадов глазеть без конца:
За то и лишаемся мы благодати,
Забыв об Адамовых сане и стати!..
…Охотник был счастлив, он гордо сказал:
«Возьму я дракона с собой на базар,
Небось, о подобном чудовищном гаде
Ни разу не слышали люди в Багдаде!»
Дракон был ужасен, огромен, тяжел
И толст, словно древнего дерева ствол,
И долго охотник отвратного гада
Волок: ведь его ожидала награда!
И вот, наконец, из последних он сил
Ту жуткую тварь на базар притащил.
Но в туше ужасной таилась угроза:
Дракон не издох — лишь застыл от мороза.
Чтоб чудо увидеть, сошлись все и вся,
Добывшему змея монеты неся.
И сотни и тысячи — стадо людское —
Вкруг змея сновали, не зная покоя.
Охотник, безмерно гордясь, делал вид,
Что страшный противник им в битве убит,
И, чтоб убедить всех глазеющих в том,
Связал он дракона толстенным жгутом.
Однако же солнце все выше всходило,
Согрело дракона, в нем жизнь пробудило:
Змеиною злобой душа распалилась,
И тело огромное зашевелилось!
И дали зеваки тогда стрекача,
Безумно крича и упавших топча.
Услышав же вопли и стоны людей,
Порвал свои путы чудовищный змей —
И с ревом взвился, словно вихрь, над толпою,
Почти полумертвой, от страха слепою!
Вот тут-то ловец себе задал вопрос:
«Ужель свою гибель с горы я принес?!»
И впрямь его змей разъяренный схватил,
Как зайца, разумную плоть проглотил,
И, морду подняв, завывая от злости,
Прижался к столбу и смолол его кости…
…Ты хочешь понять, в чем великий секрет
Твоих неудач, и болезней, и бед?
Для злой твоей воли обилье невзгод —
Спасительный хлад, усыпляющий лед!
Ты буйством страстей свою душу не грей,
Пусть спит, леденея, прожорливый змей!
Ты сердце соблазнами в грех не вводи,
Дракона застывшего не разбуди!
Проснется — тебе его не усыпить,
Напрасно ты станешь молить и вопить!..
* * *
Обет дервиша
Пойми рассказ — и укрепишься в вере!..
Почтенный дервиш в горной жил пещере
Наедине с молитвой, и годами
Кормился только сочным плодами
Дерев, что здесь же, на горе, росли.
Его уста обет произнесли:
Срывать плоды с деревьев не пытаться,
Лишь падалицей весь свой век питаться.
И, дав обет, с тех пор он никогда
Рукою с ветви не срывал плода,
Он клятву не нарушил бы, когда б
Не искушенье: ветерок был слаб,
Плоды не опадали много дней,
А голод становился все сильней.
Внезапно ветра налетел порыв,
Висящий плод к отшельнику склонив,
А тот о пище помышлял — и вот,
Забыв обет, сорвал рукою плод…
…Грабители, что днем в дома врывались,
В ту ночь от кары на горе скрывались,
Где дервиш обитал. Но их нору
Нашло царево войско поутру.
Меж них к властям доставлен был и дервиш:
При все уликах — отпираться где уж?
Как суд решит, уж так тому и быть…
Ему велели руку отрубить
Как члену шайки, а потом и ногу,
Чтоб он к разбою позабыл дорогу.
Едва лишь кисть отсек удар меча,
Как некто знатный подбежал, крича:
«Палач! Ужель совсем лишен ты страха?
Ведь это — дервиш, верный раб Аллаха!»
Палач халат свой в горе разорвал
И, пав на землю, к дервишу взывал:
«О благодатной наделенный силой,
Ведь я не знал! Прости меня! Помилуй!..»
Ответил дервиш, кровью истекая:
«Мне свыше кара выпала такая.
Я сам разрушил свой былой покой,
Обет нарушив дерзкою рукой.
За грех свершенный мы страдать должны.
Вина на мне — нет на тебе вины!»
* * *
Украденный баран
Раз некто, в предвкушенье шашлыка,
Барана вел. Тут вор исподтишка
Веревку перерезал — и дал деру.
Видать, в тот день шашлык достался вору.
Пока хозяин плакал о пропаже,
Сел у колодца совершивший кражу
И стал кричать: «Увы, мой кошелек!» —
И этим потерпевшего привлек:
«О чем твой плач?» А вор: «Да ты едва ли
Поможешь мне! Сто золотых упали
В колодец. Если ты достанешь их,
То дам тебе я двадцать золотых!»
А тот: «Коль деньги извлеку оттуда,
Взамен барана я куплю верблюда!»
И он разделся, и в колодец — прыг!
А вор унес одежду в тот же миг…
…Кто бдительность утратил, тем придется
Сидеть, пока не вытащат, в колодце!..
* * *
Поучение аскета
Нещадное солнце спалило поля,
Народ голодал, и стенала земля,
А некий аскет, как ни в чем не бывало,
Был весел, и сердце его ликовало.
Корили его: «В этот год мудрецу
Веселье и радость совсем не к лицу:
Ведь сколько вокруг наших братьев страдает —
Один разорился, другой голодает,
А кто-то и гибнет, еды не найдя:
За долгое время — ни капли дождя!
Лишь глянешь вокруг — и покатятся слезы:
Сухие поля, почернелые лозы!
Мы — словно в аду, вопиют наши души,
Мы бьемся о землю, как рыбы на суше!
Неужто тебе одному все равно?
Ведь все мусульмане — как тело одно,
А если все тело постигла напасть,
Вкушает ли радость одна его часть?!»
На эти укоры ответил аскет:
«А все ль голодают? Я вижу, что нет!
Гляжу я вокруг — и не лгут мне глаза,
Что где-то и гроздья приносит лоза!
Смотрю, наблюдаю — и мне ведь не снится:
На чьих-то полях колосится пшеница,
И льются над ними дожди в своей черед,
И кто-то большой урожай соберет!
От Божьего вы отступили завета —
И голод пришел в наказанье за это:
Пред Богом чело фараон не склонил —
И кара свершилась, и кровью стал Нил!
Но кто Моисею покорен всегда,
Для тех в том же Ниле — не кровь, а вода!»
* * *
Три рыбы
«Калила и Димна» — есть книга у нас,
И вам из нее приведу я рассказ.
Была одна заводь с травою густой,
И жили три рыбы средь заводи той.
Одна была умной, одна поглупей,
А третья — и вовсе тупого тупей.
Вот к заводи этой, с восходом зари,
С огромною сетью пришли рыбари,
И поняли рыбы, заметив ту сеть,
Что трудно им будет теперь уцелеть.
И умная рыба решила: «Уйду,
И новое место для жизни найду!»
И вот, ничего не сказав остальным,
Она устремилась к просторам иным —
Так мчится кабан, словно ветром несом,
Почти настигаемый яростным псом,
В то время как заяц, беспечный лентяй,
Заснул под кустом и во сне слышит лай…
И умная рыба туда уплыла,
Где нет ни тревоги, ни страха, ни зла,
И, путь одолев, средь пучины морской
Блаженство нашла и вкусила покой.
Сестрица же спасшейся — та, что глупей, —
Пыталась спастись из рыбачьих сетей:
«Ах, если бы я поумнее была,
Я б сразу за старшей сестрой уплыла!
Но поздно, к чему сожаленья слова?
Застыну теперь — притворюсь, что мертва!»
Задумано — сделано: пред рыбаком
Всплыла она, хитрая, кверху брюшком!
Рыбак же схватил ее, еле взглянул,
Решил, что мертва, — и на берег швырнул,
Но ей удалось доползти до воды
И в море уплыть от смертельной беды…
А третья, тупица, забилась в сети:
Спасенья ей было никак не найти,
И вот уж варилась она в котелке!
Но ей все казалось: по быстрой реке
Плывет она гордо счастливой порой
К широкому морю за старшей сестрой!..
* * *
Жаба и хомяк
Сошлись по жизни жаба и хомяк.
Хоть вместе быть им и нельзя никак:
Одна живет в воде, другой — на суше, —
Но все же как-то сблизились их души.
И жаба из болота выходила
И с другом время часто проводила,
И давняя приязнь к ней хомяка
Всегда была сердечна и крепка.
Единство душ, конечно, — дар чудесный,
Знак благодати, милости небесной,
И наслаждались милые вдвоем,
Как роза с восхищенным соловьем.
Признался раз хомяк своей подруге:
«Нередко пребываю я в испуге,
Когда, на шатком стоя берегу,
Зову тебя — дозваться не могу!
Тогда немое, темное болото
Мне доставляет горькую заботу:
Ведь я к тебе всегда душой стремлюсь,
И словно бы весь день тебе молюсь,
Меж тем как мусульманин аккуратный
Творит молитву только пятикратно.
Мне без тебя не мил и белый свет,
Мне без тебя отрады в жизни нет,
И сердце погружается в рыданья,
Коль мне не назначаешь ты свиданья.
И, хоть несхожи суша и вода,
С тобою быть хотел бы я всегда!
Но я уже придумал способ ловкий,
Как этого достичь! Давай веревкой
С тобою свяжемся, чтоб в миг любой
Сумел бы я заговорить с тобой:
Я потяну — и ты в ответ потянешь,
И мне доступна, как дыханье, станешь!»
Не восхитилась жаба этим планом,
Но, чтобы с другом милым и желанным
Не разойтись, — позволила, чтоб нить
Их навсегда смогла соединить.
Так дружбы нить их души сопрягла,
Веревка же связала их тела…
…Но как-то гордый сокол свысока,
С высот небес, взглянул на хомяка,
Прицелился — и камнем рухнул вниз,
Схватил — и оба к облакам взвились.
И вместе с хомяком на бечеве
Забилась жаба в светлой синеве!
Глядели люди, понимая слабо,
Как сокол смог поймать веревкой жабу!
Она же, воспаряя в облака,
Кляла и проклинала хомяка,
Теперь, когда ничто уж не поможет,
Твердя в слезах: «С ним дружбы быть не может!..»
…И я тебе напомнить вновь хочу:
Лишь с тем дружи, с кем дружба по плечу!..
* * *
Мулла и медведь
Мулле-бедняге приходилось тяжко:
Одну и ту же тонкую рубашку
Носил всегда — и летом, и в мороз.
Сельчанам было жаль его до слез.
И вот медведя с гор снесло потоком:
Крутясь, вертясь, он плыл в ручье глубоком,
А всем стоявшим возле бурных вод
Казалось — шкура черная плывет.
И тут сельчане предложили сдуру:
«Плыви, мулла, лови скорее шкуру!
Возрадуйся, воздай хвалу судьбе —
Готова шуба теплая тебе!»
Мулла поплыл, но был медведем схвачен:
Среди ручья барахтался он с плачем,
А все кричат: «Да брось ее, мулла,
Плыви назад, коль шкура тяжела!»
Мулла в ответ: «Я шкуру отпустил бы,
И к вам назад я с радостью приплыл бы:
Останусь я без шубы — ну и пусть,
Да не пускает шкура, как ни рвусь!..»
* * *
Свидание
Хоть некий влюбленный всем сердцем любил,
Предметом любви отвергаем он был.
Но он не сдавался, и снова, как прежде,
Всё ждал день за днем, преисполнен надежды.
От цели желанной он не отходил,
И чувство ответное всё ж пробудил.
Не веря глазам, прочитал он посланье:
«Сегодня твое я исполню желанье,
Тебя посещу я порою ночной,
Дождись меня в полночь — и будешь со мной!»
Тут свет воссиял для вздыхавшего тяжко,
И в жертву Аллаху принес он барашка.
Впервые смеялся он, а не рыдал,
И с сумерек самых свидания ждал.
Но слишком он, видно, душой утомился:
Сперва головою на ложе склонился,
Подумал потом: «Подремлю хоть часок!» —
И, не раздеваясь, на ложе прилег.
А в полночь послышался смех где-то рядом:
Небрежно окинув заснувшего взглядом,
Отрезав кусок от его рукава,
Явилась любовь — и была такова:
Мол, вижу, в любви ты поднялся не выше
Игривой и ветренной страсти мальчишьей!
Очнулся влюбленный, рукав увидал,
И долго смотрел на него — и рыдал…
…Не бодрствуя сердцем, мы с вами едва ли
Достигнем того, о чем страстно мечтали!
* * *
Старуха и сокол
Раз царский сокол на царя озлился
И, улетев, в жилище поселился
У некой птичницы. В избушке сей
Немало было уток и гусей.
Старушка добрая его схватила
И крылышки ему подкоротила:
Мол, так ты больше на гуся похож! —
И слезы птицы капали на нож…
Потом она сказала: «Клюв твой крив,
Слегка подрежем — станешь ты красив!» —
И плакал сокол о былом величье:
Теперь уж не словить ему добычи!..
…Гулял в том месте царский казначей,
И птичницу спросил: «А сокол чей?» —
И выкупил страдальца у старухи,
И сокол вновь к царю вернулся в руки.
На птицу-бунтаря воззрился царь:
«Да ты, мой милый, не таков, как встарь!
Ты обитать у птичницы решился —
Вот потому-то клюва и лишился…
В ней было столько доброты, любви,
Да только где же крылышки твои?!.
Ну что ж, мой друг, запомни сей урок!
Теперь хоть понял ты, что пренебрег
Напрасно дружбою моей высокой?
Ведь я-то знаю, что такое — сокол!..»
* * *
Пахарь и лев
Вола со шкурой и костями съев,
В хлеву воловьем развалился лев.
А пахарь встал средь ночи и пошел
Проведать — все ль в порядке, как там вол.
Льва гладил он, а думал, что вола,
И весела душа его была. А лев молчал и думал:
«Вот дела: Меня сей дурень принял за вола!
Что ж, радуйся, двуногий ты ишак,
Что правду от тебя скрывает мрак!..»
…О друг, таким, как пахарь сей, не будь:
Не верь обману чувств, но вникни в суть!
* * *
Парфюмер и попугай
Был несказанно счастлив парфюмер,
Что попугай его — другим пример:
То он воров от входа отгоняет,
То, сев на полку, лавку охраняет,
А то, входящим оказав почет,
К покупке мудрой речью привлечет.
Но вот однажды вышла незадача:
У двери запах ощутив кошачий,
Взметнулся страж и крыльями забил,
Смахнул флакон — и вдребезги разбил!
Тут парфюмер вбежал, не в меру прыток:
Он аромат вдохнул, узрел убыток,
По луже птицу в гневе проволок,
И попугаю вырвал хохолок.
Чуть попугай с красою распростился,
Как впал в печаль, не пил не ел — постился,
Оплакал облысенье градом слез,
И ничего с тех пор не произнес,
Чем парфюмера и обрек на муку.
«Ах, лучше бы себе сломал я руку,
Что поднял на тебя в тот черный час!» —
Вопил хозяин, в траур облачась.
И умолял он дервишей, стеная,
Чтоб чудом речь вернули попугаю,
И сам старался бедного развлечь.
Но, видно, тот навек утратил речь,
Сидел безмолвно, вид его был жуток…
Так пролетело трое скорбных суток.
Вдруг, словно пособить в беде решив,
Явился дервиш, скромен и плешив:
Ведь тот, кто надевает власяницу,
При этом должен наголо обриться.
Тут попугай вдруг выкрикнул вопрос:
«Эй, старец, почему ты без волос?
Иль ты, как я, флакончик сбросил с полки —
Вот и тебя оставили без челки?»
Народ на рынке громко хохотал,
Что попугаю дервиш братом стал…
…Хоть «лев» и «млеко» пишутся похоже, —
Но в устной речи путать их негоже.
Пусть молвил неуч: «Я, как и мудрец,
Жру, выпиваю, дрыхну, наконец», —
Однако только в слепоте духовной
Он смел предаться мысли столь греховной.
Оса с пчелой в одном цветке сидят,
Но мед — у пчел, у ос — один лишь яд.
И есть на свете мускусная серна,
А есть и та, что пахнет очень скверно.
Два стебля прозываются «тростник»,
Однако сахар — лишь в одном из них.
Но мужа учат лишь его седины,
Что´ в нашем мире розно, что´— едино.
* * *
Пожар
В те дни, когда царил халиф Омар,
Ужасный вспыхнул в городе пожар.
Он долго бушевал, не прекращался,
И даже камень в пепел обращался,
И огненною смертью погибали
И птица в облаках, и мышь в подвале.
Увы — вода пожара не гасила,
А только выше пламень возносила,
И жертвам, и свидетелям пожара
Являя знак, что это — Божья кара.
Тогда к халифу люди собрались:
«Чтобы утихнул пламень — помолись!»
И тут Омар им тайну открывает:
«Сей пламень ваша жадность раздувает!
Несите хлеб голодным людям в дар —
Тогда утихнет яростный пожар!»
А те: «Да разве в том вопрос? Едва ли!
Ведь нищим пищу мы всегда давали!»
А он: «Кормили бедных вы? Не верю! —
Кормили вы свое высокомерье!
Когда куском вы с нищими делились,
То друг пред другом щедростью хвалились!»
* * *
Репейник
В репей, что глупец на тропе насадил,
Прохожий босою ногой угодил —
И молвил виновнику: «Вырви скорей!»
Но тот позабыл. И разросся репей.
Теперь той дорогой любой — стар и млад —
Пройдет — и поранится, жизни не рад.
Виновника вызвал старейшина строгий,
Чтоб злые колючки убрал он с дороги
И тот обещал: «Я их завтра же срежу!»,
Но год миновал, а колючки все те же
Растут на дороге — конца нет кустам!
Глупец пред старейшиной снова предстал,
А тот: «Мы в покое тебя не оставим,
Мы этот репей тебя вырвать заставим,
Но знай, что чем больше проленишься дней,
Тем будет тебе это сделать трудней.
Ведь силы уйдут, шевелись поскорей:
Колючек все больше, а ты все старей!..»
…Покуда ты жив, соберись и успей
Тобой же посаженный вырвать репей:
Подумай — нет счета обидам и ранам,
Которые ты своим односельчанам
Нанес, возрастив среди общей тропы
Корысти и зависти злые шипы!
* * *
Четверо индийцев
Четыре благомыслящих индийца
Пришли в мечеть — Аллаху помолиться.
«Что ж вы не молитесь? — один сказал.—
Ведь муэдзин уже пропел азан!»
Другой изрек: «Замолкни! Мы не можем
Пустые речи слушать в доме Божьем!»
А третий: «Ты собрата обвинил,
И этим святость места осквернил!»
Четвертый молвил: «Все вы в многословье
Ударились — лишь я горю любовью!..»
…Кто судит ближнего в надменье строгом,
Тот тяжкий грех свершает перед Богом,
И зря те четверо пришли в мечеть —
Не восхотел Аллах их грех стереть.
Лишь тот прощен и принят свыше будет,
Кто не другого, а себя осудит.
Ты не познал себя? Как это жаль!
Но что ж другим читаешь ты мораль?
Ты на молитву поднимайся рано,
Чтоб исправлять своей души изъяны:
Когда поймешь, что сам их не лишен,
Не будет ближний твой тебе смешон!
* * *
Ответ ювелира
Однажды в полдень с пожеланьем мира
Старик-сосед явился к ювелиру:
«Возьму на время у тебя весы я —
Хочу крупинки взвесить золотые!»
А тот: «Увы, я сита не припас,
К тому же нет и веника у нас!»
«Причем тут веник и причем тут сито?
Прошу весы! Ведь вот они, весы-то!»
А тот опять: «Послушай, я не лгу,
Ни веник дать, ни сито не могу!»
Старик ему: «Я вижу, слух твой плох:
Прошу весы! Давно ли ты оглох?!»
Тут ювелир сказал ему со вздохом:
«Нет, я не глух, но ты-то видишь плохо,
Трясутся руки, шаг неверен твой,
И вешать золото — тебе впервой.
Захочешь взвесить — и в вечерней мгле
Раскатятся крупинки по земле.
Назавтра станешь ты искать весь день их,
Потом придешь и скажешь: „Нужен веник:
С земли крупинки я собрал не все ведь!“
Потом заглянешь снова, чтоб просеять
Сквозь сито собранный тобою прах…
Как видишь, я знаток в таких делах,
Мне сразу ясен всех событий ход,
Едва такой, как ты, ко мне войдет!
Пойди, отец, соседа попроси:
Он веник даст, и сито, и весы…»
* * *
Глиняные гирьки
Был некто страстью одержим невинной:
Он, как шербетом, лакомился глиной.
Зашел он в бакалею как-то днём,
А лавочник, наслышанный о нём,
Сказал — мол, странность у меня такая:
Я глиняные гирьки применяю!
А тот: «Я к вам за сахаром пришел.
Из глины гирьки? — Это хорошо!»
Подумал бакалейщик: «Вот глупец!
Он видит в глине сладость, как юнец
Избравший дочь пирожника невестой,
Словно она — из сахарного теста!»
Кусочки глины бросив на весы,
Провел хозяин целые часы,
Раскалывая сахар где-то рядом,
А сам следил за гостем скрытым взглядом
И наблюдал, как этот хитрый кот,
Отщипывая глину, в рот кладет,
Своей души отрады не лишая
И гирек вес все время уменьшая.
Гость торопился, думая: вот-вот
Купец наколет сахар — и войдёт,
И подглядит, как хитро он пирует,
И обвинит — мол, глину он ворует.
Хозяин же следил — не горевал:
«Как ловко ты себя обворовал!
Давясь от смеха, мог бы пожелать я,
Чтоб ты до ночи длил свое занятье:
Чем дольше эту глину ты сосешь,
Тем меньше сахара ты унесешь,
А кто из нас остался в дураках —
Тебе, любезный, не понять никак!..»
…И мы порой умом недалеки,
Соблазны плоти нас влекут в силки.
Да, плоть сильна! Лишь редкостная птица
Влеченьем чувственным не обольстится —
И станет жить, смиряя страсти в теле,
Чтобы достичь духовной, высшей цели.
Но не спасет и мудрый Соломон
От той ловушки, что в тебе самом!
Ты мнишь себя судьбы своей владыкой,
А сам — в рабах у страсти злой и дикой.
Но настоящий властелин — лишь тот,
Кто над своим желаньем власть берет:
Сверкает Божий луч в его уме!
А остальные — узники в тюрьме…
* * *
Подражание
Однажды, представ перед шейхом, мюрид
Увидел, что плачет учитель навзрыд, —
И, вторя наставнику, сам застонал,
Хотя о причине рыданий не знал.
Так плакали оба, и шейх, и мюрид.
Вдруг, плач прерывая, мудрец говорит:
«Хоть сам5то себе ты отчет отдавал,
О чем ты скорбел, почему горевал?
Когда ты стезей подражанья идешь —
Свой собственный путь у себя ты крадешь!
Воистину скорбным того назови,
Кто плачет от боли, чье сердце в крови.
Но если не сердцем печаль рождена,
То слезы — ничтожны, и грош им цена!»
* * *
Суфий, осел и прислужник
Раз некий суфий, дальний путь свершая,
Остановился в караван-сарае
И попросил, чтобы один из слуг
Питье и пищу дал его ослу,
А сам свершил одну из медитаций,
Пред тем как жирным пловом напитаться.
Призвав слугу в преддверии еды,
Он вновь напомнил: «Дай ослу воды!»
Слуга сказал: «Да я на то и здесь,
Чтоб мог осел напиться и поесть!»
«Он стар, он целый день возил меня,
Ему не пожалей ты ячменя!»
А тот: «Я угодить считаю честью
Тебе, ему и вам обоим вместе!»
Но суфий продолжал: «Чтобы в пыли
Не спать ослу, ты коврик подстели!»
Слуга сказал, скрывая раздраженье:
«Готов я сделать это одолженье!»
«Чтоб ночью не простыл мой ослик сонный,
Его прикрой ты перед сном попоной!»
Слуга: «Зачем твердить мне сорок раз?
Нет, я осла не упущу из глаз,
Как никогда не упускал, признаться,
Того, что служит к пользе постояльца!»
Откланялся слуга, собравшись с духом,
И в тот же миг, забыв о длинноухом,
Пошел к друзьям и вместе с ними ржал:
Мол, гость ему все уши прожужжал
И наставлял его полночи в том,
Как нужно обращаться со скотом.
А суфию все время не спалось,
Он волновался: что с ослом стряслось?
В предчувствии беды, как виноватый,
Всё из Корана он шептал цитаты.
Но все же на минуту он забылся —
И сон узрел: осел упал, разбился,
В грязи лежал и долго не вставал,
И волк его на части разорвал.
Тут пробудился суфий: «Что за диво?
Ужель слуга попался нерадивый
Настолько, что, не вспомнив про осла,
Душе моей доставил столько зла?
Но нет, одни лишь дьяволы и змеи
Способны на такое. Я не смею
Подумать, что мой ближний — хуже всех,
И этим взять на душу тяжкий грех».
…А ослик старенький всю ночь томился,
Поскольку к пище и воде стремился,
И плакал: «Почему же для меня
Здесь не нашлось питья и ячменя?
Зачем лежу я в этой грязной луже?
Еще нигде мне не бывало хуже…»
Слуга явился, чуть заря взошла,
Одним ударом поднял он осла,
Пинок-другой — и тот как будто ожил.
И суфий на осле свой путь продолжил.
Но, словно бы в мечети на моленье,
Осел вдруг опустился на колени —
Как видно, белый свет ему постыл:
Уткнулся мордой в землю — и застыл.
Тут к суфию попутчик обратился:
«Да ты ж всегда ослом своим гордился,
Что может он весь день вперед идти,
И никогда не подведет в пути?!.»
А тот: «Сей ночью, как мы думать можем,
Он выжил только попеченьем Божьим,
Иначе б жизнь его пришла к концу:
Вот он теперь и молится Творцу!..»
…Посулам недостойного не верь,
Когда клянется он — захлопни дверь.
Ведь, прибыль извлекая из игры,
Мошенники, как женщины, хитры.
И сам шайтан, чтоб впали мы в угар,
Клянется, говоря: «Аллах акбар!»
О человек, ты сам понять сумей,
Кто пред тобой — Иблис иль просто змей.
Поймай врага, раскрой его обман,
Покуда сам не угодил в капкан.
И чтоб, как предок, не утратить рай,
Все делай сам — другим не доверяй!
* * *
Новолуние
В былые дни, в правление Омара,
Когда заканчивался месяц старый,
А новый наступал, и, глядя ввысь,
Все мусульмане вместе собрались
(Ведь сроков по Луне определенье
Есть ясное Корана повеленье,
И все того приветствовать должны,
Кто первый узрит новый серп Луны), —
Вдруг некий юноша воскликнул: «Во´т он!»
Но посмотрел Омар — и, ничего там
Не видя в небе, полном темноты,
Сказал: «О юноша, ошибся ты!»
А тот: «Не мог я в этом ошибиться!
Конечно, к раю Божьему пробиться
Бессилен сквозь созвездия мой взор,
Но серп — как видел, вижу до сих пор!»
Омар в ответ: «Он мог тебе примниться:
Ты плюнь на палец и протри ресницы!»
Когда ж послушно поступил он так,
То стерся месяц, и сомкнулся мрак.
Изрек халиф: «Ресница, что загнулась,
Серпом в твоем виденье обернулась,
Ресница луком для тебя была,
И устремилась ввысь мечты стрела!
Но, коль ресницы малое движенье
Такое вызывает искаженье,
То что ж тогда способен видеть взор
Сквозь более внушительный засор?!.»
* * *
Покупка дома
Раз некий человек узнал о том,
Что друг его купить задумал дом,
И молвил, с ним гуляя средь развалин:
«Когда бы не был этот дом развален,
Да если б здесь пристроечка была,
Да по соседству роза бы цвела,
Да сбоку красовалась бы терраска,
Тогда бы это был не дом, а сказка!
И если бы хозяин голодал,
То он бы этот дом тебе продал!»
А друг: «Ну нет, уж лучше я пойду
И настоящий дом себе найду!
Как хорошо, что я еще не раб
Хозяина по имени „когда б“!»
* * *
Проданный осел
Пусть притча скажет твоему уму:
Не подражай бездумно никому!..
…В обитель к суфиям в вечерней мгле
Заехал как-то дервиш на осле,
И тотчас, не подозревая зла,
Служителю препоручил осла.
Мы слепы, и о будущем не знаем —
Оно предстанет адом, или раем…
А в том приюте обитали те,
Что проводили дни свои в посте —
Не понуждаемые благочестьем,
А потому, что не давали есть им.
Ведь нищий обретает избавленье
В том, в чем богатый видит преступленье:
Пусть тот, кто сам ни разу не страдал,
Не судит тех, кто долго голодал.
Те люди с голодухи — не со зла —
Ворвавшись в стойло, увели осла,
Притом крича: «Раскаиваться надо ль?
Пророк голодным разрешил и падаль!..»
…Был продан наш осёл без лишних слов.
И вот на всех готов горячий плов,
Горят огни, веселья слышен глас,
В обители настал счастливый час:
«Постились мы, но больше нам невмочь —
Гуляем и пируем в эту ночь!..»
…Меж ними дервиш, что владел ослом,
И пил и пел за праздничным столом,
Там лучшие куски ему давали,
Припав с поклоном, руки целовали.
И молвил он: «Сколь чудное виденье
Любви и братства! Пусть теперь раденье
Во имя Божье завершит наш пир,
Чтоб в каждом сердце воцарился мир!»
И тут-то все пустились в пляску сразу
Под аккомпанемент зурны и саза,
И каждый старец, сердцем молодой,
Пел, с пола пыль взметая бородой…
…Зов плоти многих суфиев прельщает:
Свет знанья живота не насыщает.
Один в молитву душу погружает,
Ну, а другой всего лишь подражает
Тому, в чьем сердце слышен Божий глас, —
И без молитв готов пуститься в пляс!..
…Суть — глубь морская, видимость — волна.
Под маской притчи — скрыта глубина.
Коль ты и притчу понял не вполне,
Прямая речь дозволена ли мне?
Не постигая замыслов Творца,
Ты сказку слушаешь и ждешь конца,
Как просит мальчик: «Подари орех!»
Что ж, слушать сказку тоже ведь не грех.
Лишь отдели орех от скорлупы,
Чтоб очи сердца не были слепы!..
…Вот кто-то из плясавших в раж вошёл
И начал песню: «Ах! Исчез осёл!»
И круг танцоров встрепенулся весь,
И хором вторил: «Ах! Осёл исчез!»
Столь песня заразительна была,
Что и хозяин нашего осла
В ладони хлопал, бил ногами пол
И пел со всеми: «Ах! Исчез осёл!..»
…Вот кончен пир, заря уже взошла,
Идет наш дервиш навестить осла:
Он смотрит — а конюшня-то пуста,
Как брюхо после долгого поста.
«Где ж ослик?» — вопрошает он слугу,
А тот в ответ: «Откуда знать могу?
Не ты ль, когда был продан твой осёл,
С друзьями вместе пел, садясь за стол?»
«Ну нет, слуга, я на тебя найду
Управу! Я предам тебя суду!
Кто не вернет доверенное в срок —
Тех покарать нам повелел Пророк!»
А тот: «Орава нищих без числа,
Ворвавшись в стойло, увела осла:
Что мог я сделать, посуди ты сам?
Что скажет кот в ответ свирепым псам?..»
Заплакал суфий: «Ты бы пир прервал,
И закричал бы, и меня позвал, —
И мне б хоть возместили часть урона,
И от осла б осталась хоть попона!»
Слуга в ответ: «Да как бы я посмел
Скандалить там, где ты всех громче пел,
Где с хором возносился до небес
Твой вопль счастливый: «Ах! Осёл исчез!»
Я и решил, что продал ты осла,
Чтоб накормить голодных без числа».
Ответил суфий: «Ах, мне стыд и срам
За то, что спьяну вторил я ворам.
Теперь, прозрев, я понял навсегда,
Что подражанье — страшная беда!»
* * *
Женитьба шута
Спросил правитель: «Для чего жениться
Тебе, о шут мой, на такой блуднице?
Да я тебя, едва лишь захочу,
С девицей непорочной обручу!» А тот:
«Я девять раз успел жениться,
Брал за себя девицу за девицей, —
Но каждая девица, в свой черед,
В блудницу превращалась через год!
Теперь задумал я остепениться:
Быть может, будет мне верна блудница?
С умом я пропадал, судьбу кляня…
Быть может, глупость выручит меня?»
* * *
Пес и слепец
Пес на слепца бросался, с визгом лая,
Как видно, искусать его желая.
Бежал слепец и палкой защищался,
Но лай надрывный всё не прекращался:
Пес нападал, победу торжествуя.
Решил слепец пойти на мировую —
И бросил палку, чтобы подольститься
К врагу: «О ты, султан в глазах лисицы,
О ты, великий лев в глазах оленя,
Я ль — цель твоих несытых вожделений?
Иль мало на земле зверья любого,
Что ты напал на странника слепого?
И горный тур, и серый заяц рад,
Что на меня упал твой хищный взгляд!»
* * *
Ужасный наездник
Какой-то наездник народ ужасал,
Повсюду свирепые взгляды бросал,
Размахивал грозно мечом, и притом
И латами страшно гремел, и щитом.
Но с вызовом юноша некий взглянул
И, встав пред наездником, лук натянул.
И тот вдруг сказал: «Я покорный твой раб,
Хоть внешне я страшен, но внутренне слаб.
Пусть меч я ношу, и копье, и пращу, —
Пред силой, как женщина, я трепещу!»
А юноша храбрый в ответ говорит:
«Едва тебе жизни не стоил твой вид,
Ведь я, опасаясь подобных верзил,
Едва тебя насмерть стрелой не сразил.
Но если ты молишь: „Помилуй, не тронь“, —
Зачем этот меч и к чему этот конь?!»
* * *
Горный козел
Жил горный козел средь уступов и скал,
Он с камня на камень над бездной скакал.
Так ловко он прыгал, что лучший стрелок
Настичь его острой стрелою не мог.
Но вдруг он заметил козу меж камней,
И взором тотчас приковался он к ней.
Опасности все заслонила коза —
И разум ослеп, и не видят глаза.
Вот он за козой устремиться готов,
А лучник коварный уж чует улов:
Он зорко следит за смятеньем козла,
И вот уж рука его лук напрягла…
…Кто разум теряет, тот в миг этот злой
Бывает настигнут смертельной стрелой.
На внешние страхи спокойно смотри:
Опаснее то, что грозит изнутри.
* * *
Верблюд и мул
Мул жаловался рослому верблюду:
«Куда я ни пойду — везде мне худо:
То я на шип наткнусь среди дороги,
То я споткнусь, то подкосятся ноги,
И упаду я, и ударюсь больно,
Меж тем как ты везде шагаешь вольно,
И ноги у тебя не устают.
Но почему? Поведай мне, верблюд!»
Верблюд ему ответствовал: «О мул!
Я вдаль гляжу, тебя же рок согнул.
Дано мне зреть конец своей стези,
А ты не видишь камушек вблизи.
Мой взор возвысил всемогущий Бог,
Чтоб я препятствия предвидеть мог.
А ты своим понурым, сонным взглядом
И яму не заметишь, встав с ней рядом,
Как птицы, что зерно клевать готовы,
Не замечая сети птицелова…»
* * *
Гостеприимство
К хозяину в дом некий странник пришел,
Он был обогрет и усажен за стол.
Хозяин шепнул потихоньку жене:
«Ему постели ты поближе к стене,
А мы разместимся с тобой у дверей,
Но ты из гостей возвращайся скорей!»
Хозяйка к соседке на праздник ушла
И там до полуночи ела-пила,
А странник, нелегкий проделавший путь,
На ложе у двери прилег отдохнуть:
Хозяин ему постеснялся сказать,
Чтоб он перелег на другую кровать.
Жена же в гостях напилась и наелась,
Во тьме возвратилась и сразу разделась,
И, не различая, кто где, — вот дела! —
На ложе не к мужу, а к гостю легла.
Прижалась и в ухо ему зашептала:
«Был ливень такой, что дороги не стало,
Которой бы с первой зарей, в добрый час,
Наш гость5надоеда ушел бы от нас!
Над нами, как тень неоплатного долга,
Его пребыванье нависло надолго!»
Тут гость, как ошпаренный, с ложа вскочил:
«Да чем огорчил я вас, чем удручил?!
Уж лучше бродить мне без сна и покоя
В ночи под грозою, чем слушать такое!»
И, как ни взывали те люди к нему, —
Он тотчас собрался и канул во тьму…
…А те, свою жизнь доживая в печали,
Всех странников в доме своем привечали,
Всечасно у Бога прощенья прося
И скорбь о грехе своем в сердце нося.
Обрушится ливень, гроза ли случится,
Им мнится — тот странник у двери стучится:
«Я — Хызр, посетивший однажды ваш кров,
Неся благодать от Владыки миров!..»
* * *
Стихи о любви
Один воздыхатель любовью кипел,
Прекрасную пэри в стихах он воспел,
И к ней он явился, и свиток достал,
И целую ночь ей поэму читал.
Она ему молвит: «Я рядом, очнись,
Взгляни мне в глаза, поцелуй, улыбнись,
К душе от души протяни же хоть нить!»
Но он продолжал вдохновенно бубнить.
Сказала она: «Не в меня ты влюблен,
Ты собственной страстью своей умилен.
Ничто для тебя — мои радость и боль:
Ты любишь себя, восхищенный собой!
Ты крепкой стеной от меня отделен:
Ты сам — та преграда, ты сам — тот заслон!..»
* * *
Большая чалма
Жил некий судья. И казалось ему,
Что должен носить он большую чалму,
Чтоб думали люди: большая чалма —
Воистину признак большого ума!
Чтоб сделать чалму, чтоб расширить ее,
Собрал он обрезки, собрал он тряпье,
И ваты куски, и истлевшую рвань,
И все запихал под красивую ткань.
Снаружи посмотришь — чалма всем чалмам,
И только внутри обнаружишь обман.
А встречный пройдет — обернется назад,
И скажет: «Судья сей и мудр, и богат!»
Раз вышел в чалме наш судья за порог, —
А вор на дороге его подстерег,
Сорвал с головы ту большую чалму —
И дёру! Но крикнул судья наш ему:
«Эй ты, столь проворный и быстрый в ходьбе,
Сперва посмотри, что´ досталось тебе,
Что´ спрятал в чалме я — проверь, поищи,
И если понравится, дальше тащи!»
И вор размотал ту чалму: из нее
Посыпались вата, обрезки, тряпье,
И рвань закружилась, и пыль поднялась,
И клочья упали в дорожную грязь.
Не сразу ворюга опомниться смог:
В руках у него — только ткани кусок!
Топтать эту ткань стал обиженный вор:
«Хитрец лицемерный! Меня ты провел!
Ты сам хуже вора, хоть стар ты и сед:
Я думал, что мне обеспечен обед!»
То слыша, в ответ рассмеялся судья:
«Пустое ты мелешь, неправда твоя —
Для многих других я обманщиком был,
Тебе одному я всю правду открыл!»
* * *
Воющий муэдзин
Дурной муэдзин в неком городе жил:
Зовя на молитву, не пел он, а выл.
Так дико звучал с минарета призыв,
Что всяк содрогался, ни мертв и ни жив.
Под вечер заслышав тот голос вдали,
Всю ночь горожане уснуть не могли,
И сами уж взвыли от жизни такой!
Призвав муэдзина, совет городской
Вручил ему полный кошель серебра:
«Наш друг, тебе в путь отправляться пора!
Нельзя, чтобы пеньем прекрасным таким
Лишь мы наслаждались! Ты край наш покинь
Пусть люди услышат и в прочих местах,
Сколь громко тобой прославляем Аллах!
Призывы твои, предварив Страшный суд,
Пусть их ужаснут и от ада спасут!»
И наш муэдзин к каравану пристал,
Чтоб в Мекку податься, к священным местам.
Случилось, что ночь проводил караван
В краю иноверцев, в земле христиан.
И вот муэдзин преисполнился сил —
К молитве ночной призывая, завыл!
Корили его: «Зря распелся ты тут —
Вдруг толпы неверных на нас нападут?!»
Но утром явился к ним в стан лишь один,
Веселый и радостный, христианин.
Он кланялся всем, был он счастлив до слез,
С собой дорогие подарки он нес:
«Где ваш муэдзин, где тот славный герой,
Что спас мою дочку ночною порой?»
Сказали ему: «Это, верно, обман,
Ведь за ночь никто не покинул наш стан!»
А он: «Я всю правду поведаю вам:
Давно моя дочь полюбила Ислам,
И клятву ее повторяли уста:
«В Ислам перейду, отступлюсь от Христа!»
Скорбел я и слезы пред Господом лил,
Ее возвратить к вере предков молил.
И вот среди ночи знак свыше нам был —
К молитве зовя, муэдзин ваш завыл
И в страхе спросила меня моя дочь:
«Что это за вой, содрогающий ночь?»
А я отвечал ей: «Всегда так ревут,
Когда мусульман на молитву зовут!»
Она же вскричала: «О ужас и страх!
Насколько прекраснее пенье в церквах!»
Под вой этот дикий я сладко заснул,
Хоть долго еще он призыв свой тянул:
Ведь ваш муэдзин, проревев, словно мул,
Строптивую дочь мою в церковь вернул!»
* * *
Суфий, судья и сейид
Один садовод, заглянув за ограду,
Увидел, как бегают воры по саду.
Его удивил необычный их вид:
Да это же суфий, судья и сейид!
Подумал он: «Я не тяну на героя:
Ведь я-то один, а воров — целых трое!
Чем мне одному затевать с ними бой,
Не лучше ль поссорить их между собой?»
Сказал он: «Салям! Сколько лет мы знакомы!»
И суфию молвил: «Дражайший, из дома —
Вот тут, по соседству — нам коврик возьми:
Я рад пообщаться с такими людьми!»
Чуть суфий ушел — он судье и сейиду
Сказал: «Вам не кажется: он только с виду
Воздержанный малый и строгий аскет?
А так — ничего в нем суфийского нет!
Я прямо скажу вам: сей лжец и пройдоха
В порядочном обществе выглядит плохо!
Я думаю, вам и самим ни к чему
Общаться с мерзавцем, что метит в тюрьму?
Вас все уважают — судью и сейида,
Поскольку вы люди почтенного вида,
И слово Корана у вас на устах!
Зачем рядом с вами такой вертопрах?!
Когда он придет — вы меня извините, —
Вы коврик возьмите, его же — гоните:
Такие ханжи никогда не в чести!
И будем мы с вами беседу вести».
И вот, когда с ковриком суфий вернулся,
То фыркнул судья, а сейид отвернулся…
Отправился тот восвояси, но вот
Его нагоняет в пути садовод,
И палкою — бац по спине и пониже:
«Я слышал, любезный, ты — суфий?
Скажи же, Какой это дервиш, наставник души,
Тебе воровать по садам разрешил?
Тебе подсказала подобную тему
Джунайда или Байазида система?!»
И суфий, от боли на землю упав,
Сказал садоводу: «Почтенный, ты прав!
Но теми двумя, кем так подло я предан,
Да будет и ими вкус палки отведан!
То зло, что излили они на меня,
Пусть к ним возвратится в течение дня!..»
…К гостям садовод, спрятав палку, вернулся,
Лукаво5почтительно им улыбнулся
И молвил сейиду: «Поблизости тут
Служанка готовит нам несколько блюд,
Скажи — мы заждались!..» — Сейида уславши,
Судью вопросил он: «Светило ты наше,
Ответь мне — я прав, иль мне кажется, все ж,
Что вовсе с Пророком сейид сей не схож?
Скажи — ведь такое случается редко?
А разве не сходство потомка и предка
О родственной близости их говорит?
Ну, сам ты подумай: какой он сейид?
С Пророком в родстве — а такой оборванец?
Я точно уверен, что он — самозванец!
Кто ж скажет, к примеру, что ты — не судья?
Порукой тому — вся ученость твоя!»
Почтительной речью судья обольстился,
Во всем с садоводом тотчас согласился,
А тот возле дома сейида настиг
И палкой ударил его в тот же миг:
«Скажи мне, о ветвь самого Мухаммада:
Дозволено ль красть тебе фрукты из сада?
Давно иль недавно Небес благодать
Тебя научила плоды воровать?
Так в чем, поясни, ты подобен Пророку?!» —
И так напоследок огрел его сбоку,
Как вряд ли сумел бы и враг-хариджит.
Сейид, весь в слезах, на тропинке лежит
И молвит: «Судьей беззаконным я предан,
Но радуюсь я, что получит он следом
Такую же долю заслуженных мук, —
Ведь хуже собаки забывчивый друг!»
И вправду, к судье садовод возвратился
И с палкой тотчас на него напустился:
«Не ты ль наш судья, что судебный устав
Весь вызубрил, тысячу раз пролистав?
А раз ты законник, узнать тебе впору,
Что руку рубить полагается вору!
А ну-ка, ответь мне: какие суды
Срывать разрешают чужие плоды?!.»
Судья отвечал: «Я друзей своих предал,
За это и вкус твоей палки отведал.
Так будет проучен любой, в свой черед,
Кто, лестью прельщенный, друзей предает!»
* * *
Предопределение
Вор был спокоен и не ждал беды,
Когда в чужом саду срывал плоды.
«Ты кто такой?» — садовник закричал.
Но вор ему бесстрашно отвечал,
Поскольку в богословье был не слаб:
«Бог — мой кормилец, я — Господень раб!
В Его саду я скромно пировал,
Вкушая то, что Он мне даровал!»
«Ты прав, мой друг, — садовник подтвердил. —
И наказать тебя сам Бог судил!»
И тут он вора крепко обхватил
И к дереву веревкой прикрутил,
И палкой стал охаживать, да так,
Что начал умолять его бедняк:
«Помилуй! Чем тебя я разъярил?
Я Божью волю, не свою, творил!»
А тот в ответ: «Коль мыслью ты не слаб,
Пойми, что я ведь тоже — Божий раб!
Ты — Божий, но и палка — Божья тоже,
И каждый мой удар есть воля Божья!»
* * *
Горожанин и сельчанин
Известный ремесленник в городе жил,
И с неким сельчанином крепко дружил:
Сельчанин к нему приезжал ежегодно
И мог оставаться на сколько угодно.
Когда ж уезжал, повторял всякий год:
«Надеюсь, друзья, что придет мой черед
Однажды вас вывезти к нам, на природу,
Где дети веселье вдохнут и свободу,
Где что ни увидишь — одно любованье:
Цветов пестрота да хлебов созреванье!»
И думал хозяин, себе в утешенье:
«Что ж, время придет, я приму приглашенье».
А тот умолял все теплей и душевней,
Чтоб друг к нему выбрался летом в деревню…
…Прошло где5то около лет десяти,
И бывшие дети, успев подрасти,
К отцу подступили: «Твой друг нам обязан,
Ведь он многолетними клятвами связан,
Что примет в деревне всю нашу семью, —
Так пусть же покажет нам щедрость свою!..»
…О друг мой! Душе, кроме ясного взгляда,
Другого помощника в жизни не надо.
Слепому же сердцем, чтоб мирно пройти,
Пусть разум, как посох, послужит в пути.
Коль посох в бессилье роняет рука, —
Куда ж ты, незрячий, без проводника?!
…И вот уж отец запрягает волов:
Он лучшего друга проведать готов,
Порадовать душу в саду и на поле.
А дети его веселятся тем боле:
Ведь издали даже колючек кусты —
Как россыпи роз для крылатой мечты!..
…И вот, наконец, на последнем ночлеге
Доев те припасы, что были в телеге,
Семья подъезжает и смотрит вокруг, —
Но к ним не выходит любимый их друг!
Гостей долгожданных он встретил обманом,
Он так поступил, как нельзя мусульманам,
Была лицемерьем его доброта:
Он спрятался, скрылся и запер врата!
Приезжий, вкусив от подобных щедрот,
Пять суток провел у злосчастных ворот:
Не мог он домой повернуть свои дрожки,
Поскольку еды не осталось ни крошки.
Когда ж приоткрылись ворота на миг,
Он друга увидел, и поднял он крик:
«Как можешь ты взглядом смотреть столь суровым
На тех, в чьем жилище питался ты пловом?!
Вот — дети мои, здесь я бедствую с ними!
Давно ли успел ты забыть мое имя?»
Сельчанин в ответ: «В мире каждый умен
И может назваться любым из имен.
А мне ведь ни имя твое, ни прозванье
Не может прибавить ни веры, ни знанья.
Ведь я позабыл, как зовут и меня,
Лишь имя Аллаха в сознанье храня!
Уйди поскорей и меня не морочь!» —
И запер ворота. И новая ночь
Дожди на бездомных обрушила с силой,
И ярость и гнев в их душе погасила —
Остались лишь слезы. И снова у врат
Стучался приезжий, как сутки назад.
Сельчанин врата отворил с неохотой,
А тот: «Я охвачен одной лишь заботой —
О детях! Прошу — отведи нам сторожку,
Чтоб в ней пообсохнуть, погреться немножко,
Тогда на тебя я не буду сердит
За дни, что тянулись, как годы обид!»
А тот: «Есть в саду моем ветхий шалаш,
Живал в нем когда5то плодов моих страж.
Туда я пустить вас на время готов,
И будешь ты сад мой стеречь от волков!..»
…Взял стрелы приезжий и лук натянул,
Ходил он по саду и глаз не сомкнул, —
И зверя заметил! И меткой была
Во мраке пронзившая зверя стрела.
И зверь, испуская свой дух где-то рядом,
Наполнил окрестность и громом и смрадом.
Сельчанин на грохот раздавшийся мчится,
Крича: «О преступник! Убийца ослицы!
Обласканный мною, ты жизни лишил
Родную ослицу — отраду души!»
Ответил приезжий: «Не мешкая долго,
Я волка заметил — и выстрелил в волка!
Что делала ночью ослица в саду,
И стражу на страх, и себе на беду?»
Но тот повторял, и вопя и стеная:
«О сердца подруга! Ослица родная!
Что мне ни тверди, — я ослицу свою
По тяжкому духу всегда узнаю´!»
И тут-то приезжий, расширив зрачки,
Неверного друга схватил за грудки:
«Я вижу, тебе, лицемерная рожа,
Ослица — старинного друга дороже?!
А ты-то твердил, что не помнишь имен, —
Мол, именем Божьим твой разум пленен,
Мол, Бог твое сердце величием полнит,
Людских же прозваний оно не упомнит…
Так как же ты вспомнил, ответь поскорей,
Столь быстро зловонье ослицы своей?!
Спасибо ослице: вдохнув ее смрад,
Мы чуем обманов твоих аромат!..»
…Мой друг, не хвались, что ты лучший портной,
Покуда рубахи не сшил ни одной!
Не мни: «Я герой!», не вопи: «Я Рустам!»:
Всё в жизни расставит Аллах по местам…
* * *
Шакал, ставший павлином
Шакал в красильню забежал случайно
И искупался там в красильном чане.
При этом он расцветку изменил
И сам себя павлином возомнил,
Крича везде: «Я новое творенье!
Взгляните на павлинье оперенье:
На мне сверкают радуги цвета,
И я другим шакалам не чета!»
Но отвечали прочие шакалы:
«Пойми, что, как бы шкура ни сверкала,
Лишь тот, кто светом свыше озарен,
Назваться может райских птиц царем!
Иль думаешь и впрямь, что краски эти
Тебе позволят выступать в мечети
И проповедь премудрую читать?
Нет, лицемер, тебе святым не стать!
Кто нравом отличается звериным,
Тому не быть сиятельным павлином!»
Но наш шакал в своем высокомерье
Сказал: «Смотрите, вот — павлиньи перья!
Они — избранья непреложный знак,
Султанства моего высокий флаг!
Они — с небес, иначе же — откуда?
Я — веры доказательство, я — чудо,
Я — свыше утвержденный властелин,
Я — райского величия павлин!»
А те ему: «Но вотчину свою
Ты зрел хоть раз? Ты сам бывал в раю?»
«Нет, не бывал пока…» —
«А благодать Свою другим ты можешь передать?»
«Пока что нет…» — «Но, мудрости печать,
Хоть по5павлиньи можешь ты кричать?»
«Нет, не могу…» — «Какой же ты павлин?
Лишь сам собой ты признан и хвалим!
Что ж ты про Мекку напеваешь нам,
Коль хаджа не свершал и не был там?!
Ты красками измазался в красильне,
Павлину же величье дал Всесильный!»
* * *
Посол Луны
Слоны близ ручья поселились однажды,
И местные звери изныли от жажды:
От места, где расположились слоны,
Животные прочие оттеснены!
Тут лживый зайчишка ко главному в стаде
Воззвал горделиво, спасения ради:
«О царь, хоть тебе и подвластны слоны,
Я послан доставить приказ от Луны!
Сегодня же ночью вы прочь уходите,
Луну не гневите, воде не вредите,
Иначе Луна в полнолуния час
Отнимет и зренье, и разум у вас!
И будет для вас указаньем и знаком,
Что, как только местность покроется мраком,
И вновь вы напиться сойдете к ручью, —
Луна вам покажет всю ярость свою:
Едва только вы прикоснетесь к водице —
Луны отраженье в ручье исказится!..»
…Вот царь, убедиться в той вести готов,
Во мраке повел к водопою слонов:
Едва лишь он хоботом влаги коснулся,
Лик лунный в волне задрожал, встрепенулся,
И в панике прочь побежали слоны
От злобы и гнева ужасной Луны!..
…Но мы — не слоны, а потомство Адама,
Должны проверять предсказанья всегда мы,
Чтоб с помощью трюка любой лжепророк
За правду нам выдумку выдать не смог!
* * *
Поэт и визирь
Поэт в поэме восхвалил царя —
И вдохновенье не потратил зря.
Воскликнул царь: «За столь достойный труд
Пусть тысячу монет певцу дадут!»
Но возразил царю визирь Хасан:
«Владыка, ты признать изволил сам,
Что столь великолепное творенье
Особого достойно поощренья,
И ты певцу за яркий, смелый стих
Пожалуй десять тысяч золотых!»
Но царь, хоть и большой казной владел,
Все ж золото транжирить не хотел…
Сказал визирь: «О царь! Наверняка,
Сей звонкий стих переживет века.
Поэт строка´ми мудрыми своими
Из рода в род твое прославил имя.
Теперь уже забвенью не дано
Твоих деяний славных скрыть зерно!..»
…И десять мулов принял в дар поэт,
И десять тысяч вез в мешках монет,
И, Бога всей душой благодаря,
Молился он скорей не за царя,
Но за визиря царского — Хасана —
Молился горячо и неустанно!..
....................................................
…Истратив золото, с теченьем дней
Поэт наш становился все бедней,
И он сказал себе: «Что мешкать зря?
Пора вторично восхвалить царя!
Вновь жемчуг слов пред ним рассыпать надо,
Чтоб дорогую обрести награду,
Светильник рифмы перед ним возжечь,
Чтоб золотом оплачивалась речь!
Кто выскажет в поэме больше лести,
Тот от царя добьется высшей чести:
Почетным званьем, звоном золотых
Оценит властелин хвалебный стих,
Поскольку хочет, чтоб его правленье
В поэме получило восхваленье,
Чтобы из века в век его дела
Вещала стихотворная хвала!
Что делать — таковы уставы неба:
Кто голоден — тот ищет только хлеба,
А кто насытился — того влечет
Власть над людьми, богатство и почет.
Ну, а кому судьба дала всё это,
К себе зовет умелого поэта,
Чтоб тот ему заслуг придумал тьму,
Чтоб знатных предков приписал ему,
Чтоб на базаре, в бане и в мечети
О нем заговорили все на свете!..»
…И вот, нужду свою в расчет беря,
Поэт вторично восхвалил царя,
И, словно слыша звон и видя злато,
Шел во дворец за прибылью богатой:
Там, как он думал, сохранял свой сан
Ценитель звонких строк — визирь Хасан.
Но был Хасан с земли отозван Богом,
И царь его другим — скупым и строгим —
В правленье государством заменил.
Визирь же новый песен не ценил…
…Царь выслушал поэму: «Спору нет —
Стихи прекрасны! Тысячу монет
Велю я выдать из казны поэту!»
Но возразил визирь ему на это:
«У нас таких запасов нет в казне!
Притом стихи, позволь заметить мне,
Не так уж хороши, чтоб столько тратить…
Динаров сто дадим ему — и хватит!»
Вскричал поэт: «Но мне за прежний стих
Владыка десять тысяч золотых
Пожаловал! Тому, кто ел халву,
Не предлагают горькую ботву!»
Визирь подумал: «Алчная душа!
Ну, что ж, ты не получишь ни гроша,
Покуда сам ко мне ты на коленях
Не приползешь, возжаждав этих денег,
И будешь счастлив, жалкий рифмоплет,
Что сто монет визирь тебе дает!»
«О царь, — сказал визирь, — казной-то вроде
Я управляю! Деньги — на исходе,
И разреши решать мне самому,
Когда платить, и сколько, и кому!»
А царь в ответ: «Уж больно пел он складно!..
А впрочем, как ты скажешь — так и ладно!..»
....................................................
…С тех пор награды царской ждал поэт.
Немало зим прошло, немало лет,
Он обнищал, скрутил его недуг,
Он поседел, согнулся, словно лук,
И беды худшие ему грозили…
Вот, не стерпев, явился он к визирю:
«Визирь почтенный, хоть пуста казна,
Но есть же у стихов моих цена,
Подай мне помощь средь несчетных бед!» —
И тот швырнул поэту сто монет…
И шел поэт, вздыхая: «Ах, как рано
Забрал Создатель щедрого Хасана!
С ним вместе добродетель умерла,
Вокруг творятся подлые дела…»
Спросил поэт: «О вы, придворный люд!
А нового визиря как зовут?»
И с изумленьем выслушал ответ:
«Тот — жить давал! При этом — жизни нет!
Второй из них корыстью обуян,
Но носит имя прежнего — Хасан!»
Поэт воскликнул: «Что за наважденье!
Ужасная ошибка, заблужденье,
Чтоб глупого и злого звали так,
Как прозывался умник и добряк!
Бывало, тот Хасан приказ подпишет —
И оживет мертвец, и снова дышит!
А сей Хасан постылый, в свой черед,
Приказ подпишет — и живой умрет!
Скупой визирь, приставленный к делам,
Царю — позор, а государству — срам!»
* * *
Молитва лицемера
Когда эмир сквозь рынок шел к мечети,
Его солдаты в ход пускали плети,
И многих били, и бросали в грязь,
И стон стоял, и даже кровь лилась.
И некий суфий, претерпев удары,
Спросил: «Эмир, ты не боишься кары?
Пророк молиться в чистоте велел,
А ты приходишь с грузом грязных дел:
Жестокость, крик страдания и страха —
Вот всё, что ты приносишь в дом Аллаха!»
* * *
Сообщник вора
Хозяин вернулся на собственный двор,
Глядит — из ворот его выбежал вор!
Пустился хозяин его догонять.
Уж было до вора рукою подать,
Уже он пройдоху хватал за халат!
Вдруг слышит: «Почтенный, вернись-ка назад:
Хочу я тебя от несчастья спасти,
Большую беду от тебя отвести!»
Помыслил хозяин: «Как быть мне теперь?
Грабитель другой мог войти в мою дверь!
Прерву я погоню, пойду5ка взгляну, —
Не взял ли он вещи, не бьет ли жену?
Ах, сколько напастей в течение дня!
Спасибо тому, кто окликнул меня…»
Тут, вора оставив, прервал он свой бег
И молвил: «Что скажешь мне, мил человек?»
А тот: «У ворот на твой собственный двор
Я видел следы — в твоем доме был вор!
Скорее за тем нечестивцем гонись,
А мне за удачный совет поклонись!»
Хозяин ему: «Не пойму я никак —
Ведь вора почти что держал я в руках,
Хватал за халат — так зачем мне следы?
Теперь же пройдоха ушел от беды!»
А тот отвечает: «Улики узрев,
На вора хотел обратить я твой гнев:
Кто видит улики и не говорит,
Тот словно бы сам злодеянье творит».
Тут крепко хозяин схватил его вдруг
И крикнул: «Ты вора сообщник и друг!
Того, кто прошел здесь, мы сразу нашли, —
А ты нам следы указуешь в пыли!».
* * *
Болезнь учителя
Один учитель нравом был таков,
Что постоянно бил учеников,
И мальчики мечтали: как бы роздых
Хоть на недельку получить от розог?
Вот было б счастье для их бедных тел,
Когда б учитель строгий заболел!
Известный заводила в их среде
Сказал: «Я знаю, как помочь беде!
Ему шепну я завтра со слезами:
„У вас круги, учитель, под глазами!“
И пусть он промолчит иль огрызнется,
Но все ж в груди сомненье шевельнется.
Потом другой из нас канючить станет:
„Учитель! Да на Вас совсем лица нет!“
Тот оборвет его и взглянет строго,
Но в сердце вновь пробудится тревога.
И нужно, чтоб и третий тут запел:
„Учитель! Вы с утра бледны, как мел!“
Уж трем-то он поверит голосам,
И ощутит себя недужным сам.
Когда ж все хором это подтвердят,
Он станет охать, словно принял яд:
Ведь корень многих бед — самовнушенье!»
Сказали все: «Прекрасное решенье,
Пускай он сам поверит в свой недуг,
Лишь в этом — прекращенье наших мук!
А кто ему наш замысел раскроет,
Того друзей презренье пусть покроет!»
…И утром заводила со слезами Шепнул:
«Учитель! Что у Вас с глазами?
Откуда эти черные круги?..»
Учитель крикнул: «Я здоров! Не лги!» —
Но мальчики твердили: «В самом деле,
Осунулись Вы за ночь, похудели…»
Учитель все сильнее сомневался
И, наконец, совсем разволновался:
Растерянный, понурый, весь больной,
Он, книги взяв, отправился домой…
…В дороге он казался дряхлым дедом,
Ученики плелись, вздыхая, следом.
И думал он: «Бесстыжую жену
Я обличу при всех и прокляну:
Все ждет она подарков да поблажек,
Ей дела нет, что мой недуг так тяжек,
Она плюет на мой несчастный вид —
Лишь прихорашиваться норовит!..»
…Жена выходит мужу поклониться,
А он ей: «Дрянь! Презренная блудница!
Всем жаль меня — лишь ты одна, змея,
Не хочешь знать, что к смерти близок я!»
Тут зеркало жена ему приносит —
Мол, ты здоров, — и поглядеться просит.
А он в ответ: «Ты мне всю жизнь лгала:
Как жены лгут, так лгут и зеркала!
Пока душа еще, отчасти, в теле,
Дай перед смертью отдохнуть в постели!..»
…Все так случилось, как сказал Пророк:
«Кто счел себя больным — тот занемог!..»
…Когда ж в постель страдалец наш улегся,
Он ненадолго от скорбей отвлекся:
Учеников заметив караван,
Он повелел им вслух читать Коран.
И те шептались: «Да, теперь нам мнится,
Что мы в тюрьму попали из темницы!»
Тут заводила тихо попросил:
«Читая вслух, из всех кричите сил!» —
И каждый заорал и завизжал,
Да так, что дом от шума задрожал.
Тут заводила крикнул: «Замолчите ль Вы, наконец?
Ведь болен наш учитель!» А тот в ответ:
«Отменим наш урок:
От ваших криков заболел висок!..»
…Ученики отвесили поклон —
И, радостные, выпорхнули вон,
Звучало всюду пение детей,
Как птиц, освобожденных из сетей.
Но матери спросили их: «Доколе
Резвиться вам? Вы почему не в школе?»
Они в ответ: «Так, видно, Бог велел:
Учитель наш опасно заболел!»
А матери: «Ну, что нам делать с вами?
Учителя проведаем мы сами,
И, коль окажется, что врете вы, —
Смотрите, не сносить вам головы!..»
…К учителю они явились в дом,
А он, болезный, их узнал с трудом:
Глаза слезятся, говорит едва,
Тугой повязкой сжата голова.
Тогда вскричали женщины:
«О, горе! Не знали мы досель о Вашей хвори!»
А он в ответ: «Помилуйте! Меня-то
Больным признали ваши же щенята!
Я и не знал, что болен я, покуда
Об этом не сказали дети блуда!..»
…Тому, кем вдохновенье овладело, —
Плевать на боль: он продолжает дело!
Так воин, руку потеряв в бою,
Не сразу боль почувствует свою:
Пока не кончится смертельный бой, —
Он на ногах, он не покинет строй!..
* * *
Сокол и утки
Раз подлетел к болоту хитрый сокол
И стаю уток звал в полет высокий:
«Как тускло и ничтожно вы живете!
Не надоест вам обитать в болоте,
Когда вокруг — и степи и поля,
И так пестра и широка земля?»
А утки отвечали: «Сокол, что´ ты?
Как нерушимый вал — для нас болото,
Вода для нас — как огражденный дом!
И то сказать, летаем мы с трудом.
Совсем не каждый, кто имеет крылья,
Как сокол, ввысь взлетает без усилья,
А потому и каждому жилье
От Бога предназначено свое.
Не искушай нас бросить то жилище,
Где мы живём и добываем пищу:
Кто пред тобой открыл небесный свод —
Тот поселил и нас среди болот!»
* * *
Борода
Спросили прихожане: «О мулла,
Всегда ль была брада твоя бела?»
Он отвечал: «Она была черна,
Но побелела с возрастом она».
А те ему: «Коль многие года
Тебя сопровождала борода,
Что ж не белело, глядя на нее,
С ней вместе сердце черное твое?!»
Мухакапитан Решила муха:
«Я ведь — капитан,
А предо мною — море-океан!»
Тут, ощутив невиданную власть,
Она на лист опавший поднялась,
Который лучшим кораблем отныне
Стал для ее безудержной гордыни,
Поскольку слышала она на свалке
О моряках и их морской закалке.
Однако ж океан тот появился
С тех пор, как здесь осел остановился,
И муха совершала путь свой длинный
Не по морю, а по моче ослиной.
…Порою тот, кто мнит, что он — святой,
Своей гордыней равен мухе той,
И сходственно, увы, его ученье
С той лужей по размерам и значенью!..
* * *
Разрушение башни
На каменной башне у самой реки
Муж некий от жажды страдал и тоски.
С той башни высокой не мог он спуститься,
Чтоб влаги живительной вдоволь напиться.
Вдруг камешек в реку он сбросил ногой —
И всплеск он услышал, душе дорогой:
То отклик взошел от волнистого круга,
Как будто призыв ненаглядного Друга.
Чтоб снова услышать ту ноту одну,
Он камень побольше обрушил в волну, —
И слышит вопрос: «Как ты сам полагаешь,
Зачем эти камни ты с башни свергаешь?»
Ответил он: «Звук этот радует слух,
От плеска воды оживает мой дух:
Он мертвому — Дня Воскресенья труба,
Он — весть о свободе для слуха раба.
Я им, словно нива низвергшимся ливнем
Иль нищий дождем золотым — осчастливлен.
Едва только камень я с башни швырну,
Как делаю ближе речную волну:
Все ниже и ниже становится башня,
Я ближусь к воде — моей цели всегдашней!..»
…Как башня, до туч ты вознесся гордыней —
По камню начни разрушать ее ныне:
Едва ли дотянешься ты головой
Из выси надменной до влаги живой.
Смиренье, молитва, полночное бденье —
Грехов разрушенье, камней тех паденье:
Ломай же преграду, что нам не дает
Коснуться потока Божественных вод.
Блажен, кто последние выломал камни —
И черпает Вечность своими руками!..
* * *
Просьба попугая
Торговец некий мог весьма гордиться,
Что он — хозяин говорящей птицы.
Плыть в Индию с товаром полагая,
Он попросил родных и попугая,
Чтобы они поведали ему:
Что´ нужно им, что´ привезти кому?
И попугай сказал: «Хозяин, внемли!
Давно покинул я родные земли,
Похищен я из Индии святой,
И здесь горюю в клетке золотой.
Коль, по садам земли моей гуляя,
Ты меж ветвей увидишь попугая,
Скажи ему — пусть знает обо мне,
Несчастном пленнике в чужой стране.
И пусть услышат прочие собратья,
Как вынужден здесь биться и рыдать я!
Есть у меня сердечный друг вдали,
С кем узами Меджнуна и Лейли
Мы связаны: из сердца кровь сочится,
Как только вспомню я об этой птице.
Пусть друг, услышав мой молящий зов,
Заплачет кровью средь родных садов,
И пусть подаст мне чрез тебя совет,
Как выжить мне средь этих горьких бед!..»
…И вот купец, по Индии гуляя,
В саду заметил ближних попугая,
И в точности им все пересказал,
Что попугай поведать наказал.
Услышав сей рассказ, одна из птиц
Вдруг испустила вопль — и пала ниц:
Взглянул купец — увы, она мертва…
«Ах, для чего я скорбные слова
Произносил, чужую жизнь круша?
У этих двух была одна душа, —
Когда б я знал, кого я повстречал,
Я б перед этой птицей промолчал…»
..................................................
…Глагол — кремень, язык — металл, мой друг,
От искры загорится все вокруг!
Себя и ближних от огня спаси,
И слов облыжных не произноси.
На поле хло´пок пожалей в ночи,
Залей костер свой, искр не размечи!
Лишь деспот злой, не сдерживая речь,
Весь мир готов случайным словом сжечь.
Да, слово всей Земли меняет вид,
Оно и умертвит, и оживит. Поберегись!
Несет словесный дар
Одним — спасенье, а другим — удар…
..................................................
…Торговец возвращается домой,
А попугай ему: «Хозяин мой,
Ты встретил ли в пути моих родных,
И если да, что´ слышал ты от них?»
Купец в ответ: «Ах, как я виноват!
Мне повстречался, видимо, твой брат
По духу, да, возлюбленный твой друг:
Он, о тебе услышав, вскрикнул вдруг —
И тотчас умер… В том моя вина,
Да поздним сожаленьям грош цена!..»
..................................................
…Стреле подобно слово: полетит —
Раскаянье его не возвратит!
Речь — как плотина: коль прорвет ее —
Никчемно сожаление твое!..
..................................................
…Наш попугай все выслушал — и вдруг
Он вскрикнул, как его далекий друг,
И мертвым пал… Купец запричитал,
Чалму свою в печали размотал —
И бросил наземь, разорвал халат:
«Опять в беде язык мой виноват!
Увы, о птица, сердцу дорогая!
Как своего опла´чу попугая?!
Как сохранить тебя я ни хотел —
Умолк твой голос, рай мой опустел.
К тебе я мог в беседе обратиться,
Как мудрый Соломон к придворной птице.
Как мало я ценил тебя, пока
Грудь не пронзила смертная тоска!..»
..................................................
…Кто думать перед речью не привык,
Тому, конечно, главный враг — язык.
Свободен мыслью — ходит он в рабах
У быстрых слов на собственных губах.
Твои уста наполнят твой амбар,
Твои ж уста в нем разожгут пожар…
..................................................
…Вот так торговец сетовал, стенал,
Потом замок он с птичьей клетки снял
И с плачем дверцу настежь растворил…
И вдруг мертвец встряхнулся, воспарил —
И, вылетев, на дереве уселся!
Тут у купца похолодело сердце,
Затмились очи — но, как солнца свет,
Той смерти озарил его секрет!
Тогда он обратился к попугаю:
«Я нечто понимать здесь начинаю,
И все же напоследок мне скажи:
Ты сам додумался до этой лжи
Или твой друг ближайший и любимый
Тебе со мной прислал совет незримый?»
«Ты догадался, — попугай в ответ, —
И вот в чем состоял его совет:
„Коль перестанешь говорить и петь —
Замок ослабнет, отворится клеть,
В которой потому ты заключен,
Что слишком сладкогласен и учен.
Недвижен будь, не пой, не говори,
И, чтоб воскреснуть, — временно умри!“
Теперь же, одолев неволи тьму,
Я улетаю к другу моему!..»
Когда услышал это всё купец,
Он жизни смысл постигнул, наконец,
И плакал, глядя: улетает птица,
Чтоб с милым другом вновь соединиться…
* * *
Кольчуга Давида
Лукман узрел: великий царь Давид
Из крепкой стали что-то мастерит,
Связуя сотни маленьких колец.
Лукман молчал, как истинный мудрец:
При встрече с неизведанным философ
Лишь смотрит и не задает вопросов.
К тому, чтобы понять хоть что-нибудь,
Терпенье сердца — наилучший путь.
Прошли недели. Труд закончив свой,
Явился царь в одежде боевой —
Он в новую кольчугу облачился
И к мудрецу Лукману обратился:
«Теперь ты видишь то, что я сковал:
Сия одежда выше всех похвал —
Спасет кольчуга чудная моя
В бою и от стрелы, и от копья!»
Лукман ему ответил: «О владыка,
За эти дни и я секрет великий
Познал, твое искусство изучив:
Спасается лишь тот, кто терпелив!»
* * *
Охота
Однажды лев, не размышляя долго,
Охотиться позвал лису и волка:
Мол, свита государю пригодится,
Чтоб перед ней отвагой погордиться.
Ведь даже месяц в небе в полный рост
Выходит только в окруженье звезд.
При этом лев, охоту зная тонко,
Словил оленя, зайца и козленка,
А спутники, скрывая аппетит,
Надеялись что он их угостит.
Когда на плоть и кровь они воззрились,
Их мысли алчные от льва не скрылись.
А он царем нелицемерным был,
И лишь правдивость в подданных любил.
И лев подумал: «Вы, как погляжу,
Юлите! Ну, так я вас накажу!» —
И с грозным ревом обратился к волку:
«В делах житейских не лишен ты толка,
А потому, бесхитростный судья,
Ловитву пусть поделит речь твоя!»
Ответил волк, показывая зубы:
«Тебе, я знаю, оленина люба,
Козленок, как визирю, мне пойдет,
Ну, а лису сегодня заяц ждет!»
Лев заревел в ответ: «О жалкий пёс,
Какую чушь ты пред владыкой нёс!
Как ты посмел столь глупый дать ответ?!»
Удар — и волка средь живущих нет…
Затем лису властитель вопрошает:
«Как мясо делим? Пусть твой ум решает!»
Лиса в ответ: «О царь, тебе олень
Пойдет на завтрак — будешь сыт весь день,
Козленком, повелитель, отобедай,
И пусть тебя навек минуют беды,
А зайцем ты отужинай — и вот
Задремлешь сладко, ублажив живот!»
Лев удивился: «Говорят не зря,
Что ты, лиса, — опора для царя,
Ты так меня сумела умилить!
Но где ж ты научилась так делить?»
А та: «Властитель, волк мне дал урок,
И тот урок пошел мне сразу впрок!..»
…Коль Бог захочет, коль позволит рок,
Из бед чужих ты извлечешь урок.
Здесь рок сказался в том, что лев сперва
Услышал волка жадного слова…
…Помилована благостной судьбой,
Ушла лиса, довольная собой.
* * *
Юный полководец
Пророк созвал сподвижников ретивых,
Чтоб покорить державу нечестивых,
А полководцем не бойца седого,
Но воина назначил молодого,
Чем в войске пересуды породил
И в ветеранах ревность возбудил.
Один из них вскричал: «Нам не к лицу
Повиноваться этому юнцу!»
В ответ Пророк нахмурил гневно брови
И молвил, прикусив губу до крови:
«Ответь, кричавший громко и бесчинно:
Неужто возраст — мудрости причина?
Неужто борода твоя мудра,
Коль в ней сверкают нити серебра,
А у другого голова черна,
И оттого не может быть умна?
Сей юноша не раз уже в бою
Являл мне проницательность свою.
Коль ищешь суть, на внешность не смотри,
Но разгадать старайся, что внутри!»
* * *
Раб Сонкур
Сонкуру хозяин промолвил: «Мой раб,
Отправиться в баню с тобой нам пора б!»
Неся притирания, щелок, лохани,
Сонкур за хозяином двинулся к бане.
Молитвы полуденной срок наставал,
В мечеть муэдзин мусульман созывал.
Раб молвил: «Хозяин! Душа жаждет света,
И вот уже слышен призыв с минарета.
Позволь мне в мечеть на молитву зайти,
Хвалу Господину миров вознести,
Пасть ниц средь хранящего веру народа.
А ты подожди, если хочешь, у входа!»
Хозяин остался у двери. Вот срок
Молитвы полуденной вскоре истек,
Уж вышли наружу и старцы и дети,
И только Сонкур оставался в мечети.
Хозяин Сонкура позвал, осердясь,
А тот ему: «С Богом сокрытая связь,
Хозяин, сильней твоего повеленья:
Он держит меня в состоянье моленья!
Немного еще ты у двери побудь,
Я выйду — и сразу продолжим наш путь!»
Но, сколько хозяин ни звал, ни кричал,
Все тот же ответ он опять получал.
Спросил он: «К чему препирания эти?
Зачем ты один остаешься в мечети?»
А раб: «Уж давно бы я вышел, да вот —
Создатель отсюда уйти не дает:
Мне дал упражняться в молитве и вере
Тот Самый, Кто держит тебя возле двери!..»
…Не пустит на сушу морская волна
Того, кому глубь в обладанье дана,
И в бездну морскую не выпустит суша
С рожденья на ней поселенные души.
Пойми же, так было всегда и везде,
Что звери — на суше, а рыбы — в воде!
* * *
Царь и мудрец
Сказал властитель, встретив мудреца:
«Мы чтим в тебе духовного отца.
О суфиях заботы нам не чужды, —
Скажи, какие ты имеешь нужды?»
А тот: «Я обеспечен всем вполне,
Ведь двое слуг прислуживают мне,
Из коих каждый в сане столь великом,
Что сам приказы отдает владыкам!»
А царь в ответ: «Сколь речь твоя странна!
Я им служу?! Но как их имена?»
Мудрец ему: «О да, свои веленья
Тебе диктуют Гнев и Вожделенье.
Ты думаешь — над нами ты царишь,
А сам всечасно волю их творишь,
Лишь царское себе присвоив имя.
Но настоящий царь владеет ими!»
* * *
Побег от смерти
Однажды некий подданный с поклоном
Предстал перед мудрейшим Соломоном:
«Царь, до зари внезапно я проснулся —
Ко мне Владыка смерти прикоснулся,
Да, наяву узрел я Азраила,
И дрожь предсмертная меня пронзила!»
«Чего ж ты хочешь?» — молвил повелитель.
«О Царь, ты и над духами правитель,
Так повели же одному из них,
Чтоб в Индию меня умчал он вмиг!..»
…Царь повелел, решив, что это — благо,
И очутился в Индии бедняга…
Все это было на заре. А днем Сам
Азраил предстал перед царем.
И царь ему: «О скорбный вестник выси,
Зачем ты утром смертному явился,
Прервав его покой, нарушив сон?
Чтоб в Индию он был перенесен?!»
И Азраил в ответ: «Я удивился,
Поскольку за душой его явился,
При этом Бог сказал мне, что она
Расстаться с телом в Индии должна,
А я его здесь — в Иудее — встретил…
Но тут же налетел какой
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
