Для ТЕБЯ - христианская газета

Николай Маркевич, История Малороссии
Публицистика

Начало О нас Статьи Христианское творчество Форум Чат Каталог-рейтинг
Начало | Поиск | Статьи | Отзывы | Газета | Христианские стихи, проза, проповеди | WWW-рейтинг | Форум | Чат
 


 Новая рубрика "Статья в газету": напиши статью - получи гонорар!

Новости Христианского творчества в формате RSS 2.0 Все рубрики [авторы]: Проза [а] Поэзия [а] Для детей [а] Драматургия [а] -- Статья в газету!
Публицистика [а] Проповеди [а] Теология [а] Свидетельство [а] Крик души [а] - Конкурс!
Найти Авторам: правила | регистрация | вход

[ ! ]    версия для печати

Николай Маркевич, История Малороссии


Книга: История малой россии - 1




ТОМ ПЕРВЫЙ
ПЕРИОД ПЕРВЫЙ. МАЛАЯ РОССИЯ от древних времен до Лянцкоронскаго, по 1500 год
ГЛАВА I
Границы. Описание страны. Аборигены. Разделение истории на периоды. Начало Малороссии. Аскольд и Дир. Олег. Киев. Русь. Христианство. Разорение Киева. Междоусобия. Калка. Батый. Гибель Киева и Чернигова. Глухов. Мор. Кн. Симеон Михайлович. Олтава. Торки. Черные Клобуки. Черкасы. Происхождение Малороссийских козаков. Первые Запорожцы. Митрополит Максим, Грек. Митрополия во Владимире. Лев Данилович, короле Русский. Гедимин. Литовцы. Полковник и Воеводы. Битва над Ирпенью. Миндовг. Епископ Генрих. Язык и писемена. Статут. Пакты и Привилегии. Георгий Андреевич. Малороссия. Война с Прусаками п Ливонцами. Синие воды. Война с Поляками. Присоединение Литвы и Малороссии к Полеше. Пакта Конвента. Права трех союзных народов. Витовт. Владимир Олегердович. Убийство Скиригайлы. Тохтамыш. Битва над Ворсклою. Гетеман Венцеслав. Динабургская битва. Битва Таненбергская. Привилегии Малороссиян. Эдигей. Новая привилегия. Война с Портою. Исанн и Андрей Голешанские Олелеко Владимирович. Битва под Варною. Симеон Олелекович. Гастолед. Разделение Малороссии на воеводства. Крымцы в Киеве. Отпадение к России Чернигова, Новагорода Северского и других городов. Заключение.

Малороссия, пространство земли от Словечны до Днестра, от Клевени до Орели и от обеих Галиций до севернаго Донца, по сознанию всех путешественников и естествоиспытателей, ее посещавших, есть одна из прекраснейших стран Европы; богатая Днепром и пастбищами, на востоке и юге она изумляет безбрежностью плодородных степей, на севере изобилует лесами, на западе пленяет множеством холмов, потоков и рек. Цвет ее неба напоминает путешественникам Италию; климат в ней благорастворенный, растительность изумительная, и произведения земли стол разнообразны, что знаменитый Линней предполагал ее колыбелею народов после потопа. Сия страна издревле была обитаема народами Славянского поколения: Полянами по Днепру, Суличами по Суле, Северянами по Десне, Древлянами по Словечне и Припети, Бужанами и Дулебами по Бугу западному, Тиверцами по Бугу южному и по Днестру.

Жизнь Малороссии представляет шесть картин, разительных, резкими чертами одна от другой отделенных. Это шесть периодов ее Истории. В первом мы видим ее Русью, несущею тягость рабства под игом Татар, вместе с своими единоплеменниками, северными Руссами. Вскоре отделилась она от младших братьев своих, обитателей севера; избавясь от угнетения Татарского, назвалась Малою Россиею, присоединилась к Литве, а с нею и к Польше, но управляема была своими удельными Князьями, потомками Рюрика, и воеводами, назначенными Литвою или Королем Польским. Во втором периоде мы видим ее под управлением Гетманов, избранных народом из среды себя. Здесь жизнь ее в полном разгуле страстей; Запорожцы заставляют трепетать и Хана Крымского, и Султана Турецкого; от них нередко призадумывается сам Польский Король. В третьем отделе является Уния; Малороссия претерпевает неисчислимые бедствие; уже не верны ни жизнь, ни собственность народа в его борьбе за Православие; храмы Христианские у Жидов на откупе; Духовенство поругано; Гетманы мученически гибнут от рук Варшавских палачей. В четвертом является избавитель Малороссии: она поставлена на высочайшую степень силы и славы своей, соединяется с младшими братьями своими, северными Россиянами, добровольно и на условиях. В пятом мы видим шаткость этих условий: Гетманы, природные Поляки, колеблются отступить от России; Гетманщина клонится к падению; Малороссия быстро подвигается к жизни общей; отдельность ее почти уже потеряна. В шестом она исчезает, сливается с Россиею без борьбы, без ропота.

Первый период Малороссийской Истории мы видим в бытописаниях России, Польши и Литвы. Эта часть жизни нашей описана уже тамошними летописями, и описывает подробно, что тогда было с Малороссиею, значило бы повторять Историю России, Польши и Литвы, что отдалило бы меня от цели, мною предполагаемой; и так в этом периоде я упомяну о тех только происшествиях, которые относятся прямо или косвенно к Малороссии; их немного осталось от того времени в памяти народной. Мы начали свою Русскую жизнь появлением Руссов из Скандинавии. Аскольд и Дир завоевали Полян и древний их город Киев. Олег пришел и назвал его Матерью городов Русских. Покорив Дулебов, Тиверцев, Суличей и Северян, обложив Древлян данью, он собрал во едино почти всех Славян, воздвигнул города, и всей земле своей дал имя-Русь.
882.
Мимо Киева прошли Угры; начались войны с Печенегами; города продолжали строится; Святослав утвердил владычество над Древлянами; Владимир просветил Полян Христианством. Мало помалу Полянам последовали все единоплеменники; на поприще бытописаний явился новый, многочисленный, Крестом озаренный народ. Окрестности Киева на полнились селами, держава была неразделена; но с смертию Владимира она распалась на части, водворились междоусобия, Половцы стали тревожить Государство безпрерывными набегами. А между тем оно расширялось, все подвигаясь к востоку и северу. Суздаль и Владимир, Москва и Тверь и другие города, в последствии столь знаменитые, воздвигались один за другим. Но, не признавая их Русью, народ этим именем величал только древние владения Олега и Святослава, в которых сердцем был Киев, и где присутствовали глава Церкви и глава Князей. Так Киев удерживал за собою имя Руси даже и тогда, когда престол великокняжеский был перенесен уже из него, разоренного и разграбленного Андреем Боголюбским, во Владимир. С той поры быстрыми шагами подвигался к падению первопрестольный град. Он терпел разорение и от соотечественников и от иноплеменников. Рюрик Ростиславич и Князья Черниговские вторично взяли его приступом, сожгли Подол, а церкви и монастыри предали на разграбление.
988.
1015.
1055.
982.
1114.
1147.
1182.
1169.
1204.
Год от году междоусобная борьба усиливалась, и первое нашествие Монголов не надолго примирило Князей на степях Калки, где из одних Киевлян легло десять тысяч воинов, а с ними шесть Князей и семьдесят богатырей. С удалением кровожадных врагов, борьба домашняя возобновилась и снова была остановлена вторичным их нашествием, нашествием разрушительным, испепелившим до основания почти все города Южной Руси, а в том числе и Киев. Церкви Св. Василия, Десятинная и Киево-Печерский монастырь разорены были до основания; на их развалинах умерщвлен Митрополит Иосиф. Та же участь постигла монастыри Успенский-Елецкий и Троицкий-Ильинский в Чернигове и собор Спаса Преображения, там же Великим Ярославом воздвигнутый. В удел всему народу и Князьям достались властвование над развалинами городов и долговременное рабство у потомков Чингисхановых.
1224.
1240.
Уцелел только Глухов, чтобы через столетие, испытать почти столе же ужасное бедствие: в половине ХIV столетия в нем не осталось ни одного человека от мировой язвы. Несчастие, конечно, неравняющееся с Киевским опустошением: ибо, если, умирать, то лучше умирать зная, что наше добро врагам не досталось. Во время нашествия Татар, Глуховым владел Кн. Симеон Михайлович, сын Черниговскаго; уже в то время существовали Лодижин, Сосница и на реке Ворскол известно было урочище Олтава.

За несколько лет перед гибелью Руси, исчезло не многочисленное, но знаменитое войско наше составленное из иноверцев и пришельцев, поселенное не на островах Днепра, где потот прославились Запорожцы, но в городах но Днепру и по Роси. Оно называлось Черкасами и Козаками, т. е. людьми волными, и служило конницею Князьям Киевским предпочтительно. Я говорю о Торках, бедном остатке целого народа, известного в летописях под именем Черных Клобуков, загнанного в Россию Половцамы и построившего над Днепром город людей вольных, Черкасы, славившиеся древностию еще при Боплане и при Герберштейне. В 1120 году, этот народ, за страсти к грабежам, был изгнан обратно Мономахом в Азийские степи, и остатки его были слугами Князей в продолжение почти целого столетия.
1206.
С разрушением Монголами Киева, Чернигова, Галича и множества других сел и городов, знаменитейшая фамилия с немногими княжескими семействами удалились в Кнажество Литовское, и вступили в родство с тамошними владетельными князьями и вельможами; Простой народ остался под игом завоевателей, и только горстке скитальцев безприютных, но неподдавшихся под власть Ханскую, удалилось с пепелищ своей родины на Днепровские острова, защищенные непроходимыми тростниками и никем ненаселенные, и в землю Древлянскую, именуемую ныне Полесьем. Там, без жен и детей, питаясь звериною и рыбною ловлею, тревожа набегами врагов веры и отечества, они приняли имя исчезнувшего, но знаменитого войска Козаков и Черкас. Эти имена напоминали им набеги, удальство и безприютность их предшественников. И когда некоторые из них, устаревшие в шуме тревог, возвращались в родные села свои, возникавшие из развалин, тогда, не снимая с себя звания козацкого, они приучали сыновей своих к такой же жизни свободной и боевой, и передавали им свое козачество. Так составилось славное в последствии войско наше. Оно в то время не могло быть заметно, но чрез восемьдесят лет имело уже своих полководцев.

В продолжение этого времени Киев претерпел новое бедствие: туда приехал Митрополит Максим, Грек из Константинополя; но видя столицу малолюдную, область, набегами орд опустошаемую, жителей разбегающихся, Князей обезсиленных, переехал во Владамир на Клязьму, и хотя продолжал именоваться Митрополитом Киевским и всея России, но престол свой утвердил во Владимире. Между тем Князья Галицкие присвоивали себе титул Великих Князей Киевских; Лев Даниилович, прадед Георгия Андреевича, подписывался В. Кн. Владимирско-Волынским, Киевским, Галицким, Луцким, Дрогочинским и Королем Русским. Утратив присутствие главы Церкви и главы Князей, первоначальная Русь по истине стала малою Руссю, а чрез двадцать пять лет так была названа и от Князя своего Георгия Андреевича.
1283.
Вскоре явился новый завоеватель, которому суждено было, исторгнув южную Русь у Татар, разлучить ее на три с лишком столетия с ее младшею сестрою, Русью северною. То был Гедимин, прежде конюший Литовского князя Витена, потом убийца своего Государя, потом счастливый и мужественный завоеватель княжества Пинского, всей Кривской области, и наконец Великий Князь Литовский и Русский, властитель мудрый и дальновидный.

Он явился в Малороссию с Литовским и Русским воинствами. В его рядах мы видим наших полковников: Громвала, Турнала, Перунада, Ладима, и воевод: Прейдеслава, Светоледа и Блудича. Поразив Татар в двух битвах, он в третий раз сразился с ними над Ирпенью. Победа осталась на его стороне. Два князя Татарские, Тимур и Диваст погибли в этой битве. Напрасно баскаки Ханские усиливались удерживать власть свою в Киеве: с 1331 года, они удалились в южные провинции, и Миндовг, князь Гольшанский, христианин греко-католического исповедания, был с 1321 года уже Гедиминовым наместником. Правление было возстановлено Русское. Хотя Митрополит Киевский не возвращался уже в свою первобытную столицу, но, продолжая по прежнему именоваться Киевским и Всероссийским, он и, по его примеру, все его преемники продолжали присылать туда своих наместников. А между тем тогда же в Киеве открылась римско-католическая епископия, в угождение Папе; по воле Гедимина, первым Епископом поставлен был Генрих, из ордена Доминиканского.
1320.
1321.
Так прекратилось Татарское владычество в южной России. С отпадением Киева, многие княжества и по сю сторону Днепра отпали от России северной; Гедимин не только не препятствовал новым своим подданным исповедывать веру Христианскую, но даже ей покровительствовал, и женив сыновей своих, Ольгерда на княжне Витебской, а Любарта на Владимирской, даже позволил им принять веру жен своих. Подтвердив права и обычаи во всем их пространстве в краях присоединенных, он с законами Малороссии ввел и язык и письмо Русское в свое отечество, где их употребление, как в церковных, так и в гражданских делах, продолжалось до XVI века. Коренное право Русское, называемое Судными статьями, собрал он в одну книгу, назвал ее Статутом княжества Литовского, и уже в последствии перевели ее на Литовский и Польский языки. Это присоединение Малороссии к Литве было добровольное; слова мои вполне подтверждаются трактатами, пактами и привилегиями: по ним оба народа названы друг к другу приобщившимися, «яко равные к равным и вольные к вольным»-и это же служит доказательством, что если Русские Князья были в Татарских, войсках против Гедимина, то не иначе, как по принуждению.

Чрез четыре года после соединения Литвы с Малороссиею, вступил на Русский княжеский престол Кн. Георгий Андреевич, Галицкий и Владимирский, правнук Короля Льва Русского и Князя Киевского, по нисходящей линии 16-й Князь от Рюрика, и он первый, сколько известно нам, начал именоваться Князем Малороссии. Он скончался, вероятно, без наследников и прежде 1339 года; ибо Казимир Великий завладел безпрепятственно в этом году городами Львовым, построенным Львом Даниловичем, присоединил Галицию к Польше и разделив ее на воеводства, дал ей марта 17 дня, в том же году, привилегию, в которой объявил, что так как Князья Русские извелись в Галиции, то, избавляя от притязаний со стороны Венгрии, он ее присоединяет к Польше; что он сам происходит от Княжны Галицкой; что народ в той стране единоплеменен с Сарматами; что и рыцарству и народу Галицийским он дает права и вольности народа и рыцарства польских; вероисповедание объявлено у нас тою же привилегиею свободным. И так одна часть Малороссии соединилась к 1320 году с Литвою, а другая в 1339 с Польшею; та и другая без кровопролития, добровольно, с сохранением своих прав и обычаев.
1324.
1340.
Гедимин умер язычником, наделив сыновей своих уделами, в числе которых не поименовал он городов Русских, где были свои Князья удельные, потомки Рюриковы. Из благодарности за освобождение от ига Татарского, Малороссияне во всех войнах Литвы за нее ополчались, в особенности против Прусаков, Ливонцев и Немецких кавалеров, во время Ольгерда. Вероятно, они участвовали и в походе его, в 1363 году, к Синим водам и к устью Днепра, где кочевали три орды Татарские. Далее, в княжение Ольгердова сына Ягайлы, мы видим Малороссиян в походе Литвы против Поляков и участниками во взятии Люблина и воеводства Сандомирского, когда до реки Сана все было предано огню и мечу. В то время земли Северские были обращены в поместья Князей Литовских, а Чернигов подчинен Киевским Наместникам; но он был тогда в столь дурном положении, что Князья жили в Новегороде Северском. Когда же Ягайло женился на наследнице престола Польского Ядвиге, принял святое крещение, был признан Польским Королем и окрестил своих подданных, тогда Литва присоединилась к Польше, а вместе с нею, под именем Руси, и Малороссия, на условиях, которые названы были Пакта Конвента, как равные к равным и вольные к вольным. Тогда учреждены были у всех трех народов три равных Гетьмана: Коронный Польский, Литовский и Русский, с правами Королевских наместников; им были даны на их содержание деревни, названные ранговыми. Малороссийскому Гетману назначен был местопребыванием город Черкасы на Днепре. С учреждением Гетманской столицы в этом городе древних козаков, Малороссийское войско поучило еще более права на название козаками. Галиция впрочем не вошла в состав тройственного союза. Там, по занятии северной ее части Поляками, еще за сорок лет прежде учреждено было Воеводство Русское.
1342.
Гетманы и все Чины правительственные были избираемы во всех трех народах из собственного рыцарства, голосами вольными; их утверждали Король и Сенат. Сенат состоял из лиц, избранных Сеймом, т. е. общим собранием; а Сейм составляли Депутаты, от всех трех союзных народов присланные и назначенные из каждаго народнаго класса: из Шляхетства, из Духовенства и из Посполитства. Шляхетством именовались потомки Князей, бояре, простые воины и козаки с своими урядниками; бояре и козаки передавали свое боярство и козачество детям своим; урядники избирались из козаков и по окончании уряда возвращались в свое первобытное звание. Все шляхетство называлось рыцарством, имело земли собственные, а посполитством владело по чинам. Духовенство, занимаясь единственно богослужением, имело права шляхетные. Посполитством же назывались по городам купцы и мещане, а по селам крестьяне. Крестьяне были двух родов: одни свободные, войсковые, платящие оклады в скарб войсковой; другие- подданные бояр и урядников. Все они подчинены были Магистратам и Ратушам, в которых заседали выбранные от них Войты и Лавники, и все судились по праву Магдебургскому



Иные из Историков говорят, что принятие Ягайлом веры Римско-Католической послужило Малороссиянам во вред; что немедленно были запрещены браки между двумя вероисповеданиями, права Греко-Католиков стеснены; что даже Ягайло мучительски казнил двух вельмож своих, нехотевших изменить Православию. Едва ли это не выдумка монаха, летописца Ростовского, который не мог любить Короля, оказавшего предпочтение вероисповеданию Римскому перед Греческим. Грамота, изданная Ягайлом в охранение прав и веры Малороссиян, весьма тому противоречит.

В это время Король уступил Витовту Литву, Волынию, Брест и Малороссию. Новый Великий Литовский и Русский Князь изгнал из Киева тамошнего наместника, преемника Миндовгова, Владимира Ольгердовича, и поставил на место его Скиригайла; но увидев непокорность Скиригайлову и узнав, что тот собирает на него сильное войско, он с помощию Архимандрита Печерского отравил его. Архимандритом был тогда Авраамий. Впрочем другой историк, ближайший к тому времени, говорит, что Скиригайло был убит Малороссиянами за тиранство в Вышгородском замке. В 1432 году Иоанн Гольшанский заступил его место в Киеве. Тогда же Витовт взял в плен и отвез в Литву Корибута, владевшего в Новегороде Северском.
1393.
В конце сего столетия Хан Тохтамыш, изгнанный из Сарая, бежал в Киев. Тимур-Кутлук требовал его у Витовта. Витовт отказал. Война с Татарами загорелась; Малороссияне участвовали в битве с ними над Ворсклою; последствием войны было новое разорение Киева Татарами. Тимур-Кутлук взял 3000 рублей серебра с города и 30 рублей с монастыря Печерского. В том же году скончалась Королева Ядвига. Полагая себя лишенным права на престол, Ягайло бежал в Малороссию и потом, женясь на племяннице Казимира Великого, Принцессе Анне, графине Циллей, возвратился, чтоб снова принять бразды правления.

Тогдашних Гетманов Малороссийских можно полагать только военачальниками, а не правителями края, ибо мы видим всю последовательность Князей-наместников. О Гетманах хотя в летописях наших и упоминается, с замечанием, что до пресечения княжеской Русской линии они всегда были избираемы из потомства Светольдов, Олеговичей и Острожских; но потом Лянцкоронский был назван первым Гетманом;-правителем Малороссии. Из прежних же Гетманов лишь имя одного осталось у нас в памяти, и мы его видим только военачальником; это был Венцеслав Светольдович.

Он оказал великия услуги Ягайле и Витовту в двух войнах против Крестоносцев. В одну из них, которой последствием было возвращение Польше земли Добринской и отдача рыцарям Жмудьской, Винцеслав привел 37,000 козаков под Динабург. Воеводами были Острогет и Ольгович, а Полковниками Рогдай, Полелит, Громвал, Колядит и Купальдий. Пехота Малороссийская под начальством Рогдая обошла к низменному берегу Двины и ударила на Крестоносцев с боков и с тылу. Это было началом победы, и если только число убитых и пленных не преувеличено победителями, то их было сочтено до 50,000. Награды и подарки от Короля Малороссиянам были соразмерны заслуге их. В другой войне с Крестоносцами они снова находились под главным предводительством Витовта. В битве между Таненбергом и Гриневальдом, составляя вместе с Литовцами правое крыло армии, они первые двинулись на левое крыло кавалеров, и чуть было, по медленности центра союзников, не погибли в битве: уже они в безпорядке стали отступать с Литовцами, когда Поляки загладили ошибку свою быстрым нападением на правое крыло неприятельское, обезсиленное взятием оттуда конницы, и его опрокинули. Корпус кавалеров вспомогательный еще раз удержал в равновесии битву; Малороссияне и Литовцы снова были разсеяны; первых Витовт остановил, но вторых не возвратил из бегства, и ужа без них наконец одержал блистательную победу. Четырнадцать тысяч кавалеров были взяты в плен и закованы в цепи, ими же для Поляков приготовленные; 50,000 осталось на поле сражения, а в том, числе множество Командоров и сам Магистр Юнгинген.
1401.
1410.
В промежутке между двумя войнами, Венцеслав Светольдович исходатайствовал для Малороссиян новую подтвердительную грамоту, к прежним привилегиям. Она была необходима по случаю притязаний Литовцев на права и владения Чинов Малороссийских, и вот ея содержание:
Промыслом Божиим и доброю волею Станов наших народных, соединивших дедовское Княжество наше Литовское и, по своей воле отдавшиеся ему, Княжества Русские с народом и королевством Польским постановили мы и подписали для того пакты соединения, и казалось бы довольно того; но некоторые Чины Литовские, на которых доносит нам Гетман Русский, не унимаются отрицать полного единства с ними Чинов Русских и тамошней шляхты, по поводу освобождения их от Татар. И потому поставляем и повторительно утверждаем основные и утвержденные пакты соединения народа Русского с народом Польским и Литовским, и быть им: как равный с равными н вольный с вольными, вечно и непреложно; и права свои Русские иметь им без нарушения, ибо они хороши, и потому приняты в Княжестве нашем Литовском, вместе с письмом Русским или Славянским. И по ним иметь все суды и содержать расправы и владениями своими наследными и нажитыми обладать им, и как хотят употреблять безпрекословно и без нарушения иными правами. Так же и Рыцарству Русскому с Рыцарством Польским и Литовским быть в согласии, как равным с равными, на всех расправах и урядах, без всяких противоречий и помешательства. А претензии и укоризны о давнем освобождении народа Русского от ярма Татарского сильно запрещаем и уничтожаем, ибо это дело значительно заплачено и отслужено рыцарством Русским против врагов Литовских, изменников Ливонцев, неустойчивых Крыжаков и иных наступателей на отечество, от которых Руснаки нас обороняли и головы свои на месте положили, и за укоризны им строгие наказания виновникам постановляем.»
1409, Апрель 13.
Но вскоре с другой стороны Малороссия испытала новые бедствия: кроме сожжения Стародуба Свидригайлом, Эдигей, разорив многие владения Витовта, разграбил и выжег церкви, окрестности Киева и Лавру Печерскую. Один только укрепленный замок Киевский устоял против Орды. Чернигов между тем начал обстроиваться; Полтава и Глинск в Роменском уезде уже существовали и принадлежали Князю Лексаде, родоначальнику Князей Глинских.
1408.
1446.
Вскоре учреждено было Воеводство Подольское и в том же году скончался Ягайло, оставив престол Полеский сыну своему Владиславу Варнинскому. К концу царствования Ягайлы Малороссия снова была угнетена Поляками. Охраняя в мирное время границы, занимаясь крепостною работою, платя подати, козаки в военное время служили на своем иждивении. Наставнику молодого Короля Збигневу Олесницкому обязан был народ возвращением прежних прав, и новая привилегия была издана в следующих словах: Воеводства Русские с рыцарством тамошним, постановляем и утверждаем на тех правах привилегиях и вольностях, которые утверждены и поставлены им были отцем нашим при добровольном соединении Руси и Литвы с державою Польскою; и да не осмелится никто в других Воеводствах наших тех прав и привилегий отрицать. В делах земских и рыцарских, так же и в вере, от отцов наследованной, добрая воля и свобода да не отъемлется; да не входят в распри рыцарство благородное Русское с благородным рыцарством Польским и Литовским; и те народы да будут соединены как равный с равными, и свободный с свободными; ибо они единоплеменные и по доброй воле соединились, и освободились от ига Татарского общею ратию Русскою и Литовскою. И так во владениях своих и приобретениях да имеют Руснаки свободу и волю непреследуемую и ненасилуемую, и да судятся сами меж собой, а в суды земские и городские да избирают судей и урядников голосами с вольными по правам и статутам, которые утверждаем и отдаем под сохранение, ручаясь и за наследников наших, на времена вечные.»
1434.
1455. Марта 7.
Тогда же брат Короля, Казимир IV, и сыны его Ян, Алберт и Александр присягнули в ненарушимости этой хартии. В следующем году Малороссияне участвовали в войне Сигизмунда Кейстутовича, Великого Князя Литовского, с Свидригайлом, и потом открыто было в Малороссии воеводство Бельзское.
1435
1436.
В 1439 году Король, взяв сторону Венгрии, объявил войну Порте, и прежде два раза в Трансильвании, а потом на третьем сражении, в котором сам Султан участвовал, разбил Турок на берегах Дуная. В этих битвах находилось 43,700 Малороссиян, под предводительством воевод: Киевского Светольдовича и Северского Олеговича. Первого можно полагать Гетманом Венцеславом; ибо в это время, кажется, был Наместником Киевским сын Иоанна Алгимунтовича Гольшанского Андрей. Об отце я упоминал под 1396 годом. Полковники тогдашние были Блудич, Дулепа, Претич, Станай, Бурлий и Артазий. Король в награду за мужество, оказанное ими в битвах с Магометанами, роздал им гербы и аксельбанты.
1439.
По окончании войны с Турками, место Андрея сына Иоанна Алгимунтовича, занял в Киеве Олелько Владимирович, освобожденный тогда же из темницы, куда заключен был Великим Князем Литовским Сигизмундом. Так Литовцы, не смотря ни на грамоты, ни на привилегии королевские, продолжали самовольную управу над Князьями Малороссии. Олелько был зять Князя Московского Василия Темного, и, по словам Литовских Историков, был Князь умный, справедливый и деятельный. В его время была та война, столь гибельная для Поляков, в которой, имея 21 год от роду, их знаменитый Король пал в битве под Варною. Здесь и Малороссияне понесли общее несчастие: едва ли половина их, от битвы уцелев, бежала в Булгарию, откуда своими единоверцами, тамошними жителями, проведена была скрытыми путями за Дунай. Нашим Воеводою под Варною был Олегович, а Полковниками: Бурлий, Станай, Претич, Гудима и Тризна.
1444.
По смерти Олелька, осталось от него два сына: Симеон и Михаил. Они намеревались разделить между собою земли Киевские. Казимир, бывший прежде Великим Князем Литовским, а с 1445 года и Королем Польским, им в этом попрепятствовал. Он отдал Копыль и Слуцк Михаилу, а Симеона утвердил Правителем в Киеве. Любовь к нему и уважение не только Малороссиян, но и Литовцев, простирались до того, что когда Казимир воевал в Пруссии, то Симеону предложили в Литве великокняжеское достоинство. Одним из примечательнейших дел его было отражение Волжских Татар; он обновил Печерскую церковь Пресвятыя Богородицы, бывшую, после Батыева. нашествия, 230 лет в развалинах, и летописцы говорили о Симеоне, что он правил Киевом подобно древним Князьям Владимирова племени. Находясь на смертном одре, он отправил Казимиру в подарок свой лук и коня своего, и поручил ему сына Василия и дочь Олельку.
1455.
1467.
1470.
1471.
Мы видим сына и брата Симеоновых еще в живых; но мстя Малороссиянам за их приверженность к покойному правителю, Король не признал ни того, ни другого в этом звании. Место Симеона заступил Литовец Мартын Гастольд.

Но до скорой и счастливой перемены в положении Малороссии, ей суждено было еще изведать бедствия. Опять сожжен был монастырь Печеркий, Киев опустошен, его посады и ближние села обращены в пепел Ханом Крымским Менгли-Гиреем; те же Крымцы выжгли окрестности Чернигова; а пять лет спустя, и самый город разграбили они вместе с Молдаванами.
1482.
1493.
1498.
Новгород-Северский между тем обстроивался Поляками. В нем воздвигнуты были два монастыря, один на месте, которое и доныне называется Кляштором; другой, Доминиканский, там, где ныне слободка Домотканова. Граждане Киевские были Александром уволены от воинских повинностей. Полтава существовала уже и находилась во владении Князей Глинских. Около того же времени удалившиеся в Литву Князья Иван Андреевич Можайский и Иван Дмитриевич Шемякин получили от Короля: первый — Чернигов, Стародуб, Гомель и Любеч; второй-Новгород Северский и Рыльск; но когда Александр начал обращать Князей и народ в веру Католическую, то сын, оставшийся после Можайского, Симеон, и внук старого Шемяки Василий Иоаннович предложили обладателю России избавить их от ига Литовского, и Великий Князь Иоанн послал к зятю своему обявить, что вотчины обоих Князей добровольно к Москве присоединяются.
1500.
Так оканчивается этот период существования Малороссии; в нем видим мы опустошения городов наших, борьбу с иноплеменниками и шаткость народных прав. Княжения сменялись воеводствами, Князья воеводами, Литовские повелители даже присвоивали себе право заключать в темницы повелителей Киевских. Безпрестанно необходимы были для нас подтверждения пакт и привелегий, и безпрестанно они были нарушаемы, не смотря на королевские повеления. Вера была объявлена свободною, и нередко была угнетаема. Вопреки универсалу королевскому, в котором сказано, что Малороссияне сами отбились от Татар и что, за помощь, Литовцами им оказанную, заплатили сторицею в битвах за Польшу и Литву, самолюбие народное было оскорбляемо безпрестанными попреками об освобождении Малороссиян Литовцами от ига Татарского; а назначение Гастольда воеводою, против народного желания, все довершило.

Вдруг три замечательных явления обновили всю старую жизнь Малороссии; то были: Предслав Лянцкоронский, Евстафий Дашкович и Сечь Запорожская.
ПЕРИОД ВТОРЫЙ, М А Л О Р О С С И Я От Лянцкоронского до Унии, 1500–1592
ГЛАВА II. Предслав Лянцкоронский, Дмиртий Вишневецкий и Евстафий Рожинский
Лянцкоронский. Дашкович. Битва на Митькове поле. План Острожского. Кошевой. Запорожье. Битва под Вишневцом. Дмитрий Вишневецкий. Малороссияне в Белграде. Набег Крымцев. Дашкович с Татарами идет на Россию. Рязаеь. План Дашковича. Возвращение. Битва под Киевом. Битва под Черкасами и Каневым. Рожинский. Устройство войска Малороссийского. Гибель Татар. Кодима. Смерть Рожинского.

Начало шестнадцатаго века ознаменовано важною для Малороссиян переменою. Зять Князя Острожского, свойственник Короля Александра, Предслав Лянцкоронский, из Фамилии Сенаторской, был избран первым Гетманом, и от него началась наша Гетманщина; ее последовательность уже не прерывается. Здесь же мы впервые встречаем имя законодателя Сечи Запорожской, ее первого Кошевого, Евстафия Дашковича. Он стал известен в войне Иоанна Державного с зятем своим Королем Александром, когда Князья Симеон Черниговский и Василий Шемякин возстали за веру противу Короля, и когда, соединясь с Боярином Воронцовым и Александром Ростовскими, они разбили под Мстиславлем Князя Михаила Ижеславского и Евстафия Дашковича, тогдашнего только еще Воеводу в войске козацком и старосту Черкасского. Война кончилась сожжением Великороссиянами предместия Киевского и всех сел до Мстиславля и Полоцка. Мировой сделки, хотя посредником был Папа, не могло быть между Великим Князем и Королем. Зять требовал городов, завоеванных Россиею, а державный тесть не такого был нрава, чтоб отдавать завоеванное. «Своего не уступлю «, говорил он, и требовал Смоленска и Киева; к тому же Дашкович был новым предлогом к войне: он выехал в Москву со всеми богатствами и многочисленным дворянством. Король требовал выдачи его; Иоанн отвечал, что по грамоте перемирной определено выдавать воров, злодеев, должников и холопей, а Дашкович не уличен ни в каком преступлении; был у Короля Воеводою и добровольно вступил в Русскую службу. Не известно, какие причины были поводом к побегу Дашковича; но зная взаимные связи знаменитых людей того времени, можно полагать, что преданность его к Князю Острожскому его к тому побудила; бегство его с Острожским из Москвы оправдывает предположение.
1500.
1501.
1502.
Князь Константин Иванович Острожский, Воевода Троцкий, Кастеллан Виленский, Великий Гетмант Литовский, был Грекороссийского вероисповедания, человек щедрый, благосклонный к каждому, милосердный к пленникам и великий полководец: уже достаточно, чтобы сподвижники славы его были ему вполне преданы; но он еще был женат на дочери Симеона Олельковича, последнего, чтимого и любимого, Киевского Князя-Наместника, на Олельке, которую, как сироту, умирающий отец оставил на руках Короля Казимира, отдав ему и сына и лук свой и любимого коня. И так могли ли соотечественники видеть равнодушно плен Острожского. Вероятно, и Король не знал причины побега Дашковича, и потому требовал его у своего тестя. Но когда он добровольно возвратился из побега, то Король возвысил его и вполне осыпал всеми почестями; да и что другое могло бы заставить его уйти из родины, где он имел сильные связи, дружбу и родство: Воевода Киевский Андрей Немирович был женат на его сестре Богдане; а Гетман Малороссийский Предслав Лянцкоронский был его друг.

Близ Дорогобужа на Митькове поле, на берегах Ведроши, было в 1500 году большое сражение у Острожского с Юрием и Щенею, Иоанновыми полководцами; Острожский был разбит. Из тридцати пяти битв две только в жизни своей он потерял. Но за то, как он потерял эту: Наместник Смоленский Станислав, Маршалки: Остюкович и Хребтович, Князья Друцкие и Мосальские, и он сам, Константин Острожский, были взяты в плен; их всех привезли в Москву, окованных цепями. Угрожаемый темницею, Князь Острожский присягнул в верности Державному.


1500,Июля 14.
Четыре года он жил уже в России, когда явился в Москву знаменитый беглец из родины — Дашкович.
1504.
И едва только Острожский, под предлогом осмотра войск, приблизясь к границам Литвы, оставил Россию, Дашкови по его следам ушел к Сигизмунду. Лянцкоронскй, Немирович, и вероятно, более всех Осрожский помогли ему при Короле; он пришел на острова Днепровские к тамошним разсеянным воинам и застал их неустроенными: они переходили с места на место и не имели никакого постоянного образования; едва он к ним появился, его избрали Кошевым, и он стал для Татар опаснейшим врагом и истребителем. Тотчас разделил своих воинов на сотни и полки; но козаков было тогда весьма немного: в 1532 году их считалось не более 2,000, в 1535 до 3,000. Вооружив каждого ружьем и саблею, Дашкович избрал из них начальников, и ввел подчиненность, сходную с древнею Римскою. Презрение к жизни, перенесение всех трудностей, слепое повиновение начальству во время войны, равный дележ добычи и свободный выбор начальников были главные законы в этом новоустроенном войске. А между тем Сигизмунд позволил им устроивать хутора выше порогов, и дал Дашковичу во владение Канев и Черкасы. Иные Историки говорят, что Сигизмунд позволил им построить город Черкасы; но это ошибка. Боплан жил сто лет после Дашковича и называл этот город весьма древним; вероятно, его Дашкович только оправил. Кроме того, козакам даны были земли и угодья по обеим сторонам Днепра и между рек: Конской, Самары, Кальмиуса, Ташлыка и Буга.

Так, по ходатайству Гетмана Малороссийского по воле Короля, составилась и образовалась эта, столь незначительная в своем начале, пограничная стража, сделавшаяся в последствии войском многочисленным и бурным. По ничтожному их числу при Дашковиче, мы видим, что они не могли быть родоначальниками всех Малороссиян, не могли быть также ни остатками Торков, ни выходцами из гор Кавказских; но были скитальцы из тех же Малороссиян, усиленные приданными к ним от Короля и Гетмана городовыми и земскими Козаками.

Прежде сменялись они другими, из жилищ назначаемыми; потом стали принимать приходящих охотников из холостых козаков; занимаясь звериною и рыбною ловлею, ища добычи у Турок и Татар, составили многолюдное общество вечно готовое на все предприятия; привыкли к своим островам, устроили укрепления и засеки, и решились навсегда оставаться холостыми. Так произошла знаменитая наша Запорожская Сеч. Она была отдана Королем во власть Гетмана Малороссийского, у которого всегда по доброй воле оставалась в большем или меньшем повиновении; а Гетманы, не мешая набегам их на врагов Малороссии, говаривали только, улыбаясь на жалобы: «А що ж! треба хлопцям погуляты». И подвиги Запорожцев с первой минуты их существования были знамениты. Только появились они и уже соседи Малороссии приметили их.

Не знаю, о какой войне Лянцкоронского с Валахами, Татарами и Турками говорит Преосвященный Конисский. Было впадение этих трех народов в 1498 году и потом одних Турок в 1499. В первый раз они взяли в плен более ста тысяч жителей, во второй дошли до Галича. В 1502 году Шах Ахмет, Хан Татар Заволжских, надеясь на пособие от Короля, вышел против Крымцев, был разбит Менгли-Гиреем и бежал в Киев. Там был он задержан Воеводою и отправлен на Сейм Литовский. Подлым образом обманув Шаха, Польский Король и Чины осудили его на вечное заточение в Ковно. Они страшились Менгли-Гирея и желали таким поступком угодить ему, а себе доставить мир. Но Крымцы в 1506 году опять дважды вторгались в Литву и Малороссию; тогда назначена была дань Хану от Польши в 15,000 червонных. По всему видно, что в этих битвах не участвовали, ни Лянцкоронский, ни Дашкович. Вскоре эта дань оказалась безполезною, и потому созван был Сейм в Пиотркове. На Сейме находился и Дашкович, но еще не престарелый воин, и не Кошевой: это можно видеть из слов его к собранию. Описав, как постыдно для Польши платить дань Татарам, когда она легко может преградить им путь чрез Днепр весьма легкими средствами, он заключил речь свою следующим мнением: «Необходимо для сего учредить деятельную стражу только из двух тысяч воинов. Они могли бы разъезжать на малых судах и лодках между Днепровскими островами и порогами, препятствуя переправе Татарской. Для прикрытия сей стражи, острова следует укрепить; а для доставления ей жизненных припасов, нужно не более 500 всадников.» Итак до Пиотрковского Сейма не было еще Запорожцев. Но здесь положено было содержать 4,000 человек конного войска, и на его содержание собрать с десятин в первый год по 18, а в другой но 12 грошей. И это войско должно было охранять Подолию. Ясно, что две тысячи сменялись, как говорит Конисский, другими двумя тысячами, пока не привыкли жить постоянно на своих островах. Это объясняют слова Бельского, Окольского, Энгеля, Бандтке и Коха, говорящих, что в это время впервые появились козаки в Польше. Они были и прежде, но неизвестны и неустроены; с увеличением их из Малороссийских козаков и с назначением их должности они не появлялись, но учреждались.
1498.
1499.
1502.
1506.
1511.
И на другой же год после того, Гетман Малороссийский, Староста Каменецкий, Предслав Лянцкоронский с Князем Константином Острожским разбил Татар под Вишневцом, где их погибло 2,000, и тогда же оставил Гетманство; скучая четырехлетнею однообразною жизнию, он пригласил Кошевого с 1200 Запорожцами у простыми козаками, и решился заплатить Магометанам за прежние набеги. Вдвоем они прошли до Белграда, занятого Турками, разбили несколько Татарских отрядов и угнали в Сечу 500 лошадей и 3,000 скота. После такого отважного похода, друзья, не переставали истреблять отдельные отряды Крымцев. Плодом совместных набегов на земли неприятельские и дружбы Гетмана с Кошевым было возвращение земель над Днестром и при устьи Днепра, удержанных Татарами со времени нашествия Батыева. Чрез три года счастие Крымцев переменилось. Сын Магмета Гирея, Богатырь, пришел в Литву, опустошил весь край почти до Кракова, разбил Кн. Острожского под Сокалем на Буге, угнал в рабство 60,000 жителей, и убил еще более. В то же время Русские выжгли предместия Витебска и Полоцка, и дошли до самой Вильны. Заключив с Россиею перемирие на шесть месяцев, Король обратил все свои силы против Крестоносцев, и Малороссийский Гетман участвовал в завоевании Голланда и Мариенвердера.
1512.
1516.
В те времена не было верных условий; на мирные договоры и на союзы нельзя было надеяться, особенно с Крымцами. Мы увидим в короткое время Кошевого и в союзе с Ханом и в плену у него. Неожиданно взбунтовав Казанцев, поставив над ними Царем брата своего Саид Гирея, Хан возобновил дружбу с Сигизмундом и, соединясь с Дашковичем, двинулся войною на Россию. От Нижнего Новгорода и Воронежа до Москвы реки все села были выжжены и народ увлечен в рабство. Москву спасла грамота, в которой Великий Князь обязывался платить Хану дань. Крымцы отступили к Рязани; Дашкович советовал Хану взять хитростью тамошнюю крепость. Неудача последовала от догадливости тамошнего Окольничего Хабара Симского. В стане Крымском завелась торговля добычею и невольниками, но число Литовцев и Крымцев так подозрительно стало умножаться под стенами Рязани, что Окольничий решился их разогнать; пушкарь Рязанский Иордан одним выстрелом положил множество на месте, остальные разсеялись; Хан готовился было отомстить за это, но впадение Астраханцев в его государство заставило его поспешить в Крьм. Дашкович, в награду за помощь Хану, получил от Сигизмунда воеводство Троцкое, а Хан из благодарности к Кошевому разбил его на голову над Днепром, взял в плен и увез с собою. В скором времени Ногаи убили Хана и, почитавшийся погибшим, Кошевой неожиданно явился в Черкасы; неизвестно, какой случай доставил ему средство бежать из плена; но едва прибыл он, тотже час собрал своих Запорожцев, двинулся на Очаков, сжег тамошние укрепления и, соединясь с Ногаями, причинил ужаснейшие опустошения на полуострове.
1521.
1522.
1523.
Когда Султан Солиман II-й с 300 тысяч войска явился в Венгрию, то страшась соединения Поляков с Венгерцами, он приказал Хану опустошать Литву. Кн. Острожский, Немировичи Дашкович встретили Хана под Киевом разбили его, прогнали от города за сорок миль, заставили 7000 Крымцев положить оружие, и освободили из плена несколько тысяч Христиан. Потом, разсеяв Крымцев при Черкасах и при Каневе, Дашкович явился в Краков, где был принят Королем с великою честию. Чрез два года Гетман, друг и сподвижник своего Кошевого, опять захотел попробовать счастья в набеге на Татар. Он соединился с Дашковичем, и с 1300 козаков отправились они к Очакову. Три раза били врагов, пригнали оттуда множество лошадей и рогатого скота, и это был последний поход Гетмана: вскоре он скончал жизнь, славную и полезную для Малороссии.
1526.
Все его гетманство, сходно с привилегиями своих предшественников, Сигизмунд запретил вмешиваться властям светским в дела духовные. Киевские мещане получили право Магдебургское, и Чернигов, сожженный Литовцами в 1506 году, обнесен был валом с деревянными башнями.
1516.
Мы видели, что, оставя гетманство еще с 1512 года, Лянцкоронский тешился походами на Крымцев, а на место его был избран в Гетманы Князь Дмитрий Вишневецкий, славный гражданскими добродетелями. Тогда было время мирное. Новый Гетман поправлял разоренные города и общественные здания, наблюдал за правосудием городских и земских урядников, покровительствовал трудолюбию, сельскому хозяйству и торговле. Народ, отдыхая и оправляясь от разорительных войн, почтил его именем отца народа.
1513,1514.
Однакож и в его правление был набег Татар; здесь они погибли без войны, без отражения, Они пробились сквозь пограничную стражу в нижнюю Подолию, называемую Набережьем; во время ярмарки разграбили несколько местечек и угнали много скота; но на возвратном пути были застигнуты снегом и вьюгою; похода нельзя было продолжать; они остановились по шею в снегу; после вьюги настал жестокий мороз с ветром. Хищники, перерезав похищенный ими скот и лошадей, влезали к ним во внутренности, желая хоть там отогреться, и весною найдено было более четырех тысяч трупов. Вскоре после этого проишествия Вишневецкий оставил гетманство, и Князь Евстафий Рожинский был избран ему в преемники.

С молодых лет путешествуя по Германии и Франции, и занимаясь науками, Рожинский приобрел разнообразные сведения; в особенности же имел глубокие познания в науке военной. Первым его старанием было преобразовать Малороссийское войско. По-старинному заведению, козаки считались, одни по околицам из одного селения в жилищах своих, другие по куреням из нескольких селений, и назывались или Куренною, или Околичною Шляхтою; старики, служившие и уже отставные, товариством; а молодые козаками. Курени и околицы управлялись избранными из них же атаманами и товарищами, которые разбирали ссоры маловажные и мирили тяжущихся; а по спорам о землях, по тяжбам и процессам важным, судили суды Поветовые и Гражданские; что касается до службы, по ней зависели они от Хоружих Поветовых; эти урядники делали смотры и составляли описи вооружению; у Хоружих сохранялись поветовые знамена под стражею товариства; на знаменах были гербы: с одной стороны поветовый, а с другой народный. Когда же должно было собираться войску в поход, то от Хоружих давалась повестка по куреням, указывалось сборное место, которое обыкновенно бывало или в Белых Межах, где ныне Немецкие колонии, между Борзною, Конотопом и Нежином, или в Крылове, за Днепром. Из собравшихся козаков и товариства составлялись полки и сотни; в них избирание было вольными голосами; все чиновники низшие и высшие считались в своих чииах до окончания похода, а по возвращении принимали первобытное состояние, с названием товарищей, и с преимуществами в голосе против других козаков. Такое учреждение было поводом к многим злоупотреблениям. Часто козаки, без повисток от Хоружих, выбирали старшин. Наиболее случалось это в местах пограничных, и тогда вдруг являлись полки, которые, называясь Охочекомонными, нападали на Турцию, на Крым, на Молдавию; говорили, что хотят освободить пленников, и добывали добычу.

Такие неустройства и своеволия уничтожил Гетман Рожинский. Он учредил 20 полков, в 2000 козаков каждый, и назвал их по городам; из них был Киевский первый; полки разделил на сотни, названные по городам и местечкам; во всяком полку определил быть Полковникам и Сотникам, которые, будучи выбраны товариством и козаками, оставались на всю жизнь в своих чинах. С тех пор заведено в Малороссии наследное барство. Полки были набраны, и укомплектовывались молодыми козаками, выбранными из куреней и околиц шляхетских, и записанными в военный регистр, до выслуги положенного срока; от чего и названы они регистровыми козаками. Половина их, конная, содержалась всегда в поле; а другая, пешая, составляла в городах гарнизоны; в случае надобности последняя помогала конным и комплектовала их. Одежда и вооружение были положены у них одинаковые, и заготовлялись в мирное время, из собственного кошта, по данным образцам; пропитание имели они от домов своих. На случай похода, положено жалованье из скарба Малороссийского, каждому козаку в год по червонному, в два года, по кафтану тузинковому, а в случае нужды и по кожуху; старшинам сотенным вдвое против простого козака; Полковники, Старшины Генеральные, Обозные и Старшины полковые имели ранговые деревни. Артиллерия, обозы и вьюки с запасами, провиантом и фуражем снаряжались от Скарба и Посполитства; оружием конница имела штуцеры, пистолеты, сабли и копья; пехота-ружья, копья и кинжалы. Все это выписывалось из Турциии из Швеции.

Зкзерциция, с некоторою поправкой, осталась прежняя; марш колонною назывался итти соганою; в опасности строился вместо каре треугольник; строиться во фрунт называлось: становиться в лаву, и наконец строй в три ширенги: батова.

Для поощрения охотников, устроено было пять полков охочекомонных, и назывались они именами; своих Полковников, производимых Гетманом; общее имя им было гультяи. Им выдавалось незначительное жалованье, а больше довольствовались они рыбною и звериною ловлею, и были содержаны над реками Самарой, Бугом и Днестром.

Все сии перемены были утверждены Королем Сигизмундом I-м, и пользу их он увидел в весьма скором времени.

Хан Крымский в 1516 году поднялся на Польшу и на Малороссию, Гетман выступил к нему навстречу, нашел его на наших границах, у Белгорода над Донцом, и позволил атаковать себя. Хан тотчас окружил нас с трех сторон, по-Азиатски, и с ужасным гиком, пустив тучи стрел, бросился в атаку. Войска Гетманския были примкнуты к реке и к обозу тылом. Конница спешилась, и с пехотою выстроилась в боевой порядок; натиск Татар был встречен сильным оружейным огнем и безпрерывною пушечною пальбою. Татары, видя страшное поражение в толпах своих, начали отступать. Показывая, что мы только в силах обороняться, но наступать не можем, Гетман не велел трогаться войскам своим. Татары возобновляли свои натиски в продолжение целого дня. К ночи отступили они в степи, на несколько верст, и там расположились обширным станом со всею Азиатскою безпечностью. В полночь выступил Гетман с козаками и тихо придвигался к стану Татарскому. Он прибыл к ним на разсвете, когда лошади у них бывают не у коновязей, а на подножном корму, заарканенные на руке всадника. Гетман выслал отряд конницы с ракетами, дающими по шести выстрелов и перепрыгивающими с места на место, называемыми шутихами большого калибра. Наскакав на стан Татар, козаки пустили ракеты меж лошадей; испуганные, они поскакали во весь опор по табору; волоча своих всадников, били и топтали их; а между тем подошли все войска Гетманские с артиллериею и прошли насквозь весь стан, поразив Татар наголову; весь багаж достался победителям. Возвращаясь из Белгорода Русского, Гетман был встречен Татарами и Турками, вышедшими из Белгорода Татарского; узнав о поражении Хана, они надеялись отнять у Гетмана добычу нападением в расплох; но Рожинский, узнав уже об их предприятии, отправил все тяжести, в Уманщину, а сам, переправясь чрез Буг, засел в оврагах и тростниках у реки Кадимы, и едва явились Турки и Татары, внезапно окружив, разгромили их совершенно, и остатки загнав в Акнерман, умножил добычу, взятую в стане Ханском.
1516.
С тех пор, уважая храбрость Малороссиян и склонность их к войне, многие Поляки стали служить в полках Малороссийских, й с гордостью называть себя козаками.

Между тем Дашкович был еще жив и, от времени до времени, имя о звучало на военном поприще. Кн. Димитрий Вишневецкий тоже собиралс выступить к саве, и к мученическому концу.

Ислам, сын Магмета Гирея, два раза низвергавший Сайдет Гирея о престола Крымского, бежал в Черкасы. Мстительный Сайдет с 50 пушками подступил к городу, и тринадцать дней держал его в осаде; потеряв терпение, он решился вступить в переговоры и пригласил Дашковича в лагерь; оставив несколько заложников Татарских в своей крепости, Дашкович поехал ко врагу по-рыцарски, пировал с Ханом, пил с ним мед и из врага сделал его другом Сигизмунда.
1523.
В скором времени Рожинский скончался, и Венжик Хмельницкий был избран в Гетманы.
1534.
ГЛАВА III. Венцеслав Хмельницкий, Кн. Михайло Вишневецкий и Григорий Свирговский
Набег Орды. Битва под Заславлем. Осада Стародуба. Немирович. Осада Чернигова Новая осада и разорение Стародуба. Сожжение Копыса, Орши, Дубровны и Почепа. Последние подвиги Дашковича. Бегство Немировича. Князь Дмитрий Вишневецкий у Царя. Подвиги его. Возвращение на родину. Страшная смерть его в Цареграде. Две привилегии Малороссиянам. Кн. Михаил Вишневецкий под Астраханью. Бегство Турок и Титар. Запорожцы па Дону. Черкаск. Свирговский. Война с Турциею. Прием Гетмана Господарем Молдавским. Слава Гетмана и козаков его. Многочисленные победы. Измена. Заключение.

Получив от Сигизмунда повеление отражать Великую Орду, из Крыма и Бессарабии пробравшуюся чрез Волынь в Польшу, новый Гетман выступил с войском регистровым; а в Волынь, для прикрытия границы с той стороны, по которой шли Татары, послал Запорожцев. Последних и полки охочекомонные он разделил на многия партии, велел им безпрестанно нападать на Татар во время их походов и ночлегов и, в след за нападением удаляясь, подаваться к главному войску. Этот род войны партизанской обманул Ордынцев: они почли наши нападения малозначущими, считали весьма легким делом опрокинуть и прогнать козачьи отряды и, безпечно подвигаясь вперед, насунулись на стан Гетманский близ Заславля. Гетман укрепил уже лагерь свой вагенбургом; оставив в нем несколько пехоты с тяжелою артиллериею, он с главным войском укрылся за рощи и пасики городские, и едва лишь, по своему обычаю, Татары окружили козацкий обоз, подняли крик, начали перестрелку, Гетман выступил, ударил им в тыл и в бока, и сделав один только выстрел из пушек и ружей, поднял их на копья и на сабли. Сбитые залпом, с трех сторон окруженные козаками, изумленные неожиданностию, Татары оробели и разсыпались. Тогда, послав особенный отряд, Гетман велел гнать неприятеля и продолжать начатое поражение. Зная, что Крымцы искусно на бегу соединяются и, оборачиваясь, нападают на преследующих, он приказал козакам отнюдь не разсыпаться, но придерживаться кишеев, т. е. взводов и плотонг. Сам же с главным корпусом пошел серединою, отбил неприятельские вьюки с запасами. И догадливость Гетмана оправдалась: Татары часто соединялись; но всегда для отражения готова была сильная батова с артиллериею. Так разогнав и поразив хищников, с большой добычею и со славою, Гетман возвратился к Заславлю. Поляки везде встречали его с триумфом, а Король прислал ему похвальный лист с благодарностию. Во время подвигов его с Татарами, в другой стороне Малороссии происходили тоже движения наших войск, но далеко не столь удачные. Киевский Воевода Андрей Немирович с многочисленным, войском вступил в Северию, осадил Стародуб; Левин сделал вылазку, и Немирович отступил от города. Знатный чиновник Суходольский был взят в плен и, с 40 пушками Литовскими, был отправлен в Москву Стародубским Наместником Кн. Кашиным. Немирович сжег Радогощ, в котором сгорел Воевода Московский Лыков, взял в плен многих жителей, обступил Чернигов; но тамошний Воевода, Князь Мезецкий, ночью выслал Черниговцев на стан Немировича, и он, будучи разбит, бежал в Киев и покинул осажденным обоз и пушки. Так в то время, когда южная Малороссия обстроивалась, северная часть ее отдалась Москве, и была разоряема Малороссиянами же. Но эти неудачи были скоро заглажены.
1534.
1534.
1534.
На будущий год, Сигизмунд, дав волю Россиянам свидетельствовать в Литве, отрядил 40,000 войска к Стародубу; предвестником этого войска явился знаменитый Дашкович с Булгаком и начал опустошения; потом пришли Немирович, Юрий Радзивил, Ян Тарновский и Князь Илия Острожский, взяли Гомель, осадили Телепнево, в Стародубе взорвали стену, вломились в город, перерезали 13,000 жителей, сожгли все окрестности Княжичей, Шклова, Копыса, Орши и Дубровны, и отступили к Смоленску, а Русские отплатили сожжением Почепа.
1535.
В 1536 году война с Москвой возобновилась. Сигизмунд дал повеление Немировичу взять крепость Ивангород на Себеже, построенную Бутурлиным; ее осадили 20,000 войска. Неискуство наших пушкарей и разпорядительность воевод, Кн. Засекина и Тушина; били причиною неудачи Воеводы Киевского. Козаки бросились на озеро, лед обломился, Русские довершили гибель их, а Воевода бежал опять в Киев, и опять оставил знамена и пушки.
1535.27 февраля.
Но со взятия Стародуба в 1535 году имя Дашковича замолкло: уже он не являлся на поприще историческом и вскоре окончил жизнь, оставя Паволочь и прочие свои имения сестре своей Богдане Немировичевой.
1540.
Где и что делал во все это время Князь Димитрий Вишневецкий, о том молчат летописи; но в гетманство Венцеслава мы наконец видим его на острове Хортицком. Он кажется, взял только одних охотников из Запорожцев, отделился от Малороссии и поддался Иоанну Грозному. Не известны причины измены столь знаменитого человека. Согласно с нашими летописями, Историограф России говорит, что, вышел из Литвы со многими усердными козаками, он занял остров Хортицу близ устья Днепровского, против Конских вод, построил там крепость и писал к Царю, что не требует войска, а Хана в Тавриде запрет, лишь бы Царь принял его в число подданных; тут сжег он Ислам Кермень и вывез оттуда пушки в свою крепость; напрасно в продолжение двадцати четырех дней потом осаждал ее Хан.
1556.
1557.
Тогда между прочим Вишневецкий сделал весьма значительное в Сече нововведение. Он первый приказал устроивать чолны из буйволовых кож, чтобы легче было, в случае нужды, переносить их по сухому пути, и кроме того укрепил остров Томаковку.

Однакож он не мог удержаться на своем острове; когда явились присланные на помощь Хану Турки и Волохи от Султана, и когда истощились его и силы и запасы, он вышел из крепости, занял Черкасы и Канев и писал к Царю, что может покорить ему все южные области Днепровские; но Иоанн, возвратив оба города Королю, призвал к себе в Москву Вишневецкого и, одарив Белевым и другими богатыми волостями, стал держать его на страх Королю и Хану.

Не один Вишневецкий отстал тогда от соотечественников: 300 козаков с атаманами Есковичем и Млынским пристали к Царскому Дьяку Ржевскому, шесть дней бились под Ислам Керменем и Очаковым, перебили множество Турков и Татар и принудили Девлет Гирея удалиться от Конских вод на свой полуостров.
1556.
В 1558 году Иоанн, как союзник Короля, позвал Вишневецкого, дал ему 5000 жильцов, детей боярских, стрельцов и козаков и приказал, соединясь с Князьями Черкесскими, итти войною на Крьм. Бывший Гетман доходил до устья Днепровского и не встретил в поле никого. Девлет Гирей ожидал его на полуострове, и Вишневецкий возвратился в Москву, оставя Дьяка Ржевского, с козаками. На другой год он с пятью тысячами легких воинов ходил на Дон, чтобы и с той стороны потревожить Тавриду. Там построил суда и поплыл к Азову, но только мог истребить на Ипсаре несколько сот Крымцев, пробиравшихся в Казань. Когда же наконец Князя Черкесские просили у Царя полководца против Хана Крымского Царь опять к ним отправил Князя Вишневецкого.
1558.
1559.
1560.
Вскоре по кончине Царицы Анастасии характер Царя изменился; его жестокость известна всем; один из первых его беглецов был беглец Литовский Кн. Дмитрий Вишневецкий. Страшась, вероятно, попасть в какую нибудь эпоху казней, он ушел из южной Россия, из Русского стана, и навсегда покинул Москву. В это время брат его Князь Михаил Вишневецкий, тогдашний ротмистр, с козаками Каневскими опустошал Черниговские и Стародубские окрестности, и когда он был разбит Князем Щербатовым, Воеводою Северским, в то самое время знаменитый воин, бывший Гетман Малороссийский, явился к Королю и был принят милостиво. И не только Король дал ему медика своего для излечения болезни, произведеной отравою, но еще осведомлялся у Царя о причине бегства Вишневецкого из России. Иоанн отвечал: «пришел он как собака и потек как собака; а мне Государю, и земле убытка никакого не причинил. «Дряхлый Князь был стар уже, от лет и слабости не мог ни ездить на коне, ни ходить; но славы и честолюбия в нем годы не уменьшили. Молдавские Бояре на место Стефана IX призывали его быть Господарем у них; это был обман: с небольшим войском Князь поехал, был схвачен Стефаном и отправлен в Константинополь. Султан приказали с высокого жилья сбросить его на колья; зацепясь ребром, он трое суток висел и трое суток славил Христа и проклинал Магомета. Один турок, услыша эти проклятия, пришел в изступление, и жизнь страдальца окончил стрелой повествуют, что перед казню ему предлагали отказаться от Православия, обещая отдать и жизнь и свободу; но Князь отвергнул предложение, Турки ему разрезали грудь, и надеясь получить мужество знаменитого Гетмана, вынули сердце оттуда, поделились и съели его.
1563.
1564.
Старанием Гетмана на главном Сейме Варшавском были уравнены права шляхетных рыцарств Литовского и Русского с правами шляхетного рыцарства Польского. Все пакты, привилегии и законоположения были вновь подтверждены; в новой привилегии Сигизмунд сказал: «Дозволяем рыцарству Литовскому и Русскому привилегии прав и вольностей земских внести и вписать в новосоставляемый Статут таким образом, как и в короне Польской они вписаны, и равномерно употреблять и вольностями своими пользоваться имеют так, как и прежде сего чин рыцарский и шляхетский народов Литовского и Русского то употреблял и пользовался»
1563.Июль 7 дня.
Этот новосоставленный Статут был Статут Гедимина, Великаго Князя Литовского, исправленный Сигизмундом I, писанный по-Русски и только в исходе XVI века переведенный на Польский язык.
1529.
На Гродненском Сейме Малороссияне получили права на чины Сенаторские и другие, какими могли пользоваться только Римско-Католики. Наконец на Люблинском, когда от Малороссийских Депутатов были поданы представления о притязании некоторыми чинами Литовскими, в особенности же служившими в Малороссии по выборам на урядах, посполитства Малороссийского в свое вечное подданство, тогда Сигизмунд Август узаконил: «Землю Русскую и Княжение Киевское и всех оныя жителей, вообще и каждого особливо, от послушания, владения, должностей и повелений Великого Княжества Литовского на вечное время изъемлем, освобождаем и к Польскому Королевству, как равных к равным и свободных к свободным, к первому и собственному телу, и со всеми вообще и с каждым особливо, и с ее городами, местечками, селами, поветами и всеми их, «каковы б ни были, имениями, оную землю и Княжение Киевское присоединяем, обещая и равно как Римского, так и Русского исповедания людям производства сенаторские и прочие все достоинства.»
1568 Июля 30.
1569 Июня 5.
Воеводство Киевское осталось при Великом Княжении Литовском; тамошний Воевода получил право заседать в Сенате, жители освобождены от всех тягостей и налогов; земельные платили по два гроша Польских с десятины; безземельные по грошу с трубы; подтверждено свободное вероисповедание; городам разным даровано право Магдебургское; Воеводы Киевские были Киевскими Старостами; воеводство высылало двух депутатов к трибуналу и, четырех посланников к Сейму. Мы увидим, каково повиновались магнаты Королю, и каково держало обеты свои Польское Правительство. Но такие улучшения для края были сделаны при Венцеславе Хмельницком. Он скончался в том же году, и на его место был выбран Кн. Михаил Вишневецкий.
1569.
Шестнадцатого Сентября Турки и Крымцы обступили Астрахань 26 того же месяца зажгли они свои укрепления и удалились от города. Карамзин не описывает участия козаков в этом деле, но летопись наша подробно говорит о Гетмане Кн. Вишневецком и о козацких подвигах под Астраханью.
1569,16–26 Сентября.
Гетман Кн. Михаил Вишневецкий был избран из Воевод и, в том же году, послан Королем на помощь Царю под Астрахань, к которой шли Турки и Татары. Выступив из Черкас, на дороге присоединили он к себе полки охочекомонные и часть Запорожцев, и когда пришел к Астрахани, Паша и Хан уже были под ее стенами. Он расположил свой стан над Волгою повыше неприятельских, стоявших порознь; укрепив его окопами и артиллериею, приказал наездникам тревожить врагов частыми перестрелками или, говоря по тогдашнему, шермицерами. Сам же с сильным корпусом конницы ежедневно несколько дней с ряду наезжал на стан Турецкий и, побезпокоив его ружейным огнем, возвращался к своему стану. Наконец в одну ночь послал надежного старшину в город с требованием, чтобы гарнизон, в назначенный день, сделал вылазку и повел фальшивую атаку на Турецкие шанцы. Старшина прополз в оба пути ночью и объявил о готовности гарнизона. Уговорясь и со вспомогателным Русским войском, окопавшимся на одной Волжской косе, Гетман взял с Воеводы слово, что тот подступит под стан Татарский спешась, и займет его своим нападением. Так распорядясь, в первое утро, на разсвете, он построил конницу в лаву, позади этого длинного фрунта поставил 15,000 пехоты в согану и выступил из стана своего; едва в городе заметили придвигающихся козаков, тотчас же граждане сделали вылазку, а гарнизон разсыпался вокруг шанцев Турецких. Видя вблизи стана своего Гетмана одного с конницею без пехоты, Турки почли его разъезжающим по-прежнему и не обращали на это внимания; они бросились толпами из стану к своим укреплениям на помощь против Астраханцев. Став в ближайшей дистанции к неприятельскому лагерю, Гетманская конница мгновенно раздалась в обе стороны и с необычайною стремительностию пехота кинулась на стан, вломалась и овладела артиллериею. Остальные в стану Турки, не ожидав такой нечаянности, бросились к шанцам звать других на помощь, но пока те подоспели, козаки уже обратили их собственную артиллерию против них и встретили их ужасным огнем. Турки бежали, Гетман поражал их, нагонял конницею и преследовал до стана Татарского. А между тем Астраханцы заняли Турецкие укрепления; дождавшись ночи, Паша бежал под прикрытием Хана, и Астрахань била освобождена.
1569.
Тогда Гетман Вишневецкий, говорит Летопись, получив при Астрахани в стане неприятельском великую добычу, разделил ее между войсками своими и Московскими, отдав последним и всю тяжелую артиллерию Турецкую; но отделил притом и часть добычи на скарб Малороссийский. Сим поступком войска Малороссийские, а паче охочекомонные и козаки Запорожские, крайне огорчились и явно роптали на Гетмана; а в одну ночь, отделившись их более 5000, ушли из стану Гетманского и, проходя вниз по реке Дону, остановились в устье на одной косе, выше города Азова, на противоположном берегу, и построили там город Черкаск, на имя своего города Черкас, там оставшись они навсегда, жили прежде без жен, по примеру Запорожцев; потом, приглася к себе донских козаков, в малом числе живших в своем городке, называвшемся Донским, на месте нынешнего Донского монастыря бывшем, соединились с ними и переженились, приняв все обычаи тех козаков и сделав город свой главным всему войску Донскому, от них и от приходящих к ним единоземцев умножившемуся.
1569.
В 1570 году военачальником у Запорожцев был уже Свирговский, Козаки под его начальством не переставали безпокоить Татар и грабить Турецких купцов. Султан жаловался на Свирговского, но Король не удовлетворил жалобы его. Свирговский был избран Генеральным Обозным, и, на другой год, над Днепром была заложена крепость противу Татар, что ныне Кременчуг.
1571.
По кончине Короля, на новом Сейме были подтверждены права Малороссийские, и потом Гетман, был послан от короны послом в чужие края; на место его поступил, известный уже нам, Григорий Свирговский, избранный в Гетманы из Генеральных Обозных.
1573.
1574.
Немедленно по вступлении его в управление Малороссиянами, явились к нему Молдавские Посланники от Иоанна, по прозванию Армянина, Господаря Молдавии, с просьбою о помощи против Волошского Воеводы Александра и Султана Турецкого. Они уже приезжали в Польшу, и Король Генрих Валуа отказал им; на этот раз, пользуясь отъездом Генриха во Францию, Гетман отнесся к Речи Посполитой и, с согласия Польского Правительства, выступил с своими козаками.

Узнав о его приближении, Молдавский Господарь выехал к нему с Боярами и встретил его с пушечной пальбой: за обедом, вместо десерта, Молдаване поднесли блюды с червонцами и сказали, подавая предводителям: «Они доставят вам отдых от путевых трудов и смоют с вас пыль дорожную. «Но козаки с гордостью отвечали Господарю, что пришли к нему не за золотом, а за славою, чтоб сразиться с врагом Христианства. Они объявили, что с радостью примут в подарок вино и забудут с ним об воде Днепровской; им выкатили шесть бочек Венгерского.

Первая битва с Турками была у города Сороки на Днестре, против Цехиновки. Разбив на голову Турков, Свирговский взял в плен главного Пашу их Кара Мустафу, и многих с ним чиновников, и отправил их в Польшу с добычею.
1575.Апреля 23.
Здесь присоединилось 6000 Молдаван к Свирговскому, и он подошел к Браилову; под городом был расположен стан Турецкий. Оставив в лагере своем один огонь караульный, Гетман заманил к себе Турков, окружил их, опрокинул и овладел обозом их. Но Браилов, не смотря на четырехдневный приступ, устоял, и тогда к козакам прибавилось еще 3000 Молдаван.

Шестнадцать тысяч Турков шло на помощь войскам уже разбитым; им перерезал путь Свирговский и, положив их 7000 на месте, обратился к Белграду, что на Днестре; здесь он испепелил половину предместия, вырезал часть гарнизона, вышедшего к нему навстречу, и возвратился в Молдавию, где разделил на два отряда войско свое: один, под начальством Саввы Ганжи, бывшего Полковником, выступил к Букаресту; другой, под начальством самого Гетмана, отправился к Галацам. В Сечь Запорожскую был послан к Кошевому Феську Покотылу нарочный с повелением, чтобы он отрядил пехоту свою в ладьях на Черное море и не допускал бы Турков, к дессантам в Дунай и Днестр. Это было весьма важное распоряжение. Запорожцы, разъезжая по морю и в устьях обеих рек, перехватали множество неприятельских судов с войском и запасами и, войдя в Дунай, укрепления и жилища прибережные выжгли и разорили. А Гетман и Ганжа ходили то но Молдавии, то по Валахии, и где ни встречали отряды Турецких войск, всегда их разгоняли счастливо.
1576.
Но счастье Гетмана н Господаря изменилось; не оружие, но обман и предательство погубили их. Иоанн послал Молдавского Боярина Чарневича с 12,000-ным отрядом, чтоб наблюдал он движения неприятельские; Чарневич был подкуплен за 30,000 цехинов, пропустил чрез реку двухсоттысячное войско Турецкое без всякого сопротивления и уверил Господаря, что Турков только до 30,000. Началась битва и Чарневич немедленно перешел с своею конницею на сторону неприятеля: Господарь был окружен, взят в плен, привязан к двум верблюдам и разорван надвое. Миллер и Энгель говорят, что из козаков после этой битвы осталось только 250 человек в живых, что, обороняясь отчаянно, они дошли до изнеможения, и что наконец последние 46 человек, считая в том числе и Гетмана, отдались в плен и окончили жизнь в оковах. Турки, продолжает Миллер, требовали столь высокую цену за Свирговского и его товарищей, что не явилось охотников истощить за них свое состояние.

Но Конисского летопись совершенно иначе разсказывает нам конец Гетмана. Вот ее слова: «Когда поворотился Гетман оттуда к Бессарабии, под город Килию, то тут, предательским образом, извещен был от одного Армянина, что в городе толи хранятся безчисленные сокровища, награбленные Турками в Молдавии и Балахии, и сложенные в город, под стражу небольшого гарнизона, в ожидании пока суда Запорожские из моря и от Дуная удалятся, и пока их в Турцию перевезть будет можно. Гетман, привыкнув побеждать несравненно большие силы и укрепления Турецкие, решился тотчас осадить Килию и взять ее приступом; распорядивши войска на приступ и не оставив в стане своем обыкновенного резерва и укрепления, он начал скоропостижную атаку с трех сторон; но взорванные Турками в двух местах, мины подняли его и множество с ним козаков на воздух и сделали совершенную разстройку и гибель; нанавшие за тем Турки в тыл многих перерезали, а остальных разогнали; и сии скитались долго по Молдавии, нашли корпус Полковника Ганжи, и с ним воротились в свои границы.

Пользуясь междуцарствием в Польше и отсутствием страшного Гетмана Малороссийского, Татары причинили ужасное опустошение в Волынии. В исходе 1575 года, предупрежденные о приближении Татар криком диких птиц, Запорожцы дали знать о том Воеводе Киевскому, Князю Острожскому; Воевода, сколько мог, собрал козаков в Киеве, Каневе, Черкасах и соединил с Запорожцами. Крымцы стояли уже над Днепром; подползши к ним сквозь тростники и кустарники, козаки привели их в величайшее замешательство; но потом, увидев как малочисленно войско козацкое, они прогнали его, вторгнулись в Волынию и увели оттуда 55,340 пленников, способных к работе, 150,000 лошадей, 200,000 овец и 500,000 скота рогатого.
1575.
Так кончилось счастливо начатое Гетманство Свирговского.
ГЛАВА IV. Федор Богдан. Павел Подкова. Яков Шах и Демьян Скалозуб
Федор Богдан. Нечай. Поход в Черное море. Взятие Кафы. Мир с Крымцами. Поход на Кавказ. Сожжение Синопа и Трапезонта. Взятие Килии. Счастие Малороссии при Короле Батори. Привилегия. Новый регламент. Число полков. Сожжение Стародуба. Подкова. Сила его телесная. Букарест. Предательство Бояр Валахских. Смерть Гетмана. Шах. Месть на Валахию. Осужден и заточен. Постригается в монахи. Скалозуб. Богуславец. Перебинос. Война с Крымцами. Сигизмунд III. Угнетения Малороссиянам. Уничтожение прав. Заключение.

Знаменитый по преданиям и летописям, новый Гетман, Федор Богдан, собрав и пополнив войска, разсыпавшияся после погибели Свирговского, начал, в следствие повеления тогдашнего Короля Стефана Батори, преследованием Крымцев: в отсутствие Свирговского они нападали на Волынь. Выступив с войском, Гетман отправил в лодках 5000 пеших Запорожцев, под начальством Войскового Асаула Нечая. По его повелению Нечай выплыл в Черное море, пристал к Козлову и Кафе и, ожидая прибытия Гетманского, запер тамошние гавани; при переходе чрез Крымскую степь, Гетман встречал и разгонял многие полки Татарские; он, впрочем, предвидел, что эти столкновения окончатся действительным сражением; и при повороте от лимана Днепровского к Орской или Перекопской крепости, был атакован между Кучугурами Кинбургскими и Дариевым мостом. Все орды Татарские под начальством Девлет-Гирея были в деле; армия Гетманская шла четырьмя батовами; обоз и резерв были в середине; артиллерия, разставленная по всем флангам, могла везде вредить неприятелю. Едва подступили Крымцы, открылась пальба изо всех орудий и продолжалась более часа; панцырные всадники и наездники наваливались на фрунт наш и были поражаемы копьями. Между тем ветер разнес дым, и страшные кучи Татарских трупов явились козакам по всей окрестности, где была их армия. Приметя, что отступая к лиману, Татары растянулись по обеим сторонам моста, соединяющего Кинбурнскую косу с Перекопскою степью, Гетман двинулся к мосту и к вершине залива и, отрезав значительную часть Татар от их армии, выслал на них конный резерв, подкрепленный одною батовою; этот отряд пригнал Татар к заливу, перебил их и перетопил. Оставшиеся на другой стороне, сколько ни порывались им помочь, но вода и козачья пальба их до того не допустили. Войска наши пришли к линии без всякого препятствия. Разсудя, что штурмовать ее будет и медленно и убыточно, ночью Гетман переправил часть конницы в брод и в плавь чрез Сиваш; эта конница, дошедши к первым воротам с той стороны отбила их и впустила целую армию; тогда козаки, напав на город Ор или Перекоп, взяла его штурмом, гарнизон вырезали, укрепления разорили и город сожгла.

От Перекопа они пошли в боевом порядке до города Кафы, застали его осажденным от гор и от моря Запорожцами, и произвели генеральный приступ; в короткое время Кафа досталась Гетману, была разграблена и жители вырезаны, кроме 500 обоего пола пленников.

Тогда, Гетман стал обходить горы, чтобы напасть на Бахчисарай и Козлов; но над рекой Салгирью встретили его послы от Хана, с дорогими подарками и просьбою о мире. Получив 713 пленников, освободив всех Христиан, такие были в неволе у Татар, Гетман взяв 15 мурз в амананы и возвратился в Малороссию с величайшею добычею. Морским войскам своим велел он навестить те города Турецкие, где производилась торговля Русскими пленниками, напасть на Синоп и на Трапезонт и освободить оттуда своих единоверцев.

В это время Турки безпрестанно тревожили Дунайских Христиан; их правительство просило у Короля помощи; и он дал Гетману повеление, сделать сильный набег на земли Турецкие, от Польши отдаленные. Гетман отправил в Черное море Нечая, Асаула Запорожского, и с ним козаков 3000; сам пошел с войсками в степи Крымские, перешел их в виду Татар близ Орской линии, и никто ему в этом деле не противился. Он вступил в землю Донских казаков, был дружелюбно ими принят: ему оказали все походные вспоможения, особенно же при переправе чрез Дон и потом за Кубань; проходя земли Черкесов, Гетман не предпринимал против них ничего неприятельского; удивляясь войскам его, они их мирно пропускали и, вступив с ними в торг, продавали дружелюбно скот и съестные припасы.

За Кубанью Гетман открыл военные действия против народов, Туркам подвластных, и начал предавать огню и мечу всю страну. Запорожцы, между тем, крейсируя близ ее берегов, разоряли прибрежные селения. Не ожидая этих нападений и не приготовясь к обороне, народ разбегался. Таким образом Гетман, проходя всю Анатолию, пришел к Синопу и Трапезонту, выжег и ограбил их предместия; потом двинулся к Царюграду и подошел к проливу Константинополькому. Турки спасались в город чрез пролив; разграбив берег Азиатский у Черного моря, козаки переправились в Европейскую Турцию и вступили в Болгарию, уверив Болгар, что, как единоверцы, они им вредить не станут. Гетман воспользовался всеми возможными пособиями от жителей, был ими провожаем до Дуная, и тут же получил от них известие, что Турки, нападавшие на Сербию и другие христианские Банатства, возвратились скоропостижно и направили путь свой к Адрианополю.

На Запорожских и добытых судах переплыв Дунай, между Варною и Силистриею Гетман вступил в Молдавию, напал на Килию на разсвете, неожиданно взял ее приступом, вырезал Турков и Армян и, мстя за гибель Свирговского, город разграбил, сжег до основания и возвратился в отечество. Только тогда, говорит Преосвященный Конисский, только в его Гетманство, был золотой век для Малороссии. Король Баторий любил наш на род и войско наше. В трех соединенных народах был дух единства и братского согласия. Неслышно было споров ни о породе, ни о религиях. Вера и Римская, Вера и Русская были ограждаемы Королем одинаково; нередко случалось, что когда отлучался из своей Епархии Епископ Римский, Русский Епископ занимал его место до его возвращения; или за отсутствием Епископа Русского, делами его Епархии управлял Римский, и паства не роптала.

Заслуги Гетмана были награждены почестями, подарками, преимуществами. Мы видим из Королевской привилегии, как пользовалась его милостию Малороссия: Взглядом и увагою великих праць рыцарства и войск Русских, якии воны показалы, и завше оказують в оборони и розширении общей отчизны от супостатов и извыклых претендаторов зарубежных, и найбарзий от них преклятых иноплеменных магометанцив и бусурманыв, плюндруючих отчызну и завертаючых в неволи люд христианский, яко ся недавно за Королевство наше учынылося; але, мылостию Божескою; завоевательством вирного Гетмана нашого Русского Богдана и войсками козацкими знатне одвернуто и одплочено; уставуем и подтверждаем вси права, вольности и привилегии войска того и всего народа Русского антецессорами нашыми постановленный и утвержденный и, як из виков бувало, тако да пребудет на вичные времена, и да не важить ни хто одминяты и нарушаты прав и свобод в добрах вичистых и набытых и во всяких маетках; а властны шаровать им по своей воли и судытысь об них имеют в своих земских и городских судах, в яких и засидаты выбранным от рыцарства особам, и судыты по своим правам и статутам Русским; а належыть до рыцарства войскового тым судытыся в обозах и табурах своих, от судей же войсковых, яких мы в каждому полку учредыты повеливаем. Еднак справа до ных належыть о бремени воина и маетку его двыжымого, донели же хто казакуе и впысан в реестры войсковыи; а за повроченьем в повиты и околыци, судытыся воны учнуть в судах повитовых и гродских, яко стан шляхетный; шляхетство Русское в чынах, урядах и реестровом козацстви знайдуючоесь, едность и равенство имуть с шляхетством Польским и Лытевским, якоже зьедноченье Руси с Польшою и Лытвою улажено есть и утверждено, и мы то подтверждаем и заховуем Трыбуналу Русскому. Отправовать дила свои по прылычности в новосозданном гроди нашом Батурыти, а як потреба укажет, то и в Черкасах; теж и Гетьмаанови Русскому резыдовать в тым городи, а в Черкассах миты намистныка с своего из Генералытета войскового, який мы значне розшырылы и заоздобылы, умножыв и классы товарыства Бунчукового, Войскового и Значкового, яким помищатысь под бунчуком и пры полковых хоругвах; а бунчук мы жалуем Гетману, на знак звытяжства его з войском своим над народом Азиатычным, от кого и клейнод сей добут працею Гетманского и кровию козацкою.»

Пожаловав Богдана бунчуком, Король дал ему булаву и знамя с гербом белого Орла. В Генералитете, который был увеличен, изменения были следующие: прибавлены были два Генеральные Асаула и Генеральный Бунчужный; в полки определено было по одному судье и по одному писарю; повелено козакам судиться по службе и во всех делах, до служивой особы касающихся, а только по делам великим разбираться, подобно шляхте, в судах поветовых, по-прежнему; и так права разделились на воинские и шляхетские; по ним назвались и суды; последние, во время гонений за веру, перешли в полки и сотни; но права оставались одни и те же.

Трибунал Малороссийский был составлен из семи департаментов: 1. Генеральная канцелярия, с верховною аппелляциею; судилище верховное, откуда выходили Гетманские резолюции, универсалы и повеления. 2. Генеральный суд градский. 3. Генеральный суд земский. 4. Комиссариат, ревизовавший дела подкоморские, управлявший и надзиравший над публичными зданиями, дорогами и переправами. 5. Скарбовая канцелярия, ведавшая доходы и расходы национальные. 6. Военный регимент, управлявший делами войсковыми и 7. Ревизионный комитет, ревизовавший все счеты скарбовые и войсковые и от которого зависело фискальство над чинами и адвокатами.

Для награды товарищей, в полках и сотнях невместимых, Король учредил три степени войсковых товарищей: 1. Товарища Бунчукового; чин его равнялся Полковому Обозному; в военное время находился он при клейнодах, под бунчуком и знаменами; в мирное время определялся в знатные коммиссии по повелению Гетманскому. 2. Товарища Войскового; чин его равнялся чину Сотника; обыкновенно при повышении он производился в сотники, находился по большей части в штате Гетмана и у клейнодов во время военное; а в мирное занимался поручениями от генеральной канцелярии и ее департаментов. Последний: Значковый Товарищ, из которого производились в войсковые; он имел место при полку у полкового знамени.

Все они имели универсалы на чины свои от Гетмана, служили на своем иждивении, и от него же были награждаемы деревнями, хуторами и другими наградами за отличие.

Полки были из 20 сведены в 10; это были области; не то что поветы, но что Губернии; в них судились по двум правам: по воинским и по гражданским, как мы сказали выше, хотя обоих судов главный начальник был Полковник со времен Унии. Доныне большая часть архивов земских лежит в городах полковых. Архивы же воинские большею частию свезены в Киево-братский монастырь.

В том же году Малороссияне участвовали в войне Поляков с Русскими, сожгли Стародуб, находились при завоевании Великих Лук и обратили: в пепел Русу. Они так разпотешились над Тавридою, что наконец Батори поручил Иоанну Оришевскому обуздать Запорожцев и удержать их от нападений на Ханские владения. Константин Константинович Острожский и Михаил Вишневецкий покушались овладеть Черниговым и зажгли его со всех сторон.

Скоро после похода своего умер Богдан, и родственник Господарей Волошских, Павел Подкова был избран Гетманом из Полковников. Подковой прозвали его за силу Малороссияне, у которых он в войске долго служил и ознаменовал себя отличными подвигами. Он конские подковы ломал одной рукой, и росту был необыкновенного. В то время, будучи низложен своими подданными, Господарь Петр Подкова бежал из Валахии к Гетману; этот был ему племянник. Снарядив семь полков регистровых и два охочекомонных, Гетман выступил, разбил Волохов в двух сражениях и подступил к Букаресту; но из города вышло духовенство, чины и народ, начали просить Гетмана на Господарство; с согласия дяди, с убеждения всеобщего, наконец Гетман принял достоинство и вступил в Букарест. По окончании обрядов и пиров, он, удержав при себе не более 20 человек, отправил войска в Малороссию; но едва они выступили из города, как получили известие о смерти Гетмана. Возвратившиеся с телом его козаки разсказали, что он убит предательски: один вельможа зазвал его в свой загородный дом крестить младенца; тут напав на него, предатели повалили его на порог и отрубили ему голову. Бывшие при нем старшина и два козака умерщвлены тоже. Другие историки описывают это произшествие иначе: они говорят, что Подкова с 1400 козаками вторгнулся в Молдавию, что, видя свое безсилие, козаки победили Молдавско-Турецкое войско хитростию: при первом залпе частию разсеялись, частию попадали на землю; неприятели бросились на мнимые трупы, которые, вскочив на ноги, разбили их и вступили в Яссы. Тамошний Господарь Петр VI Хромый, бежал из города. Подкова принял правление, но чрез месяц возвратился в Польшу, был закован Каменец-Подольским Комендантом Синявским, отвезен в Львов, и, в присутствии посла Султанского, ему отсекли голову. Как бы то ни было, все историки согласны, что Подкова был обезглавлен и что он погребен в монастыре Каневском с честию. С его смертию получил булаву Гетманскую друг и мститель за него, Генеральный Асаул Шах или Шех.

Первым его старанием было отомстить Волохам и Молдаванам за смерть друга и любезного козакам своего предшественника. Он донес Королю, что Турки, покровительствуя Молдавии и Валахии, приближаются к границам Польским и Малороссийским. Король дал повеление беречь границы, умножить войско и разъезды. Умножа войска, Гетман послал иные с разъездами вниз Днепра; а сам, с многочисленными силами, отправился вверх по Днепру. Поймав несколько военных Турков у границ своих, отослал их к Королю в доказательство своей правоты; потом, ворвавшись нежданно в Валахию, напал на Букарест, избил и выжег предместья, осадил замок и потребовал у граждан виновников смерти Гетмана и Господаря Подковы, грозясь, в противном случае, все превратить в груду камней и в пепел. Боярин и 17 чиновников были выданы. Обрезав им уши и ноги их повесили пред Никольского церковью, с надписью, прибитою на церкве: «тако караются вироломци п зрадци, пролывающие кров хриистианскую неповынную. «Немедленно Султан потребовал удовлетворения за это нападение, и велел арестовать всех купцов Польских и Малороссийских, в обоих Княжествах и в Крыму. Король предал суду Гетмана в силу универсала, присланного им в войсковой Малороссийский Трибунал. Гетман был судим Генеральными Старшинами и войском, отрешен от Гетманства и отослан в Каневский монастырь на вечное заточение. Там, по доброй воле, постригся в монахи и спокойно окончил жизнь, у могилы друга своего и предшественника. В его время скончался Князь Михаил Вишневецкий, бывший Гетманом Малороссийским и перед смертию именовавшийся Кастелланом Киевским, Старостою Черкасским, Любецким и Каневским; он погребен в Киево-печерском монастыре.
1582.
После него вступил на Гетманство из Прлковников Демьян Скалозуб. При этом новом Гетмане, Крымцы, напав на границы Малороссийские, взяли в плен несколько сот человек близ местечек Котельвы и Опочинного. Получив о том известие, Скалозуб отправился с конницею, чтобы в степи Крымской перенять Татар; но хищники перешли уже за Перекоп, и на день пути до Перекопа, всю степь выжгли. Гетман писал о том в Варшаву донесение; ему было повелено освободить пленников хитростию, не открывая войны явной. Король боялся, чтобы Турки, ничем тогда незанятые; не вмешались в дело. Не зная других хитростей, кроме военных, Гетман приказал Нечаю, Кошевому Запорожскому, умножить лодки и приготовить войско к тайной экспедиции; а вскоре и сам прибыл к Сече с конницею; тут он спешил три полка и, с равным числом Запорожцев, посадил их в лодки; они отправились в море, под командою войскового Запорожского писаря, Ивана Богуславца, и Полковника Малороссийского, Карпа Перебыноса. Охочекомонным приказал Гетман идти лиманом и морским берегом до Крымкого приморья, запереть тамошние гавани, осматривать все суда, из них выходящие, и отбирать Русских пленников, если найдутся в них. Тогда же отправя один отряд судов в вершину Перекопского залива, повыше Сербулатской крепости, Гетман, с значительною пехотою и конницею, подошел к Орской линии, запер ее вороты и показал вид, что хочет перебираться чрез нее. Между тем приплыл в залив Перекопский отряд судов Запорожских. Не извещая о том войска, Гетман велел Обозному Генеральному, Якову Сурмыле, продолжать покушения за линию, чтоб тем заставить Крымцев отвезти пленников в приморские города; а сам перебрался ночью на Запорожские лодки и, отплыв в море, соединился с своею флотилиею. Тут назначил он ей разные гавани и поплыл в залив Керченский, где надеялся застать самую значительную переправу пленников. Но, как только он вошел в залив, Турецкие суда, вышедши из морей Черного и Азовского, окружили его и, по долгом сражении, взяли в плен со всеми пережившими битву. Гетман был отвезен в Цареград и уморен голодом. В тоже время писарь Богуславец был схвачен у Козлова Турками; но с помощию Запорожцев и Семиры, жены Паши Турецкого, был выручен, возвратился в Малороссию и женился на своей избавительнице. Сурмыло и Перебынос возвратились так-же в границы с войсками.

Здесь времена изменяются: любезный своим подданным Батори скончался 12 Декабря, в 1586 году. Год продолжалось междуцарствие, и наконец корону Польскую принял сын Короля Шведского Иоанна III-го и Екатерины, дочери Сигизмуда I-го, Король Сигизмунд III-й. Это тот счастливец, который несколько раз мог соединить с Польшею, Литвою и Малороссиею — Россию и Швецию, и который заложил основание гибели Польши. Историки Польские говорят об нем, что кто не умел льстить ему, тот был ему противен, что при самом въезде его в Краков он показал неспособность к правлению; «высокомерие и гордость, свойственные низким душам, владычествовали над ним и управляли всеми его действиями. Сигизмунд, потворствуя одним только льстецам но врожденной малоумным, людям самонадеянности, хотел сам во всем распоряжаться. В довершение этого описания вспомним, что Король был покорный поклонник Папы, ученик Иезуита Петра Скарге, и страстный Алхимик. В его-то время открылась Уния, т. е. соединение Греческого исповедания с Римским. Эта Уния отняла у него наследство его — Швецию, не допустила сына его Владислава быть Царем Русским и заставила Малороссию, бывшую триста лет в соединении с Литвою и Польшею, отложиться от Королевства. Так этот Миссионер Папы, на Польском престоле почти полвека царствовавший, основал разорение Государства, которое призвало его на престол.
1586, 12 Декабря.
1587, 12 Декабря.
Он начал угнетением своей телохранительницы, Малороссии; бывало Король Стефан оправдывался независимостью Запорожцев, когда Турки, случалось, изъявляли на козаков неудовольствия; он не мешал Туркам и Татарам преследовать и брать козаков даже на порогах, не входя впрочем в области Польские Сигизмунд поступил иначе.

Татаре вторгнулись в Литву в 1589 году; за вторжение козаки должны были тем же заплатить; но Король немедленно сделал все возможные на то время утеснения; козакам, его постановлением объявлено было следующее: козаки должны находиться под начальством Коронного Гетмана, от которого должны быть поставлены начальники их. Они дадут присягу, что без воли того Гетмана не будут воевать ни на море ни на суше, и не примут никого в свое товарищество. У Гетмана должен храниться казачий реестр. Осужденные на казнь не могут быть приняты в козаки. Козаки не могут отлучаться никуда без воли Старшин. Управители частных владений должны удерживать крестьян от бегства на острова Днепровские, наказывать тех, кто с добычею возвращается, или кто продает козаку порох, селитру, оружие и даже жизненные припасы. За преступление против сих обязанностей владельцы могут казнить смертию управителей. Сокрыватели награбленных козаками вещей и владельцы, поступающие против сих постановлений, предаются военному суду. Крестьянам запрещено отлучаться из селений; права владельцев оставались неограниченными; кроме десятины с конских и прочих стад и с ульев, положены налоги звериными шкурами, подати с рыболовства и отяготительные штрафы.
Март 1589.
Малороссияне прежде роптали, потом начали перебегать к Запорожцам, скрывались в непроходимых местах, меняли последнее имущество на личную свободу. В том же году разорили и сожгли вместе с Донцами Воронеж, убили воеводу тамошнего, Князя Долгорукого-Шабановского, ограбили несколько Турецких купеческих кораблей, пристали к берегам Малой Азии и снова выжгли Синоп и Трапезонт.
1590.
Наконец число козаков Запорожских дошло до 20,000 и, не внимая постановлению, по которомудолжны повиноваться Гетману Коронному, — они избрали из Генеральных Асаулов Гетманом Федора Косинского.
1592.
ПЕРИОД ТРЕТИЙ. М А Л О Р О С С И Я ОТ НАЧАЛА УНИИ ДО БОГДАНА ХМЕЛЬНИЦКОГО 1592 — 1646
ГЛАВА V. Федор Косинский
Обвинение историками Косинскаго. Уния. Причины отпадения от Церкви некоторых Еписковов. Михаил Рогаза. Собор Киевский. Прошение к Папе. Медаль. Балабан. Сейм в Бресте. Насилие Духовенству. Представления от Гетмана. Вероломство Поляков. Смерть Косинского Битва под Пяткою. Поход под Белград. Угнетение целому народу. Послание к народу от отступников. Заключение.

Есть историки, которые желают покрыть стыдом имя Косинского, единоверца Малороссиян и слугу Украйны. Уроженец Подляхский, природный шляхтич, он не должен был, по их словам, вступаясь за веру и за Малороссию, итти на Поляков; или негодуя на Правительство, или желая удовлетворить своему властолюбию, он возставил, говорят они, козаков против своей родины. Но откуда, из каких летописцев почерпнули они свое подозрение. Козаки и шляхтичи были одно и тоже. Малороссия, Литва и Польша были три элемента одного сводного государства. Нет ли и ныне Малороссиян по Фамилии Косинские? Возставал ли Косинский против отечества, или только шел на гонителей веры своей? Мы увидим далее несправедливость такого обвинения.

На место Скалозуба в 1592 году избран из Генеральных Асаулов заслуженный в войске Малороссийском Польский Шляхтич Косинский.
1592.
В его время началась Уния, изобретение Папы Климента VIII. Уния была вера Римскокатолическая с Греко-католическими обрядами. Со всею тягостию полудикого варварства средних веков, со всем безумием, всею кровожадностию Испанской инквизиции, она упала на Польшу и на Малороссию, раздробила на части государство и наконец безвозвратно погубила и магнатов и Короля.

Это изменение религии, подобно многим переменам вер, было предпринято из выгод частных. Папы всегда имели в виду уничтожение Греко-Российской веры; им приятно было бы, властвуя умами и совестью всей Европы, владеть всеми богатствами и всем оружием ее. Но как совесть и страх гнева Божия не допускали Православных Греко-католиков оставить религиозных мнений праотцев своих, то для успокоения умов и совести, а вместе и для достижения цели, Климент VIII изобрел средство, не уничтожая ни одной из вер, соединить обе воедино; их соединение назвал он Униею, и эту Унию, это бедствие, один из Прелатов, родом Поляк, Михаил Куниский вынес из Рима в Польшу.

С другой стороны, духовенство Малороссийское было недовольно некоторыми Патриархами Константинопольскими, Они продавали свой суд, и виновный нередко мог быть ими оправдан, если он хорошо удовлетворял их сребролюбию. За то Епископы, не имевшие средств к уплате подарков Патриархам, хотя бы они были и правы, часто бывали обвиняемы. Такая алчность к деньгам внушила недоверчивость к Греческим Патриархам, и Епископ Луцкий Кирилл Терлецкий, двоеженец, человек поведения развратного, получивший тогда же достоинство Экзарха или Наместника Митрополитского в Киеве, первым подал мысль о принятии догматов Римского исповедания.

Тогда был у нас Митрополитом Михаил Рогаза, возведенный в этот сан в 1588 году Патриархом Иеремиею. Он заступил место отрешеннаго Онисифора, и с Экзархом за — одно открыл в Киеве собор для совещаний о принятии догматов Римскаго исповедания. Туда является Владимирский Епископ Прототроний-Ипатий Поцей, Полоцкий-Гермоген, Хелмский-Дионисий Збируйский, и Пинский- Леонтий Пельчицкий. Михаил Рогаза одобрил их мнения и склонился на Унию; не соглашались одни только Епископы: Львовский-Гедеон Балабан, и Перемышльский-Михаил Копыстенский; однакож, вероятно обманом, они подписали два бланкета для непредвидимых обстоятельств; на одном из тех бланкетов было написано отступниками прошение к Папе о желании присоединиться к Римской церкви, а на другом послание к Королю. Поцей и Терлецкий, подав его Сигизмунду, отправились в Рим, куда прибыли 23 Декабря, облобызали ногу Климента, вручили ему грамоту, приняли догматы веры, присягнули в верности и получили право заседать в Польском Сенате с Римским Духовенством. В Риме была выбита медаль во славу «присоединения Россиян» «. Но возвратясь в Киев, Поцей и Терлецкий в большей части Русского Духовенства и в светских чинах встретили отвращение к Унии. Балабан обнародовал 1 Июля жалобу, объясняя народу, что Епископы отступники приняли во всем веру Римскую, оставя только для вида обряды Греческие. Народ роптал, Киевский воевода Кн. Константин Острожский обнародовал, что Уния принята без его согласия и что он отвергает ее.
1588.
1595.
И так назначен был Сейм в городе Бресте, и восемь Епископов, приверженных к Унии, прибыли туда с немногими благочестивыми 6 Октября 1596 года.
6 Октября 1596.
Сторону Унии держали: Ипатий Епископ Владимирский и Бресткий, Прототроний Константинопольский, Кирилл Терлецкий, Енископ Луцкий и Острожский, Экзарх Патриарший Гермоген, Епископ Полоцкий и Витебский, Иоанн Гоголь, Епископ Пинский и Туровский, Дионисий Епископ Хелмский и Бельский, Инокентий Борковский, Епископ Черниговский и Остерский, Ираклий Шеверницкий, Епископ Волынский и Почаевский, и Феоктист, Епископ Галицкий.

Поборниками Православия были: потомок Князей Северских Иоанн Леокайский, Епископ Северский, Сильвестр Яворский, Епископ Переяславский, Инокентий Туптало, Епископ Подольский, и Протоиерей Новгородский Симеон Пашинский. Они торжественно объявили и пред целым светом протестовали, что будучи Чинами Церкви Греческой и Иерусалимской и не имея от вселенских Патриархов согласия на новости, вводимые в их веру, не признают в ней никаких изменений, и от нововводителей, как от заблудших самозванцев, отрекаются. Михаил Лукарий, Ректор училища Острожского, бывший потом Патриархом Константинопольским, Епископы: Львовский Гедеон Балабан, Перемышльский Михаил Копыстенский, множество Бояр, Князей, Сенаторов и нижних чинов присоединились к проповедникам Православия. Острожский взял сторону своих единоверцев, уверил, что все произойдет мирно и тихо, и начались Богословские прения.

9-го Октября благочестивые духовные и миряне подали собранию письменное засвидетельствование в том, что «они старались увещаниями отклонить Митрополита Киевского Михаила от самопроизвольных нововведений в нашу веру, но что, так «как Михаил с гневом и яростию отвергнул их увещания, то они лишают всех достоинств отступников от Православия и полагают неизменным законом руководствоваться волею Патриарха Константинопольского.»
9 Октября.
Тогда, по словам летописи, после угроз и словопрений, видя непоколебимость сих столбов Церкви Католики изгнали их из собора, отрезали им бороды, осудили на лишение сана и должностей и, собравшись в храме Св. Николая, по прочтении в слух Гермогеном, Епископом Полоцким, грамоты, подписанной отступниками, провозгласили соединение Греков с Римского Церковью. Не смотря на усилия Сигизмунда, которого именем отступники действовали, Греко-католики подписали следующий приговор: «Митрополита Михайла Рогазу совсеми владыками, отступившими от Православной Греко-восточной веры, лишить сана, и мирянам ни в чем их не слушать, яко пастырей порочных, лживых пророков, слепых вождей, упорствующих в вере христианской, квасом неправедного учения напоенных, противников слова Божия и правил Св. Отцев.»

Тут обе стороны предались взаимно анафеме; родились наименования Унитов и Неунитов; первые называли вторых Схизматиками, а Неуниты себя прозвали благочестивыми.

Как скоро Косинский сведал о Брестских произшествиях, то послал представления, одно к Королю и Сенату, другое в Брестское собрание.

Как Наместник Королевский, и как Гетман Малороссии, он писал в первом следующее: «…..Перемена в вере и обычаях народных в Бресте, вводимая без согласия народного духовенством, есть дело весьма опасное и неудобоисполнимое. Согласить умы человеческие и совесть их, есть дело не человеческое, но Божие. Удержать народ в слепом повиновении духовенству и правилам, своевольно в Церковь нововводимым, нет возможности; и потому да отвратит Правительство оное зло, или пусть оно даст народу время на размышление.»

А в Брестское собрание Гетман писал, что «собравшееся туда Духовенство не имеет ни от чинов, ни от народа никакого полномочия на нововведения в их веру и обряды; итак ни силы, ни власти нет у них обременять народ своевольными правилами и вымыслами. Духовенство сие, быв избрано в свои должности от членов и народа и содержимо на счет нации, может лишиться и званий и содержания, волею тех же чинов и того же народа. Он же, Гетман, ни за что не ручается и советует собранию приостановить свои постановления до общего размышления и посуждения»

Согласясь притворно с Гетманом, Правительство звало его в Брест на совет, а коль скоро он прибыл туда, взяли его под стражу, судили Римским и Русским Духовенством, объявили богоотступником, приговорили к смертной казни, поставили в столб каменный, построенный в монастыре и называемый клеткою, и заложили камнем. Так погиб Гетман Косинский, лишась пищи, света и воздуха.

Козаки, не замедливши сведать о заключении в темницу их предводителя, немедленно собрались в числе 7000 и отправились в Брест, чтоб освободить его; под местечком Пяткою встретились с войсками Польскими, разбили их наголову и разогнали; но Гетмана уже не нашли в живых. Тогда под предводительством Полковника Лободы часть дружины козацкой отправилась под Белград и ограбила в местечке Юрьевке богатую ярмарку. Но это дело было мимоходом. Малороссия взволновалась из конца в конец. Смерть Косинского была набатом в общей брани.

Коронный Гетман вступил с войском в Малороссию; в городах и местечках разставлены были гарнизоны; они препятствовали народу и козакам собираться для постановления Старшин, и народ и чины ссылались на Пакта-Конвента, на присоединение наше к Польше и Литве, яко народа равного к равным и вольного к вольным, на свободное по законам отправление веры православной в Польше и в Украинах; но просьбы их к Королю об изгнании Епископов, принявших Унию, не были выполнены. Сигизмунд употреблял все меры к защите отступников, не допускал в Малороссию послов Патриарха Константинопольского, и запретил строить православные храмы. Покровители Унии присвоивали себе знатнейшие монастыри и церкви приходские, остальные запечатывали, ловили и мучили священников; народ собирался на молитву, в шалаши, на выгонах построенные, но и оттуда его разгоняли. Только Епископы Львовский и Перемышльский снабжали их требами церковными, и, тайно приезжавшие чрез Молдавию в Малороссию, Епископы Греческие, участвовали иногда в рукоположении православных священников. Тогда же отступники написали следующее софистическое окружное послание:

«Ревнующие о правоверии, мы, отцы Церкви Русския, изволением Св. Духа в Бресте собравшиеся, судя и разсудя смутное состояние ныне Иераршества Греческого, с нами единоверного, и на трудное наше в требах церковных с оным сношение, препинаемое дальностию и злыми наветами варваров, ту водворившихся, якоже известно целому свету, как все Греческие и Иерусалимские Патриархи, народы и церкви подпали с давних лет под иго неверных басурман Турков, и от них вводятся в невольный тот народ Агарянские обычаи, христианству противные, да и самое Богослужение и обряды христианские насилуются от тех проклятых иноплеменников частьгаи прещениями и озлоблениями, от чего не слышно уже у них трезвонов церковных, воззывающих христиан на молитву, не совершаются торжественные шествия, украшающие обряды и служение христианства. А московское христианство, бывши нам теж единоверными, заразилось с давних лет расколом стриголыщины, от жидов произшедшим, и ересью, недавно внесенною от Армянского мниха Мартина, в Константинополе осужденного и в Киеве всенародно сожженного; а по сему недовлеет нам православным сущим и общения с таковыми косными народами имети. Итак изволением Святого Духа и нашим, святых отцев, последуя многим нашей религии христианам Италианским, Венецианским, Иллирическим и Греческим соединиться по прежнему[1] с церковью Римскою Католическою…. с которою наша религия и была чрез многие веки в совершенном единстве и согласии, но отторгнута наветом строптивого Константинопольского Патриарха Фотия без слушных причин, але по его тщеславию и за то видимы суть кары Божии на Греки и на их Церковь[2] Чрез то воззываем вас всех, отцев Церкви Русской, возлюбленную братию нашу о Христе, и вас, к чада духовные, православных мирян, соединиться к нашему единомыслию и приложится к церкви прежней нашей Вселенской Римской, идеже все Апостолы, главнейшие из них, Петр Святый, живот свой за нее положили. А преемник его, Святейший Папа, ныне со славою владычествует, егоже чтут вси Царие и Владыки, и все единодушно ему раболепствуют. И его Святейшее благословение и на вас, православные Христиане, буди и буди.»

Это послание было обнародовано во всех церквах и селениях, напечатаны были особые воззвания к народу, склонявшие его к послушанию властям, действующим будто бы по воле Божией, на пользу народу телесную и душевную. Анафемы гремели на ослушников. Российское Духовенство переменило антиминсы и требники, выдумывались новые обряды на прославление Папы. Польския войска, по повелениям Короля и Магнатов, принуждали народ преклонять колена и бить себя в грудь, а при чтении Символа веры произносить известное речение о Св. Духе, угрожая рубить саблями неповиновавшихся. «Но сия,» говорит летопись, «но сия вся только начало болезнем бе.»
ГЛАВА VI. ПАВЕЛ НАЛИВАЙКО
Избрание Гетмана. Грамота к Сигизмунду. Коварство Сигизмундово. Гетманский Универсал. Война с Поляками. Битва под Чигирином. Очищение Малороссии от Униатов. Сожжение Слуцка и Могилева. Мир при Лубнах на Солонице. Депутация к Королю. Гетман едет в Варшаву. Вероломство Поляков. Казнь Гетмана и Депутатов. Приговор целому народу. Ужасные бедствия Малороссиян. Заключение.

Напрасно Польские Магнаты желали не допустить Малороссиян к избранию предводителя; видя, что Черкаск занят гарнизоном и штатами Гетмана Коронного, чины и козаки собрались в Чигирине; основываясь на правах и привилегиях Королевских и на договорных статьях, и по долгих похождениях единогласно избрали в Гетманы из Генеральных Асаулов Павла Наливайку.
1596.
Депутаты и Полковник Лобода повезли от него к Королю следующую грамоту:

«Народ Русский, соединенный прежде с Княжеством Литовским, а потом с Королевством Польским, не был никогда ими завоеван и не рабствовал; но как союзный и единоплеменный, от единого корня Славянского или Сарматского произшедший, добровольно соединился на одинаких и равных с ним правах и преимуществах, договорами и пактами торжественно утвержденных, а протекция и хранение тех договоров и пактов и самое состояние народа вверены Вам Помазанникам Божиим, Светлейшим Королям Полским, якоже и Вашему Королевскому Величеству, клявшимся в том при коронации пред самым Богом, держащим в деснице вселенную и ее Царей и царства. Сей народ в нуждах и пособиях общих соединенной нации ознаменовал себя всемерною и помощию и единомыслием союзным и братерским, а воинство Русское прославило Польшу и удивило вселенную мужественными подвигами в бранях, в обороне и разширении державы Польской; а кто устоял из соседствующих держав противу ратников Русских и их ополчения? Загляни, найяснейший Король, в хроники отечественные; и они досведчут тое. Вопроси старцев своих, и рекут тебе, колико потоков пролито крови ратников Русских и коликия тысячи и тьмы воинов Русских пали под острием меча на ратных полях за интересы ее. Но враг ненавидяй добра, от ада изшедший, возмутил священную оную народов едность, на погибель обоюдную. Вельможи Польския, сии Магнаты правления, завиствуя маеткам нашим, потом и кровию стежанными и наущаемы духовенством, завше мешающимися в дела мирские, до них неналежные, подвели Найяснейшего Короля нашего Пана и отца милостивого, лишит нас выбора Гетмана на место покойного Косинского, недавно потраченного самым неправедным, постыдным и варварским образом, а народ смутили начальным обращением[3] его к Унии; при таковых от Магнатства и Духовенства чинимых нам и народу утисках и фрасунках не поступили еднак мы ни на что законопреступное и враждебное, а избравши себе Гетмана по правам и привилегиям нашим., повергаем его и самых себя Милостивейшему покрову и просим найуниженнейше Монаршего респекту и подтверждения прав наших и выбора, а мы завше готовы есьмы проливать кровь нашу за честь и славу Вашего Величества и всей нации.»

По прочтении этой грамоты Король изъявил удивление: он показывал полное неведение о таких поступках Польского министерства; обещал Лободе на первом Сейму стараться уничтожить замыслы Магнатов и Духовенства. Впрочем не отвечал письменно на Гетманское представление, а только словесно приказал Гетману и козакам вести себя с войсками Польскими мирно и дружелюбно.

Гетман универсалом объявил во всех городах и поветах, что он от народа и по Королевскому соизволению избран в Гетманы, принял булаву и повелевает чинам, войску и народу, не предпринимать ничего враждебного против Польских войск, по городам расположенных, пока придет наконец Королевское повеление о их выводе. Чтоже касается до Унии, чтоб каждый вел себя спокойно, следуя своей совести. В тоже время известил он о своем Гетманстве и Гетмана Коронного.

Но буйные Магнаты не разсудили продолжать мирного времени, и едва Гетманские чиновники отправились для обнародования универсала, как начали приходить из городов и поветов известия, что товарищество поругано и избито Поляками, что в Черкассах и в Белой церкве собираются войска Польские.

Наливайко созвал и свои войска в Чигирин, расположился над Тясминем и укрепил лагерь окопами и артиллериею и стал ждать, чтоб Поляки первые вступили в бой. Вскоре они появились под начальством Коронного Гетмана Жолкевского. Наливайко выставил на возвышении три белые хоругви с крестами и с вышитыми надписями «мир христианству, а на зачинщика Бог и Его крест.» Поляки насупротив тех знамен выставили три виселицы с повешенными на них Малороссийскими старшинами: Богуном Войновичем и Сутыгою, а над ним надпись: «Кара Бунтовцов. «Поляки начали приступать к стану козацкому. Малороссийский Гетман отобрал часть лучшего войска своего и учредил засаду; во время пальбы из ружей и пушек он воспользовался густотою дыма, вывел из засады отборную дружину свою, вступил с нею в центр Польской армии: в тоже время козаки двинулись из стану, неприятели были поставлены между двух огней: они смешались; началось страшное между ними поражение; оно продолжалось более семи часов. Малороссияне сражались вокруг висящих на виселицах единоверцев своих, до того ожесточились и разсвирепели, что, не внимая о пощаде, добивали раненых; бросавшихся в реку вытаскивали арканами и дорезывали; спасались из Поляков только те, у которых были лучшие кони, говорят летопись, и козаки, по словам ее, накарбовали на карбах своих 17,330 убитых Поляков; стащив к виселицам эту огромную груду мертвецов, они там их прикидали землею, и потом, сняв тела Старшин своих, с торжеством погребли их в Чигиринском Преображенском соборе; на сих гробницах Гетман вырезал надпись о их неповинном страдании и мученической смерти за веру и родину.

Тогда Наливайко разделил свои войска; одну часть отправил в города Днепровские под начальством Полковника Лободы, и дал повеление выгнать оттуда всех Поляков и все Униатское Духовенство до единого, с другою частию пошел между Днепром и Днестром; дорогою побеждая Поляков во всех стычках, разбивая наголову и разгоняя их, получая в добычу их обозы и военные снаряды, он очистил Малороссию от врагов и Униатства, сжег Могилев на Днестре и Слуцк, оба города Малороссийские, но которых очистить от неприятеля он не мог иначе; Поляки в них были выбиты до последнего, и весь подвиг совершен был в три месяца с половиною.

Наконец Гетман соединился, с Лободою над рекою Случью, при Лубнах, на Солонице; Гетманы Коронный и Польский там уже стояли станом, укрепленным окопами и полисадами; козаки начали приступ, который продолжался четыре дня, и уже передние укрепления были опрокинуты, когда Королевский гонец явился к сражающимся. Король велел прекратить вражду и брань, всем трем Гетманам составить трактат на вечный мир и утверждение прав Малороссийских и в лице обоих войск подписался и утвердить присягою. Сам же Король с Сеймом, даруя войску и народу Русским всепрощение, и забывая все прошедшее, подтверждал на времена вечные все пакты и привилегии. Повеление было исполнено, война была кончена, войска с взаимною, но тайною злобою разошлись.

Возвратясь в Чигирин, Гетман занялся устройством и порядком в поветах и возобновлением городов и сел, войною разрушенных, и поправкою церквей; прихожане отдохнули от рабства и угнетений священников полукатолических. Ими порабощенные 15 Домов, с которыми обращались они как с рабами, освобождены были от невольничества. Платежи за сорокоусты, суботники и венчание были облегчены, еднанье попов ослабело, многие из духовных отстали действительно от Униатской ереси, другие притворились православными, народ стал отдыхать.

Во времена прежнего благоустройства Малороссии всегда посыланы бывали Депутаты в Варшаву на Главный Сейм. Их отправлялось четыре от Воеводств, три от войска и уряда Гетманского, да от городов и посполитства пять. Время таковой Депутации приближалось, и быть войсковыми Депутатами жребий выпал Полковнику Лободе, Судье Полковому Федору Мазепе и Сотнику Киевскому Якову Кизиму; между тем и сам Гетман вздумал ехать с ними, чтоб засвидетельствовать перед Королем покорность верноподданническую. Но едва они явились в Варшаву, как в первую ж ночь их схватили под стражу и ввергли в подземную темницу. Ни днем ни ночью не давая отдыха Гетману, стража пробуждала его обухом секиры, а на третий день и он и три Депутата его были выведены на площадь, посажены в медного быка и сожжены малым огнем. Несколько часов были слышны вопли и стон страдальцев, говорит наша летопись.
1597.
Это неслыханное злодеяние, которым устав природы и долг чести, и законы разсудка и политики, были потрясены и варварски опрокинуты; это злодеяние, в котором безчеловечие и вероломство перешагнуло за последнюю грань, какую могло когда-либо указать себе воображение человека, омерзительно безчестного; это злодеяние не могло быть оправдано даже и современными соотечественниками гонителей; наша летопись приводит нам следующее суждение тогдашних Польских историков: «Миссия духовенства Римского, змыслив произвесть в Русской земле реформу религии для единства с своею, слишком поспешила совершить ее так нагло и так отважно в народе грубом и всегда воинствующем, а Министерство правительственное, стремясь на Старосства и маентки урядников Русских, и того больше ошибок наделало; оно давши Амнистию первому затяжци Козацкому Наливайку и его сообщникам, в торжественных с ними трактатах, клятвами утвержденных и духовенством не право разрешенных, наконец забравши фортельно на Сейме национальном всеми народами за святость чтимым, потратило их самом варварским образом, против чести, совести и всех прав народных, и вместо того, чтобы врачевать болезнь народную, больше ее язвы растравили.»

Король был безсилен противу буйства, кровожадности и сребролюбия Магнатов и Римского Духовенства; он не мог остановить беззаконных порывов шляхетства своего; и эти гонения за веру, эти насилия отторгнули наконец от Государства Польского народ сильный, непобежденный, а добровольно к Королевству присоединившийся; они сами погубили и себя и свое отечество и с смертию Наливайки начались неслыханные бедствия Малороссии. Вельможи Польские объявили на Сейме приговор на всю Малороссию; в нем весь народ Русский провозглашен: отступным, вероломным, бунтующим, осужденным в рабство, преследование и всемерное гонение.

«Следствием сего Нероновского приговора», говорит красноречивая наша летопись, «было отлучение навсегда Депутатов русских от Сейма «народного, всего рыцарства от выборов и должностей Правительственных и судебных; отбор Староств, деревень и других ранговых имений от всех чиновников и урядников Русских, и самих их уничтожение. Рыцарство Русское названо Хлопами; народ, отвергавший Унию, Схизматиками; во все Правительственные и судебные уряды и Малороссийские посланы Поляки с многочисленными штатами. Города заняты Польскими гарнизонами, селения-их же войсками; им дана власть все тое делать народу Русскому, что сами схотят и придумают, а они исполняли наказ сей с лихвою. И что только смыслить может самовольное, надменное и пьяное человечество, делали то над несчастным народом Русским без угрызения совести. Грабительство, насилование женщин и самых детей, побои, мучительства и убийства превзошли меру самых непросвещенных варваров. Они, не почитая, а называя народ невольниками или ясиром Польским, все его имение признавали своим; собравшихся же вместе несколько человек для обыкновенных хозяйственных работ или празденства, тотчас с боями разгоняли и о разговорах их пытками истязывали, запрещая всегда собираться и разговаривать вместе. Церкви Русские силою или гвалтом всегда обращали на Унию. Духовенство Римское, разъезжавши с триумфом по Малороссии для подсмотру и понуждения к Униатству, вожено было от церкви до церкви людьми, запряженными в их длинные повозки по двадцати человек и более в цуг; на прислуги сему Духовенству выбираемы были Поляками самые краснейшие из девиц Русских. Церкви несоглашавшихся на Унию прихожан отданы жидам в аренду, и положена в оных за всякую отправу денежная плата от одного до пяти талеров, а за крещение младенцев и за похороны мертвых от одного до пяти злотых; жиды, яко непримиримые враги христианства, сии вселенские побродяги, и притчи в человечестве, с восхищением принялись за так надежное для них скверноприбыточество и тотчас ключи церковные и веревки колокольные отобрали к себе в корчмы. При всякой требе Христианской идти к жиду, торжиться с ним, и по важности отправы заплатить за нее и выпросить ключи; «а жид притом насмеявшись довольно Богослужению Христианскому и перехуливши все христианами чинимое, называя его языческим или Гойским, приказывал ктитору возвращать ему ключи, с клятвою, что ничего в запас не отправлено.»

Так говорит Летопись наша о страдальчестве Малороссии. Слабейшие духом, пристрастные более к собственности и к удобствам жизненным, нежели к вере и отечеству, многие наши чиновники земские и военные побоялись лишиться мест, а еще более своих ранговых имений; этот страх заставил их изменить вере и родине, и действуя подлогами, происками и подкупом на Вельмож Польских и на Духовенство Римское, они приобрели приязнь врагов наших, соединились родством и узами брачными с Дворянством Польским, отреклись от имени Русского, изуродовали свои древние Фамилии, приняли Унию, а наконец и Римскокатоличество. Так приводит в пример Преосвященный Кониский Чаплину, Ходуна, Бурку, «начавших пришикивать «и превратившихся в Чаплинского, Холодневского, Бурковского.

Войско Малороссийское было ослаблено; полки козаков регистровых разрушились в последнюю борьбу с Поляками; претерпев значительную убыль в людях, они не были дополняемы: всякое им вспомоществование от скарбу и куреней было запрещено; без военной дисциплины и без устава явились в полки Малороссийские чиновники Запорожские; в Запорожскую Сечь удалились почти все наши Охочекомоннне, в особенности неженатые. Пограничные курени, иные обрадовались ласкательством от Поляков, иные, с отчаяния, взяли пример с Чаплинских и Ходневских, с Чернецких, Киселей и Комаров, превратились в Поляков и составили околицы шляхетские. Регистровые козаки остались без вождей без начальников. Гетманщина была на краю гибели.

Так сильная, могущественная в то время Польша шла быстрыми шагами к разрушению своей самобытности; так Сигизмунд, имея уже за собою Малороссию и Литву, мог бы еще более усилить державу, но буйством Вельмож, собственною слабостью, пронырством и алчностию Римскаго духовенства, наконец не добросовестною политикою и нескончаемым вероломством, погубил народ свой и бурных, на Сеймах хвастливых, не всегда готовых к битвам, но всегда готовых к возстаниям и предательствам, Магнатов своих.

Известно каждому как, не открытою и благородною бранью, но коварно подкапывая Россию, тогдашняя, едва не безначальственная Польша наделила ее Самозванцами; как нахальство ее вождей и войска, преступив все границы возможные, открылось в полной и безобразной наготе своей, когда рззстриге продав дочь свою один из знатнейших Польских сановников, отправил ее в Москву на вполне заслуженное поругание, когда другие вожди, набрав не храбрых воинов, но толпы бродяг и отверженцев, нахлынули на Русь не воевать, а бражничать, неистовствовать и юродствовать.

В продолжении такого гонения Запорожцы были оставлены в покое Поляками, под предводительством Кушки. Они воевали с Валахским Князем Михаилом и помогли Королю доставить Польскому подданному Могиле, изгнанному Михаилом, Господарство Молдавское; участвовали в войне Поляков против Шведов, разъездами, набегами и грабежем в Лифляндии. Будучи полезны Польше, они получили за то от Сигизмунда прощение и подтверждение преимуществ.

Однакож Малороссия недолго оставалась без Вождя, собственно у себя дома избранного. Хотя некоторые полки и согласились повиноваться Гетману Коронному, но большая часть из них, согласно с Запорожьем, избрала Гетманом человека, великого духом, храброго, пылкого, малоречивого, врага роскоши, иногда жестокого и неистового, иногда неумеренного в чувственных наслаждениях, но страшного для врагов Малороссии, страшного для Турков, страшного для Поляков и страшного для Русских. Таков был Генеральный Обозный Петр Конашевич Сагайдачный «що проминяв жинку на тютюн и люльку, необачный.»
ГЛАВА VII. ПЕТР КОНАШЕВИЧ-САГАЙДАЧНЫЙ
Новый титул Гетманский. Русские Самозванцы. Истребление Новгорода-Северска. Гибель Прилук. Козаки в России. Отважность Запорожца в Туле. Постановление Сейма против Козав. Сагайдачный в Крыму. Кушка и Бородавка. Закон об искоренении Козаков. Война с Турциею. Битва над Днестром. Битва при Галаце. Кошевой Дурдыло. Пабег Крымцев. Битва на Самаре;. Сагайдачный под Москвою. Разбитие Татар у Перекопа. Атаман Одыпец Послом к Царю. Битва у Хотина. Вероломство Поляков. Ропот между Козаками. Сагайдачный устроивает церкви и монастыри. Постригается. Кончина его. Малороссийские города. Кн. Острожский. Заключение.

Приняв булаву из рук народа и войска и чинов Сагайдачный назвал себя Гетманом обеих сторон Днепра и войска Запорожского; его примеру последовали Полковники и Сотники, и козаки Малороссийские стали без разбора называться Запорожцами. Это название как бы отличало полки, преданные Гетману и отечеству, от преданных Магнатам и Польше. Он сблизил Запорожье с Гетманщиною; отдаленные от селений и городов, эти вольные сыны Малороссии, укрываясь за Днепровскими порогами, были чужды выбору Гетмана, которого однакож чтили «Батьком. «Но ныне сблизились они с своими старшими братьями, избрали для всех одного Главу и это было благом для нашей родины в ее бедствиях: защищенные от Польского насилия рекою, тростниками и неприступностью островов своих, Запорожцы могли вернее и легче оберегать права и свободу общего отечества.

В его-то Гетманство Король Сигизмунд и Магнаты его наводнили Россию самозванцами. Эта борьба подлога с правотою имела сильное влияние и на Малороссию. Первым поприщем ее были Киев, Чернигов, Почеп, Новгород-Северский и весь север Малороссии.

Самозванец еще в 1602 году, прожив несколько времени в Новгород-Северском Спасском монастыре, уехал в Киев, оставя в Архимандричьей келье записку следующего содержания: «Аз есмь Царевич Димитрий, сын Царя Иоанна; и как буду на престоле отца моего, и я тебя пожалую за то, что покоил меня у себя в обители.»
1602.
В Киеве Воевода Князь Василий Острожский принял его ласково, но когда по жалобам монахов, Острожский велел отправить его в Спасский Древлянский монастырь, он бежал в Польшу, где с помощию Вишневецкого, Мнишка и других Магнатов, был принят Королем Сигизмундом как Царевич, обещал возвратить Польше Смоленск и всю Северную Малороссию, получил войско и выступил в поход. В Киеве присоединились к нему Козаки Малороссийские, и армия разделилась на два отряда, из которых один пошел по Десне, другой к Белугороду. Черниговцы выдали ему без бою воевод своих: Кн. Ив. Андр. Татева, Кн. Петра Мих. Шаховского и Гаврилу Коркодинова.
1603.
15 Август 1604.
26 Ноября.
Еще не вовсе отторгшись от Польши, чистосердечно принимая Лжедимитрия за Царя истинного, козаки по всему должны были возстать на Россию: то была воля Королевская и дело, как им оно казалось, справедливое. Итак отряды наших Малороссиян, по желанию Отрепьева, двинулись к Путивлю; дорогою встретили они троюродного Царского брата, Окольничего Степана Степановича Годунова побили почти всю свиту его, остальных взяли в плен и лишь нескольких пленников отправили в Москву к Борису с вестию, что они скоро придут к нему сами с лжецаревичем Димитрием, а Окольничий едва мог спастись бегством.

Без всякого препятствия дошел Самозванец до Новгорода-Северского, но уже увидел на горах Новгородских, по дороге Черниговской, Русский стан, под предводительством Князей Мстиславского и Телятевского. В Новгороде были воеводами Князь Никита Романович Трубецкой и Петр Федорович Басманов. От времен Епископа Лежайского и Протопопа Тишинского, поруганных за православие в Бресте, на соборе, граждане Новгородские и все тамошние жители питали ненависть к униатству. Здесь они были оскорблены Поляками: у них были отняты два монастыря притиву замка: мужеский Успенский, и на Ярославле горе, девичий Покровский; первый обращен был в кляштор Базилианский, второй в кляштор Доминиканский; оттуда-то происходят и нынешние имена урочищ: Кляштор и Слободы Домоткановой. Итак граждане не только не мешали Русским войскам придвинуться к городу, но оказывали им всякие пособия в продовольствии.

Калиновский начальствовал над Поляками, Полковник Северский Заруцкий был от Короля назначен Наказным Гетманом над войсками козацкими. Приблизясь к Новгороду, они стали при соленом озере, у вершин глубоких, обширных и лесистых рвов, проведенных вокруг Новгорода и некогда водою наполненных. Правый из них назывался Ладийскою пристанью, по ладьям, которые вплывали в него, покуда он не осушился; левый, Ярославским потоком, по протяжению его у горы Ярославли. В первые дни были перепалки и попытки с обеих сторон. Увлеченный хитростью в город, в его улицах Лжедимитрий потерял 4000 человек, но это его не отвратило от осады, и наконец он решился вступить в открытый бой.
Декабря 21.
Малороссийская пехота скрылась во рвах, и на разсвете Поляки ударили на стан Московский; Самозванец одел передовые войска свои в медвежьи и бараньи кожи, наизворот, и прикрыл ими же коней, своих. Русская конница начала торопиться и биться, завязался бой: Поляки вломились в Русский стан, и по долговременном с обеих сторон кровопролитии, выбили войска Московские из стану и погнали их по скату гор к Десне; тут, пользуясь оврагами и зарослями, часть бегущего войска ушла вверх по течению, до местечка Гремяча, а там переправилась чрез Десну; другая же часть вбежала в Новгород и заперла за собою ворота; Кн. Мстиславский был ранен, Кн. Дмитрий Иванович Шуйский был убит.

Поляки приступили к городу и начали осаду, а Малороссияне отступили с Заруцким к монастырю Преображенскому, и послали к градоначальнику Березовскому и к гражданам, уговаривая их объявить военнопленными Москвитян, ворвавшихся в город, а ворота отворить; но во время этих переговоров Москвитяне вышли к реке, в Нижние ворота, и переправились на луговую сторону.

Тогда выбив ворота, Поляки вломились в город; отыскивая Русских начали убивать всех им встречавшихся; сведав, что Русские вышли из города, всю злобу свою обратили на граждан. Убийство было всеобщее: не щадили ни возраста, ни пола; граждане, обезоруженные, крестились только перед смертию неминуемою; напрасны были мольбы их к убийцам; без угрызений совести, и без пощады насилуя жен и дев, Поляки резали их; младенцев, ползавших в крови матерей своих, подымали на копья, или схватив за ноги, разбивали им головы о стены. Несколько граждан убежало в замок, стоявший на горе, окруженный рвами самородными; он считался неприступным. Но как он был не в оборонительном состояния, то Поляки вошли в него без сопротивления, и спасавшихся в нем вырезали до последнего. Наконец разграбили церкви, домы, и зажгли город со всех сторон; после того много лет оставался Новгород в запустении, а окрестный народ с тех пор ездил на торги обыкновенно в Путивль; почему и ныне некоторые дороги и перевоз близ Новгорода называются Путивльскими.

Если, по ненависти к Русским, жилец того времени Паэрле, приписывает Москвитянам такое разорение, то здравый смысл уверяет нас в том, что защищенные гражданами Русские не могли и не имели нужды мстить им за благодеяние, но что закоснелые враги Малороссии были одни действователями в этом страшном душегубстве; к тому ж, не находясь на месте битвы и произшествия, он описывает только слышанное им от его любимцев, утеснителей России и Малороссии. В тоже время Борисово войско разорило город Прилуки, принадлежавший Князю Вишневецкому, и жителей оного, числом до 300, старых, и малых детей и женщин, умертвило без пощады, по словам Мискевича.

Козаков под Новгородом было, по счету Паэрле, 8000 конных, 4000 пеших; от Новогорода пошли они, в глубь России; 500 были отправлены Дмитрием из Путивля под Кромы, где войско Царя Бориса стояло около трех месяцев и держало город в осаде; он не сдавался, но уже начал нуждаться в продовольствии: козаки, среди белого дня, провезли к осажденным съестные припасы на 400 подводах. Они умели пробраться чрез один Русский лагерь, так, что другой того не заметил. А между тем их товарищи в том же году пугали Турцию набегами на ее города, и наконец сожгли и разграбили Варну.
1605.
1605.
В тысяча шесть сот шестом году, в то время, когда одни козаки сражались в Путивле за мнимого Русского Царя, другие овладели на Черном море десятью кораблями Турецкими и смелость, обозначающая так резко их характер, везде являлась в полном блеске своем. Болотпикову и Заруцкому, осажденным Русскими в Туле, нужен был гонец в Польшу. Козак переплыл Упу, проехал чрез стан и съездил туда. Пришли вести из Орды в Варшаву о приготовлениях Татар к новому набегу. Король немедленно отправил войско в Украину; пока оно расположилось станом между Винницею и Немеровым, под Ободнею, Запорожцы ворвались уже в Орду, вконец разорили Очаков и Перекоп, и успели возвратиться с добычею, преследуемые только жалобами Султанскими. И за то, в знак благодарности к ним, Правительство Польское приняло новые меры к их угнетению. Оно особенным постановлением запретило, исключая чрезвычайной крайности, набирать козаков в службу Королевскую.
1606.
1607.
1609.
Однакож такие строгие постановления Сеймов не имели никакого действия на Сагайдачного. В то время, как под предводительством Кн. Романа Рожинского, часть Малороссийских козаков участвовала в осаде Смоленска, в обложении Москвы, во взятии Белой, Сагайдачный действовал противу Магометан.

Сведав, что Крымцы, пользуясь замешательствами в Малороссии, сделали набег в пограничные селения и угнали на полуостров множество пленников, он с пешим войском отправился на Запорожских лодках в Черное море; там одна половина войска поплыла к Кафе, а другая с Гетманом вышла на берег, в пристани Сербулатской; мимо Кафских гор, она прошла к тому же городу и, приступив от гор и от моря, Гетман взял его штурмом. Пленники, в нем найденные, были освобождены и забраны войском; жители выбиты до последнего и город разграблен и сожжен. Гетман прошел горами к Козлову, сжег и его предместья; жители, скрывавшиеся в крепости, просили пощады и привели к Гетману всех Христиан, содержимых в неволе, с великими дарами. Окончив так счастливо поход, Сагайдачннй возвратился в Малороссию с множеством пленников и с богатою добычею.
1612.
В опровержение Гетманства его, и чтоб вселить вражду и междоусобие в войско Малороссийское, Поляки, с приверженными к ним полками, выбрали Гетманом Демьяна Кушку. Прославивший себя, как мы видели, еще во времена Наливайки, он вздумал заслужить общее уважение походом в Бессарабию, для освобождения невольников Христиан, уведенных Татарами от границ Подолии; но приблизясь к Аккерману, был атакован Турками и Татарами, взят в плев и убит. На место его Поляки избрали нашего Старшину Бородавку; Сагайдачный поймал его, разъезжающего по Малороссии для возмущений, предал военному суду и, как самозванца и народного возмутителя, разстрелял.

Поляки издали закон об искоренении козаков, с предоставлением Коронным Гетманам прав, поступать с ниши, «ако» государственными злодеями.
1612.
Гетман со славою приехал в столицу, а козаки, не внимая угрозам Поляков, продолжали свою борьбу с Магометанами; они продолжали опустошать берега Черного моря, истребили Турецкую флотилию, состоявшую из 6 галер и 20 легких судов, сожгли арсенал Требизондский, Синоп превратили в пепел, и в то время, когда Головченко воевал в Великой России, Голуб наводил ужас на малую Азию.
1614.
1615.
Подвиги Сагайдачного заставили Поляков образумиться. Скиндер Паша явился на границах Польши с 80,000 Турков; Правительство перестало не признавать его Гетманом.

Забрав в команду свою все войска Малороссийские, и имея от Сигизмунда повеление, Сагайдачный отправился вместе с войсками Польскими против Турков, в Буковину, и встретил их над Днестром. Тут повел он на них Фальшивую атаку с одними легкими войсками, пехоту построил, со всею конницею и артиллериею, на двух возвышенностях, закрытых зарослями. Турки запальчиво, в полном жару и разстройстве, погнали; легкие войска эти подавались назад, отделывались перестрелками и кружили перед ними обыкновенными маяками, наконец завели их в свою средину, между возвышенностей и кустарников: тогда сделав с двух сторон пушечные и ружейные залпы, положили Турков целыми тысячами; конница обхватила врагов с боков и с тылу, смешала их и разстроила так, что метаясь в безпамятстве то в ту, то в другую сторону, они были перебиты и переколоты, а спаслись одни бросавшие оружие свое и знамена на землю, и пустившиеся в овраг, где, легши на землю, просили пощады. Победителям достались в добычу: вся Турецкая артиллерия, весь их обоз с запасами, все вооружение обобранное с живых и мертвых; мертвецов Турецких сочтено 9715 человек, в плен взято более тысячи, а в том числе семь Пашей и семнадцать чиновников, да убежало из обозу, в овраги и заросли, более тысячи.
1616.
Гетман отправил пленников и тягости в Каменец-Подольский, для препровождения в дальнейшее оттоль назначение, потом продолжал свой поход между Молдавии и Валахии, преследуя Турков, которых встретив несколько отрядов, разбил на походе и обратил в бегство с великими потерями. Наконец, при Галаце, сблизился с главною Турецкою армиею, под командою Сераскира Паши Силистрийского Тапал-Ислама. Обозрев позицию, укрепив свой стан артиллериею и окопами, он ожидал нападения со стороны Турков; но видя, что Дунаем приходят на судах свежие войска к Туркам на подкрепление, решился немедленно атаковать стан Турецкий, и в одно утро, на заре, выступив из окопов, построил пехоту в две колонны, прикрыл ее конницею и повел на неприятеля, примыкавшего тылом и одним Флангом к реке и к предместию. Первый Турецкий залп был направлен на конницу Гетманскую, которая и потерпела от него значительную потерю в лошадях; но вслед за тем выстрелом, конница разделилась в стороны, а пехота колонною спустилась к реке, и обошед у самого берега Фланговую батарею Турецкую, ввалилась в стан Турецкий и в предместие, не дав Туркам зарядить снова пушки.

Сделав выстрел, эта колонна вступила в рукопашный бой, а другая между тем проползла ползком на окопы Турецкие и, произведя ружейный залп на Турков, их защищавших, устремилась на них с копями. Конница в это время делала натиски с других сторон стана Турецкого, развлекая силы их во все стороны.

По долгом кровопролитии, Турки были наконец опрокинуты и побежали в город. Обстрелявшись ружьями и пистолетами, они не могли их наскоро вновь заряжать, а козаки поражали их пиками, против которых не возможно было оборонятся саблями и кинжалами.

Погоня за Турками запрещена была козакам далее замка и реки, но они получили в добычу все, что было в стане Турецком, со множеством богатств, орудий и запасов. Наконец подвезена была к замку тяжелая артиллерия, начата была пальба, Турки бросились на суда, переправились чрез Дунай и оставили город с одними жителями, которым, как Христианам, козаки не причинили никакого зла.

Оставя Галацы, Сагайдачный направил было путь свой в Бессарабию, но подоспевший к нему гонец, из Варшавы, привез от Короля повеление, чтоб он возвратился в свои границы, а Турков оставил бы в покое, потому что их правительство учинило с Польшею перемирие и соглашается на вечный мир.

Приближаясь к границам, Гетман отпустил от себя войска Польские и, продолжая поход в Малороссию, встретил при реке Буге другого гонца из Сечи Запорожской. Кошевой Дурдило уведомлял чрез него, что Татары Крымские, пользуясь заграничною отлучкою Гетмана, прошли своими станами за реку Самару, на грабеж, в восточную Малороссию. Тогда Гетман оставил пехоту свою следовать обыкновенным путем в ее жилища, а к Днестру поспешил ускоренным маршем; сделав переправу, он расположился в лугах Днепровских, близ устья Конских вод; оттуда посылал он к Самаре частые разъезды, для разведывания о возвращении Татар из Малороссии.

Чрез несколько дней прискакали к нему разъезжие козаки, и уведомили, что Татаре с «Ясиром превеликим» уже перебираются чрез Самару; при ней будут иметь они ночлег; а за ними гонят множество всякого скота. Гетман с своим войском на всю ночь отправился к Самаре, на заре напал на табор Татарский, обширно расположенный по течению реки, и первый козачий крик, первый выстрел, произведенный из ружьев и пушек, разогнал верховых Татарских лошадей, а самих Татар привел в робость и обезоружил. Они шатались по табору, не зная что делать. Козаки, проходя лавою чрез весь лагерь, кололи и рубили их почти без всякой обороны. Обоего пола пленники, увидя неожиданную помощь, один другого развязывали и принимались в свою очередь резать хищников с самою злобною жестокостью. Копья и сабли Татарские, уставленные на ночь в кучи, были для них готовым оружием, и Татары от собственного оружия погибали тысячами. Так были истреблены они до последнего, и ни одного не осталось из них, кто б возвестил в Крыму о их гибели. Весь табор Татарский, со всем тем, что они ни имели, достался в добычу победителям, и несколько тысяч обоего пола пленников Малороссийских не только были освобождены, но наделены лошадьми и вещами Татарскими.

Поляки, для успокоения обиженной Порты, возвратили ей Хотин и разорили построенные вновь на Днестре два города козацкие.

И в то время, когда отряды наши тревожили Порту, тешась над ее городами и селами, вдруг Сагайдачный, страшный умом, силою и храбростию, обратил месть свою на Россию.
1618.
Тщетно, ложно преданные отечеству, люди хотят опозорить имя человека великого, за ужас, им наведенный на Москвитян; они забывают, что Конашевич Сагайдачный был Гетман независимый и союзник Польши. Коль скоро Король отдал Малороссии права, от века утвержденные и равные Литовским и Польским, тогда уже Малороссия обязана была идти за Литву и Польшу против России, справедлива ли, или беззаконна была эта война. Присылку литавров и знамен козакам, а Гетману булавы от Польского Правительства, Сагайдачный не мог считать необходимостью: без этого подтверждения его на Гетманстве, он носил булаву свою двадцать лет; а уплата Поляками 20,000 гульденов козакам, не есть подкуп. Польша обязана была платить козакам, так как и всей шляхте в походах, а Гетман, называясь и будучи отцом козаков своих, конечно должен был истребовать от Правительства жалованье. Но он по условиям и по совести обязан был идти за Польшу на Россию.

И так Сагайдачный с 20,000 козаков двинулся к Москве, взял город Ливны. Воевода тамошний Кн. Никита Черкасский был полонен, товарищ его Петр Данилов убит в сражении. От Ливен Гетман подошел к Ельцу; Воевода Андрей Полев храбро защищал город, ему вверенный, но, понадеясь на силы свои, вышел из города со всем войском своим и вступил в бой с Гетманом. Гетман разгромил это войско; самого Воеводу и находившихся в Ельце Посланников Царских к Хану Крымскому, Степана Хрущова и Бредихина, взял в плен; Татар, найденных в городе, вырезал, и Русские подарки к Хану, ценою в 10,000 рублей, взял на козаков. Из Ельца, со всеми пленными Боярами, выступил далее в поход.

Царь велел Кн. Пожарскому идти против Гетмана. Знаменитый Полководец и спаситель отечества пришел в Серпухов; укрепив его, готовился уже сразиться с Гетманом, но впал в тяжкую болезнь; может быть сама судьба оберегла главу добродетельного героя и любимца своего; не знаем, что б случилось, если б Сагайдачный и Кн. Дмитрий Михайлович увиделись на открытом поле; но известно, что вместо Кн. Пожарского принял начальство над войском Кн. Волконский, и не мог противустоять Гетману; в виду всего войска, Сагайдачный перешел чрез Оку, и в то время, когда Кн. Волконский отступил к Коломне, будто бы для охранения ее от неприятеля, Гетман поворотил на дорогу Каширскую и стал у Донского монастыря.

Войско, бывшее в Москве, испуганное приходом Гетмана, взволновалось: «воины приходяху к Бояром с большим шумом, и указываху, чего сами не знаху; едва Бог утоли толикое волнение без крови.» Когда утихло такое смятение в войске, Царь приказал военачальникам вступить в бой с козаками. Сагайдачный выехал из стана, Гетманскою булавою сбил с коня Полководца Русского, Бутурлина, и тут же добил.

Войско объялось страхом, обратилось в бегство, а Гетман пошел мимо Москвы к лагерю Королевича Владислава, расположенному по дороге Звенигородской: 23 Сентября они соединились и определили осадить Москву.
1618.Сентября 23.
План, ими составленный для взятия города, на кануне Покрова, был весьма верный. «Хотя Царь и Бояре приняли все возможные меры против столь сильных и опасных врагов, но вероятно не успели бы в этом, если бы провидение не поколебало ум двух Французских Инженеров, находившихся в тайном совете. Они ушли в Москву и передали Царю весь план атаки.» Это подлинные слова одного из Русских историков.

Прикрепя петарду к Арбатским воротам, осаждающие взорвали их и рванулись в город, но Окольничий Никита Годунов отстоял Москву; Гетман и Владислав отступили с значительною потерею, а Царь во славу этой битвы и в возблагодарение Богу построил в селе Рубцове церковь Покрова Богородицы, и село переименовал Покровским. Тогда Сагайдачный раззорил уезд Серпуховский и стал под Калугою; но как Польша заключила мир с Россиею, то Гетман оттуда возвратился в Малороссию и, как бы в знак примирения, отпустил 300 козаков своих служитьЦарю.
1619.
В следующем году Сагайдачный отправил на помощь к Полякам шесть полков с Генеральным Асаулом Потребичем против Турков; неудачное сражение при местечке Цецор, над Прутом, доказывало, что повелитель козаков с ними не присутствовал. В этой битве был убит Чигиринский Сотник Михайло Хмельницкий. Знаменитый сын его Богдан, при виде отца своего, плававшего в крови, ворвался в ряды Турецкие, но быль окружен, взят в плен и два года томился в неволе. Поляки лишились при Цецоре Канцлера Коронного, великого Гетмана Станислава Жолкевского: голову его воткнутую на копе, с торжеством носили по Константинополю; потом она была выкуплена Поляками и вместе с телом погребена в Жолкеве в Галиции.
1620.
7 Октября.
В тоже время, Запорожцы разбили Татар под Перекопом; козаков было в деле 5000, Крымцев 8000. Гетман отправил к Царю Атамана Петра Одинца с известием об освобождении из оков многих Христиан, томившихся в Орде. Атаман не видел Царя: его принимал и угощал Боярин Наместник Коломенский, освободитель России, Кн. Пожарский «Не оскорбляйтесь», сказал Боярин Атаману и козакам его, «что не видели очей Его Царского Величества. Вы пришли к Москве перед «постом, и в пост у Великаго Государя нашего никакие послы и иноземцы не бывают; а ныне Царское Величество едет молиться по святым местам, и велел вас отпустить.» Но Послы одарены были деньгами, сукнами, лисьими шапками, тафтою; к Гетману была отправлена похвальная грамота, а на войско 300 рублей.
1620.
Март.
Желая отомстить Туркам за поражение Жолкевского, Поляки начали ласкать козаков и Гетмана. Сейм определил войску нашему жалованье и обнародовал Конституцию в пользу угнетаемого униатими духовенства Греко-российского, и потребовал от Козаков присоединения к Коронному Гетману Ходкевичу, для войны с Турками.

Напрасно Диван старался подкупить Сагайдачного он не прельстился цехинам и вывел 30,000 козаков с 28 пушками; у Ходкевича было 34,000 Поляков. Они окопались на ровном месте близ Хотина, двумя отдельными станами, козацким и Польчкими. Явилось Турецкое войско, состоявшее из 400,000 человек, в числе которых, одних Татар 100,000. Началась пальба с обеих сторон; сильнейшие нападения были на стан козацкий: они продолжались несколько часов. Наконец Турки отступили, козаки вышли из шанцов и начали их преследовать; пользуясь темнотою ночи, Сагайдачный ворвался в Турецкий стан, и неминуемо овладел бы им, если б Ходкевич не отказал ему в помощи.
1621.
6 Сентября.
Этот отказ козаки сочли обидою, недостаток в фураже и провианте, охладил их еще более; стал слышен ропот. Гетман известил Польских военачальников о близком возмущении; три депутата были отправлены в стан Сагайдачного; в числе их находился Историк Яков Собеский. Начались уговоры, депутаты старались льстить самолюбию войска Запорожского, обнадеживали его награждением за убытки, Так как Ходкевич умер в Хотине, то вероятно депутаты свалили на него всю вину; наконец именем Королевича Владислава, который находился в лагере и которого козаки любили, а более старанием и уговорами Сагайдачного и Старшин, спокойствие было возстановлено и козаки остались в лагере.
24 Сентября.
Турки до того были раздражены козаками, что за каждую козачью голову платили по 50 червонцев, и Татары нередко, выбрив мертвую голову Польскую по-козацки, продавали ее за козачью. С такою ненавистью они требовали от Поляков казни всех наших Старшин и Сагайдачного! Какое же было удивление Гетмана, когда, вовремя начавшихся переговоров, Поляки одною из статей обязались перед Турками «обуздать самовольство Запорожцев и прекратить их морские разбои.» Видя в статьях нового мирного договора это новое доказательство вероломства Поляков, Гетман мог предполагать что нибудь еще хуже; он поднялся со всем станом своими, и, переправясь чрез Днестр, выступил в Малороссию.

Тогда соскучив тяжкими трудами, понесенными на защиту и во славу своей родины, и устарев уже на Гетманстве, Сагайдачный сдал начальство над войсками Наказному Гетману своему, Петру Жицкому. В случаях набегов и пограничных безпокойств, поручал Генеральным Старшинам и Полковникам исполнять данные от него распоряжения, а сам остался спокойным правителем Малороссии: исправлял внутренние безпорядки Правительства, запрещал униатство, возвращал православным церкви, Поляками у них отнятые, в том числе Киево-братский монастырь, который возобновил он своим иждивением; постройки поручал он сведущему в Архитектуре Гетману Жицкому, дал монастырю селы и возобновил, хотя не явно, школу, после нашествия Татар скрывавшуюся по монастырем и пещерам; пожертвовал ей всем своим имением, наконец вступил в иночество и после двадцати четырехлетнего Гетманства окончил знаменитую жизнь. Он погребен в монастыре Киево-братском.
1622.
В его Гетманство возстановлена была Кирилловская мужеская обитель, построенная в XII веке дочерью Всеволода 1-го Ярославича Мариею и раззоренная Батыем; учрежден был на Плоской слободе монастырь девичий Иорданский. Основана была другая женская обитель Иоанна Богослова, на левой стороне Златоверхо-Михайловского монастыря.
1609.
1616.
1621.
Стародуб, Переяславль и Новгород-Северский получили от Короля право Магдебургское и гербы: на Стародубском был изображен старый дуб с орлиным гнездом; на Переяславском, в серебряном поле башня о трех уступах, с церковной славой и зубчатою короною; на Новгород-Северском, стена с башнею, на которой звезда, а по сторонам копье и сабля золотые.
1620.
Козелец имел уже крепость. Остер был обведен земляным валом и имел каменные костелы. Умань, Борзна, Сосница, Пирятин, Миргород и Золотоноша были значительными городами. Прилуки и Ромен принадлежали Князьям Вишневецким; но Лохвица, Конотоп и Зеньков на карте Боплана означены еще деревнями. Чернигов, покорившийся в 1604 году Отрепьеву, а в 1611 году сожженный Полководцем Польским, Горностаем, уступлен был Польше Россиею. При сожжении города Горностаем, верхи и стены церковные Елицкой обители разрушились от пожара, и чудотворный образ, Божией Матери, хранившийся там с одиннадцатого века после не был отыскан.
1604.
1611.
1618.
В его же Гетманство умер защитник и единоверец Малороссиян Кн. Острожский, друг просвещения, усердный церкви вельможа.
Марта. 21 1608.
Кн. Константин Константинович Острожский, Воевода Киевский, Маршалок Волынский, Староста Владимирский, был сын Гетмана, Князя Константина Ивановича; он основал школу в Остроге для Неуниатов, завел Типографию, с помощию Московского Типографщика, из России изгнанного, Ивана Федорова, диакона церкви Св. Николая Голстунского; напечатал Библию, и подарил Печерскому монастырю все, необходимое к делу типографическому; жил пышно, всегда содержал при себе от одной до двух тысяч дворян, доходу имел миллион двести тысяч злотых, дворецким был у него Воевода, и получал за то, что два раза в год являлся перед Князя, 7000 злотых жалованья; прославив себя на ратном поле, Острожский был щедр для убогих и для воинов, остался верен до конца Православию, соорудил несколько церквей, монастырей и в Остроге богадельню; скончался, имея без малого сто лет.
1553.
0 делах церковных мы здесь умолчим, поставляя себе в обязанность разсказать о них подробнее в свое время.

В Гетманство Конашевича, Киевские мещане получили привилегию: чтоб Жиды в Киеве не жили, торгов бы не имели, ни у кого ни мест, ни дворов бы не покупали, на ярмарках не оставались бы долее одной недели, и не у жителей, но на Гостинном бы дворе останавливались. В пользу Духовенства Греческого были обнародованы Конституции в 1607, 1609, 1618 и 1620 годах. т. е. тогда, когда Поляки нуждались в помощи Сагайдачного.
1607, 1609,1618, 1620.
ГЛАВА VIII. МЕЖДО — ГЕТМАНСТВО
Не всеми козаками признанные гетманы: Олифер Стеблевец, Богдан Конга, Жара Максим Григорьевич, Михаил Дорошенко и Грицько Черный. Новые гонения. Убийство Кунцевича и Грековича. Индукта Эвекта. Пасочный сбор. Стеблевец. Конга. Жара. Максим. Экспедиция козаков к Константинополю. Заступление за Малороссиян Владислава и Густава Адольфа. Посольство от Иова Борецкого к Царю. Михаил Дорошенко. Поход в Крым. Положение крестьян. Заключение.
После Сагайдачного, шесть лет томилась Малороссия, не имея Гетманов; избирались начальники не всем народом признанные, и немедленно были сменяемы; присылали Гетманами Поляки и своих негодяев, но расправа козачья с ними была не долгая.

При жизни покойного Гетмана, Поляки не смели явно производить угнетения Малороссиянам; случались неприятности, но то были минутные попытки, как например: в воеводство Фомы Займовского, вдруг от Униатов начались было в Киеве грабежи церквей и монастырей, когда сам Сагайдачный едва успел спасти остатки училища Киево-братского; однако же, говорит летопись, «и сия самая любимая их Уния несколько поутихла и подстыла; а что знатнейшее Малороссийское шляхетство обратилось к ним в Католичество, и осталось в Русской религии одно среднее и низкое состояние, то дали они новый титул Униатству, назвав его Хлопска вера.»
1621.
Но коль скоро не стало Сагайдачного, то гонения на народ возобновились с новым неистовством: Софийский собор и другие церкви в Киеве были опустошены; Выдубицкий монастырь был ограблен; в Луцке Православные церкви были обращены в питейные конторы; в Хольме и Львове запрещалось ходить явно со Святыми Тайнами и больным, и открыто погребать православных; в Вильне, их церкви заняты шинками, кухнями и гостиницами; люди чиновные и цеховые были лишаемы званий начальственных, заседаний в собраниях, и запираемы были в темницы подземные; если кто духовными завещаниями обрек что нибудь по усердию своему в православную церковь, то принимать не позволялось; не допускаемо было строить на шляхетной земле каменных церквей; в Минске, церковная земля отдана под постройку Татарских мечетей; не желавших присоединиться к Унии заключали в оковы или выгоняли из города; православных священников сажали в бочки и мучили; церкви запечатывали; даже в шалашах загородных благочестивым запрещалась литургия, и кто не шел в костел за крестным ходом Униатским, того казнили смертию.

Правда, что иногда и ксензы не оставались без наказания: в Витебске народ православный убил Архиепископа Иосафата Кунцевича, а в Киеве Запорожцы утопили в Днепре Выдубецкогго Игумена Анатолия Грековича, бывшего Генеральым Наместником в Киеве и шпионом Униатским Митрополита Иосифа Вельямина-Рутского. Но такие возстания были наказываемы весьма строго; одна только Запорожская Сечь была безопаснейшим убежищем для православных: страх козаков укрощал Фанатизм Унии, и им-то, па словам Митрополита Евгения, обязан утверждением своим престол Киевской епархии. Но Выбор в Гетманы Малороссийские был запрещен, ранговые Гетманские были разобраны и разделены между Магнатами. Кроме обыкновенных подымных и поземельных податей, были наложены на народ Индукта и Евекта, т. е. пошлинный сбор с покупки и продажи всех съестных припасов и со всех других вещей и животных, покупных и продажных; и эти сборы были со всех жителей Малороссии.

Для православных, говорит летопись, особая сверх тога положена подать, «похожая на дань Апокалипсическую, во дни Антихристовы описываемую; и для того пред праздником Воскресения Христова по всем городам и торжищам продаваемые мирянам обыкновенные на Пасху хлебы были под стражею Польских урядников. Покупающий пасху Униат должен был иметь на груди лоскут с надписью: Униат, и таковые свободно покупали; не имеющие такой надписи, платили по тинфе и по полухлебу, смотря по величине и по ценам тех хлебов. В многолюднейших городах и местечках торг пасхами был отдан Жидам на откуп, за триста рублей; откупщики не только брали дань эту без пощады, но еще разсчитывали, кто сколько пасок должен был купить, по числу душ в семействе, и силою накидывали большее количество. Хозяева, которые сами пекли пасхи, были под надзором; их пасхи были оценяемы при церквах, во время освящения, и потом, как на покупных, так и на домашних, клали знаки мелом и углем, чтоб не ускользнул никто от подати.

«И так, производя Жидовство над Христианами, заключает наша летопись, в их собственной земле, такую тяжкую наругу (поругание), сами между тем пейсахи свои отправляли свободно, и проклинали Христиан и веру их в Синагогах своих, на Русской земле устроенных, невозбранно; а Поляки тем утешались, все пособия и потачки Жидам делая.»

Не смотря на препятствия в выборе Гетманов, иные козаки избрали преемником Сагайдачному Олифера Стеблевца; как он, так и его преемники, Богдан Конга и Жара кончили жизнь свою в безвестности. Последнего заместил Максим Григорьевич, как кажется, преданный Королю. Запорожцы убили его за то, что он удерживал их от морских экспедиций на Турков; потом пустились в ладьях в Черное море, вышли на берег, за одну милю от Константинополя, сожгли несколько селений, и навели ужас не только на десять галер, но и на столицу Турции.
1622, 1623.
1 Октября 1624.
Налоги, утеснения, гонения на Малороссию до того усилились, что наконец Воевода Киевский нашелся принужденным принесть Королю и Сенату убедительнейшую жалобу о горестном состоянии народа Русского, доведенного до крайности урядниками и войсками Польскими, управлявшими Малороссиею; он представлял, что мера своевольства их и безчестия превосходит всякое терпение. Королевич Владислав, несколько раз командовавший войсками Малороссийскими, уважал отличные заслуги козаков в их походах на Ливонцев, в Померанию и Данциг, когда Польша была в союзе с Швециею; друг Владислава, Король Шведский, Густав Адольф тоже принял сторону Малороссии. Королевич ходатайствовал за нее пред Сигизмундом, Густав писал чрез Министра своего, бывшего в Варшаве, что предприятия и подвиги обоих союзных Королевств, Польского и Шведского, на пользу обоюдную, всегда усовершенствованы были постоянною храбростию и мужеством войск Русских, составлявших центр Польской армии; а безпримерное послушание их к начальству и терпение в нуждах и тягостях воинских всегда удивляло и восхищало его, как самовидца и соучастника их подвигов; и потому не может он никогда смотреть хладнокровно на чинимые войску тому и народу безчеловечные насилия и варварства от своеволия Поляков, весьма худо повинующихся своему Правительству, и дошедших до безначалия. Наконец заключил он, что с Польским Правительством, допустившим войска свои и шляхту до анархии, а владельцев и вельмож-до деспотизма неограниченного, до деспотизма, презирающего права частные и народные, — что с таким правительством не можно надеяться на сохранение союзов и договоров, заключенных с соседственными державами, и только обезпечиваемых благоустроенным и надежным правлением.

Заступничество Короля Шведского заставило Сигизмунда опомниться; тогдашние Магнаты обнадежили Малороссиян скорым пособием и исполнили свое обещание «по-Польски «говорит летописец, то есть, до первого Сейма, состоявшегося из пьянства и чванства.»

Малороссия вышла из терпения; Митрополит Иов Борецкий отправил из Киева в Москву Исаакия Епископа Луцкого с просьбою к Царю и Патриарху, принять Малороссию и Запорожье под свое покровительство: «у Малороссиян одна только дума» говорил Исаакий Грамматину и Черкасскому, «как бы поступить под Государеву руку» — Если бы Сигизмунд был на месте Михаила, он воспользовался бы случаем, отторгнуть от Польши столь значительную часть Государства и войско столь значительное; но Михаил не хотел поступить против чести и прав народных, нарушением мира с Польшею.
1625.
Он велел удостоверить Малороссиян в желании быть им полезным Митрополиту Иову послал в подарок образ Пресвятыя Богородицы да пять сороков соболей; Исаакию три сорока соболей в сто рублей, сорок соболей в тридцать рублей, и сорок куниц.

Запорожцы избрали Гетманом Михаила Дорошенка; то был, дед знамениого Дорошенка-Петра.
1625.
Он водил 4000 козаков своих на Крымцев; а в следующем году ходили они на Турков, но поход был неудачен: он кончился потонпением 15 или 20 Запорожских лодок и мучительною смертию десяти козаков, захваченных в плен.
1626.

Желая занять чем нибудь козаков, чтоб тем их содержать в повиновении, Сейм указал им охранять границы, а часть отправил против Шведов. Крестьяне находились в самом жалком положении: «они принуждены «говорит Боплан «давать господину несколько четвериков хлеба, несколько пар каплунов, кур, цыплят, гусей. Оброк сей собирается около Пасхи, Духова дня и Рождества; сверх того они возят дрова на господский двор и исполняют тысячи других изнурительных требований, не говоря уже о денежном оброке, о десятине с овец, свиней, меду и со всех плодов; «по прошествии же трехлетия, они отдают третьего вола; одним словом, все, что только ни понравится господам их, крестьяне принуждены уступать; а потому и не удивительно, что сии несчастные не имеют у себя, как говорится, ни кола, ни двора. Но это еще не все: помещики, отнимая имение у крестьян, располагают произвольно и жизнию их. Так неограничены вольности Дворянства Польского!»

И это был народ свободный, как равный к равному и вольный к вольному присоединившийся.

Польское войско было увеличено в Малороссии, на Запорожьи поставлен был Гетманом, преданный Полякам, Грицко. Такии образом отнято было у козаков последнее средство к существованию. Они взбунтовались, убили Грицька, и вольными голосами избрали в Гетманы Полковника Корсунскаго, Тараса Трясилу.
1628.
ГЛАВА IХ. Тарас Трясило. Семен Перевязка и Павлюга
30,000 у Переясловля. Тарасова ночь. Очищение Малороссии от Поляков. Бедствие Жидов. Осада Переясловля Конецпольским. Арандаренко. Жицкий. Сирко. Козаки в Константинопольском проливе. Предложение от Шведов соединиться с Малороссиею. Гаврилович. Перевязка. Измена. Гетмана судят Козаки. Павлюга. Покореиие и разорение Койдака. Казнь Сулимы. Владислав IV на престоле. Постановления в пользу Малороссиян. Новые угнетения. Битва вод Кумейками. Боплан. Вероломство Потоцкого. Боровица. Казнь Павлюги и Старшин. Постановление Сейма против всего народа. Малороссия наводнена Поляками. Состояние городов и страны. Заключение.

Тарас Трясило, после известный просто под именем Тараса, без приложения Фамилии, собрал войско и значительное число пушек и выступил к Переясловлю. Дорогою число козаков увеличилось до 30,000; у Переясловля Гетман стал лагерем между Трубежем и Альтою: укрепя стан свой, ждал нападения от Поляков.
1628.
Поляки, которые только могли поднять оружие, сходились изо всей Малороссии, а частию пришли войска и из Польши, и под начальством Коронного Гетмана Конецпольского расположились в виде стана Козачего.

Ежедневно нападали они на стан нашего Гетмана; но укрепления, обозы и артиллерия недопускали их ворваться в ряды наши; ежедневно они были отбиваемы. Козаки решились освободиться или умереть. Отчаяние угнетенных было равносильно искусству знаменитого Конецпольского и многочисленности притеснителей; а Тарас имел план обдуманный. Настал Польский праздник «Панске тяло»; начались постройки переносных алтарей, убранных цветами; начались увеселения в стане Польском; приветствовали праздник громом орудий: козаки не двигались, пока был день.

В сумерки, часть Тарасова войска проползла ползком в одну из лощин, окружавших Польский стан; там дожидались они условленного знака. Наступила ночь, козаки построились и на разсвете ударили с двух сторон на Поляков: многие из них были еще полунагие, не успев даже и опохмелиться после вчерашнего пированья. Перетоптав, переколов и перерезав часть войска, остальных козаки утопили в реке и разогнали; обоз и артиллерия достались победителям; одних Дворян у Конецпольского погибло в этом деле до 300 человек.

Битва Переясловская названа козаками Тарасовой ночью.

Гетман разделил войско на многие отряды и партии, отправил их для очищения сел Малороссийских от Поляков и Жидов. «Себе же взял Тарас удел, на работу сию, самый пространнейший.

Тогда месть Козацкая пала на врагов Христианства всею тягостию времен необузданности. Арендаторы гибли целыми тысячами; готовясь резать жида, козак припевал ругательства жидовские на Христиан, разсказывали, ему об аренде пасочной, напоминали ему значки угольком и мелком на пасхах, и потом без пощады зарезывал.

Поляки скоро узнали об истреблении своих единоверцев, во всей Малороссии и что «жиды прожектанты и лазутчики с талмудами своими так же не забыты и получили за мытничество свое довольное возмездие.»

Но правительство Польское не смело ничего предпринимать против козаков.; Король Шведский, обиженный неуважением к его представительствам за Малороссию, и по другим политическим причинам, и для нас посторонним, объявил войну Сигизмунду. К тому же и Россия заботилась о возвращении Смоленска, которым Польша завладела во время Московских смут.

Был ли при войске Тарас во время трехнедельной осады Переясловля Конецпольским, или находился в отлучке, не известно. Но козаки, имея частые битвы с Поляками под Переясловлем, наконец овладели обозом Конецпольского, отняли перевозы чрез Днепр и пожгли поромы. Отступив от города и наружно примирясь с козаками, Польский военачальник назначил им в Гетманы, уроженца Коневского, Тимофея Арандаренка, который съехавшись с Митрополитом Иовом в Черкасах, на раде, положил отправить к Королю двух представителей с жалобою на разорения, причиненные войною в Украйне. Король отвечал или нет, не известно; но бывший при Сагайдачном Наказным Гетманом Петр Жицкий заступил место Арандаренки.
1631.
Кошевый Атаман Сирко писал к Хану Крымскому Мурату: «Братья наши, Запорожцы року 1629 с вождем своим воюючи в човнах по Эвксипонту, коснулись мужественно и самых стен Константинопольских и оныя довольно окуривали дымом мушкетным при Великом Султане, и всем мешканцам Цареградским сотворили страх и смятение; а некоторые отлеглейшие селения Константинопольские запаливши, толь щастливо и з многими добычами до Коша повернули.
1629.
История не знает кто был этот вождь. Может быть, Тарас булаву свою сдал другому кому нибудь; козаки ночью вошли в пролив Константинопольский, овладели двумя галерами, и спокойно возвратились в, свою неприступную Сечь.

Густав Адольф предложил козакам, чрез Рижского Губернатора Руселя, отдаться к нему подданство, обещая им ненарушимое сохранение вольностей и веры их, какь, «Благородным Рыцарям, храбрым воинам, обладателям Днепра и Моря Черного, защитникам веры Греческой.» Но, смерть Густава прекратила на этот счет все намерения Старшин Малороссийских, если были какие нибудь; к тому же, Малороссия поставила бы против себя и Россию, ссылаясь на Деулинский договор с Польшею. Царь не позволил Послам Короля Щведского проехать в Украйну чрез Россию; он сам вероятно надеялся овладеть со временем богатою Малороссиею в пользу Царства своего; вероятно, он предвидел, что, если не при нем, так в царствование сына его, можно будет возпользоваться многократными предложениями Гетманов о подданстве. Как бы то ни было, смерть Густава Адольфа остановила даже и помысл о присоединении Малороссии к Швеции. Тогда же явился другой Гетман, на правой стороне Днепра, Гаврилович: хитрость Польская, произведенная в Украйне междоусобие, которое погубило и Гавриловича и Петра Жицкого.

Тогда Малороссияне избрали Гетманом из полковых Обозных, предателя отчизны, Семена Перевязку. Обдаренный, подкупленный Польскими Магнатами, присвоившими многие ранговые, Гетманские и уряднические имения, он начал тайно помогать их предприятиям и, благодаря измене, — на Украйне дотоле едва ли понимали возможность изменить Украйне, — благодаря измене, Поляки мало по малу учредили все, что уничтожил и Тарас покойник.» Для своего подкрепления ввели они войска. Козаки, отрешив Перевязку от Гетманства, предали его военному суду. Жид Крамар Лейбович продал часовым усыпительного табаку, и тем спас Перевязку от позорной казни.
1632.
Генеральный Хорунжий Павлюга заступил его место.
1633.
В течении этих двух лет, Русские, под начальством Боярина Шеина, имея войну с Поляками, очищали от них Почеп, Новгород-Северский, Стародуб, Сураж, Батурин, Ромен, Иван-Город, Мену, Миргород и Борзну. Запорожцы продолжали грабить земли Ханские и Султанские. В тысяча шесть сот тридцать втором году, Кошевым был Арлам; в 1633, Сулима. Однажды, возвращаясь из морской экспедиции, Сулима увидел новую крепость Койдак, заложенную Бопланом в Июле 1635 году над Верным Днепровским; видя, что крепость эта заграждает ему путь, напал на нее, изрубил гарнизон, состоявший из 200 человек, под начальством Француза, Полковника Марсона, а крепость разграбил и присвоил. Вскоре, по приказанию Конецпольского, он был осажден, взят и отвезен в Варшаву, и там четвертован.
1633.1634.
1632.
1633.
Август.
Королем был уже Владислав, сын Сигизмунда; еще до вступления на престол, на сейме 1-го Ноября 1632, он предпринял примирение между благочестивыми и Униатами: тогда положено было быть двум Митрополитам, Униатскому и Неуниатскому; в Полоцкой Епархии быть так же двум Архиереям; в Епархиях Перемышльской и Львовской всегда быть Епископам благочестивым, Луцкую тоже уступить Неунитам, и возвратить им несколько церквей и монастырей.
1 Ноября 1632.
По вступлении на престол Владислава Ноября 15, он присягнул на пактах конвентах.
15 Ноября.
На Сейме Коронациональном снова присягнул в сохранении всех прав и вольностей Диссидентов, и в ненарушимости привилегий, данных церквам Греческим; тут целая посполитая речь подтвердила диплом, данный Королем в пользу Грекокатоликов духовных и светских; а в жалованной грамоте Епископу Мстиславскому Бобриновичу, Король объявил, что всяк, не желающий быть в Унии, может свободно относиться к Епископу не-Унитскому, по силе, статей примирения. Наконец на Варшавском Сейме состоялась конституция, по которой утверждались статьи примирения, и речь посполитая определила всегда защищать Униатов и Неунитов.
18 Февраля 1633.
1635.
Не взирая однакож на все эти постановления, насилия Поляков снова до того достигли, что Гетман начал собирать войска свои. По повелению Конецпольского, Гетман Напольный, Потоцкий, выступил против козаков. Оба войска сошлись возле Корсуня; под селом Кумейками, напав в расплох на козаков, Гетман разбил их наголову; Боплан был в сражении, описал его, и считает козаков до 48000 человек, из которых убито было до 6000. Не вероятно, чтоб 6000 козаков защищая жизнь свом до последнего издыхания, убили только 100 Поляков, как говорит этот очевидец, преданный Конецпольскому. Французы, Подполковник Морвиль и Поручик Лакродат заплатили жизнию за победу; но весь козачий обоз достался победителям; битва продолжалась до полуночи.
1637 Декабря 16.
Пользуясь темнотою ночи, Павлюга отступил к местечку Боровице, куда собралось множество козаков. Потоцкий окружил стан Козацкий и предложил Малороссии мир, обещая именем Короля не только прощение, но и подтверждение прав и привилегий войсковых и народных, на том условии однакож, чтоб изгнанный Гетман Перевязка был Гетманом, а Павлюга остался бы спокойно в имении своем. Мир был подписан и утвержден присягою.

Но едва Козаки вышли из стану и начали в безпорядке расходиться, Поляки напали на них со всех сторон, многих изрубили, перестреляли, перерезали, остальных ограбили и обрезали у них усы и чуприны. Гетмана Павлюгу, Обозного Гремича, Асаулов Побидсила Летягу, Шкурая и Путилу заковали в железы и отправили в Варшаву с донесением, что они взяты в плен во время сражения, без всякого разследования, без всяких справок. Малороссийские старшины были приговорены к смерти.

Павлюге, живому содрали с головы кожу, и набили ее гречневою половою; остальным отрубив головы целиком, оные отослали на позор в города Малороссийские. В Нежине, Умане, Батурине и Черкасах были выставлены головы Старишин, а Гетманская в Чигирине, на сваях; потом сожжены всенародно во время ярмарок.

Немедленно Сейм обнародовал следующее постановление:

«Все преимущества и избирательства Козаков, за учиненное ими возмущение, уничтожаются, и с сего времени Козак должен быть равным каждому крестьянину. Хотя регистровые Козаки и остаются, счетом 6000, но не будут уже иметь собственного предводителя, ими самими избираемого, а поступят под начальство Коммисара, назначенного из Польских Дворян, который обязан присягнути Королю и республике, что будет им верен; который не допустит их к своеволию, принудит повиноваться Коронному Гетману, заставит вознаградить всякий понесенный Поляками убыток. Коммисару этому должно жить в Трахтемирове, Козакам Канева и Корсуня, где Коммисар укажет. За гранью этих округов нельзя ни владеть никаким участком земли, чтоб их соотечественники не имели с ними, ни под каким предлогом, никакого сообщения. Все, что прежде самовольно козаки причислили к Трахтемировскому округу, Коммисары должны возвратить законным владельцам. Один за другим по очереди, полки должны заграждать Татарам переправу чрез реки, охраняя острова и пороги, и не допуская козаков к Черноморскому плаванию. Кроме этой стражи никто не должен уходить на острова и пороги иначе, «как с свидетельствомот Коммисара; а кто без свидетельства будет пойман на Койдаке, тот будет писужден к казни смертной.»

Страданья Украйны усиливались. Древний Киев был в развалинах; одни только Софийский и Михайловский храмы уцелели, но они были оспариваемы Униатами; Подол, обнесенный деревянным забором, с такими же башнями, и окопанный ничтожным рвом в 25 футов ширины, имел только от пяти до шести, тысяч жителей. Все это было наводнено иноверцами. Доминиканский и Бернардинский монастыри вытеснили православие; Иезуиты расположились между Днепром и Бернардинами; только десять церквей принадлежало Грекокатоликам. Улицы кривые, домы низкие, освещенные лучинами. В Чернигове были уряды Польские и монастырь Доминиканский. В Переяславле, в лучшем Малороссийском городе тогдашнего времени, где считалось до 6000 дворян, Воевода Брацлавский, Староста Переяславский Лука, племянник Гетмана Жолкевского, завел Иезуитский Коллегиум. Нежин, получивший в 1625 году право Магдебургское и герб, изображающий Св. Георгия, поражающего змия копием, — Нежин был пуст; его Король называл «Новосельным пограничным городищем своим, от России рекупированным и давал ему привилегии для населения купцами, ремесленниками и людьми всякого звания.» Черкасы были обращены в пепел Поляками. «Мы сожгли его» говорит Боплан «чрез два дня после битвы с козаками «Гадячь был только что основан. Лучшие города, местечки и села принадлежали Полякам; Лубны, Пирятин, Лукомля, Сенчи, Лохвица, Прилука, Журавка, Ичень и Монастырище принадлежали Князю Иеремии Михайле Корибуту Вишневецкому; Борзна Франциску Вышлю, Сосница Матьяшу Пшонке; Носовка Адаму Киселю; Батурин Юрию Зтечине. Словом сказать: Полякам казалось, что они уже овладели Маллороссиею; казалось им, что Гетманщины не будет уже.
1638.
1625.
18 Декабря 1637.
1634.
ГЛАВА Х. Стефан Остряница, Савалтович. Карп Полтора — Кожуха и Максим Гулак
Избрание Остряницы. Грабежи Потоцкого. Козаки собираются у Переясловля. Битва под Старицею. Осада Полонного. Духовенство умоляет Гетмана прекратить войну. Обоюдная присяга. Мир. Поездка Гетмана в Канев. Окружен и схвачен Поляками. Отвезен в Варшаву. Казнь. Жиды и жидовки в церковных ризах. Савалговит. Полтора-Кожуха. Битва на Мерле. Гроб Гетмана. Гулак. Битва под Тясьминем. Подвиги Гулака. Состояние Малороссии. Заключение.

Предательский поступок Напольного Гетмана Потоцкого с Малороссийским Гетманом Павлюгою, ужасающие варварства над козацкими Старшинами, не могли быть полезны для Поляков: они остервенили народ; вражда сделалась непримиримою, но вольные избрания не прекратились, и козаки избрали Стефана Остряницу, Нежинского полковника в Гетманы в советники; придали ему воина старого и заслуженного, Леона Гуню, из товаршиства: опытность и благоразумие их были известны целому войску.
1638.
Напольный Гетман не преставал нападать на города и селения Малороссийские и на отряды Козаков, для их защиты для вблизи расположенных: его нападения всегда сопровождались грабежами и контрибуциями, убийствами, безчинствами и насилиями.

Трудно было нашему Гетману собрать войска, разсеянные по всей Малороссии; наконец они собрались пробираясь по ночам и проселками к Переясловлю. Их первым предприятием было очистить от Поляков города приднепровские, по обеим сторонам реки, и возстановить сообщение между войсками и жителями обоих берегов. Успех был удачен. Польские войска надеялись, что Козаки устрашены их лютостью с Павлюгою и Старшинами; не предполагая, а тем более не ожидая от Малороссиян никаких предприятий, они пировали в совершенной безпечности, везде были разбиты, истреблены, везде теряли военные припасы и артиллерию. Наконец, отлично вооруженные оружием врагов, козаки собрались, пошли искать Польского Военачальника и увидели его стан, укрепленный над рекою Старицею.

Тотчас Гетман приступил к атаке. Поляки знали, какова будет месть за их вероломство; они защищались до отчаяния, козаки бились с остервенением чудовищным; сделав залп из всех ружей и пушек, произведя дым почти непроницаемый, по трупам товарищей, с нечеловеческою яростию они побежали на укрепления, ударили в сабли и пики и завязался рукопашный бой. Крик и стон людей, «треск и звук орудий уподобились грозной туче, все ниспровергающей» говорит летопись. Поражение Поляков было повсеместное и самое губительное. Обороняясь одними саблями, не успевая заряжать ружей и пистолетов, не оборачивая тылу, они пятились да Старицы и, падая в нее в безпамятстве, целыми полками, перетопились. Потоцкий с малым числом лучшей конницы спасся чрез реку вплавь.

Польский стан достался победителям со всем, что в нем было, с артиллериею и запасами всякого рода; тогда козаки отправили благодарственный молебен, и приступили к погребению погибших, и соотечественников и врагов.

Сочтено было убитых Поляков 11317; Козачих трупов похоронено было 4727, а в том числе и Гуня.

Управясь с мертвецами, козаки погнались за Потоцким, и настигли его в местечке Полонном. Ожидая помощи из Польши, он заперся в замке. Немедленно Остряница приступил к штурму. Тогда Потоцкий выслал на встречу, к нему церковную процессию, с крестами хоругвями и Русским Духовенством, которое начало заклинать Гетмана и его войско, чтоб они преклонились на мирные предложения.

Долго советывались в нашем войске; наконец после взаимных клятв собрались в церковь Чиновники от обоих Гетманов; составили условия вечного мира, дали обет предать все прошедшее полному забвению и присягнули на Евангелии о вечном хранении написанных ими статей, прав и привилегий. Войска разошлись.

Остряница с Генеральным Старшиною и с Полковниками поехал в Канев, чтоб в тамошнем Монастыре принести Всевышнему благодарение за ратный успех.

Поляки, которые уцелели от битвы над Старицею и присягнули в Полонном, обратились немедленно к своему духовенству; оно, как давно уже известно каждому, по власти, усвоенной ему Папою, разрешать от клятв и грехов, оно объявило им, что сохранение клятв свято только между Католиками, но с теми, которых они почитали Схизматиками, клятвы и присяги разрешаются и отменяются яко с нечестивыми.

Остряница с Старшинами Козацкими, повторяем, ехал на богомолье в Канев; он не взял с собою стражи: то было уже время мирное. Поляки, проведав о поездке его, по ночам, оврагами и проселками прошли к монастырю и окружили его многолюдною толпою. Гетман узнал о предательстве тогда уже, когда весь монастырь наполнен был Поляками. Сопротивляться было не к чему; он сдался со всеми своими сопутниками в числе 37 человек: их кинули в телеги, и с величайшею поспешностию, путями потаенными, боясь нападения, повезли в Варшаву, а монастырь Каневский и церкви разграбили и со всех сторон зажгли.

По приближении к Варшаве, узники были связаны по два в ряд; накинув им петли на шеи, всадники тащили их пеших веревками, с торжеством, при барабанном бое, и провозглашали, что Схизматики взяты в плен во время победы, над ними одержанной над Старицею; потом их заковали в железа и ввергли в преисподния.

Жены захваченных Чиновников, забрав с собою грудных младенцев и малолетних детей, отправились в Варшаву, надеясь умилостивити и подвигнуть на жалость тамошних Вельмож. Трогательно заставляли они детей предстательствовать за отцов; но это никого в Варшаве не умилостивило: это умножило только ярость и радость тогдашних, кровожадных Магнатов.

Без разбирательств, без допросов, узники чрез несколько дней повлечены были на казнь. Казнь оная, говорит летопись еще была в мире в своем роде, и неслыханная в человечестве по лютости своей и варварству, и потомство едва ли поверит сему событию; ибо никакому и самому свирепому Японцу не придет в голову изобретение, а произведение в действо устрашило бы самых зверей и чудовищ. Оное открывала процессия Римская с множеством Ксензов ее, которые уговаривали везенных на жертву Малороссиян, чтобы они приняли закон их на избавление свое в чистилище; но сии, ничего им не отвечая, молились Богу по своей вере, Место казни наполнено было народом, войском и палачами с их орудиями».

Гетман Остряница, Обозный Генеральный Сурмило и Полковники Недругайло, Баюк и Рындич были колесованы; им переломаны руки и ноги, и по колесу тянули из них жилы, пока они скончались.

Полковники Гейдеровский, Бутрим и Запалый, Обозные Кизим и Сучевский, пробиты железными спицами насквозь и подняты жывые на сваи.

Асаулы полковые. Постылич, Гарун, Супыга, Подобай Харкевич, Чудак и Чурай, Сотники: Чуприна, Окулович, Сокальский, Мирович и Ворожбит гвоздями прибиты стоячие, к доскам облитым смолою, и сожжены медленнымии огнем.

Хоружие: Могилянский, Зигреба, Скребыло, Ахтырка Потурай, Бурлий и Загныбеда растерзаны железными когтями, похожими на лапу медвежью.

Старшины: Мантей, Дунаевский, Скубрий, Глянский, Завезун, Косыр, Гуртовый, Тумар и Тугай четвертованы по частям.

Жены и дети страдальцев, увидя первые казни, наполнили площадь воплями и рыданиями, но скоро замолкли.

Женам обрезали груди и перерубили их до одной, а сосцами били мужей, живых еще, по лицам.

Детей, бродивших и ползавших около окровавленных матерей, пережгли, в виду отцев их, на железных решетках, под которые подкладываемы были уголья и раздуваемы метелками и шапками.

Головы, руки и ноги чиновников Малороссийских развезены были по всей Малороссии и развешены на столбах по городским площадям. Польские чиновники, разъезжавшие с войсками по всей Малороссии делали все, что хотели, с ее жителями; насилия, грабежи, безчинство и неистовства превосходят всякое описание. Зверство Варшавское повторялось во всех городах и селениях Украинских.

Несколько раз, в глазах родителей, сожигали детей на угольях и варили в котлах, а потом и матерей предавали мучительнейшей смерти.

Ограбив Российские церкви, Поляки отдали их в аренду жидам; потиры, дискосы, ризы и стихари распродали и пропили; жиды церковное серебро переделали для себя на посуду и на убранство; жидовки из риз и стихарей шили себе нагрудники, оставляя на них, в насмешку Христианам, знаки крестов, которые прежде были там нашиты.

Эти ужасы возмутили всю Малороссию. Тотчас по совершении казней, козаки избрали Гетманом Савалтовича, но подозревая в измене, изрубили его.
1638.
На место его вступил на Гетманство из Асаулов Полковых Карпо Полтора-Кожуха. Всеми силами старался он умножить войска свои и воскресить свободу Малороссийскую; итак еще раз собрались козаки с Запорожцами при реке Мерле, Слободко-Украинской Губернии; но новый Гетман не был счастлив на поле битвы: Князь Иеремий Вишневецкий разбил и разсеял войска его. Тогда все пути были пресечены к сообщению Гетмана с войсками за-Днепровскими и за-Десенскими; ими повелевали Гетманы Литовский и Коронный. Малороссия была управляема Польскими Воеводами Каштелянами, Старостами, Коммиссарами, которые дли народа были, говорит летопись, совершенно волки хищные, а не пастыри.»
1639.
Поляки покушались истребить и Полтора-Кожуха с войском, но он придерживался границ, отделяющих Украйну от степей Крымских и от Запорожья; удачно отражая наезды Польские, он часто хватал их Начальников, потом дарил и продавал их Татарам в Крым; иногда менял их на рогатый скот и на баранов, для прокормления Козаков своих. Будучи приглашен Ханом для отражения Калмыцких орд, напавших на пределы Ханские, он победил их в нескольких схватках, и прогнал за Волгу.

Так проскитавшись три года, он кончил свою странническую жизнь в войсковом таборе, на голой степи, где не было и двух досок, чтоб сбить гроб для Малороссийского Гетмана. Его похоронили в горелочной бочке.
1642.
Полковый Обозный Максим Гулак вольными голосами был избран ему в преемники.

Напрасно порывался он умножить число козаков своих и избавить родину от ига Польского. Чарнецкий, Староста Чигиринский, разбил и разсеял малочисленное войско, приведенное к Тясмине для поисков над Поляками; обоз с запасами и артиллериею достались победителям.

Тогда, имея только 7000 человек регистровых, Гетман начал придерживаться границ Малороссии и ходить на помощь, кому нужна она. И когда зазывал их Хан Крымский, то воевал он на Хансколи иждивении с Татарами Волжскими, с Черкесаиии и Кадмыками; когда нужна была его помощь Царям Московским, то воевал за них с Заволжцами. Случилось наконец ему побывать, по просьбе Султана Турецкого, в войне и с Шахом Персидским; и на счет Турецкий ходил он тогда с своими козаками за Кубань и в Анатолию, с Пашею Джезаром, довел войско свое до Эривани, и Султан прислал ему в награду Бунчук и перначь, осыпанные жемчугом и каменьями.

Так пять лет влачил он безродно, и безотрадно жизнь свою. По смерти его, умаленное во время походов войско присоединилось к Запорожцам и осталось жить в неприступных куренях, ни островах Днепровских.

А Малороссия доведена была до последнего изнеможения. Вельможи превратили Козаков в наемное войско, разделили между собою поместья; для одного Конецттольскаго Боплан завел пятьдесят деревень, из которых, как он сам говорит в посвящении книги своей Иоанну Казимиру, составилось чрез несколько лет деревень до тысячи. Потоцкие, Вишневецкие выводили в степи жителей Малороссии, Коммисары разоряли их; из звериной и рыбной ловли отнимали у козако в лучшую добычу, разсылали их с письмами, поручали им присмотр за собаками, чистить лошадей; приказывали выметать сор из дворов топить печи; удерживали ежегодное жалованье, присыланное для них Королем и речью посполитою; мед, горелку, пиво и брагу вовсе запрещали; сыновей козацких употребляли на панщину; чрез дикие степи в отдаленнейшие города, ходили козаки от пана к пану с подарочным орлом, ястребом или собакою. Их Полковниками были Шляхтичи, а Велможи Польские, будучи отдалены от безчисленных своих поместьев Украинских, не знали что подарки, им приносимые от старост и жидов арендаторов, сопряжены с разорением их подданных, и не чувствовали того, говорит один летописец, «что им кожу мажут их собственным салом «. Никто из жителей не знал, кому принадлежит не только его собственность, но даже жена и дети его. Вот до чего доведена была Малороссия!

Но гроза уже созрела и повисла над вероломными губителями народа благороднаго и долготерпеливого, над, губителями того народа, который, был свободен как и они, который дружелюбно соединясь с ними за несколько веков, столько крови пролил за их отечество. Клятвопреступники, варварски тешившиеся над присягою и человечеством, душегубцы, умерщвлявшие безпощадно младенцев и жен неповинных, изуверы, издевавшиеся над людскими мнениями и верою, грабители чуждой собственности, насилователи дев, опьянелые кровию, одевшись в ризы священнические, после плясок и пения на площадях, где совершались казни чудовищные — они как будто обезумели, и, проводя дни и ночи в самохвальствах, буйстве, юродстве и бражничанье, заснули умом и чувствами….. Проснулись лицем к лицу пред ними стоял Богдан Хмельницкий!
ПЕРИОД ЧЕТВЕРТЫЙ. М А Л О Р О С С И Я От поголовного возстания по смерть Хмельницкаго. 1646–1657
ГЛАВА ХI. Предслав Лянцкоронский, Дмиртий Вишневецкий и Евстафий Рожинский
Чтобы потомство поняло Зиновия Богдана Хмельницкого, судьба спасла от забвения несколько сведений о рождении, предках и юных летах его. В описании битвы Цецорской, где впервые встречается имя избавителя Малороссии, мы только мимоходом сказали об нем, но это для того, чтоб после заняться им единственно.

Его предок по отцу, был потомок Венцеслава, который гетманствовал с 1534 по 1569 год. Родной его дед по матери, был Федор Богдан, бывший Гетман с 1576 по 1579 год. Один из Историков наших, основываясь на том единственно, что для славы имени своего Хмельницкий не имеет надобности в знатном происхождении, отвергает эту родословную. Но как такое опровержение слишком слабо и самопроизвольно, то мы должны придерживаться Гетманской Летописи, и не из честолюбия, за Хмельницкого, но от желания быть справедливым, не отдалимся в этом случае от Конисского.

Отец Зиновия, Михаил, родился в местечке Лисянке; сперва служил он при Коронном Гетмане Жолкевском, потом был сборщиком податей и счетчиком в Чигирине. Ян Данилович, тамошний, Староста, в награду за усердную службу, утвердил за ним родовое поместье предков его, село Субботов, с хуторами и угодьями, с церковью каменною и с монастырем, построенным Хмельницкими.

Тогда Михаил, как в то время звали его, Хмельник, женился на Анастасии, дочери Феодора Богдана, и стал Сотником в Реестровом Черкасском полку «По характеру, вспомогаемому хорошим достатком, он значил Вельможу здешнего края.» У него родился сын, при крещении получил два имени: одно Зиновий, а другое, по обычаю того времени, придаточное, дедовское по матери, имя Богдан. Князь Сангушка был восприемным отцом его.

«Сей Зиновий», говорит летопись, «яко единственный сын у отца, воспитан им в Варшаве попечением прямо отеческим и иждивением Вельможским. Все классы тогдашние изящных наук прошел он под руководством наилучших учителей, щедротою приобретенных.»

«Природная острота и дарования оправдали старания отеческие и учительские: при других его занятиях, особливо искусен он был в первейших Европейских языках, а паче в Латинском и Греческом.»

За то Римское Духовенство и Вельможи Польские любили и уважали Зиновия еще в молодых летах его, и Сигизмунд отличал его между сверстниками.

В 1620 году Октября 7 происходило сражение при Цецоре, сражение неудачное и знаменитое; там отец Зиновия, Михаил, лишился жизни, как помнит Дума народная.
«Видкиль едешь? От Дунаю.
«А що чував про Михайлу?
«Еге чував! я сам видав:
Ишлы Ляхи на тры шляхи,
Козаченьки на чотыры,
А Татаре поле крылы.
А в тым, виську Козацькому
Йихав возок, тай покрытый
Червоною китайкою,
Заслугою Козацькою.
А в тым возку було тило,
порубане, и почерниле;
За тым возком конь, Лыцарьский
Веде коня хлоп Козацький,
Держить в руци спыс довгенькии,
А у другий меч ясненький, —
Ой ще з меча и кров тече.
По Мыхайли маты плаче.
Не дуже сын порубаный,
Головонька на тры части,
Биле тило на чотыры.
Видя отца, в крови плавающего, Зиновий, который служил при нем в охотниках, врубился в ряды врагов, был окружен и взят в плен. Турки продали его Мурзе Крымскому Ярусу. Два года томился он в чужой земле и неволе, узнал нравы татарские, завел дружбу с тамошними вельможами, научился языкам Татарскому и Турецкому, и наконец был выкуплен Сигизмундом.

Тогда поступил он в Королевскую гвардию. В 1629 году, в сражении в Валахами и Венгерцами, взял в плен двух Князей Кантемиров и привел их к Королю.

Но любовь к родине не угасала в великом человеке, не смотря на мелкие почести, которыми хотели его приманить к себе враги Малороссии. Боплан заложил и построил крепость Койдак; Хмельницкий приехал в отпуск на родину. Тогдашний Наместник, или Дозорца, Чигиринский, Пан Чаплинский, под распоряжением которого производились постройки крепостные, ехал осматривать работы Инженерския, и пригласил с собою Хмельницкого. Койдак не мог веселить Зиновия; будучи построен над Днепром, он имел целью, уничтожить сообщение козаков Городских и Земских с Запорожцами. Это была черта, разделявшая родных братьев.

Но любовь к родине не угасала в великом человеке, не смотря на мелкие почести, которыми хотели его приманить к себе враги Малороссии. Боплан заложил и построил крепость Койдак; Хмельницкий приехал в отпуск на родину. Тогдашний Наместник, или Дозорца, Чигиринский, Пан Чаплинский, под распоряжением которого производились постройки крепостные, ехал осматривать работы Инженерския, и пригласил с собою Хмельницкого. Койдак не мог веселить Зиновия; будучи построен над Днепром, он имел целью, уничтожить сообщение козаков Городских и Земских с Запорожцами. Это была черта, разделявшая родных братьев.

Хвастливый Пан спросил будущего Гетмана по-Латыни, подтвердит ли он мнение всех знатоков, что это будет крепость непобедимая. Зиновий отвечал на том же языке: «Еще не слыхал я и нигде не начитывал, чтоб что либо созданное руками человеческими не могло быть ими же и разрушено.» Изтолковав ответ возмутительным, Чаплинский отправил Хмельцкого в Чигирин под стражею, но он бежал в Варшаву, освобожденный дочерью старосты, Анною, и подал Королю жалобу за своевольный и оскорбительный поступок с офицером Королевской Гвардии. Король приговорил обрезать один ус Чаплинскому, и стражник Скобкевский, присланный для исполнения приговора, обрезал ус Поляку.

Тогда дочь Чаплинского, против воли отцовской, вышла замуж за Хмельницкого. Первый сын ее Тимофей, по словам Архидиакона Алепского Павла, имел уже восемь лет во время последнего возстания Линчаевцев на Барабаша; по если мы вникнем, что он был уже в 1648 году Главнокомандующим в Молдавии, что в 1650 женился на Липулиной, то женитьбу Хмельницкого мы не можем иначе отнести как к годам 1630–1632, т. е. во время возстания Линчаевцев Тимоей мог иметь от 13 до 16лет. От нее Хмельницкий имел и другого сына, Юрия, с отцем ни в чем не сходного.

Вражда Чаплинского с Зиновием была неугасима; отрезанный ус, похищение дочери, и желание овладеть богатым Суботовым, разжигали эту ненависть.

Зиновий между тем жил на покое, в поместье своем; занимался хозяйством; он в тайне горевал об участи Малороссии. Николай Ялмужна Зацвилиховский был избран Поляками в Наказные Гетманы; он прославился в битвах с Татарами, его полюбили козаки и Запорожцы. Мимо Магнатов и Короля, послал он Асаула Макеева и Станичного Атамана Данилу Александровича к Царю Алексию Михайловичу. За чем их посылал, что писал, какой был ответ-не известно. Известно только, что в Июне месяце привезли они в Москву Гетманский лист и двух пленных Татар, и Царь им дал жалованье: Асаулу камку, кофтер, сукно лундыш да двенадцать рублей; Атаману сукно лундыш, тафту и десять рублей, да на обоих в добавок две пары соболей по челобитью.
1646.
Зацвилиховского нестало; он схвачен, отвезен в Варшаву и уже не возвращался; его место заступил Иван Барабаш, Асаул Генеральный, и Полковник Чигиринский.

Кто был Барабаш, о том потомство забыло; говорят, будто бы и современники не знали о том. В 1628 году пришел он в Запорожье, чрез четырнадцать лет разбогатев стал войсковым Асаулом, а там Полковником и Гетманом Наказным.
1642.
И Чаплинский продолжал быть Подстаростою, гнал Хмельницкого, да заботился о присоединении поместья его к обширным своим владениям. Однажды, послав Зиновия против ворвавшихся в Украйну Татар, он подкупил его оруженосца, и предатель, во время битвы, Ииаиес вождю своему лову такой удар, который был бы смертельным, еслиб не защитил его железный шлем; дело было проиграно. Упрекая оглушенного ударом Зиновия в малодушии и небрежности, Чанлинский арестовал его.

Наконец, притязатель чуждой собственности донес своему Старосте Конецпольскому, что Хмельницкий не имеет права владеть Суботовым, что это поместье принадлежит к Староству: получив позволение от Старосты, он вооруженною рукою выгнал Хмельницкого из Суботова, и овладел его достоянием.

С этими угрозами поехал он в Варшаву; Сенат объявил ему, что относительно поместья данный порядок судопроизводства не может быть изменен в пользу одного человека. У Зиновия уже не было жены; он имел любовницу и думал жениться на ней. Во время отлучки его Чаплинский сжег его мельницы и винокурни, увел его любовницу, а сына Тимофея, малолетнего, высек плетьми.

Зиновий снова жаловался. Сенат отвечал ему, чтобы он искал другую между красавицами, которых на свете много. Но эта поездка, эти жалобы доставили ему случай увидеть Владислава: он был представлен ко двору Коронным Канцлером Юрием Осолинским. Владислав носил тогда одно название Короля, желал укротить буйство Магнатов, и видел одно к тому средство: привлечь Козаков на свою строну. Он ласково принял Хмельницкого. «Ты в праве употребить противу Чаплинского одинаковые меры насильственные, и для всех Козаков, подобных тебе, это одно есть средство избавиться от притеснения», так сказал ему Коороль. И Хмельницкий возвратился в Малороссию Генеральным Писарем.

Барабаш в то время искал уже действительного Гетманства. Поляки его любили: «к Ляхам приличен был «, говорит одна из наших летописей, «и своей корысти только ищущи, изволил сам в счастии жити, а о войску нерадел, ниже о обиде людской.» И так Малороссияне ненавидели его. Мятеж вспыхнул; одна из сильнейших частей Запорожского войска, Линчаевцы избрали себе своего Гетмана, ушли на Никитин рог; к ним стали подходить другие козаки. В Запорожьи началась война междоусобная; тщетно Зиновий и Митрополит Могила старались прекратить ее ужасы; козаки дрались с козаками. Линчаевцы были усмирены.

Тогда открылось предательство Барабаша. Поляки, Жиды, Униаты, Иезуиты налегли с помощию Наказного Гетмана на Малороссию, и козаки все вдруг взбунтовались. Рада, под начальством Судьи, Антона Полежая, стала допрашивать Барабаша об его намерениях: Барабаш поклялся действовать в пользу войск; Хмельницкий воспользовался этим случаем уговорил предателя написать к Королю жалобу на Жидов и Униатов. Барабаш написал ее и отправил.

Владислав всегда любил Козаков; он и прежде вместе с Шведским Королем, перед отцом своим за них предстательствовал. Послание от Барабаша было им принято благосклонно и передано Сенату и чинам на разсмотрение.

Король в отзыве к Магнатам так выражался: «Всякое правление насильственное и тиранское никогда не было прочно и долговременно, но яко нечто вынужденное и взаимными интересами и согласием не укрепленное, всегда оно разрушалось и с треском падало. А что народ Русский, с городами, селениями и землями своими соединился с Польшею добровольно, на одинакие и равные с нею права и преимущества, сего опровергнуть мы ничем неможем, яко утвержденного торжественными договорами и пактами, в привилегиях и архивах хранящимися. Ежели же на опровержение того поставлять причиною народные возмущения, то справедливость требует противоставить им и гонения на них, нарушающие права и свободы народные.»

Но Король издавна был обезсилен уже Вельможами; они не согласились с его мнением: напрасно толковал он с своим бурным Сеймом; уговоры не действовали на эти необузданные головы. Король отвечал Наказному Гетману чрез Малороссийских депутатов, и этот ответ послужил весьма не в пользу для Поляков.

Барабаш известил Сейм об опасности поголовного возстания, тайно убил Полежая, и скрыл от всех, кроме Генерального Писаря, ответ Королевский; в нем было сказано: «Поневаж вы воины е те, то что вам возбраняет стать за себя и за свою свободу? Ибо видно жребий ваш таков, чтоб иметь все от меча, и даже самую свободу; а я помогать вам не в силах, будучи обуреваем партизанством и их факциями.»

Еслиб Хмельницкий не был Генеральным Писарем, то и он не знал бы этих слог достопамятных, где вся ничтожность Короля, вся горесть его, все буйство скопища Магнатского и наконец вся гибель Польши заключаются.

Несколько раз Хмельницкий уговаривал Барабаша объявить чинам, народу и войску слово Королевское. Он доказывал, что этим благоволением ободрена будет Малороссия. Он советовал дать знать из под руки Полякам о мыслях Королевских, и тем укротить их гонения и насилия; не будут ли образумлены, думал он, по крайней мере страхом всеобщего возстания, позволенного самим Королем. Все эти старания Хмельницкого были напрасны.

Барабаш был слишком задарен Панами; он переписывался с Магнатами, советовал поголовное истребление Запорожцев, а Поляки с боязни думали о свободе Малороссиян; с ней сопряжена была потеря поместьев Украинских, и свою предательскую переписку, вместе с Королевским универсалом, изменник хранил в сундуке, под воротами. Сын Полежая Иван был избран в Запорожьи Атаманом. Конецпольский дал вспоможение Наказному Гетману. Асаул Темиря с 500 человек Земской Польской стражи, и с 3000 козаков, был отправлен против Полежая. У каменного затона, Темиря разбил Линчаевцев, которые не ожидали нападения; Никитинская Сеча сдалась Полякам, Полежай был убит на сражении. Барабаш в это время успел съездить в Польшу и возвратиться в Украйну.

Зиновий между тем вызвал Чаплинского на поединок, и за такой отчаянный поступок едва было не заплатил собою и родиною: шлем и латы спасли его от убийц, подосланных трусливым Подстаростою. Уже грозила ему голодная смерть в тюрьме, куда заключил его Александр Конецпольский, по доносу Чаплинского; но к счастию, жена донощика Подстаросты, любовница Хмельницкого, изходатайствовала свободу для прежнего своего любовника. «На нашу беду, говорят Поляки, Хмельницкий ускользнул из рук Конецпольского.»

Тогда, видя невозможность преклонить Барабаша к объявлению в народе слова Королевского, он решился хитростью овладеть универсалом и объявить его; песня народная лучше истории нам о том разсказывает.

Хмелницкий попросил, говорит она, в кумовья к себе Барабаша в город Чигирин, и когда Барабаш подпил, Хмельницкий сказал ему: «Годи тоби, пане куме, лысты Королевские держаты! Дай мини хоть прочытаты. «- На что тебе, кум, знать их? отвечал Барабаш. Нам лучше быть в дружбе с Поляками, «ниж тилом комаров годувать.» Тогда Хмельницкий дал еще лучшего вина, Барабаш напился пьян и уснул, а Хмельницкий вынул у него ключи и послал в Черкасы, к жене Барабаша, слугу своего, который объявил, что муж требует листы Королевские. «Десь то мому Пану лыхом знудылось «, сказала, жена, «що с Хмельницким гуляты зхотилось», и указала сундук под воротами. Слуга достал бумаги, и привез к Хмельницкому. Поутру Барабаш проснулся: нет ни ключей, ни Хмельницкого; он разбудил Старосту Кричевского и поехал в погоню за кумом.

Но было поздно. 7 Августа в 1647 году Хмельницкий прибыл в Сечь Запорожскую.
1647, Августа 7.
Он явился прямо на остров Бучый к Линчаевцам, оттуда с ними он прибыл в Никитин Рог. Там нашел он только триста человек, готовых к войне, и способных под ружье; прочие были разсеяны, находясь иные на рыбной и звериной ловле другие по Дону и по Донцу разъезжая и грабя купечество.

К ним призвал Хмельницкий Козаков реестровых, которые оставались от командования Гулака и проживали в зимовьях Запорожских, три тысячи сто пятнадцать человек. Он созвал Раду, прочел ей письма Барабаша и универсал Королевский. «Выбирайте любое» сказал он: «гибель со славою, или гибель со стыдом.» Козаки, не дождавшись окончания речи, единогласно объявили готовность на предприятие в пользу отечества и прикрыли его шапками, в знак выбора его в Гетманы. Но он отвергнул это предложение до общего, согласия всего народа и войска, а вызвался предводительствовать ими в прежнем чине своем и объявил, что необходимо взять Койдак.

Крепость была наполнена войсками Польскими, недопускавшими соединения городских козаков с Запорожскими. Хмельницкий пошел на приступ неожиданно. Козаки спешились, и сделав фальшивый приступ к Койдаку со степной стороны, криком и пальбою обратили на себя внимание осажденных. В то время, другой отряд Хмельницкого прополз Днепровским берегом к самой крепости, и водными воротами вошел в нее почти без сопротивления. Внутри крепости козаки ударили решительно на Польское войско, и произвели в нем страшное поражение Козаки, действующие со степной стороны, увидев товарищей своих внутри крепости, пошли на приступ действительный; а как войско неприятельское было занято работою со стороны реки, то они вломились в ворота немедленно, и окончили поражение так, что ни одного Поляка не осталось, который бы мог известить о истреблении товарищей. Амуниция, артиллерия и всякого рода запасы, хранившиеся в Койдаке, достались в добычу Хмельницкому, и помогли ему вооружить войско. Койдак назначен был сборным местом для войска, Малороссийского.

Митрополит первый получил от Хмельницкого известие о королевском дозволении козакам достигнуть свободы оружием. Он не только одобрил предприятие Хмельницкого, но наложил проклятие на всех, кто не станет под его знамена; одна из последних молитв в жизни нашего Первосвятителя была об успехе оружия, подъятаго козаками за Малороссию.

Из Койдака были разосланы окружные грамоты в города и селения; прописывая письменное соизволение Королевское на поголовное возстание Козаков, и объявляя свое предприятие освободить Малороссию, Хмельницкий в этих листах уговаривал войска, чтоб отложились от наказного Гетмана Барабаша, от «сего дознаннаго зрадцы и предателя отечественного, какшактующего тайно и явно с Поляками на пагубу народную.»

Он предлагал всем и каждому, собраться к нему в Койдак для дальнейших совещаний. Скоро после оповещения пришли 3000 регистровых козаков: Полтавский, Миргородский, Гадячский и части других полков.

Они удалились от Барабаша в то время, когда, он отбирал от Поляков новую присягу в верности к службе Королевской, при поисках над Хмельницким и его сообщниками.

Поляки взволновались от возстания Козаков; на одного Барабаша была у них надежда, а Барабаш об одном лишь и мыслил-о действительном Гетманстве-ему жало душу слово: Наказный. И Сейм утвердил его Русским Гетманом обеих сторон Днепра и Войска Запорожского. Он достиг двух целей, одной обетованной, другой, вовсе неожиданной-булавы и смерти.

С величайшею поспешностию известил он Коронного, Гетмана Потоцкого о действиях Зиновия Богдана. Потоцкий столь же поспешно, отправил к нему сына своего с 9000 коронных войск. Барабаш и сын Коронного Гетмана соединились в городе Черкасах; тут они сделали все необходимые распоряжения к нападению на Хмельницкого: при новом Гетмане было 5000 войска регистрового, присягнувшего в верности. Эти козаки сели с ним в лодки, и отправились вниз по Днепру с тем, чтоб осадить Койдак, и от реки сделать в крепость высадку. А Потоцкий должен был обложит крепость от степной стороны, и преградить осажденным отступление.

Между тем Хмельницкий успел уже списаться с Ханом Крымским, и склонил его на свою сторону. В этом деле помогли ему не столько дары и обещания, сколько разрыв Орды с Королевством. Поляки посылали ежегодные дары Хану Крымскому, а теперь Оссолинский написал к нему: «Да будет Вашему Ханскому Высочеству ведомо, что Вы имеете дело с Королем, который умеет охранять свой народ, а не платить дани», и Хан вступил в союз с Хмельницким.

Народ во всей Малороссии уже не тайно роптал, но громогласно говорил дерзкие против Польши речи; уже Украйна из конца в конец волновалась. Барабаш с войском плыл Днепром, Потоцкий двинулся к Койдаку степью.

Хмельницкий узнал о намерении Барабаша; он приготовился принять и его, и Стефаиа Потоцкого. Для флотилии Барабашевой, на одной из Днепровских кос, далеко в реку вдавшейся, построил он сильную батарею, снабдил ее тяжелою артиллериею, пехотою с длинными копьями; все это прикрыл он, насадив вокруг батарей тростнику и кустарников. В Койдаке оставил небольшое число пехоты, и приказал ей безпрестанно появляться на городских валах, обманчиво увеличивая число осажденных перед осаждающими. Сам он со всем остальным войском скрылся в оврагах, в нескольких верстах от Койдака. Войско Стефана Потоцкого шло степью в уровень с ладьями Барабаша. Коль скоро с батареею поровнялась эта флотилия, батарея дала залп из пушек, столь удачный, что многие суда были разбиты и потоплены, другие отяжелели от людей, вскочивших в них из потопающих, и Барабашцы начали в безпорядке приступать к берегу. В тоже время Хмельницкий вышел из оврагов, и ударил Потоцкому во фланг и в тыл. Такого нападения Поляки вовсе не ожидали; сражение было губительное; войско наше врезалось в средину врагов, и отняло у них всю артиллерию. Выстрелы и пики столь для Поляков ненавистные, довершили истребление. Драгуны, рабы Польского шляхетства, недовольные своею одеждою, передались Хмельницкому; жолнеры были перерезаны, а козаки реестровые положили оружие. Из чиновников осталось в плену сорок три человека; в числе их и Стефан Потоцкий, брошенный в поле потому, что за ранами нельзя было его везти: там и скончался несчастный, двадцатичетырехлетний сын Коронного Гетмана.

Истребив войско Польское, Хмельницкий обратился к регистровым козакам, приплывшим с Барабашем. Они дрались уже, с Линчцевцами. Хмельницкий выставил перед ними белое знамя, с крестом и надписью: «Мир Христианству!»-Битва прекратилась. Урядники войска Барабашевского, и многие козаки, положившие оружие, стали под священным для них знаменем, и Хмельницкий произнес к ним следующую речь:

«Помыслите, братия и други, помыслите и разсудите: против кого вы вооружились, и за кого хотите брань с нами иметь, и кровь нашу и свою туне проливать? Я и окружающее меня товарищество; есть единокровная и единоверная ваша братия; интересы и пользы наши одни суть с пользами и нуждами вашими; мы подняли оружие не для корысти какой или пустого тщеславия, а единственно на «оборону отечества нашего, жизни нашей, и жизни чад наших, а равно и ваших. Все народы, живущие во вселенной, всегда защищали и будут защищать бытие свое, свободу и собственность; самые даже пресмыкающиеся по земли животные, каковы а суть звери, скоты и птицы защищают становища свои и гнезда до изнеможения, и природа, по намерению Творца всех и Господа, снабдила всех их разными к тому орудиями, в самых членах их. Почтоже, братия, быть нечувствительными, и влачить тяжкие оковы рабства в дремоте и постыдном невольничестве в собственной земле? Поляки, вас вооружившие на нас, суть общие враги и неприятели наши. Они все уже от нас отняли: честь, права, собственность, и самую свободу разговора, и вероисповедания нашего; остается при нас одна жизнь, но и та ненадежна и несносна самим нам; да и что за жизнь такая, когда она преисполнена горестей, страхов и всегдашнего отчаяния? Предки наши, известны всему свету, Словене или Савроматы и Руссы, соединясь с Литовцами и Поляками добровольно и ради защиты от иноплеменников, пришли к ним с собственною своею природною землею, с своими городами и селениями, с своими даже законами, и со всем, в жизни нужным, а Поляки ничего им, ни нам не давали ни на один пенязь! А заслуги наши и предков наших Полякам в обороне и разширении Королевства их, известны суть всей Европе и Азии. Да и самые и Поляки хрониками своими очевидно то доказывают. Но пролитая за них кровь наша и избиенные на ратных полях тысячи и тьмы воев наших награждаются от Поляков одним презорством и насилием и всех родов тиранствами; а когда вы, братия наши и други, когда не видите уничижения своего, от Поляков, и не слышите презрительных титулов, наданных вам от них, то есть, титулов хлопа, схизматика, то вспомните по крайней мере недавние жертвы предков ваших и братии вашей, преданных коварством и изменою, и замученных Поляками самим неслыханным варварством; вспомните, говорю, о сожженных живых в медном быку: Гетмане Наливайке, Полковнике Лободе и других! Воззрите на ободранные и отрубленныя головы Гетмана Павлюги, Обозного Гремича и других! Вспомните наконец Гетмана Остряницу, Обозного Сурмилу, Полковников Недригайлу, Баюка и Рындича, коих колесовали и живьм жилы тягли! А премногих с ними Чиновников ваших живых же на спицы воткнули и другими лютейшими муками жизни лишали! Не забывайте, братия, и тех неповинных младенцев ваших коих Поляки на решетках жарили и в котлах варили. Все оные страстотерпцы замучены за отечество свое, за свободу и за веру отцев своих, презираемую и ругаемую Поляками в глазах ваших; и сии мученики, неповинно пострадавшие, вопиют к вам из гробов своих, требуя за кровь их отмщения, и вызывают вас на оборону самих себя и отечества своего.»

Хмельницкий кончил речь. Войско взволновалось, поднялся шум; козаки стали бросать оружие и кричали: «Повелевай нами, Хмельницкий! повелевай! веди, куда честь и польза наша требует; отомстим за страдальцев наших и за поругание веры нашей! Да не увидим более поношений наших, не услышим стону потомства нашего. Одно теперь смущает нас: мы клялись пред Богом, и учинили присягу на Евангелии в верном послушании Барабашу, сему врагу отечества и предателю нашему.» Хмельницкий отвечал: «Бог сведущ; обратит клят вы сии на главу того, кто их, вынудил и призывал и имя Его всуе. Законы божественные и гражданские всегда таковые клятвы уничтожают, и вы от них свободны; а больше всех клятв, вы обязаны отечеству своему самою природою, и вере святой, символом ее, вами исповедуемым; им поборайте, и за них стойте; а более сих жертв ничего от вас не требуется.»

Ободренные речью великого человека, Козаки бросились искать Барабаша, чтобы предать его на суд войска.

Историки спорят о роде смерти предателя, но все знают, что он погиб насильственно. Одни говорят, что он найден в ладье, и несмотря на мольбы о пощаде, Джеджеля заколол его; другие разсказывают, что его из ладьи вытащили, и повели на берег, но он вырвался и бросился в Днепр, откуда уже не выплыл. Истина, словами Гетмана Хмельницкого, в его универсале под Белою церковью, повествует, что Барабаш был предан Днепровским глубинам; а предание говорит, будто он пьяный спал в ладе своей, и его сонного Запорожцы кинули в волны Днепровские. Один из сынов Украйны сказал о нем: «Он пропил жизнь, а смерть проспал. «Козаки тогдашние воскликнули: «Погиб нечестивый! да погибнет и намять его с шумом!»
ГЛАВА ХII. Богдан Хмельницкий
Провозглашен Гетманом. Устроение полков. Переговоры с Ислам-Гереем. Голова Гетмана оценена. Ответ Ислама. Очищение Малороссии от Поляков. Количество войска Гетманского. Битва при Желтой воде. Битва под Каменцом. Лагерь под Белою церковью. Гетманский универсал.

Увенчанный победою, собиратель Малороссии был единогласно провозглашен Малороссийским Гетманом, Октября 15-го, 1647 г.
1647 Октября 15.
Первым его занятием было возстановить и устроить полки регистровые, и в этом он придерживался планов Гетмана Рожинского. Поляки заблаговременно ушли из Черкас, Чигирина и Уманя. Гетман разставил в этих городах свои полки, на постоянные квартиры; туда ежедневно собирались, новые войска из Малороссии: там они вооружались и формировались.

А между тем приступил он к решительным переговорам с Ислам-Гереем, Ханом Крымским. В подарок отправил ему пленную Шляхту, напоминал об услугах и о союзе с Крымцами, Гетманов Полтора-Кожуха и Гулака; писал, что Поляков и войск их не боится, но считает для себя опасными коварство и подкупы, которыми Поляки, предательски захватив, замучили многих Гетманов, «да и теперь» прибавлял Гетман «мне грозят таким же оружием.»

И действительно, Сейм объявил значительную сумму червонцев за голову Хмельницкого. Ислам благодарил Гетмана за подарок; но от союза отказывался. Мир Султана с Королем, ссора Порты с сильными соседними державами, готовящаяся война, в которой без сомнения должны участвовать и Татарские войска- таковы были причины, Ханом изложенные, по которым он не мог пособить Гетману оружием. Но советовал принять вместо гвардии Мурзу Тугай Бея, и то не иначе, как под видом найма. Этот Мирза мне друг, говорил Хан; он имеет исключительное право вести войну с кем хочет, и войска у него в Орде четыре тысячи. В заключение, ручаясь и отвечая за верность Тугай Бея, обещал во всем и неизменно быть несомнительным приятелем Хмельницкому. «Я «заключал Ислам «испытал многократно непостоянство Поляков, знаю их коварный нрав», и заклял себя быть вечным их врагом.»

Того только и хотелось Хмельницкому. Он хотел выведать Исламовы чувства к Полякам. Он желал предупредить Поляков; ему известно было, что она употребят все возможные усилия и подкупы, а и того более, обещания, и могут наконец уговорить Хана, чтоб тот сделал набег на Малороссию. И так, желая предварительно отклонить его от Королевства, он для того и завел с ним переписку. Теперь согласился на Ханские предложения, отправил сына Тимофея для договора с Тугай Беем, и без сомнения тайно приказал наблюдать за поступками и намерениями Ханскими.

Целую осень и начало зимы, Хмельницкий посылал отряды войск в Малороссийские селения, которые остались назади за ним. Так весь край по Канев и по Киев от Жидов и от Поляков очистился. Арендаторы и коммиссары были избиты до последнего; их имущество и оружие взято на козаков. Несколько Магнатов и знатнейшей шляхты жили тогда по городам и местечкам Малороссийским. Эти поместья принадлежали прежде Гатманам и Урядникам, и назывались ранговыми. Своевольно захватав их и присвоив себе в вечность, Магнаты и Шляхта уверяли, что они дарованы им от Сената речи Посполитой. В числе тех поместьев были: Лубны, Золотоноша, Прилука, Трахтимиров; ими владели: Князь Вишневецкий, Князь Яблонский, Воевода Кисель и множество других». Из снизхождения к одним за то, что они были Русской породы, и только от нестерпимых гонений обратились в Католичество и Полячество; из уважения к другим за то, что, будучи в должностях и чинах Малороссийских, управляли народом и должностями с благоразумием и кротостию, — Хмельницкий не сделал им никакого зла; их выпроводили честно за границу, и только за неправильное провладение Малороссийскими поместьями взыскали с них контрибуцию, деньгами, лашадьми, военными снарядами и хлебом, в пользу войска. Жиды, признанные от народа безвредными и хорошего поведения, выкупались деньгами, ценными вещами, и отпускаемы были в Польшу.

Уже в начале тысяча шестьсот сорок осьмого года у Гетмана было козаков регистровых тридцать пять тысяч, охочекомонных четыре тысячи девять сот, да Запорожских три тысячи семь сот двадцать человек. А всего войска сорок три тысячи семь сот двадцать человек.

В первых числах Апреля пришло в его главную квартиру известие, что Коронный Гетман Потоцкий собрался у Каменца Подольского со многочисленною армиею, идет вниз по Днестру и приближается к Уманщине.

Хмельницкий, оставя над Бугом резервный корпус, выступил против Поляков с двадцати-пятитысячным войском. Идучи вниз по реке Егорлыку, выслал против Потоцкого несколько партий легких войск, приказал им тревожить неприятельский авангард, нападать на него скоропостижно, от него удаляться, показывать боязнь и таким образом обманывать Поляков мнимым отступлением всего нашего войска к границам Татарским. Сам поворотил между тем в степь к Желтым водам, где на возвышенности укрепил обоз свой окопами и тяжелою артиллериею; оставил в нем несколько пехоты с подъемными лошадьми, построенными в ряды вместо конницы, и скрылся в стороне от обоза, в оврагах и тростнике.

Потоцкий гнал партии козаков, которые безпокоили авангард; козаки манили его к Желтым водам, и вдруг он насунулся на обоз Гетманский; партии скрылись за обозом. Без дальнего разсмотрения, не приготовясь ни мало, не укрепив обоза своего, Потоцкий атаковал обоз Хмельницкого. Началась с обеих сторон пальба из пушек и ружей; Хмельницкий выступил из оврагов. Гром пальбы не давал Полякам слышать, дым мешал видеть, а Гетман чрез их же обоз подходил к их тылу. Быстро на них ударя, он дал залп и вступил в бой холодным оружием. Поляки не успели еще обратится назад, а уже увидели себя разбитыми и побежденными. Убийство было жестокое, повсеместное. После выстрела по обозу Гетманскому, они не успели еще зарядить ни ружей ни пистолетов: начали обороняться одними саблями, против козачьих пик почти не действительными, и наша летопись считает убитых Поляков 20,000; в том числе и сын Сенаторский Шембек. Тогда; оставя обоз свой со всеми запасами, со всеми снарядами на расхищение козакам, неприятель пустился в разсыпную: побежали, куда кто мог. Погоня схватила из них сорок девять пленников, немедленно Гетманом отправленных к Хану. Ислам благодарил его, уверял в непременной к нему и к Малороссии дружбе, и обнадеживал помощию в случае нужды и возможности. Хмельницкий отправил благодарственный молебен на месте битвы, похоронил убитых, своих и врагов, и, тронулся от Желтых вод к Каменцу.

Каменец-Подольский почитался наравне с Койдаком непобедимою крепостью. Он был гнездом или сборным местом для Польских войск, назначенных против Малороссии. Наш резерв, под начальством Генерального Писаря Максима Кривоноса, следовал с правой стороны армии, над Бугом. Приблизясь к Каменцу, Хмельницкий застал там Польского Гетмана Калиновского с свежими Польскими войсками, расположенными лагерем под крепостными батареями. Устроив стан в виду неприятеля, сначала каждый день наш Гетман объезжал и осматривал войска неприятельские, и каждый день оканчивался легкою с обеих сторон перепалкою.

Мая 16-го, на заре, Хмельницкий повел атаку на Польский стан, с боку крепости, под которую с полуночи проползла значительная часть нашей пехоты, с ружьями и с копьями. Козаки произвели сильную пальбу из ружей и орудий и, наступая на стан неприятельский, подняли оглушительный крик. Между тем пехота наша отыскала ворота от воды, отперла их и тихо вошла в крепость. Гарнизон считал эту сторону неприступною; самая природа укрепила ее каменною скалою. Часовые, спиной оборотясь к реке, внимательно смотрели на сражение, которое происходило между двумя лагерями. В это время крепость неожиданно была занята; козаки уже вырезали часть гарнизона, остальные схватились за оружие, спешили защищаться, но не во время: их истребили до единого. Увидя крепость очищенною от Поляков, козаки обратили крепостные пушки на стан Калиновского: ядра и картечи произвели в нем ужасное опустошение. Поляки ужаснулись; видя, что крепость, им принадлежащая, на защиту от которой, они так полагались, наносит им гибель, они бросились из стана опрометью; Хмельницкий, пользуясь удачным действием пехоты и побегом людей из стана неприятельского, пустил конницу в погоню за Поляками, которых уцелело весьма немного. Стан, с запасами и артиллериею, достался в добычу победителям.

Из Каменца были откомандированы многие отряды во всю Малороссию, с Литвою и Польшею пограничную; им дано было повеление: изгонять и истреблять Жидов и Поляков везде, где они будут найдены, примечать движения войск Польских и Литовских, отражать их от границ своих, и в случае нужды в помощи, давать знать о том Гетману. Начальниками тех отрядов были: Обозный Генеральный Носачь и Полковник Дорошенко, отправленные в Галицию и Княжество Острожское; Генеральный Писарь Кривонос Лукаш и Шаблюка через Киев к Слуцку и Случи; Генеральный Асаул Родак с Полковниками Остапом, Нестемем и Федором Богуном, к Припети и в Литву; Генеральный Хоружий Буйнос, и Полковники Охочекомонные, Яков Гладкий и Кондрат Худорбай, за Чернигов и Полесье в Северию; а сам Хмельницкий, оставя в Каменце сильный гарнизон, пошел срединою Малороссии, остановился при Белой церкве, и разослал повсюду следующий универсал:

«Зиновий Богдан Хмельницкий, Гетман славного войска Реестрового, Запорожского, и всего по обеим сторонам Днепра, сущей Украйны Малороссийской!

«Вам всем Малороссийским, по обеим сторонам реки Днепра, шляхетным и посполитным, большего и меньшего чина людем, а особливо шляхетноурожденным козакам и всей братии нашей, сим универсалом нашим ознаймуем:

«Иж не без причин слушных мусылысьмо зачаты войну и подняты оружие наше на Поляков, через которое що ся, при всесильной помощи Божеской на Жолтой води Апреля 8, а потом под Каменцем Мая 16, над ними Поляками стало и то всим вам уже совершенно видимо. Теперь-же, по двоих над Поляками неровных битвах наших, скоро получили ведомо, же они тым нещастием своим разгниваны и разъярены будучи, не только сами Панове, и Княжата около Выслы ИИ за Выслою многие на нас стягают и совокупляют войски; але и самого Найяснийшого Короля своего Владислава, Пана нашего милостивого, и отца ласкового, на нас же подмовляют и возбуждают, абы зо всими сылами своими пришедши в Украину нашу Малороссийскую, огнем и мечем нас завоевали, и мешканье наше сплюндровавши, разориты и в прах и пепел обернуты, а самых выбиты, других же в немилосердную неволю забраты, и на иншии далечайшие за Выелою миста выпровадивши, славу нашу, не только в части света Европейского прославленного, но и в облеглых за Морем Чорным странах Азиатских довольно народом тамошним ведомую, моглы испраздныты и поглотыты. Постановылысьмо в намерении нашем не протыв Короля Пана нашего милостивого, но протыв Поляков гордых, за ни защо миючих Его Королевско-высокоповажныя привилегии нам козакам и всем обще Малороссиянам данные права и вольности наши древние при нас заховуючие и укрипляю мужественным небоязненным при помощи Божией стануты сердцем и оружием. Для чего притянувши от Каменецка и станувши обозом нашим войсковым тут под Белою церковью, пишем до вас сей Универсал, чрез который созываючи и заохочуючи вас всех Малороссиян братию нашу до компании военной. А тое прекладуем и извествуем, иж они Поляки недлуг их же Кроникаров Польских свидетельства от нас Савроматов и Руссов уродившись, изшедши и заедино с початку с самовластною братиею нашею Савроматами и Руссами бувши, а не сытой славы и богатства душевредного себе ищучи от сопребывания с предками нашими древних оных веков, отделилось и иное именование, еже есть Ляхи и Поляки, себе учинивши и за Выслу заволокшися на чужих грунтах и землях, там между знаменитыми реками, между Одрою и Выслою засели! Многим околичным землям и Панствам Немецким и иным западным и полуночным сошкодывши и державы их с людскими населениями завоевавши и разбойническим образом прошлых оных древних веков утрутавши и укравши себе завладели. Потом за прошествием многих времен, в селениях своих по над Выслою, в пространных тамошних чуждых землях расплодывшись и умножившися, а прореченными людскими шкодами и издырствами недовольны будучи, повстали напрасно и безсовестно, якоже иногда Каин на Авеля, на Руссов альбо Савроматов, властную с древности природную братию свою, и за предводительством Короля своего Казимира Великого, уже им сего имени III, року от Рождества Христова 1333 альбо 1339, звлаща умалывшимся и оскудевшим тогда Киевским и Острожским и иным истинным Русским Князем нашим завоевавши их своей несытности, привлащалы и подчинылы истинные с древних веков земли и провинции Сарматские, альбо Козацкие наши Русские от Подоля Волыни и Волох до самого Выльня и Смоленска, довгыя и обширныя границы свои имущия; а именно: Киевскую, Галицкую, Львовскую, Хелмскую, Бельзскую, Подольскую, Волынскую, Премышльскую, Мстиславскую, Витебскую и Полоцкую, и не только в упомянутых землях и провинциях наших Русских славное имя наше Козацкое изпразднылы, але що найгирше и найжалостнийше, всих оных братию нашу Роксолянов в невольническое подданское (И ярмо, от виры отеческия правоелавныя, душеспасительныя Грекороссийския отторгнули и до пагубной Унии и Римского заблуждения сылою, гвалтом и многими над совистью Христианскою мучениями и тыранством привлеклы и приневолылы всих первых Князей и Королей своих Польских, благополучие наше хранивших и утвердивших, привиллегии и Мондаты презревши, уничтоживши и цале протыв полытыки Шляхетства и доброй совести их сказывалы. Но гды и того душевредного, в погибель влекущего Схизматыческаго их несытаго учинку, еже благочестие святое на Унию обернули и честь козацкую в нечестие и незнание превратили, заздрость их и гордость мало быты показывала, то наконец положились було мыло волю Королевскую, Пана нашого милостывого и самых крайних и остатних от последних будучи, яко то Чигирина, Трактомирова, Переяслова, Полтавы и иных многих других городов и сел, по обеим сторонам рики Днипра состоящих Украины Малороссийские власной, предковечной отчизны нашей от Святого равноапостольного Князя Киевского, святым крещением Русь просветившего, благочестием и истинным и непоколебимым сияющим, знатнейших людей и козаков выгубиты и выкорениты; а самим посольством альбо посполитым народом нашим завладевши и не только в ярмо невольничее их запрягаты, но и по своей воли безбожной и в душевредную правилам священным и Святых отец наших противную врынуты Унию, чего уже певные были знаки и документы, когда не только многих козаков и мещан, братию нашу, псы, дозорцы людкие поели и люда плиотками фальшиве Попам своим оскаржовали и в потеряние голов их приправыли, и добрамы и иминыями их завладилы, що и мини Хмильницкому от нецлотлываго сына и брехуна Чаплынскаго дозорцы Чигириньскаго пришлось було терпить и головы позбуты, але и виру нашу православную завжде ругалы и безчестылы, Священныков наших благочестывых де кольвек из якой хотя найменшой причины безчествуючы, ругаючи, разкровавляючи волосы и бороды выдыралы и уризовалы. Якииж вам самым усим Малороссиянам от ных Поляков и Жидов, их арендаторов и любымых факторов по сие время являлыся обиды, тяжести, озлобления и разорения; тут мы тыхо невикуем, поневаж вы самы об них видаете и памятуете, тое тут тыльки припомынаем, иж до такои пришлы було есте неволи у Поляков, же двом або тром на мисти в улыци альбо в дому своем сшедшимся заказано и невольно було с собою поговорыты, и о потребах своих господарских побесидоваты, без чего акты христианскии и весильныи буть не могут, и що Бог Творец дав чоловику уста на глаголание, тыи Поляки строгымы указами заграждалы и нимствовать над полытыку и всегосвитнии звычаи вам булы приказалы. Якое несносное бремя и уст заключение поневаж мылость Божия всемогущая благословила и помогла нам оружием нашим военным отсикты и домкнуты побиждением знаменитым о двух вышереченных побидах Поляков супостатов наших. «Теды да будет о том прыснохвалымо и превозносымо имя Его божественное, я не презре безустныков воздыхания и слез ваших, чрез Поляков пролытых и пролываемых; а що мы нынишнюю зачинылы войну без видомо и совита вашего всенародного, за тое вы нас не ужасайтеся! деж мы так для лучшой пользы вашой и нашой научывшыся, осторожносты и лучшаго воинского управления с прикладу прежних братий наших под Кумейками и на усть реки Тясьминя с Полякамл недавно прошлых времен войну имивших, которые поневаж прежде войны своей универсалами своими до вас во всю Украину заслынными уведомили Поляков о своем противном их намерении. Теды тым уведомлением перестереженные полки, яко надлежало запогибты злу своему, приготовылысь на побиджение их войск козацких приспособились. И мы теперь такового нещастлываго случая удержались мов аж по се время с сим универсалом о начатом с Поляками делу военном уведомлением нашим. А теперь, як видаты вам обще всим Малороссиянам, о том доносым, так и до компании военной на предлежащее с нымыж Поляками дило военное вас вызываем и заохочуем, кому мыла вира благочестивая, от Поляков на Унию претворенная, кому из вас любыма цилость отчизны нашей Украины Малороссийской и честь ваша шляхетская, от Поляков ругаемая, унычтожаемая, весьма помиваемая, попираемая и поругаемая, тот всяк не як отродок, но як зычлывый и любезный сын отчизны своей, повыслушанию сего универсальнаго ознаменья нашого и к нам в обоз под Билую Церков на добрых конях и с исправным оружием неоткладне прибуваты и исплне з нашим прикладом старовычных валечных и многим народам и околычных странах славных предков своих статуты мужественно и небоязнено, при всемогущей помощи Божией, протыв Поляков своих грабителей, злобытелей и супостатов. Ибо еслы незволыте допомогты нам в настоящой воинной компании, а як Поляки нас отолиют, то выдайте певнеже и вас всих Малороссиян без жаднаго браку и решпекту подлуг давняго злого намирения своего огнем и мечем зруйнуют и спустошают. Але и всяконечным виры нашея благочестивыя и святыя оскорблением и поруганием остатки ваши и чад ваших в плин загорнуть и в неришимую всегдашней воли облекут одежду. Лучше теды и благополизнийше вам за виру святую православную и за целость отчизны на плацу военном от оружия браннаго погыбты, ниж в домах своих яко невштюхам побиенным буты; гды же естли умрем за благочестывую виру нашу, то не только слава и отвага наша Рыцарская во всих Европейских и иных странах, дальных землях, славно провозгласытся, але и упование наше, еже за благочестие умрети, будет безсмертием исполнено и стралческими винцами от Бога винчано. Не бойтесь теды васмосцы, братия наша, шляхетно урожоная Малороссийская, Поляков, хотя бы и найбольшии их булы войска. Але прикладом славных и велыкых Руссов, предков своих, при своей правди за благочестие святое, за цилость отчизны и за поломание прежних прав и вольностей своих сполно с нами про тых их своих обыдытелей и разорытелей с несумнинною надеждою своею от бид настоящих освобождения и всемочныя благодати Божией в наступаючом случаи военном на супостатов наших помощь нам совершить готовыя, якой то благодати Божественной уже и суть знаки: первые двукратная вышепоименованная побида Поляков, второе щырая прихыляость всего войска низового Запорожского, на помощь нашу в готовносты зостоящаго, кроми того, що уже и есть при нас тысяч тры з лышком; третое-же, Найяснийший Хан Крымский зо всими Ордами помогты нам пры нужды готов есть на Поляков, при котором для лучшой пекности и сына старшого Тымоша резыдоват мы оставылы, и теперь готовы от его Ханской мылосты, доброй и военной Орды Крымской идеть до нас тысяч с чотыры с Паном Тугай-Беем значным; четвертое же, и козаков реестровых, братии нашей пятнадцать тысяч, шо от Гетьмана Коронного с Барабашом Полковником и из Нимцямы при Гетьманычу выправлены булы в суднах водных и румом протывным, и у Кодака отдавши Барабаша, недруга отчизного и поглыбцю Лядского, Днипровским глыбынам, к нам пристало и военной в обоих разах экспедиции значне допомоглы нам, слушне тую присягу зломавшы, которую за вирность Гетьманам Коронным у Черкасах пред сиданием в судны водныи под ружьем Лядьским, яко невольныки и плинныки, булы принуждены выконать, когда самы Поляки, до зломания тоей присяги суть выною и початком, самы первые поломавшы, мыло волю, права и вольносты Козацкии и Малороссийскии, присягу свою на приязнь пры ненарушимой цилосты давних прав я вольностей Козакам и усим Малороссиянам учиненную; пятое, що из власных людей тры тысячи драгуныв, пред Койдацкою битвою в прежней стражи бувшии, вирность и присягу свою зломалы и Гетьманов Коронных оставылы, к нам добровольне прысовокупылыся, так для того им було управленными в своих заслугах, якож и для того им разумылы ненависть и злобу Гетманов своих Коронных и всех Панов Польских, ко всим нам Малороссиянам бувшую и на всеконечное нашое и виры нашой православной искоренение и потребление велыким гнивом устремывшуюся, изволылы лучше послидовать нам Малороссиянам, при правди и истыни сущим, за права и вольносты свои стоящым, ниж своим Полякам неправедне на искоренение наше повставшим и гордостною яростию воспаляемым; шестое, и для того ласка Божия и помощь Его всесильная при нас буты можеть; не пры обыдах наших зачалы войну сию с Поляками, не без видома и позволения Пана нашого найяснийшаго Корелевскаго Величества Владислава IV, который року 1633 во время щастлывой своей коронации бувалым и нам при оной и иными значными войска Малороссийскаго товарищами прикладом прежних найяснийших Князей и Королей Польских антыцессоров своих вси наши войсковыи и Малороссийскии давнии права и вольносты при особливом утверждении виры нашой православной новым своим на поргаменти краснопысанным Королевским подписанием властной руки и при завичистой Коронной печати ствердывшы, прывылием отправив нас яко отец ласковый, ударовавши каждого начальными подарками, а при отправки нашой, на едини бувшей устне, его Велычество до нас мовыв:-Абысьмо по прежнему Гетьмана соби поставылы и при своих правах и вольностях крипко столы неподдаючись оным Полякам в попраные щитятыся его Королевскымы и инымы прывылиями. А естлиб Панове Польскии, або дозорцы, тых прывылиев не слухалы, то маете, мовыт Его Королевское Велычество, мушкет и шаблю пры боку: тымо про то можете бороныты свои од Поляков поврежденныи права и вольносты. — Посля чого в кильки лит гди непрестанно диялысь одь Поляков биды и крайнии разорения, тогда знову мы вси з Барабашем суплыковалысьмо, о том через нарошных послов нашых, до его Королевскаго Велычества Владыслава Пана своего мылостываго, который пры отправи их яко словесно тако и прыватным лыстом своим Королевским до Барабаша и до всих нас козаков теж свое Королевское прежде нам слово мовленое: же на оборону прав мием мушкеты и шаблю-подтвердыв и повторыв слово. Поневаж Полковнык Барабаш не друг и нежелатель добра отчизны нашой, яко такое мылостывее слово и позволеиие так и прывылегию Королевскую таив, и без жадной пользы Малороссийской крыв у себе, не стараючись о неизбрании Гатмана Козацкаго а ни о увольнении от бид людских усего народа Малороссийскаго, теды я Хмильницкий, взявши Господа Бога на помощь и отыбравши шнучным образом у Барабаша прывылегии Королевскии, мусылем сие военно с Поляками зачаты дило, на которое его Королевскаго Велычества самой превелыкой особы, войною на нас порушения ни гди не чаем, так для того, же зачалысьмо сию войну с Поляками за позволением его Королевским, яко и для того, же Поляки леще его Королевскую превысокую персону у себе важаты Мандатов и прыказов его не слухалы и непрестанныи Малороссии утиснения налагалы. А еслы Король, иж есть войску всему глава, сам в войску Польскому протыв нас не пойдет, и то мы Панов Польских и их много собраннаго войска яко тила альбо ока без главного ни млийше устрашитыся нехотилы. Бо еслы ветхый Рым, иже всихих Европейских градов материю нарещися может, многими паньствами и монархиями владивый и о шесты стах чотыридесяты и пяты тысячь войска гордывыиисн, з давних оных виков далеко меньших против помянутой воинственной силы Рымской Валечных Руссов с России, от помория Балтыйського альбо Нимецкого собранных, за предводительством Князя их и ион був взятый и чотырнадцать лит обладаемый: кто может тепер Кштальтом оных древних Руссов, предков нашых, кто может возбраныты дилносты и уменшыты отвагы Лыцарской. Що вам братии нашой обще велел предложивши и до разсуждения здраваго подавши, оспих ваш г нам в обоз под Билую церков прылижно и пылно жыдаем и им же зычым от Господа Бога здоровья и благополучнаго увсиому узнаты поважения.»

«Дан в обози нашому под Билою церковью, и року 1648, мисяца Маия 28 дня.»

Мы не смели потомкам Хмельницкого предложить слова нашего Гетмана на его языке; покланяясь мысли гения, мы слепо списывали эту речь, исполненную политики, отваги и красноречия. Здесь проявляется вся дальновидность спасителя Украйны, все уменье властвовать над умами пылкими и благородными народа и войска, почитавших его Булавою Гетманскою.

Перевод как этого манифеста, так и всего того; что находится в сей истории на языке Малороссийском, помещен в приложениях.
ГЛАВА ХIII
Бой под Каменцем. Подвиги Родака и Худорбая. Битва Корсунская. Взятие Бара. Вронский. Взятие Новгорода-Северского. Харкевич. Мирные предложения. Битва под Пилявцами. Представление от Хмельницкого к чинам республики. Смерть Владислава. Письмо Киселя. Печаль Гетьмана по Короле. Письмо к Царю. Контрибуцыя с Брод. Просьба от Липулы. Осада Львова. Осада Замостья. Очищение страны от Поляков. Приход Тимовея с Тугай-Беем. Коварство Хана Костати. Письмо от Силистрийского Паши. Хмельницкий отделывается от Тугай Бея. Поход Тимофея в Молдавию. Дорошенко. Станай. Артазий. Носач. Гетман в Киеве. Отец и избавитель отечества. Речь Гетмана. Посольство в Москву. Гуляницкий. Ответ царя. Бутурлин. Запорожцы на Сейму в Варшаве.

Хмельницкий получил вести от Кривоноса, что Гетман Калиновский бежал бою под Каменцем, пробирается с свежим Польско-Литовским корпусом в Подолию, и что, по словам обывателей, уже переправился чрез Случь; от Родака, что на реке Припети сведал он о походе Радзивила в Северию, отправился за ним в погоню с своим отрядом, и застал его близ Городни. Радзивил торжествовал тогда, как видно из Родакова донесения, победу свою, одержанную над Хоружим Буйносом и Полковниками Гладким и Худорбаем: в той битве мы лишились Буйноса, Гладкаго и Полковаго Асаула Подобая; вьюки наши с запасами и с артиллериею достались в добычу неприятелю. Худорбай с остальными козаками присоединился к Родаку; они сошлись в Гомельщине. Родак с крайнею поспешностью приблизился к табору Радзивила. Тут он проведал, что войска Польские, обрадованные победою, безнечно покоятся в лагере, а иные пируют и пьют вино. Тогда он напал на них из за лесу всеми силами, угнал неприятельских лошадей, которые паслись, и, дав залп из ружей и орудий по Польскому табору, устремился туда с копьями. Воины Радзивила, невооруженные, полунагие, кидались взад и вперед, не знали что хватать, одежду или оружие, и были истреблены козаками; небольшая только часть их разбежались: сам военачальник едва успел перебраться вплавь чрез речку и скрыться в лесу с лучшею конницею. Его великолепные буфеты, сервизы, экипажи и весь обоз войсковой с запасами и артиллериею, все досталось козакам. Драгоценнейшим оружием и дорогими конями наделены были многие тысячи новых воинов; и корпус Родака с Худорбаем пошел на Новгород-Северский для дальнейших поисков над Жидами и Поляками.

По донесению Кривоноса, Гетман предписал ему возвратиться с своим корпусом в Подолию, и на пути держаться в стороне правого Фланга неприятельской армии. По тому ж повелению, Кривонос писал к Обозному, Носачу, чтоб тот с ним сблизился и поспешил из Галиции.

Гетман выступил от Белой церкви, и пошел по дороге Корсунской. Пройдя через Корсунь, он получил известие, что армия Польская приближается действительно, Поляки стояли уже между Стебловым, и Корсуном. Хмельницкий оставил обоз свой под городом, а пехоту и артиллерию расположил в садах и городских пасеках; ночью была отправлена легкая партия к Кривоносу с повелением, чтоб, сближась с Польскою армиею, он ничего не начинал, но дождался бы первой пальбы из пушек, направленной из города, и наступил бы тогда в тыл неприятелю. Так распорядился Гетман и 27 Июня, в Пятницу, двинулся в бой. Поляков известили, что войска Хмельницкого разделились на многие отряды и разошлись в разные стороны. Они надеялись застать Гетмана с малыми силами, укрывающимися в Корсуне, и предположили напасть на него. Он встретил их конницею, начал их забавлять ничтожною перестрелкою, кружил перед ними и с видом нерешимости подавался назад, ближе к городу; но Поляки наступали час от часу с большим жаром: не осматриваясь ни назад, ни в стороны, шли центром вперед и вперед, прямо на пехоту, закрытую садами и рвами огородов.
27 Июня.
Нечаянный и весьма близкий залп из всех орудий вывалил у них целые ряды. Это было первым действием пехоты. Несколько выстрелов, повторенных, вовсе смешали и опрокинули Поляков; копья все дело довершили. Бросив пушки, неприятель кинулся назад в безпорядке; тут явился Кривонос и начал пальбу по нем из пушек и ружей прямо в лицо; а сам Гетман, оборотя коней от города, нагнал их, чтоб окончить истребление. Тогда, не зная куда бежать, бросаясь во все стороны, они покинули все имущество, все запасы, все орудия на поле сражения; и погребено их было более одиннадцати тысяч.

Граф Синнвский, Донгоф Прзиемский были взяты в плен, и Хмельницкий подарил их Тугай-Бею, который за одного Синявского взял окупу двадцать тысячь черевонных; а Гетман Калиновский успел спастись тем только, что когда козак догоняя начал его трогать пикою, то он бросил ему кошелек с червонцами и золотые часы.

Кривонос пошел от Корсуня к городу Бару, куда, как было слышно, собрались Поляки из Волынии и Подолии. Будучи побит Вишневецким близ Константинова, он подошел к Бару, и застал его в оборонительном положении, с достаточным гарнизоном. Первая попытка его была неудачна и сопряжена с значительною потерею; недостаток в осадной артиллерии заставил его прибегнуть к хитрости. Навязав множество сена и соломы в снопы, ночью набросал их во рвы городские и поутру зажег; дым от мокрой соломы, густой и удушливый, покрыл ту сторону валов и города, которая была под ветром. Пехота, выигрывая время, приготовила лесницы для того, чтоб взобраться за дымом на валы; народ и гарнизон кинулись защищать от огня строения, началась пальба по городу, а пехота козацкая под гром орудий, пользуясь дымным мраком, всползла на городской вал. Вошедши в город, козаки отбили ворота и впустили остальное; войско с артиллериею. Силы осаждающих внезапно и пылко кинулись резать гарнизон; не долго сопротивлялись осажденные и побежали в замок, но и там не спаслись: погоня ворвалась туда по их пятам, и в замке уже началось ужасное истребление, в особенности Жидов и семейств Жидовских. Из них ни одного в живых не осталось. Около 15,000 трупов было выкинуто в овраг из города. Поляки, найденные с оружием, были выбиты; остальных отпустили в Польшу. Между пленниками был Гетман Потоцкий. Город был разграблен, и, отдав его под начальство тамошних Малороссиян, Гетман оставил в нем козацкий гарнизон.

Кровожадный Князь Иеремий Вишневецкий так был озлоблен взятием Бара, что всех козаков, ему попадавшихся, велел вешать без разбора; в Немирове сажал их на кол, вырывал глаза, присутствовал сам при казнях, кричал палачу: «делай так, чтоб они чувствовали, что умирают и кажется оправдал прозвание Кючюк Шейтана, которое дали ему Магометане.

За то, Полковники Остап и Ганжа, вооружив толпу крестьян на Панов и Униатов, отдавали тела убитых дворян, жидов и духовенства собакам на съедение; Князю Янушу Четвертинскому отрубил голову, под Тульчиным, Малороссиянин, его собственный мельник, а женою его завладел Остап.

13 Июля получено было Гетманом донесение от Родака из Северии: он очистил от Жидов и Поляков Чернигов, с окрестностями, и Стародуб, с Стародубщиною. Теперь он спешил к Новгороду-Северскому, куда, как слышно было, собралось много Поляков, и пришли войска их отрезанные от Литвы, Смоленска и Белоруссии.

На пути встретил его, близ Гремяча, Новгородского повета Хоружий Фесько Харкевичь. Он привел к нему сто десять старых отставных регистровых Новгородских козаков, и разсказал о состоянии и числе Польских войск, затворившихся с Шляхтою в Новегороде, в замке. Там начальствовал Воевода Северский Ян Вронский.

Граждан было в городе немного, после убийства и разрушения, в нем произведенного толпами Поляков, таскавшихся с Самозванцами. Новгород-Северский не успел ни населиться, ни обстроиться. И так граждане не сопротивлялись Родаку; он подошел к городу спокойно, ни кем нетревожимый, расположился у потоков Ярославских и начал приступ из Зубровского рва, где некогда был зверинец и содержались Княжеские зубры. Город был занят без обороны, но замок был в лучшем оборонительном положении, и Родак нашел его неприступным: искуственные укрепления, глубокие овраги, высокие горы, пушки одна возле другой разставленные, огромные бревна, которые висели на покатах гор и которые, будучи опущены, могли бы передавить множество осаждающих, — все это заставило Родака задуматься. Несколко раз однакож покушался он на приступ, несколько раз начинал перестрелку: успеха не было. По счастью, узнав, что из замка есть подземный ход в самую Десну, велел он вырыть поперечный прокоп, который привел бы в бок того подземного хода; и когда земляная работа была кончена, то в условленный час, ночью, осаждающие бросились на замок. Несколько сот отборных козаков в тоже время пошли подземельным ходом; шум, который мог произойти от их приближения, был заглушен пальбою и криком наступателей; они взошли в замок, и ударив нечаянно Полякам в тыл, пустили ракету за известие. Поляки стали защищаться внутри крепости; а в то время Родак бросился к воротам, вышиб их и вломился туда с целым войском. Гарнизон Вронского потерял всю бодрость: начали прятаться в строения, под пушечные лафеты; но козаки везде их находили и почти всех перерезали. Воевода Вронский, видя неизбежную смерть, обещал козакам показать запасы и сокровища, зарытые в землю, и тем вымолил пощаду себе, и не многим другим товарищам. Но когда вели их по городу, и против собора Воскресенского встретил он Хоружаго Харкевича, то пришел в неистовство, выругал его «Зрадцею и Схизматиком» и дал по нем выстрел из пистолета, который был у него спрятан в рукаве. Харкевичь отвечал тем же. Раненный Вронский упал; козаки, остервенясь, добили его и изрубили в мелкие куски. Та же участь постигла и всех остальных пленников, что впрочем не спасло Харкевича.

Гетман и его Старшины были везде победителями. Казалось бы, пора настала Полякам просить мира. И действительно, слух распространился, что едут коммиссары Польские с мирными предложениями; война притихла. Коммиссары явились; главою их был Адам Кисель; с ними были статьи, по которым Поляки с Хмельницким соглашались мириться. По содержанию можно было полагать, что их писали победители к побежденному.
«1. Козаки должны освободить немедленно всех пленных Польских дворян.
«2. Должны отстать от Татар и снова присягнуть республике в верности.
«3. Койдаку оставаться в его прежнем положении.
«4. Виновников бунта немедленно выдать для отсылки в Варшаву.
«5. Выдать письмо Владислава IV к Барабашу.
«6. Привиллегии козаков и права их должны быть определены особою для того Комиссиею.
Хмельницкий выгнал послов, и выступил из под Корсуня, а с ним и Генеральный Обозный Носачь, возвратившийся из Галиции. Они пошли к Случи. На пути пришло уведомление, что армия, состоящая из Польских войск и наемных Немцов, по тогдашнему-из региментов чужеземных, идет козакам на встречу, и расположилась при местечке Пилявицах.

Это войско, казалось, шло на пир, или, как говорят наши летописи, не к битве, а к свадьбе приготовилось. Латы солдат были в позолоте; на шлемах драгоценные перья; шитые золотом ковры служили попонами, збруя горела как в огне, отделка седел превосходная. Старшины и рядовые горстями кидали золото, и следовательно, кидая одним, грабили других. Толкуя о козаках Хмельницкого, они говорили что для укрощения этой мужицкой сволочи «нужно не оружие, а плети и кнуты.» Но наконец хвастуны достигли до такой наглости, что читали особенного содержания молитву, а именно: «Боже благий! не помогай ни нам, ни козакам; будь только зрителем; и Ты с удовольствием увидишь, как мы их оптотчуем.»

Главнокомандующим был тогда в войске Владислав Доминик Князь Заславский, человек вовсе невоинственный, а его помощниками Александр Конецпольский, не весьма опытный, и Николай Острорп, ученый того времени.

Едва Поляки начали располагаться станом и готовить укрепления, Хмельницкий набежал уже на них. Это было в праздник Преображения, 6 Августа, во 6 вторник. Был разсвет. Сражение началось жаркое с обеих сторон. Драгуны Немецкие, построенные весьма правильно, шли фрунтом на козаков. Допустив на карабинный выстрел, козаки дали по них залп из винтовок, разсыпались и, надеясь на их непроворность, заскакали в тыл. Пока те успели поворотиться назад целым фрунтом, часть их уже была переколота; а другой наш отряд стал докалывать их и сзади; вскоре драгуны разстроились. Немецкая пехота сражалась отчаянно; храбрость ее была равна искусству и опытности; быстрая в движениях и опытная их артиллерия была губительна для нашей пехоты. Приметив это, Гетман прикрыл ее конницею, и занимая Немцев наездами, начал кружить. А между тем козацкая пехота обогнула неприятелей, прошла неприметно в местечко, оттуда садами и жилищами на средину Польской армии, и давши всеобщий залп, кинулась, по обыкновению, подымать Поляков на копья; те не устояли, бросились в бегство и смяли пехоту Немецкую. Увидя ее тыл, Гетманская конница наскакала, смешала ряды, разстроила линии и захватила артиллерию. Тогда вся Польская армия, второпях, и смешенная, прежде попятилась назад, потом оборотилась спиной, разбежалась врознь, и, если б не ночь, весьма темная, то не много б спаслось от истребления, хотя впрочем и так Поляков и Немцов сочтено убитых более десяти тысяч, а в том числе и множество офицеров. Хмельницкий с приличною почестью похоронил последних в Польском Костеле.
6 Августа.
Обоз, состоявший из 100,000 подвод, достался козакам. Богатства эти были случайно для козаков увеличены свадьбою одного из Магнатов в Пилявцах; к нему съехалось множество знатных Поляков с семействами. Но Гетман велел всех их отпустить, а забрать только у них серебро, золото и все драгоценности.

Из взятых под Пилявцами пленных, Хмельницкий отпустил одиннадцать офицеров, иностранцев, только взял с них честное слово не воевать против козаков, а тринадцать пленников переслал к сыну своему Тимофею для отдачи в подарок Хану. Потом написал представление ко всем чинам республики. Оно было следующего содержания:

«Свидетельствуюсь небом и землею и самым Богом Всемогущим, что поднятое мною оружие и пролитая им многая кровь Христианская есть дело рук некоторых Магнатов Польских, противящихся власти найяснейшего Короля, сего помазанника Божия, и милостивого отца нашего, и следующих тиранским своим склонностям и вымыслам на пагубу народа Русского. Они то жаждали крови человеческой, они искали жертвы сей законопреступной и варварской, и пусть ею да насытятся, а я умываю руки пред народом и всем светом, что ни мало неповинен есмь в крови сей Христианской и единоплеменничей. Известны все чины, известен и сам наш Король, да и самые архивы Государственные засвидетельствуют, сколько было представлений, сколько было жалоб и просьб, самых горчайших и убедительнейших, от чинов и народа Русского, о чинимых им, от распутных и своевольных Поляков и их пьяного воинства, самых несносных насилиях, грабежах, убийствах и всех родов тиранствах, многочисленных и разнообразных, и в самых диких народах едва ли известных. Но никто по тем жалобам не внял ни мало, никто не сделал по них хотя обыкновенного разбора и удовлетворения; самые жалобы сочтены наконец преступлением и злоумышлением. Оставлен и брошен несчастный народ сей на произвол одного своевольного жолнирства и хищного жидовства, и повержен в самое неключимое рабство и поношение. Все ему было преграждено и воспящено, и доведен до того, что никто в нем более не проречет, ни возопиет. И так, единоплеменные ему, Поляки ни только не познавали: уже единокровной братии своей Савроматов, но не признавали его даже и за создание Божие, и всемерно презирали и поносили, наддав ему презрительные титулы хлопа и Схизматика. Заслуги воев Русских, тяжкие брани их с иноплеменниками, подятые для обороны и разширения пределов Польских, забыты и безстыдно попраны и презрены Поляками. Пролитая за них кровь Русская и падшие на полях ратных тысячи и тьмы воев Русских награждены от них виселицами, сожигательством в медных быках, спицами и всех родов мучениями и варварствами. Но правосудие Божие, назирающее дела человеческие, престало терпеть таковые лютости и безчеловечия, и подвигло народ к обороне собственного бытия своего, а меня избрало слабым орудием воли Его. Сей промысл Божий явно доказан поражением Поляков, весьма неравными им, силами козацкими на семи главных сражениях и на многих штурмах и битвах. Армии Польские избиты и разсеяны; многие вожди их и начальство истреблены, также немало предано их в плен Татарский, да тоею мерою, ею же мерили, возмерится и им! Остается руиновать жилища Польские истреблять семейства их, во отмщение Русским, сие претерпевши! Но я суд Божий на душу мою призываю, что не желаю и не ищу мести, постыдной Христианству и человечеству, и подлежащей единому Богу и Его правосудию в день он, во он же истязаны будут Царие земстии и предержащии власти мира сего, о всем погибшем от них и чрез них в человечестве и о невинной пролитой ими крови, от самых времен, братом убитого, Авеля. И так отзываюсь о тебе, найяснейший Король, справедливый и любимый Монарх наш, отзываюсь и к вам, Советникам его, и всем Вельможам Польским. Убойтеся Бога милосердного, потребите вражду и отриньте злобу ее, губительную собственным своим народам; возстановите в них мир и тишину, да поживут, и вас прославлят! Сие единственно от вас зависит, а я всегда готов исполнить то, чего долг мой и обязанность к Богу и народу от меня требуют.»

Посылал ли Хмельницкий к Хану Крымскому представление на показ, о том не известно. Но Энил говорит, будто бы Хан приложил свою записку к Королю и Магнатам. «Помыслите сами, до чего довело вас высокомерие. Прощайте и ожидайте нас скоро в Варшаве и Кракове.»

Пленники, Косяковский, Червинский и Оссолинский взялись доставить Королю и Магнатам представление, и Гетман отпустил их на честное слово, что чрез две недели доставят ему ответ, а в противном случае сами явятся и перескажут мнение Правительства. Но ответа и возвращения этих трех пленников Гетман ждал напрасно. Это было только честное слово, и рыцарские подвиги Поляков прежних времен вышли тогда в Польше из употребления.

Владислава уже не было в живых. От каменной болезни и от лихорадки, он скончался в Меречи. Извещая о том Хмельницкого Воевода Адам Кисель писал к нему следующее: «Тебе и сподвижникам твоим не безизвестно, что я один из Сенаторов покровительствуя вере, церквам, правам Российским, состарелся в сем попечении и желаю умереть в нем. После битвы под Кумейками никогда не обагрял рук в крови своих единоверцев и непричастен постигшим их бедствиям: они последовали вопреки воли и моих представлений. И так, я имею право на твою доверенность. Прошедшее предадим забвению, война и изчадия ее, голод, язва, суть наказания, посылаемые свыше, и речь посполитая почувствовала их в полной мере. Желать продолжения оных на гибель отечества, ест дело беззаконное; мщение Божеское следует отклонять молитвами; свое укрощать раскаянием и пещись о заживлении, а не о растравлении ран. В междоусобной брани, славнее для победителя влагать в ножны меч свой, нежели обнажать его на новое поражение. Хмельницкий! Не оскорбляй величия Божия, не нарушай спокойствия общего; отошли Татар в их улусы, распусти козаков, отправь посланников своих в Варшаву с изъяснением истинных причин возмущения вашего и обид, нанесенных войску и тебе самому. Удостоверь речь посполитую в верности, впредь никогда неизменяемой. А я клянусь Святою Церковью, общею матерю нашею, клянусь всеми священными правами древнего родства с народом Русским: что буду споспешествовать делу вашему со всякою готовностию, со всевозможным тщанием. Единственное желание мое-доставить праведное успокоение земле и отечественной вере от тех зол, в которых они толь долгое время стенают.»

Так, движимый любовию к отечеству, единоверец Хмельницкого, Брацлавский Воевода и Сенатор Адам Кисель увещавал Гетмана и надеялся примирить обе стороны. В душе свой сам Гетман желал прекращения кровопролитий; его трогательное представление доказывает его чувства: но предшественники его испытали на себе честь Поляков времен Сигизмунда и Владислава, и он был дальновиднее Косинского, Наливайки, Павлюги, Остряницы.

Получив известие о смерти Короля, Хмельницкий еще более озлобился на Поляков. Король Польский Владислав IV, по словам нашей летописи, имевший всегда патриотические мысли о народе Русском, намерен был окончить борьбу козаков с Поляками утвердить древние права народные, объявить Малороссиян народом вольным, каким всегда были они, присоединившимся как равный к равным, отнюдь не завоеванным. Таковы были намерения Владислава. Но Примас Иеремий Вишневецкий и другие Мигнаты не хотели слышать о мире. Бурно волновался Сейм, послов Хмельницкого выгнали. Опечаленный таким поступком-так сказано было Гетману-Король, не видя способов наказать бунтующих Панов, впал в задумчивость, в печаль, и скончался. Еще хуже было подозрение Хмельницкого на Примаса, который, будто бы злобясь на Короля за письмо к Барабашу, чрез духовника Урабана отравил его. Но как бы то ни было, Хмельницкий горько заплакал, велел по всем церквам во всей Малороссии править о душе Королевской сорокоусты и панихиды, и вписать его в церковные поминальные субботники, приписав к имени Владислава: «пострадавшего правды ради за народ благочестивый».

Между тем возобновил войну.

В это время козаки перехватили за Киевом Стародубца Григория Климова, отправленного от Севского Воеводы Леонтьева к Адаму Киселю. Гетман велел отобрать от него бумаги и уведомил Воеводу, что посланец его, хотя и не к нему Гетману отправленный, принят и препровожден обратно с честью; письмо к Киселю будет отослано, а Климову вручена на имя Царя, Светила Русского, грамота, которая была бы верно доставлена.» Хмельницкий извещал Государя об одержанных победах над врагами веры и свободы, о взятых в плен Польскик военачальниках, о желании видеть над своею землею Самодержца, подобного ему, Христианского, православного; совитовал немедленно обратить оружие на Поляков, и удостоверял в готовности своей, и войска козацкаго, оказать России возможные услуги. На словах, поручил гонцу донесть Воеводам Севским, чтоб Государь снабдил Запорожское войско денежным жалованьем, возпользовался бы удобностью отобрать от Поляков Смоленск, и надеялся б на помощь Козаков и Хана, который обязался три года воевать за Малороссию против Польши и Литвы. Гетман подозревал Царя на этот счет еще в Мае, но успокоил его Путивльский Воевода Плещеев, объявив, что находящиеся на границе Русские войска собраны против Крымцев, а не Козаков не смотря на то, Гетман продолжал не доверять, и укорял Плещеева в тайных сношениях с Поляками.

29 Августа войска наши выступили от Пилявцев в Галицию. На походе, Гетман отрядил в обе стороны над дорогою по нескольку партий, приказав им отащать города и села от Жидов и Поляков, возстановлять прежнее Русское правление, возвращать права, свободу и обычаи; в тех же занятиях и сам проводил время на походе. Поляки и Жиды, которые, неповелевая народом, занимались торговлею и промыслами, были ремесленниками-остались на местах без всякого притеснения. Броды, город обширный и торговый, наполненный почти одними Жидами, оставлен был свободным, признан Малороссиянами полезным для них самих, по оборотам и заработкам, в нем производимым окрестными жителями. И только взята была с Жидов весьма умеренная контрибуция сукнами, холстом и кожею, для пошития мундиров обуви на войско регистровое, да незначительны: провиант для продовольствия.

На походе, к Гетману прибыли Бояре Молдавские: Ваница, Каруза, и двое других. Они подали от Господаря Липулы письмо, в котором была жалоба что Господарь Валахский, соединясь с Ракочием, Князем Венгерским, без объявления войны, без всяких претензий напал на Молдавию, разорил страну, и самого Липулу согнал с правления. С согласия Султанского, просил он помощи у Хмельницкого, по близости от Молдавии на сей раз победоносных войск Козацких, им Хмельницким командуемых с такою громкою славою, каковая во все стороны распространилась, а особливо Турков восхищает, яко гнушающихся всегда вероломством и нестоянством народа и Правительства Польского; но сами Турки помогать ни кому теперь не в состоянии, по причине ненадежного положения их с соседними державами, а паче с Венатами и Египетскими Беями.»

Хмельницкий принял благосклонно посланников и отвечал Господарю письменно, а Боярам на словах, чтоб доставили ему письменное заверение от Порты о испрашиваемом от страны, находящейся под Султанским покровительством; а без того никакие правила политики, никакие законы народного права не позволяют ему входить в чужую землю с вооруженною силою. Когда же получит он заверение письменное, тогда готов защищать правого против врагов, столь безсовестных и вероломных, а до того времени предлагает Господарю приехать с штатом своим в Могилев на Днестре, и жить там как гостю, под охранением тамошнего гарнизона.

Достигнув города Львова, недавно оставленного Польскими Военачальниками, Гетман осадил его со всех сторон. Престарелый Христофор Арциссевский, искусный в военном ремесле, служивший прежде в артиллерии, был начальником гарнизона. Но город был укреплен посредственно, войска в нем было мало; запасов съестных не было. Нельзя было устоять осажденным. А Гетман имел уже у себя достаточное число инженеров и артиллеристов: многие пленные иностранцы вступили к нему в службу; они открыли траншеи против замка и города. Пальба оттуда была слаба; несколько сот бомб и ядер, туда брошенных, причинили многие разорения: жидовская синагога вспыхнула; от нее загорелись купеческие лавки; граждане выслали депутатов с просьбою к Гетману о пощаде города. Они объявили, что никогда не хотели запирать ворот, что одни войска оказывали сопротивление, что эти войска не в городе, а в замке, и что граждане не только с ними не согласны, но терпят от них великое угнетение и безпрестанные своевольства. Согласись насчет контрибуции, которую должно было потребовать в пользу войска, Гетман взял у них, сорок девять заложников, и заняв город, приступил к замку. Арциссевский упорно защищался; козаки встащили на костел несколько пушек, и начали ядрами громить внутренность замка. Бомбы летали туда из траншей. Наконец Арциссевский выставил белое знамя; выслал депутатов, и просил пощады, отдавая замок и все запасы на волю победителя. Капитуляция была подписана, и гарнизон отпущен в Польшу обезоруженный, и на договоре, не служить никому из них, ни рядовым, ни чиновникам, противу Козаков. В противном случае, кто будет взят в плен с оружием в руках, казнь безчестная, то есть виселица, тому будет наградою. Город по условию выдал Гетману и Хану сто тысяч битых талеров, сукон семьдесят пять поставов, много съестных припасов и других мелочей для войска.

Оставив город под управлением граждан, Гетман дал им гарнизон, а из урядников своих- Коменданта, и продолжал путь к Замостью. Везде на пути с Жидами и Униатами была одинаковая расправа, называемая очищением селений Русских. Приближась к городу, козаки были встречены у предместья сильною ружейною пальбою из садовых и огородных рвов, где засела Польская пехота. Но отряды, посланные Хмельницким, скоро выгнали Поляков из засады часть их перебили, часть взяли в плен; другие ушли в замок. Лишь только началась осада, городские ворота отворились, и в них показались толпы обывателей. Хмельницкий послал проведать, кто эти люди, и для чего они вышли? Донесено было, что эти люди суть граждане, и просят позволения явиться к Гетману с просьбами и с мирными предложениями. Он их принял: то были Жиды и Поляки, купцы, ремесленники и промышленники. Став на колени перед Гетманом, умоляя, чтоб принял их под свое покровительство, они объявили, что замок и гарнизон не имеет с ними не только согласия, но и сообщения, а зависит от особенного Коменданта, который, как и все войско его, угнетает их своевольством и требованиями.

Комендантом замка был Элбингский Кастеллан Лудовик Вейгер. В замке заперлось многочисленное дворянство: взять его было приятно Хмельницкому. Обещав гражданам не делать им ни какого зла, если сами не подадут к тому повода, занял город, и начал распоряжения к штурму замка. Из обывательских домов, были взяты все лесницы, все так называемые драбины возовые. Три недели готовился Гетман к осаде, требовал скупу 200,000 червонных. Но ЗамостскЙ за. мок освободился 20,000 злотых, которые, по словам Польских историков, тогда же возвратились и вознаградились дворянству десятерицею; ибо оно тут же начало покупать у козаков за безценок разные драгоценности. Едва ли впрочемь это заключение Польских историков справедливо; не утешают ли они себя в небольшой неудаче? Не опасно ли было Польскому дворянству торговаться с козаками, да и Гетману ли дело позволить такую торговлю? Совершенно иначе разсказывают Малороссийские летописи это произшествие. На разсвете, наша пехота всползла на валы, и спустилась в замок. Там никого не было; часовые по батареям изредка перекликались ночными обыкновенными сигналами; они оробели, увидя приближение козаков, стали на колени, и от имени «Святейшей Панны Марии «просили пощады. Во славу столь великого имени, пощада была им дарована, и они разсказали войску, что Польский гарнизон ночью, скрытными воротами, вышел из замка, оставив больных и раненных да несколько часовых. Замок был занят: военных запасов в нем было найдено довольно; но ни хлеба, ни других вещей не нашли. Оставя гарнизон в замке, а в городе прежнее Начальство, и взыскав с граждан легкую контрибуцию, Гетман продолжал путь.

Он направил его к местечку Полонному. По дороге посетил Владимир, Острог, и другие Русские города. Отовсюду выгонял Поляков, везде возстановлял прежнее, Русское устройство, а с владельцев и управителей Польских, взяв с каждого изрядную контрибуцию, отправлял их за Случь. От чего, говорит летопись, тогда вошло в пословицу: «Знай, Ляше, що по Случь наше.»

Замечательно, что Польские историки везде в этом походе Хмельницкого видели Татар. Пасторий уверяет, что под Корсуном было их сорок тысяч; Бандкте говорит, что под Пилявцами было их шесть тысяч, и так далее.

Приближась к местечку Полонному, Хмельницний встретил сына своего Тимофея, идущего из Крыма с тамошним Мурзою Тугай-Беем, и с четырьмя тысячами Татар, по Ханскому обещанию. Ислам писал к Гетману, что медленность в присылке войск происходила от нерешимости Порты в ее военных предприятиях, в которых и он должен был участвовать.

Тимофей разсказал отцу наедине, что Хан никогда и не был намерен помогать Малороссии, а манил и очевидно обманывал его, и думал, по-соседству, во время замешательств и изнеможения, чем нибудь попользоваться от нашего отечества. Для этого имел он сношения с Князем Иеремиею Вишневецким. Армянин Джержий, человек богатый, крымский купец, торгующий в Польше, возил от Хана к Князю, и обратно, письма чрез Молдавию и Валахию. Когда же, в прошлом году, он, Бостанджи, приехал в Крым от Султана с тайными бумагами, то Хан начал оказывать Тимофею необыкновенные и до того не бывалые почести, и наконец велел Тугай-Бею собиратся в Малороссию с 4000 корпусом, Между тем, помощию подарков, молодой Хмельницкий успел выведать от Ханских придворных содержание бумаг, привезенных из Царяграда.

Султан писал о великих успехах Гетмана, о изнеможении Польши, и приказывал Хану, чтоб он старался преклонить Хмельницкого к подданству Порте, на правах Молдавии, Валахии, и самого Крыма; чтоб Хан ничего не щадил в угождение и услуги Гетману и народу Русскому. Не смотря на это, один из дворцовых чиновников, при отправке Тугай-Бея, подслушал разговор Ханский, и пересказал его сыну Хмельницкого. Прощаясь с своим Мурзою, Ислам сказал: «помни всегда и не забывай, что хитон ближе к телу, нежели чекмень».

Такова-то помощь Татарская под Корсунем, под Пилявцами, под Львовым, Замостьем, и во всей войне Хмельницкого, в эти два первые года Гетманства его. Увидим их помощь и в остальные.

Тут же у Полонного, чрез Молдавского Боярина Костати, Гетман получил письмо от Узук-Алия Паши Силистрийского. Изъявляя волю Султанскую в фирмане, им полученном, он просил Хмельницкого о вспоможении Молдавскому Государю Липуле на его неприятелей. Войска Турецкие не могут, писал он, действовать в этом деле, по важным политическим обстоятельствам; но Султан много одолжен будет Гетманом, и постарается отблагодарить его взаимною услугою. Хмельницкий обрадовался неожиданному случаю отделаться от Тугай-Бея приличным образом. Татары, от рождения склонные к хищничеству и коварствам всех родов, безпокоили его. Он два года обходился без них. Ныне, когда война должна была затихнуть, он вовсе не имели в них надобности. И так, прием его Тугай-Бею был обольстительный; приязнь, дружба, благодарность были расточены перед Мурзою; наконец, мало по малу, он согласил Татарина отправиться в Молдавию с Тимофеем. Восемь тысяч охочекомонных и регистровых козаков и четыре тысячи Татар пошли к Господарю на помощь. Главнокомандующим был объявлен Тимофей, под руководством Обозного Генерального Носача. Полковниками были Дорошенко, Станай и Артазий. Корпус выступил в поход Сентября 17.

Хмельницкий распустил войска свои на зимние квартиры; а сам от Полонного, с своею гвардиею, состоящею из Чигиринского полка и трех сот волонтеров, пошел в Киев для принесения благодарственных молений Богу за освобождение Малороссии от ига Польского. 1-го Октября, в воскресенье, вступил он в город. Чины, козаки, знатнейшие граждане заблаговременно туда съехались. Они, и с ними все народонаселение, встретили великого мужа и благодетеля отчизны за городом; изъявляли ему невыразимую благодарность за безпримерные подвиги и труды, понесенные на благо Малороссии, и поднесли ему наименование «отца и избавителя народа и отечества. «Он отвечал краткою речью, изъявил признательность за почести, ему оказываемые, и в особенности за воинов, которых каждое семейство присылало к нему, и которые с таким мужеством во бранях подвизались.
1 Октября.
Вступив в город, он прямо пошел в соборную Софийскую церковь. Там, по окончании Литургии и благодарственного молебствия, обратясь к чинам и народу, увещавал их, всегда пребыть к Богу; благодарными, к отечеству усердными и ревностными, между собой дружелюбными, и напоминал им, чтоб не забывали обязанностей своих в отношении к Малороссии и к своей свободе; «а без того, продолжал он, вы можете опять быть низринуты в рабство: непримиримые враги наши Поляки только избиты, только изнеможены, но не уничтожены. Приметив нашу слабость и несогласие, они могут снова собраться и ратоборствовать с нами. Сам Спаситель провещавал в мире, и мы видим всегдашнее событие того, что всякий народ и царство на ся разделившееся не устоит, и всяк дом на ся разделившийся запустеет.»

Тогда-то в первый раз был послан Гетманский Судья Гуляницкий в Москву, к Царю Алексею Михайловичу, с представлением, что теперь удобнее, чем когда либо, отнять у Поляков Смоленск с его уездами и со всею Белоруссиею, что мы готовы помочь в этом Царю, что Поляки везде уже разбиты и разсеяны, что Польша в крайнем изнеможении, и что собственные наши войска, будучи в цветущем состоянии, остаются почти без дела.

Царь по осторожности не отвечал письменно, а прислал с Гуляницким Бутурлина, и блатодарил за усердие к нему и его Державе. Московское Царство, говорил Царь устами Боярина, единоверно и единоплеменно с Малороссиею; оно понесло страшные убыли и разорения во время неслыханных междоусобных войн и в годы междоцарствия. Держава моя, будучи несколько раз потрясена до основания, ныне отдыхает; но за отдых свой заплатила вероломным и завистливым соседям своим великими уступками. Она не может возстать на новые войны без сильных и побудительных к тому причин. Но если бы Гетман и Малороссия соединились навсегда с царством Московским, тогда бы могли они вместе предпринять что либо для пользы общей. Советую помыслить о том, и открыться мне чистосердечно. Я же с моей стороны, так заключил Царь, честию и совестию Христианскою и Царскою обнадеживаю принять вас как своих кровных, и установить все по уговору и обычаю народов и Думных людей.

«Эти переговоры и сношения с Царем, говорит летопись, были Хмельницкому в последствии горчайшею пилюлею, приправившею его даже к смерти.»

На зло Казимиру, Князь Иеремий Вишневецкий был избран Главнокомандующим Польской армии. Ненавидя, так же как и Король, Князя Иеремию, Гетман послал послов Запорожских на избирательный Сейм. Он угрожал Полякам непримиримою войною, если Казимир будет на престоле. Из Иезуитов и Кардиналов, Ян Казимир II поступил в Короли. 7 Ноября был коронован и тотчас женился на вдове брата своего Владислава IV, а Малороссийский Гетман уехал из Киева в Переяславль, и там, но вступлении во второе супружество, о котором мы скажем в свое время, занялся делами политическими.
7 Ноября.
ГЛАВА ХIV
Гетман в Переяславле. Бракосочетание. Послы от соседних дворов. Польские Коммиссары Встреча им. Обед у Гетмана. Булава и знамя Королевские. Церемония. Речь. Воеводы Воззвание одного Полковника. Первая аудиенция. Ответ Хмельницкого. Кармелиг Лентовский. Полковник Весняк. Обед у Воеводы. Вторая аудиенция. Скорый отпуск. «Заутра справа и росправа». Третья аудиенция. Слезы Коммиссаров. Увещания Хмельницкому. «Шкода говорыты». Сильная речь Гетьмана. Дополнение к речи от Полковников. Вторая речь Гетмана. Восторг его при воспоминании о войне. Испуг Комиссаров. Просьба об уменьшении регистровых. Ответ. Разговоры о Киеве. Четвертая аудиенция. Десять Гетманских статей. Приказ коммиссарам ехать с объявлением о войне. Уступчивость Чарнота. Последняя аудиенция. Слова Гетмана к Потоцкому. Русские Послы. Ответ Хмельницкого. Слухи о войне. Посполитое рушенье на Козаков.

В Переяславле встреченный с теми же, что и в Киеве, почестями, Гетман приступил к своему бракосочетанию. Та красавица, за которую некогда он жаловался Польскому Сенату и получил в ответ насмешку, его прежняя любовница, у него похищенная Чаплинским, несколько лет уже была женою похитителя. Теперь, вооруженною рукою, Хмельницкий отнял у врага все его обширные владения и жену. Коринфский Митрополит Иосафат, сопутствовавший Гетману во всех походах, обвенчал его с Чаплинскою.
31 Октября 1648.
Многие Татарские владельцы, Молдавия, Валахия и Венгрия, Турецкий Султан, Австрийский Император и Царь Московский прислали к нему послов с поздравлениями. Наконец и благородные Паны разсудили отправить в Переяславль не послов, а Коммиссаров.

В день 1 Января 1649 года выехали из Варшавы к Гетману: Брацлавский Воевода Адам Кисель, Львовский Подкоморий Мясковский, Новогрудский Хоружий Николай Кисель, Брацлавский Подчаший Яков Зеленский и Секретарь Коммисии Смяровский.

Они везли Булаву и знамя, «пожалованные», по словам их, «Его Величеством Хмельницкому». В карманах у них были статьи, по которым вероисповедание объявлялось свободным, Гетман должен иметь верховное начальство над козаками, регистровому войску состоять не более как из 12 или 15 тысяч человек, остальным взяться за плуг; короче сказать: в карманах у них было желание припилить орлу нос и когти, обрезать ему крылья.

Полковник Тыша с 400 козаков встретил Коммиссаров при переправе чрез Случь. Конечно тогда необходимы были в Малороссии для Поляков телохранители. Крестьяне, принадлежащие Адаму Киселю, не уважая присутствия своего Пана, в Новоселках, в собственном его имении, делали ему и его сопутникам неприятности. В Годопущи, заступили дорогу Воеводе, и он принужден был выкупиться.

Наконец Февраля девятнадцатого они приехали в Переяславль. Панов встретили залпом из двадцати пушек, пригласили в Гетманский дворец и угостили обедом с приправой колкостей на счет Вишневецкого, Чаплинского и всех Ляхов.
19 Февраля 1649.
На другой день у них был совет: прежде ли заключения условий, или после, должно вручить Гетману драгоценныя, Королем присланныя, булаву и знамя. Решили, что должно вручить их немедленно. Для церемонии назначили широкую улицу, где жили Московский и Венгерский Посланники. Ловчий Кржелевский и Скарбник Кульчинский понесли булаву; впереди гремели литавры и барабаны; короче сказать: в этом театральном представлении, которое конечно не могло пленять Хмельницкого, и которое мы опишем словами самого Смяровского, вполне изображалась низость тогдашнего национального Сейма.

Гетман стоял в красной собольей шубе, прикрытый бунчуком, в кругу своих Старшин и Полковников. Воевода начал речь, в которой вздумал объяснять Королевскую милость и благосклонность к нему и войску; но один из Полковников не дал ему на тот счет долго распространяться: он выступил и начал свою речь:

«Король! як Король? але вы Королевенята броите много и наброилисте! И ты, Кисилю, кисть од кистей наших, отдилывся од нас и живешь Ляхами!»

Атаман, говорят Каммиссары, умерил бурное красноречие Полковника, который, махнув булавою, отошел в сторон.

Тогда Воевода отдал Хмельницкому Королевские письма, предъявил рескрипт и подал булаву; а Николай Кисель поднес Гетманское знамя с белым орлом и надписью: Ioannes Kazimirus rex. Хмельницкий, по словам Коммиссаров, принял все это довольно приличным образом, и приказал прочитать бумаги в слух, потом пригласил Панов к себе.

Красноречиво и выразительно Воевода говорил с Гетманом. Он показывал ему, сколь великой милости сегодня удостоил его Король, удовлетворив его желаниям, даровав его прошлым проступкам всепрощение, ознаменовав свободу Греко-Российского вероисповедания, согласясь на умножение постоянного козачьего войска, соизволив возстановить по прежнему все давние права и привиллегии Запорожцев, наконец предоставя ему полновластное управление Малороссиею. Об одном только он не напомнил, что все эти милости свои Король дал Гетману на Желтой воде, у Каменца, у Корсуня, Вара, Львова, Замостья и у Пилявцов, по доброй воле. Воевода забыл напомнить Хмельницкому, что плата за Гетманскую голову, объявленная Сеймом, еще не отменена.

Хмельницкий однакож не забыл этого и отвечал на Польском языке следующей речью:

«За столь великие милости, которыми жалует меня Его Величество, равно как за признанную мне полную власть в управлении войском, я покорнейше благодарю; но что касается до Коммиссии, то открыть оную едва ли будет возможно. Войска не собраны в одно место, Полковники и Старшины далеко; я же без них ничего решить не могу и не смею, ибо в противном случае подверг бы жизнь свою опасению. Притом, не сделано еще никакого взыскания с Чаплинского и Вишневецкого; первый должен быть непременно мне выдан, а второй прилично наказан. Ибо они первые подали повод к смятению и кровопролитию. Виноват и господин Воевода Краковский, который силою наступил на меня и преследовал меня, когда я принужден был спасать жизнь мою в Днепровских пещерах. Но он имеет уже довольно за свое: нашел то, чего искал. Господин Хоружий Конецпольский так же виноват; ибо отнял у меня мою вотчину, и Украйну раздавал Лисовчикам, которые молодцев, заслуженных республике, превращали в мужиков. Ничего из этого не будет, если одного из них не накажут, а другого не пришлют сюда ко мне. В противном случае, или мне с целым Запорожским войском погибнуть, или пропасть Ляхской земле, Сенаторам, Дукам, всем вашим Королькам и Шляхтичам. Не довольно ли того, что ваши перерезали весь Мозырь и Туров, где Радзивил велел одного нашего на кол посадить? Я послал туда несколько полков, а к Радзивилу написал письмо, что если он смел поступить таким образом с одним христианином, то я тоже самое сделаю с 400 Ляхских пленников, которых имею в моей власти, и отплачу вам за свое.»

Речь эта, как видно из статейного Посольского списка, не весьма понравилась ясновельможным. Кармелит Лентовский желал укротить Гетманскую пылкость, и начал доказывать, что это Литовские известия; что о Мозыре и Турове надобно иметь еще подтверждения. Здесь, вероятно, Кармелит сказал что нибудь не по сердцу Полковникам, и вдруг Черкасский Полковник Федор Весьняк схватил булаву и закричал на Лентовского:

«Мовчи, Попе! а твое то дило нам задавати? выходы но, попе, на двир; научу я тебе Запорожских Полковникыв шановаты.»

Первая аудиенция била окончена. На другой день Коммиссары осматривали достопамятности города и горевали над могилой Луки Жолкевского, где памятник был разбит и драгоценный перстень был снят с пальца сего почтенного мужа. Мы увидим со временем поступок Панов с могилою Хмельницкого.

Гетман был приглашен к обеду Воеводою. «Ум, веселость и вежливость», говорит Коммиссар, «не произвели на него никагого впечатления.» — Хмельницкий уговаривал Киселя и жену его отречься от Ляхов, и объявил Посовскому, что повесит его, если он осмелится в другой раз я явиться к нему на глаза.

На другой день Коммиссары приехали во дворец, застали Гетмана за завтраком в кругу товарищей. Тут было вздумали толковать, но получили следующий ответ:

«Заутра буде справа и росправа! Бо я теперь на весели! Треба Венгерьского и Ракусського послов отправляты. Коротко молвлю: в той комысии ни чого не буде, и война должна буты в сих трох або чотырох недилях. Я вас усих Ляхив выверну уверх ногами, усих потопчу и продам вас в неволю царю Турецькому. Король Королем буде: щоб Король ризав Шляхту! був бы волный! Погришыть Князь? уризаты йому шыю! Погришыт козак? тож само з ным учиныты! «Правда, я чоловик лыхый и малый; але мени Бог дав так, що я едыновладный Пан Руськый! Король не схоче волным Королем буты? то як се йому выде! Скажить тее Пану Воеводи и Коммиссарам! Грозить мени Шведами? и ты мои будуть! «А хочь бы их було пять сот, шесть сот тысячь, не здужаты ым Руссьскои Запорожскои сылы. Идить же з тым! Заутра буде справа и росправа.»

С горестью пошли Комиссары от Хмельницкого: печальное, по их собственному сознанию, было у них совещание. Они положили требовать письменного ответа на рескрипт и не раздражать более сего полудикого Героя».

В третье заседание Воевода «умильно и со слезами» увещевал Хмельницкого. Мы, которые пишем это, отсылаем наших читателей к поверке наших слов: столь низкой подлости мы не поверилиб сами, не прочитав ее в подлиннике. Для нас непостижимо такое унижение после самохвальств у Пилявцев, после безчеловечий в Варшаве. Но это слова тех же Поляков, которые видели своими глазами, как набивали Павлюге голову половою, как жгли Наливайку в медном быке, как у Остряницы тянули жилы по колесу. Они то танцевали мазурку перед детьми, жарившимися на угольях; они же говорят потомству, что «умильно и со слезами» Воевода их толковал с Хмельницким, с Атаманом, как они называют его заглазно, называя в глаза ясновельможным Гетманом, плача и стеная пред этим Атаманом. Воевода уговаривал его не прилепляться к Порте. Он предлагал ему держать козаков не более 12 или 15 тысячь, которые будут на жалованьи республики. «Столь храброму полководцу, как Хмельницкий», прибавил Воевода, «приличнее обратить свое оружие против врагов христианского имени и распространить пламя войны за пределы отечества, нежели проливать братнюю кровь, кровь своих сограждан, и заслужить у потомства гнусные имена бунтовщика и возмутителя.».

«Шкода говорыты!» отвечал Хмельницкий. «Було время зо мною трахтоваты, як Потоцкии преслидовали мене за Днипром; було время посли Жолтоводской и Корсуньской бытвы, при Пылявцях, при Константынови, при Замостьи, и як шесть недиль я тягався от Замостья до Киева. Тепер не пора! Я зробыв то, о чому не смив я подуматы. И зроблю то, що думаю. Освободжу весь Русський народ от Ляхской неволи. Я прежде воевав за свою обыду; а тепер за виру нашу православную. Увесь народ по Люблын и по Краков у тому поможе мини. Я не покину моих одновирцев, а то вы, Ляхи, загорнете их против козаков. У мене буде двисти, трыста тысячь регистровых. Орда прыде на помочь до мене. Мий брат, душа моя мий сокол ясный зробить усе, що я захочу, нихто не зруинуить нашеи козацькои виры. Не пойду я ни на Турков, ни на Татар; доволно буде з мене Волыня и Подоля, обшырных и обыльных провинций. Усе займу по Лемберг, по Кульм по Галычь, и з над Выслы скажу Ляхам: Сыдить «Ляхи! Мовчить, Ляхи! Туды я загоню усих Князей и Дуков; а колы заворушаться за Выслою, я и там их знайду. На всий Украини не зостанеться ни едного Князя, або Шляхтыча; а колы хто з их схоче йисты з намы хлиб, нехай послухаеться войску Запорызскому и нехай не броить.»

Едва Гетман окончил речь, как зашумели Полковники: «Се вже не тее, що нас сидлалы Ляхи що лякалысь мы драгуныв. Се вже не тее! тепер инше дило! При Пылявцами бачылы мы тее, що е не тыи Ляхи, що былы есте Турков, Нимцев и Татар. Се не Жолкевьски, не Хмилецьки! Се Трусовьски, Заиончковски! Не смилый народ! воны померлы з переляку, хочь не було Татар: у середу нас було тыльки три тысячи; як бы вы подождали до суботы, ни едного из Ляхов не пошлоб у Лемберг.»

Хмельницкий продолжал: «Так как Преосвященный Патриарх благословил уже меня на сию войну, венчал меня с моею супругою и приказал мне окончательное истребление Ляхов, то как а мне не повиноваться великому, Святому Владыке главе нашей, любезнейшему гостю? Я послал уже приказ кормить лошадей, и готовиться к походу, без пушек и без повозок: я это найду у Ляхов. А еслиб кто из козаков осмелился взять хотя одну повозку, я велю отрезать ему голову. Я сам кроме вьюков и мешков ничего с собою не возьму.»

Тут, по разсказу Коммиссаров, Гетман начал говорить о войне с таким жаром, что пришел почти в изступление. Бросаясь с скамьи на скамью, он рвал на себе волосы, начал топать и неистовствовать так, что все пришли в ужас. Если справедливо предание о необыкновенном росте и полноте Гетмана, и о голосе его, который с горы Чигиринской был слышен за две версты в лесу Чутском, то действительно было от чего придти в ужас. В отмщение за перепуг, Коммиссары описывают, как Хмельницкий горд, и как он окружен льстецами. Вот их разсказ:

Хвала и столь неожиданные почести имели самое несчастное влияние на Хмельницкого. Будучи и без того высокомерен, он не умел удержаться на высоте, на которую вознесло его счастье, лесть и восторг его сограждан. Когда Хмельницкий приобщался Св. Таин, в городе стреляли из всех пушек, и народ в восхищениях радости бегал по всему городу, восклицая: избавитель наш, Господарь Великий Гетман приобщается.

В тот же день опять предложили они Хмельницкому иметь не более двенадцати или пятнадцати тысячь козаков регистровых; Хмельницкий молчал; казалось, согласился; его просили подписать эту статью. «На що пысаты. Нас стане и сто тысячь; стылки а их буде, скильки я захочу», отвечал Гетман. Тогда стали просить выдачи пленных, в том числе Потоцкого; говорили, что это слуги Королевские, что Король желает их освобождения. Гетман отвечал хладнокровно и коротко, по Спартански: «се военная добыча! Нехай Король не думае!»

Львовский Подкоморий начал увещание: «и неверные в знак дружбы даруют свободу пленникам. За десять лет перед сим, Турецкий Султан Ибрагим возвратил Королю чрез меня несколько сот невольников из галер и из собственного сераля. Вы же, господин Гетман, вы, подданный и слуга Его Величества, получив булаву и знамя Государя своего, не хотите выпустить слуг Государевых; вы не хотите отослать их с Коммиссарами Его Величества, но содержите в жестокой неволе и голодом. Что же мы должны думать на будущее время о вашей верности, преданности и повиновении?»- «Шкода говорыты!» отвечал Хмельницкий. «Бог мини дав, сее! Потоцкий пусть подождет здесь своего брата, Каменецкого Старосту, который завладел моим городом Баром. Кровь христианская там льется; я отправил туда несколько полков и приказал привести его живым.»

В ответ на Барския кровопролития Коммиссары начали указывать на Киев, где Полковник Нитижай, говоря, что действует по Гетманскому повелению — разрушает костелы и монастыри Римско-Католические, Ляхов топит в реке, ксензов мучит, щляхту обоего пола жестоко сечет, отыскивая несчастных и под землею. «Я могу управлять сим краем, як мини завгодно. Киев мый город, я Пан и Воевода Киевский! Бог мини дав сее владиние, позволивши приобристы его саблею! Шкода говориты!»

Когда уехал Русский посланник, Воевода Кисель явился опять к Гетману и упросил его дать письменный ответ на статьи, присланные Сеймом. Хмельницкий склонился наконец и написал следующие пункты:
1. В Киевском Воеводстве, Униатского вероисповедания и даже имени Унии не будет.
2. Киевский Митрополит имеет быть допущен к заседанию в Польском Сенате.
3. Воевода и Кастелян должны быть избираемы из Велмож Греко-Российской веры.
4. Римскокатолические костелы, которые козаки разграбили, имеют быть возстановлены и оставаться in Statu guo ad praeteritum, за исключением Иезуитов, подавших повод ко всему замешательству.
5. От Князя Вишневецкого, как виновника второй войны, отнято будет звание Коронного Гетмана. Иначе козаки ни жить с ним вместе, ни пустить в Украйну, не могут.
6. Приведение Коммисии к окончанию и составление регистра постоянному Козачему войску отлагается до весны, на Духов день, так как его теперь, по причине недостатка предметов продовольствия, совершенно быть не может.
7. Коммиссия будет составлена из двух только Коммиссаров,
8. Во время оной, Чаплинский имеет быть выдан Хмельницкому, который с сим непременным условием обещается возвратить свободу пленникам.
9 До того времени Коронные и Литовские войска не будут вступать в пределы Киевского Воеводства, с одной стороны по Горинь и Припеть, а со стороны Воеводств Подольского и Брацлавского по Каменец-Подолск.
10. Запорожские войска так же не будут переходити означенных рек.
Коммиссары не хотели принять пунктов; они требовали, чтоб коронные войска могли подвинуться по Бар, по Брацлав и по Винницу. Долго Николай Кисель, Зелинский и Смяровский уговаривали Хмельницкого дать согласие. Хмельницкий, выхватив статьи, привезенные из Варшавы, перечеркнул разом все, и объявил Панам, чтоб они ехали в Варшаву с донесением Сейму о немедленном начатии неприятельских действий. Послы принуждены были уступить его требованиям.

Теперь им хотелось выручить пленников. Николай Кисель, Смяровкий и ксендз Лентовский пошли к Обозному Чарноте, предлагали ему подарки, чтоб походатайствовал у Гетмана. Чарнота отвечал: «не пойду, потому что я болен. Гетман придет сюда ко мне. Но я не советовал и не советую ему выпускать птиц из клетки; и еслиб я был здоров, то не знаю, каким образом и вы сами вышли бы отсюда.»

Воевода предлагал Гетману 24000 злотых (50,000 руб) окупу за пленных. Гетман отказал. 27 числа Коммиссары начали приготовляться в обратный путь; они просили Гетмана приехать к ним проститься; но он не приехал, а пригласил их к себе. У Воеводы случился припадок подагры соединенный с хирагрою; не смотря на это, его привезли в санях. Хмельницкий отдал им пункты, им подписанные, и два письма, к Королю и Канцлеру; последнему коня своего в подарок. Уже он хотел проститься с Комиссарами, когда им вздумалось еще сделать попытку об освобождении пленников. Конецпольский, Гроздицкий, Чарнецкий, Лончинский и Потоцкий стояли в цепях. Гетман обратился к последнему и сказал: «я хочу тебя удержать здесь для того, что если посланные мною козаки завладеют Баром, то посадить тебя на кол перед городом, а брата твоего на другой кол, в самом городе, и чтоб вы смотрели друг на друга.» Полковники провели Комиссаров к повозкам, и они отправились почти без слуг, которые все, а между ними даже и Польки Панны перешли к козакам.

Угощенье Послам было однакож блестящее. Сама Гетманша, по словам летописей, и Польских и наших, набивала для них и для Гетмана трубки, украшенные драгоценными каменьями, а горелку пили из золотых чаш.

Других переговоров с Поляками впрочем и не должно было ожидать от Хмельницкого; дерзкие статьи, присланные Сеймом, были приличнее победителям, нежели побежденным; в особенности в ту минуту, когда Послы всех соседних держав привезли ему дары и поздравления.

Не известно, с какими бумагами были Послы Царские: Василий Михайлов и Григорий Унковский; Они привезли Гетману шесть сороков соболей, Полковникам тридцать пар. С ними поехал известный нам уже в переговорах с Поляками Полковник Федор Весняк. Он представил Царю дар от Гетмана коня и Турецкий лук, и привез из Москвы Гетману еще три сорока соболей. Тогдаже возвращались из Польши послы Царские. Кн. Трубецкой и боярин Пушкин заехали к Хмельницкому, и пересказали ему, что Король, выслушав требования Царские насчет Смоленска, и схватясь за саблю рукой, сказал: «я саблею буду отвечать на требования Царя вашего «- а между тем они говорили, что приятно былоб видеть соединение Малороссии с Россиею, что Царь готов бы признать его владетельным, наследственным Князем Малороссии; что тогда он объявил войну Польше за Смоленск и Белоруссию. Гетман отвечал, что народ, им придводимый, есть народ вольный, все готовый умереть за свою вольность: характер этот в козаках врожденный и неудобный к насилию; не смотря на наружную простоту, Малороссияне разборчивы и проницательны, и умеют ценить свободу державы и народов; и потому Царю должно немедленно объявить войну Польше, по двум причинам, самым политическим: 1. чтоб народ Малороссийский узнал и уверился в усердии к нему народа Московского; 2.чтоб Козаки увидели мужество Москвитян, и переменили б мысли, которые получили об нем во времена самозванцев, смут и нашествия Поляков; а без того, заключил Хмельницкий, хотя бы я и согласился соединиться с Москвою, со стороны народа надежда будет тщетная.

Между тем Коммиссары Польские приехали в Варшаву. Они в Брусилове уже слышали, что Татары идут от Белой церкви, что козаки взяли направление к Звялу: почти у них в глазах 3000 козаков, под командою Тыши, разграбили острог, и перерезали всю шляхту и Евреев. Бояновский, Боровицкий и Суходольский уже имели стычку с нашими отрядами.

Король объявил посполитое рушенье на Козаков.
ГЛАВА ХV
Число войска Польского. Сборные места. Корпуса козацкие. Небольшая неудача Козаков. Книга Пастория. Збораж. Битва под Зборажем. Обложеиие Збоража. Соломенная армия. Лжи Пастория. Семдесят пять вылазок. Подвиги Небабы, Богуна. Король под Зборовым. Распоряжения Гетмана. Речь его. Битва Зборовская. Лжи Польских историков. Бегство Поляков. Голод в Збораже. Сдача Збоража. Мир. Условия. Приезд. Тимофея. Признание в любви. Прием Гетьмана в Киев. Гетман в Чигирине.

Местами сборными были назначены для Поляков Лоев, Слуцк и Збораж. Войска считали у них иные сто, иные триста тысячь. Хмельницкий умножил свое до семидесяти. В городах учреждена была милиция из старых козаков или товарищества и из молодых, которые должны были поступать на укомплектование полков регистровых. Мы отправились за Двину Марта первого; а один корпус под начальством Полковников Мартына Небабы и Антона Горкуши отправился к городу Лоеву, на Припети, чтоб удержать или по крайней мере затруднить поход войск Литовских; другой под командою Асаула Генерального Богуна и Полковников Данилы Нечая и Осипа Глуха отправился к Слуцку. Гетман дал им наставления удерживать неприятеля в его позициях, покуда возможно, а потом затруднять его в переправах чрез реки и в теснинах, и всегда отступать к главной армии, которая шла на Збораж.

У Острополь, при Звячеле, при Баре козаки были побиты; наконец сам Хмельницкий продвинулся к Зборажу. Его армия, по словам Польских летописцев, напоминала Гуннов и Тамерлана. Пасторий насчитал в нем тридцать Полковников и 300,000 воинов. Польским же войском, которое тот же Пасторий ставит только в девять тысяче рядовых, командовали: Фирлей, Конецпольский, Вишневецкий, Лянцкоронский и другие. Столько Магнатов на девять тысячь войска! Очевидно, что летописец Польский крепко уменьшил количество своих разбитых единоземцев.

Летописи не сходны насчет описания и даже насчет дней, в которые произошли знаменитые битвы Зборажская и Зборовская. Приближение Хмельницкого к Зборажу Конисский ставит Марта 25; битву Зборовскую Июня семнадцатого. Пасторий считает битву Зборажскую Июля 1З. Но предполагая, что летопись Конисскаго есть действительно летопись Гетманская, что такое показание Преосвященного Георгия справедливо, и что достойный уважения ученый муж, примерный гражданин и Архипастырь благочестивый не уверял бы напрасно и не давал бы своего Архипастырского слова в том, что из собственных записок Богдана и Юрия Хмельницких составлена его летопись, — и так, предполагая все это, мы необходимо должны верить насчет чисел и произшествий более Гетману, нежели историкам, которые в битвах тех ее были. К тому же, Пасторий назвал книгу свою: «Война Скифокозацкая, или о заговоре Татар, Козаков и Русской черни против Королевства Польского, разрушенном Яном Казимиром.» Этого названия достаточно, чтоб не ссылаться на его книгу.

И так Гетман выступил первого марта; на разсвете двадцать пятого приблизился к Зборажу и застал уже под городом войска Польские, не девять тысяче, но до ста, ибо это было посполитое рушенье. Вишневецкий был Главнокомандующим; остальные Военачальники были люди молодые, созванные со всего Королевства. Мы их наименовали. Войска стояли уже в боевом порядке. По счатью Хмельницкого и по ошибке Вишневецкого, люди новые, неопытные, непривычные, набранные в нынешнее посполитое рушенье, были выставлены вперед: они едва умели стоять и держать ружье; а старые солдаты стояли у них за спиною, вероятно для того, чтоб удерживать бегство.
1 Марта 1649.
25 Марта.
У Хмельницкого было семьдесят тысячь козаков, кроме Татар, и семьдесят пушек. Разделив армию на три колонны, составленные из пехоты и спешенной кавалерии, приказал он двум конным отрядам идти по Флангам, а резервному корпусу по следам его, не отставая. Тотчас один из конных отрядов занял высоты, оставленные Поляками на одном крыле. Тихо шли наши колоны, не смотря на неприятельскую канонаду; но когда приблизились они к передовым линиям на пистолетный выстрел, тогда, в свою очередь, открыли сильную пальбу из пушек и ружей. Линии подались, крик войска еще более испугал молодых Поляков; прежде начали они отступать спиною, а потом, оборотясь, бросились на ветеранов, которых немедленно смяли. Козацкая пехота удвоила шаги, напала на вторую линию. Не дав ей выстроиться и выбиться из толпы бегущих, ударила в копья, и началось продолжительное убийство, которое тянулось несколько часов. Все неприятельское войско ударилось в бегство. Пользуясь замешательством, козацкая конница кинулась на фланги беглецов, и ей был один лишь труд рубить и колоть; наконец все войско вбежало в Збораж и захлопнуло ворота. На поле сражения осталось от Поляков пятьдесят семь пушек со всею принадлежностью, весь обоз и огромные кучи мертвецов, которых несколько дней таскали козаки, далее от своего стану. По счету, может быте несколько преувеличенному, похоронено их было 19373, в том числе и множество шляхты. Вишневецкий был ранен в лядвею и отнесен в город на жолнерском плаще.

Зная, что в городе нет ни запасов, ни артиллерии, что провианту не будет там достаточно на такое многолюдство, Хмельницкий решился не начинать приступа, но обложить и взять врага голодом. И так, он велел выжечь предместья, запер въезды, окружил город со всех сторон, построил укрепления и поставил вокруг сильную стражу. Осада длилась три месяца. В это продолжительное время нередко, соскучась бездействием, козаки кидались на городские валы, в особенности на ту часть города где на возвышенном месте стояла ставка Фирлея. Однажды они уже приближались к ней, как вдруг Вишневецкий, чтоб ободрить ослабевшее войско, через трубача запретил стрелять в Татар, которые будто бы вступили с ним в переговоры; этим воспламенил своих соотечественников, и они отбили козацкий натиск. Таких нападений, без всякой необходимости, было шестнадцать.

Пасторий, много вымышляющий во славу Яна Казимира, Магнатов и шляхетства, разсказывает, что к силе оружия Хмельницкий прибавил «коварство». Желая устрашить Поляков появлением вспомогательного войска, он на обширном пространстве выставил шатры Турецкие, велел наставите лошадей; на них укрепил множество снопов соломенных, покрытых чалмами, и поручил нескольким козакам, одетым по-Турецки, предводительствовать этою конницею. Сам же он говорит, что эта хитрость была безвредна для Польских военачальников, которые посредством зрительных труб могли различить все предметы. Но мы спросим, где он нашел новое поле, где явилось у него это обширное пространство, чтоб, кроме Козаков и Крымцев, которых он считает до 300,000, - поместить еще новую армию, соломенную? И не понял ли бы Хмельницкий, что такой шутовской поступок мог бы унизит его в глазах Козаков. Он разсказывает, что в это время отряды войск Малороссийских везде были разбиты: Губернатор Слуцкий, Сосновский, отразил их от Слуцка; в Черикове они потеряли полторы тысячи рядовых; в Быхове понесли поражение; в Пинске был убит Полковник Гладкий; самый Пинск был сожжен Мирским, как главное убежище козаков; Радзивил очистил от Малороссиян Турово и Гродно, взял приступом Мозырь, казнил предводителя козаков, Михненка, подступил, к Бобруйску, требовал выдачи тамошних жителей, помогавших Малороссиянам; но они заперлись в одной деревянной башне и сами себя сожгли. Пац, Воловиче и Кн. Януш Радзивил разбили десятитысячный наш корпус, который причинял разорения около Виспици, Бреста и Кобрина; другой корпус, отряженный в Литву Хмельницким, тоже десятитысячный, под начальством Головача, был тоже разбит в Загальи, близ Мозыря, Радзивилом, и сам Полковник Ильея Головачь лишился там жизни. Стефан Подобайло, получивший приказание укрепиться между Днепром и Сожью, хотя и сжег Лоев, для воспрепятствования Полякам занял этот город; но за то он был разбит Радзивилом у Речицы а с ним и Кричевский, который, в заключение, был смертельно ранен и умер в Литовском лагере. Короче сказать, Ян Казимир действительно разрушил заговор, если верить Пасторию; однакож — как случилось, что подписан был Поляками Зборовский мир?

Осада Збоража продолжалась. Хмельницкий вознамерился овладеть валом и подкопаться под самые постройки. Осаждающие трудились день и ночь. Поляки, занимавшие передовые посты, могли уже явственно слышать голоса работников, их угрозы и ропот. Они оставили внешний вал и заняли внутренний. Тщетно ожидали прибытия Яна Казимира с свежим войском. Король и Оссолинский медлили, по словам иных летописцев, нарочно, чтоб мучить Вишневецкого, которого ненавидели; шли не ближайшею дорогою, но из Львова на Топоров и Белый Камене, где под предлогом собирания войск простояли еще четверо суток Недостаток в съестных припасах увеличивался; от Гетманской артиллерии число Поляков уменьшалось. Семьдесят пять вылазок не помогли осажденным.

С первого июня начали возвращаться к нашей армии отдельные корпуса. Небаба доносил Гетману, что Кн. Радзивил с войсками Литовскими переправился через реку Припеть, в числе восьмидесяти тысячь, около города Лоева, заблаговременно разоренного и им, Небабою, сожженного, и, что совершенно противоречит известиям Пастория, четыре раза нападал на него с своими авангардами, но был всегда отражаем; обоз неприятельский потонул в Припети; наконец, что Радзивил осадил Киев и выжег Подол. Богун прибыл с корпусом из Слуцка, донес о себе, что прошел до Бреста, разорил Брест, Вишневец, Бобр и другие места, и после многих битв с Поляками, возвратился к Слуцку, застал в нем и в окрестостях значителеные толпы Поляков, собранные посполитым рушеньем; перебил их несколько тысячь, а остальных загнал, отняв у них обозы, запасы и множество верховых и подъемных лошадей; что наконец он хотел осадить Слуцк, но приближение Короля, поспешавшего к Зборажу, заставило его отказаться от такого намерения.

Действительно, Король уже приближался; осада Збоража длилась, положение осажденных ежедневно становилось затруднительное, порох почти весь вышел, лошади издыхали от недостатка в фураже; смрад заражал воздух; люди питались лошадьми и собаками. Вероятно, они скоро бы сдались, но какой-то Поляк, служивший в нашем войске, послал к ним на стреле уведомление: чтоб не поддавались и что Король близко.

С Королем была армия, по одним известиям в двадцать, по другим почти во сто тысячь. Немедленно Гетман выступил к нему на встречу с одною частью войска, другую же под начальством Кривоноса оставил при Збораже, и осада не была снята. Чрез два дни, проведенных в походе, Хмельницкий узнал, что уже близко армия Королевская. Он приступил к Зборову. Оплошность Казимира, который не принял мер заблаговременно открыть неприятеля, и густой туман помогли в деле Гетману. Еще Король переправлялся по двум мостам. Чрез непроходимые болота, часть конницы и шесть тысяче пехоты только что перешли, военные снаряды и обоз следовали за ними: их прикрывал ариергард; а часте войска Гетманского была уже в городе и был указан к битве условленный знак: звон во визе колокола в местечке.

С главным войском Гетман распорядился таким образом: избрал для построения удобное место близ Зборова, умножил пехоту спешенными козаками, разтянул ее в обширную линию, разделил на три отделения; на флангах каждого построил батареи, обведенные глубокими и широкими рвами. Фланги всей линии примкнулись, правый к болоту и каналу, в нем проведенному, левый к лесу, так же окопанному на большое разстояние. Видно, что неприятель был весьма многолюден, когда Хмельницкий для того так раздвинул линию, чтоб не могли окружить его многолюдством. Позади линии поставлен был резерв из пехоты и кавалерии, за лесом; впереди линии была значительная часть лучшей конницы. Начальнику ее приказано бегло ожидать, чтоб неприятель миновал их, подходя к казацкой пехоте: тогда они должны были ударить ему во фланг и в тыл. Такое действие имело целью-развлечь внимание неприятеля, испугать мыслию, что окружен, и не допустить прорваться за линию. Устроив войско, Гетман сделал замечание, чтоб во время сражения никто не смел поднять руки на Короля, как на «Помазанника Божия», и потом произнес следующую речь:

«От нынешнего сражения зависит все счастие наше и нашего отечества, в котором отцы, братия, дети наши простирают к нам руки, прося освобождения своего из постыдного тиранского невольничества Польского; мертвецы наши, убитые, измученные Поляками, заклиная нас самим Богом и верой в Него, от Поляков поруганною, требуют праведного мщения за кровь их, невинно Поляками пролитую и всегда попираемую.»

Едва Польский обоз, во время перехода армии по мосту, за нею последовал, вдруг в Зборове ударили во все колокола. Козаки бросились на него единоверцы наши разрыли плотину, чтоб облегчить нам переправу через пруд Татары перешли чрез него и стали в тылу Королевского войска. Перемышлеское шляхетство и конница Князя Домииика Заславскаго, предводительствуемая Князем Корецким, не устояла под Татарским натиском, но Станислав Витовский и Подканцлер Лев Сапега поддержали их. Татары отступили, и в туже минуту опять кинулись с новою яростию. Сендомирский Кастелян и Балдвин Оссолинский подоспели на помощь и удержали Татар. Староста Стобницкий, Балдвин Оссолинский был убит.

В то время, как битва началась в тылу и на флангах неприятельских, Хмельницкий напал на Поляков с лица.

«Июня 17, в среду, 1649 года, есть тот пресловутый день, который должен быть всегда достопамятным в истории Малороссийской: «так говорит красноречивая наша летопись: «он есть решитель освобождения народа Русского от ига Польского, и в нем положен камень основания новой эпохи того народа. Пред восходом солнца стала многочисленная Польская армия в виду армии козацкой, многолюдством своим подобная грозной туче, закрывающей горизонт и помрачающей солнце. «Всадники ее, блестящие своею сбруею и богатым убранством, представляли молнию, сверкающую в ночной темноте; а от множественной конницы подымающаяся пыль возносилась вихрями своими до облаков и помрачала зрение человеческое опускаясь на землю. Гетман, разъезжая безпрерывно по своим Флангам, приказывал не спешить выстрелами, а допускать неприятеля в, самую ближайшую дистанцию, не смотря на его пальбу и порывчивость. Но только как он сблизился к линиям козацким, то открыта была вдруг пальба из пушек и ружей, и от скрытой конницы произведена разсыпная атака во фланг и в тыл неприятельский. Гром и пальба, с обеих сторон производимые, и кружение дыма, сделавшись от безпрерывных выстрелов, закрывали на долгое время решимость сражения; наконец поднявшийся крик в средине армии Польской, дал знать, что то делается для вспящения ухода новых войск из их линий, которые во многих местах разорвали свой фронт и поделали в нем страшные интервалы, перемешав и разстроив старых своих воинов. Гетман, то приметивши выслал на слабые места неприятельские одну фалангу пехоты своей с частию конницы, взятой из резерва; а пехота сия, ударив на разстроенного неприятеля копьями, тотчас обратила его в бег. Неприятель, покушавшийся окружить высланную пехоту, был встречен резервом козацким, обращен также в бегство, а за тем и вся армия Польская, первее подаваясь понемногу назад, наконец совсем побежала в разстройстве; а Гетман, оставив на месте сражения для осторожности одну только фалангу, велел всем прочим войскам гнать и поражать неприятеля. Убийство при сем над Поляками было страшное и повсеместное; конница, прежде делавшая разсыпную атаку нападала на уже на бегущего неприятеля целою лавою или фронтом, и он, бывши в разстройстве, не мог стоять и обороняться против копьев, а спасался бегством. Сам Король несколько раз был окружен козаками, но к нему никто но прикасался, и даже ничем на него не метил, а пропускал его с почтением: и он бросил от себя в одну партию кошелек с деньгами, а в другую партию дал часы золотые, ее командиру, который принял их, снявши с себя шапку, с великим почтением, уверив притом Короля, что он может ехать спокойно и ни чем не тревожась, ибо его ни кто нетронет, а всяк чтит с благоговением, яко особу священную. Король, вздохнув и приподняв руки, говорил Старшине козацкому: «как я обманут от льстецов своих, называвших вас козаков грубиянами и варварами! Напротив вижу я в вас благородных воинов и великодушных Христиан «. — Погоня и убийство над Поляками продолжилось до захождения солнца; дорога и поле покрыты били мертвыми и умирающими Поляками на 15 верст разстояния. На месте сражения сочтено и погребено до двадцати тысяч, а в том числе много вельмож и знатных чиновников, кои погребены в одной каплице Католической; а в добычу достался обширный стан армии Польской «со всеми запасами и обозами, вся артиллерия с ее парками и весь стан Королевский и Вельможский с богатыми палатками, сервизами и экипажами. Словом сказать, обогатили и обременили добычею сею всю армию козацкую.»
17 Июня.
Так разсказывает об этой решительной битве наша летопись. Польские писатели хвалятся нам подвигами своих военачальников. Их армия была расположена в следующем порядке: Великий Канцлер Оссолинский командовал правым крылом, которое состояло из конниц: Королевской, Воевод Бельжского и Подольского, Донгофа, и несколько пехотных полков. КнязьКорецкий и Юрий Любомирский начальствовали на левом крыле, к ним присоединился Пузовский и другие Полковники. Центр, где находился и сам Король, был под командою Генерал-Маиора Гувальда и Краковского Губернатора Вольфа; тут находились полки Немецкие, шесть сот человек пехоты, нанятых иждивением Подканцлера Сапеги.

Татары растянулись на большое пространство бросились потом на правое крыло. Отбитые оттуда они сделали натиск на левое, и смешали его. Под Корецким была убита лошадь; стрела проскочил сквозь обе щеки у Пузовского. Он послал к Королю донесть, что Крымцы одерживают верх на их фланге; сам Король повел туда помощь; но Крымцы уже врезались в конницу и опрокинули ее. Ночь прекратила битву. В Польском стане разнесся слух, что Король хочет бежать с вельможами. Король чтоб успокоить волнующееся войско, объехал весь стан, при свете факелов. Поутру, один из пленных Татар был отправлен к Хану с переговорами. Но тогдаже Татары устремились на обозы; на валу развевалось уже козацкое знамя. Полководцы принуждены были употребить в дело своих слуг; около полудня получен ответ Ханский; битва прекратилась. Хан требовал возобновления ежегодной дани ему от Поляков по девяносту тысячь злотых и 180,000 за два года, в которые ни чего не присылали ему: с тем только обещал преклонить Хмельницкого к миру, а Гетман писал к Королю, что «готов сложить с себя Гетманское достоинство в пользу вновь определенного Гетмана Забусского, с тем, чтоб под покровительством Его Величества дозволено было ему жить «безбедно и безопасно.»

Все это показание историков Польских есть явная нелепость. В описании битвы мы видим чудеса Польской храбрости; действуют с нашей стороны одни Крымцы, козаков как будто бы не было. И так, когда Хан склонился на сторону Королевства, могло ли оно заключите немедленно такой для себя невыгодный мир? Сходно ли с характером, пылким и непреклонным, Хмельницкого, его письмо к Королю? Оно очевидно вымышленное. Кто говорил: «але мини Бог так дав, що я единовладный «Пан Руский»? — Кто требовал выдачи Чаплинского и Вишневецкого, а об отпуске пленных и слушать не хотел, прибавляя к тому свое «нехай Король не думае»? — Этот самый человек который был до победы так неуступчив, после победы отказывается от Булавы? Кто манифестом объявил, что он примерами своих предшественников научен понимать клятвопреступничество Поляков, тот неужели вверился бы позволению жить безбедно и безопасно как частный человек? и неужели Поляки не воспользовались бы этим? Тут очевидно ложь; тут ясно, что Полякам хотелось бы видеть Гетманом не Хмельницкого, а какогото Забусского, которого вероятно Хмельницкий посадил бы на престол, еслиб он явился к нему.

Поляки бежали с поля сражения; Гетман возвратился к Зборажу; несколько пленных Чиновников и один родственник Вишневецкого, взятые под Зборовым, были посланы в город с предложением о немедленной сдаче. Вскоре Вишневецкий прислал чиновников; там осажденные были в горестном положении: более месяца, они питались лошадьми, собаками, кошками, мышами; теперь уже не стало у них и этой пищи. Они начали есть кожи, ремни и свою собственную обувь; трупы лошадей, померших от голода, валялись на улицах, остальные порывались есть друг друга; Вишневецкий, пользуясь от ран, ел суп с вареными мышами. Обезсиленному, престарелому Фирлею едва могли находить скудную пищу. Когда город был отперт, на носилках вынесли Графа Синявского, и он не прожил шести месяцев после Зборажского страдания. Таково было положение осажденных.

Наконец они сдались. Хмельницкий переместил Вишневецкого и всю шляхту под стражу, в замок до разсмотрения. Войско, выходя из ворот, изнеможенное, высохшее как скелеты, шаталось и падало, прося у козаков пищи; их накормили, но предостерегали, чтоб не объелись после голода, и потом распустили, обезоруженных. Вишневецкий, по воле Гетмана, послал к Королю Депутатов с убедительнейшею просьбою о заключении с Козаками вечного и прочного мира, и войско наше осталось в городе и в стане, ожидая, что скажет Гетман: мир или войну.

Скоро получил Вишневецкий Королевское письмо: оно повелевало немедленно просите мира у Хмельницкого, и извещало, что со стороны республики уже приехали в Зборово Коммиссарами Воеводы: Адам Кисель и Горбовский. Со стороны Малороссии были высланы: Генеральный Писарь Кривонос, Генеральный Асаул Демьян Многогрешный, и Гетманский Секретарь Иван Виговский. Августа 20 написаны были, а Сентября 7 скреплены статьи договора.
1. Народ Русский со всеми его областями, городами, селениями и всякою к ним народною и национальною принадлежностию увольняется, освобождается и изъемлется от всех притязаний, претензий и должностей Польских и Литовских, на вечные времена, яко из веков вольный, самобытный и не завоеванный, а по одним добровольным договорам и пактам в едность Польскую и Литовскую принадлежавший.
2. Обоюдная вражда, и все неприятельское между сими народами бывшее, прекращается и уничтожается, и предается вечному забвению, и амнистия всему тому дается и утверждается полная и совершенная, служащая взаимно всем трем народам. Теж и бытки альбо потери, войною и незлагодством починенные и понесенные каждою нациею и каждою особою, да зостают без повроченья поиску и упоминки на вечные часы.
3. Народ Русский от сего часу есть и ма быть не от кого, кроме от самого себя и Правительства своего, независим, а Правительство тое избирается и установляется общею порадою, добровольно от всех станов, и приговором чинов с товаришества, по стародавним правам своим и обычаям Русским, и никто им в том да не мешает, ни посредствует, ни яким кольвек способом ни тайным, ни явным, а найборзе усильством.
4. Религия Католическая Русская альбо Греческая мает зупильно равенство с религиею Католическою Польскою альбо Римскою, и в правах церковных, и заседаниях, где кольвек Митрополит Русский Киевский на первое место по Примасу Польскому, а Епископы Польские с Епископами Русскими за ровно заседают, и так ся лагодят, як издавна бывало за Круля Батория и инших до начатку Унии, которую в земле Русской до фундаменту кассуем, и на вечность, яко смутившую народы, породившую в их вражду к и окипелую безмерною кровию Христианскою. А к в иных народах альбо землях Польских и Литовских ме они подлеглость доброй воли мирян и их шацунку, а без того сии да не примут и держаты не мусят.
5. Границы Русские установляются и утверждаются от Черного моря и Лиману Днепровского, в гору, на полдень, по реке Днестру, а от вершины его до реки Горыни, и от реки Горыни до реки Припети, и оттуда рекою Днепром до города Быхова, и оттуда в реку Сожь и Сожью до уезда Смоленского. А границы между рек, по твердой земле, указываются по граням сельским альбо войсковым, и яко селение куда отход, тут и гране принадлежит, и те грани разберутся и поновятся Великими Судами Подкоморским и Коммиссарскими.
6. Верховный начальник и Господарь земли Русской ма буты Гетман, избираемый чинами и
войском, из среды себя, вольными голосами, а постаннему альбо инако повставшему не буты ни в яку пору. Достоинство Гетмана Русского ма равенство зупельное с Гетманами Коронными и Литевскими, а войска повольно имети в полках, наполняемых от товарищества, сорок тысячь, а охочекомонного и Запорожского килько наберется; И козаки регистровые судом и послушеством повинны полкам и командам их, донележе козакуют и состоят в реестрах войсковых; а по выслузе ворочаются под право свое шляхетское, и тому повиноватися учнут, як и все посполитство мае судитись, и розбыратись, каждый стан по своим стародавним правам и артикулам, и никто их ни в чем да не неволит, не привлащает, опричь долегливостей, правами установленных.
7. Мир и тишину в народе Польском с народом Русским уставуем вечные и незрадливые, под клятвою анафема и анафема нарушителя и зрадцу людскаго; а оборона отчизны каждому народу есте поволена, и каждый из них сам за себе ратует, а другого не приневолюет; помочь между державами не лежит до злагоды правления народного его по общей пораде; а инаково, поволено будет каждому воевать, альбо неутрал держате, и ни кто за то не пеняет, ни памятствует под клятвами вышереченными; союз альбо протекция народа Русского с народом Польским и иным подлежит до порады и приговору зупельного от народа, яко в речи посполитой считатись третиею республикою.»
Вторые статьи были следующие:
1. Войску Запорожскому состоять в 40,000.
2. В список козацкий вносить имена свои людям, в городах Королевских и шляхетских живущим, исключая сел и деревень. Города же оные, с одной стороны Днепра, суть следующие: Димер, Горностайполь, Коростышев, Паволочь, Погребище, Прилука, Винница, Брацлав, а от Брацлава, даже до Ямполя к Днестру; а с другой стороны: Нежин, Остер, Чернигов, Ромен, даже до границ Российских. По иным же шляхетским городам не быть козакам, разве который будет принят в козацкий список по воле козацкого Гетмана: такому позволяется переселиться со всем своим имением, и там, козацкую отправляя службу, пользоваться и вольностями козацкими.
3. Городу Чигирину всегда оставаться при булаве войска Запорожского.
4. Никто из Вельмож не должен мстить подданным своим, бывшим в те времена в козаках.
5. Войско Польское никогда не будет располагаться по квартирам в городах и селах козацких.
6. Жиды также ни под каким видом не имеют жительствовать в селениях козачьих, для смущения.
7. В Короне Польской и в Великом Княжестве Литовском, православным церквам оставаться при своих древних вольностях и маетностях как было изначала.
8. Митрополиту Киевскому иметь место в Сенате с иными Сенаторами.
9. В Воеводстве Киевском, Брацлавском и Черниговском имеют быть раздаваемы достоинства и чины только Русской шляхте.
10. Иезуитские училища, как в Киеве, так и до всем городам и селениям козацким, не должны оставаться, но да перенесутся на иные места; а которые училища от давних времен основаны, те да пребывают в целости.
11. Вина не вольно продавать козакам квартою, а разве который пожелает бочкою или котлом.
12. Все сии статьи имеют быть утверждены вскоре на будущем сейме.
Коль скоро статьи были получены Гетманом, он очистил все Польские города и селения от Малороссийских войск. Козаков распустил по жилищам.

Во время пребывания его при Збораже, прибыли туда из Молдавии Тимофей с Тугай-Беем. Неприятели Липулы были разбиты на многих сражениях, в особенности при Яссах и при Букаресте; Ракочи бежал с Венгерцами в Венгрию, Липула принял Господарство. Наедине, Тимофей признался отцу в любви к Ирине Липулиной, хвалился взаимностию и согласием матери; но как один из Потоцких, будучи влюблен в Ирину, также ищет ее супружества, то Господарь хочет выдать дочь не за него, а за Потоцкого, которого она ненавидит. Хмельницкий одарил и отправил в Крым Тугай-Бея, и приложил к Хану благодарственное письмо и подарки. К Паше Силистрийскому писал, что по воле Султана и по его прозьбе ныне успокоен и утвержден Липула на Господарстве; но между тем показал, что оскорблен Господарем, который, запрещая дочери своей выходить замуж за Тимофея, насильно выдает ее за ненавистного для нее Потоцкого. Гетман заключил письмо просьбою к Паше об его ходатайстве за Тимофея. Паша обещал не только стараться лично, но и уведомить о том Султана, и заверял, что Султанское предстательство будет успешнее.

Из под Збоража, Гетман, окруженный Старшинами и гвардиею, отправился в Лавру, на богомолье.1-го октября, с триумфом, при пушечной пальбе, при колокольном звоне вступил в Киев; оттуда повелел по всей Малороссии отправить молебствие о счастливом освобождении народа от ига Польского. Через две недели поехал на отдых в Чигирин.
1 Октября.
ГЛАВА ХVI
Приезд Послов от трех держав. Дары от Царя, Короля и Султана. Торговый договор с Турками. Предложение о наследственном гетманстве. Сейм в Чигирине. Посуждение о покровительстве. Речь Гетмана. Речь Протопопа Гурского. Ропот, народный. Сейм распущен.

В Мае месяце, приехали в Чигирин посланники трех держав: от Султана, Осман Ага и Узун-Али, Паша Силистрийский; от Царя, Василий Бутурлин и Князь Прозоровский; от Короля и речи посполитой, Канцлер Князь Любомирский с Воеводою Киселем.

От Султана получил. Гетман поздравление и подарки: булатную саблю, кафтан, похожий на мантию, с горностайными опушками, булаву, осыпанную жемчугами и драгоценными каменьями; для козаков, сорок мешков с серебряными Турецкими левами: все это было покрыто шелковою материею с золотыми и серебряными цветами. С Посланником привезено повеление к Хану Крымскому и Паше Силистрийскому, помогать Хмельницкому войсками.

В боченках, обернутых рогожами, привез Бутурлин казну для войска; а для Гетмана и Урядников дорогие меха, косяки парчей и других материй, сложенные в кули и покрытые рогожами. Посол поздравил Хмельницкаго с Зборовским миром.

Кн. Любомирский охотно или неохотно также поздравил его с успешным окончанием предприятий, и поднес тонкие сукна, несколько десятков драгоценных ковров и поясов, — все покрытое дорогим ковром, под которым была казна для войска.

Три Посла предложили Хмельницкому наследственное гетманство, и покровительство от своих властителей.

Бутурлин и Князь Прозоровский желали удостовериться в мирных расположениях Гетмана, предприимчивого, дальновидного, сильного войском и союзниками: Царь безпокоился и опасался мести, отвергнувши его подданство. «На Московское Государство», отвечал Гетман, «я лиха никакого не мыслил и впредь не умыслю.»

Осману Аге, Посланнику Турецкому, отвечал: «я не отказываюсь от союза и дружбы с Императором, готов содержать с ним мир, яко дар Божественный и человеку полезный; но не могу поступить под его покровительство без предварительного совещания о том с народом, и общественного приговора. Потомственное достоинство меня не льстит; оно противно правам и обычаям нашим, восстановленным мною в отчизне с пожертвованием великого числа воинов.» И так он оставил, таким ответом, Османа в надежде, что желание Султанское исполнится. А между тем был поставлен торговый договор с Турциею в следующих тринадцати статьях.
1.) Султан позволяет козакам и народу Малороссийскому свободное плавание по всем морям своим и рекам, для торгов и мен.
2.) На сто лет избавляет купцов Украинских от подати, мыта, и пошлин на товары.
3.) Позволяет на сто лет заводить во всех городах и портах домы и складочные магазины.
4.) Резидент Малороссийский будет иметь пребывание в Константинополе.
5.) Для удержания своевольных людей от морских разбоев, войско Запорожское заложит несколько городов ниже порогов, до устья Буга в Днепр.
6.) Если бы кто из козаков самовольно начал морской грабеж, таких судить при Султанском Резиденте; но свободная торговля тем не уничтожается.
7.) Если бы кто из Донских козаков начал своевольствовать на море, то взаимно вспомоществовать друг другу для того, чтоб очистить море.
8.) Если какая галера преступила права Султанские, начальника той галеры наказать; но самая галера и работники остаются свободными.
9.) Если козацкий корабль будет разбит у берегов Султанских, все вещи, спасенные, должны быть отданы владельцу или его наследникам.
10.) Взыскания по долгам должны быть обоюдны и немедленны.
11.) Галер козацких употреблять ни на какую службу Султан не имеет права.
12.) Когда козак умрет в Турции, то хотя бы он и отписал кому нибудь не козаку свое имение, оно должно быть возвращено наследникам.
13) Выкуп невольников разрешается обоюдно; выдача беглых невольников также должна быть исполняема обоюдно.
Хмельницкий Любомирскому советовал уговорить Короля и Сейм, чтоб Магнаты и речь посполитая не изменяли чести и совести и не нарушали бы статей Зборовского договора.

Тогда разослал он предписания во все города и места Правительственные, чтоб прибыли к нему в Чигирин депутаты от чинов и народа, на Сейм Генеральный, по примеру Сейма Варшавского; кроме тех депутатов, из каждого полка потребовал по четыре козака и по три Старшины. На съезде он объявил грамоты всех трех Государей, подарки и предложения вступить в их покровительство.

Против покрвительства Турецкого стояли сердце и вера: музульманство и Христианство так несходны. Единоверцы наши, Греки, нередко угнетаемы всегда презираемы.

Против Поляков говорила неугасимая народная ненависть, хвастовство и чванство Магнатов и шляхты, безчеловечие и гордость их в счастьи, низость в неудачах, 210 лет всегдашних придирок, 58 лет непрестанного гонения, грабежей, насилий, кровопролития и Унии. Против Поляков говорил Малороссиянам безтолковый Варшавский Сейм, где нет законов, где за «недозволям!» одного выскочки-шляхтича, нельзя добиться правды, я целое Государство должно страдать.

Что говорило Малороссиянам против Москвы? От слова до слова мы выпишем разсказ нашей летописи:

«Чины и народ Малороссийские, побывши двести шестьдесят восемь лет в соединении с Польшею, шестьдесят шесть лет за одно с Литвою, вкусила и напитались слишком вольностей и своевольств тамошних, т. е. доброго и худого навыку, а урядники и чиновники здешние и того более заразились властолюбием и присвоением себе начальства и неподчиненности. Посему, первым было несогласие на всякую подчиненность и протекцию иностранную, а того больше, видеть у себя наследнее гетманство, порученное Хмельницкому. Гетман с клятвою принужден уверять их, что предложение ему наследственное правление тогда же им отвергнуто, и он на него никогда не согласится яко на самый опасный камень претыкания, на который все падшие сокрушаются и возстать не могут, и что он больше их знает, яко состаревшийся в делах политических, каковому правительству в сей земле надлежит быть; а что принадлежит до протекции, то она не токмо нам полезна, но почти неизбежна, а здравомыслящий человек или совершенный политик с первого взгляда приметит, что самое положение земли нашей открытой со всех сторон, и неудобной к укреплению, делает нас игралищем неизвестной судьбы и слепых случаев. Ежели же обольстили и возгордили вас многие и великие победы наши над неприятелем, и приобретенная через то слава, почти всегосветная, то значит, друзья и братия, что это работала более восторженность народная, подвигнутая крайнею жестокостью Польскою, и крайним огорчением и изступлением народным; в сколько при том приобрели ми славы, столько же нажили тем и завистников, которые при всех случаях, а иногда и нарочито, для собственной безопасности и осторожности своей, не преминут всевать между нами плевелы и испытывать нас, как лекари испытуют больных своих, щупая за пульс. И мы верно навсегда таковы будем, каковы были и есмы, то есть, непобедимыми, чего ни один народ присвоит себе не осмелится, не отвергнув промысла Божия, который один всем движет и-сего крепит и возводит, а сего разслабляет и низводит, а замечательней в пораженьях Его есть гордость и высокомерие народов.»

Справедливость и убедительность, краткой, но красноречивой, гетманской речи успокоили депутатов и урядников. В его словах действительно видны были: дальновидность великого политика, опытность старика, познание народа и земли своей. В этой речи ясно светилась душа гения, который был избавителем своего отечества. Оставалось труднейшее: что избрать?

Чигиринский Сейм, не разсуждая, с первого разу, единогласно отвергнул Польское покровительство. Оставались Москва и Царьград. Голоса разделились: старики, и с ними сам Гетман, предпочитали Москву, единоверную, единоплеменную. Генеральный Асаул Богун и с ним все молодые не решались на Москву, но в тоже время имели непреоборимое отвращение к покровительству Магометан. Чтоже мешало им в Москве? Они не предвидели того, что козаки, мещане и все классы: свободные, через два века их толкований на Чигиринском Сейме, остаются свободными; они не могли понять, что посполитству, указанному на ранги, приятнее и полезнее доставаться по наследству от отца к детям, а не переходить от одного урядника к другому вместе с рангом; они не раздумали, что владелец рангового имения имеет над посполитством того имения, если не туже самую, то еще большую власть, нежели помещик наследственный. Посполитство было испугано Боярами Московскими и властию их: они боялись попасть в руки новых Магнатов и арендаторов; шляхетство боялось уничтожения прав своих; оно не могло предвидеть, что современем когда сольются оба народа воедино, это шляхетство их станет Дворянством Великороссийским, и что они наравне с Московскими Боярами, с Остзейскими Баронами, займут в Советах Государственных и в войне первые места, что из них наконец будут Первосвятители, Государстренные Канцлеры и Главнокомандующие.

Они не поняли этого, и в тогдашнее собрание народное Хмельницкий ни на что не мог их преклонить. Турки ненавидят Христианства: у них наше богослужение в омерзении; крестных ходов там не может быть; ужасно казалось Христианам, чтоб Христианин отдал себя в покровительство Магометанину, или, как выражались они, Бесерменину. Поляки дали ими, знать себя; о посполитой речи вспоминать не хотели.

Оставалась Москва; но она не защитила народа Русского, когда он был в гонении; она не помогала ему в борьбе с Ляшеством и с Униею за православие. Их пугали раскольники: «одни погруженцы, другие обливанцы», говорили простодушные и необразованные козаки и урядники; «у одних попы, у других безпоповщина; на Московщине столько вер, сколько слобод, а в слободах — а иногда сколько домов; нас никто в дом к себе не пустит с трубками: у них вся вера в том, чтоб бороды не брить и табаку не курить и не нюхать.» Так толковал простой народ, когда выступил вперед Черкасский Протопоп Федор Гурский; в народе он слыл великим Богословом и проповедником. Все смолкло; он начал: «От трех царей или волхвов поднесены были младенчествовавшему Христу Спасителю дары: золото, ливан и смирна; дары сии предзнаменовали бытие, страдание и возвращение в небо. Злато предрекало царствование, ладан — погребение, смирна — Божественность. Так и сии дары, подносимые тремя царями младенчествующему народу, знаменуют участь его: чем покрыты или одеяны дары сии, тем покроется и народ, ими прельстившийся. Дары Польские покрыты ковром, то и народ с Поляками будет иметь ковры; дары Турецкие покрыты тканию шелковою, то и народ облечется в шелк; дары Московские покрыты рогожками, то и народ, соединившийся с Москвитянами, оденется в рогожки и под рогожки. И сии предзнаменования вернее и превосходнее всех оракулов на свете!»

Хмельницкий, славою, опытностию, красноречием не подействовал на народ. Гурский забавною выходкою и неожиданным применением поразил умы простодушные. Не было того, кто ковер Польский мог бы применить к застилке гробовой, кто из шелку Турецкого свил бы Визирский снурок, кто рогожкой и мехами Московскими напомнил бы богатую шубу соболью в зимней кибитке. Может быть, он остановил бы народное волнение; но в собрании тогда поднялся ропот и шум на Хмельницкого; его называли изменником и предателем отечества, подкупленным от Русских Послов.

А между тем последствия оказали, что Хмельницкий был истинным благодетелем своего народа, и что только слияние Малороссиян с Москвою могло упрочить общее благосостояние России.

Послы разъехались по городу.

Гетман начал успокоивать: повторял свои клятвы уверял, что никогда не имел в мыслях намерения приневоливать их, принуждать к повреждению прав и свободы; что это был только совет; что и теперь находит он необходимостью для Малороссии утвердиться союзом с каким нибудь другим народом. Таковых союзов, говорил он, ищут все благоустроенные державы, и тем более должна об них позаботиться Малороссия и по положению земли и по новости состояния.

Ропот затих. Гетман распустил Депутатов и одарил чужеземных Послов. Описав в ответных грамотах последствия первого Сейма Чигиринского, уверял каждого из Послов, что будет увещавать народ и войско в пользу его Государя, что теперь они имеют отвращение от покровительства, но что со временем оно пройдет, и тогда он будет иметь надежду на успех. Послы были отпущены с почестями и благодарностию.

Так окончилось первое предприятие Хмельницкого соединить с Москвою Малороссию.
ГЛАВА ХVII
Варшавский Сейм. Пасквили. Неприятности Митрополиту. Обиды Киселю от Козаков. Казнь Гладкого. Рыбинский полк. Число полков и козаков. Движение войск Королевских. Жестокости Потоцкого с Малороссиянами. Увеличение войска Козацкого. Полк Изюмский Нобилитация. Нападение поляков на Нечая. Битва под Винницею. Посольетво к Хану. Посольство от Султана. Хитрости речи Посполитой. Посольство Гетмана в Москву. Новый Сейм Варшавский. Послы Хмельницкого в Варшаву. Собор в Москве и толкование о Козаках. Победы Хмельницкого. Битва вод Вознесенским монастырем. Битва у Житомира. Земли Булавинские. Полки Сумский, Ахтырский и Харьковский. Посполитое рушенье. Хан приходит на помощь Гетману. Битва Берестечская. Измена Хана. Бегство Козаков. Переговоры с Потоцким. Добыча Поляков, Гибель последних остатков нашего войска.

Ян Казимир приехал в Варшаву; был созван Сейм; статьи Зборовские были предложены Магнатам и Сенаторам. Они не приняли в оправдание необходимость, в которой находились Король и Оссолинский; она не была уважена; их забросали пасквилями, и хотя Сейм утвердил мир, но статей его не включил в общие государственные узаконения. Киселя сделали Киевским Воеводою и опят послали к Хмельницкому; приказали ему росписать и учредить сорокатысячное войско Запорожское, как должно для выгоды республики; шляхетство Польское ввести в поместья Украинские.

Митрополит Сильвестр Коссов приехал в Варшаву на Сейм. По Зборовскому договору, ему должно было занять в Сенате место. Ксензы, члены Сената, осыпали его оскорблениями и объявили, что оставят места свои, и выйдут из собрания, коль скоро вступит туда враг Папы. Люди опытные, сведущие в политике, любящие отечество, говорили, что это раздражит Хмельницкого, что Митрополит будет у них в виде заложника, что Адам Кисель, не смотря на свое Греческое вероисповедание, заседает в Сенате и оказывает весьма важные услуги Королевству. Изуверы остались при своем, мнении; ничто не могло преклонить их к разсудительности; они кричали, что Король не имеет права вносить в мирные соглашения статьи вредные, предосудителные, противоречащие древним уставам церкви. Неожиданно Киевляне увидели возвращение Митрополита в Киев.
1659.
Адам Кисель в свою очередь изведал от Козаков неприятности. Потомок Свентольдов, он, и с ним Русские же уроженцы, поветовый судья Проскура и многие другие прибыли в Киев. Уже Зборовский договор был опубликован Воевода и его товарищи начали искательства перед Гетманом; доказывали, что ни по каким законам, за сию службу в Польше, не могут они терять родовых имений в Малороссии; что они в силах нести службу и в Украйне, как несли ее у речи посполитой. Гетман передал их дело Трубуналу, и просителям позволено было вступить во владение поместьями украинскими, присягнув наперед в верности своему отечеству Малороссийскому. Но Киевские, Переяславльские и Белоцерковские козаки взбунтовались; их поджигали судья Гуляницкий, и Миргородский полковник, Гладкий. Воеводу с товарищами выгнали, многих ограбили и перебили; Кисель убежал. Гетман подосадовал, нашел дело важным, передал его в уголовный Трибунал; к Трибуналу присоединил военную Коммиссию; розыскали виновников; судили их по законам, и приговорили к смертной казни; Гладкому отрубили голову, а Гуляницкий с тремя войсковыми Старшинами скрылся в Молдавии; многие из товаришества Козаков и Старшин были наказаны палками, тюрьмою, а другие были прикованы к пушкам. При розыске, большая часть имущества Поляков была возвращена владельцам; войско явно роптало на Хмельницкого: говорили, что Полякам похлебствует, гонит безвинно единоземцев, и тогда же многие вышли с семействами, прошли вооруженною рукою вниз по Донцу, и там поселясь, составили Рыбинский полк.

Сейм взволновался; Польские владельцы возобновили жестокости со своими крепостными Малороссиянами; народ негодовал на Хмельницкого за то, что он предал тяжкому рабству: в особенности пили горькую чашу подданные Конецпольского и Вишневецкого. Хмельницкий предвидел это, и даже во время Зборовского договора громко сказал всем присутствовавшим: «Король — государь добрый, но Паны, як собаки, будут на його брехаты до тых пор, покуда мир не кончится. «Чтоб прекратить это, Гетман предоставил Малороссиян свободу- селиться на прежних местах, или поступать в охотное войско, под именем добровольных козаков, и тогда же разделил Малороссию на пятнадцать полков, которые по иным составляли тридцать семь тысячь пять сот сорок девять, по иным тридцать пять тысячь девять сот тридцать пять, а по иным пятьдесят семь тысячь восемь сот восемьдесят девять человек войска регистрового, а охочекомонного без числа.

Ян Казимир приказал возвращенному из плена Николаю Потоцкому, выставить войско в Каменце Подольском, для наблюдения Малороссиян. Магнаты, как предвидел Хмельницкий, первые подвигнули Короля на столь неприятное действие. Оссолинский умер; его место заступил Радзиевский, который не имел миролюбных мнений своего предшественника: гроза готова была разразиться.

Хмельницкий принимал Польских депутатов и жалобы от Поляков помещиков на Малороссийских крестьян. В это время донесли ему о наступлении Королевского войска, под начальством Потоцкого. Будучи навеселе, он вскипел, и в первом порыве гнева велел утопить Депутатов; к счастию, Виговский не исполнил приказания, которое на другой день было отменено. Отправлен был Кравченко к Потоцкому с вопросом: для чего он в мирное время расположил лагерь свой у Каменца Подольского? — Этот отвечал, что «по древнему обычаю Поляки всегда содержат готовое войско на границах. «- Королевство не нуждается в страже: оно ограждено козаками, говорил Кравченко. — «Какие это защитники, когда допускают они крестьян оскорблять помещиков? К томуж, по какому праву Хмельницкий, не уведомив Короля, отправил войско в Молдавию.»- Отклоняя последний вопрос, Кравченко решительно требовал, чтоб ему сказали- для чего собрано войско у Каменца Подольского? — «Я расположился здесь», отвечал Потоцкий, «по повелению Короля, и без его повеления не сниму лагеря.» — Кравченко уехал; а Польский полководец занялся четвертованием Малороссиян, начал их сажать на кол, изливал ярость за удачи козаков в Молдавии: это было во время походов молодого Хмельницкого. Жители окрестностей Каменца, которые могли избегнуть смертной казни, являлись к Гетману без ушей и без носов. Он начал заботиться об увеличении войска: устроено было восемнадцать полков из 37600 регистровых; корпус, под предводительством Вице-Обозного Генерального, иностранца Фридегайла, в 4550 человек: при нем иностранцев мастеров 47 волонтеров; 15 полков охочекомонных, состоявших из 14500, и Запорожцев 12000, а всего войска составилось 68,697 человек: в том числе 20000 пехоты, обученной всем движениям и построениям; она умножалась, в случае надобности, спешенными козаками.

Предвидя новую грозу и боясь разорений, всегда сопряженных с войною, пограничные с Польшею козаки, в особенности те, которые жили околицами и куренями над Стырем, Случью, Сожем и Припетью, выбрались из жилищ под предлогом удаления внутрь Малороссии; но прошли далее к Донцу, и недалеко от Рыбинска основали новый полк- Изюмский. Выход этот случился во время укомплектования регистровых козаков. Тогда Гетяман произвел во всей Малороссии нобилитацию- под этим словом разумел он производство в козаки: нобилированы были свободные жители, войсковые и городовые, которые в прежние времена служили волонтерами, Запорожцами и в полках охочекомонных; для этого было необходимо достаточное свидетельство; других жителей не нобилировали; это производство разбиралось строго: только природное происхождение или доказательства на заслуги допускали к титлу Козака, потому что козацтво всегда почиталось шляхетством. И так, новых козаков, ныне произведенных в это звание, или же получивших, по тогдашнему выражению, нобилитацию, повелено было вписать в Козацкие конпуты, привесть к присяге и считать на ряду с другими козаками, и в одном с ними достоинстве шляхетском. Конисский, имея в рукак списки козацкие и компуты, говорит, что были видны при некоторых Фамилиях отметки о недавней их нобилитации, и потому, прибавляет он в своей летописи, весьма несправедливо иные заключают, что в Малороссии можно было свободно переходить из козаков в крестьяне и из крестьян в козаки.

И так войско наше было увеличено, собрано и готово. Но Хмельницкий был слишком благороден, чтоб начать войну, хотя безчеловечие Потоцкого и приближение Польской армии к Каменцу давали ему полное на то право. Поляки сами нарушили мир, и — подлым, безстыдным образом. Они не объявили формальной войны, не объявили причин к начатию неприязненных действий: вдруг, нечаянно, ночью, напали на отряд Черкаского Полковника Нечая, который лагерем стоял близ местечка Краснополья, и разбили его на-голову. Пасторий говорит, будто бы к этой битве подал повод сам Нечай, опустошив Польскую Подолию и умертвив Депутатов Конецпольского, в присутствии Турецкого посланника; но этого известия нигде, кроме Пастория, мы не читали. Наши летописи говорят напротив, что Нечай спокойно праздновал дни мясо-пустные и пил вино, когда Калиновский напал на него. Генералный Асаул Богун, услышав о поражении Малороссиян, переправился чрез Буг, и там узнал о смерти Нечая, который был убит, во время битвы, шляхтичем Байдузою; тогда Богун взрубил лед на реке, и дав ему в две ночи подмерзнуть, забросал соломою. Поляки торжествовали победу над Нечаем, заковали своих пленников: то было под Винницею. В это время набежал на них Богун, и убийство началось страшное; напрасно Поляки просили «згоды», т. е. пощады; козаки, отвечая, что «згода воинам, а зрадцамъ кара!», резали их без милосердия. Поляки бросились в бегство, и поскакали в Винницу, через Буг; некрепкий лед обломился, и множество их перетонуло. Оба лагеря, и Польский и Нечаев, со всеми обозами, досталися Богуну; 3716 Поляков, и в том числе Полковник Казимир Каневский, были похоронены, кроме погибших в волнах Буга.

Калиновский отступил к Бару в безпорядке, успел снабдить Каменец сильным гарнизоном; отбиваясь от Малороссиян, где пошел из Каменца к Соколу. Асаул Демко и писар Тетеря остались осаждать Каменец; Богун преследовал Калиновского, и дал знать Хмельницкому о начале действительной войны. К Хану Крымскому поехал вестник с известием о вероломном нарушении мира Поляками, и с просьбою о присылке вспомогательного войска. Хан отвечал, что Крымцы готовы к его услугам, что он уже дал знать о том Султану и не замедлит прислать войско, а может быть и сам приведет его, если не помешают ему Москвитяне, которые строют укрепления на границах Орды.

Тогда приехал к Гетману Ага Турецкий Нурадин, с предложением от Султана, чтоб Малороссия присоединилась к Порте; самые выгодные условия предложены были со стороны Турции. Дружелюбно приняв Агу и угощая его пышно, Гетман отклонил до времени покровительство Султана; он сказал, что народ, избравший его предводителем и главою своим, не расположен еще к протекциям; что таким предложением, столь неудачным уже на Сейме Чигиринском, он может нажить себе ненавистников; но будет мало помалу преклонят к тому народ и войско. Тогда предложено было Гетману идти с Султаном войною на царство Московское, для исторжения царства Астраханского, с тем, что часть земель, отвоеванных Султаном от Москвы, будет уделена для Малороссии. Гетман при последнем предложении показал удовольствие. Этим чувством, изъявленным не от души, но из видов политических, он завлек Хана в войну с Польшею, и между тем извинялся невозможностию в это время приступить к делу, указывая на войну с Польшею, которая, началась уже. Если Султан разрешит Хану, говорил он, придти на помощь Малороссиянам, то война скоро окончится, и тогда козаки готовы будут на все предприятия Султана: тогда уже не будет им противуречить ни совесть, ни единоверие Москвитян, ни народные предразсудки; тогда, по долгу чести, они будут обязаны вступиться за союзника и наблюдать его пользы и выгоды.

Видя сделки с Ордою и Портою, и пугаясь соединения Малороссиян с царством Московским, Поляки вздумали прибегнуть к хитростям. Они знали наклонность Хмельницкого к Царю Алексею Михайловичу, прослышали, о чем толковал он с Нурадином; случай представился поссорить Царя с Гетманом: Алберт Пражмовский поспешил в Москву; таи объявил он Боярам, что Король по дружбе и любви к Государю предостерегает его «в умысле Хмельницкого, готовящегося, по наущению Турецкого двора, не только соединить свои войска с Татарами, но и напасть на пределы Российские, что козацкие послы тщетно уверяли Короля в Варшаве, в прошлом месяце, о вспомогательном войске, и что, в случае неприязненных действий самовольных. козаков на Россию, Король предвидит невозможность удержать их стремление, а потому опасается, чтоб Государь не возимел на него неудовольствия.»

Эта шутка Полякам не удалась: Хмельницкий был дальновиден, и предупредил уже Царя о переговорах с Нурадином. Едва Турецкие посланники выехали, довольные, щедро одаренные, с полною надеждою на Гетмана, как известие о том явилось уже в Москву. Между прочим Царь узнал из письма Гетманова о начале новой войны с Поляками; Хмельницкий просил убедительно о пособии, или, по крайней мере, диверсии на область Смоленкую и на Белоруссию. Это движение должно было отвлечь в другую сторону часть Поляков, а Малороссиянам такой поступок показал бы и приязнь и готовность Царя к защите народа единоплеменного, и к Москве приверженного. Гетман брал на свою совесть, на свой отчет, возможность преклонить наконец всех и каждого к присоединению двух Россий воедино. Царь благодарил Гетмана за извещение и за усердие, обещал прислать помощь, отправить войско под Смоленск и Белоруссию, однакож без объявления Полякам войны. Он не хотел прослыть нарушителем мира, и высылку войск был намерен сделать под видом союзных обстоятельств, если не помешают тому неприятные слухи, приходящие из Астрахани и других мест, в которых с недавних времен «начало шевелиться что-то неладное».

И так Полякам хитрость не удалась. Бояре отвечали Пражмовскому, что «как козаки подданные Поляков, то их нападение на Россию почтется нарушением, со стороны республики, мирного договора, и для того Король, не допуская до такого самовольства должен непременно унимать их; нападение же Крымцев не страшно и рать на них готова.»

Война уже началась, но не была объявлена. Ян Казимир отправил еще письмо к Хмельницкому; его убеждали писать — Вишневецкий, лишенный почти всех своих доходов, и другие Магнаты; в этом отзыве были укоризны Гетману в самовольном его вторжении в Молдавию, и в неповиновении крестьян помещикам, и кроме укоризн, повеление ввести дворян в их владения, а козаков распустить по зимним квартирам. Гетман не заблагоразсудил исполнить повелений. В конце года был созван в Варшаву Государственный Сейм; чинам было представлено презрение Хмельницкого к республике, неуважение к Королевским предписаниям; вычисляли убытки, понесенные панами; толковали об ограничении Малороссийского войска; находили, что Украйна может выставить восемьдесят тысячь козаков, а Хмельницкий увеличивает еще армию свою Турками и Татарами; заботились о том, что Гетман хочет отложиться, хочет составить независимую, отдельную провинцию, под покровительством Султана. Мнения панов разделились: одни, припомнили Бар, Желтые воды, Зборов, Збораж, требовали, чтоб не нарушали Зборовских статей; другие, похрабрее, требовали поголовного истребления Козаков, доказывая, что без того речь посполитая, знаменитая республика, погибнет; что вскоре козаки составят народ независимый и погубят Польшу; что Королевство имеет еще довольно сил для погашения мятежа в его начале, для низложения могущества, еще находящегося во младенчестве. Короче сказать, премудрость Сейма была явственна в этих спорах и толкованиях.

Узнав о съезде чинов в Варшаву, Хмельницкий пригласил Послов с следующими предложениями:
1. Для отвращения общей недоверчивости, четырем знатнейшим чиновникам подтвердить присягою статьи Зборовские.
2. Прислать аманатов, Иеремию Вишневецкого, Конецпольского, Калиновского и Любомирского, которые будут жить в своих поместьях Украинских, без телохранителей.
3. Возвратить благочестивым тридцать восемь церквей, отнятых Униатами.
Тщетно доказывали благомыслящие люди своим бурным соотечественникам умеренность требований; статьи были опровергнуты; духовенство не отдавало церквей. Магнаты ругали Гетмана за недоверчивость к республике и к слову Королевскому. Кажется, впрочем, и целые столетия доказывали, что Панам, Посполитству и Королям не следовало ни в чем доверять. Наконец решили, что должно примерным образом «наказать рабов, неповинующихся своим властелинам», и объявлено посполитое рушенье.

Определено было начать военные действия до весны: в зимнюю пору козаки не могут прикрываться реками и болотами; Крымцы не имеют фуража, а Турки, непривыкшие к стуже, откажутся идти на помощь к Хмельницкому. Толковали, горячились, налагали новые подати, назначали новых военачальников, переписывались. Увидим, что сделали.

А Царь в это время созвал собор — и патриарха, и Духовенство, и Бояр, и все чины. 19 Февраля, в столовой Государевой палате, в присутствии самого Царя, было разсуждение. Обиды от Польских порубежных градоначальников, порчи Царского титула, частые сношения Короля с Крымцами- все это гневало Царя; тогда же представлены были собору просьбы Гетмана Хмельницкого о принятии его с народом и Запорожьем в покровительство, и наконец Гетманские угрозы, что если Царь откажет ему, то он присоединится к Порте. Государь требовал от собора мнения и спрашивал, что делать, если Польша не удовлетворит Москве и не накажет виновных.
19 Февр.
Иосиф, с Духовенством, отвечал: «буде Король в показанных винах не исправится и виновных по договору не накажет, то Святая Соборная Церковь может подать разрешение ему, Государю, Алексею Михайловичу, на принятие в подданство Запорожского Гетмана; а ежели Король во всем исправится, то в Запорожском Гетмане с Черкесы, отдаются они вволю Государя, как ему Бог о том известит. «Бояре и чины подтвердили мнение Патриарха.

Нарядили в Польшу чиновника с требованиями; хотели уже отправлять его, когда прибыл от Короля Юрий Замойский, с известием об отправлении в Россию полномочных Послов. Кастелян Сендомирский Станислав Витовский, писарь Литовский Филипп Казимир Обуховичь, и Секретарь Королевский Христофор Антоний Обринский явились в Москву и начали нелепою и подлою ложью: они просили от Государя «помощи против Гетмана Хмельницкого и Запорожцев, которые присягнули Хану Крымскому.» Бояре отвечали: «ежели Король постарается прежде посредством Его Величества примириться с Запорожцами, и отлучит их от Крымцев, тогда чрез сношение послов заключен будет договор о наступлении общими силами на Крым.

Между тем Хмельницкий укреплял города, дополнял полки, переписывался с Ханом и с Россиею, с Портою и с Баном Трансильванским, Ракочи; получил соболей в подарок чрез Лопухина и Портомоина, выгнал Молдаванина, который от своего Государя, в виде посла, приехал шпионить; и отвергнул все условия с Поляками, кроме Зборовских.

Ракочи заботился, как бы добыть себе корону Польскую; обещал Гетману привести в Польшу шестьдесят тысячь войска, и открыть военные действия между Краковым и Львовым. Гетман обнадеживал его в том, что доставит Польский престол меньшому брату его, ежели он примет веру Греческую, заменит ею все прочие в своих владениях, и изгонит жидов из Польши и Литвы»

Вдруг получено было от Богуна известие о битвах возле Краснополя и Винницы, и о начале действительной войны. Тогда Гетман откомандировал к Богуну Полковника Глуха в подкрепление, призвал Ногайцев, кочевавших над Орелью и Самарою, присоединил их к полкам Киевскому, Черниговскому и Нежинскому, велел наблюдать за движениями Радзивила, а сам, с стотысячным войском двинулся к Зборажу. Бар, Меджибож, Зиньков, Сокол, Сатунов, оба Константинова, обратил в пепел. Грекокатолики, жители этих городов, отправились за Днепр; Поляки и Жиды были перерезаны.

Богун, подкрепленный Глухом, отправился в погоню за Поляками; лагерь их открылся у Купчанцев, близ Вознесенского монастыря; ими командовал Потоцкий, и молодой Собеский был там волонтером. Летопись говорит, что они по уши окопались; тщетно Богун старался выманить в поле, вызвать врага в открытый бой: никто не являлся из окопов. Богун решился на приступ; наш корпус был разделен на три части; на заре, две из них произвели фальшивую атаку, третья должна была подползти под монастырь и, во что бы ни стало, овладеть им. Во время крику и пальбы двух первых колонн, третья пробилась в монастырь; тогда и те обе к ней приблизились, встянули орудия на монастырские постройки, и начали громить Польский стан убийственною канонадою. Лагерный вал мешал Полякам отстреливаться; с карабинами и саблями, они бросились к монастырю, но встреченные ружьями и копьями были опрокинуты; им оставалось опять прятаться в окопах: отступление было для них истребительным. Козаки начали колоть их в тыл. Видя погибель везде, оставшиеся от избиения кинули все, что было в стане, и через рвы, через вал пустились в бегство. 1715 козаков были погребены в монастыре; 9674 Поляка схоронены в их же окопах.
20 Июля.
Донося о битве Купчанской, Богув извещал Гетмана, что Польские войска идут из внутренности Польши к Слуцку, под командою Князя Четвертинского, и объявил, что у него в козацком корпусе, и артиллерии и запасов довольно, но что он нуждается в людях. На донесение получил приказ, не нападать на неприятеля, но ожидать, в выгодном месте присоединения к нему Гетмана. Предостерегая Богуна, что он, иначе, может быть опрокинут, и неприятели тем возгордятся, Хмельницкий заключил повеление следующими словами: «говорят, окураженный Поляк заносчивей всех диких Лошадей Татарских.» Четвертинский между тем впал в границы Малороссии, жег селения, истреблял жителей из одной забавы, и за собой оставлял нагую пустыню. Гетман поспешал с главным войском против Четвертинского; близ Житомира сошелся с Богуном, и приказал ему- проходя перед Польскою армиею, разглашать по селам, что корпус сей идет один, для поисков над неприятелем, и так, распустив эти слухи, удаляться в сторону, как будто бы не был он в силах устоять против Поляков. И действительно, своротя с прямой дороги, Богун избрал близ Житомира выгодное место, расположился станом, укрепил его, и, исполняя Гетманский наказ не открывая битвы, ждал нападения от неприятеля. «Вопль народа, рев скота, бегущего в леса» говорит летопись «и поднявшиеся пожары и дым в селениях, возвестили о приближении армии Четвертинского». Богун немедленно отправил конный отряд к ней навстречу с повелением, не нападать, но заманивать к главному корпусу. Увидя стан Богуна, Четвертинский разсчитал малочисленность козаков, окружил нас и напал без замедления. Гетман подождал, пока дым не затмил поле битвы, и ударил в тыл и в оба фланга. Неожиданность смешала Четвертинского. Заметив начало разстройства в неприятельских рядах, Богун вывел пехоту с копьями и не допустил Поляков вновь построиться. Гетманская пехота начала тоже действие, в свою очередь. Тогда в полном безпорядке, собираясь в густые толпы, Поляки начали отступать задом; не видя возможности защищать пехоту, конница поскакала с поля битвы; за нею в погоню пустилась наша конница; а пехота Польская, оставленная и конницею и начальниками, побросала оружие, кинулась на колени, и молила о пощаде во имя Святой Девы Марии. Убийство прекратилось; Польская пехота объявлена военнопленною; в ней насчитали 7346 человек, в том числе 32 офицера, и один из Магнатов, Корибут. Это была не битва, а бойня; покуда еще Поляки не смешались, они не могли защищаться, и 2113 козаков с Старшинами погибло в сражении; но когда обезоруженные Поляки в безпорядке кидались во все стороны, искали, не защиты, а спасения, тогда козаки вознаградили потерю свою, и месть их за товарищей была ужасная: 17139 Поляков было погребено на поле битвы, 63 пушки досталось победителям. Важнейших пленников Гетман отправил в подарок Хану и в ответ получил известие, что Хан сам придет будущею весною на помощь.
20 Июля.
13 Сентября 1658.
Эта война, эти пожары разорили всю окрестную часть страны; семейства Козацкие скитались вокруг нашей армии, без хлеба и без приюта. Гетман роздал им лошадей, волов, съестных припасов, денег, и отправил на зиму в селения полков, Полтавского и Гадячского; по весне же, приказал им селиться вверх по Пслу, по Суле, и на Ворксле — на землях Булавинских: так назывались земли, которые принадлежали Гетманской Булаве; там паслись стада и табуны Гетманские, там же содержались быки и кони главной Малороссийской артиллерии, и полковых артиллерий Полтавской, Гадячской и других ближайших полков. Для надзору за скотом и лошадьми были заведены хутора, причисленные с жителями к тем же полкам.

Выходцы из за Днепра поселились на Булавинских землях многими обширными слободами и составили полки Сумский, Ахтырский и Харьковский; и вот истинное происхождение полков Слободско-Украинских. Они были всегда в непосредственном ведении Гетманов и Малороссийских Правительственных мест; права их и преимущества всегда были одинаковы с правами и преимуществами других наших полков; но после Самойловича, тамошние Полковники вздумали отделиться от Гетманщины, сделаться небольшими особенными Гетманами и происками у Князя Голицына они успели в своих намерениях: получили каждый права особенные, и независимость от Великих Гетманов..

Король ужаснулся узнав о поражении Четвертинского под Житомиром. Это был цвет Польской армии по всему Королевству; была объявлена необходимость вторичного посполитого рушенья. Польша из края в край волновалась; Маркграф Брандербургский прислал корпус войск под командою Полковника Дештофа; к Герцогу Курляндскому Король писал письмо, в котором убедительно просил его о вспомоществовании, по просьбе Польши и по усердию к ней Курляндии, а не из обязанности.

Гетман, с своей стороны, готовился на войну решительную; места убылые в полках пополнял новыми воинами; укреплял и снабжал крепости гарнизонами, орудиями и запасами, и наша армия расположилась между Днестром и Припетью, имея под ружьем семьдесят три тысячи.

Главная Польская квартира переведена была из Владимира Волынского в Сокол, что на Буге. Король съездил в Журавичи, на поклонение Божией Матери. Папский Посол в Апреле месяце поднес ему Священное знамя и меч; 14- Маия приехал он в стан Потоцкого.
14 Мая 1651.
Равнина близ Сокола была тесна и неудобна к построениям; Король собрал совет, который продолжался целую ночь. Иные предлагали ему остаться с резервом при Соколе, а против Козаков послать только полки наемные; на раздробление сил Король не согласился, и был поддержан большинством голосов: решительно идти на встречу к Хмельницкому целым войском, ближайшею дорогою, по обширным полям, по обильным лугам.15 июня Польский лагерь снялся и выступил. Поляки твердили, что это брань за веру; Козаки называли ее борьбою против насилия. Когда минули места лесные и болотистые, затруднявшие поход обозов и артиллерии, тогда Король разделил армию на десять корпусов, сам принял начальство над первым, остальные по порядку поступили под начальство: Велико Коронноо Гетмана Николая Потоцкого, Напольного Гетмана и Черниговского Воеводы Мартина Калиновского, Воеводы Брестского Яна Симеона Щавинского, Русского Воеводы Иеремии Михаила Князя Вишневецкого, Подольского Воеводы Станислава Потоцкого, Великого Маршалка Коронного Юрия Любомирского, Брацлавского Воеводы Станислава Ланцкоронского, Литовского Подканцлера Льва Казимира, Сапеги, и Великого Коронного Хорунжего Александра Конецпольского. 1б июня Поляки пришли в Вишянку; там получивши известие, что Хмельницкий из лагеря, между Збоража и Вишневца, поднялся и пошел на встречу к Исламу Гирею, Король поспешал к Берестечку, несколько дней переправлялся через Стырь, и послал трехтысячный отряд легкой кавалерии, под командою Стемпковского и Чарнецкого, для открытия неприятеля. Они уведомили, что многочисленное Ханское войско соединилось уже с Козаками, и Хмельницкий разсылает разъезды для обозрения Королевской армии.
15 Июня.
Действительно, и понесчастию, Хан Крымский с двадцатью тысячами Татар сошелся с Гетманом, за день пути от реки Стыря. Свидание их было примечательно; оно не предвещало ничего доброго: Хан принял Гетмана с притворною ласкою, требовал клятв в подтверждение обещаний его Нурадину на-счет Царства Астраханского, и не спускал с него глаз, замечая каждый взгляд, каждое движение. Хмельницкий, предчувствуя неприятности, прибегнул к изворотам: ответы его были двусмыслены и неудовлетворительны. Он обещал об этом потолковать обстоятельнее на просторе. Разстались с приметною холодностию; взаимные обнадеживания были с обоюдною недоверчивостию; но место для союзного стана было назначено тоже, под Стырью, между болотами, близ Берестечка, чтоб не разрознить войск. Гетман окружил себя обозами, окопался и укрепил валы артиллериею: позади Татарских войск Хан поставил свои вьюки.

В это время, когда Козаки и Татары приближались к Стыри, у Поляков был опять военный совет: определено было перенесть лагерь в Дубно. Армия поднялась, обозы тронулись. Вдруг Вишневецкий, начальник авангарда, донес Королю, что Гетман и Хан идут прямо на него. Немедленно обозам ведено возвратиться, и когда слух распространился, что наши войска уже у Перепятина, Поляки тотчас построились в боевой порядок, леса и кустарники заняли пехотою, а крылом уперлися в Стырь.

Вечером, Июля 27, отряд Татарский, десятитысячный, так приблизился к их передовым полкам, что Александр Конецпольский и Юрий Любомирский испросили у Потоцкого позволение — наказать неверных за их дерзость; с ожесточением напали они на Крымцев; Вишневецкий привел подкрепление, и Татары были обращены в бегство.

29 июня битва возобновилась; Хан со всеми своими толпами стал на высотах, перед Берестечком; Королю хотелось согнать его. Князь Богуслав Радзивил, Ян Сапега, кавалерия Перемышльская и Волынская, под начальством Князя Чарторийского, пошли на Татар; Татары устремились на приближающихся; Хан издали смотрел в зрительную трубу на нападение. Сигизмунд Лянцкоронский, брат Воеводы Брацлавского, был убит. Поляки стояли, Крымцы ожесточались, начинали окружать уже врагов, но подоспели полки Потоцкого, Калиновского, Вишневецкого и Любомирского. Битва возрастала, ярость усиливалась, полки Потоцкого пробирались далеко в ряды Крымцев; над ними началось жестокое поражение; отряд Подканцлера Сапеги освободил их. Ян Козаковский, Юрий Оссолинский, Стадницкий были убиты; Франциск Дубравский был ранен, Секретарь Хан был взят в плен; до тысячи Крымцев легло на месте. Поляки возвратились; Крымцы остались на высотах.

Вечером у Короля был в третий раз совет; разсуждали: продолжать ли битвы отдельные, или дать общую. Решили дать общую, на другой же день. Число Козаков и Крымцев состояло из девяноста трех тысячь: 73,000 Гетманцев и 20,000 Ханских войск. В виде неполной луны стояли Татары на покате горы, и на ближайших возвышениях; на правом крыле у них выстроил свою армию Гетман; он укрепил ее спешенными козаками, и построив в густую колону, уставил орудия по крыльям и в центре; правый фланг наш был прикрыт конницею.

Королевская армия, пред разсветом, стала в боевой порядок; правым крылом командовал Великий Коронный Гетман Потоцкий, левым Напольный Гетман Калиновский, центром Король; на правом фланге были Воеводы: Познанский Христофор Опалинский, Брацлавский Станислав Лянцкоронский, Великий Коронный Маршалок Юрий Любомирский, Литовский Подканцлер Лев Сапега, Великий Коронный Хоружий Александр Конецпольский, Познанский Подкоморий Граф Владислав Лезненский, и двое Собеских; у Гетмана Калиновского на левом крыле были: Краковский Воевода Доминик Князь Заславский, Воевода Брестский. Ян Щавинский, Воевода Русский Князь Иеремий Михаил Вишневецкий с двумя другими Вишневецкими, Воевода Подольский Станислав Потоцкий, Ян Замойский и Генерал Донгоф. Центр составляли пехоты: Польская и Немецкая, там вождями были: Яков Вейгер, Шафючь, Христофор Гувальд, Яков Донгоф, Сигизмунд Донгоф и Полковник Майдель. Первую линию прикрывала артиллерия под начальством Сигизмунда Пржзиемскаго; придворным пятисотенным экскадроном, командовал Казимир Тышкевичь; 1,800 Королевских телохранителей было у Фромольда Вольфея. Река и город с одной стороны, ретраншаменты с другой, прикрывали стан; его охранял гарнизон пехоты; гусарские красные значки развевались на валу, на всем его протяжении.

30 Июня, с утра, был густой, туман; обе армии были задавлены мглою; в девять часов она разсеялась; открылось зрелище, которое заняло душу и неустрашимых: блеск оружия, стон земли под конницею приводили в изумление; началась сшибка. Поляки хотели окружить нас, но болота не допустили их к этому движению. Король между тем велел уничтожить все мосты на реке, чтоб тем отнять средство к побегу у своих Поляков; всякой бой, всякое нападение без приказания, было воспрещено им под смертною казнию.

Пржзиемский повел артиллерию; он медленно приближался к высотам; Козаки вытеснили пехоту из лесу и хотели ударить во фланг неприятеля; с правого крыла началась по ним пальба из орудий; перестрелка продолжалась до полудня; были мнения отложить битву до другого дня. Вишневецкий требовал немедленного выступления в бой. В два часа пополудни двенадцать отборных рот, под командою Вишневецкого и Потоцкого, быстро пошли на Козаков. Хмельницкий принял их решительно; настала сеча на целый час; пыл и дым сливались; не видно было смертной борьбы; слышны были крик людей, гром орудий, ржание коней. Поляков отбили; Вишневецкий подкрепил их: битва разгорелась; козаки были прогнаны в укрепления. Король, между тем, приближился к высотам, занятым Крымцами; Крымцы налетали на Короля и удалялись; они уж были атакованы и на высотах своих. Король везде присутствовал; четыре ядра мимо его пролетело; одно из них упало у его ног. Битва была шаткая, клонилась на обе стороны, когда Отвиновский, переводчик языков Татарского и Турецкого, завидел и указал на Ханское знамя. Огромность его и белизна служили верною целью, и первый выстрел туда наведенного орудия повалил одного из Ханских Мурз.

С другой стороны, на поле битвы пехота Хмельницкого уже смешала Немецкую, и загнала ее в середину Польской армии, тогда увидели, что вся Татарская армия пошевелилась, оставила высоты, снялась с места, и открыла наш левый фланг; немедленно Поляки окружили и смешали пехоту козацкую; Гетман поскакал туда на помощь с конницею, но уже было поздно: уже не возможно было туда пробиться. Поворотив назад, Гетман кинулся в след за Татарами, чтоб остановить их; наша конница увидела, что он скачет к Татарской армии, понеслас по его следам: пехоту со всех сторон окружили неприятели; она решилась прорваться к болотам и там найти гибель. Немцы требовала от нее пардона, Поляки згоды; она отвечала, что ей нужна свобода или смерть, сомкнулась, вступила в рукопашный бой, пробилась в лозы и укрепилась в них. Поляки, считая погибель ее неизбежною, оставили ее выбивать из кочек и трясин, а сами, разделясь, кинулись-одни на наши обозы, и захватили весь вагенбург с подъездками, подъемными лошадьми и артиллериею; другие пустились в погоню за Татарами, и забрали у них конскую сбрую, сабли, повозки, Ханский шатер, знамя и барабан его, серебряный вызолоченный; Татары на бегу начали рубить головы пленникам; часть из них была освобождена.

Так изменою Хана была вырвана победа из рук Хмельницкого, который начал уже было одолевать Князя Вишневецкого. Между тем, как Поляки торжествовали победу и праздновали ее козацкими запасами, наша пехота, сидевшая в лозах, не знала своей участи, и почти решилась на гибель: с одной стороны было у них болото, вовсе непроходимое, с других сторон массы Поляков, сквозь которых невозможно было пробиться. Составили совет, и гениальная мысль родилась у старых воинов: они дождались ночи, разложили пики свои по болоту, на шесть вершок одна от другой, концами ровно; потом легли и покатились по ним: так, с боку на бок переворачиваясь, перекатились на твердую землю; последние переволокли пики за собою, и не отдыхая ни мало, пошли искать Гетмана с конницею. Она пасла лошадей, и горевала о гибели товарищей. Можно судить, как все наши были обрадованы неожиданною встречею! Здесь вместо обеда, которого никто не имел с собою, пехота утолила голод стеблями травы котрана и холодника, что зовут у нас в Малороссии «опуцьки и козельцы».

Гетман между тем гнался за Татарами и достиг их у Ямполя. Напрасны были увещания и просьбы к Хану. Хан выговаривал Гетману за то, что будто бы он умышленно скрыл число Польской армии; грозил послать его к Королю в обмен пленных Мурз; требовал денег за издержки, сделанные в походе; наконец выругав гьяуром Гетманом Христианским и изменником, объявил ему, что виделся с Гуляницким на границах Буковины, который пересказал обо всех переписках и переговорах между Царем и Гетманом; что эта протекция сделает решительную и невозвратимую гибель всей Малороссии; что если сбудется желание Гетмана и Царь примет их в покровительство, то он, Хан, приведет в Малороссию все войска Крымские, Польские и Турецкие; наконец требовал, чтоб козаки немедлено были отправлены против Москвы за Турцию. Гетман отговорился неприятностию своего положения, потерею битвы Берестечской, невозможностию помышлять о новой войне, когда одна еще не кончена и когда по ошибке Татар она столь несчастлива. Все эти доводы были напрасны. Гетман и Хан разстались с угрозами и яростью.

Действительно, Судья Гуляницкий, будучи приговорен к смерти, бежал, пробрался из Молдавии в Польшу; оттуда Король послал его с Сенатором Лянцкоронским навстречу к Исламу; на границах Буковины, Гуляницкий объявил Хану все тайны Гетмана, и эта помощь, приведенная под Берестечко, была не что иное, как ужаснейшее предательство. Один Хмельницкий, не надеясь на помощь 20,000 Крымцев, может быть, с своими 73,000 одержал бы победу над Поляками. Когда же Хан, возвращаясь на полуостров, приблизился к своим границам, то захватил и увел в плен множество Малороссиян обоего пола: тем удачнее он мог это сделать, что Малороссияне полагали его союзником и безпечно смотрели на его приближение.

Во время переговоров Хмельницкого с Ханом, во время догони нашей конницы за Гетманом, когда пехота, делала свою, единственную в летописях, гениальную переправу через болота Берестечские, еще остался на поле битвы наш один отряд; Кропивенский Полковник Джелеля принял над ним начальство; не смотря на усталость и на проливной дождь, козаки всю ночь трудились; к утру окопались широким и глубоким рвом с трех сторон; с четвертой примкнули к обширному болоту. В их стане было мрачное молчание, в стане Королевском правили благодарственное молебствие.

Разсветало. Поляки облегли Козацкий табор; сорок орудий неумолкно гремели из табора, Польская артиллерия отвечала тем же. Хотели запрудить Стырь и потопить Козаков, устроивали укрепления, чтоб отражать наши вылазки. 4 Июля Козаки подошли к одному из этих укреплений, убили восемьдесят человек, отняли две пушки, но Гувальд отразил их. В тот же день завладели одним холмом, но были вытеснены Александром Конецпольским. 5 Числа битва возобновилась; вылазка была отражена; орудия гремели без умолку; поражение было ужасное и обоюдное; Козаки решились всеми силами напасть на осаждающих; свет месяца, а потом проливной дождь не допустили их к исполнению намерения. Поляки стесняли табор ближе и ближе.

У Козаков была надежда на дорогу через болото; но она была тесна; тысячный Польский отряд сторожил ее. Составили раду в таборе, обороняться ли, примириться ли с Королем, или пробиться сквозь Поляков. Полковник Крыса перебежал к врагам и пересказал о тесных обстоятельствах; гордость победителей увеличилась. Король прислал к осажденным лыст, в котором требовал выдачи Гетмана, Тимофея, Виговского, всех Полковников, пушек и знамен; если же Гетмана, Тимофея и Виговского нет, Козаки должны присягнуть, что выдадут их по возвращении в Украйну; и между тем также объявил, что ограничивает, как победитель, число регистровых, и уничтожает их привилегии навсегда.

Видно, что Казимир был характера тогдашнего национального: первая удача только-а заносчивость стала так велика! Гетман, выиграв более битв, менее гордился.

Козаки также выдержали свою народность; они отвечали, что «Гетмана, сына его и Писаря, в обозе нет, и где они, о том не знают; Полковников не выдадут Его Королевскому Величеству; мириться же согласны, но не иначе, как по Зборовскому договору».

Козацкого посланца не представили к Королю; его отвели к Потоцкому, Великому Коронному Гетману, который сердился, ругался, хватался за саблю свою, наконец сказал: «Король не того требует, о чем вы, холопство, пишете; Москвитяне не хуже вас, а выдали Владиславу и пушки и знамена под Смоленском, и Владислав явил над ними милосердие. Даю вам несколько часов на размышление; повинуйтесь, если дорожите жизнию «-С тем выгнал посланца.

Не приняв и нескольких часов размышления, которые Магнат давал Козакам, они немедленно отвечали пальбою из орудий и истребительными вылазками. Джелелю заменил Богун; козаки столь близко прокрадывались к стану Польскому, что слышали лозунги и распоряжения; принуждали переменять и то и другое, и хватали Панов в плен. Пасторий, ссылаясь на очевидцев, расказывает, что они содрали с нескольких живых Поляков кожу, а подсотника жгли, пробили ему сквозь колена гвозди, и потом своротили голову. — Но не подали ли к тому повода Поляки первые; судя по угрозам их Коронного Гетмана, и по их давней привычке так обращаться с Малороссиянами, мы уверены, что начало было сделано с их стороны, и тогда может быть нельзя осуждать Козаков.

10 Июля Богун отобрал лучших воинов, взял две пушки и пошел против Брацлавского Воеводы Станислава Лянцкоронского, чтоб отразить его от дорог, проложенных осажденными через болота. В таборе разнесся слух, что Богун и старые Козаки ушли и не возвратятся. Начался ропот: «Старцы нас покинули на жертву врагам; Хмельницкого с нами нет; Татары разоряют Украйну: они побрали наших жен и детей.» Табор взволновался и все пустились в бегство.

Дороги были тесни; бегущие давили друг друга, тонули в болотах и зализнях; старые козаки хотели остановить их, и сами были увлечены толпою. Оставалось назади еще триста человек; их окружили Поляки; но они свирепо дрались, Потоцкий объявил им воспрещение; они высыпали деньги в воду, туда же побросали все драгоценные вещи, разсеялись между Поляками, вступили в рукопашный бой и погибли до единого. Последний из них вскочил в лодку; три часа защищался из лодки косою; ему предлагали пощаду, он отвечал: «я не боюсь смерти, и умру козаком. «- Шляхтич Цехановский взошел в воду по горло, и убил его. Этот случай описывают Шевалье и-сам Пасторий.

По сказаниям тех же историков, Поляки воспользовались в нашем стане великою добычею, и мы верим; поражение Берестечское было ужасное. Победители взяли: осьмнадцать орудий большого калибера, двадцать два меньшого, множество знамен, фузей и пороху; знамя, присланное Гетману Яном Казимиром в Переясловль, с Комиссарами, штандарт, подаренный Козакам от Владислава, Гетманский меч, дар Греческого Патриарха-Архиерейскую шапку, трикирии и другие регалии Коринфского Митрополита Иоасафа, ларчик Хмельницкого с письмами от Бана Трансильванского, Султана Турецкого и Царя Московского, дорогие платья и меха; множество съестных припасов и тридцать тысяч рейхсталеров. Митрополит Иоасаф был ранен стрелою, тридцать тысяч козаков погибло на поле битвы, в лесах и в болоте.

Калиновский, Кн. Иеремий Вишневецкий и Конецпольский, с семью полками устремились за бегущими Козаками и настигли в лесах. Питаясь корою древесною, несчастные до того ослабели, что не могли продолжать пути; не взяв никого из них в плен, Поляки всех их перерезали, и кроме того трехтысячный отряд разбили в теснинах при Дубне. Король хотел было идти на Киев с целою армиею, но, к нашему счастию, Шляхетство воспротивилось. И так, Дворянству дав отпуск, сам он отправился в Варшаву.

Удача не надолго, слава Богу; потешили утеснителей.
ГЛАВА ХVIII
Хмельницкий в Малороссии. Успокоение народа. Отдельные победы Поляков. Разорение Киева Радзивилом. Взятие Трилесов. У Хмельницкого новое войско. Битва под Хвастовым. Битва под Масловым прудищем и под Белою церковью. Осада Каменца Подольского. Белоцорковский мир. Новые угнетения Малороссиянам. Переговоры с Царем. Новая война с Поляками. Битва с Чернецким. Смерть Киселя. Царь вступается за Малороссию. Послы Царские в Польшу. Ответ Поляков Царю. Собор в Грановитой палате. Царские посланцы к Гетману. Поход в Молдавию. Битва Жванецкая. Измена и набег Хана. Мир с Поляками. Послы Султанские и Ханские.

Польская армия была разделена на две части: одна пошла на Киев, другая к Каменцу. Король намеревался зимовать в Киеве. Магнаты полагали, что Хмельницкий с остатком войска укрывается где нибудь близ границ, что он не посмеет пред ими появиться; они чванились победою друг пред другом, хвастались, вперед располагали пирами, обедами, утопали в Киевском изобилии, ласкали Киевлянок.

В это время Хмельницкий явился на родину; появлением своим он разсеял страх, утишил народное волнение. Универсалы летали из края в край Малороссии; а чтоб успокоить тревогу соотечественников и вселить в них новые надежды, он распустил слухи о бунтах в Польше, о нападении на Поляков Бана Трансильванского; насмеялся над Потоцким, припоминая его плен, и утешал своих единоземцев. Войско собиралось.

Еще несколько небольших удач имел Радзивил: 5 июля он разбил Полковника Небабу под Лоевым; четыре Полковника, Капуста, Кравченно и сам Небаба были убиты в том сражении; Подобайло был осажден в Чернигове, Антон Адамович и Горкуша были разбиты и прогнаты к Киеву; Любечь и Чернобиль сдались главному начальнику артиллерии Госевскому. Митрополит Сильвестр Коссов, Архимандрит Печерский Иосиф Тризна, и все Киевское духовенство, вместе с Магистратом, узнав о приближении Радзивила к городу, вышли к нему навстречу, умоляли пощадить невинных граждан, и не вредить святым храмам Божиим. Радзивил обещал, и вступил в Киев. 1б Августа сгорело шестьдесят домов; 17 Августа опять сгорело более двух сот домов шляхетских, церковь Св Василия, церковь Св. Власия, соборная Богородицы, Ратуша, лавки, пивоварни, хлебни, важня, гостиный двор и множество других зданий; неизвестно, как уцелели Доминиканский костел и собор католический. Правдивый и благородный в своих показаниях, Пасторий уверяет, что этим пожарам не Поляки были виною, а произошли они неизвестно и от кого, и по какому случаю.
5 Июля.
16 и 17 Августа.
Потоцкий, приближаясь к Радзивилу для облегчения продовольствия, не стеснял армии на один путь; он пошел разными дорогами к Любару и вступил в Паволочь; там болезнь одного из знатнейших людей того времени остановила Коронного Гетмана. То был непримиримый враг Хмельницкого, кровожадный кючюк-шейтан, как его называли Турки и Крымцы, Иеремий Михаил Корибут Кн. Вишневецкий; здесь он и скончался. Чтоб утешиться в печали, Коронный Гетман выступил 26 Августа к Трилесам; козаки не сдавались; начальник артиллерии Пржзиемский, Подполковники Берг и Князь Богуслав Радзивил отряжены были для взятия города приступом. Граждане и войско защищались отчаянно. Одна Малороссиянка скосила косою Капитана Страуса. Но город был сожжен, и все обыватели вырезаны.
26 Августа.
До сих пор мы видим только подвиги и победы Поляков; но это мы почерпнули все из Польских историков, которые никогда не говорят о подвигах врагов своих. Обратимся теперь к нашим летописям, и взглянем на Хмельницкого. Мы уже сказали, что он успокоил народ, что войско собиралось новое, значительное; и снова Гений Малороссии явился на поприще славы с пятьюдесятью тысячами воинов.

Близ местечка Хвастова, беззаботно стоял с огромным корпусом Князь Четвертинский; безпечно Поляки пировали вшествие Князя Радзивила в Киев, тамошние пожары, буйство и разорения, а уже в садах Хвастовских, обнесенных рвами, засела, как за укреплениями, значительная часть пехоты Хмельницкого, и на заре, с остальным войском, сам Гетман двинулся на неприятельский стан; быстро передвигаясь, не останавливаясь на ходу, гремела наша артиллерия, и ружья разряжались смертию для целых тысячей; полунагие, хватая первое, какое попадалось в руки, оружие, Поляки сбивались в толпы, и подавались к садам и огородам, чтоб там выстроиться; пехота наша хранила мертвое молчание: враги приблизились ко рвам гораздо ближе выстрела ружейного; залп в спину повалил их тысячами; они хотели кинуться назад, пробиться к себе в стан, но Хмельницкий встретил их, и кончил поражение почти без потери в рядах козачьих. Четвертинский и свита его бежали, говорит летопись, в одних шлафроках; Польская конница была смята, опрокинута, и поскакала догонять военачальника. Курляндское войско, которое было при этом корпусе, вбежало в местечко, и прислало от себя офицеров депутатами к Гетману; оно просило пощады; было обезоружено, и отпущено под честным словом и под клятвою, никогда не сражаться против Малороссиян. Часть Польской добычи, взятой у нас под Берестечком, вознаграждена артиллериею, запасами, обозом, и ставкою Четвертинского; Поляков было погребено тринадцать тысяч девать сот семьдесят два.
26 Августа четверг.
Радзивил выступил из Киева; иные полагали, что он пошел в Литву, обремененный добычею, — другие, что он намерен был соединиться с Коронным Гетманом; идучи правым берегом Днепра, он грабил и жег селения. Когда получил известие о истреблении войск Четвертинского при Хвастове, козаки, которые во время его пребывания в Киеве разъезжали у самых Златых врат, теперь, тревожили его с боков и с тылу. Полковник Нольде имел довольно удачную стычку с ними; два Полковника, Горкума и Иван Золотаренко, с восьмью тысячами войска, пятью сухим путем, тремя в ладьях, подошли к Киеву, и хотели отнять его у Поляков; но Калиновский отразил их; девять ладей козацких потонуло близ монастыря Николаевского. Пасторий говорит, что это дело стоило Калиновскому только пятнадцати человек и одного Сотника. Услышав о разбитии Четвертинского, Радзивил, который действительно шел к Потоцкому, воротился в Литву. Хмельницкий, узнав о его направлении, обошел его с легкою конницею и засел у Маслова прудища. Едва поровнялся Радзивил, наш Гетман ударил во фланг, разгромил, и отнял всю добычу, награбленную в Киеве и по селам. Возвращаясь от Маслова, встретил под Белою Церковью отряды, которые шли к Королевской армии, и она остались жертвою неожиданной встречи. Король в это время осаждал Каменец Подольский. Армия в сто пятьдесят тысячь стояла под стенами города. Девять недель осажденные, под начальством Глуха, не сдавались; наконец малочисленность гарнизона, изнурения граждан заставили их преклонить оружие, 29 Сентября. 312 Козаков и Полковник Глух отправлены были в Желудь военнопленными.
29 Сентября.
За двадцать шесть дней пред тем, Потоцкий и Радзивил соединились близ Василькова. В частных битвах, войско Хмельницкого уменьшилось; а войско Коронного Гетмана увеличилось девятью тысячами. Хмельницкий видел это; понял трудность борьбы, и начал предложения о мире; сперв заговорил о Зборовских сттьях, потом о непостоянстве счастия, далее о изменчивости войны, наконец стал учтивее и объявил, что войско Запорожское готово покориться Королю; Поляки не верили ему и полагали, что он хочет выиграть время. Убеждения людей благонамеренных, потери, понесенные Королевством в болезнях и битвах, страх, что скоро придут Крымцы, — все это породило желание мира и в польских Военачальниках. Капитан Маховский поехал в Козацкий стан, на совет к Виговскому. Потоцкий писал письмо, в котором не называл Хмельницкого Гетманом. Он и его товарищ Радзивил требовали, чтоб Татары были немедленно отосланы, чтоб дружба с ниши была прекращена, чтоб Гетман явился в стан Польский. Козаки отвергнули гордые требования. Паны стали уступчивее; назначили для съезда замок Белоцерковский. Адам Кисель, Юрий Глебовичь, Корвин Госевский и Михаил Коссаковский, с пятью стами всадников въехали в город. Чернь взволновалась. Козаки кричали, что Гетман только думает о себе и о Старшинах, что он хочет предать их прежнему рабству, отдалить союзников, Татар, что ни он, ни депутаты в живых не останутся. Виговский ораторствовал. Адам Кисел уверял, что «происходит от их ребр». — «Твои русские ребра давно заросли Польским мясом «-отвечали Козаки. Хмельницкий собственноручно казнил нескольких мятежников. Татары убежали из города; Коммиссары спасались бегством; растеряли большую часть своих обозов; Крымцы грабили их, и уверяли, что «Ляхи им братья, но лошади и платье Ляхские ими не с родни.»

Несмотря на ропот, на смятение, на неприятности, наконец обе стороны согласились. Польская армия стояла станом у Германовки. Она выступила в боевом порядке, с музыкою, с барабанами, и приблизилась к Белой церкви, — вдруг, против воли Гетмана, явилось от Козаков двенадцать депутатов. Они пришли к Коронному Гетману, и требовали утверждения Зборовских статей. Все изготовилось к бою; Радзивил построился направо, Калиновский налево, Потоцкий в средине; в центре Пржзиемский с артиллериею. Напрасно думал Кисель быть примирителем. Битва началась. Поляки говорят, что Радзивил прогнал в лагери и Татар и Козаков; по их же словам, битва и стычка продолжались трое суток; Козаки тревожили фланги неприятеля, как наконец явились новые депутаты с требованием, чтобы козакам было позволено иметь пребывание в Воеводствах Брацлавском и Черниговском; чтоб Польское войско было независимо в Украйне; чтоб Хмельницкому отданы были в собственное владение Черкасы и Боровица. Потоцкий отговаривался, и приглашал к себе Гетмана и Полковников. Хмельницкий вытребовал аманатами: сына Коронного Гетмана, и Собеского; потом явился в Польский стан. Пасторий и Шевалье пишут, что он пред Потоцким плакал, извиняясь в преступлении. — В таких случаях, говорит Шевалье, он всегда отделывался слезами; потом, говорит Пасторий, он поклонился Радзивилу, и получил приказание слушать условия мирного договора. — Гетман, который обещал в Баре посадить на кол Потоцкого, получил такое приказание! Это не политический поступок приказывающего. Содержание статей было следующее:
2 °Cентября.
Вместо сорока тысячь регистровыхъ, будетъ только 20000, и будут они жить в Воеводстве Киевском; Жиды будут иметь право пребывания и аренды во всех Королевских и шляхетских владениях; Татары должны быть высланы; Гетман склонит их на сторону республики; он откажется от сношений с прочими Государями; Чигирин будетъ оставлен при нем.

Обе стороны присягнули на сих статьях; потом Гетманы Литовский и Коронный пригласили Малороссийского к себе на обед. Он, подгуляв, ругал Липулу. Радзивилъ поссорился с ним за тестя; но Виговский примирил их. Рудивский признается, что его соотечественники хотели предательски убить Хмельницкого; но как-то им не удалось это благородное намерение.

Народ роптал на договор Белоцерковский: помещики стали угнетать своих крестьян, безчестили Козацких жен, сажали козаков на кол. Малороссияне сбегались в Воеводство Киевское; их негде было поместить; они были отправляемы в новые полки, о которых мы уже говорили, — в Острогожский, Ахтырский, Харьковский, Сумский и Изюмский. Царь принял их милостиво и дал им превиллегии Козаков Малороссийских. Это возобновило сношения Гетмана с Царем.

Перед сражением Берестечским, Хмельницкий досадовал на политику Царя, который, лаская его, приглашал к подданству и между тем не решался принать Козаков в покровительство. Наконец громогласно Гетман погрозился стать врагом Москвы: подошедши к образу Спасителя, он сказал: «пойду на Москву и разорю ее пуще Литвы! Я посылаю от всего сердца моего, а они моему лиху насмехаются!» Теперь был послан к Царю Семен Савич. После предварительных переговоров, поехал Полковник Искра. Бояре отвечали: «Московское Государство обильно великими и пространными землями: есть где в нем селиться. Когда Черкасы будут снова утеснены Поляками, Его Царское Величество дозволит им перейти к рекам Дону и Медведице, на места пространные, угожие.» Тогда поехали в Москву Золотаренко и Нижинский протопоп Максим Филимонович. Наконец и сам войсковый судья Самойло Богданович явился к Царю с Гетманским листом. Хмельницкий писал: «Все войско Запорожское жаждет присоединиться к России.» Богданович объявил словесно Гетманскую речь: коль был бы он и не Гетманом, желал бы состоять под высокою рукою Его Царского Величества. А между тем Хмельницкий писал к Путивльскому Воеводе, Князю Хилкову: «если нас под крепкую свою руку Его Царское Величество не примет, и от неприятелей тех веры православныя и Христиан не оборонит, тогда о себе инако, я, Гетман, и войско промышляти будем». Царь еще медлил, еще боялся принять Малороссию в покровительство, не хотел прослыть нарушителем мира с Поляками. Виговский увещевал Царя согласиться на предложение; и только мне быть бы надежну на Государеву милость», говорил он Адрабьеву и Унковскому; а до коих мест я буду, и в том уповаю на Бога, чаю удержать Гетмана и все войско Запорожское, и Царя Крымского и ближних его людей и всю Крымскую Орду, от похода на Его Царское Величество. Крымский Царь и Мурзы меня слушают; ведомо им, что за помощию Божиею, я в войску Запорожском владетель по всяким; а Гетман и Полковники и все войско Запорожское меня слушают и почитают. И Венгерский Король зовет меня к себе, и власть мне и жалованье велико дает. Меня Венгерский Король знает, и я не мышлю мимо Великого Государя ни куда ехати, памятуя к себе Великого Государя, Его Царского Величества, милости».

И так поступал-прежде пленник, потом друг и во всех делах поверенный Хмельницкого, Виговский, которого золото было идолом, и который никому не был верен по смерть, как только золоту, и который никогда, ни в душе, ни по рождению, не был нашим соотечественником.

Бездействие Царя в нашей борьбе с Поляками, медленность его в присоединении Украйны к Царству, принудили Гетмана искать наконец покровительства Султана. Может быть, кроме того, что Царь боялся прослыть зачинщиком разрыва с Польшею, он, оставляя Малороссиян бороться с Королевством, желал ослабить несколько силы Хмельницкого, чтоб потом легче управлять Козаками, но обращение Гетмана к Султану сильно потревожило Бояр, и они начали заботится о скорейшем окончании дел с Малороссиею.

Между тем дела Тимофея Хмельницкого в Молдавии, разбойнические нападения Магнатов на свадебный поезд Гетманского сына и дочери Господарской, избиение этих беззаконных зачинщиков, нарушителей мира и прав народных, — все это сделало разрыв между Королевством и Украйною. Гетман извинялся, Король не отвечал. Потом Король сверх Белоцерковских условий потребовал в заложники Тимофея. Раздраженный Гетман обнажил меч перед Польскими посланниками и отвечал. «Объявите своему Королю: если он желал мира, то должен клятвенно утвердить статьи Зборовские, которые мы с саблею в руке подписали вам Полякам.» — Хмельницкий с Ханом вошли в Польские пределы; под Каменцом перебили Королевские войска; Хан угнал в Крым безчисленное множество пленников и пленниц; шляхетство бежало в Данциг; Малороссийские крестьяне вырезали своих мучителей, Польских Панов, и война началась с новым ожесточением.

Король велел Чернецкому ворваться в Украйну. Линци, Липовец и Погребище были сожжены. Уже приступили Поляки к Монастырищу, как явились Козаки, переодетые в Татарское платье, напали на Поляков с криком Орды; Богун набежал с остальным войском. Чернецкий был ранен, Поляки обратились в бегство; обоз достался Богуну; пленники были освобождены.
1653.
В это время нестало посредника между Козакамя и Королевством. Адам Кисель, Российский Перикл, как его называют сами Поляки, Воевода Киевский, «идучий от древнего и славного рода Святольда, бывшего в лете 1128, Русского Князя, муж благочестив, и веры Русской великий поборник, в словах сладок, Украйне приятель», Адам Свентольдич Кисель, Костелан, Генерал Киевский, как сам он подписывался, удалясь в свое имение Гущу, что близ Острога на Волыни, скончался в 1653 году и погребен близ Владимира Волынского, в церкви села Нисканичей.

В Апреле месяце поехали от Гетмана к Царю Кондратий Бырляй и Силуян Мужиловский. Князь Семен Василевич Прозоровский, Окольничий Богдан Матвеевич Хитров, и Дьяки Ларион Лопухин и Алмаз Иванов получили повеление переговорить с козацкими Старшинами. «Черкасы», говорили посланники Боярам, не желают мира с Поляками, испытав их неправду; умоляют Великого Государя о принятии всего войска с Гетманом под высокую руку, о вспомоществовании ратными людьми. Напрасно Султан Турецкий и Хан Крымский стараются привлечь соотечественников наших в подданство. Они мимо Христианского Царя, всея России Самодержца, ни к кому не пойдут. Другая просьба: чтоб Его Величество пропустил нас чрез свое Государство в Швецию: присылала Королева Христина к Гетману и к войску Запорожскому своих послов, неизвестно с какими делами, и их на дороге перехватили Поляки. Нам поручено разведать цель сего посольства; и, чтоб Государь не усумнился в верности нашей, мы готовы производить переговоры с Шведским Министерством в присутствии уполномоченного Российского.»

Этот Посол Шведский хотел просить от имени Королевы, чтоб Гетман не мирился с Поляками. Турки заняты были завоеванием Крита. Москва готовилась к разрыву с Польшею. Наконец Гетман дождался желаемого: послы Московские приехали в Варшаву с настоятельными требованиями. Стольник Лихарев уведомил Гетмана, что Царь будет посредником между ним и Королем.

Боярин Князь Борис Александрович Репнин Оболенский, Окольничий Богдан Матвеевич Хитров, и Посольского приказа Дьяк Алмаз Иванов отправились 30 Апреля в Варшаву, под наименованием Полномочного Великого Посольства. Они требовали, в силу договора смертной казни за порчу титула Царского, и представили в доказательство более двух сот оригинальных писем от пограничных Воевод и Капитанов. Настаивали, чтоб шляхтичи Окунь и Васька Ляпунов; с презрением отзывавшиеся о Государе, были также казнены смертию; искали удовлетворения Московским подданным за обиды, нанесенные пограничными Поляками и Литовцами; прилагали списки обид; домогались, чтоб Польские купцы не ввозили в Россию вина и табаку, как товаров запрещенных. — Эти требования были дельныя, снисходительные; в нарушении этих статей были нарушаемы права народные, и только миролюбие Царя Алексея Михайловича допустило Панов-раду до таких нахальств.

Но последнее требование Полномочных Послов относилось прямо к Украйне и к вере Греческой. Государь приказал изяснить обстоятельно: что пять лет сряду Гетман Хмельницкий и все войско Запорожское жалуются ему на нестерпимыя утнетения от речи Посполитой, на гонения и поругания благочестивой веры Греческой, на разорение церквей и монастырей, на введение Унии, и на безчестие Духовенству Русскому; что речь Посполитая не исполняет своих договоров, утвержденых с Козаками под Зборовым и Белою церковью; что наконец Поляки тайно замышляют напасть на Малороссию, истребить веру и Запорожцев; что Гетман просил Царя принять его под свое покровительство, но Царь неоднократно в том отказывал, удержал Козаков от подданства Турецкого, и желает их примирить с Королевством, с тем однакож, чтоб Король истребил в Малороссии Унию, возвратил благочестивые церкви Малороссиянам, не утеснял веры Греческой, принял Гетмана и войско Запорожское в покровительство, и сохранив все козацкие вольности, допустил всенародность наших Христианских обрядов, и подтвердил бы Зборовский договор. Если Король исполнит эту статью, то Царь не будет требовать наказания виновных, портивших его титулы; в противном случае, все окрестные державы будут извещены о его поступках. 20 Июля Послы приехали во Лвов; 22 были у Короля; начались переговоры: ничто не подействовало на Магнатов; они, казалось, возненавидели Польшу. Ни снисходительность Послов, ни угрозы войною не могли их укротить; они мыслили, что Россия при Царе Алексее Михайловиче была тоже, что и при Шуйском, что Польша Сигизмунда III и Польша Яна Казимира одно и тоже. Однажды Царь жаловался на Иеремию Вишевецкого, который хотел проложить дорогу, ближайшую, из Ромна в Рроссию; Владислав IV отвечал: «Князь Иеремий имеет более права на Москву, нежели Царь Московский на Ромен. «- Магнаты думали, что теперь теже времена; требовали казни дворян, которые пропустили Козаков чрез Брянск в Польшу; настаивали, чтоб Патриарх не посвящал в попы людей Грекороссийского исповедания, находящихся в Польше. Но они ошиблись в разсчете. Послы объявили громогласно, что Государь долее не станет терпеть обид церкви и лицу его, что он охранит веру православную от насилований Панов рады. Паны Рада не вняли и этим последним убеждениям; садясь в экипажи, и обратясь к народу, который собрался на улице, послы повторили угрозы свои. Сенаторы прислали следующий ответ:

На-счет титулов, в прошедшем году, Прончищев и Иванов уже говорили. Найдено, что это была ошибка, неосторожность, неведение, а не злое намерение; и потому обвинение было несправедливо; казнить за неведение самый разсудок не допускает, и повторять речь о том не годится. Окуня и Ляпунова не накажут до тех пор, пока Патриарх будет посвящать в Польше Грекороссийских попов; междоусобия и бунт Гетмана Хмельницкого произошел не от гонений на веру, которых никогда не бывало; но за то, что запрещал им самовольствовать, соединяться с Турками, и грабить соседние Государства, без чего Гетман Хмельницкий жить не мог. «Он и Польше и Молдавии и Валахии нанес ужасные разорения. Грабительства, убийства, поругания храмов Божиих, упорство, клятвопреступничество; заставили Польшу лишить его всех прежние прав. Зборовские статьи уничтожены Королем за то, что Хмельницкий приходил с Крымским Ханом под Берестечко; Белоцерковские — за то, что сын его напал на Коронного Гетмана Калиновского (мы увидим вскоре, кто был зачинщиком, Тимофей или Калиновский). Унии Король не истребит: то было бы нарушением присяги; истребить ее в Польше, значит тоже, что в России истребить веру Греческую; но в Польше утверждены права обоих духовенств, и Униатского и Греческого. Король с удовольствием принимает посредничество Царя в примирении с непокорными его подданными, но желает знать, будет ли Царь отвечать за Хмельницкого, Королю известно уже, что Гетман хочет вступить в подданство Султана; он готов идти с войском в Украйну; если положат Малороссияне оружие, и встретят его с покорностию, повсеместными универсалами он объявит им всепрощение; в противном случае, Царь должен обязаться в помощи Королю, и вместе наказать сего вероломного преступника. — Что же касается до торговли вином и табаком, до обид и порчи граней, все это давно запрещено. Таков был правдивый ответ Короля и Магнатов; так уверяли они, что гонений за веру никогда у них не бывало, что Тимофей напал да Калиновского!

7 Августа получили Московские Послы отпускную аудиенцию; восьмого, Король со всем своим войском выступил из Львова против Хмельницкого. Упорство Короля раздражило Москву; был созван собор в Грановитой Палате; сам Царь присутствовал. Предложено было поведение Короля, отказ его примириться с Запорожцами; покушения Униатов истребить огнем и мечем в Малороссии всех обывателей Греческого исповедания; прошение Гетмана принять его под покровительство; наконец предложен вопрос принять ли Гетмана под протекцию? оказать ли ему помощь трехтысячным корпусом?

Бояре и духовенство приговорили: «присоединить Гетмана Богдана Хмельницкого к Москве со всем войском Запорожским, с городами и землями, уважая не только единоверие Малороссиян, но и опасность, предстоящую им от Литвы и от Поляков, и угрожающее им иго Турецкое и Татарское.»

К Гетману в разные времена приезжали между тем Царские посланцы: Артамон Сергеевич Матвеев, Стольник Федор Лодыжинский и Подъячий Иван Фомин. В Ромне встретил Фомина с честью Атаман Клипаченко, уведомил, что Роменские козаки пошли к Гетману с Полковником Миргородским Сосновичем. Из Ромна поехал он на Лохвицу, в Суботово, куда прибыл Августа 15. Хмельницкий, будучи в отлучке, прислал к нему Виговского, которому Фомин поднес от имени Царя сорок соболей. На другой день обедал за столом Гетманским, получил для себя и для сына своего двух оседланных Турецких жеребцов. Когда же понесли к Гетману Государеву грамоту и козакам жалованье, Гетман встретил грамоту на крыльце; Фомин слез с коня и поклонился Гетману. Августа 19 Гетман приехал к воротам Фомина; перед ним вели двух коней с попонами, трубачи трубили, и провожало его сто козаков. Фомин вышел за ворота и «бил челом Гетману», чтоб заехал к нему в дом; Гетман, подгулявший, встал с коня, пошел в комнаты, помолился перед образом Спаса, сел за стол, повторил просьбу о покровительстве, и заключил свидание следующими словами: «Теперь я — Гетман-еду с войском на службу; всего моего Гетманского войска козацкого будет со сто тысячь. Я заехал к тебе, Государеву Посланнику, проститься.» Наконец приехали Родион Стрешнев и Бредихин с объявлением, что Король отказал Царю во всех его требованиях, и что Государь принимает Козаков в подданство; но эти послы не застали уже Гетмана в Чигирине. Сын его Юрий сказал им, что две недели тому назад Гетман выступил с войском и с Исламом против Короля. Хмельницкий с похода писал к Чигиринскому Наказному Полковнику Томиленку, и к жене своей, чтоб их приняли с честью, но удержали бы в Чигирине до его возвращения. Сколько ни упрашивали они об отправке их к Гетману или в Москву, но никак не могли преклонить Томиленка. Наконец принуждены были писать к Царю: «И нам, холопам, к Гетману ехать, промыслить было ни которыми мерами нельзя: опасны Полковник с товарищи и козаки от Гетмана, смертной казни.» А Гетман тогда был далеко, на поле чести, на поле битв и славы, где он был так велик и счастлив.
Августа 15.
Он был уже обезпечен насчет Москвы и Крыма; предстоящая борьба с Поляками не безпокоила его. Радзивил думал с помощию Липулы уговорить, чтобы он принял под покровительство Польскую Шляхту, чтоб водворил ее в селах Украинских, прислал аманатом Юрия, и возвратил бы Лоев и Любечь ему, Радзивилу. «Не очищу Ляхам дороги в Украйну, не отдам ни Лоева, ни Любеча «- хладнокровно отвечал Гетман. Тогда Король разослал универсалы: «Правдивый и верный Государь, взывал он к Украинцам, я отправляюсь осмотреть свои города и земли; советую козакам и мещанам ждать меня без страха и без измены, и надеяться на меня «. Народ читал эти манифесты, как писание, достойное любопытства.

Между тем слух пронесся, что Хмельницкий идет на Молдавию. Действительно, он вел за собою семьдесят тысяч войска; в том числе и триста Донцов; близ Буга соединился с Исламом, с Белогородцами, Крымцами и Татарами. Вместе пошли они к Жванцу, что между Хотином и Каменцем Подольским; там станом роскошным и обширным стоял Король, надеясь на свою силу и на многочисленность Польской армии; с презрением вспоминая о гениальном враге своем, он безпечно поджидал его. Гетман уже осмотрел расположение Королевских войск, а Поляки все не знали, что он не далеко от них. Еще было темно, чуть заря показалась, Король был атакован от местечка малочисленною конницею и артиллериею. Пехота наша засела в садах; при первых выстрелах, Польская армия стала в боевой порядок, Пруская пехота двинулась против козаков; Гетман, кружа наездами, занял ее и весь правый фланг. Вдруг пехота козацкая появилась из засады, ударила тому же флангу в тыл, дала залп, и подняла его на колья; поворотясь лицом к нашей пехоте, Прусаки обратились спиною к нашей коннице; из-за конницы выступила легкая пехота. Поляки смешались и отодвинулись к средине своей армии: их преследовали, не дали им времени зарядить ружья и построиться; они принуждены были отделываться штыками. В это время Гетман примкнул к своей пехоте с обоих ее флангов, и обхватил всю неприятельскую артиллерию правого фаса; Поляки начали было строиться во фрунт против фрунта козацкого, Хмельницкий наступил на них всеми силами и разорвал их фрунт надвое: одна часть, почти со всею конницею, начала отступать к Каменцу: там был и сам Король; на нее повели фальшивую атаку; другую часть, которая спустилась в низменные места, и где находилась Прусская пехота, он атаковал действительно без артиллерии, и, не видя никаких средств к защите, она сдалась, была обезоружена, и отправлена в Корсунь, в числе одиннадцати тысячь трех сот тринадцати человек. Между ними были Дашков и Оссолинский, которым были отданы почести; экипажи и все пожитки свои они получили обратно; весь лагерь, все обозы достались козакам. Королевская палатка, все его слуги и вещи были отправлены к нему под прикрытием козаков, и он был принужден сказать, что «грубые козаки вежливей и великодушней от Поляков, славящихся эдукациею:-вот второй раз уже они одолжают меня, к стыду нашей надменности.»

Хан, удалясь от Хмельницкого, был подкуплен Королем, обещал порабощение Козаков Польше, но обмануть Хмельницкого не мог. Возвращаясь в Чигирин, Гетман приказал обывателям уводить жен, детей, скот и все имущество из сел в города. Со всеми этими предосторожностями, Малороссия не совершенно спаслась от хищного союзника, да и Польша не мало потеряла: до Пины и до Припети вся страна потерпела от Татар; из одних шляхетских домов в неволю уведено было женщин и девиц до пяти тысячь.

Грозя Каменцу скорым появлением, на другой день после битвы, Гетман выступил с войском;. Лянцкоронский, Потоцний и Собеский встретили его и предложили ему мир от имени Короля, с утверждением, клятвами, всех статей Зборовских во всей их силе. Покуда же мир будет утвержден и ратификован, они предложили себя и пленного Оссолинского аманатами. Король просил об отпуске всех пленников; Гетман исполнил просьбу Короля; возвратил шпаги войскам Прусским, дал им на дорогу все необходимое; пленные Малороссияне тоже получили свободу. Ратификация была Королем подписана Сентября 27, а Октября 11 опубликована по всей Малороссии. Молебствия раздавались торжественно по всем церквам; войско было распущено. Аманаты, одаренные Гетманом, объявлены свободными, и с торжеством отправились в отечество. Только один из них, Сенатор Лянцкоронский, имея от Короля тайные повеления, остался прожить несколько времени в Чигирине, в виде частного человека.
27 Сентября.
Вскоре прибыли к Гетману Посланники Турецкие, Нурадин Ага и Эфенди Селим, да Крымский Мурза Нагай Бек. Они, и с ними Лянцкоронский, уговаривали Гетмана итти на царство Московское вместе с Турциею и Польшею. Дело шло о том же, что и прежде-об отторжении от Москвы царства Астраханского. Хан писал, что он в таком случае охотно забудет все заговоры Гетмана с Московским Царем против интересов Крымских; что возвратит ему всех Малороссийских пленников, числом до трех тысячь, что отныне он их считает только аманатами. Много нужно было изворотливости и искусства Хмельницкому; он изливал все свое красноречие, доказывал всю невозможность вступить в новую войну, после столь многих и разорительных для Малороссии; предлагал отложить это предприятие до времени, пока он оправится и посоветуется с войском и народом; и все это было напрасно. Посланники требовали ответа решительного:-да или нет; давали выбирать ему вражду или союз с их Государями; предъявляли повеления, объявить ему войну; в случае отказа грозили положить ему лук и меч на стол. Гетман просил быть признанным за нейтрального; с этим условием обещал помогать им суммами и запасами; но просьбу его отвергнули и требовали армии. Наконец Гетман с досадою начал ссылаться на самих послов, просил их посоветоваться с собственным благоразумием: возможно ли ему, не укомплектовав козаков, вступить в войну наступательную; не принесет ли он этим более вреда, нежели пользы, своим союзникам? Испортивши начало войны, легко ли ее будет исправить? Наконец Послы уважили причины, и отсрочили ему на десять месяцев союз с их Государями, объявив, что этого времени будет достаточно для укомплектования и устройства армии. Хан возвратил ему всех пленников, и послы отправились из Чигирина.

Едва от них отделался Гетман, как тайный гонец помчался в Москву.
ГЛАВА ХIX
Жестокости Липулы в Молдавии. Разврат его племянника. Липула согнан с Господарства. Сын Гетмана, Тимофеий, возвращает ему Господарство. Влюбляется в Ирину. Паша Силистрийский и Султан сватают его Ирине. Магнаты Польские тоже сватаются за нее. Любовь Ирины к Тимофею. Липула отказывает Тимофею. Красота и ловкость Гетманского сына. Войско козацкое идет сватать дочь Господарскую. Битва с Поляками у Батога. Согласие Липулы на замужество Ирины с Тимофеем. Свадебный поезд жениха. Битва у Сороки. Тимофей обвенчан. Заговор Стефана Бурдуца на Лопулу. Стефан объявлен Господарем. Господарша бежит в Сочаву. Тимофей бьет войско Стефана под Яссами. Липула снова Господарем. Война продолжается в Валахии. Разбитие козаков под Терговистом. Новое войско приходит от Тимофея из Малороссии. Оно разбито изменою Молдаван. Тимофей идет к теще в Сочаву Храбрость его. Сочава обложена войском Стефана и Поляками. Тимофей смертельно ранен ядром. Узнает о рождении двух сыновей. Пишет к отцу. Умирает. Войско козацкое выходит из Сочавы с телом Тимофея. Гетман, не зная о смерти сына, посылает войско к нему на помощь. Битва козаков, провожавших тело Тимофея, с Могильницким. Встреча гроба в Чигирине. Погребение.

Здесь мы оставим нить произшествий. От войн и совещаний политических, от подвигов Гетмана, от войск и народа мы обратимся к произшествию с Гетманским сыном, разскажем о его любви к дочери Господаря Молдавского. Столь увлекательному эпизоду в нашей Историй нельзя не посвятить нескольких страниц исключительно; нельзя не посвятить Тимофею нескольких воспоминаний; и потом не станем уже прерывать разсказа нашего об отце его и об Украйне.

Чтоб быть более понятными нашим читателям, мы должны описать подробнее представителей этой занимательной драмы.

Василий Липула, Молдавский Господарь, был изувер и тиран над подданными. Печатая книги церковные, строя монастыри, обдаривая щедро духовенство, в одно и тоже время он молился Богу и резал уши Молдаванам и носы Молдаванкам. В двадцать три года своего управления, он приговорил к смертной казни более четырнадцати тысячь мужчин, и перетопил почти столько же женщин. В довершение народного бедствия, Господарь имел племянника, который обезчестил четыре тысячи девиц, если верить Шаммасу-Булосу, Архидиакону Павлу, который странствовал с Патриархом Макарием в Москву, и был очевидцем подвигов Липулы, и подвигов Тимофеевых. Этот племянник Господарский по ночам врывался в домы для похищения девиц. Семейства жаловались, Бояре и народ роптали, наконец долготерпение Молдаван прекратилось. Вельможи изменили; войско пришло в неповиновение.

Матвей Радука, Волохский Господарь, и Ракоча, Ван Трансильванский, воспользовались замешательством и согнали Василия с Господарства. Мы видели, как тогда он обратился к Хмельницкому как Гетман с согласия Султана отправил на помощь Василию сына своего и Тугай Бея с четырьмя тысячами Татар. При Тимофее были преданные Гетману Старшины козацкие, и восемь тысячь козаков регистровых и охочекомонных. То было в 1648 году Сентября 17-го.

Тимофей возвратил Липуле Господарство; но из похода пришел в Малороссию, влюбленный в дочь его Ирину; застав Богдана под Зборажем, признался ему в любви, и просил быть сватом. Гетман поручил все дело Паше Силистрийскому, тот обещал и сам ходатайствовать и просить Султана о предстательстве; но Липула, которого старшая дочь была за Великим Литовским Гетманом, Князем Янушем Радзивилом, по вражде ли зятя своего с Хмельницким, или из гордости, не хотел выдать Ирину за Тимофея. В нее был влюблен, одни говорят, Князь Дмитрий Вишневецкий, другие, Потоцкий. Народная песня говорит, — Потоцкий. Господарь принуждал дочь вытти за Магната, которого она ненавидела. Мать, Домна, держала сторону дочери, а Ирина была влюблена в молодого Хмельницкого.

И впрочем, судя по достоинствам Тимофея, описанным Архидиаконом Алепским, Павлом, человеком, который был с ним знаком, трудно было девушке не влюбиться в него. «Никто не мог противустать ему; так он был храбр и отличный всадник! Действительно, он был самый храбрый человек в мире: он стрелял из своего лука сперва правою рукою, а потом левою; рубил и колол саблею; после того стрелял из ружья; словом, он переберет бывало все оружия, которыми всегда увешан, пока не истребит пред собою всех неприятелей. Ага Казначейства и Капиджи-Баши, которые прибыли из Константинополя, чтобы преклонить дело на сторону Султана, и находились при новом Бее, были свидетелями этих подвигов и изумлялись искусству Тимофея в верховой езде и храбрости. Никто не мог в него попасть из ружья, или другим оружием — так он был искусен в верховой езде, и с быстротою молнии вертелся вокруг туловища своей лошади.»

Но ничто не подействовало на Василия; ни благодарность к Тимофею за возведение на Господарство, ни храбрость его, ни предстательство Паши и Султана, ни желание жены, ни любовь дочери. Господарь предпочел Потоцкого, отказал молодому Хмельницкому: это огорчило старого Хмельницкого.

И он с согласия Султана обещал Господарю, прислать сто тысячь сватов, которые волею или неволею высватают Ирину за Тимофея. Молдаване испугались, приступили к Господарю с требованием, чтоб, для спасения края, он выдал дочь. Липула попросил у Поляков помощи против Хмельницкого. Десять тысячь войска, под предводительством Гетмана Калиновского и других Магнатов, явились близ Ладыжина; они не хотели выдать невесты Тимофею. Старый Хмельницкий советовал Калиновскому отойти оттуда, и предостерегал его, что свадебные гости, которые провожают жениха, будучи навеселе, по свадебному, могут ему нанести какое нибудь неудовольствие; а между тем, тридцать шесть тысяч Козаков и Татар шли спрашивать у Липулы согласия.

За Днепром зимовала Польская армия; Буг был в полноводии. Однакож зто не помешало ему, Калиновскому, соединиться с нею. Хмельницкий обрезал хвост и гриву у коня, сплел веревку, надел коню на шею вместо оброти, и послал его в Дар Коронному Гетману.

Наконец появились Татары перед Поляками; они напали на них, и начали отступать. Тем показалось это бегством; должно было преследовать, и вдруг Тимофей, достойный сын и ученик отца, ударил на обозы, вытеснил стрелков из лесу, и Поляки были поставлены между двух огней. Три дни продолжалась сеча, козаки и Татары врезались в Польские ряды, и пощады никому не было. Голова Коронного Гетмана Калиновского, голова Марка Собеского, голова Пржзиемского принесены были Хмельницкому к ногам. Мурзы избавили от смерти только десять Магнатов, Староста Черниговский и Любечский, Самуил, сын Каливонского, также погиб от козаков в селе Бубновке. Татары разсеялись по всему Королевству и так испугали жителей, что из Варшавы многие бежали в Данциг.

Липула, испуганный, писал к Хмельницкому, что всегда был согласен на замужство Ирины с Тимофеем, но препятствовала война Малороссиян с Поляками. Ныне же, когда настало время мирное, когда ясно, что Потоцких бояться не чего, ныне он дает дочери благословение Тем охотнее, что и сам Султан этого желает: теперь остается только, говорил он, прислать Тимофея с достаточным конвоем, потому что на границах Буковины собралась порядочная партия Гультяев под начальством молодого Потоцкого.:

Гетман благодарил Василия за согласие, доволен был, что сватовство так мирно кончилось, потребовал у свата двенадцать тысячь червонных за сделанные им предварительные издержки на свадьбу, и отправил Тимофея в Яссы с 5000 корпусом под видом пограничного разъезда.

Молодой Хмельницкий переправился через Днестр у Могилева, и приблизился к городу Сороке. Тут, из оврагов и садов вышел целый корпус войска Польского, окружил его. Он и его стража, весьма малочисленная, вскочили ограду церковную; Поляки, полагая, что они уже не уйдут, начали грабить обоз, а церковь окружили; вдруг в расплох, напал на них отряд козацкий; после выстрела, он, по обыкновению, поднял зачинщиков на коня, и всех переколол; только Потоцкий, с десятью приближенными, пробился сквозь козаков, но, когда скакал через мост, обвалился и утонул. Тимофей явился в Яссы, и был обвенчан с Ириною. Гетман жаловался Королю о злодейском нападении на свадебный поезд сына, на поругание Потоцкими столь великого таинства, на смертоубийства, из того произшедшие; наконец писал, что если какая нибудь неприятность и случилась между сватами и нападателями, то это можно приписать тому, что поезд был навеселе; без чего на свадьбах не бывает. Король ничего не отвечал.

Счастие Тимофея не было продолжительно; начались новые смуты в Молдавии; Польша поджигала. Один из приближенных Бояр, Великий Лагофет, Стефан Бурдуц составил заговор на жизнь Василия, и конечно успел бы в намерении, если б один из преданных Василию священников не предуведомил его.

Господарь бежал из Ясс. Племянник его разломал мосты по дороге, и только этим успели они спастись от преследования. Яссы наполнились бродягами и разбойниками. Купцы и достаточные граждане ввезли все имущество в монастырь; укрепились в нем телегами, замолкли отправы церковные, все было в трепете, когда Боярин Стефан явился в город с многочисленною армиею, и объявил себя Господарем Молдавии.

Липула несколько дней пробыл в Хотине. Оттуда переправясь чрез реку, скрылся в Каменце Подольском, и послал в Константинополь донесение о произшествии; а к Хмельницкому и к Хану Крымскому просьбу о помощи. Домна скрылась в Сочаве.

Лагофет Стефан, неусыпно занимаясь делами, привлек к себе всех вельмож, которые ненавидели Василия; но вдруг вся Молдавия пришла в ужас; служения снова прекратились; получено было известие, что приближается Тимофей. Стефан едва отправил Волохов и Венгерцов, как опять послал просить у них помощи; а сам между тем приготовился к отпору. Но авангард Тимофея, составленный из трех тысячь козаков, разбил все отряды, посланные к нему на встречу. Сорок тысячь Молдаван, Венгерцов, Немцов, Волохов и Сербов собралось вокруг Стефана. На второй неделе после Пасхи, это войско выступило в поход; скоро встретилось оно с Тимофеем. Козаки стояли за полисадами, стенами и рвами; перед рвами поставлены были телеги всех родов; в центре были люди и кони; тишина между ними была совершенная. Молдаване, говорит очевидец, думали, что это стан мертвецов; они послали восемь сот драбантов для рекогносцировки: козаков нельзя было видеть; они лежали ниц. Стефан выстрелил в них из шести пушек, драбанты из ружей; козаки встали, выпалили из одиннадцати пушек, дали залп из ружей, выхватили сабли и перерезали драбантов; тяжелые орудия стреляли во всех направлениях; бой длился с середы на четверг, с полудня до полудня. Стефан, разбитый наголову, бежал; молодой Хмельницкий вступил в Яссы.

Город был предан на разграбление; вырезали и Турков и Жидов, допросив прежде о богатствах. Во всем городе колокола звонили; Антиохийский Патриарх отслужил молебен о здравии Василия, Богдана, Тимофея и супруги его. Липула возвратился из Каменца и козаки приветствовали его из одиннадцати своих и шести ненриятельских пушек; и снова начал царствовать..

Тогда Тимофей с тестем пошел искать неприятеля. Четыре раза разбивал он наголову Волохов и Венгров; но счастие изменилось. В Яссах разнесся слух, что козаки истреблены, и только часть спаслась бегством. Безпокойство и ужас напали на жителей; город взволновался граждане опять искали убежища в монастырях. Действительно, четыре раза разгромив врагов, Тимофей дошел было на один день пути до Терговиста. Матвей, Господарь Волохский, вышел на встречу. Булгары, Турки, Арнауты, Греки, Венгры, Сербы и Волохи составляли войско неприятельское: козаки напали как львы, очистили путь до ставки Господарской. Матвей был ранен в ногу; он снял с нее сапог; под ним убили коня; он пересел на другого и храбро защищался. Уже вся армия готова была положить оружие, вдруг поднялась буря, гроза набежала с громом и молнией, с повторенными ударами, ливень пустился на козаков; град, как камни, начал их бить, ветер был прямо в лицо; козаки не могли стрелять, полки и порох замокли. Молдаване передались к неприятелю; открыли ужасный огонь по нашему войску из ружей и орудий неприятельских; козаки обратились в бегство. Матвей преследовал их трое суток: большая часть была перебита; многие полонены, немногие, избегнув этой участи, прибежали в Яссы и разсказали о битве. Она происходила в среду вечером, накануне Вознесения.

Василий с зятем прибыли в Яссы проселочными дорогами. Трои суток оставался Тимофей в городе, и потом уехал с своими козаками в Малороссию. Господарь остался один, в страхе, без всякой помощи.

Уже Стефан стоял с Волохами и Венграми на границе Венгерской, уже писал к Молдаванам прокламации. Смятения в Яссах возобновились; у Господаря войска не было; он посылал к Татарам просить о помощи, но получил отказ; приступили к последнему средству: начали набирать войско из окрестных жителей. Вскоре пришла добрая весть к Яссам: приближилось несколько тысячь козаков. Василий велел для них разбить шатры вокруг города, и угостил дорогих гостей вином и хлебом, одарил деньгами и одеждою.

Во вторник, пятого Июля, он выступил из Ясс; с ним вышли все купцы и Греки. Все это с козаками составило отряд в четыре тысячи; к ним присоединилось Молдаван тысячь одиннадцать; тогда они двинулись против неприятеля, у которого было войска тысячь от двух до трех, не более.

Когда обе армии сошлись, говорит Архидиакон, войска Василия могли побить неприятеля палками, не только саблями; но он устоял. Но знал, что измена Молдаван неминуема; так и вышло: они передались на сторону Стефана, обратили оружие против Василия, и большая часть козаков, купцов и Греков погибла под мечем. Покинув шатры, Господарь спасся с немногими спутниками, благодаря быстроте коней. Богатства свои отправил в Сочаву: там была давно уже Господарша с детьми; а сам поехал в Чигирин, и когда Тямофей выступил с войском вспомогательным, то его тесть уехал в Рашков.
6 Июля.
А Стефан занял Яссы и предал их вторичному разграблению. Вся тяжесть мщения упала на Греческое народонаселение. Часть войска пошла на Сочаву, чтобы взять семейство и казну Липулы.

В конце Июля Тимофей перешел через Днестр, разбил Венгерские и Молдавские Отряды и пошел к Сочаве. Там приказал он сделать окопы вокруг замка, впустил в них из реки воду, и двадцать пушек уставил на валах.

Узнав о его приближении к крепости, Стефан удалился от нее. Коль скоро вошел туда Тимофей, неприятели, в числе сорока тысячь, облегли ее со всех сторон. У Тимофея было прежде с Татарами тысяч четырнадцать войска, но теперь осталось только восемь: Татары отложились. Каждый день были вылазки; перепалки были безпрерывные; каждый день Гетманский сын выезжал на своем любимом белом коне, приближался к стану осаждающих и убивал их целые толпы. Между тем к осаждающим пришли Поляки; они завидели Тимофея и выбрали его целью. Разсказывают, что три Поляка, избавленные Тимофеем от смерти, бежали из Сочавы и указали Вишневецкому обыкновенное место, где находился их избавитель: все пушки были туда направлены; вблизи стояла телега; ее разорвало ядром, осколки сбили Тимофея с ног. Наша летопись говорит, что ему оторвало руку по плечо: он немедленно дал знать отцу о своем несчастии, получил весть, что Ирина родила ему двух близнецов-мальчиков, и через несколько дней скончался.

«С той поры, говорит Архидиакон Павел, дела осажденных пришли в упадок, по причине смерти их Льва хранителя.» Обстоятельства Липулы сделались безнадежными; Домна и ее приближенные переходили от одной горести к другой. Тимофея набальзамировали и положили в гроб, обитый бархатом внутри и снаружи.

В замке начали в пищу употреблять лошадей. Голод принудил осажденных сдаться на капитуляцию. Домна с детьми была выдана; богатства Липулы достались Стефану, а козаки взяли свои пушки, два боченка золота, жемчуг и другие сокровища, награбленные в Сочавском Армянском монастыре и в Яссах; наконец взяли гроб своего Тимофея и пошли в Малороссию.

Между тем пришло известие к старому Хмельницкому, что сын лежит в Сочаве, раненный, и просит его умилосердиться над ними и поспешить к нему на помощь». 20,000, или, как говорит Архидиакон, 40,000 козаков получили повеление итти в Молдавию, чтоб освободить Тимофея. Полковники пришли к Гетману и сказали: «не потребно нам чужую землю оборонять, а свою без остереганья лишать; потребно нам за себе стоять и свою землю оборонять. «Гетман был навеселе; выхватил саблю и разрубил руку у Черкаского Полковника Еська; но опомнясь пришел к козакам, выкатил им меду, сделал три поклона и сказал: «диткы мои! напыйтесь, и мене не поддайте!»- Козаки отвечали в один голос: «Пане Гетмане! в том воля твоя и бути, с тобою мы уси готовы.» — Войска пошли; на пути к ним присоединилось двадцать восемь тысяч Татар, под начальством Калгана, т. е. Ханского Наместника, Шериф Бея, свояка Липулы. Василий и Шериф Бей были женаты на родных сестрах, Черкашенках. Грозное ополчение дошло до Прута; здесь встретило гроб Тимофея и возвратилось.

Василий Липула лишился навсегда Господарства. Домна сослана в отдаленную деревню на заточение; сыну ее Василию Стефан приказал распороть нос, чтоб лишить навеки Господарства.

Когда из козачьего отряда, после столь плачевно оконченной Сочавской экспедиции, осталось только четыре тысячи человек, и когда они провожали гроб своего Льва молодого, — Польский военачальник, Могильницкий, не уважая ни несчастия, ни бренных остатков героя, который так славно погиб на брани в цвете лет — напал на отряд наш; и это было в мирное время. Казалось, присутствие Тимофея, хотя уже мертвого, оживило это изнеможенное войско храбрых; они разбили в пух Поляков и взяли в плен Могильницкого.

Скоро достигла весть к старику, что везут уже его сына; жена плакала и молчала; старик плакал и радовался, что сын не достался в руки врагам.

Октября 22 драгоценные остатки явились в Чигирин, в сопровождении козацкого Киевского Полковника. Все духовенство, в полном облачении, Гетман, Гетманша, сын их Юрий, Черниговский Полковник, и войско встретили тело за городом; повсюду раздавался звон колоколов. Когда внесли гроб храброго в церковь, загремел залп из ружей, и с крепости ответствовали залпом пушечным. Гетман должен был уехать из Чигирина по делам народным; гроб оставался в церкви до его возвращения. А 27 Декабря похоронили Тимофея в церкви, в Субботове. Невольно вспомнишь предразсудок народный, что небо отнимает у людей лучшее, а худшее на земле остается.




ГЛАВА ХX
Послы к Царю. Письмо Гетмана. Царский ответ. Рада в Чигирине. Преклонность народа к Турции. Речь Гетмана. Народ согласен присоединиться к Москве. Присяга в Чпгирине. Приезд Бояр в Переяславль. Приезд Гетмана из Чигирина. Обряд присоединения. Вручение Клейнодов. Речи Бояр. Присяга городов. Переговоры с Митрополитом. Статьи присоединения. Статья о Поляках. Неблагодарность их. Истребление. Народная песня. Послы к Царю. Сравнение чинов Малороссийских с Русскими. Обнародование грамот. Титул громовержца.

В конце 1653 года, Генеральный Судья Яков Гонзевский привез от Гетмана письмо к Царю; как оно, так и ответ Царя переданы потомству Конисским. Макарий, Архимандрит монастыря Старо-Каневского, в котором проживал Юрий Хмельницкий, доставил в кафедральный Могилевский монастырь копию письма и подлинник ответа. Гетман писал следующее:

«Многократно и многообразно давал я знать Вашему Величеству о намерении Султана Турецкого и Хана Крымского, вместе с Королем Польским, объявить Вам войну за Царство Астраханское, и другие претензии, и что они меня к тому приглашают против воли моей и желания, и я отговаривался от них доселе разными предлогами, а паче бывшими у меня с Поляками всегдашними войнами; Зборовским и Жванским трактатами; что присланные, от всех; оных держав нарочные Посланники требовали от меня настоятельно воевать вместе с теми державами на Царство Ваше; в противном случае объявлют они мне войну и введут для того в Малороссию три свои армии. Я сколько ни отговаривался истязанием сил моих и народных, частыми и тяжкими войнами и крайним моим несостоянием, требующим не мало времени на поправку испорченного и на заведение оскуделого; однако они ничему не внемлют, и в резоны не ставят, подозревая меня особливо в приверженности к Вашему Величеству, по пересказам им изменника моего, бывшего от меня в посылке в Москву, но после за злодеяния л на смерть осужденного, судьи Гуляницкого, который убежавши от казни кроется в Крыму и в Польше и на меня клевещет. И я насилу мог выпросить у Посланников, с великими им пожертвованиями, одной отсрочки на десять месяцев, для приведения армии моей в надлежащий порядок; а все другие просьбы, даже и самый неутралитет, остались тщетными. И так остается теперь о сем деле Вашему Величеству избрать средства полезнейшие и надежнейшие; а я призываю на душу мою и что о войне с Вами и с Царством Вашим и думать мне несносно, и предаю вечной анафиме и суду Божию всякого, мыслящего и неприятельски на единоверцев и однородцев, последних остатков свободного в Греческой церкви благочестия и древнего Апостолического православия, угнетенного и искаженного во всем мире Магометанством и Папежством. Но ежели Ваше Величество и теперь нерешитесь упредить неприятелей, и попустите им войти в Малороссию с своими армиями на Царство Ваше, то извините меня и не осудите, что стану Вам по неволе неприятель, и на таков случай протестуюсь я перед Богом и всецелым светом, что неповинен буду в крови единоверных Христиан, проливаемой за интересы народов неверных и недоверков. Для отвращения зла оного, или по крайней мере ради его уменьшения, есть средство, не безнадежное: объявить Полякам войну и немедленно ввесть в их земли две армии, или хорошие корпуса: один в Белоруссию и на Смоленск, а другой в Литву. Поляки должны отвлечь туда все силы свои, а Турецкие и Татарские войска, с помощию Божиею, надеюсь тогда удержать в их границах, следуя системе оборонительной. Если же войска Вашего Величества осчастливлены будут, так я и на дальнейшее поступить могу. Но все если положения на» добно утвёрдить договорами и нлятвами, чтобы «не было мысли об измене, и я всю мою душу обнаружил перед Вами, и свидетель мне Бог, что говорю правду.»

Царь отвечал:

«Высокомощному и славному Малороссийскому и Козацкому Гетману, Зиновию Михайловичу Хмельницкому, наше Царское почтительное слово.

Мы очень довольны и благодарны вам, предостойный Гетман, а войска наши давно стоят на границах в добром порядке и благонадежности; а выступать им границу без доброго приятеля и надежного помощника сумнительно. А когда бы ты, Гетманушко, изволил с нами соединиться, то бы все сумнительства на-сторону, а мы поручили б вам всю свою армию, так как человеку умному и воину славному; а что пишешь про договоры и обовязки, то готовы мы все исполнить верою и правдою, как закон Христианский и совесть повелевают. Однако, чтобы впредь не было разнодумья и шалостей с обеих сторон, то хорошо бы соединитися и укрепитися, как единоверным и единокровным, и чтобы враги наши не посмевались о нас. И договоры о том и уставы суть права и обычаи старые Малороссийские и Козацкие, которые мы за ними укрепим и подпишем за себе и за наследников наших; а не будут они нарушены вечно. А что ты придумаешь к лучшему с нашими Боярами и своими думными людьми, мы на том будем согласны. А коль скоро согласие утвердим, так и войска выправим на неприятелей. А между себя воевать, сохрани нас Боже! Сам разве диявол на то попустить может: а нам православным мыслити о таковом злом деле, право, со грехом. А душа наша есть и будет, еже бы защищати и охраняти народ православный от врага и местника, чего мы от вас ищем, и видит Бог, что в правде и истине, и под Его святою рукою соединиться вечно с вами и народом вашим желаем, и вам об том почтительно пишем.»

Исполнилось желание Хмельницкого. Чего не сделали его многократные просьбы и предложения, в тои успели Хан, Король и Султан. Мудрый Царь знал, что соединение Гетмана с одним из этих трех властителей не безопасно для царства Московского. Он ласкал главу народа храброго дружелюбным именем, Гетманушка, которое было приятно получить от столь великого Царя, от Царя единоплеменного и единоверного. Иные опровергают подлинность ответа, говоря, что Царь не мог писать к Гетману слова почтительного; но самый разсудок доказывает нам, что Архиепископ Георгий был не способен к подлогам. Вспомним, что Гетман тогда еще не был Царским подданным, что то был победоносный военачальник ста тысячь воинов, хитрый глава целого народа и имел все средства присоединиться к Крыму или к Турции. Как же иначе было писать, как не почтительно?

Письмо привезено было в Чигирин; Гетман созвал чиновников и именитейших Козаков, объявил о сем Царском приглашении соединиться с Государством Московским; нескрыл и требования Турецких и Польских Послов насчет союза против единоверцев и войны за Царство Астраханское; потом предложил всему собранию обдумать и решить единогласно, что полезнее на времена предбудущие, и чье избрать покровительство.» По обстоятельствам «, говорил Гетман, «надобно нам быть на чьей нибудь стороне, когда неутралитет не приемлется; да и на предбудущие времена зависть и интересы соседей не оставят нас в покое и без попыток, как я и прежде вам о том говорил, а теперь событие и сами вы видите. Большая часть Козаков и почти все молодые Старшины предпочли покровительство Султана. Мы видели из поступков Поляков с нами, как у Христианских народов исполняются обеты, клятвы и присяги. Политика и Министерия есть у них искусный обман; и чей такой обман удачнее для них и вреднее для соседей, тем более прославляются изобретатели неправд, и все Христианские державы называют их людьми умными, великими Министрами, сведущими Политиками! А у Турков клятвы священны, не смотря на басурманство. Если Турок поклянется бородою, то никогда уже не преступит клятвы своей и никогда не изменит слову. К тому же, Магнаты Польские не будут обижать крестьян Малороссийских, не будет евект и индуктов. В Турции нет евект и индуктов, и Магнатов; мы-народ привычный к войне, а Турки любят и уважают воинственность. Если Гетман находит необходимость в чьем либо покровительстве, то покровительство Турков нам кажется всех других надежнее, выгоднее и предпочтительнее.» Так говорили Козаки. Гетман отвечал:

«Христианам самопроизвольно отдаться во власть и неверных, сдружиться и слиться с ними, есть грех смертельный, поступок позорный и предосудительный, есть почти тоже, что и самоубийство. Имея с неверными неразрывное сообщение, не возможно не совратится с пути Христианского и не заразиться басурманскими мерзостями. Чтоже в мире важнее соблюдения отцовской веры, божественной и единственной в человечестве! Святый Павел благодарил Бога наиусерднейше за то, что «течение жительства скончах и веру соблюдох»; а когда той ревнитель Божий благодарил Бога за соблюдение веры в Него, то нам грешникам не должно ли иметь всевозможное попечение о томже? Но то говорится только о собственной вере нашей, а когда мы ее разсмотрим и в других народах, то есть когда, соединясь с неверными, ударим на Царство Московское, на единственный свободный остаток Христианства Греческого, тогда не будет сомнения в его завоевании, и все православное Христианство подпадет под иго Магометанское, какое тяготеет над нашими единоверцами и над Иерархиями Константинопольскою, Иерусалимскою, Антиохийскою и Александрийскою. Чтоже мы будем тогда пред лицем целого света? Притчи во языцех, посмеяние в людех! Окаяннее народов Содома и Гомора, да и сами останемся тогда как обломанное судно в пространном море, обуреваемое со всех сторон, и неимущее пристанища и надежды ко спасению, и будем тоже, что были после нашествия Батыя, под властию Татар, невольники, в богослужении отступники и рабы, гибнущие с душею и телом.»

Старики были мнения Гетманского; многие из молодых заглушили рыданиями громогласную речь Гетмана; из толпы раздавались восклицания: право судишь! правы пути твои! да будет по глаголу твоему и мнению!» — Тогда Хмельницкий успел в намерении: единогласно все преклонились перед могуществом слова, перед умственною силою истины и гения. Судье Богдановичу и Переяславльскому Полковнику, Тетере было поручено написать договорные статьи с Царем Московским, представить их на разсмотрение Гетмана, а потом и всей Рады Малороссийской. Коль скоро Гетман и Рада подписали их, посол, привезший письмо Царское, присягнул от имени Царя в их сохранении и ненарушимости; Гетман и чины присягнули за себя и за народ. А между тем полномочные Послы уже приближались к границам Малороссии; сборное место и общая присяга назначены были в Переяславле.

Девятого Октября Послы выехали из Москвы, 31-го Декабря они приехали к Переяславлю. Начальник Посольства был Ближний Боярин, Тверский Наместник Василий Васильевич Бутурлин; Членами были: Окольничий, Наместник Муромский Иван Васильевич Алферьев, и Думный Дьяк Иларион Дмитриевич Лопухин. При Бутурлине было семь Стольников, один Стряпчий и три дворянина; при Алферьеве Стольник, Стряпчий и четыре дворянина; при Лопухине Стольник; при Посольстве были: Голова Московских Стрельцов, Артамон Матвеев, три Сотника, два переводчика и двести Стрельцов.
1633.
Шесть сот козаков с Сотниками, Атаманами, под начальством Полковника Павла Тетери, встретили Послов за пять верст, у полкового знамени. Старшины козацкие и сам Полковник сошли с лошадей, трубачи трубили, ударили в литавры; при въезде послов в город, их приветствовали беглым огнем из ружей. Переяславский протоиерей Григорий, с духовенством, встретил их во всем облачении, с крестами, образами и хоругвями. Послы вышли из экипажей, приложились к образам; протоиерей произнес к ним речь, окропил святою водою. Тогда началось шествие Послов за образами при звоне колокольном по всему городу, потом отпето молебствие о долгоденствии и здравии Царя и Царицы и всего Царского семейства; тут, сев в экипажи, Послы отправились в сопровождении войска и народа на свое подворье; орудия, разставленные на площадях, во время их поезда не умолкали.

Гетман был в Чигирине. Лед на Днепре был еще не крепок; и он только 6 Генваря вечером мог приехать в Переяславль. За ним явились Генеральный Писарь Виговский, Полковники, Сотники и все Старшины Малороссийские. 7 числа он навестил Послов запросто. 8-го все Старшины были созваны к Гетману. При выходе из дворца начался барабанный бой и целый час не умолкал; народ собирался ко дворцу. Вскоре явился Гетман прикрытый бунчуком; он начал речь о желании своем и общем — соединиться с Царством Московским, и о невозможности ничего другого предпринимать; «а кто с нами не согласует теперь — куды хочет, вольная дорога! «Так заключил он речь.

«Волим под Царя Восточного Православнаго!» Хмельницкий с Генеральным Писарем, Обозные, Судьи, Асаулы, Полковники, Сотники, Атаманы отправились к Послам. Гетман принял Грамоту и приказал Виговскому прочитать ее вслух при войске Запорожском. Бутурлин от имени Царя спросил Гетмана, Старшин и все войско о здоровьи и произнес речь, в которой объявил согласие Царя на присоединение Малороссии, и его обещание вспомоществовать войском.

Восьмого Января был обряд присоединения; Гетман и Старшины присягнули в верности Царю. Гетман, сел в карету с Послами, и отправился в Посольский дом. Там началось от имени Царского вручение Хмельницкому Гетманских регалий.

Подано было знамя, и Бутурлин сказал: «Божиею милостию, Великий Государь, Царь и Великий Князь, всея России Самодержец и многих государств Государь и обладатель, велел тебе, Гетману Богдану Хмельницкому, говорити: известно есть и всем, яко ничтоже без Божия смотрения в человецех деется; но вся Его смотрением строится. Усмотре сие и наш благоверный и Христолюбивый Царь Алексей Михайлович: яко же и ныне деется в вашей земле несмирной, Божиим смотрением деется и строится, Иже по велицей милости о верных Своих в земли сей, велиим гонением от отступников и иноверных насилуемых, промышляет: тебе, благочестивый Гетмане войска Запорожского, со благохотным воинством твоим, к защищению Церкве святыя и всех православных, в сей земле сущих, воздвиже, Его же милостию всесильно ты помогаем, покровом Пречистые Богородицы покрываем и поборением Святых Русских, от православных укрепляем, до сего времени в православии крепко побораеши, победу над насилующими православным приемля. Поразумевает же и се Благоверный Государь Царь и Великий Князь Алексей Михайлович всея Руссии Самодержец, яко всемилостивый Бог, хотяй воздвигнути рог Христианский, и сию землю, скипетр благоверного Государя нашего, Его Царского Величества, якоже во времена Благоверного Царя Владимира и прочих его наследников, так и ныне, чрез Ваше тщание, соединити, смотрению Божиему таковому повинувся, по твоему и всего воинства твоего желанию, Царскую свою милость вам оказует, и через нас, Его Пресветлейшего Царского Величества, меня Болярина, с товарищи, сие знамение тебе, Благочестивый Гетмане, дарует, на сем царском своем знамении Царя Царствующих всемилостива Спаса написанного в победу на враги, Пресвятую Богородицу в покров, и Преподобных Печерских, со Святою Варварою, Русских молитвенников, в ходатайство тебе и всему твоему православному воинству подавая; дабы всемилостивейший Спас наш, якоже иногда, яко повествует история о происхождении честного Креста, православному Царю Русскому и всем Христианам даде на враги победу и мир дарова: тако и тебе, со благочестивым воинством на врагов, Церковь святую озлобляющих, и православных утесняющих, дарует победу, да о имени их зде всяко колено гордых падает на землю, и враги православных прогонятся, а мир тем устроится сущим в гонении православным и якоже Пречистая Богородица некогда верных, в Цареграде покрывающи чюдным своим покровом, враги, на верных вооружившиеся, всесильным своим заступлением, от иконы Ея чудотворныя бываемым, иныя чудотворно изби, другие же со стыдом прогна: тако да и посреде полков ваших, в Царском сем знамении написана, носима, вас от иноверных оружия покрывает, и победу на них даруя тебе, со всем православным воинством и со всеми верными соблюдет, невредимых; и святии же Божии Угодницы Рустии, Антоний и Феодосий со Святою Великомученицею Варварою, ее же Святые мощи, яко дар многоценен, ваша имать страна; якоже в начале православия, в Русской сей земли, сея мощи ониже самы православне утверждаху, сице и ныне да будут скори тебе и всем помощницы, утверждающе мир православия, и знамение се его Царского Величества да будет всем врагом вашим победы знамение страшное и ужасное во бранех.»

Подали булаву Гетманскую. «Гордяхцихся на православие, и непокоривых да тою тебе смирити,» — сказал Посол. Речи говорены были и при поднесении одежды и шапки Хмельницкому.

Облачась, Гетман начал шествие в свой дворец; перед ним несли царское знамя; весь город оглашался кликами восторга. И того ж дня присягнул Царю Переяславль; Потом Послы поднесли дары Старшинам, и разослали по всем городам Украинским Дворян, Стряпчих и Стольников, для приведения к присяге тамошних обывателей. Киев, Нежин и Чернигов они предоставили себе.

Бояре, в сопровождении Киевского Наказного Полковника, отправились в Киев Генваря 14; 16-го девять знамен и тысяча козаков их встретили в 40 верстах за городом; от Златых врат за полторы версты выехали Митрополит, Епископ Черниговский, Архимандрит Печерский, Игумены и Наместники. Глава Церкви приветствовал Послов речью; шествие возобновилось. Митрополит в возке; а за ним послы в санях. В Златых воротах стояло Духовенство с крестами, образами, хоругвями, и святою водою. Послы вышли из экипажей, отдали икону, Царем присланную, и пошли в Софиевский собор; после молебствия провозглашено было многолетие всему дому Царскому.

Бутурлин подошел к Митрополиту, и спросил у него: почему он никогда не предлагал Царю о принятии Малороссии в свое покровительство, когда столько раз Гетман старался о том? Сильвестр отвечал, что переписка Гетмана с Царем ему не была известна. Во время шествия из собора в Посольский дом, пушечная пальба не умолкала.

На другой день и Киев присягнул; Митрополит боялся, что Греческое духовенство, в городах и селах Литовских и Польских находящееся, может подвергнуться казням и смерти мучительной, буде шляхта его присягнет Царю. Эта боязнь заставила его отказать послам в присяге слуг и шляхты Митрополитской; но угроза местью Гетманскою подействовала на первосвященника, и присяга была довершена. 19-го Послы выехали в Нежин, Генваря 22-го были встречены за пять верст от города шурином Гетманским, Золотаренком; 23 присягнул Нежин; 28 Чернигов, и на двадцать четвертый день Послы выехали в Москву; во всех селениях Малороссии Священство встречало их в облачении, с хоругвями, образами и святою водою, а козаки с знаменами, трубами и литаврами. Во всех городах, где только была артиллерия, их приветствовала пушечная пальба.

В след за Послами Царскими, выехали в Москву Генеральный Судья, Самуил Богдановичь, и Переяславский Полковник Павел Тетеря. Они привезли статьи договорные Чигиринские и Переяславские, и условия, на которых соединялись Малороссияне с Царством, и которых подтверждение необходимо было получить от Царя. Они состояли из следующих пунктов:
1) Козаки судятся своими правами; от козаков же никто из Бояр, Воевод, или других каких либо из Московских чиновников, не в праве вмешиваться в их расправу.
2) Войска Козацкого быть 60,000 регистровых.
3) Шляхетство Малороссийское остается при всех прежних правах своих; оно избирает по прежнему урядников из среды себя.
4) В городах урядники будут из Малороссиян. Они будут судить народ, и доходы доставлять в казну Царскую.
5) Староство Чигиринское остается на булаву Гетманскую.
6) Во случае смерти Гетмана, Малороссияне избирают нового Гетмана из среды своей «и Его Царское Величество извещают, чтоб то Его Царскому Величеству не в кручину было, понеже тот и давний обычай войсковый.»
7) Имений козацких никто да не отымет, и остаются из рода в род.
8) Писарю Войсковому мельница, и тысяча злотых в жалованье. Виговский себя не забыл.
9) Каждому Полковнику по мельнице.
10) Судьям войсковым по триста злотых, и по мельнице; писарю судейскому по сту злотых.
11) Асаулам войсковым и полковым по мельнице.
12) Для войсковых снарядов и на Обозного четыреста злотых.
13) Права, данные Королями, должны быть ненарушимы.
14) Чужеземных Послов Гетман свободно принимает, и только о том извещает Его Величество.
15) Подати в Царскую казну с Малороссии сбирать Малороссиянам.
16) Воеводы, при наездах, не могут лишать льгот и прав.
17) Привилегии, данные Королями, должны быть священны и пред Царскими Величествами.
18) О Митрополите и его местностях грамотою дать утверждение.
19) Войско на Смоленск Царь пошлет неотложно.
20) На границе Украйны и Польши должно быть три тысячи стражи.
21) На Полковника Царь дает жалованья по сту ефимков; на Асаулов Войсковых по четыреста злотых; на Асаулов полковых по двести, на Сотков по сту, на Козаков по тридцати злотых.
22) Малороссия, в случае нападения от Татар, имеет право и напасть, а Донцы имеют дол явится к ней на помощь.
23) В Кодаке должно быть всегда четыреста человек гарнизона.
Государь все эти статьи подписал.

Царское удовольствие ясно было видимо из наград Боярам. Бутурлин сделан Дворецким с путем, получил шубу, бархат, золоченый кубок, четыре сорока соболей и 150 рублей оклада к прежнему жалованью. Окольничий был награжден шубою, атласом, кубком, двумя сорока соболями и 70 рублями придачи к прежнему годовому окладу. Дьяку тоже с придачею в год по 50 рублей.

Из статей две были особенные — одна о праве Гетмана награждать за заслугу имением недвижимым, другая об утверждении прав шляхетства Польского единоверного, и оставшегося добровольно в Малороссии.

«Но сия статья была громовым ударом для Правительства, и горчайшею пищею для тех, кои ее допустили «, - говорит наш Летописец, в протекцию свою таких зловредных людей приняли. Они поблагодарили и воздали им точно так, как древние племена Хананейские и Аморрейские воздали племенам Израильским за то снисхождение, что сии их не истребили, а сжалившись, вместили при себе.»

Это шляхетство в Малороссии и у козаков всегда занимало первейшие должности, носило на себе главные чины, и подговаривало Малороссийское Правительство к пользам Королевства. Мелочные интриги, «Кокииакты «, так их называют летописи, открытые тревожные действия, — все было употреблено этою шляхтою для приведения Малороссиян к возстаниям на общее отечество. Верховное Правительство не могло сносить подобных поступков, т жестокие последствия бывали всегдашнею наградою Малороссиянам за повиновения предательским внушениям. Подозрения и недоверчивость к Козакам и Украйне не могли не вселяться в душу верховных Русских сановников. Замешательства, неустройства, кровопролития, все было делом отогретых змей, пока наконец, не смотря на скрытность и коварства, народ открыл глаза, истребил виновников, и сложил песню на их головы:
«Да не буде лучше,
Да не буде краще,
Як у нашой Украини:
Нема панив Нема Ляхив:
Не буде измины.»
Остатки истребленной шляхты не преставали однако же втираться в уряды и начальства; их ненависть к Украйне и Козакам не угасала, но таилась; неудачи в искушениях народа, безуспешность подлогов, унижали их в собственных глазах. Вскоре опять втерлись они на места правительственные. Забыв, что им покровительствует Украйна, что они пришельцы в земле чужой, начали прежнее чванство породою и эдукациею пред теми людьми, которые, как говорит наша летопись, «могли и «должны были изгнать и истребит их во время революций.» Народ терпел их на нашей родине; тому были причиною их единоверие и снисхождение к ним Гетмана Хмельницкого.

Подлогом их поверхности над природными чиновниками и шляхтою, продолжает Архиепископ Конисский, было уничтожение оных в собственной земле, и падение прав и преимуществ. Им позавидовав и поревновав многие из природных Малороссиян, а более поповичи, вышедшие в чиновники, посредством инспектории пристали к их системе, приладили фамилии свои к Польским, и стали тщеславиться своим небывалым происхождением.

Как бы то ни было, желание Гетмана было утверждено согласием Царским; и эта статья была подписана Государем, как все другие, без прекословия.

Судья Гонзевский и Полковник Тетеря поехали к Царю с благодарственным адресом. Представив ему обо всем произшедшем в Малороссии, просили ратификации и подтверждения статей особыми грамотами. Немедленно Государь выдал желанные грамоты, и отправил их к Гетману. Утверждая все признанное договорами, властитель двух Россий сравнил чины и шляхетство Малороссийские с Боярами, Дворянами и людьми Степенными Московскими. Это было сверх обещаний, Так Государь, казалось, припомнил слова Гедимина и Батори, и соединил два народа единоплеменные «яко равные с равными и вольные с вольными». Так с первых дней власти своей над Малороссиянами, он мудро начал прилеплять их к престолу и к общему Отечеству, и указал народу, что не в отдельных правах, но в общих законах, основа народного благоденствия. Ратификованныя статьи и Царские грамоты были торжественно обнародованы по всей Малороссии, и положены в архив Трибунала Малороссийского.

И Царь Алексей Михайловичь принял столь драгоценный для всех нас людей Русских титул всея Великие и Малые России Самодержца.
ГЛАВА ХXI
Воззвания Королевские. Присяга Богуна. Испуг и угрозы соседних держав. Хмельницкий открывает войну. Золотаренко осаждает Смоленск. Приезд Царя. Неудачная вылазка. Взятие Смоленска. Царская Грамота Козакам. Взятие Гомеля, Н. Быхова. Соединение Золотаренка с Хованским. Битва на Березине. Завоевание двух сот местечек, замков и городов. Взятие Вильно. Новый Титул Царский. Смерть Золотаренко. Чудо.

Смерть Тимофея, союз с Крымом, — Королю Польскому две причины было радоваться! Но во время той радости пришло к нему известие, что Украйна соединилась с Москвою. В минуты восторгов он был поражен; одно средство отторгнуть Украйну от Царя показалось ему верным: воззванья. И он стал уговаривать Малороссиян, «чтоб расторгнули, учиненную на вечное тиранство, присягу Царю Московскому.» Милость, сохранение давних прав и вольностей, все обещал он народу. Радзивил уговаривал их предаться Польше. Малороссияне читали прокламации Королевские, и повиновались универсалам Хмельницкого.

Полковник Винницкий, знаменитый военными подвигами, любимый Гетманом, уважаемый козаками, Иван Богун не поклялся в верности Царю. Глебов, будучи в Виннице, забыл или не успел пригласить его к присяге. Король поручил Станиславу Потоцкому отклонить Богуна от Хмельницкого. Послали Павла Олектича для переговоров; обещано было именем Короля Гетманство, Шляхетство, и любимое Староство в Украйне. Богун отправил письмо к Хмельницкому, и присягнул Царю.

Весть о присоединении Малороссии к Царству Московскому встревожила почти все дворы Европейские: пугались потери равновесия держав, как будто бы там, где существует Россия, может существовать равновесие. Разсчитывали, что лучше иметь дело с Польшею, нежели с Россиею; что Царство Московское, ослабленное самозванцами и междоусобиями, ныне усилится, обновится, возмужает; что Царь без издержек, без кровопролития, приобретает народ могущественный, безбоязненный, многочисленный; что держава его одним этим присоединением становится на ряду первостепенных: все это соседей наших волновало.

Отвсюду Хмельницкий получал угрозы и выговоры. Многие из глав коронованных требовали его возвращения к неутралитету; Турки и Крымцы объявили ему войну. Гетман писал к Царю: «тесно мне отовсюду. «- Но решимость, опытность превозмогли; он не упадал духом, не колебался, заготовлял средства к новой войне, извещал Царя о своих распоряжениях, приводил их в действие, по своему обычаю, без страха, с глубоким познанием войны и политики, и Царь радовался своим Великим Гетманом.

Войска двух Россий разделились на четыре корпуса. С весною начались действия. Гетман с 30,000 выступив к границам Турецким и Польским, стал у Заславля. Его приближение придавило все покушения Порты, и она отложила намерение ворваться в пределы Малороссии. Тридцать тысячь Царских войск и пять тысячь козаков стали близ устья Ворсклы у Койдака, и под начальством Боярина Бутурлина грозили Орде, которая изготовилась тоже ко впадению. Князь Хованский с тридцатью тысячами пошел на Белоруссию к реке Сожу, для отражения Поляков от Смоленска. К Смоленску пошел с полками Нежинским и Черниговским Наказный наш Гетман, шурин Хмельницкого, бывший Полковник Нежинский, Иван Золотаренко. Великий Гетман дал ему меньшую булаву и меньший бунчук, клейноды, принадлежащие сану Польного Гетмана; Стародубский полк, переименованный из Северского, присоединился с семью другими полками к Золотаренку; Юрий Хмельницкий был отправлен туда же для изучения опытом ремесла военного; брат Золотаренка, Василий, находился там же; 20,000 регистровых и пять тысячь охочекомонных составляли этот корпус. Царь и Хмельницкий приказали Наказному Атаману взять Смоленск.

Двадцать седьмого Мая Смоленск был осажден; перестрелки и вылазки из города были часты и жестоки; Золотаренко всегда их отражал истребительными, кровопролитными отбоями. Он построил шанцы и редуты, и открыл из них пальбу по городу: несколько недель продолжалась она безпрерывно, и в тоже время насыпи в нашем стане возвышались так, что наконец они уже были подняты выше городских стен. Тогда открыта была пальба внутрь города чрез стены; магазины, казармы, домы ежедневно были обращаемы в пепел; гарнизон очевидно умалялся от разрушительного огня наших батарей.

Моровая язва заставила Царя выехать в Вязму из столицы. Часто наведывался он об осаждающих. На холме у соборной церкви осажденные построили обсерваторию, и оттуда разглядывали все, что делается в укреплениях и в стане у нас. Увидя Царский въезд, ночью с 26 на 27 Июля, сделали они сильную вылазку двумя отрядами. Один напал на укрепления, другой на стан. Каждую ночь у Золотаренка позади шанцов стояли войска, которых нельзя было видеть из обсерватории. Эти запасные войска окружили оба неприятельские отряда, и после первого выстрела вступили в рукопашный бой; неприятель был смят, побежал в город толпами но уже не мог туда пробиться; со всех сторон окруженные, положив оружие, Поляки, просили о пощаде, были обезоружены, отогнаны за стан, и оставались там до разсвета. На другой день поутру их похоронено было 4623, а две тысячи триста восемьдесят девять приведено к Царю пленниками.

Благоразумие и мужество Золотаренка заслужили от Государя особенную благодарность. Он объявил желание взять Смоленск генеральным приступом.

Но Наказный Гетман доказывал, что тогда только нужно употребить все напряжение, когда нет иных средств к победе; что излишняя потеря людей простительна военачальнику в том только случае, когда к тому понудит его крайность; наконец, что он надеется взять Смоленск, не жертвуя народом с излишеством. Государь с удовольствием согласился на мнение Золотаренка, и предоставил ему свободу действовать по усмотрению, Вскоре Золотаренко заметил, что городская стена не защищена от Днепра насыпями; с низменного он не мог ее разбить ядрами, и так приказал рыть под нее подкоп. В средних числах Августа, подкоп был окончен и наполнен порохом; тогда войско изготовилось к генеральному приступу. Во вторник, Сентября 10, на разсвете, подкоп был взорван. С ужасным треском, с грозными подземными ударами, разнесло и раскидало землю и камни по городу; войска ворвались в пролом; открылась жаркая пальба по Полякам из Польских же пушек. Росположенные врознь но валам при бастионах, они хотели соединиться и выстроиться, но их не допустили до того; между ними целые ряди уничтожались от выстрелов и копьев; наконец, обращенные в бегство, иные бежали за город, иные по домам. Золотаренко, щадя город и здания, запретил грабежи и разорения; тогда загремела музыка; войско громогласно провозгласило мир и пощаду, при мирном клике победителей; Поляки бросились на колена и сдали оружие. Смоленск был взят.
1 °Cентяб.
Очистив город от трупов, поставив в нем Русское начальство и стражу, Царь Алексей Михайловичь приступил к торжеству победному: были отправлены в соборной церкве благодарственные молебствия; чины и войска пировали. Наказный Гетман, его брат и войсковые Старшины два раза обедали за Царским столом; Государь одарил всех военачальников медалями, саблями, кубками, убранствами, а 16 Сентября пожаловал войско Малороссийское следующею грамотою:

«По природному нашему человеколюбию и великодушию к нашим верноподданным, особенно видя Малороссийский военный народ отменно к нам усердным, который как при взятии города Смоленска не щадил своего живота, чему мы сами свидетели, так мы в разсуждении такового оного подвига обнадеживши себя и впредь от него таковою же верностью, с его Наказным Гетманом Золотаренком, жалуем отныне на будущие времена, оного военного Малороссийского народа, от высшей до низшей Старшины с их потомством, которые быв только в сем с нами походе Смоленском, честию и достоинством наших Российских Дворян, и по сей нашей жалованной грамоте никто не должен из наших Российских Дворян во всяком случае их. противу себя понижать, как оный животом своего здоровья и непорочною верностию заслужил сие в нашем отечестве против нашего неспокойного и лживого неприятеля. А таковою милостивою грамотою дозволили мы везде тешиться и веселится, и, в залог своей заслуги, при себе каждому иметь.»

Залотаренко выступил в битву и Белоруссию; переправился через Сожь, и осадил Гомель. Этот город принадлежал прежде Малороссиянам; в нем находился наш отряд под начальством Сотника Афанасия Зинченка. Поляки отняли город, казаков истребили до последнего, и оставили там сильный гарнизон; он упорно и храбро защищался от Золотаренка; но Гомель был взят приступом. Наказный наш Гетман подошел к замку, который стоял на высоком холме, почти неприступном, защищенном оврагом и рекою. Обложение несколько дней было безуспешно; идти на приступ, казалось не только невозможностью, но верною и безполезною гибелью. Должно было искать других средств. Золотаренко встянул на Спасскую церковь несколько мортир и пушек; бомбы и ядра полетели внутрь замка, строения загорелись, замок наполнился пламенем, огня нельзя было угасить: препятствовала безпрестанная пальба. Поляки вздумали сделать вылазку и зажечь Спасскую церковь, или, в случае неудачи, спастись бегством. Ворота замка отворились; густою колонною двинулись осажденные оттуда на город. Когда отошли они подальше от стен, Золотаренко ударил на них с трех сторон: один залп и потом битва холодным оружием превозмогла и истребила неприятеля; почти никого не осталось от избиения. Город и замок достались победителям.

Из Гомеля Золотаренко выступил к Новому Быхову, также отнятому Поляками от Малороссии. Разместив войска в окрестных селениях, он безпрестанно посылал отряды для нападения на город. Ночью, на праздник трех крулей когда Поляки после молитв пировали, Золотаренко выступил к замку Быховскому: оттепель ему, помогла; наметы снеговые под стенами облегчили возможность войти внутрь замка; овладев оным, Козаки открыли пальбу по городу. Выгнанный из замка гарнизон соединился с войсками, которые находились в городе; приступили к замку и были отбиты с значительною потерею. Тогда решились они, оставя Быхов, пробраться в Литву, в ближайший город; пошли по Минской дороге, были окружены козаками, расположенными по селениям. Долго и храбро сопротивлялись, наконец принуждены были положить оружие, и взяты в плен. Быховских и Гомельских пленников набралось до трех тысячь. Золотаренко, при донесении об успехах, отправил их к Царю, и представил к награде Юрия Хмельницкого. Объявив Юрию признательность, Государь прислал Наказному Гетману подарки и похвальный лист.

До сих пор Поляки вели войну оборонительную, держались городов; с новым годом начали действовать наступательно. Собралась многочисленная Польская армия; над нею принял начальство Князь Радзивил, и пошел на Белоруссию. Не долго там скрывалось его намерение от опытного Золотаренка. В Марте месяце, наш Полководец перешел Днепр, соединился, с войсками Великороссийского Князя Хованского, и двинулся к Березине; над нею стояла Польская армия; он атаковал ее с двух сторон. Долго длилось сражение; Поляки дрались упорно: Радзивил безпрестанно изменял позиции, подкреплял свои линии, всегда держался зарослей, всегда примыкал к оврагам над рекой; наша артиллерия действовала на него слабо. Золотаренко уговорил Князя Хованского наступить пехотою на самый центр неприятельский. Он ударил в него холодным оружием, опрокинул и погнал. Неприятели побежали к мостам, устроенным на Березине; мосты были узки; Поляки, козаки и Русские столпились, и в этой тесноте поражение бегущих было жесточайшее: одни других сбрасывали в воду; мосты были завалены мертвецами. Едва наконец неприятели могли пробиться на другой берег Березины; тогда они сожгли мосты, и в безпорядке ушли в Польшу, оставя орудия, снаряды и весь стан с запасами Золотаренку и Хованскому.

Зная себе цену, имея благородную гордость, гений Малороссии, отдав Русскому Царю Украйну и народ Малороссийский, не мог не считать себя первым Вельможею Царства и благодетелем общего отечества. Как глава целого народа, как военачальник ста тысяч войска победоносного, и доныне одному ему покорявшегося, он не мог быть под начальством ни у какого Боярина, и не намерен был повиноваться ни кому, кроме Царя. А между тем его присутствие в этой войне обеих Россий с Польшею дало бы повод Боярам завидовать; они бы спорили о начале и, быть может, даже потребовали бы повиновения, чего не мог Гетман допустить, ни но славе, ни по своему достоинству. Могло случиться еще хуже: с его присутствием в войне, могли бы явиться две главы; и потому, решась участвовать в этой войне не иначе, как чрез своих Наказных и Полковников, в Ноябре он выехал из Бердичева в Чигирин. Бутурлин желал, чтобы он пошел к Луцку, и соединился там с Князем Трубецким. Тогда Хмельницкий показал свою находчивость и дальновидность; он не разсудил за благо повиноваться Бутурлину, но выслал к Луцку пять полков и писал к Боярину Шереметеву: «Мы для того съехали до Чигирина, что много козаков хотело удалиться на Запорожье, которых мы задержали, и велели смертию казнить, если бы они без воли нашей на сие отважились «. Так удержано было достоинство Гетмана Малороссийского? не забыто приличие в ответах, и доказаны к Государю преданность и повиновение.

Разбив Польскую армию на Березине, войска обеих Россий разделились на два корпуса, прошли остальную часть Белоруссии и вступили в Литву: середины ее держался Золотаренко; Князь Хованский шел границею Лифляндии и Курляндии. Войск Польских они не находили в поле: неприятели держались в городах и укреплениях. Выгоняя гарнизоны, уничтожая засады, разбивая врагов в их убежищах, наши полководцы завоевали большую часть Литвы и всю Белоруссию: они взяли до двух сот городов, местечек укрепленных и замков. Витебск, Полоцк, Минск, Вязьма, Дорогобуж, Белый, Рославль, Мстислав, Могилев, Чечерск, Шклов и Пропейск дали им контрибуцию; но грабежи были запрещаемы; все жители остались в жилищах. Дело шло не о том, чтоб опустошить страну, но чтоб прибавить Государю городов и подданных.

Вскоре сошлись оба полководца, и стали под Вильно. Немедленно был учинен всеобщий приступ. Все Польские войска у валов у бастионов были опрокинуты; они скрылись внутрь города, начали пальбу из строений, бросали на осаждающих тяжести, обливали их кипячею водою; наши гибли и не видели конца смертной битве в тесных улицах. И так город был зажжен со всех сторон, началось ужасное разрушение домов и истребление народа. Граждане оставили пылающие стены своего города; спасшиеся от избиения принуждены. были скрыться в соседние села, а Вильно претерпел удар, которого и самые осаждающие не располагали ему нанести.

Государь получил донесение от Золотаренка и Хованского о покорении всей Белоруссии, и принял титул: всея Великие, Малые и Белые России Самодержца.

Так в первый год присоединения своего к Царству, Малороссия показала Европе, что значит Россия, собранная воедино; а Царю явила свою верноподданническую преданность и неустрашимость на поле битв.

Государь возвратился в столицу. Колокольные звоны, пушечная пальба, благодарственные молебствия раздавались по всей Москве, грамоты летали из края в край России; теже колокольные звоны, таже пальба, теже молебствия гремели во всех провинциях. Первые дары и благодарность были присланы к Гетману, за его мудрые распоряжения в войне, за его мужественное воинство; вторыя награды были Золотаренку и Хованскому, за их великие подвиги. Потом созваны были все чины духовные и светские. При них, торжественно, в своей палате Царской, отец Петра Великого возсел на Царский престол и торжественно повторил громозвучный титул «Всея Великие, Малые и Белые России Самодержца».

Оставя гарнизоны в крепостях и при границах, оба полководца пошли на зимовье в средину Белоруссии.

Золотаренко проходил чрез Старый Быхов. Органист Томаш, засев на колокольне какой-то церкви, дал выстрел из ружья, и безбоязненный полководец козаков, любимец счастия и Хмельницкого, упал, пораженный потаенною пулею врага: она была серебряная. Органиста схватили, взяли под допрос; изувер признался, что его подговорили ксензы католические; дали ему пулю из священной чаши, пулю освященную, носящую на себе слова и заклинания, и посулили ему царство небесное, награду мученическую, а детям его воспитание в школе Иезуитской. Действительно, на пуле нашлись Латинские слова.

Золотаренка повезли в Корсунь, на его родину. В тамошней церкви, им же построенной, началось погребение. Но едва приступили к последнему обряду, громовой удар зажег церковь; люди бросились к выходам, духовенство за ними; все столпились у дверей; множество посетителей задохнулись и погибли. Тело Наказного Гетмана, с священством и многочисленным народом, осталось добычею пламени.

Предание, вселенное в память народу Римским духовенством, говорит, что Золотаренко был сопричастен аду, судя по его воинским успехам; что он был «характерик», чародей, владел дияволами, имел на войне силу необычайную, и за услуги, оказанные ему от ада, взят адом с полным торжеством диявольским.
ГЛАВА XХII
Война Польши с Швециею. Союз Хана с речью Посполитою. Разбитие Топиленка Ханом на Самаре. Вступление Хана в Малороссию. Разбитие четырех полковников Ханом. Хмельницкий на Дрыжи-поле. Истребление Поляков. Хмельницкий соединяется с Бутурлиным, берет Львов, Броды и Замостье. Взятие Люблина. Переправа через Вислу Победа при Слонигродек. Появление Хана в Малороссии. Приезд Гетмана к Хану. Переговоры его с Ханом. Вражда их. Помощь Шведам против Поляков. Посольство к Гетману от Цесаря. Ответ Гетмана Цесарю. Движение войск Порты, Орды и Империи. Новые переговоры Держав с Гетманом. Мир России с Польшею. Клеветы Польского Короля Царю на Гетмана. Письмо Гетмана к Царю. Разграничение Польши с Малороссиею. Отправка Бояр из Москвы в Чигирин. Болезнь Гетмана. Подозрение в его болезни на Поляков. Суждение об нем Польских и Малороссийских летописцев. Дума народная. Приезд Бояр в Чигирин. Переговоры Гетмана с Боярами. Съезд в Чигирин чинов Малороссийских. Речь Гетмана к народу. Выбор Гетмана. Еще речь Гетмана. Избрание Юрия Хмельницкого. Пятнадцатое Августа тысяча шесть сот пятьдесят седьмого года.

Между тем Карл X, в свою очередь, не оставлял Польши в покое. Казимир удалился в Силезию. Ислам Гирей не присылал к нему на помощь обещанного войска, Посполитая речь отправила посольство в Крым, но уже Хана не застали в живых. Затруднительные обстоятельства двора Варшавского заставили Польшу прибегнуть к подкупам; сто тысячь злотых были отправлены к новому владетелю Крыма, Магомеду, и с ним возобновлен был союзный договор.

Гетман с армией стоял близ Заславля и Каменца Подольского, и защищал тамошние границы от Польши и от Турции. Польские охотники погибали в покушениях; Бутурлин берег Польшу со стороны Крыма. Действия молодого Хана были скоропостижны и необдуманны. Собрав всю Орду, нечаянно напал он при реке Самаре на корпус козацкий, и разбил его наголову. Наказный, на место Золотаренка, Яков Томило был убит; остальная часть войска пробилась сквозь неприятеля, и соединилась с Бутурлиным около Санжарова; другие под начальством полковника Худорбая, скрылись в луга Днепровские, и стояли до ночи в тамошних тростниках и кустарниках; а ночью, связав пучки из тростника, переправились на них чрез реку, пробрались в Уманщину, и соединились с войсками козацкими.

Известясь о поражении Томилы Татарами, Гетман прислал другие отряды из под Заславля к Днепру, с повелением не перепускать Хана чрез реку. Но Хан уже переправился, соединился с Поляками, пришедшими к нему чрез Молдавию, и напал на корпус козацкий, вступивший в Уманщину.

Там начальствовали Полковники: Кропивянский Джеджелий, Брацлавский Зеленский, Винницкий Богун и Поднестринский Гоголь. До ночи козаки от бивались; ночью спешились, сомкнулись, пробились сквозь толпы Татар и ряды Поляков; обороняясь, добежали до Белой церкви, и там укрепились. Хмельницкий, обезсиленный отделением от себя многих отрядов, узнав о их неудачах, поспешил из под Заславля к Белой церкви, им на подкрепление; но не успел дойти. Между Ставищами и Охматовым, в урочище, названном потом Дрыжиполем, неприятели, обрадованные, что нашли Гетмана с малым войском, напали на него соединенными силами. Надеясь на многолюдство, злобясь на Хмельницкого до изступления, они в своем нападении не заботились о воинских распоряжениях. Гетман спешил войска заблаговременно, построил их в колонну, допустил неприятеля на ближайшую дистанцию, и дал в них ружейный и пушечный залп, столь меткий и столь убийственный, что целые тысячи повалились в густых и толстых рядах неприятельских. Враги образумились, и хотя продолжали нападение, но уже не придвигались столь близко; а Хмельницкий велел собрать мертвецов, и сделал из них обширный и возвышенный вал, из за которого начал безпрестанное поражение Татар и Поляков, коль скоро они к нему приближались и поджидал помощи от Бутурлина или от своих Полковников. Но помощь не являлась; оказался недостаток в фураже и в провианте; Декабрьская стужа сделалась нестерпимою. Хмельницкий решился силою пробиться сквозь неприятеля, и освободиться от осады и от гибельных нападений, которые продолжались два дня, и прекращались только с темнотою; в одной первой стычке в нашем войске убыло до девяти тысячь человек. И так ночью козаки построились в колонну, и тихо подошли с легкою артиллериею к неприятелям: те кучами грелись или спали вокруг пылающих костров; огонь мешал, как обыкновенно, видеть вдаль и в стороны. Козаки, непримеченные, подвигались ближе и ближе, и вдруг всею силою ударили на стан. Гром орудий, крик напавших оглушили врагов; они бросились к оружию, но уже козаки очистили для себя пространный путь, побив Татар и Поляков целыми тысячами; не подкупом Татар, как повествует Рудавский, но удальством и храбростию, они с вождем своим прорвались сквозь войско союзников, и прошли, в порядке и стройно, к Белой церкви. В отмщение Малоррссиянам за неудачу, в ярости за то, что Хмельницкий ускользнул от видимого плена и верной, неистовой какой нибудь, казни, Польские полководцы разрешили Татарам забирать в неволю мирных поселян.

Под Белой церковью войска Гетманские усилились. Хмельницкий выступил искать неприятеля. Они в Смелянском округе, по деревням, как на постое, по хуторам, в домах и в избах обывательских, все врознь укрывались от стужи. Началось жестокое и повсеместное их истребление. Гетман разделил войска свои на многие отряды, придал им резервы и легкую артиллерию, разослал их по сторонам, а сам пошел с главными силами серединою. Толпами бежали Поляки при виде приближающегося Гетмана; наконец сбежались они вместе, стали у Меджибожа, и решились дать битву; но глубокий снег мешал действовать их коннице: Татарские сагайдаки в сильные морозы были вовсе недействительны. Хмельницкий вывел пехоту, спешил конницу, опрокинул, разгромил их ополчения, и в несколько часов вырезал их до тринадцати тысячь. Они кинулись в бегство и разделились надвое: Поляки скрылись в Молдавию, а оттуда в Польшу и Галицию; Татары в Крымскую степь. Там, проходя обширными пустынями, по глубоким снеговым сугробам, подернувшимся твердою корою от оттепели, они изрезали лошадям ноги, и принуждены были побросать их. Множество замерзших людей осталось по дороге; остальные пешком едва дотащились до своих аулов. Гетман не гнался за ними, боясь той же участи.

Весною соединился Хмельницкий с Бутурлиным; они пошли внутрь Польши, чтоб предупредить и отвлечь Поляков от сближения с войсками Турецкими и Татарскими. Целью Гетмана были Львов, Броды и Замостье. По дороге, города были побраны; неприятели не смели показываться в поле, держались замков и крепостей; но первые перестрелки, первые нападения разсеевали их, и все снаряды, все запасы доставались победителям. Всегдашнее великодушие Хмельницкого к горожанам было в памяти у всех обывателей; везде выходили из городов на встречу к Гетману; он их успокоивал; притеснения и даже поиски были строго запрещены, и только то, что принадлежало казне, скарбу и речи Посполитой, было описано и взято на Государя. Львов, Броды и Замостье достались Хмельницкому.

От Замостья козаки пошли к Люблину. Этот город считался главным в провинции; он был тщательно укреплен; там хранились сокровища и богатство Магнатов Польши; там было убежище их самих. Хмельницкий и Бутурлин облегли его. Думая пощадить народ и желая уменьшить кровопролитие, они сделали несколько неудачных попыток. Безуспешность раздражила их; граждане сопротивлялись отчаянно: обнадеженные многочисленностию гарнизона, они привели в ярость осаждающих. Гетман решился взять город силою; начали готовить осадные укрепления; граждане соединенно с гарнизоном обратили все свое внимание на работы Русских; сопротивления и помешательства были ужасны; наконец сами они подали Гетману мысль ко взятию города хитростию: однажды, отдавая приказы, он, как будто по неосторожности, разгласил, что намерен взять Люблин приступом, и велел к тому изготовиться. С наступлением ночи началась пушечная пальба из наших укреплений. Бомбандировка обезпокоила город, ружейные выстрелы раздавались по сторонам, крики осаждающих привлекли внимание осажденных, ложные нападения повторялись на городских валах, гарнизон и граждане собрались в местах, на которые обращены были натиски козаков, в местах, где опасность была очевиднее, и в то время тихо, с мертвым молчанием, сильный отряд нашего войска подошел к стенам городского замка, лесницы были приставлены; по ним тихомолком взбирались козаки; под шум фальшивых атак, они ударили копьями в стражу; ни кого в живых не было оставлено. Замок достался нам. Тогда ввезены были мортиры и тяжелая артиллерия; число войск было увеличено, а на разсвете ядра и бомбы полетели из замка в город. Граждане и гарнизон необъятными толпами налегли на наши батареи, наперлись на стены; но между ними не было устройства: ими руководствовало одно слепое ожесточение. Перекрестный огонь наших орудий, близкое разстояние, к которому допущены были Поляки, меткая и непрерывная пальба из ружей не дали им исполнить намерения. Гетманские войска вышли из замка, натиснули на граждан; все обратились в бегство; погоня поражала их тем более, что они были в безпамятстве. Во время такого поражения присоединились к нам новыя Русския войска; они вломились в городские ворота, начались повсеместное убийство и всеобщий грабеж. Люблин, упорный, ожесточенный, претерпел ужасное разрушение, которого ни Гетман, ни Воевода ему не готовили. Неизчислимые добычи и сокровища достались нашим войскам.

Литовский и Коронный Гетманы намерены были переправиться через Вислу. Хмельницкий узнал о том, находясь в Люблине; он быстро двинулся с Бутурлиным и предупредил Поляков. Их военачальники были приведены в ужасное замешательство; сами они были изумлены, видя, что Гетман уже переправился на сторону Варшавскую; но они успели укрепиться на берегу Висли, и с решимостию ожидали нападения. Осмотрев положение стана Польского, Гетман повел на него атаку; храбро наступили Малороссияне и войско Боярина; не менее храбро и Поляки отстаивали поле сражения. Защита национального блага доводила неприятеля почти до отчаяния. Напрасно Гетман покушался опрокинуть врагов; они бились безбоязненно; успеха не было: не только нельзя было опрокинуть их, но и разстроить первых рядов. Они упорно стояли, промежутки изчезали, ряды везде стыкались; свежие войска замещали места убылые; битва клонилась на обе стороны. Еще победа была неопределенна, когда Хмельницкий провели позади правого крыла своего, примыкавшего я Висле, сильный пехотный отряд, спустился к реке, невидимо прошел камышами и кустарниками, поровнялся с Поляками около полустана Польского, взбежал на гору и ворвался во внутренность его. Выстрел и потом копья в тыл неприятелю, смешали его и разстроили; другая часть войска воспользовалась разстройством и опрокинула весь левый фланг. Началась смертная борьба: выстрелы замолкли; одно холодное оружие было в действии; копья козацкие были потребительны; но скоро увидели отступление неприятелей. Тогда началось преследование; весь Польский стан поднялся и вскоре был разсеян и разогнан во все стороны. Конница наша гналась за врагами до темной ночи: она довершила поражение. Снаряды, запасы и весь стан достался нам.

Тогда наша армия выступила к Польским столицам; к ней подоспел на помощь Князь Григорий Григоревичь Ромодановский. Они встретили и разбили Польскую армию при Слонгродеке; Хмельницкий взял в плен Коронного Гетмана Станислава Потоцкого, продержал два месяца в осаде Львов и взял Гродно. В это время явился гонец из Чигирина с известием, что Хан выступил на помощь Полякам, и уже переправляется чрез Днепр. Гетман, немедленно оставя все предприятия, перешел обратно чрез Вислу, и пошел к Чигирину; Бутурлина же уговорил расположиться у Каменца Подольского. В Уманщине, Гетман узнал, что Хан стоит над рекою Озерною; отправил к нему Полкового Асаула Тугая и трех пленных Польских офицеров, и писал к Хану, что не подал ни ему, ни его народу ни каких причин к вражде и к войне; что всегда питал соседскую дружбу к Татарам и предкам Ханским; всегда делал им пособия, одолжения; и ныне просит его уведомить, как нам считать ополчение и нашествие Татар на земли Малороссийские? «Ежели это значит непосредственную войну от самого Хана и его Крыма народу Русскому, так я на сие отвечаю и вдруг наступлю на силы Татарские; если же войска его назначены с постыдного найма на укомплектование или в пособие армий Польских, то даю знать, что Польских войск уже на свете нет, и последние из них разбиты за Вислою, вблизи самой столицы; в чем могут заверить Хана очевидцы и участники битвы — посылаемые Польские офицеры».
18 Сентября 1655.
Хан отвечал, что ни он, ни его Татары не имеют вражды к народу Русскому; но ему хотелось бы переговорить с Гетманом о делах, очень важных, а потому просит его в Татарский стан для объяснения Гетман вытребовал от Хана двенадцать аманатов, и коль скоро они прибыли к нашему войску, выехал со свитою. Переговоры начались. После первых приветствий, Хан с жаром упрекал Гетмана за присоединение к России, за отдачу Царю себя и народа в покровительство, доказывал, что такой союз навлечет на козаков вечную вражду всех соседних держав. «Малороссия», говорил он, «по своему естественному положению, есть площадь, удобная для действий военных: ее равнина — сборное место для борьбы, для побоищ; ныне у всех народов неизбежны и безконечны войны с Москвою, и Украйна всегда будет разоряема «. — Не предчувствовал Хан, что чрез сто пятьдесят семь лет после его разговоров с Гетманом, все народы, которые могли на этой площади бороться с Россиею, будут ею же поглощены? По крайней мере знал он, что Малороссия была для Крыма оплотом против Москвы, и что Царское войско на походе в Крым должно было проходить Украинские степи. А ныне, по воле Гетмана, Москва стала соседкою хищным Ханским подданным, и без сомнения будет стараться обуздать их набеги и грабительства, «не смотря на то, что Москва недавно вышла из владения Татарского, продолжал Магомед, что «она и теперь их данница, не смотря на безграмотность всех[4] ее чинов и народа, на расколы, на разноверства, не смотря на привязчивость к мелочам, на грубость и невежество, вы им предаетесь. Вспомните войны их с Шведами и Поляками; за что произошли они? За то, что найдена была какая-то нескладица в обоюдных переписках. — За что они безпрестанно дерутся и свирепствуют между собою? За какое-то различие в книгах и крестах. А их жадность к властолюбию, к притязаниям? Не похитили ли они даже и герб Греческой Империи, который никогда им не принадлежал? Наконец и Русский Князь Владимир был Князь Русский, не Московский, жил всегда в Киеве, а в Москве не бывал «.[5] Здесь Хан указывал на времена междуцарственные, на самозванцев, этот дар Сигизмунда, на борьбу домашнюю, на смерть Димитрия, и на выдачу Щуйского."Вы будете пресмыкаться между Москалями, как овцы между волками», заключил Магомед.

Гетман почел это ругательством и начал с гневом изчислять измены, предательства и вероломства Ханов — предшественников; изчислил деньги и богатства, поистинне Царские, которыми сам он подкупал Ислама, и за которые было так безстыдно ему отплачено; напомнил о пособиях, полученных в разные времена от козаков Крымцами, о битвах и гибели наших воинов, за что нас Ханы награждали одними Татарскими «нектаром и амврозиею «, то есть кумысом и бардаком. Перечел все набеги Крымцев на Украйну, все обманы, все насилия, и наконец сотни тысяч в Крыму обоего пола Малороссиян пленников. «О Поляках же» прибавил Хмельницкий «и говорить не чего; у них сколько Панов, столько и с Королей»! Народ Русский не тем несчастлив, что избрал покровителем Царя единоплеменного и единоверного; он, тем несчастлив, что у него такие соседи, каковы Хан и Король. Они то его угнетали и оскорбляли без всяких причин. «А ныне, когда у вас уже нет козаков, ныне, как аспиды над головою человеческою, вы терзаетесь о потере Малороссии. Наш народ был всегда самостоятельным, всегда под правлением Князей, потомков Св. Владимира, которые повелевали и Москвою; ныне мы предались вашим прежним Царям. Видно, судьба Божия, устрояющая дела человеческие всегда к лучшему «- так заключил Гетман, — «избрала соединение нас с народом единоплеменным и единомышленным, по «доброй и обоюдной воле и согласию непринужденному, которых я разрушить почитаю за грех смертельный, и с тем хочу жить и умереть «. Напрасно Хан уговаривал Хмельницкого отложиться от царства. Ни подарки, ни обещания не подействовали. Тогда он прибегнул к угрозам и сослался на силу Татар и на Батыя. — «Что, ты меня думаешь, Хан, напугать как хлопца малоумного?» отвечал Гетман насмешливо. «Царство Сибирское, Казанское и Астраханское уже вам не помогут: они принадлежат нам»! — Когда же напомнил о изменах и побегах Орды под Берестечком и под Жванцем, Могамед бросил на землю подарки, Хмельницким привезенные; и открыто злобясь и враждуя, они разстались.

Возвратясь в Чигирин, Гетман писал к Царю, благодарил за освобождение края от Египетского ига Польского», уговаривал отобрать от Поляков всегдашнее достояние России-Волынию, Покутье и Полесье, и письмо заключил просьбою и чтоб при целости вольностей малая Россия в непременной Монаршей милости всегда пребывала».

И устарев, и ослабев, Гетман не ходил уже сам на войну; ученики его, наши Полковники, в случае надобности, воевали за него; а он занимался делами политическими. В Чигирин приехал Шведский посланник. Король просил у Гетмана помощи против Польши и Германских владетельных Князей, которые воевали с Швециею за Лифляндию, и за притязания Голстинские и Поморянские. В этой просьбе он упирался на все прежние трактаты с народом и Гетманами Малороссийскими, на предстательства Швеции за козаков пред Королями Польскими, и на диверсии, которыми во время войн козацких с речью Посполитою, войска Шведские развлекали силы Польские. Выполняя условия предшественников, Гетман немедленно отправил семь полков регистровых, и три охочекомонных, в числе десяти тысячь козаков, под начальством Киевского полковника Антона Адамовича, которого объявил на время похода Наказным Гетманом.

А к Царю Алексею Михайловичу отписано было, что высылка войск необходима по договорным статьям прежних Гетманов со Шведами, и полезна потому, что послужит во вред общему неприятелю.

Король Шведский с Наказным Гетманом овладели Краковым; три дня продолжалось сражение под Варшавою. Сокровища Королевские и Магнатские, найденные в обоих городах, были по словам летописей, безчисленны, и вознаградили достаточно и Шведов и Козаков за их поход и за военные издержки. Разстройство и совершенное изнеможение Польши было последствием взятия столиц; они грозили Королевству совершенным разрушением, и эта участь была бы неизбежною, если б соседи, боявшиеся усиления России и Швеции, не противостали против них. Датский Король объявил войну Королю Шведскому и вступил в его пределы неожиданно. И так Карл X, оставя завоевания в Польше, обратился к обороне отечества.

Видя борьбу гибельную, борьбу нескончаемую, Король Польский показал Хмельницкому готовность к примирению, искал союза с ним. «Могу все обещать, отвечал Гетман, если речь Посполитая Польская, через полномочных своих коммиссаров, торжественно признает Козаков навсегда вольными, как, назад тому десять лет, Гишпанский Король признал вольными Голландцев.»

Тогда Римский Император, с Польским Примасом Урбаном, гордо приказал Хмельницкому прекратить союз с Швециею, как с противницею религии Грекороссийской и Римскокатолической, как с землею, где господствует жесточайшее Лютеранство. Цезарь требовал от Гетмана непременного соединения с Польшею на одинаковых с нею правах и преимуществах, или, по крайней мере, чтоб Малороссия не вмешивалась ни в какие войны с Поляками, а держалась бы неутралитета. В противном случае грозил он подвигнуть на нас все силы Европейских католиков, и искоренить народ, вредный всему Римскому вероисповеданию, народ опаснейший и Турков и Сарацинов.

Хмельницкий отвечал Императору, что помощь оказанная Карлу X, есть священная для него обязанность; что подать ее он был обязан по долгу, чтимому всеми народами-в силу трактатов и договоров всех прежних Гетманов со Шведами; что война эта не касается вероисповедания; что союзные условия Шведов с Малороссиею были заключены тогда, когда Польское Правительство неистово терзало наш народ мучительствами неслыханными, против которых господа Римские Католики не только не подали ни какой нам помощи, не только не противоречили, но еще подстрекали гнать и обращать Козаков в Унию, выдуманную в Риме, и люто вводимую на Руси. У Магометане никогда так не угнетали, говорит Гетман, Христиан; инквизиция Римская ничтожна в сравнении с яростью тогдашних Поляков. А Русский народ всегда был дружелюбен с Императорами, и был уничижен только злобным коварством Поляков, с которыми соединился добровольно и дружелюбно, а разстался с враждою неугасимою и местью безпримерною. Наконец Гетман заключил следующими выражениями: «Раны зла сего неисцелимы, и уврачевать их не в состоянии сила человеческая.»

За перепискою с Императором последовала действительная опасность для Малороссии. Войска Германские собирались к границам Галиции. Турки показались на границах Молдавии и в Бессарабии: Крым зашевелился. Гетман известил Государя о переписках по движении соседственных Держав; а между тем прикрыл свои границы многими отрядами, и учредил для главных войск два стана: один над Тимликом, под начальством сына своего Юрия и нескольких старых опытных чиновников; другой у Заславля, под начальством Наказного Гетмана Дорошенка. И наши войска и неприятельские были в безпрерывном движении; оба ополчения оказывали готовность к войне, но до враждебных действий не доходили.

Вскоре посланники Турецкий и Римский опять прибыли в Чигирин; тот и другой объявили Гетману, что безпрестанные победы его довели Польшу до изнурения; это Королевство верно войдет в состав России; и что стыдно будет державам соседственным допустить, «чтоб из ничего составилось такое исполинское Государство, которое со временем может разрушить все остальные Европейские Монархии.» А потому Император и Султан решительно положили удерживать между державами равновесие, и требуют, чтоб Гетман немедленно отстал от союза с Швециею и от соединения с Царем; и на древних правах и вольностях, на конституции, составленной ими самими, соединился бы с Польшею по прежнему; они же берутся заботиться о ненарушимости прав и конституции, и будут защищать их; в противном случае, нас принудят к тому силою оружия, и у них война с Гетманом будет неминуема.

Хмельницкий доказывал послам, что война с Поляками, потери речи посполитой, есть на них кара Божия, оправдавшая слова нашего Священного Писания: «В юже меру мерите, возмерится и вам «Распутство, варварство, зверство Поляков с Малороссиянами превосходят воображение, и известны каждому. Долготерпение Козаков окончилось; их жалобы и стенания были поруганы. Все в жизни нынешней было у них отнято, Поляки коснулись наконец и жизни их будущей. Грозя народу анафемою и чистилищьми, они муками обращали его в Униатство; не помогали миротворства, клятвы были нарушены; подлог, вероломство и предательство, гнусные намерения, хищничества и смертоубийства речи Посполитой, ксензов и сейма навсегда отвратили от них Малороссиян. Победы наши происходят от желания защитить права, собственность и жизнь; на эти войны Гетман подвигнут законом естественным. Какая же справедливость, какая политика Султана и Императора, когда они обвиняют оборону, а злодейство оправдывают? Впрочем они свободны защищать и подкреплять Поляков, а приневоливать Русских к подчиненности Магнатам, есть странность, несовместная ни с политическими, ни с нравственными законами: она противоречит и здравому смыслу и естеству; и если они за это начнут вести войну, то не избегнут мести Божией. «Я о себе самом сужу,» заключил Хмельницкий, «что лучше впасть в волю Божию, нежели в руки Магнатов, и по этому правилу располагаю моим поведением, без всякого намерения разорить или поработить.»

Так отделался Хмельницкий от требований, столь для него неприятных; но они произвели на него сильное впечатление. Он желал спокойствия. Столько трудов, столько крови употребил, чтоб достигнут цели, а ныне отечество угрожаемо совершенною гибелью, и что будет с Малороссиею, если столь сильные державы возстанут на нее. Принять их предложения, почитал он гнусным вероломством и сознанием, в подлой трусости; не принять их, полагал крайнею опасностию. «Снедаем будучи горестию» говорит летопись и безпрерывною печалю, разтравившею прежние его припадки, от чрезмерных воинских трудов и всегдашних суетств и бдений зародившись, а не меньше удручавшей его старости, впал он в тяжкую болезнь, и по долгом в ней страдании, стал наконец к жизни не надежен.»

Видя неудачу в переговорах с Гетманом, Император воспользовался несогласиями между Швециею и Россиею, и примирил Царя с Польшею. Государь подосадовал на Гетмана за помощь Карлу X, без его повеления поданную, и, чтоб нанесть неудовольствие Хмельницкому, приказал ему выступить на помощь Полякам. Хмельницкий повиновался: послал Юрия с вспомогательным войском; но тайно велел ему и Старшинам не спешить походом. Козаки были в бездействии; войска Карла X и Ракочи были принуждены однакож оставить Польшу.

Тогда Казимир, мстя Гетману, донес Царю через посланника своего Банковского, что Хмельницкий условился с Баном Трансильванским пригласить Шведов напасть и на Россию. В Чигирин приехал Стольник Кикин для изследования доноса.

Гетман действительно поступал как владетель независимый: он не уведомил Государя о переговорах с Султаном и с Императором, переписывался с Карлом X, не ожидая Царского разрешения; помог войсками Шведам; наконец, боясь, чтоб Царь не возвратил Украйны Полякам, заключил в Чигирине оборонительный договор с полномочными Ракочи, Хана Крымского и Господарей Молдавского и Валахского; но его оправдала привычка поступать независимо; а непоколебимая верность Царю давала ему по воле того же Царя полное право; распоряжаться у себя свободно»
1659.
Чрез Кикина Гетман уведомлял Государя, что Беневский предлагал ему вступить к Королю в подданство, но он отказал; что Архиепископ Петр Парцевик обещал по воле Римского Императора, распространить права и вольности козацкия, если Малороссия соединится с речью Посполитою; наконец, что по словам Беневского, статьи, постановленные в Вильно между Польшею и Россиею, никогда не будут исполнены, как вынужденные небходимостью.

Вскоре прибыли по требованию Гетмана Польские Коммиссары и указали границы между Польшею и Украйною, от устья Днепра до вершин Днестра, от Днестра до вершины Горыня, и по ее течению до Припети; чрез Припеть до Быхова, и через Днепр по над Сожьем, до Смоленского уезда, под Рославль, а оттуда к Черному морю, на Очаков, до Днепровского лимана, чтоб был свободный путь в море для купцов Малороссийских.
1657.
Коммисары, между прочим, предложили Хмельницкому передаться к Польше; но он отвечал: «Не посрамлю себя на старости клятвопреступлением, но отступлю от зависимости, обещанной Царю.»

Не смотря на этот ответ, Государь, узнав о договоре с Ханом, Господарями и Баном Трансильванским, был разгневан на Гетмана, и немедленно явились в Чигирин Окольничий и Наместник Муромский Федор Васильевич Бутурлин, и Думный Дьяк Михайлов. Они застали нашего гения готовым оставить навеки Малороссию; они, увидели его на пути в наш общий, рано или поздно, приют, и услышали рыданья всей Украйны.

Хмельницкий изтаявал от смертельной болезни; старость, труды, бедствия, скорби изнурили его. Подозревают, что он был отравлен, по желанию Варшавского кабинета. Летописи говорят, что один из знатных Поляков приехал в Чигирин, притворно показал любовь к его дочери, сватался на ней, и в кубок, из которого оба пили за ее здоровье, вкинул медленного яду.

Мы увидим далее, что, в Варшаве, Потоцкий, Чарнецкий, Любомирский и Сапега постановили отправить смелых людей в Украйну и Москву с тем, чтобы они с помощию отравы перевели тамошних разумных голов. Это подтверждает подозрение наших летописцев.

Их ненависть к великому Хмельницкому была впрочем справедлива. Много он Польше сделал зла, и эта ненависть не прекратилась не только с смертию Гетмана, но и в поздние времена. Его прозвали козацким Тамерланом. Один из прежних писателей, говоря об нем, как о знаменитом Полководце, прибавляет: «а еще более, он был нарушитель прав, страшный враг Поляков и Униатов, которых он считал наравне с Жидами. «Он же клевещет на Гетмана, будто бы тот в 1657 году изменил Царю, удалясь в 1656 году в Замостье, и передался к Королю Польскому. Как будто б история не сберегла для нас подробностей кончины его, как будто мы не знаем, что он умер в Чигирине, погребен в Субботове, что наконец над прахом его Поляки мстили ему, и Чарнецкий разорив Субботово до основания, вырыл тело Гетмана, и сжег его с монастырем и с церковию. «Счастлив» говорит тот же писатель Униат, «что перед его смертию Король и республика даровали ему прощение, и что он умер не как изменник, но смертию покойною; если бы он понес одинакое наказание с Катилиною и Вильгельмом Грумбахом, то и того, по моему мнению, было бы мало. «- Эта ненависть к нему не укротилась даже и в позднейшие времена. Один из Историков Малороссии, которого рукопись лежит передо мною, я которого можно не называть, клевещет на Гетмана почти через два века после его смерти.

Освобожденные от рабства, от зверских казней, от посмеяния и наглостей, Малороссияне иначе отзываются о своем благодетеле. Он был прав и перед Поляками; они-то поступками своими заставили и его и Украйну отделиться от них, как от недостойных ни храбрости, ни верности козацкой.

Летописцы наши пишут о нем:

«Муж, по истине Гетманского имени достойный; дерзко бросался он в бедствия; ни тело его какими либо трудами не изнурялось, ни благоразумие, какими либо противными наветами, не могло быть побеждено. Мраза и зноя терпение, пищи и пития недостаток, он все превозмогал; в ночи сон не одолевал его, и в мирное время он не изнеживал себя отдохновением на мягком ложе, но мало отдыхал на постеле, приличной и простому воину. Одежда его мало чем от других отличалась; конь его мало чем был лучше иных; нередко отдыхал он под плащем козацким, нередко сам был между стражею; первый в битву, последний из битвы исходил. Все Старшины, все войско, весь народ горько плакали о нем, когда в понедельник провожали его, вечным сном опочившего, в Субботово.»

Так и мы, его потомки и соотечественники, грустно приближаемся к последним дням, благодетельной для нас, жизни его.

«Опечалилась, говорит народная дума, седая голова Хмельницкого, что нет ни Сотников, ни Полковников. Час смерти его приближался, а советоваться было не с кем. Немедленно приказал он позвать войскового писаря Виговского, и написаны были листы ко всем Старшинам Малороссии, чтобы, оставя все дела, явились к нему на совет.»

И в то время, когда собирались они в Чигирин, приехали туда же и Бояре Царские, но последняя болезнь приковывала Гетмана к одру. Его сын, с Виговским, Генеральным Асаулом Ковалевским, и двумя стами козаков, встретил Бояр за пять верст от города. В сенях во дворце, они узнали, что Хмельницкий лежит, и встретить их не может. Помолясь образам, от имени Царского Боярин спросил о здоровьи Гетмана, и подал ему Грамоту. Старик поблагодарил за милости Царские, но объявил, что сам говорить о делах Государственных не может, а поручил все переговоры Виговскому, от которого никогда ни чего не скрывал. На настоятельные требования, участвовать лично в объяснениях, он отвечал, что будет и сам разсуждать с Боярами, но не прежде, как когда ему легче станет. Потом через Виговского просил их отобедать; они хотели отказаться, но по вторичной просьбе сели за стол. Жена его Анна, дочь Екатерина, бывшая за Данилом, братом Генерального писаря, Виговский и Ковалевский составляли общество. С помощию козаков, Гетман встал на ноги, велел подать кубок Венгерского вина, выпил за здоровье Государево и объявил всегдашнюю готовность идти на брань за Царя против иноверцев еретиков и самого поганина басурмана Турского Салтана.» Потом опять был положен в постель.

Чрез несколько дней, хотя не вставая с постели, он согласился дать Боярам аудиенцию. Они начали упреками за переговоры с Баном, за соединение с врагом Москвы, Карлом Шведским, и за отторжение от Поляков многих городов в пользу Швеции, вместо того, чтоб стараться о присоединении Польши и Литвы к Царству Московскому.

Собственная правота, попреки Бутурлина, раз изложения речи Бояр, все вместе пробудило потухающую бодрость этой деятельной души. Она привыкла повелевать войсками и народами, привыкла побеждать людей и силою слова и силою оружия. Хмельницкий оказал Москве великие услуги: она получила из рук его Украйну, целостную, от Днестра до Орели, и всю Белоруссию. Ныне он чувствовал себя справедливым, и не уважая ни правоты его, ни последней борьбы этой светлой жизни с неумолимою смертию, не уважая одра болезненного, Боярин, равный многим Боярам, а не ему, упрекает его и отравляет последние минуты его бытия. Так поступать с человеком пред кончиною, может одна только совесть; но тому, кто сам смертен, не почтить умирающего и тревожить его душу при переходе из жизни в вечность — это значило быть неумолимее смерти. И конечно, Государь не этого требовал от Боярина. С гневом отвечал Бутурлину Гетман:

«Более шести лет до вступления в подданство Его Царского Величества, я был дружен с Шведским Королем, и никогда от него не отстану. Шведы люди правдивые: для них священны приязнь и обещание. А Великий Государь, примирясь с Поляками, желал им возвратить нашу отчизну; и для того из Вильны Его Царское Величество послал в помощь Полякам против меня и против Ракочи двадцать тысячь ратных людей. Так ли я поступал против Великого Государя? Не быв еще подданным его, я служил ему, я хотел ему добра, я Крымского Хана к тому подговаривал и не допускал воевать украйные городы Московые. И ныне готов идти на войну за, Государя против бусурманов, хотя бы в моей нынешней болезни постигла меня на дороге и смерть, но для того я и гроб возьму с собою. Я христианства не разорял. За православие не только сам не жалел, но Татар и Хана заставлял проливать кровь свою. Да будет воля Государева! Только чудно мне, Гетману, что вы, Бояре, ничего путного Его Царскому Величеству не присоветуете. Еще не владеет он короною Польскою, а уже открыта новая война с Швециею; не будь я дружен с Шведами, о Волохами, с Молдаванами, с Крымскими Татарами с Трансильваниею, Поляки с ними же разорили бы Украйну до прибытия Московских вспомогательных войск: было ли бы это радостно для Государства Русского?»

Бутурлин уверял Гетмана, что никогда Государь не мыслил возвратить Полякам Малороссию, доказывал, что война с Швециею справедлива, что Король нарушил вечный договор. «Служба твоя, Гетман, известна Его Царскому Величеству, и не будет им забвенна: он, как ныне, так и впредь, станет держать тебя и все войско Запорожское в своей Государской милости, в великой чести.»

Гнев Хмельницкого притихнул. «Дайте мне покой ныне, сказал он Боярам: помыслю обо всем и сообщу вам ответ в другое время; сегодня чувствую себя не в силах: едва могу говорить. А теперь прошу поприятельски отобедать у меня, чем Бог послал» На другой день к ним приехал Виговский от Хмельницкого, осведомился о их здоровьи и просил, чтоб не оскорблялись на Гетмана, если он от болезни и от запальчивости обидел их.

Шестого Августа явились в Чигирин все Старшины войсковые и земские, и знатнейшие Козаки. «Зело болен» говорит одна из наших летописей «Гетман на уготованное место приведенный, в собрании начал так говорить:

«Аще бы я кому, действ наших не ведущему, начал о повести оной беседовать, то бы и словес пространнейших и времени лучшего недоставало. А вам ныне разглагольствовати, лишняя вещь; мнится мне быти, чтоб повесть о сем чинить, что всем вам, как и мне самому, известно есть; ведаете бо довольно, коликими утеснении, гонениями, разорениями, що дневными мучительствами бедствовало наше отечество, а более всего, коликое зло пострадала Церковь православная, которая, своих урядов лишившись, ересию Римскою угнетенная, стонала, дондеже посетил Бог свыше милостию Своею, и подал, яко Израилю и в Египте, руку помощи, дабы ей к первому своему благочинию возвратитися; знаете такожде, яко много трудов, неудобствий безчисленных, и смертей ради освобождения Церквей, и самих себя, от ига Лядского подняли: вся сия вашим мужеством, моим же, Богу споспешествующую, предводительством, устроена суть, а ныне, понеже тако Творцу моему изволися, что изнемогающим конечно силам моими близ смерти есмь, того ради, не могучи уже толикого в правлении труда носити, вам, Господне и други, за искреннее мне в войнах послушание и за верность непоколебимую да и за самый Уряд Гетманский благодарствую.»

Гетман произнес последние слова и заплакал, все собрание рыдало; он продолжал: «Бог же весть, чие несчастие, что не дал мне Бог войны, как подобало, окончити и вольность вашу на веки утвердити. Сын же мой Юрус молодых лет; не может так великого бремени двигати, и как подразумеваю, многие его и за Гетмана не похотят имети. Однако желаю ныне видети, кто по моей смерти Гетманом избран будет, и кому Царского Величества знамя, булаву Гетманскую, бунчук, печать и арматы со всеми припасами имею поручать.»

Все молчали. Тогда, говорит Дума народная, сам Гетман предложил Полковников: Киевского Антона Волочая, Миргородского Григория Костыря, Кропивянского Филона Чичая, или Полтавского Мартына Пушкаря. Прозвания сверх фамилий у нас и них обыкновенны: Волочаем в народе назывался Адамович, Чичаем Джеджелий, а Костырем Лесницкий. Летописи говорят единогласно, что он указал на Тетерю Переяславского, на Пушкаря и на Виговского.

Горько рыдали чины и козаки; ответ их был следующий:

«За твои толь знатные войску Запорожскому услуги и кровавые труды, что нас своим разумом и мужеством освободил от ярма Ляхского и прославив народ пред целым светом, устроил вольным, нам подобает по смерти твоей почитать тебя. И потому сын твой Юрий, хотя и молод летами есть, однако мы ему придадим стариков Начальников, в войсковом деле довольно обученных, которые бы советом, своим до времени его наставляли.»

Долго Гетман не соглашался, долго спорили с ним и умоляли его Старшины; наконец Гетман сказал:

«Вручается он в покровительство Божие и в вашу опеку, и анафеме предаю того, кто его отвратит с пути истины, и сотворит притчею во азыцех, и в людех посмеянием; предаю анафеме и самого его, если он пойдет путем строптивым, и удалится от правоты и чести и христианских добродетелей. А завещаю ему на всю жизнь его служить усердно отечеству, блюсти его яко зеницу ока, и пролить за него свою кровь, если она ему будет полезна и спасительна. Более сей жертвы ничего другого не требую, и сие да будет ему всегдашним моим паролем и лозунгом, а вас прошу и заклинаю подкреплять его благими советами и постоянным мужеством, которое всему племени нашему Славянскому искони сродно и наследственно.»

7-го Августа Гетман вручил Юрию клейноды, печать, дела и документы. Новый Гетман прикрыт был шапками и при громе орудий провозглашен в своем сане; музыка гремела по городу; универсалы были разосланы по всей Малороссии. Через несколько дней был созван совет. Гетман избрал Мартина Пушкаря и Виговского к сыну в Советники.

В день Успения Богородицы, на разсвете, войско и народ окружили дворец своего благодетеля. Все было в томительном ожидании; плачь навзрыд раздавался по Чигиринским площадям и улицам: «кто теперь поженет врагов наших и защитит нас от них? Померкло солнце наше! мы остались врагам на расхищение.»

Был уже полдень. Вдруг раздался выстрел из ломовой пушки — Хмельницкий умер. Конец первого тома.

КОНЕЦ ПЕРВОГО ТОМА.


ОГЛАВЛЕНИЕ Первого тома
Период первый
От древнейших времен до Лянцкоронского по 1500 год
Глава I.
Границы. Описание страны. Аборигены. Разделение истории на периоды. Начало Малороссии. Аскольд и Дир. Олег. Киев. Русь. Христианство. Разорение Киева. Междоусобия. Калка. Батый. Гибель Киева и Чернигова. Глухов. Мор. Кн. Симеон Михайлович. Олтава. Торки. Черные Клобуки. Черкасы. Происхождение Малороссийских козаков. Первые Запорожцы. Митрополит Максим, Грек. Митрополия во Владимире. Лев Данилович, короле Русский. Гедимин. Литовцы. Полковник и Воеводы. Битва над Ирпенью. Миндовг. Епископ Генрих. Язык и письмена. Статут. Пакты и Привилегии. Георгий Андреевич. Малороссия. Война с Прусаками п Ливонцами. Синие воды. Война с Поляками. Присоединение Литвы и Малороссии к Полеше. Пакта Конвента. Права трех союзных народов. Витовт. Владимир Олегердович. Убийство Скиригайлы. Тохтамыш. Битва над Ворсклою. Гетеман Венцеслав. Динабургская битва. Битва Таненбергская. Привилегии Малороссиян. Эдигей. Новая привилегия. Война с Портою. Исанн и Андрей Голешанские Олелеко Владимирович. Битва под Варною. Симеон Олелекович. Гастолед. Разделение Малороссии на воеводства. Крымцы в Киеве. Отпадение к России Чернигова, Новагорода Северского и других городов. Заключение.
Период вторый
От Лянцкоронского до Унии, 1500–1592.
Глава II.
Предслав Лянцкоронский, Дмиртий Вишневецкий и Евстафий Рожинский.
Лянцкоронский. Дашкович. Битва на Мятькове поле. План Острожского. Кошевой. Запорожье. Битва под Вишневцом. Дмитрий Вишневецкий. Малороссияне в Белграде. Набег Крымцев. Дашкович с Татарами идет на Россию. Рязаеь. План Дашковича. Возвращение. Битва под Киевом. Битиа под Черкасами и Каневым. Рожинский. Устройство войска Малороссийского. Гибель Татар. Кодима. Смерть Рожинского.
Глава III.
Венцеслав Хмельницкий, Кн. Михайло Вишневецкий и Григорий Свирговский.
Набег Орды. Битва под Заславлем. Осада Стародуба. Немирович. Осада Чернигова Новая осада и разорение Стародуба. Сожжение Копыса, Орши, Дубровны и Почепа. Последние подвиги Дашковича. Бегство Немировича. Князь Дмитрий Вишневецкий у Царя. Подвиги его. Возвращение на родину. Страшная смерть его в Цареграде. Две привилегии Малоросииянам. Кн. Михаил Вишневецкий под Астраханью. Бегство Турок и Титар. Запорожцы па Дону. Черкаск. Свирговский. Война с Турциею. Прием Гетмана Господарем Молдавским. Слава Гетмана и козаков его. Многочисленные победы. Измена. Заключение
Глава IV.
Федор Богдан. Павел Подкова. Яков Шах и Демьян Скалозуб.
Федор Богдан. Нечай. Поход в Черное море. Взятис Кафы. Мир с Крымцами. Поход на Кавказ. Сожжение Синопа и Трапезонта. Взятие Килии. Счастие Малороссии при Короле Батори. Привилегия. Новый регламент. Число полков. Сожжение Стародуба. Подкова. Сила его телесная. Букарест. Предательство Бояр Валахских. Смерть Гетмана. Шах. Месть на Валахию. Осужден и заточен. Постригается в монахи. Скалозуб. Богуславец. Перебинос. Война с Крымцами. Сигизмунд III. Угнетения Малороссиянам. Уничтожение прав. Заключение.
Период третий
От начала унии до Богдана Хмельницкого, 1592 — 1646
Глава V.
Федор Косинский.
Обвинение историками Косинского. Уния. Причины отпадения от Церкви некоторых Еписковов. Михаил Рогаза. Собор Киевский. Прошение к Папе. Медаль. Балабан. Сейм в Бресте. Насилие Духовенству. Представления от Гетмана. Вероломство Поляков. Смерть Косинского Битва под Пяткою. Поход под Белград. Угнетение целому народу. Послание к народу от отступников. Заключение.
Глава VI.
Павел Наливайко.
Избрание Гетмана. Грамота к Сигизмунду. Коварство Сигизмундово. Гетманский Универсал. Война с Поляками. Битва под Чигирином. Очищение Малороссии от Униатов. Сожжение Слуцка и Могилева. Мир при Лубнах на Солонице. Депутация к Королю. Гетман едет в Варшаву. Вероломство Поляков. Казнь Гетмана и Депутатов. Приговор целому народу. Ужасные бедствия Малороссиян. Заключение.
Глава VIІ.
Петр Конашевич-Сагайдачный.
Новый титул Гетманский. Русские Самозванцы. Истребление Новгорода-Северска. Гибель Прилук. Козаки в России. Отважность Запорожца в Туле. Постановление Сейма против Козав. Сагайдачный в Крыму. Кушка и Бородавка. Закон об искоренении Козаков. Война с Турциею. Битва над Днестром. Битва при Галаце. Кошевой Дурдыло. Пабег Крымцев. Битва на Самаре;. Сагайдачный под Москвою. Разбитие Татар у Перекопа. Атаман Одыпец Послом к Царю. Битва у Хотина. Вероломство Поляков. Ропот между Козаками. Сагайдачный устроивает церкви и монастыри. Постригается. Кончина его. Малороссийские города. Кн. Острожский. Заключение.
Глава VIІІ.
МЕЖДО — ГЕТМАНСТВО.
Не всеми козаками признанные гетманы: Олифер Стеблевец, Богдан Конга, Жара Максим Григорьевич, Михаил Дорошенко и Грицько Черный.
Новые гонения. Убийство Кунцевича и Грековича. Индукта Эвекта. Пасочный сбор. Стеблевец. Конга. Жара. Максим. Экспедиция козаков к Константинополю. Заступление за Малороссиян Владислава и Густава Адольфа. Посольство от Иова Борецкого к Царю. Михаил Дорошенко. Поход в Крым. Положение крестьян. Заключение.
Глава ІХ.
Тарас Трясило. Семен Перевязка и Павлюга.
30,000 у Переясловля. Тарасова ночь. Очищение Малороссии от Поляков. Бедствие Жидов. Осада Переясловля Конецпольским. Арандаренко. Жицкиии. Сирко. Козаки в Константинопольском проливе. Предложение от Шведов соединиться с Малороссиею. Гаврилович. Перевязка. Измена. Гетмана судят Козаки. Павлюга. Покореиие и разорение Койдака. Казнь Сулимы. Владислав IV на престоле. Постановления в пользу Малороссиян. Новые угнетения. Битва вод Кумейками. Боплан. Вероломство Потоцкого. Боровица. Казнь Павлюги и Старшин. Постановление Сейма против всего народа. Малороссия наводнена Поляками. Состояние городов и страны. Заключение.
Глава Х.
Стефан Остряница, Савалтович. Карп Полтора-Кожуха и Максим Гулак.
Избрание Остряницы. Грабежи Потоцкого. Козаки собираются у Переясловля. Битва под Старицею. Осада Полонного. Духовенство умоляет Гетмана прекратить войну. Обоюдная присяга. Мир. Поездка Гетмана в Канев. Окружен и схвачен Поляками. Отвезен в Варшаву. Казнь. Жиды и жидовки в церковных ризах. Савалговит. Полтора-Кожуха. Битва на Мерле. Гроб Гетмана. Гулак. Битва под Тясьминем. Подвиги Гулака. Состояние Малороссии. Заключение.
Период четвертый
От поголовного восстания по смерть Хмельницкого 1646 — 1657
Глава ХІ.
Барабаш.
ПредкиХлельницкого. Отец и мать его. Суботов. Воспитание Хмиильницкого. Смерть отца его. Дума народная. Он в плену. Выкуплен Королем. В Королевской Гвардии. Посещение Койдака. Ответ Чаплинскому. Арестован. Обрезанный ус у Поляка. Женитьба Хмельницкого. Дети. Зацвилиховский. Петр Жицкий. Барабаш. Чаплинский подкупает оруженосца Хмельницкого Отнимает Суботов. Процесс Хмельницкого. Пристрастный суд. Обиды, терпимые от Чаплинского. Похищенная любовница. Насмешка Сенаторов. Разговор с Королем. Хмельницкий Генеральным писарем. Барабаш и Линчаевцы. Новые угнетения Малороссии. Суд над Барабашем. Представление к Королю. Неповиновение Магнатов. Ответ Короля Барабашу. Полежай. Картель Хмельницкого Чаплинскому. Хмельницкий в темнице. Ходатайства Чаплинской. Освобожден. Овладел важными бумагами. Дума Народная. Приехал в Сечу. Прикрыт шапками. Взятие Койдака. Благословение Митрополита. Окружные листы и воззвания. Койдаки. Сборное место. Барабаш действительный Гетман. Переписка Хмельницкого с Ханом Крымским. Возстание всей Малороссии. Битва с Стефаном Потоцким у Койдака. Флотилия Барабашева. Речь к Барабашевцам. Барабаш отдан Днепровским глубинам. Пропил жизнь и смерть проспал.
Глава ХІІ.
Богдан Хмельницкий.
Провозглашен Гетманом. Устроение полков. Переговоры с Ислам-Гереем. Голова Гетмана оценена. Ответ Ислама. Очищение Малороссии от Поляков. Количество войска Гетманского. Битва при Желтой воде. Битва под Каменцом. Лагерь под Белою церковью. Гетманский универсал.
Глава ХІІІ.
Бой под Каменцем. Подвиги Родака и Худорбая. Битва Корсунская. Взятие Бара. Вронский. Взятие Новгорода-Северского. Харкевич. Мирные предложения. Битва под Пилявцами. Представление от Хмельницкого к чинам республики. Смерть Владислава. Письмо Киселя. Печаль Гетьмана по Короле. Письмо к Царю. Контрибуцыя с Брод. Просьба от Липулы. Осада Львова. Осада Замостья. Очищение страны от Поляков. Приход Тимовея с Тугай-Беем. Коварство Хана Костати. Письмо от Силистрийского Паши. Хмельницкий отделывается от Тугай Бея. Поход Тимофея в Молдавию. Дорошенко. Станай. Артазий. Носач. Гетман в Киеве. Отец и избавитель отечества. Речь Гетмана. Посольство в Москву. Гуляницкий. Ответ царя. Бутурлин. Запорожцы на Сейму в Варшаве.
Глава ХІV.
Гетман в Переяславле. Бракосочетание. Послы от соседних дворов. Польские Коммиссары Встреча им. Обед у Гетмана. Булава и знамя Королевские. Церемония. Речь. Воеводы Воззвание одного Полковника. Первая аудиенция. Ответ Хмельницкого. Кармелиг Лентовский. Полковник Весняк. Обед у Воеводы. Вторая аудиенция. Скорый отпуск. «Заутра справа и росправа». Третья аудиенция. Слезы Коммиссаров. Увещания Хмельницкому. «Шкода говорыты». Сильная речь Гетьмана. Дополнение к речи от Полковников. Вторая речь Гетмана. Восторг его при воспоминании о войне. Испуг Комиссаров. Просьба об уменьшении регистровых. Ответ. Разговоры о Киеве. Четвертая аудиенция. Десять Гетманских статей. Приказ коммиссарам ехать с объявлением о войне. Уступчивость Чарнота. Последняя аудиенция. Слова Гетмана к Потоцкому. Русские Послы. Ответ Хмельницкого. Слухи о войне. Посполитое рушенье на Козаков.
Глава ХV.
Число войска Польского. Сборные места. Корпуса козацкие. Небольшая неудача Козаков. Книга Пастория. Збораж. Битва под Зборажем. Обложеиие Збоража. Соломенная армия. Лжи Пастория. Семдесят пять вылазок. Подвиги Небабы, Богуна. Король под Зборовым. Распоряжения Гетмана. Речь его. Битва Зборовская. Лжи Польских историков. Бегство Поляков. Голод в Збораже. Сдача Збоража. Мир. Условия. Приезд. Тимофея. Признание в любви. Прием Гетьмана в Киев. Гетман в Чигирине.
Глава ХVI.
Приезд Послов от трех держав. Дары от Царя, Короля и Султана. Торговый договор с Турками. Предложение о наследственном гетманстве. Сейм в Чигирине. Посуждение о покровительстве. Речь Гетмана. Речь Протопопа Гурского. Ропот, народный. Сейм распущен.
Глава ХVII.
Варшавский Сейм. Пасквили. Неприятности Митрополиту. Обиды Киселю от Козаков. Казнь Гладкого. Рыбинский полк. Число полков и козаков. Движение войск Королевских. Жестокости Потоцкого с Малороссиянами. Увеличение войска Козацкого. Полк Изюмский Нобилитация. Нападение поляков на Нечая. Битва под Винницею. Посольетво к Хану. Посольство от Султана. Хитрости речи Посполитой. Посольство Гетмана в Москву. Новый Сейм Варшавский. Послы Хмельницкого в Варшаву. Собор в Москве и толкование о Козаках. Победы Хмельницкого. Битва вод Вознесенским монастырем. Битва у Житомира. ЗемлиБулавинские. Полки Сумский, Ахтырский и Харьковский. Посполитое рушенье. Хан приходит на помощь Гетману. Битва Берестечская. Измена Хана. Бегство Козаков. Переговоры с Потоцким. Добыча Поляков, Гибель последних остатков нашего войска.
Глава ХVIII.
Хмельницкий в Малороссии. Успокоение народа. Отдельные победы Поляков. Разорение Киева Радзивилом. Взятие Трилесов. У Хмельницкого новое войско. Битва под Хвастовым. Битва под Масловым прудищем и под Белою церковью. Осада Каменца Подольского. Белоцорковский мир. Новые угнетения Малороссиянам. Переговоры с Царем. Новая война с Поляками. Битва с Чернецким. Смерть Киселя. Царь вступается за Малороссию. Послы Царские в Польшу. Ответ Поляков Царю. Собор в Грановитой палате. Царские посланцы к Гетману. Поход в Молдавию. Битва Жванецкая. Измена и набег Хана. Мир с Поляками. Послы Султанские и Ханские.
Глава ХIX.
Жестокости Липулы в Молдавии. Разврат его племянника. Липула согнан с Господарства. Сын Гетмана, Тимофеий, возвращает ему Господарство. Влюбляется в Ирину. Паша Силистрийский и Султан сватают его Ирине. Магнаты Польские тоже сватаются за нее. Любовь Ирины к Тимофею. Липула отказывает Тимофею. Красота и ловкость Гетманского сына. Войско козацкое идет сватать дочь Господарскую. Битва с Поляками у Батога. Согласие Липулы на замужество Ирины с Тимофеем. Свадебный поезд жениха. Битва у Сороки. Тимофей обвенчан. Заговор Стефана Бурдуца на Лопулу. Стефан объявлен Господарем. Господарша бежит в Сочаву. Тимофей бьет войско Стефана под Яссами. Липула снова Господарем. Война продолжается в Валахии. Разбитие козаков под Терговистом. Новое войско приходит от Тимофея из Малороссии. Оно разбито изменою Молдаван. Тимофей идет к теще в Сочаву Храбрость его. Сочава обложева войском Стефана и Поляками. Тимофей смертельно ранен ядром. Узнает о рождении двух сыновей. Пишет к отцу. Умирает. Войско козацкое выходит из Сочавы с телом Тимофея. Гетман, не зная о смерти сына, посылает войско к нему на помощь. Битва козаков, провожавших тело Тимофея, с Могильницким. Встреча гроба в Чигирине. Погребение.
Глава ХX.
Послы к Царю. Письмо Гетмана. Царский ответ. Рада в Чигирине. Преклонность народа к Турции. Речь Гетмана. Народ согласен присоединиться к Москве. Присяга в Чпгирине. Приезд Бояр в Переяславль. Приезд Гетмана из Чигирина. Обряд присоединения. Вручение Клейнодов. Речи Бояр. Присяга городов. Переговоры с Митрополитом. Статьи присоединения. Статья о Поляках. Неблагодарность их. Истребление. Народная песня. Послы к Царю. Сравнение чинов Малороссийских с Русскими. Обнародование грамот. Титул громовержца.
Глава ХXI.
Воззвания Королевские. Присяга Богуна. Испуг и угрозы соседних держав. Хмельницкий открывает войну. Золотаренко осаждает Смоленск. Приезд Царя. Неудачная вылазка. Взятие Смоленска. Царская Грамота Козакам. Взятие Гомеля, Н. Быхова. Соединение Золотаренка с Хованским. Битва на Березине. Завоевание двух сот местечек, замков и городов. Взятие Вильно. Новый Титул Царский. Смерть Золотаренко. Чудо.
Глава ХXII.
Война Польши с Швециею. Союз Хана с речью Посполитою. Разбитие Топиленка Ханом на Самаре. Вступление Хана в Малороссию. Разбитие четырех полковников Ханом. Хмельницкий на Дрыжи-поле. Истребление Поляков. Хмельницкий соединяется с Бутурлиным, берет Львов, Броды и Замостье. Взятие Люблина. Переправа через Вислу Победа при Слонигродек. Появление Хана в Малороссии. Приезд Гетмана к Хану. Переговоры его с Ханом. Вражда их. Помощь Шведам против Поляков. Посольство к Гетману от Цесаря. Ответ Гетмана Цесарю. Движение войск Порты, Орды и Империи. Новые переговоры Держав с Гетманом. Мир России с Польшею. Клеветы Польского Короля Царю на Гетмана. Письмо Гетмана к Царю. Разграничение Польши с Малороссиею. Отправка Бояр из Москвы в Чигирин. Болезнь Гетмана. Подозрение в его болезни на Поляков. Суждение об нем Польских и Малороссийских летописцев. Дума народная. Приезд Бояр в Чигирин. Переговоры Гетмана с Боярами. Съезд в Чигирин чинов Малороссийских. Речь Гетмана к народу. Выбор Гетмана. Еще речь Гетмана. Избрание Юрия Хмельницкого. Пятнадцатое Августа тысяча шесть сот пятьдесят седьмого года.
Примечания
1
Но кто ж был причиною разьединения церкви? Не Честолюбие ли Римского Папы?
2
Как виден здесь хитрый дух тогдашнего Иезуатизма, диктовавший эти итроки для обаяния толпы!
3
Как виден здесь хитрый Дух тогдашнего Иезуитизма, диктовавший эти строки для обаяния толпы!
4
Далеко не всех. Пр. соч.
5
Истинно забавна эта диалектика Магометан того времени! Пр. соч.










Николай Маркевич
История малой россии ‑ 2
 

 
 

 
 
Период пятый. МАЛОРОССИЯ От смерти Хмельницкого до падения Мазепы 1657–1709
 
Глава XX. Виговский
 
 
Добродушная клевета Польских историков. Виговский. Характер его. Провозглашение Гетманом Юрия Хмельницкого. Отречение Юрия, Виговского и Носача от урядов. Виговский опекун. Его титул. Внушения его Юрию. Покража миллиона талеров. Гетман на три года. Казнь Виговского. Приезд в Украину Матвеева. Оправдания Виговского. Послы к царю от Виговского. Польские Польские генералы в Малороссии. Преступный замысел Сейма Польского действовать отправою в Украине. Заславльский Конгресс. Статьи. Ропот народный. Причина неудовольствий между Козаками и Москвитянами. Внушения Виговского народу. Пушкарь. Гонец в Москву Яковенко. Волнение народное. Бегство Юрия в Запорожье. Казни Виговского и его клеветы на Юрия. Хитров в Украине. Хитрость Хитрова. Пословица. Вольный подданный. Виговский отказывается от уряда. Мольбы Хитрова. Коварство Сейма с Царем. Донос Виговского на Поляков. Второй гонец к Царю от Пушкаря. Пушкарь возстает на Виговского. Переписка его с Дионисием Митрополитом. Максим Протопоп Пежинский. Третий гонец от Пушкаря к Царю. Послы иноземные в Чигирин. Приезд в Украину Портомоина. Битва Виговского с Пушкарем у Опошни и Будища. Битва их на Груне. Переписка Виговского с Ханом. Донесение Послов Царских из Варшавы. Политическое обращение Царя с Гетманом. Послы от Поляков к Гетману в стан под Ольшаницею. Речь Беньевского. Самохвальство и надутость. Новые внушения Виговского войску и народу. Гадячские пункты. Титул Гетманский.
 
«Тягостно», говорит один Польский писатель, которого рукопись лежит у меня пред глазами, «тягостно было Запорожскому народу владычество Царя Московского; горько было сравнивать суровое правление нынешнее с прежнею неограниченною свободою, которою наслаждался народ под кротким правлением республики; безразсудно козаки от Польши освободились; теперь начали тайно сноситься с Поляками.»–Мы видели эту свободу неограниченную Украины; видели это кроткое правление Республики. Знаем, что при Великом Хмельницком Малороссия не испытывала суровости правления Московского. Теперь увидим: козаки ли сносились с Поляками? Справедлива ли эта добродушная клевета Польского Историка?
 
Нет сомнения, что народ благородный, самолюбивый лучше желал видеть себя под скипетром Царя Единого, пред которым равны все его народы, нежели быть под стоглавным правлением Королевства – Республики–Анархии. Если‑бы права наши были равны с правами Литвы и Полыни, как то было нам обещано всеми Князьями и Королями, начиная от Гедимина; если‑бы рыцарство Русское было равно рыцарствам Польскому и Литовскому, и Короли были‑бы в Польше властителями; если‑бы Республика не забывала, что Малороссия не завоевана ею, что она присоединилась к Литве и потом к Польше добровольно, на условиях; если‑бы, наконец, Поляки помнили непреложный закон политики, по которому, желая удержать народ присоединенный, необходимо должно уравнять права его с правами народа коренного, а Веру и собственность оставить неприкосновенными;–тогда‑бы Малороссия, вероятно, не вздумада от Польши отторгнуться. Но Гетманам, Старшинам, Полковникам нашим видеть себя ниже Польских Воевод и Гетманов, слышать насмешки над Верою нашею, носить перед панами титулы хлопства и лайдаков; быть у Поляков тем, чем жиды у прочих християн, – это было‑бы непростительно. И Малороссияне справедливо предпочли: «суровое правление Московское кроткому правлению Республики.»
 
Увидим, действительно ли народ начал раскаяваться в своем освобождении, замышлял ли он о новом присоединении к Польше?
 
Душею преданный не Республике, не России, а одному золоту, родом не Малороссиянин, а Поляк, взятый в плен, в начале Гетманства Богдана Хмельницкого, Иван Виговский, ловко, пронырливо вкрался в душу победителя и стал наконец Генеральным писарем; мы читали его раболепные отзывы к Царю; мы помним его хвастовство пред Государем, пред Боярами; мы не забыли как он хвалился, что пользуется величайшею Гетманскою и народною доверенностию, что без него в войске ничего не совершается; еще нам памятна его статья о Генеральных писарях, помещенная в условиях с Государем: в ней не забыл Виговский ни себя ни золота; а между тем уже и тогда замышлял он Гетманстве и о предательстве.
 
Юрий Хмельницкий провозглашен был Гетманом. Ему было шестнадцать лет. В избирательном правлении, люди такого возраста никогда не избираются в главы народа; но то была преданность Малороссиян к своему старому вождю, к Великому Богдану Хмельницкому.
 
Виговский уговорил Юрия созвать народ, Старшин и по молодости лет отказаться от правления. Юрий склонился: сложил клейноды пред Старшинами, вышел на крыльцо, благодарил народ за уряд, которым его почтили. Виговский объявил, что если Юрий не Гетман, то и он не хочет быть Генеральным писарем; Носач отказывался от Обозничества. Изумленное нечаянностью случая, войско взволновалось, всех искателей булавы отвергнуло, хлынуло толпою в дом Хмельницкого. Юрия вытащили на улицу, начали напоминать ему о заслугах отца, заставили принять клейноды и, согласясь с ним что он еще молод для уряда Гетманского, народ придал ему Виговского, Носача и Судью Лесницкого в опекуны и советники. Положено было, в случае войны, Виговскому принимать булаву и бунчук из рук молодого Гетмана и, по возвращении из похода, опять ему их отдавать.
 
«Какой же титул мне ставить на письмах и универсалах, во время военное?»–спросил Виговский. Долго толковала Рада и наконец приказала ему подписываться: Иван Виговский, на тот час Гетман войска Запорожского.
 
Тут он стал уговаривать Юрия отложиться от Государя. Он намекал о небывалом желании старого Гетмана присоединиться к Польше. «Суеверные старики наши,» говорил лукавый советник: «предпочитая единоверных Москвитян Полякам и Туркам, принудили покойного Гетмана с Москвою соединиться; но благоразумие, политика противоречат такому союзу; гнев Султана и Цесаря могут разорить Малороссию, и Москва не в силах защищать нас в борьбе с двумя державами, столь знаменитыми. Преклонясь на сторону Польши, примирясь с Турецким и Римским Императорами, Юрий будет утвержден в звании: Гетмана потомственного, владетельного Князя Сарматского.»
 
Так, прельщая неопытного юношу небывалыми титулами, пугая несбыточными войнами, он с согласия его взял миллион талеров из собственной казны старого Хмельницкого, а Юрия, под предлогом образования, отправил в Киевское училище на три года, в сопровождении отряда своих телохранителей.
 
После того не трудно было Виговскому провозгласить себя Гетманом на три года. Похищенная сумма достаточна была для подкупа голосов, – и Сентября 10‑го отправилось посольство к Хану, с известием о избрании вольными голосами Гетмана на место Богдана Хмельницкого. Виговский просил Хана подтвердить прежние дружбу, приязнь, любовь, и стал ожидать от него посланника, для заключения новых союзных условий.
 
Царь ничего не ведал о том, что происходило в Малороссии; Виговский, извещая Хана о всех происшествиях, не заблагоразсудил уведомить об них Государя, и если‑бы не Киевский Воевода Бутурлин, в Москве даже не знали бы о смерти Хмельницкого. Это понудило Алексея Михайловича послать, в Сентябре, Полковника, Голову Стрелецкого, Артемона Сергеевича Матвеева и Дьяка Перфилия Оловянникова к Виговскому и к Войсковым Старшинам. Они привезли из Москвы Царский выговор за неуведомление о смерти Гетмана, и указ об отправке козацкого посольства в Стокгольм для склонения Шведов к примирению с Русскими.
 
Виговский оправдывался, отзываясь, что в самый день кончины Хмельницкого, он хотел отправить трех старшин с известием о ней к Государю; но войсковое начальство начало бунтовать, начало роптать на него; начало говорить, что он желает Гетманства, и что потому посылает к Царю людей от имени своего, а не от войска Запорожского. Тогда, испуганный этим ропотом, предвидя могущие от того произойти безпокойства и домашнее кровопролитие, он решился уведомить обо всем Царя не прямо, но чрез Андрея Васильевича Бутурлина и Князя Григория Григорьевича Ромадановского. Что‑же касается до посольства козацкого ко Двору Шведскому, прибавил самопроизвольный Гетман в своем донесении, оно будет тотчас отправлено; Королю будет сказано, чтоб на Запорожье не надеялся; что если война Швеции с Москвою не прекратится, Малороссийские козаки и все Запорожье будут действовать противу Швеции.
 
Матвеев и Оловянников, удовлетворенные оправданием Виговского, не успели еще выехать из Малороссии, как Асаул Юрий Миневский и Сотник Евфим Коробка отправились в Москву с новыми известиями: Виговский был избрал в Гетманы; все войско Запорожское просило Царя об его утверждении.
 
Между тем Виговский не оставлял тайных злоумышлений: Заднепровским Регистровым войскам приказал идти в Заславль, под предлогом секретной экспедиции; начал тайные переговоры с Поляками; вскоре в Малороссии стали появляться Польские войска; «Драгуния,» как именует летописец эту ненавистную для Малороссиян стражу снова наводнила Украину.
 
В Варшаве, в тоже время, происходило злодейское совещание насчет нашего отечества; еще Июле, как мы уже видели, собрались туда на совет Станислав Потоцкий, Юрий Любомирский, Чернецкий и Ян Сапега; они постановили следующее: 1‑е. Отправить от Короля в Украину посла, обещаниями Гетману Удельного Княжества, Полковникам – староств, лучшим козакам – Шляхетства и всяких вольностей, буде они отстанут от Царя и присоединятся к Польше; в случае их согласия, через год, через два, велеть козакам ворваться в Россию, или, буде они не захотят войны с Россиею, то на их самих напасть, соединясь с Татарами. 2‑е. Стараться поссорить чернь с Старшинами; уверить народ, что он терпить более от своего собственного войска–от своих козаков, нежели прежде, когда находился под владычеством Республики. 3‑е. Употреблять все усилия к разорванию союза козацкого с Москвитянами; внушать им, что они сперва присягали своему природному Государю, Королю Польскому; что они уже не подданные Царя, ибо и перед Ним изменили клятвенному обещанию, когда Хмельницкий, вопреки Москве, вспомоществовал Королю Шведскому и Рагацию. 4‑е. Наконец, действовать отравою.
 
Честолюбивый сребролюбец Виговский, чуждый по рождению своему для Малороссии, – равнодушный к выгодам народа, с ним неединоплеменного, не усумнился изменить Украине, которая его так облагодетельствовала: пленник Хмельницкого, возведенный в высокий сан Генерального писаря, опекун и советник сына своего благодетеля, наложив однажды святотатственную руку на имущество Богдана, на наследие Юрия, не задумался дать клятвенное обещание Королю и Магнатам, в том, чтоб присоединить к Польше Малороссию. Он выехал в Заславль; там нашел Конгресс, составленный из многих Вельмож Польских и из Министров Султана и Императора. Ему предложили следующие договорные статьи:
 
«1‑я. Народ Русский, состоящий из Княжеств или воеводств:. Киевского, Черниговского, Северского и Владимирского, со всеми в них городами, поветами и селениями, по граням Зборовским трактатом положенным, да пребудет вольным, от самих себя и правительства зависимым, и в совершенном единстве с народами Литовским и Польским, как от одного племени с ними Сарматского все три сии народа происходят. А и прежние между ними распри, вражды и войны да уничтожатся и предадутся вечному забвению, с соблюдением и утверждением строжайшим обоюдной армии.
 
2‑я. Правительства Русские да устроятся и пребывают на стародавних правах своих и привилегиях в совершенном равенстве и одинаком преимуществе с правительствами Литовскими и Польскими, под сению одной короны Польской Королевской, всем трем народам равномерно державной и покровительной.
 
3‑я. Верховный Начальник народа Русского и правительств тамошних будет Гетман, избранный из самих себя Русским рыцарством; власть его почитать наравне с Коронным и Великим Литовским Гетманами; преимущества также; и войск ему иметь сорок тысяч регистровых, а охочекомонного и Запорожского сколько соберется, и сколько возможно будет оного содержать.
 
4‑я. Стража внутреняя и оборона внешняя в земле Русской зависят от власти Гетмана и от сил войска тамошнего и в таких случаях признается он самовластным Князем Русским или и Сарматским; а в общей обороне и в войске всего Королевства участвует земля оная по общему с нею совету, а пачи, вольна в обе стороны неутрал держать.
 
5‑я. Провинциальное управление земли Русской подлежит воеводам, выбранным из себя тамошним рыцарством, и они подчинены во всем Гетману и непосредственно под его повелениями состоят; и когда снаряжаемы и выправляемы будут от Воевод земские послы и депутаты на Сейм Генеральный, то сие чинится по повелению Гетмана и с его инструкциями и наказами.
 
6‑я. При всех службах и собраниях рыцарства и народа Русского с рыцарством и народом Литовским и Польским признается едность и равенство с обеих сторон и с уважением чести и могущества каждого особо и всех вообще.
 
7‑я. Религия Католическая Русская или Греческая с религиею Католическою Римскою или Польскою да пребудет в совершенном равенстве и согласии без малейшего угнетения прав и выборов каждой; и духовенство обеих религий в собраниях правительственных и при всех заседаниях и общениях да имут места приличные по сану своему и голоса по правам своим и преимуществам.»
 
Таковы были условия, предложенные Магнатами Виговскому: самовластный Русский или Сарматский Князь, вольный держать неутралитет в войнах Польши, начальник воевод, правитель всей страны от Донца до Днестра, предводитель 40,000 войска регистрового и такого же числа охочекомонного, находящийся под сению короны Польской. В этих условиях мы видим что нибудь. Из двух: или безсмыслие, или предательство. Они не сходны ни с здравым смыслом, ни с политикою; тем менее они были сходны с характерами двух народов, которых тяжба и до ныне не была б решена без Хмельницкого. Один гонитель, другой гонимый; один безгранично гордый, другой благодарно самолюбивый; один дающий обеты невыполнимые, другой потерявший прежнюю доверчивость. Разъединение их было решено, приязнь безвозвратна.
 
Наши чины, наши козаки не могли не понять, что под этими обещаниями кроется новое предательство; вероятно и Виговский видел всю лживость их; но холодное себялюбие, но враждебная неприязнь к народу Малороссийскому побудила его действовать в пользу свою и Королевства. Он пожизненно пользовался бы богатствами страны и властью неограниченною; а этого было для него достаточно.
 
Однакож он должен был непременно объявить статьи пред войском и чинами; они собрались на совет; необходимо было знать общее мнение, получить согласие. Началось чтение. Во всех концах собрания раздались ропот, грубости, проклятия. Узнав о столь неожиданной и позорной перемене, чины объявили поведение Виговского подлым, а замыслы его злодейскими; осыпав его ругательствами, они возвратились в Чигирин.
 
Немногие остались на стороне предателя; то было несколько козаков, личню недовольных Москвитянами, несколько Запорожцев, ими оскорбленных на самолюбии. И повод к тому подали, говорит летописец, поступки повидимому ничего незначащие, но много действующие на умы народные: «В бытность Запорожцев в походах вместе с стрельцами и с Сагайдачниками Российскими, они терпели от сих солдат частые и язвительные насмешки, по поводу бритых козацких голов. Солдаты оные, бывши еще тогда в сирых зипучах и лычаных лаптях, не бритыми, в бородах, то есть во всей мужичей форме, имели, однако, непонятное о себе высокомерие или какой‑то грустный обычай давать всем народам презрительные прозвания, как‑то: полячишки, немчурки, татаришки и так далее; по сему страшному обычаю называли они козаков чубами, хохлами, а иногда и безмозглыми хохлами; а сии сердились за то до омерзения, и заводили частые с ними ссоры и драки; а наконец нажили непримиримую вражду и дышали всегдашним отвращением.»
 
Эти недовольные были весьма малочисленны, и поддерживало их несколько чиновников, Польских переселенцев в Малороссию; они‑то их поджигали против Царя ложными слухами и прокламациями. Говорили, будто‑бы перехвачен Московский посланец, отправленный к Бутурлину в Киев с тайным повелением схватить и отослать в Москву Виговского и всех его приверженцев. Неудовлетворительное положение дел, опала Царская, в которую могли быть включены и невинные, страх быть увлеченными из родины в дальний и неизвестный край, все это испугало многих Старшин и Полковников; все это было представлено в виде преувеличенном; Поляки намекали, что Малороссия присоединилась к Москве не собственною волею, но происками Богдана Хмельницкого. И так несколько недовольных, вопреки большинству голосов, вопреки чести, без согласия чинов, удаленных в Чигирин, объявили, что на совете постановляют: ревностно свергнуть владычество Государя, как утвержденное покойным Гетманом без доклада военной Старшине; выгнать из Киева воеводу Бутурлина; ждать Коммиссаров Польских для окончательного условия о новом соединении Руси с Литвою и Польшею.
 
Это не могло укрыться от проницательного и храброго Полтавского Полковника Мартына Пушкаря. Видя Малороссию снова наводненную войсками Польскими, узнав о похищении казны старого Гетмана, слыша о толках Виговского с Поляками, он проникнул тайну и немедленно отправил гонцом Яковенка к Государю с письменным известием о замыслах Виговского.
 
Между тем Старшины, удалившиеся из Заславля в Чигирин, узнали, в свою очередь, о расхищении казны Богдана Хмельницкого, с согласия Юрия, и о злодейском употреблении оной на подкуп голосов. Испуганный народным волнением Юрий бежал в Запорожье; все чины, все войско регистровое, Заславский конгресс, – все отвратилось от молодого Хмельницкого, которого летописцы несправедливо назвали и притчею во языцех.»– Он недостоен был своего великого имени, но такой суд был слишком строг для юноши несчастного, неопытного, запутанного в сети коварными советниками. Он бежал, и Запорожцы, приняв его в Сечу, обещали ему покровительство. Тогда, проведав о доносе Пушкаря, пронырливый Виговский послал гонца к Царю с известием о злых намерениях Юрия отклониться от России; о его побеге в Запорожье, о том, что сохранены все архивы, документы и привилегии, и что войска регистровые от Юрия в пользу России отложились.
 
Царь Алексей Михайлович приказал Боярину Богдану Матвеевичу Хитрово поспешать в Малороссию, для изследования доноса; но судьба и Малороссии и России была претерпевать неоднократно несчастия по милости Бояр, присланных из Москвы к нашим Гетманам. Простота иных, других корыстолюбие искажали предначертания правительства; и не редко оно сомневалось в преданности и верности народа и войск Малороссийских, там, где былобы должно казнить Боярина за подлог, за потворство, за клевету; или отдалить его за неблагоразумие. Так случилось и во время Виговского с Боярином Хитровым, которым вошел на Украине в пословицу: наши предки о нем говорили, что он хитер был только именем.
 
Боярин, вместо дела, начал выговором Виговскому за неприличное наименование себя, в одном из донесений к Царю, вольным подданным: «И так было тебе к Царскому Величеству писать не годилось!» говорил он изменнику. – «И впредь тебе писаться Царского Величества подданным; также как и наперед сего Богдан Гетман писался.» – Пользуясь этим неуместным замечанием, Виговский рад был обратить все внимание простодушного Хитрова на дело ничтожное, и откло. нить оное от важнейшаго происшествия. Он притворился опечаленным, принял вид сердечного раскаяния в ошибочной подписи, начал отказываться не только от Гетманства, но даже от опекунства; Хитров, полагая что он только за тем и прислан, стал уговаривать, упрашивать, умолять Виговского, чтоб от уряда не отрекался; и великого труда, говорит Коховский, стоило ему чтоб успеть в этом. Тогда, не созвав Рады, не спросясь общего согласия, Хитров объявил, что Юрий по молодости и неопытности от Гетманства отрешается, а по воле и милости Царской утвержден Гетманом Иван Виговский; чины и козаки изумились: они не сомневались, что не такова была воля Царская; они твердо были уверены в том, что это самопроизвольное назначение первейшего Сановника произошло не свыше, не по желанию Государеву. Наконец все почли Хитрова обольщенным, подкупленным; но совет не был собран, никто не знал что делать, никто не противоречил Боярину. И это была пагубная с его стороны неосмотрительность; это положило первое основание к неустройствам и междоусобиям в Малороссии; первый шаг к вредным переменам; это доказывало всю крайнюю простоту Боярина, всю справедливость отзыва об уме его. Затаив в душе изумление при виде столь неожиданного, по их мнению, насилия, – до глубины души огорченные, чины и козаки разошлись.
 
Чтоб еще более утвердиться во мнении Государя, новый Гетман не замедлил отправить к нему донесение о делах Польских. Тогда правительство наше было обмануто обещаниями Магнатов избрать Царя Электором короны Польской, а по смерти Короля возвесть его на престол и соединить Польшу с Россиею. Обольщаемый Сеймом, Государь отправил в Польшу великолепное посольство, с богатыми подарками. Оно было встречено пышно, и провожаемо в столицу с торжеством необыкновенным. Когда послы начали напоминать Магнатам об электорстве, им отвечали, без зазрения совести, что Речь Посполитая жаждет соединения Царства с Королевством, и чести видеть у себя Королем Царя Московского; что надобно только потерпеть несколько времени, пока сторонние дела с Швециею и другими державами окончатся, и пока Королевство, став свободнее насчет дел иностранных, будет в силах заняться устройством внутренним. А между тем, говорили послам Царским Поляки, не худо былобы утвердить Гетманство козацкое в особе одного Виговского, человека миролюбивого, верного, преданного и «эдукованного;» а «Хмельницчину» с корнем выдернуть из народа ненавидящего мир и тишину; из народа питающегося одними войнами, грабежами и разбоями; из народа, который, наконец, есть бич всех правительств и всякого благоустройства; для чего и намерен Сейм отправить к Виговскому посольство с утверждением его на Гетманстве, в доказательство, что это есть обоюдное желание Царства и Королевства, и что скоро народы Русский и Польский соединятся неразрывно.
 
Здесь‑то видно все коварство Виговского. Поляки тешат Царя Польскою короною, просят чтоб утвердил Виговского на Гетманстве; в тоже время Виговский доносит ему на Речь Посполитую. «Поляки,» пишет он в докладе своем, «по воле Короля, не хотят исполнять данного обещания; они не изберут Королем себе Государя Московского; они медлят, обманывают, ждут «соединения армии, зовут на Ракочи и Хана Крымского, поспешно собирают войска и скоро вторгнутся в Россию.» Таким доносом он вкрадывался в большую милость Алексея Михайловича; его неизменная преданность к Престолу Царскому казалась очевидною, а между тем это Полякам ни в чем не вредило; война действительно готовилась, созревала; нужно было получить утверждение в сане Гетманском от Царя; тогда и Польские и Царские приверженцы в Малороссии принуждены будут слепо повиноваться Виговскому и ему не трудно будет предаться на сторону Королевства.
 
Так думал Виговский; но что удалось ему в одном случае, то в другом не могло осуществиться. Он успел обмануть Бояр, не обманул Полтавского Полковника и преданных Украине Сановников.
 
Пушкарь опять подал Царю донос на Гетмана не дожидаясь ответа, собрал чины, возвратившиеся из Заславля и, в числе 20,000 войска, выступил в Чигирин, чтоб осадить там Виговского, чтоб рать у него дела и документы, задержать его и предать законам. Гетман занимался тогда переговорами с Поляками, обещал им утвердить статьи присланные на Сейм от Хмельницкого через Сулиму и Немерича, известные под именем Гадячских, потому что были сочинены в Гадяче; и все то делалось под глазами у Хитрова, который ничего в этом не понимал; вдруг пришло известие о движении Пушкаря. Испуганный неожиданностию Виговский бросился к Боярину с мольбою, чтоб он немедленно отправился в Лубны, где был тогда Пушкарь, и уговорил бы его возвратиться в Полтаву; деньги и подарки склонили Хитрова на эту поездку. Он объявил Пушкарю что Виговский признан от Царя Гетманом; что ему каждый в Малороссии должен повиноваться безпрекословно; что такова есть воля Царская. Сколько ни убеждал его Пушкарь, как ни ясно выказывал ему обманы, лесть, коварство, злоумышления Виговского, ничем не мог образумить его. Боярин предлагал ему подарки, жалованья, награды, с тем, чтоб он возвратился в Полтаву; Пушкарь не хотел и слушать его. Наконец Хитров прибегнул к Указу Царскому, к угрозе опалою. Полковник возвратился, но войск не распустил.
 
Виговский нашел было еще новое средство удержать Пушкаря в повиновении: он стал угрожать ему через Митрополита Киевского, Дионисия, неблагословением, удачи не было. Пушкарь отвечал Митрополиту: «А что ваша Пастырская милость хотите положить на меня ваше пастырское неблагословение, то не налагайте оное ни на кого иного, кроме на того, кто приемлет Царей неверных; а мы за Царя имеем одного Царя православного. «Не благословляйте тех, кто Государю и войску Запорожскому зло творит, по чьей милости едва ли десятая доля Малороссии и Украины довольством и спокойствием пользуется. Междоусобной брани между народом Христианским и войском, 3апорожским не было и не будет; мы проливаем только кровь Сербов, Ляхов и других «зачинщиков.»
 
Тогда отправился Максим, Протопоп Нежинский, в Москву с Гетманскою жалобою на Пушкаря; он извинялся, что не сам Виговский к Царю приехал: тому причиною, говорил он, домашние смуты и охранение Украины от нашествия Поляков.» В тоже время и Пушкарь послал к Государю гонца, продолжая умолять о спасении Малороссии от угрожающего ига Польского.
 
Наконец в Чигирин явились Посланники Шведский, Польский и Волохский; Король и Сейм прислали утверждение Виговского на Гетманстве; от Пушкаря поскакал в Москву третий гонец; то был Полковый Асаул Бурлий: он должен был донесть Государю о прибытии послов иноземных, о стараниях Виговского возмутить козаков, о умыслах и толках его с Поляками, о желании преклонить народ на сторону Польши, и о явном старании соединить с Королевством Гетманщину. Бурлий был перехвачен близ города Сум, бумага была у него отобрана, самого его повесили.
Но Царь узнал и об убийстве гонца по повелению Гетмана, и о послах иноземных в Чигирине; тогда уже нельзя было не усумниться в верности Виговского. 26 Июня отправлен был в Украину Подьячий Яков Портомоин, с двумя поручениями; с явным: подать Гетману Царскую милостивую Грамоту; с тайным: наблюдать за его поступками. Но Виговский успел еще однажды обмануть Государя; Портомоин был им уверен, что Пушкарь клевещет на него, желает от Царя отдалить верного Гетмана, безпрепятственно соединиться с Польшею и пойти войною на Москву. Таким образом получил он позволение «добывать оружием» мятежного Полковника.
 
Полки Стародубский и Нежинский, пехотные и конные получили Гетманское повеление двинуться на Пушкаря и схватить его. Но у Опошни и Будища, в лесах и оврагах засели отряды Полтавского Полковника, врасплох напали на полки Гетманские, во время ночлега на разсвете перехватали начальников и отправили их с подробными донесениями Государю о замыслах и поступках Виговского, о междоусобиях, начавшихся в Малороссии, о том, что проэкт Царю, поданный насчет наследия Польши, есть ложь, есть одно желанье Сейма выиграть время, устроить войска, ополчиться, соединиться с Виговским и Баном Трансильванским и двинуться на Москву. Полки Гетманские, испуганные первою неудачею, питая отвращение к войне с соотечественниками, разошлись. Раздраженный их неповиновением, Виговский выдвинул свое наемное войско, состоявшее из Сербов и Поляков. Ими предводительствовали Полковник Винницкий Богун, и Господарь Гадячский Тимош. Они сразились с Пушкарем на реке Груне, под Полтавою. Изменники были разбиты, Тимош был закован и отправлен в Колонтаев под стражу Великороссийскую. Богун бежал, но был настигнут, и на его отряде окончилось потребление войск Виговского.
 
Гетман, видя свое безсилие на поле чести, слыша ропот народный, озлобленный неповиновением полков козацких и истреблением наемных, обратился к оружию, в котором был силен и опытен: к клевете и козням. Он послал к Крымскому Хану для заключения с ним дружественного и оборонительного союза. Польский Король изъявил на это согласие, Хан прислал к Гетману полномочного; а между тем Царь получил от него донесение, что он соединился с Татарами, и что этот союз принесет великую пользу Москве, ибо отдалит Крымцев от Поляков.
 
Но время Государева доверия к Виговскому миновалось. Русские послы, ожидавшие в Варшаве окончания дел насчет Царского в Польше наследия, получили повеление проведать о состоянии, количестве Польских войск, и о предположениях Варшавского кабинета. Дотоле усыпленные пиршествами, играми, плясками, Послы были пробуждены Царским гонцом; они образумились, и вот их донесение.
 
«В Варшаве Поляки часто перешептываются между собою на ухо, а нас подсмехают, и на нас подмаргивают. А жолнерство их по городу и в корчмах всегда при них пощолкивает и саблями побрязгивают, что ин на ужас берет. А по деревням у них войско, говорят, и видимо невидимо, и частешенько приговариваются напилые Полячишки, что наши юж козаки, наш де‑скать и Смоленск скоро будет. А чести‑то нашей Посольской и в ус не дмут; также и про наследство твое, Государь, Польское никто «уж и не шевельнется, а на наши про то сказки и привязки отвечают одними усмешками и ножным шарканием; и мы, правду сказать, Государь, пресмыкаемся здесь столбняками и поляцким насмешищем.»
 
Получив из Польши столь неприятное донесение, Государь отозвал из Варшавы своих Послов. Он вполне удостоверился в обмане от Поляков в коварстве Виговского, в справедливости Пушкаря. Теперь должно было притворяться перед Гетманом; но Виговского обмануть было не легко. Царь Алексей Михайлович писал к нему, что убедился в измене и неповиновении Полтавского Полковника, посылает в Малороссию отряд войск для уничтожения ополчений мятежнических, а ему Гетману повелевает, немедленно заковав в железы их предводителя, отправить его в Москву на суд Государев; к нему‑же, Гетману, он Государь всегда имел и будет иметь полную и неизменную доверенность. И действительно, 30,000 войска выступило в Малороссию с тайным повелением схватить Виговского и всех его единомышленников и представить в Москву; а потом, соединясь с Пушкарем, находиться под его начальством, до избрания нового Гетмана, голосами вольными, по правам Малороссийским. Но было поздно. Войску еще был только назначен поход, а Польские коммиссары уже были в Малороссии. 5‑ го Сентября они прибыли в Гетманский стан, расположенный под Ольшаницею. Главою посольства были Кастеллан Волынский Станислав Беньевский, и Кастеллан Смоленский Людовик Евлачевский, – оба Сенаторы. В войске Запорожском первое место по Виговском занимал Полковник Носач, воин храбрый, человек с глубокими сведениями в древних Запорожских законах и обычаях. За ним следовали Зеленецкий, Брюховецкий, Ковалевский и Лисникий, – люди, приверженные к Виговскому, и, как видно по прозваниям, Поляки коренные. Впрочем и Польские Историки говорят, что «наиболее поддерживали начертанный план те из войсковых Старшин, в которых отзывалась кровь Польская, хотя они уже издавна поселились между козаками.»
 
Итак мы с удовольствием видим, что природные Малороссияне не участвовали в желании отдать Украину Полякам на посрамление; что с того уже времени они доказывали верность клятве своей, и понимали истинную пользу родины.
 
Главнейшие из зачинщиков были дяди Гетмана:, Константин и Федор Виговские, Гуляницкий, Верещага, Мрозовицкий, и Киевский Подкоморий Немеричь, или, правильнее, Немержиц.
 
Кастеллан Беньевский явился в собрание; Коховский сохранил речь его, произнесенную к Запорожцам. В ней представлены были священный долг верности и любви к отечеству, знаменитые заслуги войска Запорожского пред Королем и Республикою, ужасные бедствия, причиненные ненавистью и враждою двух племен Славянских. Оратор представлял тяжкое положение Украины, в ее соединении с Москвою, и права наши, отнятые Государем. «Разсмотрите», так говорил он, «разсмотрите, какие теперь у вас в краю права и учреждения? Некогда войско Запорожское слушало по доброй воле повелений Короля своего; ныне принуждают вас повиноваться строгим указам, присланным из стран далеких; некогда вы избирали и отрешали Полковников по вашему произволу; ныне пусть кто‑либо из старшин ваших будет к вам ласков, или защищает невинных, тотчас боярство истребит их чрез присланных из Москвы Царских «наперстников.»
 
И это было говорено при Алексее Михайловиче, в царствование того Государя, который не верил даже и справедливым доносам на Виговского. И эту речь войско слушало из уст Польского Магната. Она была бы хороша в устах какого нибудь козацкого старшины во время Сигизмунда, в Гетманство Косинского или Наливайка. Но ее «слушали, скажем опять словами Польского историка, ее слушали «старшины войсковые, в которых отзывалась кровь Польская.»
 
Далее Беньевский «красноречиво» представлял войску Запорожскому принуждения и указы, определяющие покрой одежды, и Форму нарядов для жителей; это доказывало, до какой степени Украина унизилась, как глубоко в бездну рабства упала она! «Республика от вас, Запорожцы, ничего не требует, кроме постоянной верности и повиновения; на пирах‑же ваших позволяет вам соблюдать ваши древние обыкновения и одежду; Республика не осуждает ни вашей жизни щедрой, «ни вашей бережливости, и старые обычаи она законом почитает.»
 
Потом изображал он милосердие Бога, карающего с умеренностию и состраданием каждого виновного; представлял Республику, после несчастий и падения вознесенную и одеянную славою. «Всем известно то, что наказание от Бога происходит, но Он тою же десницею, которою карает нас, ею же утешает нас и возносит; так! благодетельное Божество вечно гневаться не может, и отеческою рукою возвеличивает людей, которые понесли уже справедливое наказание; не редко, по воле Божией, из бедствий выходим мы с победою. Вы имеете доказательства сего покровительства Божиего над Польшею. Ракочи, жадный к чужому, теряет свое; Карл Шведский умоляет нас о мире; а давно ли он опустошал Польшу огнем и мечем? Ныне, загнанный в ущелие Камбрийского полуострова, уплачивает опустошения, им в Польше произведенные, своею же собственностью. Ян‑же Казимир, при помощи Всевышнего, в деле правом, побеждает врагов своих. Часть войска Королевского, предводительствуемая Чарнецким, водружает орлы Польские на берегах Балтийского моря; Литовские полки изгоняют Москвитян из пределов своих; Король, с третьим войском, осаждает Тарнополь, четвертое готово жертвовать собою, чтоб вас подкрепить!»
 
Указывать ли на неистовство лжи, на всю закоснелость коварства давнего, всю наглость, неприличие, дерзость гордого оратора? Не очевидны ли они для каждого читателя? Пред кем произносил он речь? – Пред войском Богдана Хмельницкого; пред ним превозносил он славу Республики; пред ним хвалился благословением Божиим, лежащим на Яне Казимире; ему предлагал в помощь четвертое войско! К чему эти старые, избитые истины «Десницы в одно и тоже время возносящей и карающей?» Не единственно ли для того, чтоб прельстить и обезумить народ доверчивый, непонимающий ни ложных, ни истинных красот красноречия? – Когда же были эти принуждения в национальной одежде нашей при Царе Алексее Михайловиче? Точно ли республика не требовала от Малороссиян ничего, кроме верности и повиновения? Впрочем последнее справедливо. Действительно Республика требовала от угнетенной и преданной пактам Украины повиновения во всем: в отдаче Магнатам земель, домов, имуществ собственности, девиц, совести и веры своей. Но Виговский не хотел этого понимать. Полковники, родом Поляки, с восторгом воскликнули: «гарно говорыть!» – Гетману поручено было отвечать. Он благодарил от всего Запорожского войска Республику и Короля за попечительное и деятельное внимание их к Малороссии; обещал верность и повиновение, и народ Украинский Русский был объявлен третею Речью Посполитою.
 
Недоставало поколебать умы народа, преданного Москве и единоверцам; приверженцы Гетмана распустили слух, что Государь намерен приступить к важным переменам в Малороссии; и началом оных будет убавка Регистрового войска; большую часть козаков обратят в драгуны. Но весьма не многие в народе и войске поверили этой клевете на Московское правительство. К ним присоединено было наемное войско Польское; Виговский готов был выступить против Полтавского Полковника. Оставалось гласно и присягою утвердить Малороссию за Поляками.
Итак приступили к подтверждению пунктов Гадячских, присланных из Варшавы Гнинским. Это происходило на Раде под Гадячем, в войсковом стане Запорожском, в 1658 году, Сентября шастнадцатого. Содержание статей было следующее:
 
1. Унии в Малороссии не бывать; Поляки при своей вере, Малороссияне при своей останутся.
2. Митрополит Киевский, с четырьмя Архиереями Русскими, но Архиепископе Гнезненском заседать будет в Сенате.
3. Войска Запорожского ни больше ни меньше будет шестидесяти тысяч.
4. Гетману Великого Княжения Русского Украинского вечно быть первым Киевским Воеводою и Генералом.
5. Сенаторов в короне Польской не только из Поляков, но из Руси тоже избирать.
6. Церкви, монастыри и доходы их должны опять принадлежать Руси.
7. Русским иметь свою Академию, метрики, канцелярии и типографии, где‑бы, кроме Польских, были Русские учители.
8. Во время Хмельницкого, войны, какие были учинены самовольства и преступления, либо справедливо, либо притворно – должны быть прощены и преданы вечному забвению; и никогда мир да не будет нарушен.
9. Податей никаких до короны Польской не давать; ни обозов коронных не принимать; и не быть обеим Украинам ни под каким, кроме под Гетманским правлением.
10. Если бы Гетман Украинский захотел сделать кого‑нибудь из козаков своих Шляхтичем, то по его свидетельству Король должен оного козака нобилитовать, и потому Гетман ныне и всегда может иметь при себе сто человек чина шляхетского, которых Король обязан, выдав им гербы шляхетские, нобилитовать немедленно.
11. Коронным войскам в Украине на Консистенции не бывать, разве когда нужда их привести туда укажет; и тогда даже Гетман Малороссийский над ними Регимент и власть имеет, а козацким полкам везде по волостям Королевским, духовным и Сенаторским стоять вольно.
12. Гетман может бить свою монету, и оную употреблять на плату своему Украинскому войску.
13. Во всяких делах нужнейших короны Польской, Поляки должны козаков призывать на совет и стараться как бы отворить Днепром путь к Черному морю.
14. Царь Московский, если бы когда захотел иметь войну с Поляками, то козаки могут в ней
держать неутралитет; но если бы «Украине что Москаль творити намерил,» то Поляки защищать ее должны.
15. Тем, которые сторону козаков против Поляков держали, которые были из уряду изключены, и у которых были отобраны имения, таковым имения возвратить, и их опять в уряд вписать.
16. Гетману не искать других иностранных протекций: только одному Королю Польскому быть ему верным; дружбу и приязнь с Ханом Крымским приять он может; но Величества Государя Российского не должен признавать, и козаки все должны в свои жилища возвратиться.
17. А как Гетман с войском Запорожским и с оторванными Воеводствами, как вольные к вольным, равные к равным, «Зацные к Зацным» возвращаются, того ради Его Королевская милость и Речь Посполитая дозволяют того народа Русского Гетману суды свои и трибунал Гетманский устроить и отправлять, там, где захочет, и все бы было короне подобно.
18. Чигиринский повет при булаве Гетманской по прежнему остается.
 
К этим восьмнадцати статьям были прибавлены следующие второстепенные:
 
В Воеводстве Киевском все уряды и чины Сенаторские будут раздаваться единственно шляхте Веры Греческой; а в Воеводствах Брацлавском и Черниговском попеременно.
Позволяется Гетману соорудить, где угодно, другую Академию, подобную Киевской.
Училища, заведенные в Киеве Поляками, выведутся оттуда.
В Русских Воеводствах учредить Печатари, Маршалки и Подскарбии, и уряды сии будут раздаваться только Русским.
Король, Примас, Виленский бискуп, четыре Гетмана, канцлеры, подканцлеры и маршалки подтвердят сии пункты на будущем Сейме присягою.
Сия Коммиссия от слова до слова внесется в Конституцию.
Титул Гетмана будет следующий: Гетман Русский и Первый Воеводств Киевского, Брацлавского и Черниговского Сенатор.
 
 
Глава XXV
 
 
Разсуждение о Гадячских статьях. Присяга. Немержиц. Письмо к Царю от Виговского. Войска Московские в Украине. Юрий назначен вождем Запорожским. Отказывается. Тетеря на место его. Татары, Поляки и Виговский соединяются. Обман народа и войска Виговским. Пушкарь усиливается. Битва его с Виговским над Ворсклою. Бегство Гетмана. Потеря булавы в побеге. Смерть Пушкаря. Горкуша и Жученко. Разорение городов. Ромодановский вступает в Украину. Виговский вступил в открытую борьбу с Москвою. Гуляницкий. Прыступ к Лубнам и к Гадячу. Силко. Зеньков. Сожжение городов и сел Украинских. Осада Киева. Донесение Царю от Шереметьева. Отступление от Киева и поход Виговского к Конотопу. Наказный Гетман Безпалый. Стычка у Глемязова. Необузданность Ромодановского. Он разоряет Малороссию. Козаки за это отклоняются от Москвы. Царское повеление. Поход на Конотоп. Осада Конотопа. Бои под Сосновкою. Разбитие Русских. Пословица. Поздравления Королю. Речи похвальные. Осада Гадяча. Отшествие Гетмана на Запорожье. Брюховецкий на Раде от Юрия Хмельницкого. Битва Поляков с Москвитянами. Подвиги Цюцюри. Бедствия Виговскаго. Приезд и присяга Хмельницкого. Казнь Старшин, преданных Виговскому. Бегство его.
 
Из этих статей видно было, что Республика поступала по плану, предпринятому в Варшаве, в Июльском, тысяча шесть сот пятьдесят седьмого года, совещании Потоцкого, Чарнецкого, Сапеги и Любомирского, Еслиб козаки не отучи лись верить Королю и Речи Посполитой, как не прельститься этими обещаниями? Но самые‑то условия, самые‑то обещания были так несоразмерны с здравым смыслом, с характером Польши, с духом Римского Католицизма, что в них‑то и видны были коварства и ложь.
 
И чем была бы Малороссия, в действительности, если бы Гадячские статьи могли быть когда‑либо выполнены? У нас свои войска, свои Академии, школы, типографии, свое правительство, свои законы, своя монета, своя вера; Гетман раздает награды, жалует дворянством, даже над Польскими войсками? находящимися в Украйне, имеет главное начальство. Мы имеем право вступать в союз с Крымом, только не с Москвою, имеем свою торговлю, свое мореплавание; даже вправе держать неутралитет в войнах Королевства с другими державами;– это уж не протекция, это государство независимое, отдельная держава в державе другой!
 
Но, под 1659 годом, один из историков говорит: «те обещания и определения, коль скоро война приходила к окончанию, оставались всегда без исполнения.»
 
Не смотря, однакож, на злой умысл клятвопреступничества, 10го Июня 1659 года, на Сейме Варшавском присяга началась с обеих сторон. Ян Казимир, Примас Лещинский, Великий Коронный Гетман Потоцкий, Маршал Посольской Палаты Глинский, Земские Послы, Епископы и Сенаторы присягнули в ненарушимости Гадячского условия.
 
Митрополит Балабан, все наши Епископы, Константин и Федор Виговские, Обозный Носач, Генеральный Писарь Иван Груша, Старшины и козаки присягнули в верности и повиновении Королю.
 
Наконец и Немержиц, один из послов от войска Запорожского, который соединялся с Шведами и Ракочи против Республики, и который принял Арианизм, и он присягнул, принял Веру Православную, целовал крест: и перекрестился по Русскому обычаю.
 
Тогда объявлено было козакам всепрощение, и многие из них были пожалованы Шляхетскими достоинствами, а договор между двумя народами внесен в конституцию.
 
И в тоже время, как в Украине происходили переговоры с Поляками, Гетман писал к Царю. Съезд Коммиссаров был в Сентябре, дела были кончены в Июне; в этом промежутке Государь получил следующее письмо от Виговского.
 
«Уже неоднократно, а в последний раз с Дьяком Василием Михайловичем, мы извещали Ваше Царское Величество, что ни под какими предлогами мы веры и присяги Тебе Государю не изменим; что мы совершенно на милость Вашего Царского Величества надеемся, и во всем этом надежду нашу на Бога полагаем. А ныне нам в руки попалась печатная грамота, именем Вашего Царского Величества писаная; с немалою горестью мы в ней прочли, что меня почитают за единственного изменника, и думают будто бы я намерен присягу нашу Тебе Государю изменить, и привести в веру Латинскую все войско Запорожское; того не только я ни разу не показал во все время моего пребывания, под рукою Вашего Царского Величества, но всегда проливал кровь мою, и терял здоровье для Тебя, Государь. Так и ныне, не дай Бог того, чтоб и в помышлениях моих было такое зло у меня, сына церкви Восточной, из предков православного. Пусть сам Бог судит того, кто меня так огласил, Государь, перед Тобою; кто хотел у меня отнять Твою Царскую милость. А что мы дважды были с войском на Заднепровье, то было не для какой либо перед Вашим Царским Величеством измены, но для усмирений домашних своевольств, чинивших обиды многим обывателям, и, усмиряя их, мы немедленно с войсками возвращались; мы не нападали ни на один город Вашего Царского Величества, ни одного из них не задевали; да и под Киевом что сталось, то случилось без моего повеления, даже и без ведома; прикажи, Государь, розыскать и наказать виновного; но рати не посылай, избавь города Украинские от большого разорения; мы рук на Тебя, Государь, подымать не мыслим, но верою и правдою по присяге нашей желаем служить Тебе, Великому Государю, Царю и Великому Князю, всея Великие, и Малые и Белые России Самодержцу, Алексию Михайловичу; здесь в Чигирине на месте Твоего указу Царского ожидать будем. А буде, по наветам клеветников, милости Твоей нам и не явишь, и ратям своим повелишь наступить на нас, то этим утешишь, Государь, всех иноверных, и подашь повод другим державам нас отыскивать, чего ни Тебе, ни себе, Государь, мы не желаем. Скорее пожалуй нас своею Царскою Грамотою; слезно молю Тебя, Государь, чтоб меня от рук Ляхских избавил, не предал бы нас в руки таковые, но милость нам верным подданным показал. Дан в Чигирине, Октября 17 дня, 1658 года.»
 
Но доверие Царское миновалось. Князья Долгорукий и Хованский шли в Литву, а Трубецкий на Украину. Эта война нанесла, говорит Коховский, по крайней мере 100 тысяч человек урона обеим сторонам. Вступив в Украину, Трубецкий назначил вождем войска Запорожского Юрия Хмельницкого; но когда, по неспособности или по какой‑то скромности, этот отказался, то на его место назначен был Тетеря.
 
Между тем и Виговский не оставался в бездействии. Он собрал сколько мог людей вооруженных; Ян Казимир отправил к нему на помощь Андрея Потоцкого и Станислава Яблоновского с тремя тысячами конницы, и Лонцкого с пехотою; тридцать тысяч Татар под предводительством Султанов Калги и Нурадина готовились выступить из Крыма; все это, при шестнадцати тысячах козаков, грозило Русским полководцам битвами кровопролитными, войною продолжительною.
 
Оставалось Виговскому согласить Малороссию, всю вполне, на возстание против России, и на присоединение к Польше. Он представил всем козакам и всем Посполитым статьи Гадячские и утверждал, что они ратификованы Королем, Султаном и Цесарем. Пораженное коварством Виговского Посполитство и остальные от 16,000 войска, как регистровые, так и охочекомонные, ненавидя Республику, все обратились к Пушкарю и умножили его силы. Виговский между тем успел соединиться с Крымцами. С согласия Гетмана они расположились близ Ворсклы в закрытом месте, с намерением захватить Пушкаря в Полтаве. Гетман подошел к городу, но Полковник встретил его за речкою Полтавкою, разбил наголову, и в числе трофеев поднял Гетманскую булаву, которую, во время бегства, Виговский уронил в безпамятстве.
 
Однако ж эта битва была для храброго Пушкаря последнею. «Обыкновенным следствием всех побед» говорит Конисский «есть изступление и разстройство победителей.» Войска Пушкаря, преследуя побежденных и грабя их стан, не успели построиться, как Татары вышли из засад и напали на них в тыл. Козаки были разбиты и разсеяны; Пушкарь пал на поле битвы; Полтава была сожжена. Филон Горкуша назначен был от Виговского в преемники Пушкарю; козаки неповиновались, Виговский решился уступить, и полком управлять начал Федор Жученко. Но злоба Гетмана еще усилилась против Малороссии, когда все почти козаки и весь народ, не смотря на битву Полтавскую, объявили ему, что не примут протекции от Короля и Республики. Началась гибель городов Украинских. Виговский разорял те, которые были ему непокорны; начальники козаков, преданных Москве, жгли и грабили отдавшиеся Виговскому. Эта участь не однажды постигала Малороссию.
 
Царь приказал было Ромодановскому возвратиться с полками в Россию; но Портомоин успел донесть о предательстве Виговского. Донос был неоднократно подтвержден действиями изменника, который продолжал уверять Государя, что несет гнев безвинно; что сожжение Полтавы было необходимо; что он теперь укротил уже междоусобия, Пушкарь убит, Татары распущены и войска Московские уже не нужны. Не смотря на это уверение,
 
Ромодановский вступил однако же опять в Малороссию; и через Дьяка Михайлова получено было повеление распустить козаков по домам.
 
Тогда Виговский снял с себя личину. Ему преданный Полковник Нежинский Гуляницкий, взял приступом Гадячь и Лубны, предал смерти несколько сот верных памяти Пушкаря козаков. Сам Гетман преследовал Наказного Гетмана, Силка, и настиг его в Зенькове.
 
Чистый Украинец, Силко, заперся в городе, и четыре недели Виговский тщетно его осаждал. «Понеже,» говорит летописец, «Силко был муж отважный и в войне искусный, того ради Виговский не яко воин, но яко тат и звероловец, заприсяг Силкови, что в целости его с войском отпустить; взял город Зеньков, и Силка сковал.» После этого безчестного поступка, он отдал Татарам на разграбление, и потом выжег Зеньков, Гадячь, Веприк, Рашавку, Лютенку, Сорочинцы, Ковалевку, Барановку, Обухов, Богачку, Устивицу, Ярески, Шишак, Бурков, Хомутец, Миргород, Безпальчик и множество других сел и городов. Наконец подошел к Каменному городку, принадлежащему к округу Путивльскому.
 
Оттуда отступя обратил оружие на Киев. Уже брат его, Данило, имел в тех местах два сражения с Шереметевым, когда сам Гетман подошел к городу и решился взять его приступом. Битва кровопролитная продолжалась с разсвета дня до наступления ночи. Множество козаков и татар легло под Киевом; но город не был взят. Потеряв сорок восемь знамен и более двадцати пушек, Виговский вступил в переговоры с Шереметевым. Боярин не верил, переговоры остались без успеха. Шереметев знал Виговского, когда писал к Государю, что «Гетман языком говорит как бы походило на дело, а в сердце правды нет.» Он докладывал о битве с Гетманом; Гетман уверял Государя, что козаки сразились с Боярином без его повеления; Ромодановский продолжал вести 20,000 войска против него; оставаться под Киевом было опасно и он принужден был, оставя осаду, направить путь к Конотопу. Регистровые козаки, преданные Малороссии, собрались между тем в Переяславле, выбрали в Наказные Гетманы Полковника Ивана Безпалого, и после стычки с войсками Виговского у Глемязова успели соединиться с Ромодановским, куда принес Безпалый и булаву, отнятую Пушкарем у Виговского под Полтавою.
 
Здесь Ромодановский поступил столь не осторожно, столь необдуманно, что если б можно было видеть какую‑либо для него выгоду в потере битвы с Виговским и с Поляками, то мы бы в праве были думать, что он сам того желал. Так искусно возстановил он на себя всю Малороссию, дотоле Виговского ненавидевшую. Он, можно сказать, собрал против себя всех козаков.
 
Соединясь с Безпалым, Асаулом Вороньком и Запорожцами под предводительством Кошевого Барабаша, разсеяв отряд Виговского, Ромодановский вступил в Конотоп. – Выпишем от слова до слова разсказ летописи. «Он, при встрече от города с процессиею, помолившись и покрестившись пред ними по‑Христиански, разграбил город и его обывателей по‑Татарски и сказал, «что: виноватого Бог найдет, а войска надо потешить и наградить за труды, в походе понесенные.» Потом сожжены Лубны, Пирятин, Чорнухи, Горошин; Гуляницкий осажден в Варве; и как зима принудила снять осаду, то наконец Ромодановский расположился с войсками в Лохвице, а Безпалый в Ромнах.
 
Наступил новый год и опять начались военные действия; Поляки и Татары присоединились к Виговскому; Стольник и Воевода Князь Федор Федорович Куракин отразил его от Лохвицы; Гетман расположился между Сорочинцами, Рошавкою, Лютенкою и Гадячем. Недовольные сожжением городов и грабежами Ромодановского, козаки переходили к Виговскому. Ближний Боярин, Наместник Казанский Князь Алексей Никитич Трубецкий принял начальство над армиею, и в то, же время получил от Государя тайный наказ: съехаться с Виговским, уговорить его прекратить кровопролитие, и стараться постановить новый договор с козаками о принятии их в Царское подданство.
 
Доказательством миролюбивого расположения Царя Алексея Михайловича остались статьи, предложенные Князем Трубецким Виговскому, сбереженные в подлинниках и переданные потомству моим предшественником, историком Малороссии.
 
Повелено было:
 
1. Уверить Виговского в прежней к нему Царской милости и в прощении сделанных им преступлений.
2. Утвердить его на Гетманстве, ежели козаки того желают.
3. Отдать ему Воеводство Киевское, ежели он будет того домогаться.
4. Наградить, по его желанию, родственников и друзей его.
5. В случае упорного требования, вывести Русское войско из Киева.
6. Обязать Виговскаго распустить немедленно и впредь не призывать Татар.
 
Но после всех предприятий в пользу Королевства, Виговский не смел уже доверять Боярским обещаниям, не верил Царским милостям. Война с Москвою сделалась открытою. Он подступил к Миргороду, три дня осаждал его, граждане сдались; к нему присоединился полк Миргородский; и с войском, которое возросло до тридцати тысяч козаков, трех тысяч Поляков и пятнадцати тысяч Татар, Гетман через Полтаву прошел в Зеньков. Тогда Князь Трубецкий двинулся из Путивля в Малороссию, направил путь свой к Константинову, что на Суле, предложил Наказному Гетману Ивану Безпалому, стоявшему в Ромнах изготовиться к походу, и послал повеление о том же Князю Куракину. 29 Марта Трубецкий, Ромодановский и Безпалый соединились в Константинове; оттуда пошли на Смелое, где был Гуляницкий с полками Прилуцким, Нежинским, Черниговским и с Татарами. Под Смелым передовый отряд Гуляницкого напал на обоз Князя Трубецкого; был отражен и прогнан за пятнадцать верст. Двинувшись к Липне, что в трех верстах от Конотопа, Козацко‑Московские войска стали под городом. Обоз наш остался в Липне, полководцы расположились станом у Конотопских укреплений; это не помешало нам окружить город; Безпалый и Трубецкий укрепились; Боярин увещавал письменно Гуляницкого отложиться от Виговского: Гуляницкий отказал; началась знаменитая осада Конотопа.
 
Первая вылазка Виговцов была неудачна: их отбили от наших укреплений. Пленные показали, что у Гуляницкого войска не более четырех тысяч человек. Князь Трубецкий отпел молебен и повел союзныя войска на приступ; на разсвете, в пятом часу, Конотоп был окружен; туда было брошено множество ядер и гранат. Начался бой кровопролитный; осаждающие ворвались в город, были опрокинуты и отступили в замешательстве. Долго после того Трубецкий не решался вступить в бой с Гуляницким; до 29 Июня время проходило в ничтожных стычках, в перестрелках, да в отдельных битвах отрядов наших под Борзной, и Князя Григория Григорьевича Ромодановского под Нежиным. 29 Июня Гуляницкий, утомленный долговременною осадою, вышел из города и овладел союзными укреплсниями. Зта неудача и слух о приближении Виговского заставил Трубецкого отступить от города.
 
К Виговскому присланы были на помощь Андрей Потоцкий и Яблоновский, с конницею, и Лонцкий с полками пехотными; Сербы, Волохи и Молдаване уже соединились с Гетманом и Магнатами; Хан Крымский с своими полуостровитянами, с Белогородскими и Ногайскими Татарами шли с другой стороны; Султан Калга и Нурадин ими предводительствовали, их было тридцать тысяч; козаков, преданных Виговскому было шестнадцать тысяч. Трубецкий соединился с тридцатью тысячами, предводимыми Князем Семеном Ивановичем Пожарским, и с Калмыками. Тогда в намерении отрезать Татар от Виговского, наши войска двинулись к нему на встречу всеми силами; но прежде чем успел Трубецкий подойти к неприятелю, Виговский уже соединился с своими союзниками. Здесь он узнал, что его булава Гетманская, отбитая у него Пушкарем под Полтавою, находится у Каменского воеводы, и что воевода хранит ее как трофей, ему в насмешку и в безчестие. Тогда‑то он, как будто бы страшась до того времени измены своей, под этим ничтожным предлогом объявил себя обиженным и вступил в бой с Малороссиянами, преданными Украине правда была разгромлена неправдою, и предателю судьба потворствовала, чтоб привесть его к краю гибели. Бой был под селом Сосновкою. Первый день счастье клонилось то на ту, то на другую сторону; назавтра перевес был в пользу Виговского; Трубецкий два раза ранен; воинские знаки, войсковая казна, сребренные литавры и весь стан достались победителям; семь полков Московских легло на поле битвы, множество людей лошадей перетонуло в Сейму. Трое суток гнался неприятель за бегущими воеводами; Татары истребляли и жгли все, что ни попадалось им в погони: ужас достиг до Москвы; Князъя Львов, Черкасский и Пожарский были взяты в плен. Пожарский назвал Хана вероломным, а Гетмана предателем и его казнили немедленно. Кто был причиною столь неожиданного и жестокого поражения Царь Феодор Алексеевич приписывал его спорам воевод о преимуществе родов; иные укоряют в том Трубецкого, который нерешительно поступал при осаде Конотопа, и терял много времени, тогда как, действуя отважно и всеми силами, разгромил бы Гуляницкого; летописцы наши приписывают гибель Трубецкого холодности Малороссиян к своим союзникам, которые поносили верных Царю козаков Виговцами, угнетали озлобляли народ ругательсвам и грабительствами. Как бы то ни было, но битва Конотопская оставила по себе на Украине пословицу: «Надул, как Виговский Москву.»
 
В Варшаве по этому случаю был собран чрезвычайный Сейм; там, по народной поговорке, продавали мех, не убив медведя. Туда явились Константин и Даниил Виговские, Тимофей Носач, Георгий Немержиц; Королю поднесены были поздравления; Магнаты заключили речь свою следующими словами: «Радуйся Всепресветлейший Государь! Народ твой возвратился на лоно отечества; радуйся приобретением столь многих стран, без пролития крови; ты возвратил тот плодоносный Египет, ту землю обетованную, текущую медом и млеком, плодородную, всем изобильную, из века слывущую златым яблоком, имеющую народ Роксоланский, знаменитый храбростию на море и на суше. Да здравствует наияснейший Король наш Казимир! Да здравствует во веки Королевство Польское!» Сейм поручил защиту Украины от границ Московских Станиславу Потоцкому, Любомирскому указал Пруссию, Сапеге повелел охранять Литву от Москвы, Чарнецкого призвал из Дании для обезпечения Великой Польши. Великолепны были такие распоряжения по случаю удачной битвы под Сосновкою; но разбить Трубецкого еще не значило завоевать Малороссию,
 
Виговский обделывал дела свои медленно; он не доверял Малороссиянам – те ненавидели его. Приберегая для себя Киев, он устремился к правой стороне Днепра; Трубецкий бежал в Путивль, и отправил отряд для сожжения Короля.
 
Гетман стал под Гадячем, оттуда к Королю трофеи Конотопские, и начал трехнедельную осаду Гадячскую. Неоднократные приступы его были отражены козацким Полковником Ефремовым; ни голод, ни предложения от Виговского, не обольстили жителей; 2‑го Августа Гетман пошел на Заднепровье. Двадцать рублей и пара соболей Полковнику, по рублю на каждого козака, по полтине на гражданина, служили Царскою наградою защитникам Гадяча.
 
Виговский был впрочем прав в своей недоверчивости: чины и войско Малороссии собрались в Чигирин для нового избрания Гетманского. Туда прибыли Имперский и Турецкий посланники; от Республики явился Каштелян Волынский; все они полагали, что Малороссия отделилась от Москвы невозвратно, и, зная что Виговский булавы за собою не удержит, предложили Раде избрание Гетмана нового, утвержденное и обезпеченное тремя державами.
 
А в это время Юрий Хмельницкий отправил слугу своего Ивана Брюховецкого в Чигирин из Запорожья с жалобами на Виговского. Припоминая войску заслуги отца, он писал, что и сам всегда был усерден к пользам отечества, но что его рвение было уничтожено обманами и подстрекательствами Поляков и соумышленника их, убийцы Пушкаря, Виговского. «Да и самый уряд Гетманский,» заключал Юрий, «от всего войска и отца мне данный, насильно неправедным поступом Виговский взял.» Обе стороны Днепра знали уже все преступления Виговского против народа; козаки Поднестровские и Забужане были против него озлоблены за примирение с Поляками; жители левой стороны Днепра ненавидели его за опустошение Полтавщины, Лубенщины и Миргородщины. Все обвиняли его за нарушения условий Хмельницкого с Царем, за кровопролития войны междоусобной, за разорение городов Князем Ромодановским, за дружбу с Поляками, и наконец за отдачу людей в неволю Татарскую. «Он выгубит Козаков, говорили Малороссияне, и в пользу Татар возобновит Царство Астраханское.» Приговорили собраться в Брацлав и свергнуть Виговского.
 
Польша, освобожденная от войны с Швециею приближавшимся Оливским миром, обратила войска свои против России. Эта война была для нес удачнее войны с старым Хмельницким; Сапега и Чарнецкий пошли против Князя Хованского, вторгнувшегося в Литву; Голштинский легион присоединился к Чарнецкому. Хованский был отбит Юдицким от Замка Ляховицкого; Поляновский разбил под Слонимом один из отрядов Княжеских; наконец битва под Полонкою довершила поражение Хованского; но эта удачная война все же мешала Полякам удержать на Гетманстве Виговского, и заняться внутренним устройством Малороссии. И тогда это очень было бы легко для Республики; не говоря о поражении козаков и Кн. Трубецкого под Конотопом, Малороссия была утомлена домашними безпокойствами, междоусобиями; и в минуту, когда все согласились свергнуть Виговского, было два искателя Гетманской булавы: Юрий Хмельницкий и Полковник Переяславский Цюцюра; а третий втайне строил ковы, обвиняя Виговского, возстановляя против него народ и заранее подкапывая Юрия, – то был Иван Брюховецкий.
 
Виговский думал еще бороться с волею народною; он писал к Гетману Конецпольскому, умолял его усмирить взбунтовавшихся козаков; но Коноцпольскому было не до Малороссии: Польское войско, озлобленное неуплатою за многие годы жалованья, собралось к нему, арестовало его; во Львове он едва избегнул смерти, и город Львов был предан на разграбление Виговскому оставалось надеяться только на самого себя.
 
Хотя храбрость Полковника Цюцюры говорила много в его пользу, и хотя истребление пяти Польских полков в Нежине давало ему право надеяться на успех в народном собрании; но воспоминания о Великом Хмельницком превозмогли в пользу Юрия. Рада объявила Брюховецкому, чтоб он вызвал Хмельницкого из Запорожья; Хмельницкий, сопровождаемый Запорожцами и Кошевым Атаманом Сирком, немедленно явился в собрание, благодарил народ за признательность к отцу и дал присягу в верности войску и отечеству.
 
Единомышленники Виговского, присягнувшие в Варшаве на условиях с Республикою, возвысили голос в пользу изменника; Виговский с веселым видом, пред всем войском начал читать эти условия, и доказывать как велика их выгода Для Украины; народ и войско взволновались, раздались укоризны, превратившиеся в наглые ругательства, дошло дело до оружия; Старшины, преданные Виговскому, были умерщвлены; главные из них, Немержиц, Сулима и Верещага пали первые в борьбе противу общей воли. Верещага, говорит одна из наших летописей, был на куски разсечен, а сам Виговский, оставя булаву и войсковые клейноды «як опаренный посредь пожара, едва с тысячею людей утекли; тако Польские Корогвы пошли во свояси.»
 
Жена и родные братья Виговского остались в Малороссии. Еще 12 Декабря, в 1659, состоялся Указ о ссылке в Сибирь сообщников Гетмана; Полковники Василий, Юрий и Илья Виговские первые лишились счастья жить на родине: их развезли по дальним городам. Юрий стал на Гетманстве.
 
Глава XXV. Юрий Хмельницький
 
 
Приезд Волынского к Гетману. Запрос о его намерениях. Гордость Трубецкого. Условия Дорошенка. Владыкин едет к Гетману. Церемония. Свидание Гетмана с Трубецким. Свита Гетманская. Условия. Изгнание Поляков с почвы Украинской. Переселение народа в полки Слободские. Неудача войны с Поляками. Главнокомандующий Потоцкий. Польские Полководцы. Битва под Любартом. Отступление Шереметьева к Чуднову. Приближение Гетмана. Радость и похвальбы Шереметева. Вражда Гетмана к Боярину. Причины ее. Юрий соединяется с Поляками. Шереметев окружен Поляками. Восемь недель защищается. Сдается. Отведен в плен. Русское войско объявлено военнопленным. Сирко бьет возвращающихся Крымцев. Поляки овладевают Украиною. Ропот народный. Самко объявлен Наказным.
 
Как скоро в Варшаве узнали об утверждении Юрия в Гетманском достоинстве, тотчас явился в Чигирин Каштелян Волынский, с поднесением Королевского Диплома. Зная выбор народный, Король уговаривал нового Гетмана предаться Полякам по прежнему. Послы иностранные от него потребовали объяснения: по каким планам и положениям станет он управлять Русским народом.
 
Гетман объявил всем посланникам, а в том числе и Каштеляну, что после ужасных бедствий и разорений, освободясь от Поляков с пожертвованием крови, народ и он Гетман намерены держать неутралитет в отношении ко всем державам, и хотят зависеть от самих себя единственно. Союз же со всеми державами, или с одною из них, можно учинит не иначе, как согласуясь с посуждением и волею всего народа, смотря по времени и по обстоятельствам. Потом на Раде он искренно объявил свое мнение, что лучше держаться союза с народом и царством Московским, нежели с Польшею, которая очевидно изнемогает, и находится на краю гибели. Эти слова подтвердил он и Боярину Князю Трубецкому, который был прислан от Царя с поздравлением его в Гетманском достоинстве.
 
Стан Трубецкого находился тогда в Переяславле; по правой стороне Днепра у Ржищева, повыше Трахтимирова, стояли полки наши козацкие Заднепровские. Еще 30 сентября Боярин оправил в стан в стан к Юрию письмо, в котором описывал Царские милости к старому Хмельницкому, и уговаривал козаков последовать примеру Гетманского отца. Чрез четыре дни, Полковники Петр Дорошенко, Андрей Одинец и Иван Лизогуб явились к Боярину с приглашением к Гетману в монастырь Трахтимировский; Трубецкий отказал. Полковники настаивали, чтоб он отправил туда хотя своих товарищей; но он и на то не согласился. Петр Дорошенко, раздосадованный упорством его, с главою целого народа неуместным, объявил статьи, на которых готов с Москвою снова соединиться; но тех статей Трубецкий принять не мог. Вот их содержание:
 
1. Все подтвержденное при старом Хмельницком присягою должно быть сохраняемо Царем при сыне его.
2. Воеводам не быть нигде, кроме в Киеве, а войскам, присылаемым от Царя в Малороссию, находиться под начальством Гетмана.
3. Без ведома, без грамоты и без печатей Гетманских Царь не должен никого из Малороссиян принимать в особенную милость.
4. Все Полковники козацкие, обеих сторон Днепра, должны признавать одного Гетмана и ему повиноваться.
5. Избрание в Гетманы из ратных людей должно быть свободное.
6. Все Полковники до того бывшие, особенно же Старо‑Быховский и Киевский, остаются при прежних правах своих и при власти.
7. Имея право принимать послов иноземных Гетман обязан препровождать к Царю не грамоты их, а только копии.
о. Все войсковые должности, и в особенности Шляхетство, остаются на прежних правах без малейшего изменения.
9. В случае договоров Москвы с Поляками, Татарами и Шведами, Коммисары Малороссийские имеют голос.
10. Никакая власть не в силах нарушить прав ни духовенства, ни светских людей.
11. Какие б ни были вины людей войска Запорожского до ныне, – отныне должны быть они преданы забвению.
12. Киевский Митрополит и все духовенство Малороссийское не зависят ни от кого, кроме от Патриарха Константинопольского.
13. Только наши чины и наш народ могут избирать в Киев Митрополита и в города Епископов.
14. Училища и монастыри Гетман может устроивать по собственной воле, не спрашивая ни у кого соизволения.
 
Видя невозможность принять эти условия, и ошибку в своей неуместной гордости, Трубецкий принужден был на другой день отправить Владыкина к Гетману, с Государевою грамотою, с новым приглашением в Персяславль, и с обещанием прислать в монастырь Трахтимировский Воеводу Окольничего Андрея Васильевича Бутурлина.
 
Октября 6‑го  – Владыкин привез в Переяславль письмо Гетманское; Юрий обещал приехать. Седьмого–Бутурлин поехал к Дпепру, с ним Дорошенко, Лизогуб и Одинец. Трубецкий приказал ему через реку не переправляться, пока не переправится Юрий. Восьмого – Гетман прислал сказать Бутурлину, что если этот не хочет с ним увидеться на берегу Трахтимировском и он не едет в Переяславль. Бутурлин дал о том знать Трубецкому; Трубецкий подтвердил свое приказание, и позволил ехать к Гетману только сыну Бутурлина Ивану. И с первого вступления Юрия на Гетманство мы видим нестойкость его характера. Иван Бутурлин переплыл Днепр утром Октября 9‑го, а к вечеру Гетиан уже был на Андрюшовском берегу с своими Полковниками, с Генеральными Старшинами, с духовенством. Так единственный в Государстве сановник, Гетман Царя Русского, преклонил выю перед простым, обыкновенным боярином.
 
Здесь были Архимандрит Кобринский, Игумен Каневский, Иов Заунчковский, Обозный Тимофей Носач, Судья Иван Кравченко, Асаул Одинец, Полковники: Каневский Иван Лизогуб, Корсунский Яков Петренко, Кальницкий Иван Сирко, Прилуцкий Федор Терещенко, Лубенский Яков Засядка и Сотники всех тех полков.
Конечно, их принял Трубецкий с велико почестию. Но Бутурлин переехал на противоположный берег после Гетмана, и честь главы народа была унижена. Начались переговоры, и Октября 17‑го  Юрий подтвердил статьи отцовские, прибавя следующие:
 
Гетман обязан отправлять полки козацкие на Царскую службу во всякое время, и без Царского указа но должен никому оказывать помощи.
Не дружиться с Поляками; возмутителей казнить смертию.
Московским Воеводам находиться в Киеве, Переяславле, Нежине, Чернигове, Брацлаве и Умани; но в права и вольности войсковые не вмешиваться.
Без воли народной и войсковой Гетману Старшин не избирать.
Очистить старый Быхов для войск Московских.
 
Так вступил Юрий на Гетманство, которым отец его прославился, и которое два раза терял он, сперва по неопытности, потом по нерешительности.
 
Начало его правления было ознаменовано поступком благородным; презирая вражду Виговского, изведанную на себе от младенчества, он немедленно отправил его несчастную жену к нему в Польшу. А между тем писал к Потоцкому, чтобы, оставя Украину, тот вывел Польское войско, которым, по милости Виговского, наводнена Малороссия. Получив отказ от Магната, Юрий дал повеление изгнать Поляков мерами действительными; Полковник Цюцюра взял на себя весь труд, и вскоре восточная Малороссия была очищена: это началось, как мы видели, избиением пяти Польских Хоругвей в Нежине. Все утихло на нашей стороне Днепра; здесь, хотя на весьма короткое время, народ стал пользоваться миром, но в Уманщине и в Подолии кипела война междоусобная; семейства бежали оттуда в наш край; снова повторилось переселение народа пограничного с Польшею, жителей прибережных Днепра, Случи и Припяти. Предвидя войну долговременную, они явились к Гетману, требовали защиты, или, по крайней мере, пристанища; Гетман позволил им перейти в полки Слободские, старым Хмельницким заведенные: в Ахтырский, Харьковский, Изюмский, Рыбинский и Сумский.
 
Чигирин был уже взят у Поляков; туда явился Полковник Уманский Худорбай, оставя в Нежине пятнадцать знамен и тридцать семь пушек, отбитых у Поляков в Новегороде‑Северском, Стародубе и Чернигове. Готовилась новая война. Успехи республики под Ляховцами, Слонимом и Полонкою; временная потеря Русскими Астрахани – ускорили действия Поляков против Царя. Видя неудачи своих Воевод, уверясь в ненависти Хмельницкого к Варшавской Речи Посполитой, Государь благодарил его через Шереметева и повелел своему Боярину поступать в войне с Польшею по Гетманским планам, и намерениям. Юрий собрал совет на Койдаке, и решились так: Шереметев, угрожая Татарам, с тридцатью тысячами пойдет на Котельню мимо Койдака и Полтавы, Гетман с сорокатысячным войском к городу Львову Гончарихою, внутри Польши соединятся.
 
Виговский стоял под Баром; Шереметев перешел Котельню, расположился под Любартом; защитясь укреплениями, он решился ожидать врага; туда поспешил Коронный Гетман Потоцкий с полками, собранными над Днестром; Любомирский вел полки, которые были расположены в Пруссии; Султан Нурадин быстро подходил с двадцатью тысячами Татар; Виговский с своими преданными козаками двинулся из‑под Бара. Они пришли под Любартом. Верховное начальство принял над ними Потоцкий; Великий Коронный Маршал Любомирский стал вторым. Под их властию были: Сандомирский Воевода Ян Замойский с полками, устроенными по образцу иностранному; Князь Дмитрий Вишневецкий‑Бельзский; Брацлавский Воевода Чарторийский; Черниговский Беневский и Киевский Виговский; Станислав Яблоновский, Андрей Потоцкий и наконец, тогда еще только Хорунжий Коронный, в последствии знаменитый Король, Ян Собеский. Гетман Потоцкий был болен лихорадкою; он так ослабел, что не мог сидеть на коне; но не слушая ни друзей, ни медиков, приказал себя носить на носилках. Напрасно его уговаривали отдохнуть, он отвечал: «перестаньте требовать, товарищи, невозможного. Неприятели ради будут представить вождя, удалившегося с поля сражения – беглецом.»
 
Шереметев не выходил из шанцев; он обставил себя тройною цепью повозок. Войсковый писарь Сапега напал на нашу передовую цепь – она обратила тыл; Потоцкий увидел ее бегство и приступил к атаке стана целым войском; его правое крыло состояло из конницы Вишневецкого и Виговского; левое была конница Татарская; пехота шла в тесных колоннах серединою; войска Шереметьева смялись, спустились с валов и отступили в стан. Полковник иностранной пехоты Гротус взял у нас три пушки. Битву прекратила ночь.
 
Не ожидая разсвета, Шереметьев тихо поднялся с полками, и начал отступление к Чуднову; по утру Поляки увидели опустелым весь Русский стан. Достигнув Чуднова, Боярин расположился под городом. Уже Хмельницкий к нему приближался, уже он был у Слободища, что в милях от Чуднова. При нем находились опытные полковники, старым Гетманом к войне приученные: Лесницкий, Зеленецкий, Федорович и Носач.
 
При известии о приближении Юрия, радость Шереметева была не соразмерима с неудачею под Любартом. Он хвалился взять Краков, Варшаву и Короля; «Но– говорит Летописец – не подобает убо прежде победы торжествоваты.» Вожди Польские положили в совете немедленно напасть на козаков и в тоже время окружить Шереметьева; а против Шереметьева Гетман уже враждовал, да и было за что враждовать: в совете на Кодачке у них положено было все, что Львов, Броды, Замостье, Люблин и Слуцк могли бы доставить победителям разделить поровну. Вдруг Боярин стал утверждать, что вся добыча должна достаться войскам Царским, что сражаясь за Малороссию, они должны быть награждены на счет российских войск. Гетман противоречил, доказывал, что войны козаков с Поляками давно закончены, что Республика ищет не войны, а мира с Малороссиею; что ныне козаки сражаются за Царя и за Царство Московское, за Смоленск и за завоеванную для Москвы Белоруссию; наконец за наследие Польской короны, обещанное Государю самими Поляками и потом с насмешкой отмененное. Переговоры кончились ссорою; чиновники Шереметьева, опьянелые в пиру, с безчестием вытолкали Гетмана из Боярской ставки. Гетман жаловался Государю через Генерального Старшину Тредьяковского; описывая подробно все ругательства, все оскорбления, нанесенные ему от Боярина и его чиновников, он представлял Государю, что самое обращение этих господ с козаками не заключает в себе ничего дружественного ни к Гетману ни к народу Малороссийскому; что оно лишено даже всех видов политических, всякого приличия, удерживающего народ в приязни хотя притворной. Он представлял, что и в простом разговоре каждое слово Бояр дышет насмешкой и презрением, что Старшины и сам Гетман от них получили имена Виговцев и Хохлов. Но Государь был окружен друзьями виновных; он был предупрежден жалобами Боярина и отвечал: «Всякая шутка или насмешка есть вред и вздор; кто приходит не званный, тот и уходит не провожанный; а свято место пусто не бывает.» Хмельницкий, обруганный и уничтоженный, затаил вражду и принес ее под Чуднов.
 
Польский Полководец решился не допустить Гетмана к соединению с Боярином; но это был напрасный труд. Гетман не о том думал. Он отправил Полковника Дороша к Любомирскому, с объявлением, что готов соединиться с Поляками. Любомирский не поверил, и напал на него: Хмельницкий этого не ожидал, и так началось поражение козаков; но оно прекратилось новою попыткою Хмельницкого. Снова приступили к переговорам, были подписаны Гадячские условия, Гетман обязался помогать Полякам в изгнании из Малороссии Шереметева; условия были с Петром Дорошенком, Кравченком и Xаненком.
 
Тогда Любомирский соединился с Коронным Гетманом и с Татарами, окружили Шереметьева; осада продолжалась более восьми недель. Боярин старался отражать неприятелей; его стесняли более и более; открылись болезни в Русском стане; голод заставил осажденных питаться конским мясом; начались холода, оказался недостаток в фураже, в одну ночь погибло двенадцать тысяч лошадей. Шереметев принужден был отправить к Потоцкому Акинфиева, Князя Козловского и Щербатова с предложением о сдаче. По неволе принял он все условия, предписанные Магнатами. Московским войскам разрешена была свобода выступить из укреплений с тем, чтоб сложили оружие у ног Потоцкого. Боярин обязался очистить Киев, Чернигов и Переяславль, и не вывозя из городов воинских снарядов и пушек отступить к Путивлю. До исполнения же условий, Шереметьев с восьмью дворянами и тремя стами рядовыми должны были оставаться у Польских Гетманов заложниками.
 
Тут случилось происшествие, вовсе не делающее славы Польскому оружию; как случилось оно – это тайна историческая, которой время не могло открыть. Польские историки слагают вину на Татар: «Не здесь,» говорит один из них, «конец бедствиям войска Московского, спасенного от гибели великодушием Польских вождей; Татары, прогневанные на Гетмана Потоцкого, за то, что он выпустил на волю Москвитян, ночью напали на стан их, и, не смотря на сопротивление отряда Польских войск, данного им для стражи и безопасности, часть истребили, остальных взяли в плен, а между ними и самого Шереметева, который принужден был откупиться двумя стами тысяч империалов; так погибло тридцать шесть тысяч войска Московского, частью побитого, частью полоненного Татарами; и никого не осталось, кто‑бы мог подать известие в Москву о их погибели.» Этот разсказ много имеет несообразностей. Если бы Польские вожди дорожили честным словом и боялись предательства, то при многолюдстве собственном и с помощию козацких полков Хмельницкого, которые были не в дальнем от них разстояини, им было б легко удержать неистовство Татар. Тем более для Поляков был бы этот благородный поступок безопасным, что войско Шереметева, будучи обезоружено, не могло воспользоваться борьбою союзных войск. Но вот сильнейшее доказательство лжи Польских историков: Шереметев не мог заплатить двух сот тысяч империалов–у него столько денег не было; эта сумма превышала тогдашний доход всего Царства Московского; да и свободу то он получил только чрез двадцать лет.
 
Наши летописи говорят, что причиною этого предательства была невыдача Киева. Там находился тогда с войсками Князь Борятинский; узнав о Чудновских происшествиях, он не только Поляков, но и самого Шереметева в город не пустил; разсердясь за это на Боярина, Потоцкий отдал Татарам и его и все пленное войско свою же пользу оставил для окупу только двадцать с лишним дворян. Но и это не оправдывает Потоцкого и Магнатов; имея триста заложников, они должны были довольствоваться ими.
 
По принесенным вопреки Польским историкам в Москву сведениям, которые по ныне сбережены в архивах в подлинниках, мы видим, что на другой же день нарушена была присяга Поляками. Войско и Полководец объявлены военнопленными; Воевода и Окольничий Князь Иван Иванович Щербатов; Стольники: Князь Григорий Козловский и Иван Акинфьев были товарищами Шереметева в злосчастии: они были отданы Крымскому Царевичу Нурадину.
 
Дележ добычи и грабительство, по словам нашей летописи, сопровождались необычайным варварством и неслыханными оскорблениями. Шереметьев и все войско были раздеты донага и гнаны в Крым на продажу. Козачьи полки находившиеся при Шереметьеве, отданы были Xмельницкому, и присягнули на верность и повиновение своему Гетману. «Никто при сем не торжествовал так, как Хмельницкий, видя обидчика своего Шереметьева, влекомого Татарами в неволю»
 
Это случилось на другой день Чудновского договора, двадцать четвертого Октября в тысяча шесть сот шестидесятом году. Уже Крымцы из‑под Чуднова возвращались на полуостров; у порогов напал на них Кошевый Сирко, о смерти которого бывало Турки молились в мечетях; отбил несколько тысяч Москвитян, но Шереметьева Татары увели в рабство на двадцать лет. К концу года Поляки овладели почти всею Малороссиею; тщетно сопротивлялись полки Нежинский, Переяславский и Черниговский. Междоусобия начались и Украйна вновь запылала со всех концов. Хмельницкий начал уговаривать козаков регистровых, чтоб они отложились от Царства Московского; из находившихся при Шереметеве многие были перевешаны; не смотря на то, козаки отказались от повиновения Королю и Республике. Юрий, испуганный их ропотом, уговорил Охочекомонных и Волонтеров бежать с ними в Запорожскую Сечь и объявил себя союзником Поляков и Татар. Гетманщина, узнав о намерениях Юрия, собрала Раду, признала место Гетманское праздным и приговорила избрать нового Гетмана, а до выборов назначила Наказным Генерального Асаула Якима Самка.
 
Глава XXV. МЕЖДО‑ГЕТМАНСТВО
 
Наказный Гетман Яким Самко
 
 
Споры за булаву. Искатели Гетманства: Виговский, Брюховецкий, Нечай, Тетеря, Хмельницкий, Золотаренко. Поляки изгнаны за Днепр. Грамоты Самку и Золотаренку. Совет Царю Максима Протопопа. Сцена Протасьева с Самком за вичь. Юрий осаждает Чигирин. Соеднняется с Крымцами. Подступает к Переяславлю. Уходит на Заднеприе. Грабежи Татар. Сожжение Ирклеева. Юрий зимует под Нежином. Рада в Козельце. Рада в Сече. Самко, Золотаренко и Брюховецкий. Вторичная сдача Переяславля Юрием. Гибель Юриевцев, Донцов и Немцев. Взятие Черкас Приклонским. Юрий разбит и спасается бегством. Происки Брюховецкого. Жалобы Золотаренка за «фортельный выбор.» Отзыв Бояр о Брюховецком. «Воровать исправен.» Брюховецкий Наказным Гетманом.
 
Малороссия была в тяжком состоянии: два сильных Государства спорили о владычестве над нею; кроме борьбы с Польшею, ежедневно вспыхивали бунты местные. Днепр раздвоял Украину; казалось, он стал надвое разделять и умы Украинцев и чувства их. На Востоке боролись еще за Москву, на Западе народ колебался уже в пользу Поляков, и подобно расколам, вооружающим единоверцев друг на друга, искатели булавы вооружали Малороссиян на Малороссиян. Виговский, прдкрепленный Поляками, под предводительством Ельского и Хлопицкого, старался удержать в своей власти Украину Западную; Король дал ему звание Сенаторское; и без этого козаки были к нему недоверчивы: теперь еще более стали остерегаться его – кто не любил его как Гетмана, стал презирать как Сенатора. А на Запорожье явился новый искатель булавы, – то был слуга Юрия Хмельницкого, Иван Мартынович, который потом в письмах к Боярам подписывался Ивашком, а Подношком в докладах Царю – Брюховецкий. Знаменитый Петр Дорошенко полагал добиться Гетманства при покровительстве Султана Турецкого; Иван Нечай в свою очередь надеялся на родство с Богданом Хмельницким, не смотря на то, что козаки признали его неспособным носить булаву по простоте и по старости. Тетеря, – забросанный шапками весьма не многих Запорожцев, провозглашенный радостным криком толпы незначительной, – уверясь в прочности своего владычества, успел отправить Шляхтича Георгия Гуляницкого с донесением, что он верен и покорен Республике и Государю, своему законному Королю; безполезный диплом был ему наградою. Юрий Хмельницкий попытался преклонить Малороссиян, если не умом, не стойкостью, так Ханским оружием. Изменивший Украине, но знаменитый храбростью, один из героев, прославившихся при взятии Смоленска, Нежинский Полковник Василий Золотаренко, отложился от Польши, сбросил с себя Шляхетство и, отвергнув полученное с этим шляхетством от Казимира постыдное прозвище Злотаревского, снова назвался своим украинским именем. Таково было положение дел Малороссии, когда полки Нежинский и Черниговский избрали Полковника Переяславскаго, Якима Самка, Наказным Гетманом.
 
После мелких стычек с Гуляницким и местных битв с Поляками, он прогнал наконец за Днепр войска Королевские, и вскоре прибыли в Москву его послы с уверением, что народ Украинский и войско Запорожское пребывают в верноподданстве к Государю, и что Поляков нет уже на левой стороне Днепра. Государь отправил в Малороссию Дворянина Федора Протаьева с грамотами: с похвалою Самку, с милостию Золотаренку, первому прислал соболей на двести сорок рублей, второму на полтораста. Первый принял грамоту и подарок, второй только грамоту, а соболи роздал при Протасьеве Сотникам, Асаулам и Старшинам своего полка. «Великий Государь прислал мне жалованье,» сказал Полковник, – «я вам его отдаю, чтоб вы служили Царю верою и правдою, Полякам бы не «верили, и не ссылались бы с изменниками.» Так подделываясь в одно и тоже время к Протасьеву и к своим подчиненным, Золотаренко надеялся получить голоса от народа и утверждение от Государя. Но Протопоп Максим, с которым Протасьев виделся в Переяславле, подал через него следующий совет Государю: «пусть Царское Величество не присылает своего полномочного до прекращения волнения в Малороссии; и пусть не утверждает Гетманами ни Самка, ни Золотаренка, потому что они не в состоянии друг другу повиноваться. Между тем Юрий Хмельницкий может обратиться с Заднепровскими козаками под Высокую руку Великого Государя.» Этот Протопоп слыл человеком ученым, его уважали народ, Старшины и духовенство, он несколько раз ездил к Государю в Москву, и его совет был не противен Царю, который готов был снова призвать Юрия на Гетманство.
 
Что касается до Самка, Протасьев нашел его достойным выговора; он спросил: по его ли приказанию писарь, в донесении к Царю, написал имя его с вичем? «Богдан и Юрий Хмельницкий этого никогда не делали; Бояре‑де в отписках своих к Великому Государю не осмеливаются именовать себя таким образом.» – Я человек неграмотный, отвечал храбрый Полковник, писарь у меня новый, такие дела и мне и писарю не за обычай. Рад служить Великому Государю, готов стоять против его неприятелей на чем и крест целовал, только чтоб Великий Государь пожаловал, не велел верить ссорам и словам наносным.
 
Между тем, как преданный Государю Самко перед Протасьевым оправдывался, Юрий Хмельницкий не дремал. Он начал добывать Гетманство Ханским и Польским оружием в ожидании помощи из Крыма, осадил Чигирин и внес войну в Малороссию; намерен будучи основать столицу свою близ могил: Богдана, народом избранного, и Тимофея, погибшего за Украину, он, против воли народа, вводя врагов в свою родину, хотел вырвать из рук Самка булаву. Но для Чигиринских козаков Юрий был ненавистен. Упорная защита, частые вылазки и нападения принудили его отступить; наскуча блокадою, он пошел к Переяславлю; на пути соединясь с Крымцами, к нему подступил, но и здесь имел неудачу; тогда посоветовав Хану отправить Татар на север Украины и в города Великороссийские для грабежа, сам решился перейти на Заднеприе; часть Крымцев пошла в Стародубовщину и во Мглин, другая осталась в Сотенном городке полка Переяславского, в Ирклееве; Юрий направил путь к Сече Запорожской; Самко с полками Переяславским, Нежинским, Черниговским, Лубенским и Киевским и войско Московское Ромодановского, соединясь у Козельца, пошли вниз по Днепру, переправились через него в Мишурином Роге, нагнали Юрия близ Ирклеева, его разбили, и город, который помогал ему, сожгли. Будучи отрезан от, Крыма и от Сечи, Юрий переправился опять через Днепр; зима приближалась, и он, решился перезимовать под Нежином. В это время в Козельце была Рада, в Сече другая; там избирали в Гетманы Самко, здесь Брюховецкого; первый присягнул служить Украине верно, и от Москвы не отлагаться; второй казался не опасным для Полковника Нежинского Золотаренка – для Васюты, как прозвали его наши летописи; происки Брюховецкого и жажда власти поставили Васюту против Самка, через Мстиславского Епископа Мефодия подал он донос Царю в том, что Самко ему неверно служит. Государь и без того был предубежден против храброго Полковника Переяславского. Протасьев передал уже ему совет Протопопа Максима, который, – как знать? – вероятно задобрен был Брюховецким. Впрочем «оказанные России услуги Наказным Гетманом давали ему неоспоримое право начальства в Украине.» – Государь не утвердил вольного избрания, и наветы Протасьева опять причинили много злоключений государству. Назначена была новая Рада, но Юрий помешал ей состояться.
 
Разорив и разграбив Новгород‑Северский, Стародуб, Мглин и Согар, Татары соединились с Юрием и подступили к Переяславлю; к ним пришли на помощь Поляки под начальством Чарнецкого. Город облегли. Там был Самко с немногими сотнями козаков. «Его Хмельницкий начал добывать крепко,» говорит одна из наших летописей, «но крепчае еще противилися ему, понеже не было им надежды ни на кого, только боязнь смерти предлежала.» Наконец уже граждане до того были доведены, что готовы были сдаться, когда Ромодановский и Нежинский полк явились на помощь к Самку. Узнав об их приближении, Юрий отступил по Каневской дороге и, не дошедши до Днепра, окопался. Тут Самко выступил из Переяславля, соединился с Боярином и погнался за Юрием. В войске последнего были тысяча Донцов и тысяча Немцов. Когда Самко ударил на него, полки Поляков и Татар были загнаны в самый Днепр; в безпорядке всеобщей свалки Донцы перетонули до последнего; Немцы сбились в угол окопа и «Поты протывилися, поки один на другом положилыся, и тако Хмельницкий погубил козаков и Поляков, и ввесь обоз оставя в разграбление, сам ледви утек в Черкасы»
 
Самко перешел за Днепр, поставил Лизогуба Каневским Полковником, и возвратился в Переяславль. Завидуя нашему Наказному, Ромодановский отправил Стольника Приклонского с приказом взять Черкасы; он–в свою очередь в этом городе поставил Полковником Гамалея и пошел к Бужину; в это время, получив новую помощь от Татар, Юрий бежал из‑под Канева, где был разбит вторично Ромодановским; в побеге своем, настигнув Приклонского под Бужиным, опрокинул его, и вогнал в Днепровский луг; по счастью Приклонского, Днепр был в мелководье, Москвитяне спаслись то вброд, то вплавь. Ромодановский начал пальбу по толпам Юрия с левого берега реки; опять обращенный в бегство, этот быстро поворотил назад к Каневу; Боярин пошел к Лубнам, а Лизогуб, засев в оврагах Каневских, нечаянно напал на бегущих, разгромил, разсеял их толпы. Юрий едва успел вскочить в ладью и спастись на противный берег; потом пробрался кое‑как проселками к другу своему, Архимандриту Амвросию Тукальскому, который некогда был им облагодетельствован. Тут, сдав Гетманство Тетере, постригся в монахи Жидичинского монастыря.
 
Тетеря был зять Юрия, и прежде Самка был Переяславским Полковником; старый Хмельницкий любил его, питал к нему особенную доверенность и даже перед кончиною хотел передать, ему свою власть; его образование было, по тогдашнему, превосходно: он знал Латинский и Польский языки; но, изменив Малороссии, с 1658 году укрывался в Польше. Наконец Король признал его в сане Гетмана Чигиринского, и следовательно Тетеря не мог быть утвержден от Царя Всероссийского.
 
А Брюховецкий был снова избран Запорожцами; тогда, видя, что отнюдь не Самко, а Брюховецкий опасней всех для искателей булавы, Золотаренко обратился к Государю с жалобами и доносами на последнего; Мефодий Филимонович, бывший донощик на Самка, принял передачу этого доноса; Государь отвечал: «понеже избрание Гетмана Малороссийского по силе договорных статей зависит от чинов и козаков тамошних; то не мешать им в том ни по каким случаям, и ежели Брюховецкий выбран уже Гетманом, то так тому и быть, а Васютке искать благоволения козачьего, чтоб и его также по смерти Брюховецкого выбрали, а до того быть ему в прежнем чине, спокойно и без шатостей.»
 
Васюта продолжал просить у Государя разсмотрения и изследования жалоб; Самко продолжал представлять, что выбор Брюховецкого есть «выбор фортельный,» – что права и договоры Малороссийские нарушены; это был вернейший способ навлечь на себя Царскую немилость. И после таких представлений доказательства преданности к Государю, заслуги воинские, победы в пользу Москвы–все ни к чему не послужило. И приличия явилось для изследования и решения по доносам и жалобам на Брюховецкого, множество Дьяков и Подячих; над ними Князь Гагин и Кирило Осипович Хлопов.
 
«Подножек и Ивашко»–как сам себя называл Иван Мартынович Брюховецкий, был, говорит летопись, «из числа тех людей, которые обыкновенно тамо жнут, идеже не сеют, и собирают, где не расточали, т. е. нарочито богат и Запорожец. Все жалобы на него и доносы в глазах Коммиссантов и их думных Дьяков паутиною, сквозь которую шершень пробивается, а муха вязнет. Жалобщики были обвинены. В рапорте к Государю Гагин и Хлопов представляли: Иван Мартынович есть чесный человек, и годится быть Гетманом, понеже хотя неучен, да умен и ужесть как воровать исправен. Посадя его на границах, можно спать в Москве без торопливости.»
 
Брюховецкий был назначен Наказным; началась Рада об избрании действительного.
 
 
Глава XXV. Брюховецкий
 
 
Жизнь Брюховецкого до Гетманства. Слуга Хмельницкого. Мартынец. Ссора Васюты с Мартынцем. Ночное смертоубийство. Хорунжий. Вражда Полковников и Старшин. Атаман Гетманского куреня. Кошевой. Кровопролития в Украине. Четыре Рады. Пятая. Драка на Раде. Угрозы Самка Гагину. Брюховецкий Гетман. Пиры в Нежине. Казнь Самка, Золотаренка, Силича и Засядки. Полковниками Запорожцы, Брюховецкий грабит Украину. Король идет на Украину. Утверждение Гетмана. Статьи. Король под Ржищевым.
 
Все тайны наконец обясняются: потомство узнало кто был Иван Брюховецкий. Слуга Богдана Хмельницкого, спасая жизнь господина, однажды попался он Татарам в плен; его пытали, мучили, наконец за дорогой выкуп отпустили к Гетману. По смерти Богдана, он достался Юрию; молодой Пан одевал его богато, дал ему саблю, и на своем «коште» для него содержал коня. Он любил своего старого слугу, слушал его советы, требовал от него мнений, и эти мнения уважал. Летописи говорят, что и слуга никогда не употреблял во зло господской доверенности; полагал кончить жизнь при Пане своем, всегда был при нем неотлучно, все его чувства принимал к сердцу. Верный слуга был известен каждому Украинцу под именем Мартынца.
 
У Юрия было два любимца; мы уже знаем о их подвигах: Василий Золотаренко, прославившийся под Смоленским в 1654 году, потом изменивший Украине, и в 1658 подписавший Гадячские статьи; козаки называли его Васютою, Поляки Злотаревским. Другой был: «лыцарь войска Его Пресветлого Царского Величества Запорожского, товарищ статный» – Яким Самко, который разбил помощников Виговского Сулиму и Цюцюру. Он называл себя безграмотным, но в Украине славился письменностью, и знал несколько языков.
 
На одном собрании Старшин в Гадяче, говоря об важном деле, Гетман спросил у слуги своего, что скажет он на вопрос Самка. «Старого пса непристойно бы мешать в нашу беседу,» сказал Самко. Мартынец вышел, ни слова не вымолвив; но в туже ночь пробужденный чьими‑то шагами, Самко вспрыгнул с постели и удержал: руку Мартынца над собою; в этой руке быд огромный нож.
 
Мартынца заковали и кинули в погреб. Через четыре дня Юрий «выплакал» его; на пятый день сбрили ему «чуприну.» Несколько дней продержали у столба на рынке, в базарный день посадили на свинью лицом к хвосту, провезли через весь Гадяч, потом обявили, что будет на колу, если затеет чтоли‑бо еще раз, и отпустили к Юрию.
 
Верность его к Пану Гетману не изменилась; но, чего с ним никогда не бывало, он стал для каждого услужлив, к каждому приветлив, с каждым простодушен; перестал гордиться безкорыстием, оставил презрение к наградам и чинам. Все Старшины, и даже Самко, полюбили его–он вкрался к ним в доверенность. Наконец, получив чин Хорунжего, просился в отпуск, и всеми обласканный, каждым обдаренный, уехал на Запорожье.
 
Едва он разстался с Гетманщиною, открылась вражда Самка с Золотаренком; на Радах начались драки и поединки; Безпалый принял управление делами Украины, Полковники разехались по городам; Самко отправился на Буг усмирять взбунтовавшихся козаков; Золотаренко удалился в Нежин; дела остались нерешенными, универсалы валялись неподписанными; открылись самоуправства, грабежи, дела не разследованные, злодейства ненаказанные.
 
Явился Мартынец; его назначили Куренным Атаманом Куреня Гетманского, Членом Гетманской домовой Рады, правителем, дел. Тогда‑то вражда Старшин стала разгораться; Куренный Атаман богател усиливался и вскоре из Мартынца сделался паном Иваном Мартыновичем Брюховецким.
 
Начались известные нам военные действия с Поляками; разбитие Русских у Слонима, победа над ними близ Ляховичей, их отступление к Полоцку, взятие Поляками Вильно, гибель Шереметьева у Чуднова. Брюховецкий был с Юрием под Слободищем; потеряв надежду на бывшего Пана своего, он снял личину и передался Полякам; его отправили к Цюцюре и к Самку с убеждениями отступиться от Москвы; это привело Самка в ярость, от которой едва бегством мог спастись Советник.
 
Украину наводнили Иезуиты, Поляки и Жиды. Юрий был назначен Гетманом Чигиринским, Ивану Мартыновичу обещано было Гетманство Гадячское. Остались верными Полковники: Черниговский Силич, Переяславский и Острянский Самко и Нежинский Стародубский Золотаренко. Они друг с другом враждовали; но когда Поляки разбили Золотаревцев под Козельцем, когда они, проникнув до Прилук, разогнали козаков Самка, тогда Полковники регаились примириться. Самко просил прощенья у Золотаренка и Силича; писал: «Не время нам считаться, время начать жить в братстве по прежнему.» Назначили Раду в Высоком на Супое, сехались, утвердили мир между собою крестным целованием, избрали Самка Наказным Гетманом, пошли общими силами на Поляков, разбили их у Лукомли и Листвицы и прогнали за Днепр; с ними бежал и Брюховецкий.
 
Что оставалось ему? Смятения между Католиками и Диссидентами, Конфедераты, Королева, Иезуиты, слабость Короля заставили Республику забыть об Украине. Лишась надежды на Польскую помощь, Брюховецкий отправился на Запорожье. Там дрались Сечь с Сечью, курень с куренем. Явясь в Сечь Калницкую, Брюховецкий примирил ее с Никитинскою и был избран в Кошевые.
 
В это время Самко с Золотаренком спорили о булаве; Протасьев доносил Царю о мнении Протопопа Максима; Епископ Мефодий ездил от Золотаренка с Доносами на Самка, и при Дворе Царском ходатайствовал за Брюховецкого; Юрии домогался Гетманства с помощию Татар и Поляков. Золотаренко поражал Татар, проникнувших к Нежину и Стародубу, Самко бил Юрия близ Хотомли и Ирклеева, Татары грабили Альтицу, Юрий бежал к Каневу и удалился в монастырь Жидичинский. Тогда оставя Наказными, какими обявили себя оклеветанные Мефодием Самко и Золотаренко, Государь назначил Брюховецкого Наказным южной Украины по город Ромен, и приказал созвать Раду для избрания Гетмана действительного. На этом остановились мы в главе предыдущей.
 
Рады Козелецкая и Переяславская избрали Самка; Выдубецкая и Острянская Золотаренка; за разногласием Государь не утвердил ни того ни другого; назначили Раду в Нежине.
 
Окольничий, Наместник Галицкий, Князь Данило Степанович Великого‑Гагии, Стольник Кирило Осипович Хлопов, Дьяки Дементий Башмаков и Евстрат Фролов выехали в Нежин. Брюховецкий поехал к ним навстречу из Гадяча в Батурин, преклонил их на свою сторону ласкательствами и деньгами, а Запорожцев разослал по городам приглашать Посполитство в Нежин «для разграбления города.» Со всех сторон не только козаки, но и крестьяне собирались на мнимый грабеж. Под Нежином встретил Гагина Самко, воздал ему должные почести, поручил Царской милости себя, Полковников и Сотников. Но задаренный Брюховецким, Гагин не взял стороны мужественного Полковника. Когда‑же Самко предуведомил его, что Рада будет спорная, что без бунтов и драк не обойдется; то став обозом и имея достаточное количество Московского войска, он окружил себя стражею, а козакам и черни приказал явиться безоружными.
 
Июня восьмнадцатого барабанный бой созвал народ к Царскому шатру; «такой Рады дотоле еще не бывало на Украине.» Брюховецкий, стоя между Запорожцами, насмехался над Самком и Золотаренком. Начали читать Государеву грамоту; вдруг народ зашумел; Переяславцы закричали: «хотим Самка!» Нежинцы закричали: «Золотаренка!» Крик Запорожцев: «Брюховецкого, Брюховецкогю!» все заглушил. Послы хотели заставить народ замолчать, шум увеличивался, началась Драка, засверкали ножи, толпа бросилась на толпу, кончилось кровопролитием. Силич был ранен, Самко побежал через Царский шатер, Запорожцы и его бунчук, он успел скрыться, но едва не был убит кулаками. В Государевом шатре и за шатром многие были забиты в смерть Запорожцами; и самого Гагина в давке чуть не задушили; козаки Самка и Золотаренка, видя невозможность противустоять Сечевым, с ними соединились; Брюховецкого подтвердили, поставили на стол, прикрыли войсковою хоругвию и провозгласили Гетманом.
 
Самко угрожал Гагину, писал к Государю жалобу: «яко Запорожцы насилием у него знамена войсковыя отнявши, Брюховецкому вручили.» Но эта угроза не подействовала, Князь приказал принесть в Царской шатер бунчук и булаву, и вручил их Брюховецкому; а Самку и Золотаренку дал от имени Государева повеление явиться и…. неслыханное дело: «как они немедленно по указу Царскому приспели, того времени оружие и одежды им поодбирано, и самих с людьми их одобранными, за караул взято, а Брюховецкому, там же на верность присягнувшему, Князь сам вторично булаву и бунчук поручил, при котором на Гетманство постановлении многих знатных козаков чернь побивши, имения их разграбила, а Самково имение Запорожская голота расхитила.» Это безчиние, говорит летопись, несколько дней продолжалось; подстрекаемое Гетманом, оно до того дошло, что в домах обывательских ничего не осталось в целости. Оставя имущества на волю грабителей, хозяева укрывались куда и в чем кто мог; ждали только к чему приведет Малороссию эта неистовая жажда крови? какой будет конец?
 
В Нежине начались пиры; в ставке Гетманской веселились; за ставкою, в темноте и без пищи, томились в кандалах Полковники; Самко, Золотаренко, Силичь н Засядка; вскоре их перевезли в Борзну. Восьмое Сентября назначено было днем казни. Татарин был палачем; с обнаженным оружием Запорожцы окружали невинных, Прочтен был Гетманский универсал; бывшее на Раде смятение им было приписано, – казнь началась. Xрабрые сподвижники старого Хмельницкого оканчивали жизнь один за другим от руки Магометанина; последний был «лицем и телом муж изрядный, воин отважный, вызволеный кавалер, воли и «Указа Царского всеохотнейший послушник». Увидя мужественную красоту и исполинский рост татарин изумился; он долго отрекался поднять топор на него; но его принудили, и голова человека знаменитого упала в прах. То был победитель Поляков и Татар, безбоязненный защитник Малороссии, друг Москвы – Самко, Полковник Переяславльский.
 
Таково было начало Гетманства Брюховецкого. Услышав о столь неожиданном злодеянии, Малороссия взволновалась; все Полковники возстали Брюховецкий перехватал их и отправил в Москву; их сослали в Сибирь; места их заняли Запорожцы. «И сии Полковники, знавши одно распутство и своевольство, разрушили всю регулу, в полках реестровых заведенную Гетманом Рожинским и подтвержденную Гетманом Богданом Хмельницким; и вместо того допущено в них Янычарское буйство, самовольство и неповиновение.» Каждому новому полковнику Брюховецкий дал по сту человек телохранителей. Знатным козакам приказал отдать с себя жупаны и шубы пехоте Запорожской; фураж и провиант у кого хотели, у того и брали «без потребы.» Народ говорил, что это не Гетман, но «некоторый тиран ненасытный.»,
 
Так, устроив дела в Борзне и в Нежине, Брюховецкий начал заботиться о пополнении убытков, понесенных для достижения Гетманства; он пошел по Малороссии, ограбил многие Шляхетные семейства; в Переяславле добыл казну, собранную Самком для скарбу Малороссийского, поделился этою народною суммою с Запорожцами, и двинулся с ними на Кременчуг. Дорогою, между Кременчугом й Переяславлем, встретил он разезды Татарские: Запорожцы прогнали их за Днепр. Сотенный город тогдашнего полка Миргородского, нынешнее местечко Кременчугского уезда, Поток сдался Брюховецкому; но Кременчуг устоял; долго Гетман его домогался–тамошние козаки не сдавались грабителю родины; вдруг пришло два неприятных известия для Брюховецкаго: Польский Король двинулся с многочисленным войском в восточную Малороссию; узнав о необузданности нового Гетмана, Заднепровские Полковники отложились от Москвы и идут с Королем.
 
И действительно, полагая, что злодею потачку даст Московское Правительство, Тетеря, Дорошенко, Богун и Гуляницкий соединились с Поляками; они не знали, что всему были пружиною Гагин и Хлопов, – эти подкупленные Брюховецким клеветники преданных Государю Полковников и Старшин Малороссии; и конечно, никого иного, кроме этих Бояр, не должно считать предателями России; они то отторгнули Заднеприе от Государя, который был далеко, и по фальшивым донесениям считал Брюховецкого своим верным подданным. Как бы то ни было, известие оказалось справедливым. Польша и Заднепровская Украина шли вооруженные на левый берег Днепра; их вел сам Король.,
 
Тогда Гетману нечего было думать о взятии Кременчуга. Он выжег его предместия и отправил к Государю ложное донесение, что Кременчуг взят; оно привезено было в Москву 15 Октября Генеральным Обозным Иваном Цесарским и Киевским Полковником Василием Дворецким. Вскоре злодей принужден был просить Государя о поспешной высылке Московского вспомогательного войска.
 
Узнав о неустройствах в Украйне, Царь отправил в Батурин Дьяков Дементия Башмакова и Евстафия Фролова, с повелением собрать все чины и козаков, и согласить их или на утверждение Гетманом Брюховецкого, или на выбор нового. Так мудрые и снисходительные повеления Государя всегда бывали искажаемы насильственными распоряжениями Московских чиновников. Но посланные опоздали; наличные в Батурине Старшины обявили Дьякам, что собраний делать теперь и не кому и некогда, что Заднеприе от нас отложилось, что здешним Полковникам время думать не о выборах, а о спасении себя, семейств и Украины; наконец, что Король к нам идет войной. Дьяки отвечали: «по Соборному Уложению дело с Королями до сего не касается.» Дав таковой ответ, они оба уехали в Москву.
 
Брюховецкий до их отъезда подоспел в Батурин, и начал писать новые статьи договорные между Москвою и Украйною. Следующие пять успел он прибавить к прежним.
 
По всем городам Малороссийским разослат универсалы о поимке Российских беглецов, и об отправлении их на прежние жительства, с строжайшим подтверждением, чтоб никто не смел в Украйне, под смертною казнию, принимать таких людей.
 
Составить перепись всем козакам, мещанам и поселянам с означением их угодий и домов.
 
Не продавать хлеба Заднепровским изменникам и Татарам.
 
Строжайше запретить Малороссиянам возить вино и табак в Москву и в пограничные города Российские, в отвращение убытка казне. В случае же поимки продавцов, запрещенный товар отбирать без всякого платежа.
 
Государевым ратным людям, в Малороссии находящимся, во уважение бедности тамошних жителей и понесенного ими от неприятелей разорения, довольствоваться следующим ежегодным содержанием: Воеводам–мельницею о двух колесах, Головам и Полковникам – пятью‑десятью осьмухами ржаной муки; Подполковникам и Майорам – двадцатью пятью; Ротмистрам и Капитанам – двадцатью; Поручикам, Прапорщикам и Сотникам – десятью; рейтарам, драгунам, солдатам и стрельцам–четырьмя.
 
Более ничего не успел Брюховецкий сделать: Король переправился через Днепр под Ржищевым.
 
Глава XXV
 
 
Поход Короля. Его войска и Полководцы. Военный совет под Белым‑Камнем. Крымцы и Литва. Монах Гедеон. Предложение Юрию Митрополии. Переправа через Днепр Поляков. Тетеря и Гуляницкий. Завоевание страны. Дворец в Остроге. Зимние квартиры Польских войск. Поход на Глухов. Местничество в Русском войске. Осада Глухова. Дуня. Битва под Пироговкою. Самохвальство Поляков. Сулима и Высочин. Суд над Виговским. Казнь. Мятеж на Заднеприи. Собесский. Битва. Бидзинский и Полубанский. Тетеря в Чигирине. Крымцы. Сирко. Поездка Чарнецкого в Крым. Возвращение. Чарнецкий выкидывает из гробов кости Богдана Хмельницкого и сына его.
 
Окончив дела, до Малороссии не касающиеся, Ян Казимир прибыл в стан под Скваржово, куда оба Коронные Гетмана привели сорок тысяч войска, хорошо устроенного и вооруженного. Зделав смотр, Король объявил поход в Украйну, выступление назначил 11‑го Августа; главное начальство принял на себя.
 
При нем находились: Коронный Гетман, Воевода Краковский Станислав Потоцкий; Воеводы: Князь Дмитрий Вишневецкий, Бельзский; Ян Замойский, Сандомирский; Стефан Чарнецкий, Русский; Иван Виговский, Киевский; Станислав Яблоновский, и Коронный Хорунжий Ян Собеский. Многие Сенаторы и чиновники явились в стан окружив себя многочисленным войском надворным. Татары также ожидали прибытия Королевского Украйну; они целый месяц стояли на Цецорских степях; Хан Махмет‑Гирей прислал к Королю гонца, с уведомлением, что готов идти на Москву.
 
Августа 11‑го,  войско двинулось под Белый Камень; там собран был военный совет; решено было, для удобнейшего пропитания, разделить армию на три части; одна, под начальством Потоцкого, пошла на Тарнополь; другую повел Чарнецкий на е е е цкий на Дубно; с третьею, Ян Собеский начал пробираться через Волынь, и вскоре стал под Баром. Легкая кавалерия, в числе трех тысяч конники составляла войско передовое; Король вел арриергард, при нем были гвардия и артиллерия под начальством Фромштета и Вольфиума, и несколько пехотных полков под командою Корыцкого и Эрнста Гротгаузена.
 
Реки разлились от дождей; Король, ожидая убыли воды, остановился под Почайцами; оттуда пошел под Шароград, город, принадлежащий Замойскому; там расположился лагерем и получил известие, что Литовское войско, поступив под начальство Напольного Гетмана Михайла Паца, двинулось, в числе тридцати тысяч, на Шклов и на Быхов. В это время сорок тысяч Татар соединились с Собеским; их Полководцы Сеир‑Гирей и Менги‑Гирей, объявил Королю от имени Хана, что по первому Королевскому требованию готово еще столько же Крымцев. Под Шароградом был второй военный совет; положено: Королю остаться за Днепром, а Чарнецкому, с своим отрядом и с Татарами, перенести войну на левый берег Днепра, и за опустошение Польши воздать козакам опустошением восточной Украйны. Ставище было избрано складочным местом припасов, снарядов и продуктов, где должны устроиться магазины и лазареты для раненых; для охранения всего оставлены были Полковник Маховский, Ротмистр Хлопицкий и Ельский с одним пехотным полком Чарнецкого,
 
Но желание Короля – действовать лично, изменило план; он решился со всем войском переправиться за Днепр и всею силою ударить на Украйну. Для обезпечения Заднепровской Украйны оставлен был на той стороне Днепра Тетеря, признанный от Республики и Короля Гетманом; к нему было придано несколько Польских полков.
 
Под Шароград, в стан Королевский, прибыл Московский Посол для переговоров о мире; полагая, что он приехал для разведыванья, Король не принял его. Туда же от духовенства Грекороссийского явились искатели Киевской Митрополии Яскульский и Виницкий, а с ними и чернец Гедеон– то был Юрий, сын Богдана Хмельницкого. Двум первым Король отказал; жезл первосвященника он предложил Юрию. Но этот желал не клобука, не панагии, а бунчука и булавы; он благодарил Короля за милость и отказался от Митрополии.
 
На семнадцати больших судах, называемых байдаками, козацкий Полковник Ханенко соорудил под Ржищевым, что повыше Переяславля, мост через Днепр. Сперва прошли два пехотные полка и несколько эскадронов для обезпечения переправы от нападения; два Днепровские острова были заняты артиллериею; Татары на связках из тростника и ситника пустились вплавь под Триполем и Стайками; а 13 Ноября вся Королевская армия перешла по мосту под Ржищевым. Вскоре Король вызвал Тетерю из‑за Днепра и присоединил его к Татарской колонне, вместе с Гуляницким, бывшим Нежинским Полковником; Богун с своими козаками был отдан под начальство Чарнецкому. Разделясь на три Колонны, Польская армия пошла на Боришполь и Боришевку; Переяславль у них остался вправе. Войска Козацко‑Московские были размещены по укрепленным городам и замкам, кроме кавалерии, которая, тревожа налетами Королевский стан, уничтожала или забирала фураж и провиант. Но слабость гарнизонов и ненависть народа и войска к Брюховецкому были таковы, что город за городом, крепость за крепостью сдавались Королю; редко где встречал он отпор, почти всегда безсильный; в местах, без бою сдававшихся, Поляки брали аманатов; жителей городов и селений, одолеваемых войною, без разбора пола и возраста вырезывали; более всех к победе способствовал Богун: его слава и храбрость увлекали Малороссиян; козаки толпами стекались к нему, покидая Брюховецкого; местечки Боришполь и Боришевка сдались первые.
 
Узнав, что Ромодановский велел Брюховецкому тревожить Короля, и что Гетман выступил уже в поход с 14,000 козаков, Чарнецкий пошел к нему навстречу; но он скрылся в глубину края, а Чарнецкий взял город Ромны, бывшее владение Вишневецких, где нашел значительное количество жизненных припасов и других потребностей. В тоже время местечко Нежинского уезда Монастырище было разорено до основания; жители умерщвлены за оказанное ими сопротивление; Прилуки не могли устоять против Тетери; город Сотенный Киевского полка, Олишевка, сдалась; Остер тоже был взят войсками Королевскими. Тетеря путем свободным на Ичень обошел Нежин и присоединился к Королю.
 
В Остре, где располагал Король зимовать, был наскоро построен дворец, в укрепленной части города; отряды были разведены по городам и местечкам: Вольфиум и Дебоэм остались при Короле, Потоцкий расположился в Козельце, Собеский в Дубровне, Чарнецкий в Мостовцах. Вскоре план похода изменился: положено было идти всеми соединенными силами к Глухову. К начальникам отрядов посланы были повеления соединиться с Королем близь Новагорода‑Северского. Узнав о движении главной квартиры, Брюховецкий перерезал ей путь под Старынем; при нем было козаков восьмнадцать тысяч; едва вступил он в бой с Поляками, как подошли Чарнецкий и Собеский, и он бежал, оставя четыре тысячи человек на поле битвы. С Примасом Пражмовским стычка Сотника Нужнога была удачнее.
 
Пражмовский остановился для ночлега; лагерную стражу содержал у него Новомлинский; поразив эту стражу, Нужный ворвался в город и, без сомнения, захватил бы Примаса, если б не подоспел Ротмистр Воложской Хоругви Пан Тарасовский, и не задержал нашего Сотника на короткое время, покуда Пражмовский успел скрыться из города в стан; но все бумаги и снаряды достались нашим козакам.
 
Замерзшие реки облегчали переправу обозов и артиллерии; присутствие Короля поддерживало веселое расположение духа, оживляло ревность Польского войска; однако ж, не смотря на это, поход его в земнее время был весьма тягостен, и трудно описать радость его, когда посланец Королевский Павел Вольский, возвратился из Крыма с уведомлением, что Карам‑Бег ведет на помощь двадцать тысяч Татар. Это ободрило Поляков, и внушило им новые надежды на победу.
 
По примеру Тетери, Король миновал Нежин, боясь потерять значительное количество войска под этим городом, который был сильно защищен, но Салтыкова Девица испытала судьбу Монастырища: взятая с бою, она была разграблена, сожжена, жители ее проданы в рабство Татарам. Польские Историки разсказывают, что Король надеялся найти в Девице складку богатых товаров; там начальствовал Сотник Трокач; к нему послали трубача, с требованием сдачи города–ответом была ружейная пальба. Начался приступ, Трокач был ранен в горло и пал на окопах; часть жителей была вырезана, часть продана; так погибло народоселение Девицы, простиравшееся в то время до 10,000 душ. Отряд, разоривший Девицу, пошел к Березне; но его начальник не решился на приступ; он узнал, что засел с сильным козацким гарнизоном Полковник Сосницкий Яков Скидан. Самому Королю сдались без сопротивления: Мена, Новые Млины и Сосница, в которой Поляки, полагаясь на шпионов, думали найти великие сокровища, и ничего не нашли; Богуну сдалась Борзна; отряд боковой взял Короп; передовой–Кролевец. Батурин защищенный Брюховецким, устоял. Беззащитная Малороссия было разорена, почти все ее селы были выжжены, часть народонаселения была уведена в Крым. Брюховецкого ненавидели козаки, они не защищали его; Бояре между собою ссорились; равные чинами и происхождением не хотели друг другу повиноваться; вместо битв с Поляками занимались местничеством и разборами дворянских хартий; а в это время враги Украйны и Москвы, опустошая страну, говорили, что это, Брюховецкому за убытки, причиненные Польше. Описывая это мщение, Архиепископ Конисский говорит, что оно: «было тако умно и праведно, как разсудок цыганский, по которому Цыган бьет свою мать, дабы боялась его жена.» Как бы то ни было, Король подступил к Глухову.
 
В городе заперся Генеральный Судья Павел Животовский с тремя полками реестровыми: Черниговским, Стародубским и Нежинским. Осада жестокая и продолжительная. Летопись Конисского повествует, что в Глухов было брошено до ста тысяч бомб и гранат, и было сделан несколько приступов; вылазки уничтожали все Королевские намерения; каждый день число осаждающих умалялось. Между тем Татарский отряд отправившийся для грабежа на север от Глухов возвратился с известием о движении Московских войск. Весть была справедлива: Ромодановский вступил в Малороссию и соединился в Батурине с Брюховецким. Куракин и Черкасский придвинулись к нашим границам; первый стал в Путивле, второй в Брянске. Они все еще продол жали споры о старшинстве с Ромодановским, который, однако же, с помощью Брюховецкого начал отбирать от Поляков и Татар города, ими занятые. Короп, Новые Млины, Борзна, весь полк Прилуцкий были очищены от Королевских гарнизонов. В Кролевце Королевская казна была захвачена Брюховецким. Эти успехи наших войск и в тоже время просьба Татар, по неволе выполненная Королем, чтоб позволено было им возвратиться в Крым до весны, – принудили снят осаду, и двинуться к Новугороду‑Северскому от Глухова, где так неудачно простоял Король пять недель.
 
Поляки в неудаче под Глуховским винят Дуню, Полковника козаков Заднепровских, который будто бы осужденным продавал порох. Но истинною виною этой неудачи были: страх Ромодановского и Брюховецкого, приближение весны близкое разлитие рек и недостаток продовольствия; он уже становился ощутительным. Таково по крайней мере признание самих Польских Историков. Однако ж, по совету находившихся при Короле Сенаторов, положено было не объявлять войску о прямой цели отступления. Поляки не предвидели, что идут в обратный путь; в стане, при звуке труб, обнародован был поход в глубину неприятельской земли: Бидзинский и Полубинский приняли начальство и пошли от Глухова. Оставленным внутри Украйны начальникам отрядов: Вишневецкому, Якову Потоцкому, Незабытовскому и Гуляницкому велено было также предпринять обратный путь на Заднепровье. Поручив все войска Чарнецкому, Король под прикрытием нескольких хоругвий для безопасности поехал через Стародубовский повет в Вильно.
 
Войско Чарнецкого, настигнутое Ромодановским у села Пироговки, было обращено в бегство; арриергард был отбит от переправы, обоз и снаряды остались в руках победителей; с крайнею опасностию одна половина войска перебежала через Десну по хрупкому весеннему льду, другая принуждена была ретироваться левым берегом, под командою Коронного Гетмана: он жег и грабил все, что ни встречал на дороге; Брюховецкий гнался за ним и довершал истребление жителей и разорение края, «изменнически предавшегося Полякам,» как он говорил. Таковы были последствия Королевского похода в Малороссию, «сего памятного похода», которым хвастаются Поляки, описывая все подробности его. Его надлежит «изобразить в подробностях,» пишет один из Историков, «чтобы передать потомству мужество и опытность в искусстве военном, как Короля, который лично предводительствовал, так и мужественных предков наших, которые со святым самоотвержением споспешествовали своему Государю в одержании побед; а вместе с тем сие покажет могущество и силу народа, равно и благоразумие мер, им принятых, дабы весть сию войну, испытав столь жестокие нападения многочисленных неприятелей; сверх того, в то время, когда Республика была обуреваема внутренними раздорами, удручена союзом взбунтовавшихся козаков, несогласием аристократов, неимением сильной конституции, безсилием исполнительной власти.» Эта похвала Республике не приносит чести ни тому, кто писал ее, ни Республике; а о мужестве, опытности и последствиях знаменитого похода судить предоставляем потомству, которое читает о нем повесть, взятую из Польских архивов и историков.
 
На Заднепровской Украйне смятения увеличились. Полковник Дуня подстрекал козаков против Республики, был истреблен Поляками, и Гуляницкий принял начальство над его полком.
 
Здесь являются на поприще битв Сулима и Высогин. Тридцать тысяч козаков, под предводительством этих Полковников, взбунтовались против Короля на Заднепровьи: Лысянка, Ставище, Трахтимиров пали под их оружием; в подстрекательствах обвиняли Виговского. Король, получивший о том известие не далеко от Глухова, при отступлении, отправил Тетерю для изследования доноса; оставленный за Днепром, чтоб удерживать тамошних козаков в повиновении, Маховский, видя с ними неравный бой, принужден был отступить в Белую Церковь и в ней заперся. В это время Брюховецкий распускал слухи о поражении Короля и Чарнецкого, увеличивал число своих войск и отправил Кошевого Сирка для осады Маховского в Белой Церкве; но Сирко, услыша о приближении Тетери, отступил от города; как скоро туда явились две тысячи козаков, преданных Королю, и обезопасили Маховского, то, заблаговременно пойманный и посаженный в тюрьму Белоцерковскую, Сулима был приведен на суд, приговорен к смерти и казнен. Потом потребовали и Виговского «на военный совет к Королю в Белу Церковь.» Виговский был в Хвастове; получив предписание, немедленно прибыл в Белу Церковь. Там дела были уже приготовлены, был собран военный совет, и председателем назвал сам себя, никем не уполномоченный, Маховский.
 
Напрасно Виговский подал протест, ссылался на то, что Гетман войск Запорожских, Сенатор Королевства, не может быть судим Полковником; напрасно требовал видов письменных, по которым бы Маховский уполномочен был от Короля и Сейма действовать по своему произволу; напрасно объявлял, что измена его не доказана; что для приговора одних подозрений не довольно: –Маховский ничему не внял.
 
Десять часов продолжался суд. Воевода Киевский, Гетман, Сенатор, победитель Русских под Конотопом, защитник Польши, неоднократно отвращавший гибель от Республики, когда еще находился при старом Хмельницком, в звании войскового писаря, – Виговский был разстрелян.
 
Польский Историк Малороссии, которого рукопись лежит пред нами, защищая Поляков во всех их поступках, не мог однако ж защитить этого, сколько ни старался облегчить всю мерзость его. «Виговский», говорит он, «сделался жертвою вражды и недоброжелательства Тетери, несправедливости и не разсудительности Маховского. Республика признала на Сейме невинность Виговского; потомство его, по конституции 1666‑го года допущено было ко владению имуществом, от него оставшимся.» Спрашивается: легче ли стало Виговскому? Это‑ли были средства к обращению Украйны на сторону Республики? И могли‑ли Малороссияне надеяться на права народные, после нового доказательства, как сильны были уставы тогдашней Польши, как безопасны были собственность и жизнь даже первейших наших сановников в руках обуялых панов?
 
Конечно, Виговский должен был кончить жизнь или на плахе или на виселице: хищнически вырванная из рук Юрия булава; предательские советы своему питомцу, сыну благодетеля; доносы на него Царю; покража народно‑войсковой казны; измена Украйне, матери, которая назвала Батьком приемыша; отдача Малороссии ненавистной для нее Республике, тогда когда он, как Гетман, должен был и мыслить и жить благом народа, его избравшего, – все это рано или поздно должно было привесть его не к благородной смерти воина, а к лобному месту. Но не Полякам было б его казнить. Малороссияне не жалели об нем, и все же оценили поступок Поляков. От Виговского осталось три сына: Ян, Константин и Станислав, и дочь Марианна, вышедшая замуж за Старосту Ольховецкого, Осипа Ржевуского.
 
Немедленно увидим мы поступок панов и с другими нашими изменниками. Польша казнила людей, которые любили ее больше своей родины.
 
Заднепровская Украйна вспыхнула из конца в конец. Узнав о беззаконной казни Виговского по клеветам Тетери, отдельные вожди народа поднялись на Поляков; главная Королевская армия была за Днепром; Брюховецкий готовился перейти на правый берег. Дела становились для Польши опасными. Чарнецкий провожал Короля в Минск. Собеский, тогда еще Коронный Хорунжий, принял начальство над армиею, направил путь к Днепру, издал прокламацию к Малороссиянам, козакам приказывал положить оружие, чернь уговаривал возвратиться к хозяйственным занятиям. «Воля и повеление Королевские», заключил он свое воззвание, «суть таковы, чтоб в каком ныне положении находится Украйна, в таком оставалась и впредь, доставляя только войскам выгодные квартиры по городам и необходимое содержание; а войско, будучи принято ласково, будет ласково обходиться с жителями». Ему ответом была война.
 
Собеский привел войска в боевой порядок и двинулся вперед. Ян Сапега начальствовал над арриергардом. По кратком кровопролитном сражении, козаки были разбиты, потеряли две тысячи человек убитыми и пленными; в числе последних находился Сотник Скидан, который был немедленно, по приказанию панов, посажен на кол. Чарнецкий, препроводив Короля, поспешал к Собескому, и начал переправляться через Днепр; Сирко хотел его не пустить; Чарнецкий обманул: разложив огни на берегу Днепра, показал, будто хочет переправиться выше Ржищева; а в это время войско перешло чрез Днепр ниже, ни одно орудие не было оставлено, все военные снаряды были перевезены, Сирко был разбит, Поляки захватили полторы тысячи лошадей, которых всадники спаслись пешком.
 
Бидзинский и Полубинский, высланные в глубину Великороссии, проникнули туда на несколько десятков миль, везде оставляли след опустошения, счастливо били козаков и Царские отряды в нескольких стычках; но не имея никаких сведений о Короле и о выступлении Польских войск из восточной Украйны, видя убыль в людях и лошадях отряда своего, приняли путь ко Днепру. В Новегороде‑Северском узнали о переправе Чарнецкого, пошли к Лубнам и там разделились. Бидзинский, обеспокоиваемый козацкими наездами, пошел по следам Чарнецкого; Полубинский пошел в Литву за Королем.
 
В Красном переговоры с Москвою о мире шли затруднительно. Пац во время перемирия стоял на берегу Днепра, Хованский был у него перед глазами, несколько Поляков пасли лошадей между двумя лагерями, – они поссорились с передовыми Хованского, были схвачены и посажены на кол в виду Паца; Поляки напали на лагерь, Царское войско было разбито, весь лагерь уничтожен; начались жалобы о нарушении перемирия. Король, оставя переговоры, поехал из Вильно в Варшаву и предложил Сенату сделать совещание насчет уплаты войску жалования, пополнения полков, улучшения монеты, высылки Татарам дани, или Донативы, как эту дань из приличия Поляки называли; наконец толковали о времени для созвания Сейма и о средствах начать новую войну в Украйне.
 
На западном берегу Днепра неудовольствие народа против Поляков усилилось, обе стороны давно отвыкли от кротких средств, Цицерон Коховский уверяет, что Помпей и Цесарь истребили менее народа, нежели сколько его погибло в борьбе Украйны с Польшею. Король приступил к средству сильному; дал Чарнецкому неограниченную власть в Украйне; в товарищи ему назначил Яна Собеского. Чарнецкий, видя войско свое уменьшенное, искал средств поправить его положение. Войну начинать было невозможно, на Тетерю никаких надежд не было; лишенный доверия и значения, погибший в общем мнении, обвиняемый в смерти Виговского, Тетеря был ненавидим Запорожцами; избегая неприятных последствий, он принужден был уходить перед полками Серденяка и Дейнека и наконец запереться в Чигрине. И так Чарнецкому осталась одна надежда: усилиться помощью Ханскою.
 
Разместив войска свои для отдыха, пехоту поставя в Паволочи и в Белой Церкве, конницу в окрестностях Корсуня, он взял тринадцать человек людей военных, решительных, сведущих в пути, и с глубочайшею тайною, поспешно отправился в Крым для личных переговоров с Ханом. Там узнал, что Крымцы выступили по Султанскому повелению в Венгрию, и обратился к Татарам Буджакским, которые пасли стада в степях Бессарабских за Кодымою. Удовольствие видеть военачальника знаменитого, наместника полномочного Украинского, гордого Магната в своих степях, это удовольствие было для Татар необыкновенно; оно льстило их самолюбию, и они положили в совете своем в три дни выставить двадцать тысяч войска под предводительством Сефер‑Казы‑Аги.
 
В Украйне между тем Сирко воспользовался отсутствием Чарнецкого. Собрав две тысячи козаков, погнался за восьмью Хоругвями Маховского, и заставил его запереться в Городище. Только счастье могло помочь Маховскому, он не ускользнул бы из рук козацких, если б не приход неожиданный Бидзинского из‑за Днепра. Сирко выжег все предместия и уже начал сноситься с Городищанами, когда Бидзинский стал лагерем недалеко от Городища; услыша стрельбу, он догадался, что то перепалка козаков с поляками, и поспешно кинулся в ту сторону; непредвиденное нападение в тыл разстроило козаков, они бились, строились, опять бились, наконец разсеялись и бежали; сам Сирко, бросив коня, спасся пешком. Чарнецкий в это время возвращался, изумление и радость его были невыразимы при виде Бидзинского, выехавшего с Маховским к нему на встречу. В Польше полагали Бидзинского погибшим. Действительно, путь его чрез восточную Украйну к Днепру был сопряжен с опасностями, с затруднениями, которые могли быть побеждены только постоянною твердостию, мужеством в распорядительностию. Везде козаки ему перерезывали путь; везде он принужден был бороться за каждую сажень дороги, особенно же тяжелы ему были переправы через реки; но он все превозмог, и заслужил этим отступлением почетное место на страницах военной Истории.
 
Прибыв в Украйну, Чарнецкий и его спутники составили совет насчет дальнейших предприятий. Эти спутники были следующие: Воевода Русский Станислав Яблоновский; Староста Львовский Гиероним Синявский; Коронный Обозный Лещинский; Станислав Конецполский‑Долинский, и Староста Галицкий Петр Потоцкий; из Малороссиян там присутствовали Полковники: Гуляницкий, Ханенко, Лесницкий, Савва и Гоголь. Все решили употребить кроткие меры; и Чарнецкий начал воззванием к народу Украинскому; он уговаривал козаков возвратиться к верности и повиновению, оставить мятежные связи, заняться домашним хозяйством и хлебопашеством. Зная власть духовенства над умами, пригласил к себе Митрополита нашего Иосифа Тукальского и монаха Мошнинской пустыни Гедеона, т. е. Юрия Хмельницкого. Оба доверчиво явились в стан; приглашенные на совет военный и государственный, они были гости Чарнецкого, гости защищенные честью хозяина и своим саном. Польский военачальник спросил у них совета для обеспечения Украйны, – они отвечали, что не смиренным инокам вмешиваться в светские дела. Чарнецкий отправил их в Варшаву под стражею, откуда, по Королевскому повелению и по проискам Тетери, оба были отвезены в Мариенбург на заточение. Эта участь постигла и Гуляницкого, который тоже находился в совете военачальников. Так начались кроткие меры Польского правительства! Во всей Украйне раздались жалобы духовенства, ропот народа превратился во всеобщее и бурное волнение.
 
Кошевой Запорожский Сирко повел войска на Чигирин, в надежде захватить Тетерю; остановился в Бужине, и был внезапно окружен Чарнецким. В день Христова Воскресения, Сирко выступил из Бужина, отчаянно врезался в Поляков, переколол их множество, пробился сквозь их массу и исчез в степи. Озадаченный неожиданностью, озлобленный неудачею, Чарнецкий обратил гнев свой на Бужин и Суботово. Он выжег их и, не будучи удовлетворен местью над невинными жителями, заключил свои кроткие меры святотатством.
 
Верстах в десяти от Чигирина и ныне еще находится Готическая церковь, которой стены, почти в сажень толщины, заслуживают внимания не одних Малороссиян. Там покоились останки старого Хмельницкого, и сына его Тимофея, героя, которого молодость, мужество, красота, любовь и смерть так трогательны и пленительны: Чарнецкий выбросил их гробы из могил, сжег их кости и надгробные камни разшиб.
 
Глава XXX
 
 
Брюховецкий разоряет Украину. Идет за Днепр. Гетман берет Черкасы. Тетеря бежит. Осада Чигирина. Отступление к Бужину. Сирко соединяется с Гетманом. Чарнецкий окружает их под Каневым. Отступает. Штрасбух. Казнь Нужного. Чарнецкии разоряет города. Замойский соединяется с Тетерею. Неудачи Поляков. Дашко и Булгак. Станислав сдастся Чарнецкому. Бунт Любомирского в Польше. Ставищане бьют Моховского. Чарнецкий разоряет Ставище. Сделан Гетманом Коронным. Умирает в Соколовке. Его конь. Похвала ему от Поляков. Суд над ним безпристрастного потомства. Яблонский на его месте. Подвиги Сирка. Бунт Польского войска против Яблоновского. Конфедерация. Василий Дворецкий едет в Москву. Жалобы Гетмана. Львов идет в Киев. Военяые действия в окрестностях Киева. Отдельные битвы. Опара. Царнк. Децик. Освобождение Юрия в Тукальского. Польские междоусобия. Возстание на Поляков западной Украины. Маховский взят в плен и продан Крымцам. Турки объявляют Польше войну. Собеский Коронным Гетманом. Готовится к войне. Переправа Турков через Днестр. Лагерь у Подгайцев.
 
Отлив Польских войск из восточной Украйны не возстановил в ней спокойствия. Брюховецкий был мстителен; это качество мы в нем видели на Самке, Золотаренко, Силиче и Засядке. Как скоро Поляки перешли за Днепр, жилища Малороссиян были преданы огню, Старшины кончали жизнь на лобном месте: казнил их и жег селы Гетман Брюховецкий. Вина их состояла в том, что не устояли против Поляков. Окончив расправу в Украйне восточной, Гетман направил путь на западную; и взяв с собою Стольников и Воевод Петра Дмитриевича Скуратова и Василия Петровича Кикина, переправился за Днепр с отрядом войск, который назван в наших летописях словами «нечто и Москвы.»0ни. пошли к Черкасам; там сидел Тетеря; узнав о приближении Гетмана, он убежал в Чигирин. Передовой отряд Гетмана, предводимый Лубенским Полковником Гамалеею, не застал уже в Черкасах клеветника; но жители вздумали сопротивляться, город был взят с бою и обращен в пепел. Пошли на Чигирин; но и оттуда Тетеря успел убежать; он увез с собою все скарбы войсковые, старым Хмельницким и его Полковниками собранные; все драгоценности были им захвачены; Гетман окружил Чигирин; Горожане держались крепко; осада продолжалась несколько недель. Узнав о тяжком положении Чигиринцев, Тетеря поспешил к ним на помощь из Брацлава, в котором жил он с семейством. С ним пришло пять тысячТатар. Сильная стычка с этим отрядом принудила Брюховецкого отступить к Бужину.
 
Давно недовольные Тетерею, скоро начали козаки бунтоваться против него; Сирко соединился с Брюховецким под Бужиным. Произошло несколько маловажных стычек; наконец войско Гетманское укрепилось в Каневе.
 
Двадцать второго Мая Чарнецкий, Тетеря, Собеский, Маховский, несколько мурз и один Султан окружили Гетмана; укрепления, горы, местоположение и решимость Брюховецкого при виде опасности отстояли Канев. Чарнецкий отступил.
 
Все же положение дел Брюховецкого было не завидное. Оставя тринадцать орудий при отступлении от Чигирина, он думал у Канева соединиться с Штрасбухом. Действительно, Штрасбух шел к нему на помощь с четырьмя тысячами войска и с артиллериею. Вдруг напал на него Ян Собеский, разбил и разсеял весь отряд, отнял орудия, снаряды, запасы; сам Штрасбух был обязан быстроте коня за спасение. Четыре Полковника достались в плен: в числе их находился Конотопский–Нужный. Военный суд приговорил пленника к виселице; но он как милости просил, чтоб его посадили на кол, потому что и отец его погиб такою смертию.
 
Трудно было вести войну и войну неправую с таким народом. И так Брюховецкий остался без помощи от Штрасбуха.
 
Чарнецкий, отступя от Канева, пошел разорять города. Лисянка, Буки, Умань, Монастырище признаны были мятежными и назначены к разграблению. Дав повеление укрепить Белу Церковь и Корсунь, он послал туда Собеского, послал другой отряд для взятия Буши, а сам пошел к Стеблову. Стеблов был взят с меча и подарен Татарам; Буша была защищена двумя тысячами козаков, которых прислал туда Кошевой Сирко с младшим братом своим.
 
Мартын Замойский соединился с Тетерею– у него было двенадцать хоругвий; Чарнецкий отрядил их на Умань. Каневский Староста, племянник Чарнецкого, отправлен был на Лысянку. Умань, хорошо укрепленный, не сдался; Тетеря и Замойский возвратились в Чигирин, а Каневский Староста погиб под Лысянкою. После трех неудачных покушений действовать отрядами, Чарнецкий соединил все силы вместе и устремился на Ставище. Там Дашко и Булгак, испытанные в боях еще при старом Хмельником, заперлись с шестнадцатью тысячами; они решились защищаться до последней капли крови; народ был воспламенен к торжественному сопротивлению. Историки Польские говорят, что Ян Собеский предлагал им очень выгодные условия, и что он сам себя отдавал в залог исполнения оных: граждане не приняли ни условий, гни заложника. Чарнецкий построил батареи, орудия начали громить город; осажденные сделали сильную вылазку, овладели одною из этих батарей, вырыли перед нею глубокий ров, поставили на насыпи рва орудия, осыпали огнем осаждающих. Чарнецкий приказал Татарам забросать ров фашинами, сам сошел с коня, обнажил саблю, и повел отряд на убийственную батарею; козаки узнали Чарнецкого, одетого в рысью шубу и кричали с городских стен: «ряба собака!» Он прошел ров и взял батарею; все поле покрыто было трупами; и в этот день пал Дашко.
 
Назавтра Ставищане снова отвергли предложение сдачи. Чарнецкий с Собеским лично предводительствовали полками, вступали сами в рукопашный с козаками бой. Уже Поляки начали овладевать валами городскими, уже знамена их развевались на наших укреплениях, – неосторожность Польской артиллерии остановила их успех: осаждающие рядами повалились от собственных своих выстрелов; козаки были ободрены; началась битва кровопролитная; Злобицкий бросился в толпу Малороссиян, – ему отсекли правую руку, он схватил знамя в левую, продолжал сражаться и погиб. Козаки прогнали Поляков с окопов городских.
 
Утомленный и опечаленный, Чарнецкий не отступил от города; он облег его со всех сторон, пресек все сообщения, и решился принудить к сдаче голодом. Пять месяцев боролись с ним Ставищане; Чарнецкий не принимал условий, он требовал сдачи на волю победителей, козаки упорствовали, наконец принуждены были положить оружие. Чарнецкий потребовал тринадцать Старшии, между ними Чепу и Подадницу: они были отданы Тетере, а город приговорен к уплате Крымцам Польской донативы. Тогда отняли от церквей колокола, как голоса, призывающие народ к бунту; потребовали уплаты за лошадей, погибших во время осады, и назначили горожанам содержать на свой счет две Польские Хоругви, оставленные вместо гарнизона. Тридцать знамен из которых два с гербами Царскими и сорок пушек достались победителям. Чарнецкий нашел необходимым дать войску отдых и!20‑го Октября развел его по зимним квартирам.
 
Немедленно Король получил донесение о взятии Ставищ, с просьбою, чтоб па следующем Сейме были обдуманы средства к удовлетворению войска жалованьем. Но Королю было не до победы Ставищанской: в Польше возгорелся бунт Георгия Любомирского, который чуть было не ускорил целым столетием падение Республики.
 
И так Чарнецкий оставлен был без помощи, войско без жалованья; всю зиму наезды козаков его тревожили; народ «дышал ненавистью к Польскому имени.» Это слова Польской летописи. Он вооружался и истреблял разорителей Украйны. Ставище опять подняло знамена войны; Чарнецкий послал туда Маховского, его разбили, – из его отряда погибло двести человек. Раздраженный борьбою народною, Чарнецкий собрал полки, сам выступил, подошел к Ставищам: они были взяты с бою; Старшин предали казни, собственность граждан разграблению, город огню.
 
Изнеможенный трудами, угнетенный бременем лет, Чарнецкий в походе занемог. Болезнь становилась опасною, уже не мог он ехать не только верхом, но и в повозке: его несли на носилках. Приближаясь к Дубно, он получил Королевскую привилегию на булаву Польного Коронного Гетмана. «Я говорил,» сказал Чарнецкий, «что меня сделают Гетманом, когда ни сила к войне, ни рука к сабле не будут способны.» Близ Дубно, в деревне Соколовке, настал час его смерти.
 
Удивительно было сочувствие безсловесного животного, – то был его конь: неукротимый, быстрый до болезни знаменитого своего хозяина, он вдруг не стал есть, начал рыть копытами землю, и по смерти Чарнецкого, немедленно издох. И так Чарнецкий в хижине бедного поселянина, приняв Святые Тайны из рук Ксендза Иезуита Домброского, окончил деятельную жизнь. «Если его можно винить за слишком поспешный смертный приговор Виговскому,» так говорит История козаков, написанная не Украинцем и не Русским, – «если его можно обвинить за слишком жестокое обращение с жителями Украйны, то эти вины изглаживаются и стократно вознаграждаются многочисленными гражданскими добродетелями и совершенным посвящением себя отечеству.» Когда почти два века спустя, пристрастие Историка так велико, то что же за два века творилось деятелями? Мы будем безпристрастнее. Достоинства Чарнецкого были только военные; он в этом ремесле, имел учителем Хмельницкого. В битвах под Старицей и Кумейками, он приготовился к битвам Желтоводской и Батожской; два года находяся в плену в Койдаке, повел потом войска на приступ Монастырищский; сражался с Шведами, очистил Литву от Москвы и, закаленный в боях, в продолжение шестидесяти шестилетней жизни, был неустрашим, переносил труды наравне с простыми воинами; в предприятиях скрытный, воздержный, осторожный, он был вполне великий Полководец, но гражданских добродетелей вовсе не имел. Храня права народные, считая себя равным Гетману Украинскому, не судить его безчестно и самопроизвольно; не жечь и не грабить страны, которая составляет часть отечества; не народ целыми городами и селениями; не выкидывать из, гробов рукою святотатственною трупов; уважая славу врагов своих, не жечь и костей, с разбивать надгробных камней; но собрав народ единоплеменный, возвратить ему права его, преклонить к избранию Гетмана единого, возратить его общему отечеству кроткими мерами, и потом рукою вооруженною охранять его от буйства и насилий: – это бы значило иметь гражданские добродетели, быть благоделем Республики, и все это было в его возможности. Но зверство не вознаграждается гражданскими добродетелями потому, что в звере таких добродетелей нет.
 
Чарнецкий умер, Собеский удалися по собственным Делам, Станислав Яблоновский принял главное начальство над войском, расположился на зимних квартирах в Белой Церкве, ввел, в Корсунь и в Чигирин силььные гарнизоны; Брюховецкий зимовал в Каневе и в его окрестностях.
 
Но Сирко не оставался в бездействии: узнав, что козаки начали бунтоваться против Тетери, он пошел на Брацлав; Тетеря, не успев захватить богатств, похищенных в Чигирине, бежал в свои Польские имения, Королем ему подаренные; Сирко овладел всеми его богатствами Брацлавскими, Поляки ограбили его в Польше; и Тетеря в нищете, в рубище, почти донага ободранный, скрылся в Молдавии; властолюбие снова привлекло его в Польшу по весне. Скоро увидим мы, как отблагодарила ему Республика за услуги его Польше и за измену Украйне. Сирко с имуществом Тетери пошел на Крым, к нему в товарищи пристали Калмыки; Аккерман был взят приступом, разграблен и выжжен. Буджак, Паланка и Каушаны не устояли против Кошевого; все селения были разорены. Татары, находясь в Польше услышали о гибели своих имуществ, – они поспешили к защите против Сирка; этот, услыша о их приближении, пошел в Малороссию. Обремененный Татарскими и Тетериными богатствами, он подошел к Саражину; здесь Маховский с Татарами нечаянно окружил и разбил все войско его и Калмыков; вся добыча досталась Полякам и сам он едва успел спастись. Так кончился тысяча шесть сот шестьдесят четвертый год; настал новый; междоусобная война в Украйне не прекращалась, а в Польше началась новая, своя собственная.
 
Войско Яблоновского, неудовлетворенное жалованьем, узнав, что Сейм не состоялся, что деньги, назначенные для него, обращены на другие нужды, начало роптать, составило военный союз, избрало себе предводителем Адама Остржицкого. С немногими Хоругвями Яблоновский вышел из Украйны; Варшава была тем более встревожена этою военною конфедерациею, что с другой стороны Любомирский поднял знамя опасного и кровопролитного бунта.
 
Яков Потоцкий, брат Гетмана Чарнецкого Стефан, и Лончинский явились к Королю с изъявлением негодования против Конфедератов, которые, в числе трех тысяч пятисот человек, пошли на Самбор. Войско, несоединенное с Конфедератами, поспешило в Королевский стан, собиравшийся под Равою; Король явился туда с Королевою; они расположились в Иезуитской Коллегии. Любомирский, его друзья, его родственники соединились с Конфедератами; это составило семь тысяч человек; их повел Любомирский противу пятнадцатитысячного войска Королевского; Епископ Вержбовский старался примирить обе стороны: его старания были тщетны. Враждующие соотечественники сошлись у Ченстохова; Пац и Полубинский предводили полками Королевскими; Коляновский полками Любомирского; и последний остался победителем; кротость его с пленными увеличила число его приверженцев; Любомирский, несмотря на то, хотел мириться с Королем; но ненависть Королевы разстроила мировую, междоусобная война становилась упорнее, неистовее, и протянулась почти на два года.
 
Брюховецкий не дремал под шум Польских неустройств; в начале года отправил Киевского Полковника Василия Дворецкого в Москву, и просил присылки вспомогательного войска. Ему отказали по причине дурного содержания людей военных в Малороссии. Гетман оскорбился этими толками, писал к Окольничему Хитрово письмо от второго Марта, доказывал несправедливость обвинения, изъявлял сожаление о том, что за все военные подвиги не удостоился от Государя получить ни одного милостивого слова; жаловался на приемы своих послов, на Ромодановского, который не захотел преследовать с ним Чарнецкого, и тем допустил усилиться Полякам за Днепром. Действительно, Гетманские чиновники, приезжавшие в Москву с знаменами и литаврами неприятельскими, были принимаемы от иных Бояр с величайшим презрением.
 
По предстательствам ли Хитрова, по собственному ли внушению, Царь приказал Князю Льву идти в Киев с одним отрядом, с другим Воеводе Протасьеву к Брюховецкому. И в Марте же месяце военные действия открылись в окрестностях Киева.
 
Отдельные битвы под Торговицею, Ольшаною и Лисянкою были удачны для нас; 4 Апреля Глуховский Полковник Гамалея овладел Корсунем и взял в плен Тимофея Носача, Судью Криховецкого, бывшего Корсунского Полковника Улеска, и Наказного Гетмана Тетерина; Канев тоже не устоял против козаков, но здесь лишились они Полковника Брацлавского Ивана Сербина. Наконец, соединясь с тысячью Калмыками, Брюховецкий, имея пятнадцать тысяч козаков, выступил против Яблоновского, напал на него под Гребенками, обратил в бегство, и захватил весь обоз; Яблоновский возвратился в Польшу; Брюховецкий окружил Белу Церковь, простоял несколько времени, и, уступив храброму сопротивлению гарнизона, снял осаду, распустил войска.
 
До сих пор дела Украйны шли довольно счастливо; победа была более на нашей стороне; междоусобия были почти прекращены; но явился Дорошенко, и домашние неустройства прибавились к войне с врагами внешними; простой Чигиринский козак, рядовой при старом Хмельницком, Полковник при Юрие, передавшийся в 1660 году Королю, потом Войсковый Асаул под знаменами Тетери–Петр Дорошенко, обольстил Татар подарками, Магнатов обещаниями и выступил на поприще жизни исторической, славной, но наполненной злодеяниями. В тоже время явились в Малороссии Гетманы Самозванцы: Опара, Царик и Децик. С помощью друга своего, Хана Крымского Дорошенко схватил Опару и Царика и представил к Королю; Король приказал освободить из Мариенбурга Митрополита Тукалского и Юрия Хмельницкого, отравил туда Опару, а Царик был казнен под Радомском, как два раза пойманный в мятежах и не раскаявшийся. Скоро и Опару постигла та же участь. Но Децик успел пройти в Полесье и причинить там многие опустошения, пока наконец его поймали и посадили в Нежинскую тюрьму, где он и кончил жизнь. Староста Белоцерковский Стахурский много содействовал к усмирению этих мятежников. Дорошенко через посла своего Яска Кулгака отзывался о нем с величайшими похвалами. Вместе с тем он просил Короля, чтоб сам поспешил прибытием в Украйну для ее совершенного успокоения и очищения от врагов; напоминая, чтоб и Донатива Татарам была скорее выслана в Каменец, иначе Хан не в силах будет не допустить своих войск до впадений и опустошений границ Королевства.
 
Тукальский и Юрий, также по ходатайству Дорошенка освобожденные, возвратились на родину; Дорошенко уверял, что эта мера кротости и милосердия послужит к успокоению Украйны и удержит ее жителей в повиновении, в доброжелательстве Королю и Республике. Тукальский поселился в Киеве; Король назначил Митрополитом Винницкого. Юрий удалился в свой Мошнинский монастырь питая намерение заменить со временем клобук Великокняжескою короною.
 
В Польше продолжалась междоусобная война, произведенная Любомирским; Король принужден был из Украйны вызвать войска для защиты собственной; Варшава была наполнена недовольными, буря политическая созрела вполне. Сейм, созванный для окончания дела Любомирского, для обсуждения средств успокоить Украйну и удовлетворить войско жалованьем, этот Сейм не состоялся? – он был уничтожен Павлом Мясковским; не утешительны надежды были для Польши; в будущем ей угрожали печальные последствия необузданности Магнатов, тем более, что срок перемирия с Москвою приближался к окончанию, и что Татары, не получив дани, готовились к нападению. Недовольные Малороссияне не хотели передаться Туркам, но эта мысль уже зародилась в умах Дорошенка и его сподвижников; об этом думал и Юрий в своей монастырской келье. Король, видя беду неминучую, созвал Сенатскую Раду; собрали все, что могли из чрезвычайных податей и из остатков казны, и употребили на войско, чтоб поощрить его к понесению предстоящих воинских трудов; но все это составляло только часть следуемого жалованья.
 
Разстроенное здоровье Гетмана Потоцкого не позволяло ему предводительствовать армиею; Кастелян Незабитовский отказался от звания главнокомандующего; Маховский сделан был Рейментарием и получил повеление вести Хоругви из‑под Крупы на Украйну; там все города и селы, кроме Белой Церкви, где стоял Стахурский с гарнизоном, возстали на Поляков. Маховский хотел основать свою главную квартиру в Ставищах; но видя упорство жителей, получив известие о впадении Крымцев с Нурадином, обошел Ставище и стал лагерем при Брагилове, чтоб отдохнуть и найти для войска безопасное местоположение. Дорошенко, собрав 20,000 козаков, соединился с Крымцами, которых было сорок тысяч. Козаки дышали злобою и местью против Польского военачальника; они его знали как беззаконного судью и убийцу Виговского; у него Поляков было только шесть тысяч, Татары, начали окружать эту горсть, козаки напали в тыл, Маховский почти бегом отступал к Ладыжину; уже подходил к Батогу, где недавно погиб Гетман Калиновский, вдруг козаки и Татары нагнали его; мало кто из Поляков избегнул смерти или плена; Маховский попался в руки победителям и отведен был в Крым.
 
Надобно было Польше принять меры деятельные. К неготовности Москвы заключит постоянный мир с Польшею, ко впадению Татар в границы Республики, новое несчастье постигло Варшавский кабинет: Турки объявили ему войну. Слабое здоровье и дряхлость Короля, смерть Королевы, гибель войска, находившегося под начальством Маховского, приближали к разрушению государство. В тесных обстоятельствах Король назначил Коронным Гетманом Собеского. Новый Гетман начал собирать войска под Скваржовым; кавалерию поставил в поле; пехоту разместил ближних местечках и селениях; орудия, запасы аммуницию свез в лагерь, начертал план похода, известил о нем гарнизоны Корсунский, Чигириский и Белоцерковский и двинулся к нам.
 
На пути узнал он о переправе через Днестр восьмидесяти тысяч Татар; они разделились на три части: одна осталась при Ягельницах, друая пошла Черным Шляхом на Волынь, третья отправилась к Снятину. По этим сведениям Собеский поспешил в Каменец, снабдил его фуражем и провиантом, и усилил гарнизон пятистами человек под начальством Квасноборского; а сам предпринял перерезать Татарам путь. С ним только было двенадцать тысяч воинов, когда он подошел к Подгайцам и расположился лагрем. Послав кавалерийские отряды с приказанием добыть языка, укрепив стан шанцами, отправив отряд Станислава Конецпольского в Тарнополь, Яблоновского к Злочову, Сенявского Бржезаны, Сельницкого на дорогу во Львов, Модржевского к Полесью, заперся в лагере, чтобы дожидаться Татар.
 
Таковы были происшествия и приготовления к войне в Украйне западной; обратим внимание на происшествия в восточной. То, которое нам ныне предстоит, заслуживает особенного размышления. Оно перед глазами каждого читателя, несколько дальновидного, вполне развернет картину тогдашней Малороссии, вполне выявит характер, ум и честь Гетмана Брюховецкого. Упредив двумя годами описание происшествий на западе, я имел ввиду не прерывать разсказа о последнем подвиге Брюховецкого. Мы возвращаемся к тысяча шест сот шестьдесят пятому году.
 
Глава XXX
 
 
Успехи Дорошенка. Страх Гетмана. Он и Старшины едут в Москву. Бьют челом городами. Встреча Гетману. Размышление Конисского. Суд потомства. Статьи Московские. Гетман возвращается из Москвы. Воеводы. Слова летописцев. Речь Мефодия. Ропот. Дорошенко берет города. Гибель Воевод.
 
Теперь в обеих Украйнах было четыре главных деятеля: Брюховецкий, Юрий Хмельницкий, Кошевый Сирко и Петр Дорошенко. Один только из них был человек благородный–Сирко; Юрий и Петр были разорители Украйны. Что делал Иван Брюховецкий и чем он кончил жизнь–увидим немедленно.
 
Его испугали успехи Дорошенка; ему не хотелось лишиться Гетманства, которое колебалось уже; а чтоб удержаться на нем, надлежало найти опору твердую, верную; видя ее в Царской милости, он испросил позволение приехать в Москву. Доселе война его от этой поездки удерживала. Отдаленный от Государя, Двора и Бояр, он не со многими из последних был лично знаком; и так не мог пользоваться не только их искреннею приязнью, но, что хуже того, не имел Царского доверия. Подозреваемый в готовности к разъединению двух Россий, в замыслах отложиться, он видел, что его поведение сравнивают с поведением Виговского и Юрия.
 
Скоро получил он насчет этой поездки разрешение; Рада была созвана, Брюховецкий уговорил большую часть Генеральных Старшин и трех Полковников ударить челом Великому Государю всеми городами Малороссийскими. Собрав, как говорит наша летопись, «многочисленную себе Кальвокату из Старшин и Полковников,» Сентября первых числ Гетман выехал из Малороссии. Генеральные были: Обозный Иван Цесарский, Судья Петр Забело, Писарь Захар Шийкевич, Асаулы Демьян и Павел Константиновы; да Полковники: Киевский–Дворецкий, Нежинский–Матвей Кгвинтовка, Лубенский – Григорий Гамалея; наконец Сотники тех полков, многие козаки и мещане.
 
В Путивле встретил Брюховецкого Стольник Олфимов и провожал его до Москвы; в Москве, за Земляным Валом, у ворот Серпуховских, его приветствовали Ясельничий Иван Афанасьевич Желябужский и Дьяк Григорий Богданов. «Встреча и прием были для Гетмана чрезвычайные; все, что пышность и изобилие внушает при том, употреблено со избытком; а после первых приветствий, начавшиеся и повторяемые пирования изумили Гетмана и лривели его в изступление; и когда он, считая себя восхищенным в лучшее небо, чем Запорожское, вскричал: Сичь маты, а Велыкий Луг батко! То от Министерства советовано ему просить, чтобы его пожаловано было в Бояре Московские, дабы поверстаться получше Столбовым Боярами тутошними. Гетман взялся за сие прошение, как за верховное свое блаженство; и натурально ему в том не сделали ни малейшего затруднения, и тотчас пожаловали Великим Воеводою и Думным Боярином; после оженили его на Царской сроднице; а многих Полковников и Старшин также переженили на Боярских дочерях, и все шло с нарочитым успехом. Угощения притом сопровождались в полной мере щедрот, ласкательств и всех возможных избытков; но как сей пережененной Малороссии сближалось время к отъезду ее восвояси, то опять предложено Гетману Министерством, что ему не добро быти в козацкой земле без помощников от лица Царского; а понеже от милости Божией и Царской он есть Великий Воевода, то должно быть при нем и малым Воеводам, которые бы ему служили и помогали, и так уговорили Гетмана испросить у Царя малых Воевод, что тогда же и учинено с отличным успехом и великой милостию. «Так описывает пиры и переговоры Гетмана с Боярами красноречивый Архиепископ Белорусский. Эти пиры продолжались от 14 Сентября по 11 Октября, по день, в который утверждены Государем Московские статьи.
 
Описывая это необычайное происшествие, тогдашние летописцы обвиняют, кажется, в изменении прав и условий старого Хмельницкого Бояр и Даже мудрого Государя. Конечно, современники не могли судить безстрастно и нелицеприятно о делах, лично до них касавшихся; деятели или свидетели деяний, победители Магнатов, сподвижники Хмельницкого, грустно глядели они на изменение прадедовских обычаев и древних прав; еще не почитая себя чистыми Россиянами, они видели пазы в недавнем соединении двух одноплеменных народов под одну Державу. Из их памяти не изгладились еще власть и подвиги самостоятельного Хмельницкого, и сподвижникам старого Гетмана родина все еще казалась страною отдельною. Тогдашним писателям простительно это заблуждение, но два века прошло, как Москва слилась с Гетманщиною; уж нет ни Великороссиян, ни Малороссиян, ни Белорусцев; ныне все мы Русские, ныне Русь одна, не раздельная; одно Царство Русское – исполинское, равно и стройное, движущееся по мановению Царя единого. В наше время пристрастие постыдно было бы для историка, и упреки мудрому Отцу Петра Великого мы находим несправедливыми. Желая блага подданным, повелевая миллионами, кто из Царей предпочитал бы одну часть государства другом? Ужели несправедливо уравнять права народа новоприобретенного, с правами народа издавна верноподданного? Да и что касается до правил справедливости, до обязанностей, до взаимных отношений людей в частном быту, могут ли обыкновенные правила нравственности служить мерилом для повелителей царств. Там, где Судьба поставила человека единым властелином и судею над пространством земли, почти безграничным, над народом, почти безчисленным, на этой не измеримой высоте, в полубожеском одиночестве, Цари должны измерят время не годами, а столетиями; их удел справедливость не в отношении к одному подданному, не в отношении к дню, но в отношении к векам и поколениям, к нынешним и будущим. Так, глядя на деянья властителей, неминуемо каждый из нас оправдает поступок Царя Алексея с Украйною, скажу более: он не был бы Царем добродетельным, если б иначе поступил. Да и в этом тяжкотрудном подвиге, в слиянии двух народов, мы видим кротость Царя едва постижимую. Он действовал только ласкою, милостию. Итак заключим – Отец Петра поступил как Царь мудрый, добродетельный, Он положил конец вечным смутам, которые всегда бывают в государстве, где находится государство на отдельных законах и правах; Его благость Украйна давно уже видит на сынах своих. – Но Брюховецкий не был Царь, он был главою народа, вольно избравшего его; обязанность главная Гетманов состояла в защите народа, а не в продаже прав народных. Смелого и благородного защитника родины, Павла Полуботка, Петр объятием почтил в последние минуты жизни его; Великий просветитель народа, благодушный Император, глядел бы на Брюховецкого, как на предателя своей родины, и потомство, правдивое в приговорах, признало, что Брюховецкий злодей.
 
Как бы то ни было, Октября одиннадцатого утверждены были следующие Московские статьи Гетмана Брюховецкого.
 
1. Подданство Государю, как и прежде, по статьям Нежинским, на веки утверждается; а для усмирения частой в Малороссийских городах шатости, которая за прошлых Гетманов на Украйне бывала, и ныне часто за непостоянством Малороссийских городов жителей изрывается, – и чтоб явно было всему свету, что Монарх, а не Гетман землею владеет, то всякие денежные и неденежные поборы от мещан и поселян во всяком Малороссийском городе и селе живущих, погодно в казну Государеву выбирати Гетман желает; и чтоб по примеру знатнейших городов, по всем меньшим городам Малороссийским был сбор с кабаков винных в казну Государеву, также размеры хлебные с мельниц, дань медовая, и доходы с иноземных купцов отсылать из всех городов Малороссийских в казну Государеву.
 
Здесь Гетман клевещет на соотечественников, на народ, почтивший его верховным саном в Малороссии. Эта шатость городов Украинских всегда была делом не Малороссиян, но Польских уроженцов, добившихся булавы, каков был Виговский; она происходила от интриг людей себялюбивых, мстительных, искателей золота и власти, готовых всегда отложиться от России–каким был сам Брюховецкий, который окончил Гетманство двумя изменами: в Октябре 1665 года – Украйне, попозже–Царю. Но духовенство, шляхетство, войско и посполитство никогда не были причастны разъединению России; многие из Старшии, да и сам Брюховецкий, погибали за то только, что осмеливались предлагать козакам отложиться от Государя. К тому же народ, избравший Брюховецкого, влил ему право располагать статьями Хмельницкого, утвержденными Государем? Располагать ими самопроизвольно, без общей Рады всех чинов и всех сословий? С каким невыразимым презрением мудрый Государь и его Бояре должны были глядеть на предателя. Великая Екатерина, говорила: «любят доносы, а донощиков ненавидят.» Вероятно, таково было чувство Царя Алексея при взгляде на Брюховецкого. Тем более, что из многих добродетелей, которыми мудрый Отец Петра Великого отличался, явственнее других выявлялось необыкновенное благородство Его души и святое хранение условий и договоров с соседними Государями и с народами. Далее:
 
2. Гетману, Судье, Полковникам, Старшинам судить и карать по городам и селам, и в их суд – ни Боярин, ни Воевода, ни Стольник не должны вмешиваться.
 
Здесь опять История видит властолюбие слуги Юрия Хмельницкого, палача Самка и Золотаренка. Не дорожа правами народа, ему вверившегося, он твердо стоит за свое собственное право, этим же народом ему данное. В этой же статье обезпечивал Гетман козаков от постоев; обезпечивал их леса, сады, займища, сеножати, поля, огороды, мельницы, которых плотины устроены самими козаками, пасеки и прочую козацкую собственность. Дачу на Писаря городища с мельницами, на двух Судей по мельнице; и по одной с двумя колесами мучными и с третьим ступным на каждого Полковника, короче: он обезпечивал людей для него опасных; о мирных гражданах, о посполитстве молчал; статья Хмельницкого двадцать первая говорила так: Государь жалует „жалованья на Полковника по сту ефимков, на Асаулов войсковых по четыреста золотых, на Асаулов полковых по двести, на Сотников по сту, на козака по тридцати. Брюховецкий во второй статье бил челомъ, чтобы Государь умилосердился и, по изволению, козаков, за Царское Величество часто на войне труждающихся, платежем потешил: Государь написал: учинить.
 
3. Если Гетман умрет, избирать Гетмана должны сами козаки и непременно из козаков. А до окончания выборов, Обозный должен взять булаву и знамя большое и малое, и бунчук и пушки, и отвесть к Боярину и Воеводам в Киев или туда, где на то время они будут находиться; потом Гетман должен ехать в Москву для получения этих регалий и клейнодов.
 
Шестая статья Хмельницкого, как мы видели, говорила так: въ случае Гетманской смерти, Малороссияне избирают Гетмана из среды своей и извещают Государя, чтоб Ему не в кручину было, понеже тот давний обычай войсковый. Но как в первых двух статьях, так и в третьей, Брюховецкий себя не забыл; он попросил у Государя Годячскую волость и причислил к ней Котельву, Опошню, Куземин, Грунь, Черкасскую, Зиньков, Лютинку, Веприк, Рашевку, Камышну, Бурки и все села, мельницы, поля, угодья к этим городкам принадлежащие. Государь пожаловал Гетмана, велел ему на булаву Гадяч с теми городами дать.
 
4. Брюховецкий просит, чтоб Государ прислал в Кіев Митрополита из Москвы.
 
На эту статью Государь отвечал, что он будет писать о том к Константинопольскому Патриарху; в статье осьмнадцатой Переяславской было сказано: Государь утверждает Митрополитов, избранных нашим духовенством, из среды себя. Брюховецкому, если не ошибаюсь, необходим был Митрополит из Москвы, чтобы, в случае опасности от козаков, защитила его анафема.
 
5. Царским Воеводам и при них ратным людям явиться в Украинские города и разместиться так: в Киеве пять тысячь, в Переяславле полторы тысячи, в Каневе пять сот, в Чернигове тысяча двести, в Нежине тысяча двести, в Новегороде триста, в Полтаве пять сот, на Запорожьи тысяча, в Кременчуге триста, в Остре из Киева триста, в Мотовиловке оттуда ж триста, при Гетмане сто человек. Всего одиннадцать тысяч шесть сот. Последствия этой статьи мы увидим ниже; это были телохранители, которых желал приобресть для себя Брюховецкий.
6. Сверх Лохвицы состоять Ромну при войсковой армате.
7. Государевым ратным людям не расплачиваться с Малороссиянами фальшивою монетою.
8. Не называть козаков изменниками.
9. Гетману с чужеземными послами не ссылаться.
 
В статье четырнадцатой Хмельницкого сказано было: чужеземных послов Гетман свободно принимает, и только о том извещает Его Величество. Но Брюховецкому необходима была помощь против Дорошенка; ему необходимы были приязнь Воевод и телохранители; – лучше было отдать часть прав своих, нежели потерять булаву; он предался судьбе; расчет был умный, хотя последствия этого расчета надежд не оправдали.
 
10. Так как Гетман отобрал от Киевских мещан Королевские привилегии на право Магдебургское, и отдал их в Малороссийский Приказ, то Государь обещал выдать Киевлянам грамоты на это право, сходные с привилегиями.
 
Таковы были Московские статьи Брюховецкого. Октября 22‑го Гетман с Старшинами подписал их, и был провозглашен Боярином. Получив Боярство, он стал подписываться холопом, вместо верного слуги и подданного, как бывало подписывался старый, Хмельницкий. Ближний Боярин и наместник Вологодский Салтыков пригласил его к столу Государеву; там ему прочитано была милостивое слово и объявлены подарки Царские: Гетман получил ферезею, бархат золотый двоемохровый, аламы, низанные жемчугом, каменьями, лаллами и изумрудами; Обозный, Судья, Полковники, Писаря, Асаулы па сороку соболей на человека; малым начальникам по две пары соболей и по сукну, и на каждого козака и посполитого по сукну только. Здесь Брюховецкий ударил челом перед Государем дарами: сайдаком, палашем, и ротазаном, чапраком, уздой в серебре, в золоте оправленными, украшенными яшмой, бирюзой и яхонтами, и жеребцем Турецкими.
 
За Брюховцким утверждена была в вечное и потомственное владение сотня Шептаковская; Хоружий, Бунчужный, Судья, Обозный, Асаулы Генеральные и все Полковники получили дворянское достоинство, поместья, жалованные грамоты.
 
Несчастная жертва политических расчетов невеста, с которою обвенчали нового Боярина, была дочь старого Боярина Федора Петровича Шереметева. Она принесла мужу своему значительное приданое. Из всех Старшин Малороссийских один лишь не был обдарен, и заслужил иную награду. То был Генеральный Писарь Шийкевич. Этот Украинец, возстав против десяти статей Московских, доказывал Брюховецкому, что без Рады народной Гетман не имеет права изменять положений Переяславльских; упрекал его в измене долгу своему; Брюховецкий оклеветал его пред Боярами; слова и упреки Шийкевича были истолкованы неповиновением избранной власти. Токмо Писаря, говорит летопись, для некоторого с Гетманом заводу в Сибирь заслано.
 
«Выгодна была», говорит почтенный историк Малороссии, «для Брюховецкого поездка в Москву, «но в Малороссии ожидала его ненависть народа.» И действительно, что ожидало его на родине?
 
Он приехал в Малороссию, и в первых числах Января 1666 года, вслед за ним, приехали Воеводы, которые прежде бывали только в Киеве, Чернигове, Переяславле и Нежине; теперь явились они в Гадячь, Полтаву, Миргород, Лубны, Прилуки, Стародуб, Новгород‑Северск, Глухов и Батурин. В прочие в меньшие города от Воевод были разосланы «прикащики, целованщики, присяжные сборщики, которые взымали по торгам и ярмалкам, со всякой продажной и купленной вещи, от козака и мужика, пошлину, так прилежно посмотря и истязуя, что ни едина копейка мимо их руки не прошла; а Воевода, по всей Украйне, во свою область всех граждан и все посполитство, людей и земледельцов, приняв, наложил дань со всякого плуга по осьми, и осмачок жита, осыпу пять золотых грошей, а от коня по полкопи грошей и по осмачци жита. «Того ж года по весне присланны были с Москвы во всю Украйну спищики, которые всех людей по городах и селах, можных и нищетных, и кто сколько сынов имеет, и кто чим промышляет и купчует, какою землею, заводами и угодиями владеет, мельницы, ставы, винницы, броваре, солодовне, пасеки и хуторе, по указу или и без указу, переписав, от всего того дань наложили давать.»
 
По указу или без указу, говорит Иеремонах летописец, красноречивый Историк Руссов, Преосвященный Георгий Конисский, муж с глубокими познаниями в Отечественной Истории, с безграничною преданностью к Престолу и к России, правдивый в своих исторических показаниях, возлагает всю вину на исполнителей. Вот слова
 
Архиепископа Белорусского: «Жалованные Воеводы заняли все города и местечки. Штат каждого из них довольно был многочисленный; они имели при себе разных статей подъячих и с приписью подъячих, меровщиков, весовщиков и приставов и пятидесятских с командами. Должность их предписана в Думном Приказе и подписана самим Думным Дьяком Алмазовым; а состояла она в том, чтобы пересмотреть и переписать все имение жителей до последнего животного и всякой мелочи, и обложить все то податьми; для сего открыты были амбары, кладовые, сундуки и вся сокровенность, не исключая погребов, пасек, хлебных ям и самих хлевов и голубятен. По городам и местечкам проезжие на базар дороги и улицы заперты были и обняты караулами и приставами. Со всего привозимого на базары и вывозимого с них была взымаема дань по росписанию Воевод; а от них всякая утайка и флатировка истязуема была примерною жестокостию; а обыкновенные в таких случаях прицепки и придирки надсмотрщиков оканчивались сдирствами и побоями. Новость сия сколько, может быть, необыкновенная была в других странах, но в здешней она показалась жестокою, пагубною и самою несносною. Народ возстенал, изумился и считал себя погибшим. Ропот на Гетмана отзывался от одного конца земли до другого. «Смягчительные меры правительства не согласовались поведению Воевод их подчиненных и возмущение народное стало неизбежно.»
 
Так говорит Преосвященный Георгий. Выпишем теперь слова Писателя, известного человека, служившего с честью Царям и России на Государственном и литературном поприщах, – это слова моего предшественника, Бантыша‑Каменского, которому много и много обязан я в моих изысканиях, «Малороссийские летописатели умалчивают о причине появления сих Воевод, сборщиков и коммиссаров, о сделанной Брюховецким уступке, Царскими грамотами утвержденной. Они таким образом слагают всю вину на Государя, имевшего неоспоримое право располагать своим у достоянием. Как бы то ни было, Малороссияне, не любившие и до того своего предводителя, еще более возненавидели его при водворении порядка, с прежними постановлениями несообразного. «Простолюдины взирали с неудовольствием на пожалование Брюховецкого Боярином. Он вводит между нами новый обычай, говорили они: у предков наших Бояр не бывало, и от того они не превозносились, охраняли права свои, любили одну отчизну. Епископу Мефодию противна была четвертая статья Московского договора о Киевском Митрополите. Тогда к народной ненависти присовокупилась еще злоба духовенства. Мстительный Епископ вооружал все сословия против предводителя козаков»
 
Вот речь Мефодия, извлеченная из Архива Колежского, как издана она в Истории Бантыша‑ Каменского.
 
«Малороссияне! доколе будете повиноваться тирану, посягающему на драгоценнейшее ваше наследие, на права ваши, кровию предков приобретенные? Доколе будете терпеть от него безпрестанные обиды и поругания? ответствуйте мне: кто даровал ему власть назначать начальников ваших и лишил вас права избирать их свободными голосами? Зачем произвольно наказывает он Старшин, сажает их в колодки, отсылает в Москву? Почему, без войскового приговора, подверг сей участи Генерального Судью Незаймая, Полковников Гамалею, Высогина и многих других? Малороссияне! вы зрите неправды сии и пребываете в бездействии, – уже время сбросить тяжкие оковы, носимые вами. Да падет враг спокойствия вашего; внемлите гласу несчастных единоземцев, вопиющих к вам из отдаленных стран льдистой Сибири. Они требуют мщения. Одинакий жребий ожидает вас; спасая себя, спасайте отчизну!»
 
Если эта речь произнесена была от внутреннего убеждения, а не от гордости; то мы находим в Епископе Мефодие достойного соперника Полуботка. Впрочем История, произнося суд над деяниями, не вправе вникать в чувства сокровенные, одному Богу известные.
 
Народный ропот усиливался; враги Брюховецкого становились безчисленны; будущее являлось ему с предчувствиями ужасающими, когда в довершение его страхов явились в Украйну Стольник Иван Телепнев и вслед за ним Жилец Болотников. Первый известил Брюховецкого о перемирии и возобновлении переговоров с Польшею; второй привез запрещение нападать на Литву и на Польшу.
 
Во время отсутствия Гетмана, Дорошенко день ото дня усиливался. Отклоняя полки Заднепрские от России, он льстил Короля Польского подданством на Гадячских условиях; козаки, верные присяге, перебегали из‑за Днепра; Гетман селил их за Десною. После четырехмесячной осады Брацлав пал пред Дорошенком, и по воле победителя Полковник Дрозда, защищавший этот город, был казнен в Чигирине. Украйна разделилась на Западную и Восточную, и двоегетманствие с той поры долго продолжалось; первое народное возстание на Воевод открылось в Переяславле. Оно началось убийством в слободе Богушевой Русского чиновника Дашкова, поставленного Полковником от Брюховецкого, Ночью козаки подъехали к Переяславскому замку, но Малороссияне, защищавшие воеводу тамошнего, спасли его. Он заперся в замке и устоял. Переяславль был сожжен, Переяславские козаки передались немедленно над начальство Дорошенка, который поспешил на Украйну Восточную. Соединясь с Переяславцами, он пошел на Золотоношу, где квартировал с войском. Князь Щербатов, выгнал Князя из города, и истребил его со всею свитою; помощь Маховского была безполезна уже для Русского Воеводы; Дорошенко перешел через Днепр, разбил, схватил Маховского и, как мы видели в главе предыдущей, отправил его в Крым. Тогда началось истребление Воевод повсеместное. Прилука, Нежин, местечки, селения сдавались Дорошенку. Напрасно Государь, думая воспрепятствовать Дорошенку и Татарам, увеличивал войско в Киеве, в Переяславле и в других городах; напрасно отправил он Воеводу Косагова с отрядом и повелением удерживать Запорожье в повиновении. Косагов едва успел явиться на Койдак, и Запорожцы взволновались. Воевода уверял, что он пришел туда, чтоб защищать Сечу и южную часть Малороссии от Крымских нападений; Запорожцы негодовали, говорили, что присутствие Московских войск для них вредно, что им хотят запретить сношение с Гетманщиною. Они подали Государю жалобу: «отдалять от нас Малороссию, всегдашнее наше отечество,» писали они, «которое разорено до крайности многими затеями Московских Воевод, значит раздувать огонь; а что касается до Крымских набегов, то мы считаем это за игршку; мы всегда против Татар сами управлялись и защищать себя сами во всякое время в состоянии. Наконец начали делать такие наглости Косагову, что этот принужден был просить у Государя позволения возвратиться в Москву. Бунт на Дону просьба Воеводы, неудовольствие Запорожцев решили сомнение Государя: он вызвал Косагова из Запорожья, тем более опасного, что Лодыженский, посланный в это время в Крым, и Ханский посол, возвращавшийся с ним из Москвы, были кинуты в Днепр; эта участь готовилась, вероятно, и Косагову с войском.
 
Народ был не доволен этим убийствами. Наша летопись говорит, что как он ни огорчен был Воеводами, но, не потеряв разсудка, от худых начинаний предвидел такие же последствия; и удаляясь от злодейств Дорошенковых, всех Воевод, не впадших в его руки, сами жители сохраняли от смерти, и многих за своим конвоем препроводили в Московские границы; о Дорошенке же мыслили как о предателе под власть Поляков, с которыми держался он заодно.»
 
В это время, Поляки не зная с каким намерением Дорошенко опустошает Восточную Малороссию, но зная, что это волнение и истребление Московских Воевод противно Царю, вздумали воспользоваться смутами и отторгнуть Западную Украйну и от Москвы и от Дорошенка. Для этого назначили Коронным Гетманом Яна Собеского; знаменитый Полководец, – на этом остановились мы в главе предыдущей, – двинулся в поход и расположился станом у Подгайцев.
 
Глава XXX
 
Андрусовский договор. Раздвоение Украйны. Два Гетмана. Радзиевский в Семибашенной. Дорошенко идет к Подгайцам. Сирко грабит Крым. Договор Собесского с Крымцами и с Дорошенком. Дорошенко признан Гетманом. Казнь Тетери. Поляки хотят казнить Юрия и Тукальского. Они скрываются. Рославлев. Царский Манифест. Дубенский. Его переговоры с Дорошенком и с Тукальским. Тетерев и Тяпкин. Письмо Дорошенка к Тяпкину. Патриархи предают анафеме Брюховецкого. Женидьба племянника Брюховецкого. Ропот Малороссиян за мир Андрусовский. Письмо Мефодия к Брюховецкому. Письмо Царя к нему. Письмо к нему же Дорошенка. Убиение Воевод. Брюховецкий возстает на Государя. Ромодановский идет на Брюховецкого. Полковница Острая. Брюховецкий схвачен россиянами. Народ судит его и убивает дубьем.
 
 В Украйне Восточной
В Украйне Западной
Брюховецкий
Дорошенко
 
Во время Подгайского похода, Россия приводила к окончанию мирные условия с Польшею. Тридцать съездов ни к чему не привели. 3‑го Января на тридцать первом съезде постановлено перемирие на тридцать с половиною лет. 20 Января обе Державы разменялись условиями. Деревня, где происходило это важное дело, была Андтрусов, Смоленской губернии при речке Гродне. Уполномоченными были со стороны Москвы: Окольничий Афанасий Лаврентьевич Ордын‑Нащокин, Дворянин Богдан Иванов Нащокин и Дьяк Григорий Богданов. С Польской стороны: Генеральный Староста Княжества Жмудского Юрий Карл Глебович; Маршалек Литовский Хриштоп Завиша; Референдарь и Писарь Литовский Киприян Павел Бростовский; Подкоморий Кременецкий Степан Ледоховский; Подкоморий Ян Антоний Храповицкий и Стольник Воеводства Калишского Станислав Казимир Кожуховский.
 
Андрусовский договор состоял в тридцати четырех статьях; извлечем из них все относительное к Малороссии:
 
Козаки и Украйна Восточной стороны Днепра остаются во власти Царя. Государь же обещает не вмешиваться в дела Украйны Западной и тамошних козаков; увольняет их от данной ему присяги и признает владычество над ними Короля и Республики. И так Смоленск, Чернигов, Стародуб уступлены Москве; Днепр назначен границею обоих Государств. Козакам Запорожским назначено быть в послушании обоих Государей и отправлять общую службу против Турецких и Татарских нападений; всякий из них пользуется правом свободного вероисповедания; они лишаются права строить новые города; запрещается людей из поселений куда‑либо выводить. Козакам, которые переходят во власть Королевскую, не мстить; и как, по сей стороне реки Днепра от Киева живущих, козаков Его Царское Величество, – так и по другой стороне той же реки от Переяславля имеющихся, Козаков же Его Королевское Величество в оборону свою принимать и до мест и до городов их, в те перемирные годы, вступаться не будут и не велят. Город Киев со всеми к нему принадлежностями и военным снарядом отдастся во власть Царю на два года, и при Киеве округ не более как на милю; через два года, в 1669 году Апреля 5 дня, Киев и его округ должны быть возвращены Республике. Царь обязывается прислать Королю вспомогательное войско, состоящее из 5,000 конницы и 20,000 пехоты для успокоения Украйны, и против Турков, вторгнувшихся в границы Республики, принимающих под Султанское покровительство козаков и помогающих Дорошенку. Кроме того Царь обещает из собственной казны вознаградить Польское шляхетство, теряющее свои владения на восточном берегу Днепра; с обеих сторон вышлются Коммиссары для установления пределов Украйны. Наконец по этому же трактату Дорошенко не может быть Гетманом ни на Восточной ни на Западной Украйне.
 
И так Андрусовский договор раздвоил Украйну, отданную Хмельницким в руки Царства единою. Отныне на целое столетие Украйна стала Польскою, Русскою; была потом часть ее и Турецкою. Но единодушно Малороссияне признавали ее не раздельною и не хотели знать Малороссии иначе, как «пространством земли от Словечни до Днепра, от Клевени до Орели и от обеих Галиций до северного Донца.»
 
При слухе об этом договоре, ропот, волнение, мятеж в Украйне сделались повсеместными. Это и уж было не предательство Брюховецкого; это было раздробление отечества. Народ не размышлял о политической невозможности. Он не знал тайн кабинета, к нему не дошло донесение Нащокина, которое для потомства уцелело, и в котором Боярин писал Царю: «о Киеве и Запорогах свыше человеческой мысли склонились коммиссары и на том знаки Божии явные.»
 
А между тем Дорошенко, узнав, что поэтому же договору он уж Гетманом быть не может, решился вести с Поляками войну непримиримую, безпрестанную. Приверженность множества козаков, дружба с Ханом, покровительство Султанское – ему давали все средства к этой войне. По Ханскому предстательству Константинопольский Диван вступился за Дорошенка. Польский посланник в Цареграде, Радзиевский, представлял Визирю, что козаки Польские подданные, что Западная Украйна принадлежит Республике, что никакая держава не вправе вмешиваться в домашние дела Государства соседнего. Визирь отвечал, что Порта и не входит в разбирательство внутренних смут и междоусобий Республики; но как козаки прибегнули к могущественной защите Турецкой, то_оная будет им дарована, и Поляки должны немедленно возвратить им права и собственность. Радзиевский спорил, его посадили в Семибашенную крепость, где–от огорчения–он впал в горячку; Татарам отправлен Фирман о выдаче восьмидесяти тысяч вспомогательного войска Дорошенку.
 
И Дорошенко выступил к Подгайцам с двадцатью четырьмя тысячами козаков и с осьмьюдесятью тысячами Татар. Первая стычка при Нараеве, где предводительствовал Полковник Рущиц, была удачна для Поляков. Вскоре Дорошенко появился со всею силою, окружил неприятельский обоз и с насмешкой спросил у Поляков: войско ли будет защищать город или город войско? Коронный Гетман выступил из обоза и построился в боевой порядок. Александр Поляновский предводительствовал тринадцатью Хоругвями кавалерии и стал на правом Фланге; Владислав Вильчковский вел левый фланг; Яблоновский предводил срединою войска; Собеский стоял в резерве. Орудия, поставленные в редуте на холме, открыли огонь по Козацко‑Татарским войскам. Вся линия пришла в действие. Козаки начали приступ к старому городу; Татары с привычным криком ударили на Польскую линию; Польская кавалерия на них наскакала, согнала с поля битвы и разсеяла; на месте стычки легло множество трупов; ночь прекратила бой; Поляки, ободренные удачею, возвращались в лагерь; но их было только двенадцать тысяч; Татары сделались осторожнее. Дорошенко окружил Польский лагерь. Сто четыре тысячи человек прекратили все сообщения, все поставки фуража, провианта; сквозь эту массу ни вспомогательному отрядку в лагерь, ни осажденным в поле пробиться было нельзя. Прошло две недели; дела Собеского становились затруднительными.
 
Вдруг прискакал гонцем из Крыма к Дорошенку тамошний мурза, Умет Кочуба. Он привез весть, что, пользуясь отсутствием одной части Татар в Украйну, и другой по Султанскому фирману в Закубанскую экспедицию, Кошевый Сирко с Запорожцами ворвался в Крым, разоряет тамошние города, жилища предает огню и мечу, а Хана самого загнал в горы. Это встревожило Дорошенковых союзников; страх за жен и детей принудил их согласиться на переговоры с Собеским, который давно уже хотел бы их начать. Октября 9‑гоначали обе стороны договариваться. Со стороны Поляков прислано было четыре Депутата: Яблоновский, Поляновский, Вильчковский и Куропатницкий; Татары выслали четырех Мурз и скоро условия были готовы. Хан обещал Полякам приязнь, спокойствие, запрещение набегов на Польскую землю не только Татарам Крымским, но и Ордам: Буджакской, Ногайской и Белогородской. Всех Польских пленных, находившихся в Крыму, особенно Маховского, он обязался освободить. Собеский дал уверение в своевременной высылке Донативы. Султаны: Кирим‑Гирей‑Калга, Омбо‑Гирей‑Нурадин, и Караша‑Ага‑Атталык скрепили своими подписями эти условия.
 
С Дорошенком и козаками состоялся следующий договор: Собеский обязался от имени Короля и Республики предать забвению все прошедшее; нарядить на будущем Сейме Коммисию для разобрания споров и приведения в порядок дел Украинских; облегчить посполитство насчет поставки жизненных припасов и потребностей для войска; уменьшить гарнизон Белоцерковский; разсмотреть жалобу козаков на Белоцерковского Комменданта, Полковника Стахурского, и учинить по ней справедливое решение; движимое и недвижимое имущество, отнятое у Паволочского Полковника, немедленно ему возвратить. Дорошенко обещал повиновение Королю, верность Республике, отречение от связей и покровительств заграничных; возвращение имуществ Украинских, отнятых у Польского шляхетства. Петр Дорошенко, Обозный Иван Демиденко, Полковники, Асаулы с одной стороны, с другой Ян Собеский подписали этот договор и учинена была взаимная присяга.
 
Октября 16  заключен и приведен был к окончанию этот мир козаков, Крымцев и Поляков, в лагере у Подгайцев; козаки возвратились в Украйну, Крымцы в Крым, Поляки разошлись по домам; остались ужасные и повсеместные следы, грабежей, пожаров, опустошений. Одна Ногайская Орда в Покутьи обратила в пепел более трех сот городов и сел, – по словам современного Писателя Коховского.
 
Дорошенко принял от имени Короля, из рук Собеского, булаву, знамя и литавры; он был провозглашен Гетманом на место Тетери, который, соскучив носить только имя Гетмана, потеряв доверие и любовь козаков, тоскуя в бездействии, предвидя дурные для себя последствия, уехал в Варшаву и, сложив с себя сан, сдал Королю регалии. Он думал мирно окончить жизнь в столице Королевской, в сердце Республики; но ошибся, как ошибались Наливайко, Косинский, Павлюга, Остряница. Запорожцы подали Королю жалобу на бывшего Гетмана. Высланные от них Депутаты просили удовлетворения за похищение церковных утварей, сокровищ и собственности войсковой.
 
Тетеря был взят под стражу; наряжена была Коммиссия. Польские Историки стыдятся сказать истину; мы скажем ее. Они говорят, что будто бы Тетеря успел оправдаться, был освобожден; что постановлено было пушкам, аммуниции и всем военным снарядам войска Запорожского иметь складку в Белой Церкви; что Чигирин был назначен Гетманскою столицею, и что, наконец, Тетеря удалился в Адрианополь, где на чужой земле окончил жизнь, запятнанную изменническою ненавистью к своему родственнику, военному товарищу – Виговскому. И вот благодарность человеку, всегда верному Польше! И это слова Польского Историка; – такова‑то истина, которая должна быть чувством священнейшим для Бытописателя. Из Малороссийских дел, хранящихся в Коллежском Архиве, мы видим не то. Да и для чего бы оправданный, освобожденный Тетеря удалился в чужую землю умирать? Конечно, он был предатель и злодей, в том его соотечественники не сомневаются, но предатель не Польши, злодей не для нее, а для враждебной Полякам Украйны, для собственной родины. Что же скажет потомство, и что подумали современники при известии, что за все заслуги пред Республикою, Сейм Польский, боясь Запорожцев, в надежде на прочность мира с Дорошенком велел Тетерю– казнить смертию.
 
Гетманство Дорошенка было противно договору Андрусовскому. Казнь Тетери была противна чести, и пугала Дорошенка, который мог ожидать и себе подобной же участи. Главным его советником был Иосиф Тукальский; Поляки хотели казнить Тукальского, Юрия и Гуляницкого. Они скрылись во внутрь Малороссии; Тукальский решился Полякам мстить до гроба; Дорошенко начал сносится с Портою и искать покровительства Султанского. Все усилия Поляков привесть в повиновение Западную Украйну остались тщетными; Республика просила Царского посредничества; Государь отправил Ротмистра Ивана Рославлева к брату Дорошенка Григорию и к Тукальскому; Рославлев предложил им от имени Государя, чтоб они «отложили горделивые мысли, держались веры Христианской, не имели дружбы с Татарами, предали себя в защищение обоих Государей.» Наедине он просил их «отклонить и Гетмана от Христоненавистных Агарян под высокую Державу союзных Монархов.» Петр Дорошенко отвечал: «Государи Андрусовским договором разодрали на части Украйну и согласились оную искоренить, – и такой союз с Татарами должен оставаться, во всей силе, тем более, что эта дружба ни в чем не мешает ни России, ни Польше, – а я и бее подданства всегда доброжелательствую Царю.»
 
Между тем Рада собиралась за Радою: они были местные; можно было предвидеть общую, и ее следствием какой‑нибудь великий переворот. Чтоб отвратить это несчастие, был издан следующий Манифест к Малороссиянам:
 
«Известно всем вам как Мы, Великий Государь, войсками Нашими, не щадя Нашей казны, в оскорблениях, вам наносимых, вас защищали и обороняли; ваше обещание, с начала подданства Гетмана Богдана Хмельницкого и до Боярина Нашего, Гетмана Ивана Мартыновича Брюховецкого, быть у нас в верном послушании тоже известно каждому. И потому Мы разставили в Малороссийских городах войска Наши, не для того, чтоб увериться в вашем верноподданстве, но чтоб наносить страх врагам вашим, чтоб при вас всегда была Наша оборона. За что же началась в городах ваших внутренняя война и открыла средства народам не Христианским губить и увлекать в плен Христиан? Ныне, когда Господь Бог услышал молитвы Наши и даровал Нам мир с короною Польскою и Княжеством Литовским, вам остается, отложив воинские труды, разойтись по домам вашим. Вы должны бы воздать Богу благодарность, не сомневаться в прочности мира и заняться хозяйственными заботами. Мы надеялись, что этот мир вам наиболее приятен будет потому, что у вас были войны кровопролитнейшие, поднятые вами на защиту собственную, и вместо этой радости вы явили несогласие и начали кровопролитие. Где слыхано, чтобы Посланников побить? Хотя бы и война велась между народами, то и там не умерщвляют Посланников. А вы, безстрашные, забыв Суд Божий, вы пролили свою кровь учинили дело преступное, не Христианское, и злую славу пустили в свет. И ныне мы слышим от Гетмана и Бояр ваших, что вы хотите без Нашего Государева Указа Раду чинит, а с каким умыслом, о том ни они к Нам не пишут, ни от вас известия нет. Мы никак не надеялись, чтоб без всякого с Нашей стороны оскорбления вы были нам враги и отступники; но Бог разрушает советы хотящих брани, и посылает благословение в единомышленный дом. Вам, Полковникам, рядовым и посполитству, имеющим веру, надежду и любовь, следовало б обращать малодушных и суетных на путь истины; а у вас некоторые легкомысленные люди, презрев страх Божий, в пустоте любви сердец окаменелых, хотят последовать в злой путь Гетману Дорошенку. Вам должно бы Дорошенку напомнить о единоверстве, взыскать его заблудшего и привести в ограду Христовых овец; чтоб чувственные волки, над их отступною кровью разъярясь, невинных, блудящих в горах противенства или несмысльства, не поели, и Христовых овчарен не опустошили. «О, не навлеките на себя праведного гнева Божия, отлучитесь от непокорных, чтоб многие рати обоих славных Государств не обрушились на край ваш, и не учинилось бы великое кровопролитие. Вашему единомыслию с Дорошенком готов дивиться целый свет; оказавшие неповиновение ныне прощены будут, и пусть займутся домашними заботами; Мы, Великий Государь, будем всегда иметь вас под Нашею великою защитою. Кормите войска Наши без оскорбления, держите во всем совет с Боярами Нашими, Гетманом и Воеводами, тогда и Господь Бог и Наше Царское милосердие умножит и устроит благо Ваше. Дан 1667 года, Июля 7 дня, в Москве.»
 
Декабря 15‑го  приехал к Дорошенку Дворянин Василий Дубенский. Но тщетно он старался отклонить Западного Гетмана от Польши и от Крымцев. Дорошенко принял его ласково, уверял в желании поступить под высокую руку Великого Государя, жалел, что нельзя исполнить того в скором времени; говорил он, что ждет решения Сейма, и что если не возвратят ему Белой Церкви, по условию с Собеским, то станет войною добывать этот город. Напрасно умолял его Дубенский не посылать Татар в Государевы города Заднепрские. Татары без моего ведома» отвечал Дорошенко, «не пойдут войною в Заднепрские города. Если и выступят в поход, то не против Русских. Долго служил я Королю Польскому; мы полагали головы свои за него; а теперь Поляки вместо благодарности нарушают наши преимущества; вмешиваются с Немцами в дела войсковые; не только козаков, Полковников бьют и мучат; берут с нас поборы, обругали и пожгли многие церкви Божия; иные обратили в костелы, – это нестерпимо для нас; «я не хочу Христианской крови, я не пошлю Татар на города Государевы, согласен быть под покровительством Царского Величества; но от Татар не отстану. К ним ближе от нас, чем к Москве; Государь не успеет прислать еще войска, как Татары, если я поссорюсь с ними, успеют уже опустошить Украйну; а если я в дружбе с ними, то и Россия будет цела.» За столом, после заздравных кубков в честь Государя, при громе пушек, разгоряченный вином Дорошенко наконец сказал: «Государь с Королем помирился и по договору Киев должен поступить Полякам, но я, Гетман, и все мое войско головы положим, а Киева не отдадим.»
 
На другой день Дубенский имел переговоры с братом Дорошенка Григорием и с Тукальским. Он полагал их стараниями преклонить Дорошенка к подданству Государю. Тукальский отвечал на это к Воеводе Петру Васильевичу Шереметьеву письмом, в котором решительно и прямо объявлял, что не станет советовать Гетману нарушать клятву свою перед Королем, что для, этого надобно быть и самому клятвопреступником; «Да подаст Господь иной совет Царскому Величеству и его советникам, совет праведный, истинный, Воспоминая же Писание: врагу твоему веры никогда не даждь, вручаю себя любви и благосердию милости Вашей.» 19 Декабря Дубенский уехал из Чигирина, с неутешительными новостями.
 
Только что он выехал, явился Поручик Рейтарского строя Кручина‑Тютерев с письмом Василья Михайловича Тяпкина к Григорию Дорошенку. Григорий не принял письма, отправил Тютерева в Чигирин к брату своему, который изговорился страхом Польши и Татар. Тютерев, также как и Дубенский, безуспешен был в старании преклонить Западного Гетмана к Русскому подданству. Предстоя у обедни, которую совершали Тукальский и Архимандрит Гедеон, т. е Юрий Хмельницкий, он имел неудовольствие слушать имя Короля на эктении, и только при выносе Святых Даров, когда Тукальский поминал Вселенских Патриархов, Хмельницкий произнес имя Великого Государя Всероссийского.
 
Потом приехал в Чигирин и сам Стряпчий Тяпкин; напрасны были и его старания. Он ссылался на милость Государя, возвратившего свободу брату Гетмана Григорию, припоминал убеждения Киево‑печерского Архимандрита Иннокентия Гизеля. «Орды не перейдут за Днепр,» сказал Дорошенко через брата своего Тяпкину, – «Дружба и братство Гетмана с Ханом не вредны ни Королю, ни Царю; а ясневельможный Пан Гетман войск Его Королевского Величества Запорожских, и без подданства Его Царскому Величеству, доброжелателен.» Здесь Григорий подал Тяпкину письмо Дорошенково: это был ответ на полученное Дорошенком через Тютерева. «Твое письмо я получил, – писал Чигиринский Гетман–«в котором ты хочешь преклонить к тому, в чем и другие были безуспешны, чего и я не могу исполнить, а почему, – Божиими судьбами или кознями людей недобрых и немирных, – то разсудит Бог. Кто больше крови пролил, ополчаясь на врагов Царских, как не Богдан Хмельницкий? Не он ли всго Украйну, Белоруссию и даже Литву с Вильною, Львовым и Люблиным отдал Государю? Кто привел все войско Запорожское не в Турецкое, но в Христианское Московское Государство, как не Виговский? Кто убил Самка и Золотаренка? Какая же им всем благодать за это? Разсмотри, Любимиче! В насмешку первому, в первой Коммисси под Вильно, Коммиссары Московские не дали места нашим Послам; при Польских и Цесарских и Послах они его называли недостойным о себе советоваться. Витебск и Полоцк возвращены Полякам; там ни одной православной церкви имети нам не позволяется; приняти от честности твоей советующего не можем.»
 
Но в тайных совещаниях Григорий и Тукальский сказали, что если Государь выведет Воевод из Украйны, если уничтожит подати, обяжет не нарушать прав и признает Петра Дорошенка Гетманом обеих сторон Днепра, то и Задпеприе поступит в его подданство.
 
Так богатый людьми преданными и единомышленниками, Дорошенко устроивал свои дела, И то время, как Брюховецкий пронырством и мстительностью увеличивал число врагов своих. В службе козацкой находился один Грек, который служил шестнадцать лет в Молдавии, потом жил три года в Иерусалиме, и наконец определился на службу в Малороссии при Богдане Хмельницком: это был Константин Мигалевский, Полковник. По неудовольствию, Брюховецкий отправил его в Москву под надзором Коневского Полковника Якова Лизогуба и Канцеляриста Мокреевича. Вселенские Патриархы Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский находились в это время в Москве по делу Патриарха Никона, Мигалевский прибегнул к их покровительству. Они постарались оправдать его пред Царем. Царь пожаловал ему в награду за клевету Брюховецкого сорок соболей и дворянское достоинство. Патриархи прокляли Брюховецкого. Пораженный известием об анафеме, Гетман отправил в Москву Нежинского Полкового Судью Федора Завадского и Канцеляриста Касперовича; он через Царя испрашивал Святителей прощения и разрешения. «За что меня прокляли Святейшие Вселенские Патриархи, я того не знаю.» Так писал он Государю. «Не щадя себя за Вашу Царскую Фамилию, не допуская Бусурманов поработить Малороссию и опустошить храмы Божии, я надеялся через то получить душе моей пользу, а не пагубу. Ныне величайшая скорбь снедает сердце мое. Какая польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же отщетит?» Гетман заключил письмо свое изъявлением радости о перемирии с Польшею, и обещанием не делать никаких обид и оскорблений.
 
Бояре, по повелению Государеву, писали к Брюховецкому, что он оправдан насчет доносов Мефодия; Епископ возвратился в Нежин из Москвы с титулом Нежинского‑Украинского; Царь советовал ему примириться с Гетманом. Епископ, оставя вражду, поспешил из Нежина в Гадячь; Гетман выехал к нему навстречу за пять верст от города, угощал целую неделю, женил своего племянника на его дочери, дал пышный пир в Нежине, и тесная дружба между Гетманом и Епискомом заменила вражду.
 
В это время Андрусовское перемирие стало уже известно по всей Малороссии; но статей его народ не знал. Воспользовавшись его неведением, Поляки начали распространять лживые, и не менее того неприятные, вести насчет судьбы Украйны. Когда эти вести разнеслись по обеим сторонам Днепра и на Запорожьи, то возстание получило признаки весьма сильные и явные. По общему совету решили отправить послов в Москву от всей Малороссии; просить Государя о прекращении обид нестерпимых от Воевод и их прикащиков, в больших и малых городах; жаловаться на сдирства сборщиков по торгам и ярмаркам, и на перепись жен и детей. Но главное дело этих Послов было справиться о том, что положено насчет Малороссии в мирных трактатах с Польшею. Послами были Мокриевич и Урванович (по другим Рубан, по третьим Якубович). Но они узнали, что Поляки и их Коммиссары отлично в Москве приняты, что им отдают большие почести, а о содержании трактата ничего не сведали. На их о том вопросы, Бояре отвечали, что дела Государственные до войска не касаются, что дело военное знать Ружье и его употребление, а земскую расправу надлежит знать Воеводам городским и провинциальным, «которые если у вас есть, то они о том и знать могут.» И так Послы ни с чем возвратились. «Тии видевши, что при великом После Польском Беневском, Воеводе Черниговском, шляхту и граждан и людей посполитых, в Литве и Польши завоеванных, з женами и детьми и имениями, изо всея земли Великороссийской собирая, воспять Ляхам отдавано, донесли Гетману, что козаки уже уничтожены, и вскоре Ляхам яко Литовские и Польские невольники будут отданы.» Почти в это время пришла к Гетману Царская грамота, с объявлением, что несколько десятков тысяч войска расположится в Украйне на зимних квартирах. Козаки не понимали, за чем придет это войско, – войны никакой с соседями у нас не было. Народ и Старшины смутились; разнесся слух, что это войско придет для того, чтоб отдать Малороссию Полякам.
 
Епископ Мефодий уверял народ, что Боярин Ордын‑Нащокин приближается с ратными людьми к Киеву и обратит в пепел все города Малороссийские. К Брюховецкому писал он следующее письмо:
 
«Для Бога, не плошай! Теперь идет торг о нас; хотят, взявши за шею, выдать Ляхам. Окружай себя более Запорожцами; укрепляй также своими людьми порубежные города. Утопающий хватается за бритву для спасения. Безбожный Шереметьев ныне в тесной связи с Ляхами и с Дорошенком. Остерегайся его и Нащокина. Мила мне отчизна. Горе, если поработят ее Ляхи и Москали. Лучше смерть, нежели зол живот. Страшись иметь одинакую участь с Барабашем.»
 
Множество Запорожцев явилось, по совету Мефодия, в Украйну. Они начали заводить ссоры и драки с людьми Московскими. Подвигнутый молвою народною и неудовлетворительными ответами из, Москвы, Брюховецкий опять отправил Послов к, Государю. Генеральный Старшина Григорий Гамалея и Канцелярист Касперович подали письмо Гетманское к Царю.
 
«По поводу тайных с Польшею переговоров, распущенные Поляками слухи об отдаче им в подданство Малороссии, возмутили войска Малороссийские и ее жителей; умоляю уведомить меня и народ о содержании тех контрактов? ежели подлинно Малороссия обречена к отдаче Полякам, то должностию обязан я принять против них оборонительные меры и избрать новые союзы, и протекции; если же Украйна останется по прежнему в протекции России, то верность и приверженность народа к Державе Российской суть неизменны и постоянны. А тайна и предательство в сем случае суть многогрешны и постыдны, и паче между народами единоверными и единомышленными; ибо известно всему свету, что народ здешний, претерпев от Поляков неслыханные в человечестве варварства и всех родов гонения, освободился от них собственно своею силою и мужеством. А соединился с Россиею по доброй воле своей и единственно по одноверству. Следовательно укреплять ее или другому даровать ни почему и никто не властен; и в противном случае я готов опять защищать себя оружием до последней крайности, и скорее соглашуся погибнуть, нежели сносить постыдное иго от врагов своих, и сие есть истинно и непреложно. О Царю! Если замешалась злоба на Воевод, то и тут главными орудиями не народ и Старшины, а Бояре Российские, которые прислали Воевод с инструкциями против правил и договоров прямо Египетскими или Вавилонскими; и Польское Правительство–подсылкою на нас Гетмана своего Дорошенка, народ поколебавшего. Но за всем тем самый разсудок учит, что за десять виновных злодеев не отвечают миллионы народа неповинного.»
 
Алексей Михайлович отвечал Гетману, что в Малороссию прислано будет тысяча человек пеших стрельцов, с недостающим числом Воевод, которые размещены будут по городам и уездам и они учнут по досугу и обычью каждого жаловати, а шалунов и неслушей карати судом и расправою; писано бо есть в книгах Христианских: ему‑же честь, честь; и ему‑же страх, страх! Сиречь на худых гнев, а на добрых милость. А тебе Гетману и всей Старшине козацкой смотрети войска и его снаряды, и служити с ним верою и правдою; а о войне и мире не хлопотати, и о трактатех с Польшею не стужати нам; у них все написано то, что ладно, а худо никто не пойдет.»
 
Этот ответ изумил и взволновал не только народ, старшин, войско, но и самого Брюховецкого. В довершение всей беды вдруг получает он письмо от Петра Дорошенка, и какое письмо:
 
«Такий начальнык в народе, як ты, Иване! повинен есть Суду Божиему и человечеству. Народ, вверивший тебе судьбу свою, пролил неищетное множество крови, потерял безчисленных предков, на брани избиенных, ведучи долголетние войны с Поляками за вольность свою и свободу прав своих; но какую он имеет вольность и свободу? По истине никакой; а одну злобную химеру. Годичные труды и все приобретенное их потом отнимают у них Воеводы и Приставы. Суд же и расправа в их руках. А что остается несчастному народу? Одна бедность и стенание. Вы и с Старшинами своими обольщены в Москве женщинами, а за их приданое народ отплачивает; и ты уподобляешься такому пастырю, который держит корову за рога, а другие для себя ее доят. Когда нет уже у тебя своей силы и отваги, то можно поискать и сторонней; когда нет в Христианах правды, то можно, попытаться об оной и у иноверцов. И то не грех и не глупость, но крайность, вынужденная необходимостью. Я готов все уступить на пользу народу, даже и самую жизнь; но оставить его в тяжкой неволе, и думать мне несносно.»
 
Брюховецкий сам призвал грозу, и сам изчез в ее первом вихре. В Январе была созвана в Гадячь Рада из Генеральных Старшин и Полковников. Эти Полковники были ничто иное, как простые Запорожцы, в сан этот самовольно Гетманом возведенные; вот что говорит о том одна из наших Летописей: «И по таковой Дорошенковой намови, съехавшиеся, по Богоявлении Господнем, Брюховецкого Старшина Генеральная, Полковники з гультяйства Запорожского поставленныи, которыи з голоты ставши на началах и на Крамарских дочерях поженившиеся хитро, яко своевольцы имилы всегда грабительство и с Гетманом Брюховецким усовитовалы, дабы от Царского Величества отступиты, и велив Брюховецкий Воевод, от Его самого добровольно в городы принятых, убываты.»
 
Это неистовое злодеяние, это предательство могло произойти только по воле предателя отчизны и его клевретов. Народ, везде и всегда добрый в массе, был против этого кровопролития, и он был действительно предан Государю и единоверной Москве. Это докажут в последствии его поступки, и даже по современным Летописцам мы видим справедливость моих слов. И они, сходно с народом, произнося всегда имя Царя Алексея Михайловича с любовию, слагают всю вину на Воевод и на своего свирепого Гетмана.
 
В начале Февраля козаки возстали на Воевод и сборщиков повсеместно. От Гетмана помчались гонцы: Старшина Гречаный в Крым, – просить у Хана союза; в Константинополь – Старшина Григорий Гамалея и Канцелярист Касперович искать вечной протекции. В Малороссии города были в огне, жители были ограблены Запорожцами; в четырех только городах: в Киеве, Переяславле, Чернигове и Нежине могли Воеводы спастись. В Стародубе Князь Волконский, в Новегороде‑Северском Квашнин были убиты; в Глухове Кологривов, в Лубнах Бибиков были подарены Татарам; в Миргороде Приклонский, в Батурине Клокачев, в Прилуках Загряжский, в Гадяче Огарев были в Чигирин отправлены; в Соснице Михайлов неизвестно где девался.
 
Донские козаки получили также от Брюховецкого приглашение изменить Государю.
 
Старые козаки, или так называемое Товарищство, преданные Вере и Христианским обычаям, ужаснулись и вознегодовали на Брюховецкого. Они немедленно дали знать Государю о избиении Воевод, о посольствах на Дон, в Крым и в Константинополь; просили Ромодановского осадить скорее Котельву, где хранились все запасы Брюховецкого, и где засели Запорожцы. Тогда же к Дорошенку отправлен был гонец с просьбою–прибыть скорее в Полтаву и принять Гетманство.
 
Получив известие от козаков, Государь немедленно велел вступить в Украйну Князю Григорию Григорьевичу Ромодановскому. Стольники: Князь Константин Щербатов и Иван Лихарев, Думный Дворянин Яков Тимофеевич Хитров и Генерал Филипп Фон Буковен вступили к нам с Ромодановским; два последние отряжены были на Запорожье. 27 Февраля гонец из Москвы привез в Польшу Русским Посланникам Государев указ: известить Короля о всеобщем возстании Украйны, о кровопролитии, о внушениях Брюховецкого и Дорошенка предаться Порте; обещать, что в будущем году устроится вечный мир России с Польшей, посредством Дворов Цесарского Датского, Шведского и Бранденбургского; наконец просить скорее высылки вспомогательного войска.
 
По совету Товарищства, Ромодановский пошел на Котельву; при наступлении весны осадил город и прекратил сношения Запорожцев с Брюховецким. Сирко, не теряя времени, начал переписку с Генеральным Асаулом Демьяном Многогрешным о принятии Дорошенка на Гетманство. Испуганный предчувствиями, свирепый Брюховецкий стал безчеловечным; обиды и разорения от него посполитству простерлись до невероятности; за ничтожную вину он всенародно сжег Гадячскую Полковницу Острую.
 
По вызову Старшин, Дорошенко, щедро одарив Послов, поспешил с Поляками в Опошню, и прибыл туда почти в одно время с Гречаным, который привел с собою войска вспомогательные из Крыма. Дорошенко подкупил и Татар и Гречаного. Брюховецкий приехал в Опошню для взаимных клятвенных обетов с Крымцами. Не подозревая ни в чем Дорошенка, он выступил к Котельве с Татарами и Запорожцами; Чигиринский Гетман перерезал ему дорогу в пяти верстах от Опошни. Его же козаки схватили, связали и привели его к Дорошенку; а этот отдал его Опошнянцам «за непорядочное на Гетманстве правление, за безумный замысл, за не постоянство и не пощадение Самка и Васюты и иных,» говорит одна из наших летописей, – «за убийство многих честных жен и за Полковницу Гадячскую, прозываемую Острую.» Народ убил Брюховецкого дубьем. Его советники и часть Запорожцев погибли с ним же; его жена, дочь Шереметева, отослана в Чигирип; Дорошенко отправил тело убитого Гетмана в Гадячь, там похоронили его в церкви Богоявления. Таков был конец Брюховецкого. Говоря о дне, в который стал он Гетманом, один из Малороссиян сказал: «Прощай Украйна.»
 
Начало его правления ознаменовано неблагодарностию и мстительностию; средина – разрушением сел и городов, пожарами жилищ, гибелью жителей; конец – изменой и предательство пред Царем и Благодетелем. А смерть – под дубьем.
 
Глава XXX
 
 
Мефодий арестован и отвезен в Москву. Дорошенко идет но Ромодановского. Узноет о неверности жены. Едет в Чигирин. Переговоры Многогрешного с Ромоданонским. Царскоя грамота к Малороссияном. Суховий. Переговоры Татар с Дорошенком. Неудача Дорошенко. Многогрешный. Компанейцы. Толки о Киеве. Избрание Гетмано. Статьи.
 
 
 В Украйне Восточной
В Украйне Западной
Междогетманство.
Дорошенко.
 
Во время народного возстания в Малороссии, Епископ Мефодий ноходился в Нежине. Дорошенко дал повеление Многогрешному арестовать и отправить его с детьми в Чернигов; через четыре недели, под крепкою стражею, Мефодий был отвезен в Седнево, что в двадцати шести верстах от Чернигова по большой дороге Петербургской; месяц спустя, его потребовали в стан Дорошенков к Митрополиту Тукольскому, предали суду за недоброжелательство Заднепрскому Гетману, лишили Епископского сана, разлучили с детьми и заточили в монастырь, сперва в Чигиринский, потом Уманский. Там он не долго пробыл, подкупил монахов, ночью бежал, явился в Киеве; по повелению Боярина и Воеводы Петра Шереметева был схвачен, отправлен в Москву, и кончил жизнь под стражею в монастыре Новоспасском.
 
Дорошенко, кок Гетман Украйны обеих сторон Днепра, со всеми силами козацкими и Татарскими выступил под Котельву против Ромодановского, освободил город от облежания и погнал к Путивлю Боярское войско; по дороге пришла к нему из Чигирина весть о некотором жены его безчинии; оно так огорчило Гетмана, что, забыв собственную пользу, он бросил войско и войну, оставил под ними начальником человека, почти вовсе ему неизвестного–Наказного Гетмана Демьяна Многогрешного, повелел ему из всех городов изгонять Московских Воевод до последнего, и поскакал в Чигирин к жене.
 
По преданности ли к Государю, или в надежде получить Гетманство, Многогрешный встулил в переговоры с Ромодановским; огорченные отсутствием Дорошенко, Татары возвратились в Крым. Граждане Нежина осадили в тамошнем замке Воеводу; к празднику Рождества Богородицы Ромодановский подошел под Нежин, разогнал Нежинцев, освободил Воеводу и приказал город разграбить и сжечь.
 
Скоро пришла и Царская Грамота к народу Малороссийскому; призывая на помощь веру, честь и благо, Государь грозно и красноречиво укорял Старшин, Полковников и Запорожское войско в избиении Воевод и единомыслии с вором и изменником Ивашком Брюховецким: «Царское и Богу приятное дело но гнев приводящим долго терпети; человеколюбиво Мы Нашей милости не отложим от обращающихся к доброму послушанию. Но как не изумиться, видя, что, забыв страх Божий, не помня Страшного Суда, отвергнув святые заповеди, вы за Нашу милость, за заступление Наших ратей, за безчисленное Наше жалованье отблагодарили Нас досадою и противенством. Вы прельстились вражьей прелестью; что‑бо прелести сея горше, ею же змий он прелукавый, мерзкий пад диавол, чрез изменников прельстил вас и очи ваши заслепил безумием? Но враг, неновидяй добра, мерзкий диавол, змий злокозненный и злолютый в слабых и буих изменничих сердцах непотребные мнения всеял, и к таковому безвинному Христианских кровей пролитию, и вас, простодушных людей, взрушил; его прелуковые козни силою Животворящего Креста да разрушатся, и замыслы его мирские огнем праведного гнева Божия да сожгутся. А мы, помня несравненное Божие милосердие, если от такого греха обратитесь и принесете раскаяние, все ваши вины велим простить и предать забвению. В знак Нашей Милости, Мы приказали уже двести пятьдесят пленных козаков, взятых в боях, из Москвы но родину к вам с милостивыми грамотами отпустить милосердно.»
 
Так писал и поступал Царь Алексий. На Сейме Польском присудили б этих пленных четвертовать, колесовать, сжечь в медных быках, вытянуть жилы, разсажать на колья. Потом выслали б войско свежее, которое было б разбито; Малороссияне исколи б другой Москвы в стена, в мечетях, в минаретах Стамбула. Русский Царь делал иначе, и Украйна слилась с Москвою. Это, кроме благодушия, показывает в Царе мудрость и дальновидность. Укоряя народ языком, ему понятным, призывая Веру и Христианство, даруя не только жизнь, но свободу и отчизну пленником, Государь привлекал к себе сердца Малороссиян добрых и благодарных, но никогда не забывающих оскорбления, всегда мужественных, безбоязненных. Он их не доводил до войны, которой последствия были б опасны обоюдно и всегда висят но весах судьбы. Отряд Ромодановского был уже разбит под Котельвою, а войска у Дорошенко было не много; Поляки сторожили поголовное возстание; еще одно неудовольствие народу, еще одна неосторожная строгость, – магнаты, старосты, каштеляны, Коронные и Литовские Гетманы, не смотря на мир, явились бы с услугами; Крымцы прислали б мурз и чаушей, и чем бы все это кончилось? Но на Русском Престоле Царем был политик дальновидный, Государь мудрый и кроткий; Украйна слилась с Москвою, и составилась непобедимая нераздельная Россия.
 
Черниговский Архиепископ Лазарь Баранович своими увещаниями содействовал также к возстановлению тишины в Малороссии.
 
Запорожцы однако ж не усмирились. Государь прислал им в подарок пушки, порох, свинец, сукна и две тысячи рублей жалованья. Это помогло. Дорошенко собирал новые войска в Сокирной, когда получил известие, что Запорожцы списываются с Крымом, и что Хан советует им избрать отдельного Гетмана; тогда уже управлял ими Иван Белковский; Сирко, по Ханскому желанию, уж не был Кошевым и скрылся у Буджакских Татар. Суховий, будучи Писарем войска Запорожского, видел ничтожность Белковского, сам написал и сам повез от войско послание к Хану; Хан его принял милостиво, дал ему несколько Султанов с Ордами, и Запорожцы избрали себе Гетманом Суховия. Новый Кошевый отправил к Дорошенку приказ не называться более Гетманом, и объявление, что Гетман Хана Крымского он, и что им получена печать войсковая, с изображением лука и двух стрел. Недовольные Суховием Запорожцы прислали к Дорошенку просить, чтоб истребил эти стрелы Татарские козацкими мушкетами; Дорошенко принял их с честью, надарил им шуб, шапок, сапогов сафьянных, отправил на Запорожье, но мало успел. В Чигирин прибыли Крымские послы с требованием, чтоб Гетман уступил булаву Суховию; монах Киевского Кирилловского монастыря Иезекииль, приехавший туда же с жалобами Игумена на козаков, был свидетелем приема этих послов: Дорошенко наговорил им множество грубостей, начал щелкать пальцами Татар по губам и приговаривать: «скажите своему Шайтану чи Султану, що и ему тож буде.» Потом Крымцы были из ставки вытолканы, Дорошенко выхватил из ножен саблю, схватил Иезекииля за руку, заскрежетал зубами и сказал: «этою саблею я оберну Крым вверх ногами; Мой дядя Дорошенко, с четырьмя только тысячами, Крым ни во что обернул.»
 
Несмотря на такую самонадеянность, он, однако ж, принужден был несколько податься. Он увидел, что Орда доброжелательно к Запорожцам более, нежели к нему; Чигиринский, Уманский и Забугские полки колебались преклониться к Суховию; к нему перешел и Степан Гречаный, известный по посольству в Крым. Гадячане, опасаясь Дорошенко, посадили в телегу жену и мать Гречаного, вывезли их за город и продали Татарам, но были выкуплены по предстательству Суховия. Дорошенко принужден был прибегнуть к хитрости. Послал брата своего Григория с поздравлением Суховия в сане Гетманском; просил его и все войско пребывать в единомыслии и стараться соединенными силами оберегать отечество от всех сторонних притязаний; «а я не намерен вдаваться ни в какие протекции, столь разорившие народ обманом, интригами, у всех родов неправдами и предательств. Так заключил Дорошенко свое поздравление; это была маска. Григорий узнал все тайны Суховия. Он донес брату, что Запорожцы к нему не преклонны, что они намерены ввести в Украйну союзных Татар на грабеж. Тогда Дорошенко поспешил на всякий случай привесть правый берег Днепра в оборонительное состояние. А Григорий пошел с Суховием на встречу сыну Ромодановского. Многогрешный, узнав о походе Дорошенкова брата, предложил молодому Князю соединиться; но, не желая ни с кем делиться славою, с самонадеянностью неопытного юноши, думая приобресть всю честь одному себе, молодой человек неосторожно кинулся в бой, был разбит при местечке Гайвороне, Слободско‑Украинской губернии, и взят в плен. Старик отец его отправился в Путивль. Многогрешный настиг Татар и Запорожцев у Лохвицы, разбил их, гнался за ними до Самары, отнял пленников и награбленную добычу. Наступила зима. Крымцы возвратились домой, Суховий на Запорожье, Григорий в Канев.
 
Многогрешный с войсками расположился в полку Черниговском; он не скрывал уже приверженности к Русскому правительству, старался приобресть любовь подчиненных и прокладывал себе дорогу к Гетманству. Полки были умножены новыми козаками, которых он принимал в службу на собственное иждивение и назвал Компанейцами; облагодетельствованные своим предводителем, они уговаривали народ провозгласить его на будущей Раде Гетманом. Он созвал Старшин в Новгород‑Северский, принял их ласково, каждый день приглашал к столу, представлял необходимость избрать нового начальника, советовал быть верными Царю для спокойствия Украйны. Зная расположение к нему козаков, Старшины ему предложили булаву, «он отговаривался от Гетманства, как старая девка от хорошего молодца, понеже сам того требовал.»
 
Наступил Январь, и в Москву явились послы от народа Малороссийского. Епископ Баранович прислал Игумена Иеремию; Демьян Многогрешный Обозного Петра Забелу, Судью Ивана Домонтовича и Асаула Матвея Кгвинтовку. Они вручили Государю прошение: о принятии Гетмана и Украйны в подданство, о прощении вины и о подтверждении козацких вольностей. Им поручено было стараться о выводе Царских войск из наших городов, кроме Киева, и не отдаче Поляком «сего первопрестольного града Царства Русского, от которого искони на всю Россию возросла и благодать Божия, и на котором утверждается вся Украйна.»
 
Наши полномочные были приняты с честью. Ближний Боярин, Оружейничий и Наместник Ржевский, Богдан Матвеевич Хитрово произнес речь, описал верность Гетмана Богдана Хмельницкого и безпокойства народные при Виговском, Юрие и Брюховецком; потом сказал, что Государь дал Королю двести тысяч рублей для освобождения Малороссиян от Польского гонения; что за столь отеческое об них попечение Государя они должны брать пример с Хмельницкого, исполнять присягу, служить верою и правдою Его Царскому Величеству.
 
Малороссияне из Москвы возвратились, в след за ними приехали в Глухов Царские полномочные: Князь Григорий Григорьевич Ромодановский, Артамон Сергеевич Матвеев и Дьяк Григорий Богданов. Туда явились козацкие полки, Старшины и Черниговский Архиепископ Лазарь Баранович; Марта 3‑го открылось там торжественное собрание, известное в наших летописях под названием Рады Глуховской. Начался выбор Гетмана вольными голосами. «Люб нам Демьян Игнатов,» произнес народ, и надежды Дорошенковы изчезли. Многогрешный принял из рук Ромодановского Гетманские клейноды, присягнул в верности Государю и приступил к статьям:
 
1. Гетман и войско просили забыть вину их пред Государем.
2. Права, Хмельницким утвержденные, подтверждаются.
3. Хотя в статьях Хмельницкого и постановлено быть Царским войском и Воеводам в Переяславле, в Нежине, в Чернигове; но, во избежание ссор, отменить их присутствие в городах Украинских.
4. Утвердить Царское жалованье Старшинам и реестровым козаком, а именно: Гетману тысяча золотых червонных, Писарям войсковому и обозному по тысячи Польских злотых, на войсковых Судей по триста, на Писаря судейского по сту, на Писаря и Хорунжего полковых по пятидесяти, но Хорунжего сотницкого тридцать, на Бунчужного Гетманского сто злотых Польских; на Полковников по сту ефимков, на Асаулов полковых по двести, но Асаулов войсковых по четыреста, на Сотников по сту, на каждого козака по тридцати злотых Польских.
Козаков реестровых быть тридцать тысяч; буде‑же старых не будет доставать, то пополнять из детей мещанских и поселянских.
Городам разоренным дать льготу, а именно: Переяславлю, Нежину, Любечу, Воронежу и Кролевцу на десять лет.
Остру и Чернигову на семь лет.
Местам, местечкам и селам на три года.
5. Грамоты, обнадеживающие в прочности всех статей, должны быть Государем во все полки разосланы.
6. Кто пожалован дворянством прежде, тот и ныне в оном должен быть утвержден. Кому Гетман даст универсал на мельницу или деревню, Государь должен утвердить универсал грамотою.
7. Киева Поляком не отдавать. «На Сейм они постановили все церкви православные отдать на костелы Римские, и преподобных отцев чудотворные мощи хотят развести в Польшу в разные места, и от того у нас на Украйне смута не малая.»
8. Царские Послы, Посланники и гонцы не должны становиться постоем у козаков, и подвод не могут брать у Сотников и Атаманов, по полям и по дворам.
11. В случае смерти Гетмана избранье будет вольными голосами.
12. Гетманы должны принимать листы свободно от соседних Государей, читать их, прочитав отсылать к Государю, а от себя давать на них ответы.
13. В случае похода Царских войск, постоя не должно быть в дворах козацких, а только у мещан. Вольностей козацких не отнимать и не называть козаков мужиками и изменниками, также не брать их в проводники.
14. Малороссияне, взятые в войну в плен Русскими, остаются в России; но если бы кто из
них ушел в Малороссию, не учинив никакого злодеяния, к сродникам, то могут жить на месте старого жительства.
15. Прежде козакам вольно было брать за себя дочерей мещанских; ныне Воеводы это запретили; не мешать таковой свободе.
16. Полки Ромодановского и его товарищи, отдадут назад колокола, ризы, сосуды, книги, образа, и всякое сребро церквам, которым они принадлежали.
17. Если случатся переговоры у Государя с Королем Польским или с Крымским Ханом,
то упоминать о войске Запорожском; да чтоб и козацкие поверенные при этих переговорах присутствовали.
18. Козаки имеют право переговоры вести с Королем и Ханом о делах, касающихся до городов Малороссийских.
19. Буде Гетман, какой будет, вздумал бы отложиться от Государя, то козаки не должны ему повиноваться, а должны донести о том Государю.
20. Если Гетман учинит какой‑либо проступок, кроме измены, его без Царского указа не переменять, а указ этот должен быть сходен с правами народными.
21. Если какие‑нибудь откроются злонамерения в Малороссийских городах от жителей, то Гетман и Старшины обязаны крепко за тем примечать, извещать Государя и тех людей унимать, наказывать и казнить смертию, сходно с правами народными.
22. Как, Государь проведал, что, по случаю междоусобий, земледельцы, будники, винокуры, оставляя свои занятия хозяйственные, называют себя самовольно козаками, истинным козакам делают безчестие и разоряют страну; то избрать одного Полковника из Малороссиян, поручить ему унятие таковых своевольцев, и для того придать ему тысячу козаков регистровых.
23. Под строгим наказанием запретить Малороссиянам ввоз вина и Табаку в города Великороссийские; в порубежные же вино могут они ввозить, но только по подрядам.
24. Имения козацкие должны оставаться неприкосновенны; жены козацкие, овдовев, свободны от податей, постоев и подвод, до второго замужества; в случае выхода за козака, они опять свободны, в случае за мужика–несут повинности.
25. Если‑бы Татары или Заднепрские козаки наступили войною на восточную Малороссию, то просят Гетман и Старшины, чтоб Государь немедленно высылал помощь и ни с кем иным как с Его Царского Пресветлого Величества Боярином и Воеводою и Наместником Белогородским с Князем Григорием Григорьевичем Ромодановским. А пока он подоспеет, Воеводы, находящиеся в Малороссии, обязаны немедленно прислать свои войска.
26. Воеводы обязаны возвратить козакам пушки, у них взятые.
Гетманская столица и артиллерийский парк будут в Батурине.
27. Гетман, Обозный, Судья, Асаулы, Писарь, вся Старшина и козаки, с одной стороны, – Князь Ромодановский и товарищи, с другой – единогласно приговорили: писать в Малороссию западную, принадлежащую короне Польской и Княжеству Литовскому, к Гетману Петру Дорошенку, что Гетман Многогрешный избран, утвержден и присягнул в верности Государю; и так, чтоб междоусобная война промеж двумя сторонами Днепра, отныне навсегда прекратилась.
 
Таковы были статьи Глуховские; но Царь не все их утвердил.
 
На третью отвечал, что Воеводы и войско Московские необходимы в Малороссии для обороны от неприятелей; что если они начнут делать утеснения обывателям, то их станут казнить Воеводы, которых местопребыванием будут: Киев, Переяславль, Нежин, Чернигов и Остер. На статью двенадцатую дан был отказ решительный: все переписки и переговоры с державами иностранными были запрещены Малороссийскому Гетману. На пятнадцатую Государь отвечал, что Воеводы виновные будут жестоко наказаны. Эта и следующие статьи показывают нам однако ж, как некоторые исполнители воли Царской готовы бывали употреблять во зло данную им власть. Утверждая статью семнадцатую о присутствии Малороссийских поверенных при переговорах с Крымом или с Польшею, утверждая эту статью, ныне уже ненужную, Государь отказал в осьмнадцатой. Так статьи Хмельницкого весьма изменились: по четвертой статье Глуховской число козаков регистровых указано было тридцать тысяч, по второй Хмельницкого – шестьдесят. Его четырнадцатая статья была вовсе уничтожена, о двадцать второй и упомину не было; а нынешнею двадцат седьмою статьею, наконец, признано было раздробление Украйны и Гетманство Дорошенка. Не было‑ли то предчувствием, что Украйна, раздробленная снова, сольется воедино? Как‑бы то ни было, Многогрешный должен был уступить невозможностям; сбережение самого себя, страх к Дорошенку, и наконец – должно признаться – успокоение, по крайней мере, левой стороны Днепра Малороссии того требовали; и Многогрешный, утвержденный Государем на Гетманстве–присягнул.
 
Глава XXXV
 
 
Избрание Самуйловича. Статьи. Магомет идет в Украйну. Собеский собирается дать отпор. Сейм. Посполитое рушенье. Пац. Глиняны. Султан в Каменце. Капитуляция. Вшествие Султанское. Маиор Польской службы. Взрыв замка. Украйна западная завоевана Султаном. Опять Посполитое рушенье. Мир с Турками. Турки выходят из Украйны. Огорченье Дорошенка. Речь Собеского. Новая война Поляков с Турками. Набег Крымцев. Месть Сирка. Битва Хотинская. Молдавилд. Смерть Короля. Кафтан. Ян Собеский Королем. Самуйлович завоевывает Украйну западную. Грабительства Дорошенко. Дмитрашко‑Райче. Цей. Рада Переяславская. Изменение статей.
 
 
 Царский:
Султанский:
Королевский:
Самуйлович
Дорошенко
Ханенко
 
Стольник Михайло Самарин и Подъячий Шестаков приехали, чтоб известить Малороссиян о наступающих Гетманских выборах и прочитать им Царскую увещательную грамоту.
 
Потом прибыли в Конотоп: Князь Григорий Григорьевич Ромодановский, Боярин, Воевода, Наместник Белогородский; Иван Иванович Ржевский, Думный Дворянин, Наместник Медынский, и Дьяк Афанасий Ташлыков. По желанию Малороссиян Рада была назначена между Путивлем и Конотопом, в Козацкой Дуброве. Там присутствовали вся Старшина и Лазарь Баранович, Архиепископ Черниговский; туда, под начальством Воеводы Хелмского, Яна Гнинского, явились и Коммиссары Польские, с разуверениями в ложных слухах, будто бы Государь положил отдать Полякам Киев и восточную Малороссию, и будто бы Поляки намерены вывезть в глубь Польши – Святых Угодников. 1 7‑го Июля был объявлен Гетманом, из Судей Генеральных, Иван Самуйлович, по иным уроженец Зеньковский, по другим Ходорковский, с правого берега Днепра, священнический сын.
 
Потом прочли условия, на которых Царь утверждал Гетмана. Подписались Генеральные: Обозный Петр Забела, Судья Иван Домонтович, Писарь Карп Мокриевич, все Полковники, Сотники, Старшина Войсковая и, в звании Судьи, новый Гетман. Эти условия состояли в следующем:
 
Города Киева Государь никогда Полякам не уступит; другие же статьи мира с Королем отложены до 1674 года.
 
Гетман, без совета Старшин и без суда, никого не казнит, как то бывало «от изменника Демка», т. е. Демьяна Многогрешного.
 
Он не может вести никаких переговоров с державами иностранными, без Царского повеления, а и тем более не вправе входить в сношения, письменные или изустные, с Дорошенком.
 
Он обязан уступить Польше все места по Сож, в Воеводстве Мстиславском, в поветах Мозырском и Речицком, которыми владел Многогрешный
 
Так как Дорошенко, соединясь с Султаном, начинает войну с Королем Польским, то новый Гетман обязывается ни в чем не давать Дорошенку помощи.
 
Не принимать беглых Московских людей; а которые в Гетманство Многогрешного были приняты, тех выслать немедленно из Малороссии.
 
В статьях Глуховских в пункте семнадцатом было сказано, что при переговорах с Королем, или с Ханом должен быть упомин о Запорожцах, и должны присутствовать Коммиссары Малороссийские. На первых же переговорах это условие не было выполнено; а потом уже потребовал Государь в село Мигновичи на переговоры с Поляками Полковника Киевского Константина Солонину; но как Посол Королевский, Гнинский, объявил, что у него в наказе от Короля нет ни слова о присутствии Коммиссаров Малороссийских, то Государь объявил, что их впредь не станут призывать; что же будет при переговорах упоминаться об Украйне и войске Запорожском, о том письменно извещать Гетманов и Кошевых.
 
Полковник Черниговский Василий Многогрешный отнимал воду у ратных людей Московских и всячески их утеснял; а Сотник тамошний Леонтий Полуботок занял на Стрижне водяной проезд, построил плотину и мельницу; все это уничтожить.
 
Особенный Полковник с тысячью реестровыми козаками, которые учреждены в силу двадцать второй Глуховской статьи, ныне, по просьбе народа, – отменяются.
 
Так Малороссия мало‑помалу привыкла к переменам, не замечая того, что она собственным влечением подвигается к жизни общей, спокойной, огражденной от этих внутренних бурь и от врагов внешних волею одного властителя. Начиная от Виговского и до Самуйловича, при всякой перемене Гетмана они просили подтверждения статей, одним и тем же Царем Алексием Михайловичем подписанных. К чему это? Ужели с каждым новым Гетманом сущность условий изменялась? Но Виговский, Юрий Хмельницкий, Брюховецкий, Многогрешный, все были Гетманами по проискам, а не по всеобщему призванию; для успеха в своих предприятиях, для достижения цели, они должны были искать покровительства Царского; а чтобы найти это покровительство, чтобы заслужить милость должно было всегда что‑нибудь уступать из прав народных. Так сливалась Украина с Москвою, чтобы составить потом целое, стройное, исполинское Царство, на лоне которого многие бури успокоились, которому не страшен отныне привал народов чуждых, как и утесу прибой волны.
 
Но в то время все было неспокойно в нашем отечестве; еще продолжалась борьба страстей; раздробленная на три части Украйна сгорала в междоусобиях и увлекала за собою две страны соседние, которых спор был прекращен державною рукою Северной Семирамиды.
 
Самуйлович присягал Царю; а Дорошенко, лишившийся надежды на Царское покровительство, питая вражду к Полякам непреодолимую, собрал все усилия, чтоб умолить Султана о присылке вспомогательных войск. Порта счастливо окончила Кандийский поход, заключила мир с Венецианами. Поляки, гордясь успехами Собеского, не заботились о дружбе с Турками. Вдруг пришла в Варшаву весть, что вся Турецкая армия двинулась в Украйну, и что ведет ее сам Магомет V – й.
 
В тоже время Ханенко писал к Собескому, что Крымцы идут на помощь к Дорошенку; он обещал немедленно выступить с своими козаками и соединиться с Польскими войсками. Собеский велел полкам, в Украйне расположенным, собираться, описал Подканцлеру Ольшевскому угрожающую отечеству опасность, просил его о высылке жалованья войску, умолял улучшить артиллерию, упрашивал снабдить всем нужным крепость Белоцерковскую, необходимую для обезпечения страны и для удержания в повиновении недоброжелательных. Но казна была бедна, ни одна из просьб Яна Собеского не была удовлетворена; оставленный на произвол судьбы, не имея ни откуда помощи, Собеский не знал к чему приступить. Король просил Царя о вспомогательном войске. Царь дал повеление Кошевому Запорожскому тревожить на Черном море Турков и Татар; Гетману Самуйловичу приказано было идти на Крымцев, и для этого был придан к нему Стольник Воевода Воронежский Михайло Самарин. Но чтоб отправить помощь туда, где опасность для Полыши была действительная, Государь такой поступок считал вредным для России. Он ограничился посольствами к Папе, Цесарю, Курфирстам Саксонскому и Бранденбургскому чрез Маиора пешего строя Павла Менезиуса; во Францию, в Испанию и в Англию чрез Виниуса; в Швецию, Данию и Голландию чрез Подъячего Украинцова. Везде Послы эти упрашивали, умоляли об оказании скорейшей помощи державе колеблющейся, гибнущей. Но они были отправлены в Октябре, то есть когда Султан завоевал уже весь Юг Королевства, всю Украйну Польскую. И как было иначе поступать с соседями, которые наводнили Россию самозванцами. Алексей, конечно, не дал помощи почти никакой; Сигизмунд поступал предательски. Неужели надобно было с рыцарской честностью защищать врага потаенного, который, завтра же усилясь, отплатил бы благодетелю новым Лжедмитрием, новым пожаром Москвы? – Один из Историков Украйны говорит, что Царь ничего не сделал для Польши в 1672 году. Таков был священный долг Царя Русского.
 
Король писал к Яну Собескому, уверял его в своей милости, уговаривал его быть верным сыном отечества, обещал прислать войско, приказал козакам идти походом в Крым. Это собственноручное письмо Королевское привезено было Собескому Рачковским, тогда, когда уже Султан перешел через Дунай, а Крымцы стали у Четвертиновки и разбили отряд войск, находившийся под начальством Кастеляна Подляского.
 
Король собрал Сейм, чтоб обсудить меры к спасению Государства. Подстрекательства Примаса Пражмовскаго, и Коронного Гетмана Яна Собескаго взволновали умы, Сейм был прерван и уничтожен. Не видя никаких других средств, Король объявил Посполитое рушенье.
 
Литовскоиму Гетману Пацу отправлено было повеление, чтоб и он также у себя в Литве объявил народу об опасности отечества и с своим Посполитым рушеньем поспешил ко Львову соединиться с войсками Коронными. Коронному Гетману приказано было защищать переправу через Днестр. Не имея столько войска, чтоб противустать громадным силам Султана, Хана, и Гетмана Западной Украйны, Собеский дал двадцать тысяч злотых для покупки припасов и для снабжения ими Каменца, распорядился о защите тамошней крепости, приказал Комменданту отбиваться до последней крайности; а сам, забрав хоругви, выступил из‑под Гусятина и расположился под Глинянами.
 
Второго Августа Султан стал под Каменцем. Жители еще не успели ввезти в город припасов, закупленных Коронным Гетманом. Два отдельных штурма были отражены. Султан повел подкоп под нижний замок; гарнизон перешел в верхний. Туда направили Турки двести орудий; полетели бомбы одна за другою–это продолжалось десять дней сряду; стены распадались грудами; не видя никакой возможности противустать врагу, многочисленное Каменец‑Подольское дворянство заставило Комменданта просить капитуляции.
 
Началось вшествие Магомета V – го в Каменец‑Подольский, подобное вшествию Магомета – го в Византию.
 
Неприкосновенность к жизни и к имуществам движимым и недвижимым; свобода вероисповедания и всенародное исполнение обрядов Христианских; свободный переход жителей со всем движимым имуществом в Польшу; воля распоряжать своим добром для остающихся; конвой каждому до места безопасного; повозки для отправки вещей, принадлежащих хозяевам, которые хотят удалиться; выход гарнизона с оружием в руках;, свобода домов, дворянства и духовенства от постоев; Станиславов – место, где конвой покидает выходцев – таковы были условия капитуляции. Их подписал Каменецкий Епископ Лянцкоронский; но они не были выполнены. Постои были указаны везде; дворянство жаловалось Великому Визирю, он только обещал «corrgere» Замки, домы людей частных указаны были на Султана; на жалобы был ответ, что может каждый возделывать поля и их засевать; а города, селы и замки–собственность Султанская. Дано было сроку до выезда четыре недели – и на другой день приказано выехать. Церквей обещано было оставить по три для каждого вероисповедания, – оставлено было две: одна для Армян, другая, Св. Екатерины, для Римских Католиков. «Мы вышли из города во вторник пополудни и плакали навзрыд до Жванца» говорит очевидец этих ужасов. «Конвоя нашего было до четырех тысяч. По горам лежала пехота густо как сельди, на добрые полмили тянулась по сторонам конница. Большие стада лошадей и верблюдов, и десять тысяч буйволов стояли над дорогою; сто тысяч Турков и восемьдесят тысяч Татар стояли под городом.»
 
И Дорошенко все это видел. Восьмнадцатого Августа Султан повел войска свои улицами Каменца. Чтобы не оскверняли стоп его усопшие Христиане – могилы были разрыты, гробы вынуты из земли и увезены далеко за город. Иные улицы были грязны; из всех церквей, кроме Екатерининской и Армянской, взяты были образа и устроена из них мостовая. Потом все храмы обращены были в мечети. На соборной церкве, известной под названием Фара, Турки выстроили из резного камня минарет выше самой церкви; оттуда мулла призывал правоверных к моленью Богу единому и Магомету–Пророку Его. Минарет и ныне существует, но лик Пречистой Девы попирает полулуние; в Доминиканский собор Турки поставили амвон резного камня, сделанный в Константинополе. Предвидя эти ужасы, один Маиор Польской артиллерии, во время капитуляционных переговоров, подложил двести боченков пороху под замок и взорвал его. И он и с ним тысяча человек погибли в этом великом подвиге; а Коммиссар, возвращавшийся из стана Турецкого, был ранен осколком камня.
 
По взятии Каменца, Султан отрядил Татар с Дорошенком и с Визирем ко Львову. Жители селений, на пути находившихся, скрывались в лесах и в ущельях: их отыскивали и там; у кого жизни не отняли, того увлекли в вечное рабство. Татары, отделясь от Визиря, разсыпались по всему Покутью и по Волыни. Начались грабежи повсеместные. С малым отрядом своим Собеский сколько мог вредил грабителям; главная Польская армия, собранная Королем, уменьшалась ежедневно побегами нижних чинов. Ханенко привел было своих Запорожцев, но его разбил Дорошенко. Наказный Ханенков Гетман был взят в плен, отвезен в Чигирин и предан смерти. Между тем Турки осадили Львов. Четырнадцать дней громили они стены городские; тамошний Коммендант артиллерийский Генерал Илья Лонцкий храбро отстаивал город, но, наконец, увидя невозможность прогнать осаждающих, откупился.
 
Видя Государство на краю гибели, Король провозгласил в третий раз Посполитое рушенье, и дал Собескому повеление собирать хоругви при Рубешове; но это не помогло. Неприятель с многочисленными ордами грабителей проникал все далее и далее в глубину страны. Города Меджибож, Бар и иные сдавались один за другим Магомету. Король прибегнул к переговорам о мире; выслал Волынского Кастеляна Яна Лянцкоронского, Черниговского Сильницкого и Коронного Подскарбия Шамовского; и они заключили мир Октября 20‑го 1672 года в Буджанове.
 
Условия были тягостны для Польши: Король уступил Султану в вечное владение Украйну, Подолию и Каменец; границы этих провинций обязался указать с помощью людей сведущих, их рубежи должны были остаться такими, как были по день заключения договора; Татарам Липкам, обещано возвращение в Крым с женами, детьми и с имуществом; за город Львов Польша обязалась выдать Порте единовременно восемьдесят тысяч ефимков, и потом платить ежегодную дань в двадцать две тысячи червонных. Козаки были отданы под покровительство Султанское. Магомет одно только обещал в возмездие за все то, что Польша ему уступила: он взял на себя обязанность запретить Татарам, Туркам и козакам всякое нанесение вреда Королевству и обещал что они не станут делать наездов на Польские границы. Обогащенный безчисленною добычею, назначив Турецких начальников в Каменце, Баре, Меджибоже и во всех городах завоеванных, он выступил из Польши; Селим‑Гирей, Хан Кымский пошел в Крым; Дорошенко прекратил военные действия. Но Собеский, пользуясь разделением неприятелей, напал на Крымцев близь Колуша за Днестром, обратил в бегство двух сыновей Ханских, отнял награбленную добычу и возвратил свободу пленникам Христианским. А Коммендант Белоцерковский, вопреки договору, не впустил в замок своих победителей.
 
Огорченный скорым миром Польши с Турциею, видя, что главная цель этой войны не достигнута, что Гетманство над соединенною Украйною сбыться для него не может, Дорошенко начал через Львовского Епископа Шумлянского предлагать подданство Королю Польскому; стал подсылать поджигателей на восточную Украйну; и один из этих злодеев был пойман в Конотопе; Самуйлович, который, во время Польско‑Турецкой войны, тревожил Крым, одержав над Татарами победу под Перекопом, возвратился в Украйну обремененный добычею. Ханенко в тоже время толковал с Подъячим Протопоповым о подданстве Царю. Царь не отвечал на его предложение.
 
Так страдала Республика в это смутное для Украйны время. Наступил тысяча шесть сот семьдесят третий год. Самуйлович, по желанию Царя Алексия Михайловича, для большего удостоверения в верноподданстве, отправил в Москву двух сыновей своих Семена и Григория, и Нежинского протопопа Адамовича. Государь так полюбил последнего, что приказал не только Гетману и Полковникам, но даже Воеводам советоваться с ним во всяком важном деле, касательно Малороссии.
 
Вдруг сделался новый разрыв между Польшею и Турциею. Огорченный миром Буджановским, Сейм колебался признать его постыдные условия. Русский Посол в Цареграде, Милославский, чтобы отдалить войну соседних держав, начал представлять Султану о правах России на Азов. Все было тщетно: Султан объявил, что он не ослабит ни одной статьи, подписанной в Буджанове. Собеский, пораженный безчестием отечества, ненавидящий Короля Михаила, узнав об ответе Султанском, явился на Сейм и произнес следующую речь:
 
«Знаю, и очень знаю, сколь слабы наши силы, сколь недостаточна наша казна; но можно все исправить. Каждый земледелец, чувствуя себя свободным, может оставить нивы свои, взяться за оружие, сделаться добрым воином, если у него искусен Полководец. Мне не нужно больше шестидесяти тысяч человек, и я вас освобожу от рабства. Не спрашивайте меня, где денег взять на содержание такого войска. Если бы даже я советовал вам перелить церковные серебряные и золотые утвари в деньги для воинов, то и на эту меру вы должны бы согласиться. Защищая отечество сосудами обрядов религиозных, мы веру защищаем. Но нет! Республика имеет сокровища в Кракове; не ждать ли нам, чтоб Магомет разграбил их? Употребим их на сокрушенье оков, на нас наложенных. Не ждете ли вы добрых последствий от мирных договоров? Не надеетесь ли на войска вспомогательные? «Но переговоры всегда идут медленно; будущность неверна, настоящее не в наших руках; а наши предки скорей соглашались обречь себя на смерть, нежели на одну минуту рабства.»
 
Это благородное слово, доверие народное, которым пользовался безбоязненный Собеский, надежда на храбрость и искусство его в военном ремесле и все склонило умы на его сторону. Положено было продать коронные драгоценности, уничтожить Буджановский договор, и постыдному миру предпочесть какую бы ни было войну.
 
И Польские войска немедленно очистили многие города, местечки, замки от неприятеля; Сирко, которого было схватили в прошлом году и все время содержали под стражею в России, – его, по просьбе Запорожья, Государь приказал выпустить для лучшего промысла над басурманами,» Не смотря на всегдашнюю неприязнь к нему, Татары, пользуясь его отсутствием из Сечи, при переходе через земли Запорожские, захватили множеств козацких табунов и стад, и, что еще хуже, увели в плен часть мальцов, то есть малолетних родственников, которых козаки набирали из Малороссии и прочили в Запорожцы. Огорченный поИ студком соседей, которых считал всегда приятелями, доселе сговорчивый с ними, Сирко решился воздать им с лихвою: отправился в Белогородщину, истребил все селы Татарские до Аккермана, взял этот город, разграбил его, предал огню и мечу; потом собрал суда в Гаджмбее, поплыл с пехотою на полуостров, коннице приказал идти берегом; пристав у Карасубазара, побрал и разграбил все города приморские, прошел по беззащитному Крыму, все истребляя, у Перекопа соединился с конницею, и, обремененный добычею, возвратился на свои неприступные Днепровские острова.
 
Московские войска под предводительством Князя Ромодановскогр выступили в поход на помощь Полякам; их не ожидая, Собеский повел полки к Хотину; по его старанию против Турков вооружились Господари: Молдавский Стефан Петреченко и Волошский Григорий Гико. Восторжествовав над происками своего завистливого соперника, Литовского Гетмана Паца, он уже готовился одержать победу знаменитую, не зная сам, что то были дни, в которые совершалась великая перемена в его отечестве, и в собственной его судьбе.
 
Пространный Турецкий стан, вмещая в себе сорок тысяч Турков и столько же Татар, был расположен над Днестром у Хотина. Великий Визирь Купрулли, был главнокомандующим. Оставаясь по воле Султанской для» аблюдения за исполнением мирных условий Буджановских, Визирь заводил порядок Турецкий в Польских провинциях.
 
Собрав все силы Республики, Собеский соединился с войсками Литовскими Паца и стал лагерем у Глинян, Король хотел сам предводительствовать, но занемог и уехал во Львов, оставя главное начальство Собескому. Вся Польская рать состояла из сорока тысяч воинов. Она двинулась из Глинян, и Ноября девятого стала на левом берегу Днестра, ввиду неприятеля, расположенного на правом. То было место, где за пятьдесят лет сражался Отец Собеского, Яков, под знаменами Хоткевича, против войск Османа. Теперь ученик Купрулли, Сераскир Гуссейн, принял начальство над восьмьюдесятью тысячами войска, прославленного недавним взятием Кандии. Визирь дал ему несколько трехбунчужных Пашей под команду. В Турецком стане было изобилие; нужда во всем угнетала Поляков, которые находились в стране, далеко вокруг опустошенной Турками. Ноября десятого Собеский выстроился в боевой порядок и уже готов был вступить в бой, когда старый враг его Пац объявил, что отделится от него и сбережет свое войско, могущее быть полезным отечеству в будущности. Но Собеский взял уже власть, и с свойственною ему твердостью отвечал Пацу, что Литовское войско будет в битве, вопреки своему Гетману, а сам Пац может лично отделиться и быть свидетелем. Этот спор двух Полководцев отдалил битву до другого дня. Но Запорожцев нельзя было удержать от преждевременного нападения. Не ожидая повелений, они стремительно кинулись на Турков, истребили их множество и сами легли с своим Старшиною у окопов неприятельских. Этот Старшина был Самуил Молдавилд. Еще давно, в одном несчастном походе, на Черном море, был взят он в плен с тремя стами товарищами. Девятнадцать лет провел в цепях на галерах. Отчаянье заставило его решиться на верную смерть: он взбунтовал своих товарищей, вырезал приставов, отнял галеру у Турков и на ней явился в Венеции; с тех пор кипел он неутолимою жаждою мести, и злоба к своим мучителям привела его под знамена Собеского.
 
Пальба из пушек по стану Турецкому весь день продолжалась. Не смотря на холод нестерпимый, войско с оружием в руках всю ночь стояло. К разсвету от Турков отделились восемь Волошских хоругвий, обиженных Сераскиром и присоединились к Собескому.
 
Поутру, на другой день, Собеский спешил свой собственный драгунский полк и ударил на неприятельские обозы. Пехота пошла вслед за Полководцем, всползла на окопы Турецкого лагеря, привлекла внимание неприятеля; Яблоновский с конницею нашел в это время удобное место, где‑бы перейти шанцы: это место было то, где стояли Волошские хоругви, ночью к Полякам перебежавшие. Здесь Яблоновский врубился во внутренность лагеря. Напрасно Спаги и Янычары защищали каждую пядь земли с отчаянным мужеством; скоро весь лагерь был наводнен Поляками; началась сеча кровопролитная: Поляки не брали в плен. Только Сераскир и Солиман Паша, предводитель Спагов, были обречены плену; последний был взят раненный. Тогда все неприятельское войско обратилось в бегство, они бросились к Днестру, но Собеский завладел мостом; для Турков там уж не было спасения, они кинулись в Днестр; десять тысяч погибло в волнах; двадцать тысяч легло в укреплениях; остальные спаслись в стенах Каменца, где скрылся и Сераскир Гуссейн, покрытый ранами. Он спасся от смерти в битве и принял ее из рук Султанских палачей. Весь его лагерь достался Собескому.
 
Это происходило Ноября одиннадцатого; а десятого, во Львове, скончался Король Михаил, на тридцать пятом году жизни.
 
То были времена ненастные для Польши, и всех тяжеле была жизнь Королей. Смуты внутренние и ничтожность средств к отвращению внешних врагов колебали престол и Республику. Примас и Собеский чуть было не сняли короны с Михаила; и когда сто тысяч вооруженных дворян, составя в Голембе Конфедерацию, защитили Короля, тогда Собеский и Примас обратились к. Людовику XV с просьбой избавить Польшу от деспотизма дворян мелкопоместных и прислать Конде, Тюрена или Конти в Короли. Это и было бы, если б соседние державы не воспротивились; но Римский Император отдал Эрцгерцогиню Австрийскую за Михаила, и Король утвердился на престоле, чтобы видеть Украйну, отторгнутую от Польши Магометом и, накануне победы над врагами, умереть. Уж он лежал на смертном одре, когда приехал к нему во Львов Турецкий Ага за данью, и привез ему кафтан от Султана; но его приближенные не допустили к нему Аги; они не дали отравить последние минуты умирающего.
 
После Хотинской победы Поляки могли бы отнять у Турков Каменец. Гарнизон был в страхе. Свежие войска не могли придти на помощь из‑за Дуная. Время было холодное, наступила зима, запасы в крепости оскудели; но Собеский оставил войско: по собственному влечению и по требованию Примаса, он поспешил в Варшаву, где началось избрание Короля.
 
Герцоги Нейбургский, Лотарингский, Баварский, Бан Трансильванский и Царь Алексий Михайлович старались получить Польский престол. Вдова Михаила, Элеонора, составляла партии за своих. Споры усилились. Сподвижник и друг Собеского объявил имя спасителя отчизны – победителя Хотинского. Русские и пять Малопольских Воевод провозгласили выбор; Пац хотел противиться, но сила была не равна, он уступил. Епископ Краковский Тржебицкий собрал голоса, и Ян Собеский вступил на престол. Он явился на Сейм, принял корону, просил отсрочки коронации еще на несколько месяцев, сана Гетманского и продолжения войны.
 
Государь приведен был в крайнюю досаду выбором Короля решительного, деятельного, воинственного; Польский скипетр выпал из рук Алексея Михайловича. Он решился присоединить западную Украйну к восточной, и в исходе 1673 года Ромодановский свел полки свои с козацкими у Черкасс. Еще в начале своего Гетманства Самуйлович посылал воззванье на Заднеприе о присоединении тамошней Украйны к его булаве; но Дорошенко и Ханенко противились. Ныне времена изменились для Ханенка: его благодетель, Король Михаил, скончался; Ян Собеский не любил его, и сам он к Польше охладел. Дорошенко был безсилен без помощи Султанской, а новый Король разгромил Султанские войска и жадно хотел продолжать войну с Турками. Города Украйны западной начали, один за другим, большая часть, без бою, сдаваться Самуйловичу. Черкассы, Мошны, Богуслав, Медвин, Стеблов, Каменный Брод, Ржищев, Стайки, Триполье, Белогородка, Трахтимиров отперли ворота перед Гетманом; Февраля десятого начальник гарнизона Каневского, Генеральный Старшина Яков Лизогуб, сдал ключи Канева Самуйловичу. Видя успехи Гетманские, Дорошенко, говорят летописи, рвался до неистовства и истреблял варварски селения и жителей, соединившихся с Гетманом. Преданные ему Полковники: Корсунский Михайло Соловей, Горговицкий Уманец, Уманский Григорий Белогруд, Григорий и Андрей Дорошенки, Остап Гоголь и Кальницкий Андрей Суботский пошли, под предводительством Генерального Асаула Григорья Гамалеи, к Корсуню, чтоб не дать его Самуйловичу. Сам Дорошенко пошел к Днестру для вызова Турков от Паши Силистрийского, потом напал на Рашков, и будучи прогнан от Рашковских стен, пошел к Лисянке, весь край от Рашкова до Лисянки истребил огнем и мечем; туда, вместо Турков, пришли к нему Крымцы; на пути сказали ему, что Черкассы сдались Самуйловичу; он послал Татар с братом своим Григорием к Богуславу, этот отряд был разбит; Белоцерковский Полковник Бутенко явился к Гетману с хлебом и солью от городов Белой Церкви, Насташки, Синявки, Ракитенки; Корсунь не пустил к себе войск Дорошенковых. На помощь Лисянке Самуйлович отправил Переяславского Полковника Дмитрашка, туда повел свои полки и Дорошенко от Корсуня. Его Судья Войсковый, Яков Улеско, изменил ему; Корсунский Полковник, Михайло Соловей, также против него выступил, жители Лисянки перехватали часть его Старшин и самого брата его Григория выдали Самуйловичу; Андрей едва спасся с горстью Татар. Тогда Дорошенко бежал и заперся в Чигирине. За ним остались только Чигирин да Паволочь. Андрей Цей принял начальство над Русским войском, Иван Лисенко над козацким, а Самуйлович и Ромодановский отправились в Переяславль. Февраля двадцатого Старшины западной Украйны явились в соборную Переяславскую церковь и присягнули на верность Государю. Марта семнадцатого прибыл к ним Ханенко; он приказал перед собою нести Гетманские знаки, дарованные Польским Королем; положив булаву и бунчук на столе в соборной церкви, просил козаков забыть обиды и досады, от него понесенные; Самуйлович привел его к присяге, дал ему Уманский полк и позволил жить в Киеве. Тогда Ромодановский предложил Заднепровским Старшинам избрать нового Гетмана и созвал Раду.
 
На этой Раде, известной под названием Переяславской, находились Генеральные: Обозный Иван Гулак, Судья Яков Улеско, и Асаул Яков Лизогуб; Полковники: Каневский Иван Гурский, Корсунский Михайло Соловей, Белоцерковский Степан Бутенко, Уманский Григорий Белогруд, Торговицкий Степан Щербина, заступивший место Уманца, Брацлавский Павел Лисица и Паволочский Константин Мигалевский. Все они единогласно объявили, что не хотят двух Гетманов, а хотят одного на обеих сторонах Днепра. Самуйлович отговаривался, но его схватили так сильно, что изорвали на нем платье, поставили на скамью, прикрыли бунчуком и дали булаву.
 
Оставалось воспользоваться этим случаем, сделать какие‑нибудь изменения в статьях Конотопских. Князь Ромодановский воспользовался, и были написаны статьи новые Переяславлекие. Ими указано было сборное место для войск козацких в случае неприятельского нашествия, у реки Росавы между Каневым и Корсунем. Число реестровых уменьшено до двадцати тысячь. Не приказано признавать Дорошенка Наказным Гетманом.
 
Полковник Сас от Ромодановского, Полковники Гурский, Белогруд и Лубенский Иван Сербский помчались в Москву с радостным известием о слияньи обеих Украйн воедино под власть Царя.
 
Глава XXXV
 
 
Появление Мазепы. Пореговоры Дорошенка с Самуйловичем. Война междоусобная. Крымцы с Дорошенком. Дмитрашко. Силы Дорошенка. Осада Чигирина. Мурашко. Султан снова в Украйне. Разоряет ее. Приходит в Чигирин. Двенадцать Пашей и Дорошенко идут к Уманю. Взятие Уманя. Ласки Царские Самуйловичу. Собеский отбирает от Турков города. Съезд в Андрусове. Чигирин и Паволоч. Переговоры Собеского с Дорошенком. Предательство. Маклошевский. Гоголь. Турки идут к Львову. Трембовль. Пани Хржановска. Разбитие Крымцев. Собеский коронуется. Универсалы Самуйловича. Переписка его с Дорошенком. Дорошенко пишет к Царю. Царь ему делает выговор. Озлобляет его. Кончина Царя. Просьбы к Султану Дорошенка. Угрозы Султанские. Полуботок. Дорошенко сдается Самуйловичу. Царь Федор. Дорошенко и Соснице.
 
 
 Царский:
Султанский:
Королевский:
Самуйлович
Дорошенко
Сирко
 
Во время выборов Переяславльских, мы видим на Раде лицо знаменитое, одного из примечательнейших деятелей нашей Истории. Намереваясь приехать на Раду, Дорошенко прислал к Князю Ромодановскому Ивана Мазепу, с требованием в Чигирин заложниками кого‑нибудь из Русских чиновников, чтобы собою обезпечили тамошних козаков в неприкосновенности их предводителя. Красноречивый посланник устоял на своем, убедил Боярина в присылке аманата; один из дворян, находившихся при Ромодановском, был отправлен в Чигирин; но Дорошенко, будучи им недоволен, отослал его назад, просил отложить до лета Раду Переяславльскую. Это была проволочка. Дорошенко поджидал Крымцев, и цель его была та, чтоб обе Украйны опоздали соединением. У какого учителя был Иван Мазепа!…
 
Дорошенко не мог обмануть Самуйловича, но он был быстр в исполнении; Рада кончилась в Марте, Самуйлович не успел еще устроить войск, не успел еще обдумать плана действий, как уже Дорошенко начал войну. Три Крымские Султана присоединились к его полкам, составленным из преданных ему Козаков, Сердюков и Компанейцев. Сердюки, легкое войско, состоящее не из одних козаков, но также и из других свободных людей, были у него на жалованье. Верные своему предводителю, немедленно овладели они всеми окрестностями Чигирина. Крымцы увели в плен обывателей, преданных Гетману. Слабые гарнизоны, оставленные в городах, признавших власть Царскую, не могли противиться многочисленным войскам. Переяславский Полковник Дмитрашко с двадцатитысячным корпусом выступил к Смелу только в Мае месяце; он взял с собою два полка Великороссийских и пятнадцать пушек. Четвертый Султан Крымский привел в Чигирин двадцать тысяч свеж t го Татарского войска, соединился с Андреем Дорошенком, и пошел к Дмитрашку на встречу.
Узнав, что полки Гадячский, Уманский и Торговицкий оставлены под Орловцем, они обошли Смело, осажденное самим Дмитрашком, и начали битву; Андрей Дорошенко надеялся разбить корпус Дмитрашки по частям. Но этот, услыша стрельбу, оставил осаду Смела и поспешил на помощь своим полкам. Бой был кровопролитный, безпощадный, какой может быть только меж родными братьями. Остервененье обеих сторон превосходило меру вероятности; Андрей Дорошенко и его союзники наконец были обращены в бегство; Дмитрашко гнался за ними до Ташлыка, где довершил поражение; на сорок верст поля покрылись трупами Татар и Малороссиян. Дорошенко подошел к Черкасам, но и оттуда был прогнан к Тясьминю.
 
Сирко имел свое пребывание в это время близь Днепра, у речки Чертомлыка; он был в Царской милости, и Государь честил его именем Ивана Дмитриевича, когда, благодаря за присылку Лжецаревича Симеона, писал грамоту «своему подданному Атаману, Кошевому войска Запорожского» Появляясь неожиданно из‑над Чертомлыка, Сирко бил отдельные отряды, то Татарские, то Дорошенковы, и мешал им соединяться. В Июне козацко‑Московския войска снова сразились с Дорошенком под Смелым и Жаботиным, у реки Ташлыка. Жаботин и Медведовка не сдавались Самуйловичу. Жители Суботова преданные Царю со времен старого Хмельницкого, с радостью приняли войска Гетманские. Тогда Самуйлович и Ромодановский подступили к столице Дорошенка–к Чигирину
 
Тысяча триста козаков пеших с Полковником Шульгой; пять сот при пушках из сотни Кременчугской; полк пятисотный конных Запорожцев под начальством Дорошенкова зятя Якова Яненченка; сто пятьдесять человек конницы Полковника Молчана; девяносто драгунов, двести конных Черкасс, да две тысячй вооруженного заранее Чигиринского Посполитства, – таковы были силы Дорошенка; запасы, провизия на год, довольно много селитры, ядер и пороха, и двести пятьдесят пушек его обезпечивали. К тому же он ожидал Султана и Хана Крымского, и так ответ его был решителен: «живой не сдамся, а скорей сяду на бочку пороховую и взорву себя.» Осаждавшие стояли под Чигирином, на стороне Горной от Чуты и Суботова; сторона низменная от Адамовки, болота и пески Тясьминя – оставались свободными; осажденные сносились с своими союзниками и вскоре узнали о приближении Турецко‑Татарской армии из Подолии.
 
Пока продолжалась осада Чигиринская, в Ладыжине погиб Полковник Мурашко. Оставленный в городе с пятью тысячами козаков, он выдержал одиннадцать приступов Турецкой армии. Султан и Визирь лично участвовали в этой неровной борьбе. Гетман отправил Дмитрашка на помощь Ладыжинцам; но этот, узнав, что Турки взяли уже Бар, Подгайцы и Меджибож, отступил к Каневу. Мурашко остался на произвол судьбы; еще, быть может, он отстоял бы город, если бы Дорошенко не убедил из Чигирина Ладыженцев сдаться Туркам без согласия Полковника. Они сдались и были жестоко наказаны: их вырезали до единого, Ладыжин сожгли; остался только замок, куда вбежал Мурашко с немногими верными. Две недели он оборонялся, наконец недостаток в воде заставил его сделать отчаянную вылазку; с словами: «некупим живота безславием!» он врубился в стан врагов, и погиб со всеми своими сподвижниками.
 
Видя стремительность, с которою Султан забирал все города, узнав о толках, распостранившихся в нашем войске, – будто бы Польша вступила в союз с Портою, – Гетман и Ромодановский сняли осаду с Чигирина и отступили к Черкассам горною дорогою; Дорошенко, соединясь с Татарами, пришедшими из‑за Тясьмины, погнался за Гетманом; но наши войска в двадцать четыре часа очутились вне опасности, на левом берегу Днепра.
 
Началось раззорение западной Украйны.
 
Султан, желая отомстить Полякам за Хотинское поражение, выступил с многочисленною армиею; условился с жителями Хотина, что если они его пропустят свободно во Львов, то оставит их неприкосновенными; вступил в город, истребил его и хотел было идти к Львову, где был тогда Собеский; но, по совету Хана Крымского и по письмам осажденного в Чигирине Дорошенка, пошел в Украйну. Бар, Подгайцы, Меджибож, Ладыжин, и множество других городов, сел, местечек преклонились перед Магометом; даже Лисянка, многолюдная, отразившая троекратное нападение врагов во время Тетери и Суховея, и она сделалась добычею Султана, Хана и Дорошенка. Августа 16‑го, видя быстрый поток войны, грозящий достальным истреблением всего края, жители никем еще не гонимые, бежали в разные стороны; «страхом жал прикрывши», они бросили собственность и церковные утвари; Хан с восторгом увидел Лисянку опустелою, и сжег ее до основания; эта участь постигла все окрестности. Везде имущества были разграбляемы; жители, противившиеся Дорошенку, уводимы в плен с женами и с детьми малолетними; их домы пылали у них назади; у обывателей городов, сдававшихся, без бою, Магометане брали дань дочерьми; немногие успели перебежать в Украйну восточную, и редко кто спасся в границах Королевства, прося покровительства Яна Собеского.
 
Чигирин, не смотря на преданность к Дорошенку, заперся было при виде приближающихся врагов христианства, но скоро принужден был уступить силе. «Султан вошел в Чигирин торжественно, и все пред ним падало и ползало по Азиатски. Церковные колокола замолкли, самые церкви были заперты и запечатаны; не смел ни кто шевелиться ни по богослужению ни по жительству, не считая себя ни живым ни мертвым. Турки же делали с мущинами и женщинами что только вздумали………………….» Разлакомившийся Христианскою кровию, Турецкий Султан отрядил из Чигирина двенадцать Пашей и Дорошенка к Умани. Турки старались преклонить Уманцев к добровольной сдаче, но убеждения были тщетны. Наученные примером Ладыженцов, подкрепленные соседними селами, Уманцы не сдавались. Дорошенко повел Пашей на приступ. Подкопы и пальба разрушили укрепления, враги овладели городом, началась резня в улицах, стрельба из окон и дверей; сражающиеся, но не привычные к оружию, жители, женщины, дети были без пощады избиты, трупы валялись кучами; в местах, где стычки были упорнее и сражающиеся многолюднее, кровь текла ручьями по отлогостям гористых Уманских улиц; с живых городских и козацких Старшин были содраны кожи: Дорошенко велел их набить соломою и отправил к Султану, где эти чучелы были разставлены в знак победы. За каждую Христианскую голову Паши платили по червонцу и отправляли их огромные арбы к Султану, который стал лагерем под Ладыжиным. Девицы были размещены по сералям. Повсюду наставлены были Паши и Кадии, которые старались отуречит Украйну. Несколько тысяч мальчиков, денежные суммы и награбленные пожитки были повержены Дорошенком к стопам Магомета V – го, который немедленно велел обратить в Исламизм и, оставя верховное начальство над Украйною любимцу Султанши Валиды, Визирю Кара‑Мустафе, возвратился в Константинополь.
 
Государь, милостивым обращением с Самуйловичем, удержал его в эти смутные времена в преданности России, Воспользовавшись выступлением Султана из Украйны, он прислал к Гетману Стольника Князя Волконского с благодарным словом за мужественный отпор врагу; и даже, по его просьбе, отпустил в Сентябре для свидания с ним сыновей его: Григория и Семена с наставником их, Игуменом Батуринского монастыря Исаием, и с учителем Павлом Яслиновским, как бы в награду за изгнание Турков из Украйны, хотя Гетман в этом деле вовсе не участвовал.
 
Между тем Король пришел в Украйну, назначил Сирка Гетманом, Старщине Евстафию Гоголю приказал стеречь Днепровскую переправу, а сам пошел в Немиров, где Татары вымолачивали для себя хлеб Малороссиян, и опустошали окрестности. Борьба для Дорошенка делалась час от часу затруднительнее. Собеский был храбр, великий Полководец; Польша, хотя истощенная, хотя потерявшая прежнее могущество, все же, в сравнении с горстью его козаков, была еще весьма сильна; Москва желала успехов Собескому; Гетман Самуйлович был тоже против Дорошенковых замыслов. Только Чигиринский край был за него против двух Держав и всей почти Гетманщины. В этих тяжелых обстоятельствах он обратился к Царю; обещал привести в подданство Ногайцев, озлобленных против Крымских Татар; обещал удержать Турков от нападения на Россию; обещал наконец разорить, опустошить Крым, если Государь, признав его Гетманом обеих сторон Днепра и войска Запорожского усилит реестровых козаков тридцатью тысячами. «Если войска Твои, Государь, не пойдут в землю Бусурманскую», писал Дорошенко, «то войска Бусурманские в Твою пойдут; лучше бы их разорять, чем себя попускать к разорению. Молю Господа Бога, чтоб Ты мой искренний совет принял; и если Ты меня утвердишь за собою в подданстве, если возложишь на меня Гетманство обеих сторон, я буду радеть во всем и служить Тебе, как надлежит верному подданному» Государь не отвечал; а Ян Собеский бил Нагайцев, отбирал города, завоеванные Турками: Бар, Брацлав ему сдались; в Немирове он Татар уже не застал, – они бежали, услыша о его приближении; в Рашкове Турецкий гарнизон был вырезан; Кальник присягнул на верность Королю перед Королевскими Коммиссарами. Напрасно Дорошенко, находившийся на это время в Паволочи, подстрекал жителей не сдаваться и обещал им помощь, – эту переписку перехватили и доставили Королю. Основав главную квартиру свою в Брацлаве, Собеский писал к Царю, уведомлял о победах, просил вспомогательного войска. Царь отвечал, что Россия радуется успехам Польского оружия, удивляется тому, что Король принуждает к подданству Заднепрскую Украйну, присоединенную к России, но войск, по случаю зимы, прислать не может. Король жаловался Сенатской Раде на неустойку Москвы в трактате Андрусовском на высылку войск. «Соединясь с Москвитянами, я мог бы очистить Украйну; – писал Король – овладеть Течиным, Буджаком; вступить в Валахию.» Напрасно! Царь продолжал медлить присылкою войск. Эта медлительность, эта холодность Царская была неутешительна. Назначен был в Андрусове третий съезд.
 
Туда явились Боярин Князь Никита Одоевский, Троцкий Воевода Марциал Огинский, Литовский Референдарь Киприан Павель Бростовский и товарищи. Они начали договариваться о вечном мире, о городах, завоеванных Россиею, о соединении сил против общего врага. Потом Польские полномочные приступили к неотступному и настойчивому требованию Киева; Одоевский отвечал, что «Россия, не в противность договоров, владеет всею западною Украйною, и следовательно Киевом. Все эти города и Киев завоеваны Россиею не у Поляков, а у Турков. Польша не имела права, без совещания с Россиею, отдавать Султану Заднепрскую Украйну; но если уже она отдала ее, то не в праве иметь к ней никаких притязаний, Напротив того, Королю должно быть приятнее, чтоб Киевом владела держава Христианская, а не Магометане; впрочем – как бы ни судили о том Поляки, – Киев, приобретенный от Порты, не может быть возвращен Королевскому.» И так третий Андрусовский съезд кончился только перемирием на тридцать лет с половиною, от Января 10‑го 1675; городов, завоеванных Россиею, Польские Послы за нею не утвердили.
 
Чигирин и Паволочь не покорялись Полякам; Дорошенко издал универсал, в котором уговаривал народ не сдаваться Королю; но, забрав жен, детей и все имущества, укрыться в Корсуне, куда он придет к ним на помощь с многочисленной Ордой. Не видя этому конца, Собеский прибегнул к сделке миролюбной, и выслал в Чигирин Коммиссаров: Епископа Львовского Иосифа Шумлянского и Королевского Полковника Подстолия Хелмского Мортинштейна, о чем Русский в Польше Резидент Тяпкин немедленно уведомил Государя. Этим Коммиссарам препоручено было объявить Дорошенку, что если он покорится Республике, то все вины козаков будут преданы забвению и им возвратят древние привилегии. Для переговоров призывал Король в Брацлав самого Дорошенка. Тогда Дорошенко спросил даст ли Король ему вспомогательное войско против Татар и Турков, когда Польские войска выступят из Украйны? Будет ли в Украйне свобода вероисповедания? Будет ли Грекороссийский Епископ присутствовать в Польском Сенате? При коронации, присягнет ли Король и чины на неприкосновенность козацких прав? Король хотел уже отвечать утвердительно; вдруг явились Татары, и Дорошенко начал войну о Поляками.
 
Он послал к Хану совет напасть немедленно на Брацлав, где ныне главная квартира Королевская. Миклашевский уведомил о том Короля, и был послан к Хану для отвращения его от намерения соединиться с козаками. Пехота Дорошенкова была подкуплена и перешла на сторону Сирка. Ожидая весны, Король продолжал пребывание свое в Брацлаве; Польские разъезды заходили даже в Валахию; Сирко наблюдал за движением Татар; но болезни, распространившиеся в Польском войске, отступление Паца с Литовским корпусом, и отозвание вспомогательных Прусских войск, присланных вассалом Польским, Курфирстом Бранденбургским, разстроили предположения Королевские. Напрасно Пацу и Литовским войскам Король объявлял, что их удаление почтет побегом и станет судить их как дезертиров; угрозы не действовали. Силы армии уменьшились до того, что Королю невозможно было удерживаться в открытой стране, в обширных степях. Февраля 20‑го писал он воззвание к Раде Сенатской и к народу о стесненном положении дел. Потом укрепил Кальник, Брацлав, Могилев, Рашков, Бершад и Шаргород; разставил гарнизоны; дал приверженным козакам сукна и денег; сделал Гоголя главным предводителем полков Брацлавского, Кальницкого, Уманского и Могилевского; разместил его козаков в Брацлавском воеводстве; Полковнику Кваше дал, начальство над Бершадским гарнизоном; поставил один полк в Шаргороде; сделал смотр Коронному войску под Хмельником и перевел его в Волынь, назначив в Лабусе свою главную квартиру. Вскоре поехал в Яворов, созвал туда Сенатскую Раду и магнатов, начались совещания о дальнейших средствах к продолжению войны, и толкования о мирных переговорах с Портою.
 
Султан Татарский Нурадин явился к Королю, чтоб предложить себя в посредники; Король требовал, чтоб Турецкие войска были выведены из Украйны, – ему не отвечали; он обещал оставить Порте Каменец с землею на милю окружности; но как войска неприятельские оставались на прежних местах, то должно было сражаться. Не долго Король ожидал войны; в Яворов пришло известие, что Сераскир Ибрагим Паша соединился с Султаном Нурадином и ведет огромное Турецко‑Татарское войско ко Львову. Отменив план Украинской компании, оставя все Украинские дела, Король повел свои полки через Збараж и Тарнополь туда же; а к Ромодановскому послал просить, чтоб исполни статью трактата между обеими Державами, перешел бы за Днепр и поспешил бы помощию. Ромодоновский отвечал, что начнет военные действия только тогда, когда Король подойдет к Днепру, Король отправил к Царю Александра Кладницкого; жаловался на Воеводу, предлагал союз, дружбу, отказывался навсегда от Смоленска, лишь бы дали ему пособие против неверных. Пособия не было, Изнуренный гибельною войною, стесненный в денежных обстоятельствах, он снова обратился к Хану Крымскому, просил его посредничества; Царский Резидент Тяпкин принял участие в делах; все было тщетно. Началась война.
 
Король дал повеление: гарнизонам в городах не сдаваться; Сирку отражать отовсюду неприятеля и о своих движениях сообщать Польским Коммендантам; Коронным Хоругвям, оставшимся на Волыне, вести войну партизанскую, гарцовать и тревожить врага с тылу и с боков наездами, а сам пошел навстречу к Нурадину, который отделился от Сераскира и действовал особенно, имея при себе сорок тысяч войска. Пока Сераскир занимал города Збараж, Бучак и Завялов, – Станислав Яблоновский разбил Турецкий отряд под Злочовым, а у Львова Король разгромил и разсеял Татар. Капитан Хржановский выдержал четырнадцатидневную осаду Трембовли, имея только триста человек гарнизона; он был одушевлен мужеством и решимостью жены своей: она объявила ему, что пробьет ножем первого, кто осмелится начать при ней разговор о сдаче.
 
Узнав о разбитии Нурадина и о приближении Короля, Сераскир, с потерею двух тысяч человек, отступил от Трембовли и пошел за Днестр; Поляки его преследовали, вторгнулись в Валахию и сожгли Сочаву. Король из лагеря при Чернокозеницах уведомил Сирка об изгнании врагов, и приказал ему прислать послов на Сейм, назначенный в Феврале 1676 года, где козаки должны получить подтверждение своих прав, привилегий и вольностей; для этого Сирко должен был подать Штатам Республики прошение с требованиями. 9 Ноября Собеский прибыл в Жолкев; Января 30 был его торжественный въезд в Краков; Февраля 2 он короновался.
 
Пока война продолжалась, Гетман Самуйлович разсыпал универсалы против Дорошенка по западной Украйне. Встревоженный соперник писал об этом к Гетману от 3 Июня 1675 года, из‑под Корсуня. «Вельможный, милостивый господин, зело мне милостивый господин и приятель», так начинал свой отзыв Дорошенко. Он уверял Самуйловича в дружбе к нему, в любви к Украйне, в вере к Богу и Троице; уверял, что, проводя Турков в Польшу, отвращает их оружие от Украйны; называя себя пестуном славы предков, напоминал о том, что не он один, но и Богдан Хмельницкий приводил Татар в Польшу; что Брюховецкий, которого советником был Самуйлович, обращался к ним по необходимости; удивлялся вражде Гетманской к народу единокровному; уговаривал не разсылать под видом универсалов пасквилей, противных добродетели гражданской и чести храброго воина.
 
Гетман отвечал, что Козацкому временному Старшине не должно равняться с Богданом Хмельницким; что он призывал Турков не в одну Польшу, но и на родину; что если они не были в Киеве, то это по собственному их разсчету, а не по его милости; что он универсалом грозил из Канева Киеву обступить священный город с Магометанами; наконец, советовал не утруждать головы своей тщетными вымыслами, не безпокоить его, Гетмана, пустою перепискою, а покаяться и покориться Государю единоверному.
 
Дорошенко был тогда близок уже к падению.
 
Вслед за этой перепискою, Самуйлович, призвав на помощь Ромодановского, взял Корсунь, и вывел часть жителей с их Полковником на Украйну восточную; Между тем Сирко, недовольный сношениями Поляков с Крымцами, начал уговаривать Дорошенка к присяге Царю; уверял его, что Государь не мстителен, что им обоим не случится никаких неприятностей, что Чигирин и войско тамошнее не будут у него отняты, что Даже клейноды при нем останутся; в это время подошел к Чигирину отряд Самуйловича. Дорошенко сдался, присягнул и отослал к Царю Янычар, которых имел при себе телохранителями.
 
Декабря 23‑го с этим известием приехали в Москву Послы: от Кошевого Евсей Шашель и от Дорошенка Стебловский; Царь приближался к смерти, присяга Сирка и Дорошенка остались безполезными; Государь назвал ее поступком самовольным, непростительным, и ответную грамоту наполнил выговорами.
 
Скоро пришло в Малороссию известие о кончине Царя.
 
Ободрение в России замледелия, заведение Фабрик, распространение торговли, население Волжских и Камских степей, начало регулярного войска, первая проба кораблестроительства, наконец, подвиг великий–Уложение, – все это дела посторонние для Историка Украйны; но мудрый и дальновидный Отец Петра Великого изменил навеки судьбу Малороссии, он был любим ее жителями – и это близко нам. «За кротрсть отменно любили его Малороссияне,» говорит Конисский. Феодор возсел на Родительский престол, и при самом вступлении обратил внимание на Дорошенка.
 
Озлобленный против покойного Государя за немилостивый прием присяги на подданство, он собрал все усилия против Москвы; употребил подарки и подкупы, чтоб привлечь к себе народ Малороссийский и войско Запорожское, и чтоб уговорить их к собранью новой Рады для, выбора иного Гетмана; обратился к Султану с просьбами, подавая надежды отторгнуть от Феодора все, чем нельзя было завладеть при Алексие. То и другое было тщетно. Султан, раздраженный предательством с Янычарами и присягою Октября 15, велел сказать в ответ Дорошенку, что прикажет содрать с него кожу и выставить чучелу на воротах Сераля. Угрожаемый отовсюду, Дорошенко принял меру отчаянную: с горстью козаков заперся в стенах Чигирина; оттуда безполезно просил Татар о помощи и ожидал Самуйловича, который, соединясь с Ромодановским, приближался к городу по Царскому повелению. Они остановились на левом берегу Днепра, у Градижска, против Вороновки.
 
Четыре полка козацких: Гадячский, Миргородский, Лубенский и конный Компанейский, под начальством Генерального Бунчужного Леонтия Полуботка, и пятнадцать тысяч войска Московского под начальством Стольника Полковника Григория Косагова, составляя передовой отряд, переправились на горный берег Днепра. Тотчас сдались Крылов и Вороновка. Потом Чигирин был осажден со всех сторон. Дорошенку не осталось никаких средств противиться; уверясь, что ему будет дарована жизнь, он вышел из города со всеми жителями и с духовенством в полном облачении.
 
Перед Полуботком и Косаговым Дорошенко присягнул на верность Государю, и поехал в Градижск для сдачи булавы, знамени и бунчука Самуйловичу. Василий Бурковский, с полком Черниговским и тысячею двести Москвитян, занял Чигирин. Потом присягнули Государю все козаки Дорошенковы, и с ними все жители Суботова, Крылова, Вороновки, Жаботина и Медведовки.
 
Сентября двадцать седьмого Канцелярист Гетманский Пантелей Радич и Стольник Иван Ржевский приехали в Москву с известием о покорении Дорошенка. Государь прислал соболей на триста семьдесят пять рублей и десять аршин Венецианского белого атласа в подарок Самуйловичу; Старшинам по сороку по два соболя и по разноцветному атласу.
 
Тогда Посольского Приказа Подьячий Прокофий Возницын отправлен был к Собескому с уведомлением, что Русские Воеводы Самуйлович и Князь Ромодановский посылали часть войска к Чигирину на Турецкого Султана и на Гетмана Дорошенка, что Турки, убоясь Воевод, оставили Чигирин и Гетмана, и что Гетман отдался в вечное Российское подданство. Король знал, что поход Самуйловича был предпринят не против Султана; что Турков не было в Чигирине, когда пришли туда войска наши; но гроза собиралась над Польшею с Юга, призывать ее с Севера значило бы накликать на Республику новые бедствия, Собеский принужден был молчать.
 
А Дорошенку подарено было несколько селений, которые потом были уволены от постоя, и позволено было жить в Соснице, пользуясь правами соотечественников.
 
Так сошел с поприща Петр Дорошенко.
 
Глава XXXV
 
 
Турки готовятся к новой войне. Болезнь Короля. Выздоровление. Он окружен Турками. Мир с Турками. Условия. Каламбуры Гнинского. Ответ Визиря. Требования Поляков от России. Царский им ответ. Война Турции с Россиею. Юрий выпущен из эдикуля. Князь Сарматский. Доносы на Самуйловича. Юрий ведет Турков к Чигирину. Битвы. Аренда на горелку. Неустройства в Польше. Сирко обласкан Царем. Новое нашествие Юрия с Турками. Осада Чигирина. Перепой гарнизона. Два брата. Взрыв замка. Взятие Чигирина. Битва Бужинская. Бегство Турков. Полевые Сердюки. Их мундир. Поборы. Яненко. Раззорение восточной Украины. Царь с Цесарем. Войска Царские приближаются к Турции. Переговоры. Киев укреплен. Мост через Днепр. Сирко раззоряет Крым. Письмо его к Хану. Смерть Юрия Хмельницкого.
 
 
 Царский:
Султанский:
Королевский:
Самуйлович
Юрий Хмельницкий
Гоголь
 
Собеский вручил булаву Евстафию Гоголю; приказал ему, занимая город Дымер с несколькими деревнями, жить в Полесье и определил жалованье из казны. Малороссияне снова увидели двух Гетманов Русского и Польского; не доставало Турецкого. Султан не замедлил.
 
Турки готовились к новому походу; они собирали грозное войско над Днестром. Польша волновалась. Татары шли к Днестру в числе восьмидесяти тысяч, Турки в числе ста восьмидесяти, Собеский призвал на совет Паца. Решили: Гетмана Польного Яблоновского послать против Татар, которые стояли между Днестром и Каменцем; наблюдая Днепровский мост, облегчая Туркам переправу, они сберегали жизненные припасы в Каменце. Яблоновский сжег мост, но переправе не мог помешать, и двести шестьдесят тысяч Магометан вторгнулись в Украйну. А в это время Король занемог в своем вотчинном имении, в Яворове. Больной, он дал повеление войскам собираться в стан под Львовым, и едва начал выздоравливать, поспешил туда сам. Войска у него было всего только тридцать восемь тысяч, да тысяч несколько наших козаков; но то было войско храброе, самоотверженное. Ян подошел к Журавному и расположился станом. Тыл обоза защищал Днестр, передовую линию шанцы. Вскоре Турки, овладев Язловцем, Чертковым и Галицким замком, приблизились и окружили стан Королевский. Пудовые ядра летали туда ежеминутно. Одно из них упало в ставку Собеского, но он не переменил для ней места и даже не укрепил ее.
 
Четыре недели стоял Собеский под огнем; в чем не успели враги, к тому принудили его непогода, недостаток в зарядах и в припасах съестных. Не привычные к холодам Турки страдали в свою очередь; болезни начали меж ними распространяться. Король подкупил Хана; Турки склонились к миру; он был заключен Октября семнадцатого.
 
Сущность договора была такова; Бела Церковьи Паволочь должны принадлежать Польше, а Бар и Меджибор Туркам; Запорожье поступает также под Султанское покровительство; касательно пределов Подолии, они будут показаны в Стамбуле. Аманаты, взятые из Поморян и во Львове, будут освобождены; отнятые в Святой Земле от Католиков и отданные Грекам храмы будут возвращены Католикам; дань, наложенная на Польшу трактатом Буджановским, уничтожается; Татарам Липкам или Литовским позволяется возвратиться с женами, детьми и имуществом в Крым, но не позже, как в продолжении года; Татары и Турки обязываются давать Полякам вспомогательные войска; Хану будут запрещены всякие грабежи в Польской земле; от Короля и Республики вышлется в Стамбул Посол для окончания переговоров.
 
Ибрагим, Князь Константин Вишневецкий и Подкоморий Владимирский, Юрий Вьельгорский подписали трактат; до подписания Король находился в столь стесненном положении, что решился было пробиться сквозь неприятеля или умереть. Счастливый случай избавил его почти от верной погибели: артиллерийский Генерал Контский, разсматривая погреба Журавинского замка, нашел в них мортиру; он бросил из нее несколько бомб; Турки заметили, что дотоле у осажденных не было бомб; а перед тем в Турецком стане распространился слух, что Радзивил приближается к Королю с Литовцами. Полагая, что эта помощь пришла, Сераскир поспешил примириться.
 
В этом походе участвовали козаки, хотя в малом числе, под начальством Гоголя, остальные оберегали Украинские границы. Турки возвратили обывателям три тысячи возов награбленного добра, освободили пятнадцать тысяч пленников, и начали переправу через Днестр. Расположив войска на зимние квартиры, Король приказал Яблоновскому наблюдать, чтобы, выходя из Государства, враги не грабили жителей, и поехал в свои владения Злочовские, где застал Послов Английского и Французского; оба предлагали посредничество свое между Польшею и Турциею, последний привез Королю орден Святого Духа.
 
В следствие трактата Журавинского отправлен был в Константинополь Великий Посол, Хелмский Воевода Ян Гнинский, для разграничения Подоля и Украйны. Он надеялся что‑нибудь выторговать и основал свою политику на игре слов: доказывая, что «слово Украйна значит край страны,» он требовал Бура и Немирова, которые находятся на краю страны; также «и Подолия значит страна низменная.» И так Туркам принадлежит Каменец с принизьем, а не то, чего они требуют. Но как Турки худо понимают игру слов, то Визирь Гнинскому на его каламбуры отвечал с гордостию и с презрением: «ты приехал сюда, чтоб утвердить буквально трактат Журавинский. Белой Церкви и Паволочи я не хочу потому, что мы вам отдали их под Журавною; а Бар, Меджибор, Немиров, Кальник и Запорожье принадлежат Порте.» Гнинский принужден был утвердить эту статью, с тем, чтоб гарнизоны тех городов были с своими пушкаши свободно пропущены; чтоб Католикам в Каменце был предоставлен один костел; чтоб пленники были освобождены и заложники выпущены. А Республика обещала не вмешиваться в дела козаков, доставшихся Порте.
 
Насчет Турции Польша успокоилась Нечем, кажется, было ей гордиться в трактате Журавинском и в Константинопольской ратификации; но она возгордилась, возобновила требования и притязания к Царю, и вскоре в Москву приехал Резидент Свидерский с Королевскою грамотою.
 
В ней Король хвалился подвигами, увенчанными миром без содействия Христианских держав; жаловался на Киевского Воеводу Князя Голицына, который, пренебрегая заветную пятиверстную черту от города, целое лето не пропускал в Белую Церковь провианта, разными грабежами и раззорениями вытеснял из Василькова жителей, и ссорился с Польскими начальниками. А на Самуйловича была иная жалоба: она состояла в том, что он именует себя Гетманом обеих сторон Днепра и присвояет себе города и полки Заднепровские. Прилагая Царю подлинные письма Гетманские, Король просил на этот счет скорейшего удовлетворения.
 
Феодор не медлил; на третий день Свидерский был отправлен с следующим ответом: «Хотя, по договору Андрусовскому, положено России владеть землею на пять только верст от Киева; но, по Буждановскому договору, Польша уступила Турции западную Украйну: Россия отняла эту Украйну от Турции. Признанный Россиею, Турциею и Польшею, западный Гетман Дорошенко объявил себя и все свои города и земли Царскими верноподданными, и так Польше дела нет до Украйны. Что касается до ссоры Киевского Воеводы с Коммендантом Белоцерковским, Царь запретил Воеводе продолжать эту ссору; остается Королю запретить тоже Комменданту.; а Самуйлович не виноват, именуя себя Гетманом обеих сторон Днепра: таков был его титул и при Царе Алексие Михайловиче; нынеже прото знать скорее Туркам, а не Полякам.»
 
Порта приготовлялась к войне с Россиею и начала освобождением, по совету Константинопольского Патриарха, из Семибашенной Юрия Хмельницкого. В Малороссии не хотели верить его универсалам: его считали давно покойником; но эти универсалы были действительно им подписаны; он воскрес; то была предсмертная судорога несчастливца. Султан, дав ему титул Князя Сарматского, Гетмана войска Запорожского, приказал собирать войска в восточной Украйне, на пустырях селить слободы на свое имя и потом, соединясь с Ибрагимом и с Татарами, идти к Чигирину, а оттуда к Киеву. Князь Сарматский вступил в переписку с Запорожцами, и уже успел было преклонить Сирка на сторону Султана, когда Самуйлович перехватил одно из писем его и стал прилежно надзирать за поступками Кошевого; тогда же зная, что Дорошенко неминуемо воспользуется смутными обстоятельствами, он выпросил для бывшего Гетмана Чигиринского у Государя близ Москвы Ярополческую Волость, из тысячи дворов состоящую, и нашел предлог самого его отправить в Москву. Напрасно Дорошенко умолял после Государя отпустить его на родину; постоянно получая отказ, он рвался и не мог броситься в вихрь междоусобной войны, раздуваемой Юрием. Строжайший надзор преследовал каждый шаг раззорителя Украйны.
 
Пока Юрий приближался к Чигирину, в восточной Украйне составился заговор против Самуйловича. Полковники: Переяславский Дмитрашко и Прилуцкий Лазарь Горленко, Петр Рославец и Нежинский протопоп Адамович были главами и зачинщиками. Рославец и Адамович поехали в Москву и начали доносить об измене Самуйловича. Потом просили, чтоб Государь отделил от Гетманщины Стародубский полк и отдал бы его в управление Московским Воеводам на праве Слободских полков. Государь догадался, что Рославец злобится и клевещет; его взяли, вместе с его товарищем, и отдали в пытку. Под кнутом назвали они заговорщиков, и были отправлены в Батурин. Рославца и Адамовича присудили к казни смертной, Дмитрашка и Горленка к торговой; Гетман облегчил приговор: первых сослали на Москву в Сибирь, последних посадили в тюрьму на время. Государь, чтоб успокоить огорченного Гетмана, отпустил к нему меньшего сына его Григория, с Стрелецким Сотником Васильем Сапоговым, а старший, Семен, остался в Москве.
 
Тогда началась война с Турками, под предводительством Юрия Хмельницкого и Сераскира Ибрагима. Их шестидесятитысячная армия переправилась через Днестр Июля тринадцатого; Татары пришли к ним в числе сорока тысяч, и Августа третьего стали у стен Чигирина; при Князе Сарматском козаков было всего шестьдесят.
 
Враги подошли к Чигирину в Июле месяце, окружили город отовсюду и окопались, по выражению летописи, под самые уши. В городе были, кроме всегдашнего гарнизона, один козацкий полк и три городовые сотни полков Лубенского и Гадячского, под начальством Полковника Григория Карповича Коровки. Этот гарнизон был извещен о скорой подсылке помощи от Гетмана, и потому еще бодрее, упорнее держался в стенах. Четыре недели «всеми силами и воинскими штуками, и приступами, и подкопами и гранатами города доставали, но козаки крепко боронилися и на выпор выходячи, много Турков побили.» Августа семнадцатого Гетман и Ромодановский прибыли к стенам и отправили в Чигирин свежий отряд: полторы тысячи козацкой пехоты и полк «Москвы», то есть тысячу драгунов. Этот немногочисленный отряд, не смотря на несоразмерное число осаждающих, подошел к Чигирину со стороны, занимаемой Татарами, врезался в их толпы и пробился в город. Сераскир, Хан и Юрий были поражены такого решимостью. Их главным занятием было устройство шанцев и подкопов. Но когда дошло до них, что козацко‑Русские войска приближаются, то решились взять приступом. Августа двадцать седьмого подкопы были взорваны; в тоже мгновение толпы Магометан всколебались и двинулись в город: они ползли на стены, открывали себе путь новыми проломами; желая преклонить Чигиринцев, Юрий выставил знамя с изображением Креста;– все тщетно. Козаки вступили в рукопашный бой, битва длилась и ночью.
 
В то время, когда в Чигирине происходила кровопролитная борьба верности с предательством, у Бужинской пристани было другое кровопролитие: отдельный Татарский отряд занял переправу, чтоб не перепустить через Днепр Самуйловича и Ромодановского. Ночной порой козаки переплыли на правый берег, сделали укрепления и под их защитою Гетман и Боярин, с войском и с пушками, на разсвете, явились на том берегу. Началась битва; Осман‑Гирей, сын Ханский, восемь мурз и десять тысяч Крымцев легли на месте.
 
Еще у стен Чигирина битва продолжалась, когда пришло известие о поражении Татар. Оно всколебало Орду, под городом стоявшую. Новое известие и того более озадачило Хана и Сераскира. Князь Василий Васильевич Голицын, который находился у Днепра в местечке Пивах, двинулся к Чигирину. Шестидесятитысячное войско приближалось на помощь осажденным; оставя лагерь, обоз, пушки, Августа двадцать девятого Турки обратились в бегство; при переправе через Днестр, Татары, мстя за свою потерю, начали резаться с Турками. Полковник Переяславский Лисенко и Стольник Косагов гнались до Ингула за бегущими, но не могли догнать. Поход Юрия под Чигирин кончился; началась за этот поход расплата Султанская: Сераскир Ибрагим и все начальники Турецкие были казнены; Селим‑Гирей, Хан Крымский, скрылся на Кавказ от той же участи; несколько десятков пленников, взятых Турками под стенами Чигирина, были торжественно казнены перед Сералем. Юрий счастливо отделался: ему велено готовиться на будущее лето в новый поход под Чигирин и под Киев.
 
Первый был почти разрушен; близлежащие поля и выгоны были изрыты шанцами, рвами. Гетман, исправя в городе что было повреждено, изгладил укрепления; в наново отстроенные стены ввел пятнадцать тысяч козаков, поручил их Полковнику Григорию Коровке и Воеводе Ивану Ивановичу Ржевскому; прежних Старшин тамошних, к которым не имел доверия, отправил в восточную Украйну и отступил с своими полками к Киеву. Черкассы, Жаботин, Мошны, Медведовка, Драбовка были укреплены и снабжены войском; Стародубский полк отдан сыну Гетманскому Семену, отпущенному из Москвы Государем; а на место Семена Гетман отправил в Москву другого сына своего, Якова, с наставником Иеромонахом Герасимом.
 
Старик Сирко не был участником славы Чигиринцев. Он был тогда в согласии с Ханом, не шел против, отчизны; но зато и не преследовал врагов ее. Гетман писал к нему: «Бог потерпит тебе; Он будет судить тебя за то, что, в безславие себе и на пагубу Украйне, ты бусурманский единомышленник». Но в это время случилось в Украйне дело новое, обратившее негодование многих Малороссиян на Самуйловича: в скарбу не было денег, чтоб заплатить жалованье козакам Дорошенка и Гоголя, передавшимся Гетману; он учредил аренду на горелку. Это нововведение помогло удовлетворить войско; но народ понял, что Гетман мог бы найти другие пути к обогащению общественного скарба; стесняя промышленность, он не только стеснял многие лица в частности, но вообще весь край, весь народ, от которого зависит благосостояние народного скарба. Беден ли народ? Беден и скарб народный. Самуйлович обогатил казначейство единовременно; но зато проложил путь к обеднению частных капиталов, отнял средства к своевременному удовлетворению ежегодных обязанностей; а многие навсегда лишились возможности удовлетворять их.
 
Мурад‑Гирей, новый Хан Крымский, по повелению Султана, начал переговоры о мире. Его Посол в Москве употребил все усилия, чтоб склонить Царя к отдаче Чигирина Туркам и к переселению Заднепрских жителей. Этим ничтожным делом можно отвратить многие опасности, говорил он Боярам; но переговоры с Россиею не то, что переговоры с Варшавскою Речью Посполитою.
 
Русский Посол в Константинополе объявил, что Царь будет вести войну, пока Султан не отречется от прав на всю Украйну до Днепра, и пока не уступит Азова. Можно судить о гневе гордого Султана. Отпуская в Москву Царского Посла, Верховный Визирь Кара‑Мустафа сказал, объяви Царю, что вскоре я выступлю против Него с безчисленным войском, и советую Ему, для владычествования в Украйне, Чигирине и Азове, вывести такую армию, которая могла б покрыть вою землю.»
 
Вот был Собескому час возвратить отчизне все, ею потерянное; союз с Турками, и Россия – младенец, может быть, не устояла бы противу двух взрослых народов. Она б ослабела на столетие, на два, – явилась бы Уния, опять толки о месте Малороссийского Митрополита в Польском Сенате. Жиды чертили бы святые хлебы мелом и углем; магнаты называли б Гетманов псами; шляхтичи Варшавские честили бы шляхетство наше и козаков хлопством, нашу веру– верою хлопскою. Скороли бы родился новый Богдан Хмельницкий? Неизвестно: такие люди не каждый век родятся. Москва много бы потеряла, Украйна – еще более. Выиграть могла одна Польша. Недоставало Полякам войны заодно с Турками против России. Но что мог сделать какой бы то ни было Король с бурными головами тогдашних магнатов, и с Сеймами Варшавскими; – эти Сеймы и эти головы были вместилища вихря. Я переведу слова Польских Историков: «Козни богатых домов, вмешательства Королевы в дела Государственные, слабость Собеского к жене, не позволяли прекратить злоупотреблений, вкравшихся в правление. Сеймы начинались и оканчивались спорами богатых фамилий. По недостаткам казны войско должно было, немедленно после мира Журавинского, быть распущено. Леопольд, угрожаемый Турками, старался вовлечь Республику в союз против них. Ян долго не соглашался, зная недоброжелательство Австрийцев к Полякам; но Нунций Папы Иннокентия уговорил его.»
 
Москве нечего было бояться Варшавы; там Сейм вел дела, приняв постоянное направление к гибели Польши. В Москве было принято другое направление, столь же постоянное: триста шестьдесят тысяч квадратных миль и миллион войска. Россия ждала Петра, Польша Екатерины.
 
Начался новый год. Надлежало удержать Сирка и Запорожцев в повиновении. Это дело возложено было на Стольника Василия Перхурова. Посмотрим на различие мер Алексия и Феодора с мерами Сигизмунда – го и его преемников. Как удерживали Короли Украйну в повиновении, то мы видели от 1592 года по 1646. Ныне в Батурин прибыли Государевы: Генерал‑Маиор Григорий Косагов и Подъячий Иван Богданов; они привезли Гетману ферезь бархатную на соболях, с каменьями, в пять сот рублей, и Старшинам, в награду за Чигиринский поход, деньги и соболи. По просьбе Сирка, Запорожцам было прислано годовое жалованье, пушки, свинец, Царское знамя; и ничто не могло преклонить Кошевого и Гетмана на возстание. Напрасно Юрий из Молдавии хлопотал о том; Сирко переслал к Царю переписку с Юрием и присягнул ему в верном подданстве. Государь приказал отправить Полтавский полк на Запорожье, по видимому–для соединения с Запорожцами, поистине–для надзора над ними.
 
С первым появлением весны, в Марте месяце Юрий, предводительствуя Татарами, пришел уже в полк Переяславский и начал разорять берега Росавы. Мурад‑Гирей, преемник Селима, желал показать этим усердие Султану. В Малороссии мещане, посполитство, мастеровые, ремесленники брали оружие и становились в ряды. Духовенство провозглашало войну с ненавистниками веры Христианской. Черниговский Архиепископ Лазарь Баранович пел молебствия о счастливом окончании войны. Касимовский Царевич Василий Арасланович, Окольничий Князь Константин Осипович Щербатов, Стольник Семен Федорович Толочанов привели войска из Москвы; над ними принял начальство Ромодановский; к ним присоединился Самуйлович и соединенные силы наши составили стотысячную армию. Поджидая прибытия Донцов и Князя Булата с Черкесами и Калмыками, в первых числах Июля, войска наши переправились через Днепр ниже Бужина и заняли поле на правом берегу Тясьминя.
 
Верховный Визир Кара МустаФа, Крымский Хан и Господари обоих Княжеств расположились с таким же страшным войском под стенами Чигирина Июля восьмого. Оно состояло из осьмидесяти тысяч Турков, Молдаван и Волохов, тридцати тысяч Татар, и четырех тысяч козаков Юрия Хмельницкого. Коровка и Ржевский трудились над наружными укреплениями. Турки напали нечаянно на работавших, часть гарнизона вышла на подкрепление, и после четырех часовой битвы, потеряв до двух тысяч человек, Турки были отражены. Тогда Визирь отправил Алепского Пашу к Бужину для наблюдения за Самуйловичем и Ромодановским, а Каплану Паше приказал занять возвышения между городом и нашим лагерем. Алепский Паша вступал в отдельные стычки с козацкими и Московскими отрядами; Визирь и Хан кидали гранаты и бомбы в Чигирин, подводили подкопы, приступали с разных сторон. Осажденные, не довольствуясь отражением неприятеля, делали частые, смелые вылазки, врывались в шанцы к Янычарам, кололи их, брали в плен, и удивляли самих врагов непреодолимым мужеством. Давно ожиданные Донцы, Черкесы и Калмыки пришли наконец в Русский стан, в последних числах Июля; не медля ни дня, Гетман, тридцать первого, начал битву кровопролитную с Алепским Пашею; она продолжалась целый день. Отчаянно защищали Турки занятое ими место; но, уступив превосходным силам Христиан, тронулись оттуда и присоединились к Каплану Паше на разсвете.
 
Тогда войска наши придвинулись к городу, «подобно облаку, извергающему из недр своих дождь и громы. Турецкая армия, расположенная на горе висела над ними.» Так выражается один из Историков наших. В этом убийственном огне много погибло в рядах Гетманских и у Боярина. Ночью Черниговский Полковник Василий Бурковский начал пробираться в Чигирин. Этот отряд не успел еще подойти к горе, как испуганный собственною решимостью, не ожидая команды, дал залп по спящим Туркам и разбудил их. Битва началась с новым ожесточением и продолжалась целый день; наши принуждены были заночевать на месте. Это было в пятницу. В субботу рано весь строй Самуйловича и Ромодановского всколебался и пошел на гору. Козаки сбили главную Турецкую баттарею, отняли двадцать семь пушек с лафетами и погнали Турков вниз; они бежали, оглядываясь; наши гнались за ними запальчиво, с самонадеянностью людей, одержавших начало победы; вдруг Турки оборотились лицом к горе и погнали наших назад: они рубили козаков до самой подошвы горы, где один из Полковников обкидал свой отряд рогатками и остановил стремление нападавших. Бегущие козаки вскочили в рогатки; остальные силы Гетмана и Московские присоединились к ним. Турки видя невозможность долее бороться, бросились к Тясьминю; Визирь приказал сжечь за собою мост; толпа сбилась на узком пространстве перекладин: приказание Визирское было исполнено преждевременно. Пока теснились Турки, скидывая друг друга в воду, мост запылал, обрушился, остальные бегущие с его обломками повалились в воду. И доныне осталось предание об этой гибели Музульман; от отца к сыну переходило оно, и Чигиринские жители указывают то место, где паром соединяет низменную часть города с верхнею.
 
Гетман и Князь придвинулись к городу и стали лагерем под лесом и над озером, ввиду, бывшего дворца старого Хмельницкого и кладбища. Семь суток они стояли, не трогаясь с места, не начиная битвы, отдыхая после кровопролитий прошлой недели. Они довольствовались тем, что могли иметь сношения с гарнизоном, и потеряли всю выгоду победы. Их бездействием успокоенный Визир приготовился к приступу упорнейшему. Гетман, на смену в Чигирин, послал свежее войско и вызвал оттуда полк Гадячский и другие бывшие в гарнизоне. Новая ошибка. Привыкшее удерживаться в городе, обстрелянное в продолжении долговременной осады, войско было заменено таким, которому показалось ново видеть гранаты, бомбы, осколки стен. В пятницу взорвало часть стены, граната влетела в пролом; Ржевский встретил ее грудью: с его смертию в городе водворился величайший безпорядок. В субботу Турки начали засыпать землею рвы. Августа десятого, в воскресение, весь гарнизон вышел в табор честить день праздничный, отобедал, перепился, возвратился в город и уснул. Пользуясь этим случаем, враги бросились сквозь пролом и через засыпанные рвы. Гарнизон проснулся, и вместо того, чтоб бежать к пролому, как бывало делали привычные к приступам его предшественники, он пустился из города бегом, столпился на плотине: люди начали падать в воду и несколько тысяч козаков смешались на дне Тясьминя с врагами, им поглощенными на прошлой неделе. Только пехота козацкая, под горою за церковью, и Московской отряд, на горе в замке, оборонялись до ночи. Турки оставались в городе и за городом, у Тясьминя и за Тясминем, до вечера; рубили козаков, женщин, детей. Визирь хотел пощадить двух молодых козаков. Переводчик, Христианин, сказал им, что если они отрекутся от веры, то Визирь им подарит жизнь. Это были два родные брата. Старший начал упрекать переводчика за то, что, будучи Христианином, он уговаривает единоверцев на богоотступничество; ему сняли голову. Визирь уговаривал младшего, советовал, грозил; козак стал на колени, обнял тело брата, протянул шею и сказал палачу: «отруби голову и мне.»
 
Наступила ночь, Сердюки заняли плотину; Туркам был прегражден обратный путь. Остававшиеся в замке войска набили пушки порохом, и зажгли замок. Потом построились в колонну и, сделав по Туркам ружейный залп, уперлись в них копьями; ряды Турецкие раздвоились; стройно и мерным шагом козаки вошли в Гетманский стан. В это время начался уже взрыв замка, двадцати набитых порохом пушек, запасов, магазинов. «Арматы, в замке запаленные, порох силою своего духа порвавши, с великим треском, весь воздух тем осветивши, вгору далеко подноситы, а с горы на обозы пущаты начали.» Уже казалось взрыв кончился. Турки успокоились; вдруг остальная пушка лопнула, за нею взлетела стена; груды камней, осколки меди упали на Турков, истребили множество и стихло все.
 
В понедельник, перед восхождением солнца, поднялся весь стан Самуйловича и Ромодановского и рушился на Днепр к окопам Бужинским. Их переход был медлен. На каждом шагу обезпокоенные Турками, во вторник они остановились на старом месте, где был прежде стан, и подновили укрепления.
 
Кара‑Мустафа раззорил Чигирин до основания, и пошел по пятам Гетмана. Турки, Волохи, Татары, Молдаване и Юрий Хмельницкий все двинулось к Бужину. Начался семидневный бой. День и ночь Визирь возобновлял нападения на Гетманский стан; день и ночь был отражаем с гибелью многих воинов своих и Гетманских. Наконец Самуйлович решился на битву кровопролитную, – на бой, «яковый нынешнего века в краях здешних не был виденный.» Гетман уговорил Ромодановского действовать решительно. Августа девятнадцатого противники столкнулись. «Затмилось солнце от густого дыма, из огнестрельных орудий тогда исходившего; изнемогала земля под тяжестью великих сил воинских; пускаемые из многочисленных луков стрелы падали на оную, как частые капли дождевые; повсюду сыпались пули, в виде огненного града; пушечная пальба подобно страшным громовым ударам, неумолкно раздавалась.» Козаки, лишась одной руки, рубились другою. После огня начался бой рукопашный; под Визирем было убито два коня; летописи сохранили имя Прилуцкого Полковника Федора Молчана, как достойного сподвижника Гетманского; он был приметен в многочисленных рядах безбоязненных товарищей. Наконец, потеряв две трети войска, Визирь бежал с остальным. Самуйлович и Ромодановский не погнались за ним, но бросились в покинутый лагерь, где нашли пустые шатры и одних верблюдов с чучелами. Так были наказаны они за жадность и необдуманность. Одно это спасло Визиря и остаток его армии от совершенного истребления.
 
Повествуют, будто бы Хан и Визирь грозили Ромодановскому казнию сына, бывшего тогда в Крыму, если он или Гетман станут их преследовать.
 
Визирь, возвращаясь в Турцию, приказал Мимар‑Аге заложить две новые крепости близь Очакова, чтоб удержать козаков от появления на Черном море. Эту работу прикрывали шесть полков Янычарских под предводительством Каплан‑Паша. Но едва началась постройка, явился Сирко с пятнадцатью тысячами Запорожцев и с отрядом Перхурова, разогнал Янычар и изрубил работников.
 
Молчан получил от Государя похвальную грамоту. Самуйлович другую бархатную ферезь в пять сот рублей. Сыну его, Якову, было позволено приехать в Батурин для свидания с ним. На место его в Москву потребовали Григория. Они получили по три пары соболей и по объяри. Старшины и Полковники были также награждены атласом и соболями; но Ромодановским Государь был недоволен за то, что он Визирю позволил, спастись; и его отозвали в Москву из Малороссии.
 
Желая наградить войска, защищавшие Чигиринский замок, Гетман составил из них шесть полков полевых Сердюцких, то есть непременных пехотных, как они были за Короля Батория. Жалованья им было положено в год по трй рубля на человека; Старшинам по чинам и по мундиру на два года. Этот мундир состоял из куртки, с красными рукавами, набитой шерстью и полосами выстеганою; из шаровар суконных голубых и из доломана белого сукна, которое тогда называлось Габою, с воротником по‑пояс. Чтобы прикрыть эту новую издержку, наложен был новый налог на посполитство: по алтыну с дыму. Так Самуйлович приготовлял свое собственное несчастие, навлекая на себя народную ненависть откупами и поборами.
 
Выходя из Малороссии, Турки не покинули надежды на овладение западною Украйной. Усилив Черкассы, Юрий отправил своего Наказного Яненка, с небольшим отрядом, для завоевания городов. Это походило более на набег шайки разбойнической, нежели на борьбу сына Гетманского с согражданами, его ненавидящими. Первый, Канев–пал под ударами отверженца; преданный огню и мечу он примером устрашил другие города. Мошны, Корсунь, Жаботин, испуганные лютостию Яненка, сдались; только малое число жителей перебежало на левый берег Днепра. Самуйлович выслал к Каневу несколько сот козаков: они пали под превозмогающею силою грабителей. Пользуясь успехами Юрия, Поляки выступили из Кальника, Немирова, Линец и Жорнища. Юрий основал столицу свою в Немирове, Яненко поселился в Корсуне; весь Запад был занят Татарами и сообщниками Князя Малороссийской Украйны.
 
С новым годом начались новые кровопролития: Яненко возстал на Хмельницкого; провозгласил себя Гетманом; ворвался в Украйну восточную; соединясь с Белгородскими Татарами, раззорил селения в окрестностях Козельца, Носовки, Ирклеева, Яблонева и захватил в плен жителей. Юрий с четырьмя Крымскими Султанами выступил против него, и предпринял опустошение полка Лубенского. Семен Самуйлович пошел на Хмельницкого и на Яненка. К весне выпали глубокие снега, потом настала необыкновенная в наших краях стужа; большая часть людей и лошадей Юриевых погибла. Он возвратился от Яблонева; Яненко бежал в Черкасы. Молодой Самуйлович овладел Корсунем, Мошнами, Драбовкой, Жаботиным, а наконец и Черкасами, откуда Яненко заблаговременно скрылся. Булатное зерцало, гладкая золоченая пищаль, десять аршин бархата и сорок соболей были Царской наградой победителю.
 
Тогда начались переговоры с Венским Кабинетом; Царь склонял Цесаря к союзу наступательному и оборонительному, просил посредничества между ним и Польским Королем. С этими предложениями явились, Июня двенадцатого, в Вене великие и полномочные Московские Послы: Ближний Боярин, Наместник Суздальский Иван Васильевич Бутурлин; Окольничий, Наместник Каргопольский Иван Иванович Чадаев, и Думный Дьяк Лукьян Голосов. Цесарь обещал стараться о вечном мире между Россиею и Польшею: но насчет союза сказал, что он может вооружить Францию против Римской Империи, ибо мог бы стать опасным для Польши, с которою Франция в тесных связях.
 
Пока переговоры продолжались, многочисленное Царское войско придвинулось к границам Турции. Казанский Наместник, Боярин, Воевода Князь Михайла Алегукович Черкасский был главнокомандующим. Под его начальством находились Воеводы: Петр Васильевич Шереметев; Князь Федор Юрьевич Борятинский; Наместник Тверский, Князь Михайла Юрьевич Долгорукий; Князь Григорий А?анасевич Козловский; Мван Богданович Милославский и Венедикт Андреевич Змеев. Кроме того, сильные отряды разместились вокруг Киева: один Псковский и Новгородский под начальством Князя Ивана Андреевича Хованского; другой отдельный, под начальством Князей Никиты Семеновича Урусова, и Данилы Афанасьевича Борятинского, да Ивана Петровича Лихарева. Полковник, Голова Московских. Стрельцов, Стольник Василий Перхуров стал на Запорожье; а на Белгородской дороге Князь Яков Семенович Борятинский. Так ополчился Царь не для притязания к Туркам, но для охранения границ своих; он предвидел новое нападение Султана на Украйну, после неудачной двухлетней войны.
 
Генерал Гордон укреплял Киев. Полковник Степан Иванович Янов наводил через Днепр мосты на якорях, дотоле невиданные. Гетман Самуйлович поднимал высокий вал вокруг Печерской обители. Войско Гетманское соединилось с войсками Царским и составило громадный оплот против Магометан; боясь об него разбиться, они остались в совершенном бездействии.
 
Все же Крымцы тревожили нас опустошительными набегами; то быстро исчезали в степях Украйны, то нежданно появлялись в селах ее и даже под Киевом; одни Запорожцы могли противустать налетам Орды полукочевой. Мурад‑Гирей обратил против них оружие; он с Янычарами ворвался ночью в Сечь. Сирко разбил и разсеял хищников; они бежали; Кошевой погнался с пятнадцатью тысячами товарищей, разорил Татарские селения, взял в плен четыре тысячи Крымцев, ограбил грабителей и, возвратясь с добычею домой, написал к Хану следующее письмо примечательное, важное для потомства. Оно лучше всех характеристических описаний изображает нрав отважного и, можно сказать, последнего Кошевого. Его преемники были призраки прежних Кошевых:
 
«Ясне Вельможный Мосце Хане Крьшский и со многими Ордами близкий наш; сосед!
 
Не полагали мы ввесть в неприязнь и в войну с вами наше войско Низовое Запорожское; но увидели в прошлую зиму, что вы сами стали зачинщиком, послушав шального и безумного Визиря Цареградского. Вы приходили с Янычарами и со многими Ордами Крымскими и, ночной порою, вырезав нашу стражу, стоявшую за Сечью, подослали к нам пятнадцать тысяч Янычаров, с приказом (это стыдно и не по‑рыцарски) всех нас молодцов, сонных и беды неждавших перерезать, передушить, нашу кучку Сечовую опрокинуть с основания и разорить; а сами с Ордою возле Сечи Вы стояли, чтоб молодцов, бегущих от нежданной смерти, ни одного не выпустить.»
 
«Но Христос Бог и Спаситель наш премилосерднейший переменил ваш замысл нам на добро. Нашу гибель обратил на главы Янычаров. О чем сам Ваша Ханская милость ведаешь. Люди, забавляющиеся промыслом рыцарским, люди правоту любящие, мы никак не ожидали этого замысла, этой недышкреции. Мы не остерегались, не изготовились к отпору. Един Бог был защитник наш. По примеру древних предков и братий наших, мы решились не тайно, а явно отомстить Вашей Ханской мости. И Бог сердцеведец помог нам, справедливым, погостить в панстве Крымском, получше нежели Вам близь кучки Сечевой.»
 
Если Вам не понравилось наше посещение, тому причина таковая: козаки не одной матери и нрава не одного; один из них стреляет вправо, другой влево, третий прямо; только и хорошо, что промаху не дают; впрочем и эту нескромность они у вас заняли, не сами выдумали. Вы нас не приняли за гостей и за добрых рыцарей, вы захватили переправу, через которую должны были мы возвращаться, и надеялись нас целиком проглотить; но и здесь Господь Бог, за нашу правду, допустил нас восторжествовать над Вами. Если мы обезпокоили Вашу Ханскую милость, если мы в чем‑нибудь были не скромны; то ты должен нам, Ваша Ханская милость, простить, (выбачиты}, во уважение того, что мы привыкли за недышкрецию недышкрециею платить. Тебе странно, что эта крохотная горсточка Запорожцев осмелилась воевать твое многолюдное и знаменитое панство? Этого и небыло б, когда б ты сам не подал оказии.
 
«Нейди вторично на нас войной; не то опять мы к тебе пойдем; не через Сиваш, а на Перекоп, прямо; и не выйдем из Крыму, пока, с Божиею помощию, всего не разорим. Самусь и Кушка, Атаманы Кошевые, воевали по Черному морю; по них в 1575 году Богданко весь Крым разорил; 1609‑го Конашевич Сагайдачный взял Кафу; потом, в 1621‑м, перед Гетманством Богдан Хмельницкий овладел вашими кораблями и каторгами, и счастливо в Сечь возвратился.[1] В 1629 году наши братья Запорожцы коснулись и самых стен Константинопольских, довольно и их ружейным дымом окурили, и Султану страху задали. В 1633 году Сулима, в своих моноксиллях, (лодки Запорожцев), вниз по Днепру, мимо Киммерийского острова, Черным морем, в Меотийское озеро заплыл и чуть было не взял Азов. Мы брали Синоп и Трапезонт; мы разоряли берега Азиатские; мы Белграду крылья прижигали; Варну, Измаил и многие крепости Дунайские мы обращали, в ничто. Если Ваша «Ханская милость не поверишь, так прикажи писарям твоим поискать в Крымских и Константинопольских летописцах: там увидишь немерцающую славу козацкую. Наследники давних Запорожцев, мы идем по их следам; не хотим с Вами ссориться; но ежели увидим опять Вас зачинщиками, то не побоимся опять к Вам придти.»
 
Вскоре Молдавский Господарь Дука заступил место Юрия; Султан дал ему Гетманство и назвал Князем Малороссийской Украйны. Чтоже сталось с изменником, с опустошителем родины – сыном великого Хмельницкого? Над ним гремело отцовское проклятие, пророчески произнесенное Богданом в предсмертным час: «Анафеме предаю того, кто его совратит с пути истины и сотворит притчею во языцех, в людех посмеянием. Предаю анафеме и самого его, если он пойдет путем строптивым и удалится от правоты, чести и христианских добродетелей.»
 
Совратителем с пути истины был Поляк Виговский. Проклятие освободителя, благодетеля, отца родины было не соразмерно с силами низких людей. Оно раздавило и искусителя и искусившегося. Их палачами были Поляки: перваго разстреляли, второго…
 
Иные, ослабляя истину или не зная о ней, говорят, будто бы Запорожцы убили Юрия близ Очакова; но в Польских делах, хранящихся в Коллежском Архиве, сохранилось описание кончины его:
 
Поляки выкололи ему глаза, повесили за ребро мучили разными муками и налили олова в рот.
 
Глава XXXV
 
 
Польское Посольство в Россию. Засуха. Черви. Предзнаменования. Посольство в Крым. Смерть Сирка. Стягайло. Характер Дорошенка, Юрия и Сирка.
 
 
 Царский:
Королевский:
Султанский:
Самуйлович
Гоголь
Дука
 
В Августе приехали в Москву Польские полномочные: Литовский Референдарий Киприян Бростовский и Воевода Хелмский Ян Гнинский. Монах Антоний, то есть прежний Думный Боярин, Оберегатель Посольских дел, Нащокин, вступил с ними в переговоры. Послы требовали половины завоеванных городов, сорок тысяч войска против Турков, и шестисот тысяч рублей ежегодно на Польскую армию. Государь через Украинцева потребовал от Самуйловича мнение: приступить ли к предложениям Короля, заключить ли союз с Польшею или мир с Турциею? Гетман отвечал, что гораздо выгоднее для России мир с Турками и Крымцами, нежели союз с Польшею, купленный пожертвованиями, не делающими славы; что война с Магометанами наскучила Малороссиянам; что союз с Поляками не бывает прочен; что в счастьи они припишут всю честь себе, в несчастьи выдадут союзника. В доказательство истины этих слов уведомлял, что и ныне, во время переговоров с Москвою, Король подсылает Белоцерковского Священника возмущать Запорожье. Феодор внял советам опытного Гетмана; Бростовский и Гнинский долго толковали с Боярами и, не получив ни городов, ни войска, ни денег, – уехали.
 
Тысяча семьсот осьмидесятый год наступил с дурными для Украйны предзнаменованиями; начался для нее несчастиями; весною не было дождей, травы посохли; червями были съедены хлеба яровые; на огородах была голая земля; народ с ужасом глядел на столб огненный, который, простираясь до полу неба, три ночи пылал.
 
Гетман, в начале года, выбрал Черниговского Писаря, Ивана Ильича Скоропадского, Послом в Крым для мирных условий с Ханом. Выбор был ошибочен, неудача была последствием. В скором времени Хан вступил в нынешнюю Слободско‑Украинскую губернию. Война вспыхнула над Мерлою и в Русских слободах; на полтораста верст города были опустошены, жители захвачены в плен. Голицын и Ромодановский привели войско в Путивль; туда на совет прибыл и Самуйлович; ожидали помощи от Сирка, когда к Царю явился гонец Стягайлы, с донесением о смерти Кошевого. Скончался он в Сече Августа первого, погребен второго. Подозревают, что ему подослал отраву Хан, который и в прошлом году уговорил какого‑то мурзу зарезать его, когда он уснет, подгуляв с товарищами; Запорожец, ему преданный, тогда предостерег его. Мурзу Сирко убил; но не избегнул Ханской мести за свою ненависть к Музульманам. Стягайло стал Кошевым.
 
Так погиб последний из трех знаменитых деятелей тогдашнего времени. Дорошенко жил в Ярополче под Москвой; Юрий Хмельницкий и Сирко сошли в могилу. Их смерть ослабила междоусобия; Малороссия была приготовлена к совершенному слиянию с братьями своими, Великороссиянами, и к жизни спокойной под Державою Царей.
 
Дорошенко прежде всех сошел с политического поприща.
 
Мы видели его дела, – по ним можем о нем судить. Хитрый, умный, буйный, властолюбивый; он не щадил ни родины, ни веры Христианской, для корысти и власти над Украйной. Она его любила, как Полководца храброго и дальновидного, и возненавидела, когда на знаменах его явилась луна. Гордость его была невероятна. Нельзя не вспомнить, как он Посла Музульманина трепал по губам, приговаривая, что тоже будет и с Шайтаном его.
 
Он много сделал зла Малороссии; кроме кровопролитий, междоусобий, которых он был началом, – он был опытным путеводителем Султана Турецкого в земле родной и единоверной.
 
В Полтавском полку двадцать городов и местечек[2] изведали его кровожадность и мстительность. Миргородский и Лубенский полки не были счастливее. В первом тринадцать городов и местечек,[3] во втором пятнадцать,[4] пало под его ударами. Он захватил всех Воевод, которые были в Стародубе, Новегороде‑Северском, Лубнах, Миргороде, Соснице, Батурине, Глухове, Прилуках и Гадяче; перебил и перехватал всех ратных людей и часть из них продал Татарам в плен. Денег казенных сто сорок тысяч рублей, сто сорок одна тысяча четвертей хлеба, четыреста восемьдесят три пушки, двести пятьдесят четыре пищали, двадцать восемь тысяч пудов пороху, тридцать две тысячи ядер – от Царских Воевод; да от Гетмана: сто десять медных пушек, пятнадцать пищалей, девять тысяч пудов пороха, двадцать тысяч пуль и сорок тысяч пудов свинца увез он в свой притон на Заднеприе. Сто тысяч рублей Гетманских и семьдесят четыре тысячи Воеводских стали его добычею; да, умилосердясь над двумя Воеводами, взял он с них четыре тысячи пять сот ефимков окупу. Одних Московских воинов погибло с ним в боях сто три тысячи, не считая мирных жителей и козаков. В довершение всего, он видел своими глазами поругание над верою Христовою, над образами, храмами, духовенством и гробами усопших Христиан; поругание от Музульман, которых сам привел на свою родину.
 
С ужасом и недоверчивостью к таким злодеяниям, проходят читатели древних хартий мимо заброшенной, поросшей могилы, в ничтожном селе; на старом кладбище далеко от родины, «на Московщине», которую ненавидел, он погребен в Волоколамском уезде, в селе Ярополче. По крайней мере этот злодей действовал открыто, был страшен врагам и друзьям.
 
Юрий Хмельницкий не мог и тем похвалиться.
 
Сын Великого человека, изменившего судьбу трех народов Славянского поколения, – он еще ниже казался, по сравнению с отцом.
 
Выпишем слова красноречивого Архиепископа Конисского:
 
«Судьба Юрия Хмельницкого есть странная, удивительная и превосходящая многие случайности. Два раза избираем он был Гетманом целою нациею и признан ею того достойным; но два раза лишался сего достоинства, по интригам той же нации. Наконец еще два раза возведен был в то достоинство двумя Монархами; но никаким их могуществом утвержден и удержан в нем не был. И так жизнь его была ничто иное, как только игралище фортуны самой коловратной. После вторичного лишения его Гетманства, он не только презрел все величия и почести мирские, но отрекся и от самого мира и, в Октябре месяце тысяча шестьдесят третьего года, посвятился в монахи, в том Лубенском монастыре, который был последним для него спокойным убежищем. Для удаления себя от всего могущего возмутить его в таком знатном монастыре, каков был Лубенский, сокрылся он весьма тайно в Мошнинскую пустыню, что пониже Каневского монастыря, в лесах и буерагах; но и тут злой рок не переставал гнать его. Во время страшных после его Гетманства в Малороссии возмущений и притязаний, взят он был силою Польских Королей, и по уговору и разрешению от монашества, Митрополитом Киевским Иосифом Тукальским провозглашен Гетманом, для утешения волнующегося народа. Но народ сей, принявши его в то достоинство, требовал соединения с партиею, держащеюся стороны Российской. Когда он на то пристал и отзывался Министерству Российскому; то, по доносу Наказного Гетмана Заднепровского Тетери, подхвачен опять в Польшу и вместе с Митрополитом Тукальским сослан в ссылку в Остроги и леса Жмудские. Наконец, когда продолжающиеся в Малороссии несогласия и возмущения были поджигаемы чрез присылку из Москвы Воевод, и противные тому партии искали протекции у Порты Оттоманской; то Султан Турецкий вытребовал от Польши Хмельницкого и, на основании статей Гадячских, Заславских, Портою и другими Дворами гарантированных, провозгласил его Князем Сарматским, Гетманом козацким и, с помощию Паши Силистрийского и Крымского Хана, ввел его в Малороссию. Народ и войско здешние, приняв с охотою Хмельницкого своим Гетманом, соглашали его возстановить с Царем Московским договоры отца своего. Посулено ему, с уничтожением Воевод, пребыть за тем по прежнему в соединении с Россиею; Хмельницкий, угождая народу, не щадя самого себя, склонился и на сии его желания; но Наказный Гетман Дорошенко, искавший, как и многие другие, настоящего себе Гетманства, схватя Хмельницкого, отдал Хану Крымскому, который сослал его в город Белгород, а оттуда в Царьград, где посажен в эдикуль или Семибашенный замок, и содержался четырнадцать лет в заключении; наконец сослан на один Греческий остров и тамо скончался пономарем при Греческом монастыре. И так, если признавать владычествующими счастье и несчастье в человечестве, то оне обои же, в высочайшей степени, терзали бедного Хмельницкого чрез весь горестный его век; и, сделав беднейшим от всех Ироев на свете, повергли с тем в бездну зол невозвратно.»
 
Ошибочно объявленная здесь ссылка в Архипелаг и кончина в пономарстве была, вероятно, взята Летописцем правдивым и красноречивым из народных преданий, в то время, когда не были доступны Архивы Государственные, и еще менее семейственные– гордых магнатов и панов. Ныне, когда мы стряхнули с них вековую пыль, мы увидели Хмельницкого и Архимандритом, молебствующим в Чигирине, и раззорителем Чигирина, и Князем Малороссийской Украйны, и опустошителем родины, и наконец мучеником, лишенным зрения, висящим на ребре, глотающим расплавленное олово из Польских рук.
 
Но Сирко был остаток прежних героев Украйны. То был слепок с колоссальных образов Федора Богдана, Подковы, Шаха, Сагайдачного, Трясила, Полтора‑Кожуха.
 
Ненавистник врагов Христианства, страстно любящий родину, ужас неверных, бурно врываясь в границы хищников, раззоряя их притоны, освобождая из плена Христиан, казалось, он родился в Украйне еще в годах пятисотых.
 
Всегда справедливый и храбрый, всегда хитрый и предприимчивый, он делил жизнь свою меж вином и саблею. Увлекал речью восторженною сердца соотечественников, пугал умным отзывом противников, звуком Запорожского оружия приводил в трепет Турков, Поляков и Татар; и вольный в замыслах, быстрый в их исполнении, носил не даром название «батька» от своих неодолимых Запорожцев.
 
Вот слова Летописцев об этом герое лучших времен:
 
«Сирко был человек необыкновенный и единственный. С войском малочисленным весьма удачно воевал и был всегда победителем. Ни с кем не заводил войны несправедливой. Битву почитал игрушкою. Татары Крымские, Белогородские, Бессарабские, страшилища и бичи всех соседей своих, были у Сирка оленями, зайцами пужливыми. Он несколько раз проходил насквозь их жилища и укрепления; несколько раз загонял их в Кафские ущелья, и самые Ханы не раз крылись в пропастях и кустарниках своих гор. Они почитали его величайшим волшебником; не называли иначе, как Русским Шайтаном. Но в спорных делах меж собою, нередко те же Татары прибегали к его суду, и говаривали: «как Сирко скажет, так тому и быть.» Он много привозил добычи на Запорожье, но она не ему доставалась. Сирко не был корыстолюбив и стяжателен. Все, что ни грабит бывало у врагов, отдает своим сподвижникам, а иногда и врагам своим.
 
Однажды он угнал весь скот из какого‑то аула Татарского. К нему прибежала Татарка со слезами; она жаловалась, что у ней отняли корову, трудами и долговременною выслугою добытую, что эта корова была у ней одна, что ей нечем теперь прокормить бедных детей. Пришли и малые дети несчастной Татарки; Сирко призвал всех жителей аула возвратил им весь скот и приказал, чтоб, когда не станет коровы у Татарки, они детей ее кормили обществом, а с матери взял клятву, что эти дети, когда вырастут, не станут воевать с Руснаками.
 
«Словом сказать, он был человек удивительный: при многочисленном войске мог бы сделаться новым Чингисом или Тамерланом; но в тоже время был в шутках своих чистый Запорожец.» – Так заключают наши летописи.
 
Однажды Гетман Самуйлович написал к нему выговор за то, что Татары кочуют на Запорожских степях. Он отвечал, что ныне у Татар на сено недород; что и Запорожцы, когда у них нечем бывает кормить табунов и стад, – кочуют на степях Крымских; что это дело, издавна в обычай принятое, дело соседское; что долг платежом красен; наконец заключил ответ следующею, вполне Запорожскою, выходкою:
 
«Колы‑б и чорт, Пане Гетмане, помогав людям в крайней их нужди, то брезговаты тым не годыться; бо кажут люде: нужда и закон зминяе. А когда мы, живя с Татарами по сусидски, помогаем одын другому, то тое розумному нымало не дывно. А тое нам тылько дывно, що ты, Пане Гетмане, багато коло нас хирхулюешь, мов твий покийнык батько на хавтурах с парафиянамы, – чого мы и вам уприйме желаем».
 
Но их не стало, этих трех знаменитых Украинцев. Остался один Самуйлович, он гибнул уже; Украйна, повторяем, сливалась с Москвою. Еще одной борьбы не доставало, но противной воле народа, тяжкой, предсмертной борьбы. На поприще славы и безславия готовы были выступить еще три Украинца: Самусь, Палий и Мазепа.
 
Глава XXXV
 
 
Требования Варшавского Кабинета. Бахчисарайский мир. Подсылки от Поляков. Инструкция Храпкевичу и Зарудному. Война Султана с Цесарем. Собеский идет на помощь. Войска воюющих Держав. Участие козаков. Гоголь. Его бегство и смерть. Куница. Наши Полковники. Вена. Дальнейшие подвиги козаков. Драгинич. Могила. Доброта Самуйловича. Его семейство. Начало его несчастий. Советы его Царю. Мир Царя с Королем. Статьи. Уния. Русские Посольства ко Дворам Европейским. Поход Голицына в Крым. Нелюбовь народа к Гетману. Донос на него. Двадцать три пункта обвинительных. Гибель всего семейства. Богатство Гетманское. Невеста Четвертинского. Мазепа.
 
 
 Царский:
Королевские:
Султанский:
Самуйлович
Гоголь Куница Драгинич Могила
Дука.
 
Конец восьмидесятого и восемьдесят первый год проходили в переговорах Царя с Королем и Султаном. Гордые требования Варшавского Кабинета отнюдь не склоняли Русских к союзу с Поляками. Желанье возвратить свободу пленникам, в том числе и Воеводе Василию Борисовичу Шереметеву, убедило Государя принять от Хана посредничество. Иван Сухотин был отправлен в Бахчисарай; несходство требований Сухотина с Хацскими желаниями его чуть не погубило; потом в Бахчисарай приехали Василий Михайлович Тяпкин и Никита Моисеевич Зотов. Долго они спорили о границах с Турциею, наконец согласились. Мир был заключен в Бахчисарае на двадцать лет; постановили Днепру быть границею между Россиею и Турциею; Киев, Васильков, Триполье и Стайки оставлены за Государем; от Киева до Запорожья городов положено не строить; по Гетманскому представлению козаки получили право переходить за Днепр на рыбную ловлю, за сеном и за солью, с платежом Порте пошлины; дозволено было свободное путешествие Русским в Иерусалим и ко Святым Местам; назначен был размен пленных; но Шереметев ждал еще свободы ровно десять месяцев по заключении трактата. Томясь в плену с тысяча шестьсот шестидесятого года, он был освобожден в тысяча шестьсот восемьдесят первом году, Ноября третьего. Такова была месть Гетманская за насмешку Боярскую.
 
Бахчисарайский мир был утвержден в Константинополе в следующем году, в Апреле месяце; Государь не успел принять его: Он скончался, началось двоецарствие, интриги сестры, властолюбивой против Великого Брата своего, властвование минутное Стрельцов и Голицына.
 
Пользуясь Московскими смутами, Коронный Гетман Яблоновский начал преклонять Малороссиян к Польскому подданству. Один Путивльский уроженец вооружил козаков в пользу Стрельцов. Козаки его схватили, выдали Гетману и смертный приговор был, по ходатайству Гетманскому, заменен тюремным заключением. В Августе Белоцерковский священник уведомил Гетмана о появлении на Украйне двух монахов: Феодосия Храпкевича и Ионы Зарудного. Их поймали, отправили в Москву, и по просьбе Самуйловича не сослали в дальние города, но заточили в Троицко‑Сергиевскую Лавру, с запрещением выходить за ограду монастырскую. У них нашли инструкцию в тридцати двух статьях от Польского правительства.
 
Им велено было вступать в сношения с Полтавцами, как с соседями Запорожцев; внушить Малороссиянам, что Самуйлович хочет их искоренить; что Стрелецкий бунт есть явная кара Божия на Россию; что Посполитая Речь уступит Туркам Каменец‑Подольский, для удержания Украйны за козаками; что Бояре и Царь не умели пользоваться Украйной и отдали ее бусурманам; что знаменитое в Христианстве Козацкое войско должно стыдиться иметь Гетманом человека, ни к чему негодного; что Король от младенчества любит, почитает козаков и будет их защищать; что Малороссийское духовенство сохранит права и обряды; что лучше Епархиям Украинским состоять под ведомством Митрополита Киевского, нежели Московского, который, будучи моложе, без всяких прав именуется Патриархом; что Софийская церковь древнее Московской Успенской; что козаков и посполитство не будут обижать паны; что в особе Королевской даруя козакам отца просвещая разум, отверзая очи, Сам Бог указует им путь к вольности.
 
Таково было оружие Короля и Речи Посполитой, которым хотели они снова поработить Малороссию, и которым, должно честь отдать, всегда гнушалось Русское правительство.
 
Подсылки, низкие происки и фальшивые обещания продолжались; гонения за веру тоже. Первоначальство Папы, толки о догматах религии были все еще входу. Россия вступилась за единоверцев, страдавших в Польше; магнаты требовали, чтоб Государь «впредь за подданных Королевских Греко‑российской веры вступаться не изволил.» И через несколько лет гонения снова дошли бы до варварства времен Сигизмундовых, если бы Польша была тою, что тогда.
 
Султан поднялся на Цесаря; Хан требовал десять тысяч нозаков на помощь против Австрии; Цесарь и Король заключили союз наступательный и оборонительный против Турок и Татар. Турки ставили медные столпы на границах своей Украйны, которая простиралась по Стрый. Мурад прислал Послов в Батурин; но они могли взволновать козаков, и так Гетман, изговариваясь неполучением Царского указа, выпроводил их; однако ж дал свободу одному Татарскому мурзе, о котором Хан ходатайствовал. Предводитель Венгрии– Текели, звал Турков в Белград; наконец Верховный Визирь двинулся в Австрию и путь направил к Вене. Собеский пошел на помощь к Леопольду, а с ним и Гетман Евстафий Гоголь, с четырнадцатью тысячми семистами козаками.
 
Магомет собрал к Белграду страшную армию: триста тысяч войска, пять удельных Князей, тридцать Пашей, триста, пушек явились на личный Султанский смотр. Римская Империя могла вооружить только шестьдесят тысяч человек; Курфирсты: Саксонский и Баварский, Герцог Вальдекский, и Главнокомандующий, Герцог Лотаринский, не могли устрашить своими феодальными именами Кара‑Мустафы. Император, взяв жену и семейство, уехал в Линц, а оттуда в Пассау. Герцог оставил двенадцатитысячный корпус под начальством Графа Штиренберга в Вене, прикрыл Императорские границы и стал наблюдать за движением Турецких войск; пятнадцать тысяч Венгерских мятежников, под начальством Текели, начали военные действия в Верхней Венгрии над Дунаем. Султан остался в Белграде. Ибрагим Паша, обезпечивая мосты на Дунае, осадил крепость Раад; Хан пошел опустошать Силезию и Моравию; сто сорок тысяч Спагов и Янычаров, восемнадцать тысяч Волохов, Семиградян и Молдаван пошли на Вену с Визирем. Четырнадцатого Июля город был окружен с Юга и началась пальба из осадных орудий. Долго медлил Собеский. Только Августа пятнадцатого выехал он из Кракова, к нему подоспели Любомирский с четырьмя тысячами человек, десять тысяч Баварцев, одиннадцать Саксонцев, восемь франконцев, десять Австрийцев, а всего вообще с Королевским семьдесят тысяч строевых. Под начальством Гоголя были козацкие Полковники: Ворона, Балыка, Миклашевский и Менжанский. Смерть Гоголя заставила козаков опоздать: они пришли к Королю в Стрыгонь; Гоголь хотел бежать оттуда, но был пойман подчиненными и убит тупыми концами пик; его место заступил Куница и заслужил Королевскую награду под Штетиным. Король подошел к Вене; Австрийцы, Саксонцы и Любомирский стали на левом боку, на правом был Герцог Лотарингский, в центре Король. До двух часов пополудни бой длился с равным счастием. Тогда весы его склонились на сторону Собеского. Сподвижниками знаменитого Полководца были Зержговский, Тарло, Семановский, Андрей Потоцкий и Контский; они дрались до поздней ночи; Турки были смяты, бросились в стан, защищали окопы, – на другой день Поляки ворвались туда; Великий Визирь и все его Паши обратились в бегство. Король вступил в Вену Сентября четырнадцатого. Козакам дал привилегию, и даже почтил их похвалами в семейной переписке с Королевою.
 
Оконча Венский поход, Король послал Потоцкого в Валахию, и пригласил туда Запорожцев; козаки явились в лагерь, взяли Язновец и Чертков; преследовали Татар, раззоряли Молдавию, жгли деревни, монастыри. Солиман‑Паша выслал отряд против Поляков; Кошевой прогнал его за Днестр; Молдаванский Господарь, Князь Константин Кантемир, иногда козаков удерживал и всегда поступал с ними великодушно; он безвозмездно отправлял к Королю пленных Малороссиян. Султан вооружился, Великому Визирю Кара‑Мустафе послал петлю за Венскую битву; Солиман‑Паша пошел на помощь к Каменцу. Сорок тысяч Татар вступили в Украйну. Куница и отряд присланный от Яблоновского сразились с ними у Белгорода, взяли город, полонили Али‑Бея, разбили хищников и пошли в Валахию. Пока Яблоновский строил крепость Св. Троицы при устье Смотрича в Днестр, Куница сразился с Турками над Прутом, близ селения Гояна; битва была неудачная, шесть тысяч козаков положили оружие; Драгинич принял Гетманство.
 
Пользуясь раздором Польши с Портою, Самуйлович, с Царского согласия, присоединил к Стародубскому полку, от Гомля до Рославля, по реку Сожь, все земли козацкие, которые были в Польском владении.
 
Драгинич умер от излишнего употребления крепких напитков.
 
На Гетманстве стал Могила, прославившийся в битве с Турками близ Каменца‑Подольского.
 
Самуйлович исходатайствовал у Государей прощение Григорию Дорошенку, содержащемуся в Москве под стражею за сделанные ему неудовольствия. Поляки вооружали против него Малороссиян; Государи предостерегали его от угрожавшей опасности; Сейм Варшавский подсылал к нему убийц. Поддерживаемый Шереметевыми, из которых один был женат на его дочери, Гетман женил сына своего, Якова, на дочери Русского Генерала Владислава Швыйковского, и настоял, с помощию Голицына, чтоб зятя его Шереметева сделали Киевским Воеводою.
 
Но гроза собиралась над ним; она началась потерями невозвратными: в Марте лишился он дочери своей, Шереметевой; в Июне сына, Стародубского Полковника, как подозревают, отравленного. Похоронив обоих в Киево‑печерской Лавре, Гетман писал к П етру: «Сын мой любимый, старший, надежда моей старости, скончал живот свой, а с ним погас светильник утехи моей.» С ответом Государи прислали к нему лекарств и доктора Фон‑дер Гульшта. А между тем он уже отогревал змею за пазухою: Иван Мазепа был уже Генеральный Асаул.
 
Цесарь и Король уверясь, наконец, что, без пособия Царей, не могут ни в чем успеть против Турков, приступили к вечному миру с Россиею. Узнав о том, Гетман отправил сына своего Григория с Мазепою в Москву; Цари спросили Гетманского мнения. Он отвечал следующее: «Польша, при заключении вечного мира, наверно пожелает обратить оружие Российское против Турков и Татар, для завоевания Крыма. Тогда вся тяжесть войны обрушится на Россию, и войска Царские одне потерпят в диких и безводных Крымских степях. Россия не может истребить Татар; они найдут притон и вне полуострова; а во время Крымского похода, Турки, вероятно, вступят в Польшу; Поляки, вероятно, заключат с ними мир, и тогда война можете быть внесена в Россию. Если Польша потребует козаков для вспоможения, то потом козаки западные станут ссориться с восточными, а правительство Польское интригами, подговорами и подкупами, по обыкновению своему, может отдалить от Государя всю Малороссию; лучше, удовлетворить Короля деньгами, стараться об удержании западной Украйны и Запорожья, защищать церковь от внесения Унии, возвратить монастырям и Метрополии отторженные Поляками маетности; в случае потери Заднеприя, распространить, по крайней мере, область Киевскую, снабдить Киев сильнейшим гарнизоном и, что еще лучше населить его военными людьми женатыми. Наконец, иметь всегда строгий надзор над Калмыками и Донцами, потому что Коронный Гетман хвалится их пособием».
 
Совет был мудрый, дальновидным; мыслью о поселениях, он предупреждал век свой целым столетием; но этим советом Россия не воспользовалась. Еще Петр не управлял ею самодержавно, еще он боролся с Софиею, – с ее любимцами, со Стрельцами, с невежеством, и вечный мир с Поляками был заключен в Москве. Условия не совсем были сходны с мнением Самуйловича.
 
1. Смоленск, Дорогобуж, Белое, Красное, Рославль с городами и уездами; Чернигов, Стародуб, Новгород‑Северский, Почеп, вся Малороссия по сю сторону Днепра, со всеми городами, деревнями, землями и местами; за Днепром Киев с землями между Ирпенью и Стугною, Васильков, Триполье и Стайки, с их селениями, остаются вечно за Россиею.
2. Козаки, живущие по Заднеприю до устья Тясьминя, в Сечи и в Койдаке, остаются также вечно за Россиею.
3. Польше возвращаются Полоцк, Витебск, Динабург, Невель, Себеж, Велиж, Люцин, Режица и Марнаус, со всеми их уездами и с придачею ста сорока шести тысяч рублей.
5. Монастыри и церкви Греко‑российские, находящиеся в Литве и Польше, не будут изменяемы в Униатские, останутся при своих правах, и священников будут иметь поставленных от Киевского Митрополита.
6. За неправды Турецкие Государи разрывают перемирие с Султаном и Ханом, и постановляют с Королем и Республикою союз оборонительный и наступательный. В следующем году Русские выступят против Крымцев, а Поляки против Турков и Белогородцев; одна сторона без согласил другой не смирится. Король ручается, что и Цесарь, без согласия Царей, не помирится с Турками.
7. Россия обязывается стараться о склонении к наступательному и оборонительному союзу Французов, Англичан, Датчан и Голландцев.
8. Торговля свободна в Царстве и в Королевстве. Русские купцы приезжают свободно в Польшу; а Польские, кроме Жидов, в Россию.
 
Этот союз был подписан с Польской стороны: Сенатором, Воеводою Познанским Христофором Гржимултовским; Канцлером Литовким Марцианом Александром Князем Огинским; Подстолием Коронным Александром Пржзиемским; Кастеляном Каменецким Александром Яном Потоцким, и Мечником Литовским Николаем Князем Огинским. С Русской стороны: Князем Василием Васильевичем Голицыным, Борисом Петровичем Щереметевым, Иваном Ивановичем Бутурлиным, Петром Дмитриевичем Скуратовым, Иваном Ивановичем Чаадаевым, Емельяном Игнатьевичем Укринцовым; Василием Бобининым, Василием Посниковым, Прокофием Возницыным и Иваном Волковым.
 
Любопытны были пятая, шестая и седьмая статьи. Выполнение пятой зависело от Поляков – она была не выполнена; выполнение двух остальных от России оне были выполнены. Правда, обе неудачно. Шестая была несвоевременна. Еще Петр не переплавил России в волкане необъятной души своей; еще нам рано было воевать с Цареградом. Мы были уничтожены. – Седьмая статья походила более на Крестовые походы, нежели на дело. Это хорошо было во времена Бодуина, но не в конце семнадцатого века. Мы увидим, что отвечала старая Европа.
 
Начнем по порядку с пятой статьи.
 
Едва успели обе стороны заключить мир и союз, едва обещала Речь Посполитая прекратить гонения за веру, как начались следующие подвиги, магнатов, шляхты, кзендзов и Иезуитов: в Могилевском уезде, в селе Езере, Виленские Коммиссары, подученные Иезуитами, раззорили церковь Петропавловскую, били прихожан мучительски, взлезли на купол, спихнули ногами крест потом разметали весь храм по бревну. Главную в Могилеве церковь Спаса отдали Иезуитам. В Бреславском уезде Миорский монастырь был обращен в Унию. Белорусским мещанам Король объявил, что не будут они иметь никогда Греческого Епископа; а если хотят иметь главу церкви, пусть примут Униятскаго. Архимандрит нашего монастыря Минского Петропавловского, Петр Пашкович, трое суток защищался оружием и камнями в ограде своей обители от Униатского плебана Салгана Юревича. По просьбе Униатского Митрополита Киприяна Жоховского, Православным, живущим в Польше и Литве, объявлено не давать службы и чинов и не позволять строить церквей; вместе же с тем Татарам разрешено строить мечети, а Жидам–кагалы. В Зиминском и Нискиническом монастырях были обриты монахи насильно по‑Римски, а монастыри обращены в Униатские. У Княжны Радзивиловой, у Княжны Збаражской, у Дульского в имениях, в Стрые, в Могилевской Епархии – было более двух сот церквей отнято от Православных. Прихожан, не принимавших Унии, тащили к суду. В Луцкой Епархии, из сел: Бога, Черешинна, Жулич, Почапина, Бельзеца и Кварова выгнали священников. Гнинский прервал, в день Благовещения, литургию, начатую Греческим священником и велел, священнодействовать Униатскому; народ разбежался. И когда Борис Петрович Шереметев начал вступаться за православие, приехав с подтвердительною грамотою на Московский договор; то на Сейму отвечали ему Сенаторы: «Не пристойно никому в дела чужого Государства мешаться. Довольно и того для старой Русской веры, когда Король присягает – никому никакой тяжести для веры не чинить.»
 
Пока Русские могли собраться к выполнению шестой статьи, должно было заняться седьмою.
 
Посланы были Послы: в Испанию и во Францию – Князья Яков Федорович Долгорукий и Яков Ефимович Мышецкий; в Бранденбургию, Флоренцию, Голландию и Англию – Василий Тимофеевич Посников; в Данию и Швецию–Любим Домник и Борис Протасьев. Они просили помощи и вооружения против врагов Святого Креста и объявили о счастливом событии Апреля двадцать шестого–о союзе с Польшею. Дания и Швеция обещали помощь, но были слишком благоразумны, чтобы выполнить это обещание. Бранденбургия, Флоренция, Голландия, Испания, Англия и Франция поздравили Послов с счастливым событием, и больше ничего.
 
Между тем было исполнено и шестое условие.
 
Князь Голицын хотел заслужить славу победителя неверных. Любимцу Софии этот поход был полезен; а для Софии приятно было, чтоб ее любимец прославился. И вот тайная причина этой разорительной, неудачной, постыдной войны. Самолюбию и эгоизму Голицына посвящена была польза Государства и жизнь воинов. Завоевание Крыма казалось любимцу игрушкою. Напрасно Петр, предвидя неудачу, противился, – София превозмогла, война была объявлена.
 
Самуйловичу, который не советовал ее начинать, который вовсе непричастен был к этому союзу с Поляками, – прислали бархат, два золотых изорбафа, шесть портищ Китайской камки иноходца с Царской конюшни и двести десять рублей соболями. Кроме того, позволено было ему выдать дочь за Князя Юрия Четвертинского, и только свадьба отложена была до окончания Крымского похода.
 
Князю Голицыну пожаловано: золотая чаша в два фунта с половиною, атласный кафтан на соболях в четыреста рублей, придача к прежнему окладу двести пятьдесят рублей и Белогородская волость в три тысячи дворов крестьянских.
 
Скоро двинулось в поход двухсоттысячное войско.
 
Князь Константин Осипович Щербатов, Агей Шепелев, Емельян Украинцов, и Венедикт Змиев были в большом полку. Алексей Семенович Шеин и Князь Данило Семенович Борятинский в полках Новгородских. Князь Владимир Дмитриевич Долгорукий и Петр Скуратов в разряде Рязанском. Леонтий Неплюев в Севских полках. Иван Леонтьев и Василий Дмитриев‑Мамонов в полках Низовых, Борис Петрович Шереметев в полках Белогородских; и наконец с своими козаками Гетман.
 
Над всеми войсками главнокомандующим был, разумеется, Князь Голицын.
 
Летописи наши согласно говорят, что Малороссийского войска было шестьдесят тысяч.
 
«Армии сии двинулись одна за другою, однако обе вместе и по одной дороге или степи. Удивительный и невероятный страх Россиян от Татар, видно вкоренившийся в них со времен Батыя, заставлял их держаться вместе, претерпевая необъятные от того недостатки, стеснения крайние нужды; так что и самая вода почиталась иногда великою редкостью и дорого покупалась. Ею торговавшие наживали великие суммы. В таковом, однако, устройстве дошли спокойно армии до Конской реки, отделяющей земли Запорожские от степей Крымских; за сею рекою увидели они степь выжженную на необозримое пространство во все стороны. Надежда пройти сии пожарища и найти далее для скота пастьбы, а не менее и досада от неудачи похода, заставила Полководцев идти вперед; но сколько они ни силились преодолеть крайность и достигнуть цели, столько соделывали для скота и войска неизбежнее гибель. Наконец, дошед до того, что лошади у конницы и скот в обозах провиантских все почти от голоду пали, и что запасы харчевые и другие принуждены были бросить и жечь, убедились тем воротиться к своим границам и доволоклись к ним с великою потерею людей и скота от голода и жажды.»
 
Чтоб утвердится на Престоле братьев своих, София щедро наградила войско, военачальнику подарила тысячу крестьянских дворов, и дала ему золотую медаль, осыпанную бриллиантами; а за неудачи похода жертва была обречена. То был Гетман.
 
Вот слова того же Конисского, у которого заимствовали мы разсказ о бедственном походе:
 
«Неудачу сего похода и претерпенное в нем великое несчастие сложили на одного Гетмана Самуйловича. Вина его подходит близко к той басне, в которой волк винил овцу, для чего она возмутила ему воду снизу той реки, из которой вверху ее пил он воду. Обвиняли Гетмана, что он в пользу Татар велел выжечь вперед ту степь по которой он сам с войском своим шел и претерпел от того больше других убытки упадком лошадей и потерею запасов и экипажа. В другое время стали бы разсуждать, что такую обширную степь, по которой проходят великие конные армии, надобно обнять и зажигать целыми сотнями людей, и надобно 6ы их, отыскав, уличить Гетмана, Стали бы еще судить, что ближе всех выжечь степь самим Татарам, чем ожидать того от посторонних; но таких подробностей тогда не учинено, а довольно было одних догадок и голословных доносов, утвержденных крестным знамением. И зло оное истреблено с его корнем так, что и отголосков не осталось. Князь Голицын был тогда в самой силе при Дворе Царевны. Суд и милость, живот и смерть были в его руках.»
 
Софии тяжко было бы не оправдать своего любимца. Петр был еще отроком; не в силах будучи противустоять гибельной войне, он тем менее мог защитить невинного. Он сам находился в ежеминутной опасности потерять и престол и жизнь. Козни сестры, которая посягала на Цареубийство и братоубийство, ежедневно возрастали; Петру некогда было думать о Самуйловиче. Иоанн был добр, но безвластен на спорном Престоле. Гетман погиб.
 
Все на его главу разом обрушилось: и пользы Голицына, и нелюбовь Старшин, и неблагодарность облагодетельствованного им коварного Мазепы.
 
Старшины его не любили. Духовенство ненавидело. Один из летописцев говорит, что Гетман был сначала ласков и приветлив; но, разбогатев, возгордился не только против козаков, даже и против духовного чина. Старшины и даже знатнейшее духовенство принуждены были стоять в его присутствии. Ни он, ни сыновья его неходили в церкви по антидор, но священник подносил им оный. Встречу с духовными считал за несчастие, не смотря на то, что сам был попович. Не только за город, но и перед войском ездил в карете. Его сыновья приказывали называть себя не Полковниками, но господами. Сердюки, стоявшие в карауле, не пускали к ним в двор не только козаков, но даже и священиков. – Вероятно, летописец был сам чину духовного.
 
Как бы то ни было, донос на Гетмана был написан и отправлен; суд и кара не замедлили. Все было воздвигнуто тайными кознями Генерального Асаула Ивана Степановича Мазепы. «Он, бывши с младых лет при доме Самуйловича учителем детей, а потом фаворитом, посылал несколько раз от него в Москву; и, быв притом ученый пришлец, или как бы сказать: между слепыми одноглазый–есть король, сыскал в Москве такое обширное знакомство с придворными и вельможами, что и сами Царевичи довольно его знали и за ученость и бывалость довольно уважали. И так не трудно уже было ему приобресть доверенность у министерства и особливо у верховного между ими Князя Голицына. Доносителей на Гетмана также подобрать было не трудно, ибо, от частых перемен Гетманов и других чиновников, завелось в Малороссии столько ябедников, сколько было охотников подхватить что‑либо в перемене, то есть в мутной воде рыбу ловить. И сии донощики были те самые Мазепины твари, коих после он наградил отдачею им в аренду разных откупных скарбовых статей, и чинами с прибыточными должностями. Осталось только подобрать и умножить голоса при выборах в Гетманы, и сие было такому искуснику, каков Мазепа, не затруднительно.»
 
Разсмотрим вблизи это злодеяние.
 
«Все войско Запорожское скорбит от неудачного похода Крымского, на который весь свет Христианский очи обратил. Единственный же тому виновник – Гетман.»
 
Так начинался донос. Потом следуют его двадцать три статьи:
 
1. До постановления вечного мира с Польшею, всегда желал он, чтоб Государи держали перемирие с Турками и Татарами, а с Поляками не мирились.
 
Последствия доказали, что Гетман был дальновиден, и желал пользы Государям.
 
2. Когда состоялся последний договор, чрезвычайно огорчился и говорил Старшинам: Москва за свои гроши купыла соби лыхо.
 
Гетман был прав.
 
3. Не велел молебствовать в церквах по сему случаю.
 
Это дурно; но еще не большая в то время вина; да и ничем не доказано.
 
4. Никогда не радовался победам Христиан над неверными.
 
Что в душе он таил, то людям не известно. Но он бил Турков и Татар в западной Украйне; а в Крымском походе нечему было радоваться.
 
5. Семейство его говорило женам Генеральных Старшин, что он намеревается идти по следам Брюховецкого.
 
Это очевидная ложь. В те времена судопроизводства, с главою семейства гибли и члены его. Этот донос от кровных вел бы их самих к гибели.
 
6. На пагубу Российских войск настоял, чтоб их вывели в Крым весною, а не осенью.
 
Он был прав. Осенью легче сухую траву сжечь, нежели весною когда она сочна; осенью травы были бы скормлены. Потом застигла бы войско зима, и оно погибло бы в степях, где в оную зиму и сами Крымцы погибали.
 
7. Во время похода отсоветовал Боярину посылать передовые полки для открытия неприятеля; не проведывал о местном положении; и когда горели поля, не велел их гасить,
 
Голицын виноват, за чем послушал совета, если действительно был такой совет. Гетману не для чего было проведывать о местном положении, – оно козаку известно. А гасить огонь было не время: он погас до приходу войска.
 
8. Жаловался в то время на глазную боль и говорил: лучше бы Москвеь сидеть в покое дома и беречь свои рубежи, нежели ненадобную войну заводить с Крымом и лишать меня последнего здоровья.
 
Он был прав; к тому же это повторение первых двух пунктов доноса.
 
9. Присоветовал Боярам, для вечного безславия Российских и козацких войск, возвратиться назад, вместо того, чтоб придумать, каким образом вредить неприятелю, хотя с меньшими силами.
 
Благоразумно сделал. До полуострова было еще далеко, – еще меньше осталось бы войска; а потом, если б Крымцы остальных не вырезали, должно было б всю степь обратно проходить, и, вероятно, ни кто б не возвратился.
 
10. Самовольно владеет Малороссиею, делает что хочет, и города Малороссийские не Государевыми, а своими именует, приказывая козакам верно служить ему, а не Монархам.
 
Поневоле, и как ни грустно осуждать предков своих, но потомки донощиков должны признать их донос омерзительным.
 
11. Сын Гетманский Григорий и другие говорили многие дерзкие слова о Государях при Гетмане, и он не только их не удерживал, но и сам тоже делал.
 
Преданность Гетмана Царям была доказана многск численными подвигаими и советами на пользу Москвы. Статья эта не была доказана.
 
12. Июля четвертого, перешедши с своими полками через мосты, построенные Россиянами на Самаре, Гетман велел их сжечь, оставивши Боярину, бывшему на той стороне со всем войском, только два моста.
 
Это ни в чем не повредило Московским войскам: остаток их перешел также по этим двум мостам, как и по всем бы. Никто не остался в Крымской степи, кроме перемерших от голода и жажды.
 
13. Когда объявили ему о множестве больных в Российском лагере, он говорил: хотя б и все пропали, то я‑бы о том не печалился.
 
Если это не клевета, – ибо клевета и донос, будучи дети злобы и подлости, идут всегда рядом, – то и тогда вина Гетмана не велика еще. В тот век слов не весили. А Гетман, преданный Государям, боровшийся за пользы России с врагами ее до поздней старости и видя, что, не смотря на его советы и на волю Царя Петра, козни Софии и ее любимца подвигнули войско на гибель неизбежную, – мог быть раздосадован; в гордости первейшего сановника, он привык не скрывать своих чувств, и нескромное выражение было оправдываемо советами и подвигами для блага России. Петр Великий обнял того, кто разорвал его указ, могущий повредить пользам Государства.
 
14. Один Полковник Российский поссорился с Полковником Лубенским Гамалеею, которым, верно, надеясь на Гетмана, сказал: что ты меня укоряешь? Нас не саблею взяли.
 
Он был прав: Хмельницкий без войны отдал Украйну Царю Алексию; к тому же, что за предположение насчет Гетманского потворства?
 
Здесь начинаются пункты, относящиеся к Управлению Малороссиею.
 
15. Продает за дорогие деньги Полковничьи уряды.
 
16. Утесняет старинных войсковых людей, а с мелкими обходится благосклонно.
 
17. Забирает все, что ему полюбится; чего же не возьмет, отбирают дети.
 
18. Генеральные Старшины от его гнева и похвальных слов мертвы бывают и не живут в покое.
 
19. Четыре года не определяет никого на судейский уряд, требуя за оный большие деньги, – от чего погасло право; обидимым людям нет управы и плачут многие.
 
20. Более занимается домовыми делами, нежели исправлением Монаршеских.
 
21. Запретил, против указа Великих Государей, отпускать хлебные запасы в Польшу, в то время как повелевал их возить в Крым и Турецкие города.
 
Последнего нельзя было доказать, или должно; было прежде жаловаться. Статьи 15, 16 и 17 не относились к измене Государям. А восьмнадцатая даже забавна признанием донощиков в трусости и низости.
 
22. Будучи мелкого рождения, гнушается всеми, и не только не почитает никого себе равным в Малороссии, но даже и за Великороссиянина не хотел выдавать своей дочери, для коей приманил из‑за границы Князя Четвертинского; а все сие делает, чтоб учредить со временем в Украйне Удельное Княжество.
 
Начало этой статьи противоречит шестнадцатой, где сказали донощики, что с мелкими людьми Гетман обходится благосклонно. Малороссийский Гетман не мог почитать себя равным никому в Малороссии, потому что ему равных в ней и не было. Что касается до нежелания отдать дочь за Великороссиянина, это опровергается тем, что одна из его дочерей была за Шереметевым.
 
23. Что же от его сыновей претерпевают Черниговский и Стародубский полки, того и описать не можно.
 
Донос заключается таким образом:
 
«По тем причинам и за его неспособностию, все войско Запорожское желает и со слезами Господа Бога молит, чтоб Великие Государи, для лучшего управления Малороссиею и для утоления многих слез, указали снять с него Гетманский уряд и на оный повелели избрать, вольными голосами, другого – бодрственного, вернейшего и исправнейшего человека.
 
И о том просит все войско Запорожское, чтоб, по снятии с Гетмана уряда его не оставался он в Украйне, а взят был со всем домом в Москву, как изменник, был казнен. Если же на сие прошение не последует Монаршего соизволения, войско Запорожское, из меньших чинов, соблюдая свою верную службу, принуждено будет поступить с ним по своим правам и обычаям, как с явным к Великим Государям недоброхотом.»
 
Донос подписали Генеральные: Обозный Василий Борковский, Судья Михайла Воехевич, Писарь Савва Прокопович, Асаул Иван Мазепа, и Полковники: Константин Солонина, Яков Лизогуб, Григорий Гамалея, Дмитрашко Райче и Степан Забела.
 
Скрепил: Василий Кочубей.
 
Замечательно, что подписались: Генеральный Судья и Полковник Гамалея, тогда как в девятнадцатой статье донощики пишут, что Гетман не ставит Судьи; а в четырнадцатом, что Гамалея сказал: Нас не саблею взяли. Коль скоро кто вникнул в эти два подписа, то ему становится очевидными злодейство, омерзительная подлость и все несообразности этого безчестного доноса; здесь становится ясно, что многие из подписавшихся даже незнали, что подписывают. Гамалея утвердил сам на себя донос. Но то была воля Голицына и Софии. А Петр был слаб еще.
 
Конисский говорит «Донос на Самуйловича есть отрыжка старых врагов его и доносителей кои появились еще с первых дней его Гетманства. Они за ложь и фальшь осуждены от Царя на смерть по законам, а Самуйловичем прощены и по Христианству.»
 
И по неволе мы скажем, что если б Генеральные Старшины не от похваль бы и гнева Гетманского, а от рук палача были мертвы, то это было бы лучше. В управлении целым народом не всегда доброту можно назвать добродетелью.
 
Июля седьмого донос послан, двадцать второго получен ответ. Голицыну повелено отрешить Самуйловича от Гетманства и присутствовать при избрании другого. В ночь двадцать третьего числа, в местечке Коломаку, во время всенощной схватили в церкви Гетмана и сына его Якова, и привезли к Голицыну…
 
С подвязанною белым платком головою, опираясь на серебряную булаву, явился Гетман на суд. Ему прочитали указ. Он хотел говорить, крик предстоящих заглушил его слова; Дмитрашко Райче бросился на него с голою саблею; Голицын удержал Полковника, и…. взял сторону Гетмана; для прикрытия дал воинов, принял булаву и приказал вывести старика из палатки. Его посадили в телегу, повезли в Орел, оттуда в Нижний, а там и в Сибирь. Ему спутником был Стародубский Полковник Яков. Отец был сослан в Тобольск, сын в Енисейск.
 
Скоро отец и сын были объявлены мертвыми. Они были не нужны для Голицына: они могли быть уликою со временем.
 
Жена Якова Анна Владимировна Самуйловичева, урожденная Швыйковская, взятая из дому отца своего, была сослана в Сибирь к мужу; там, до тысяча шестьсот девяносто шестого года, скиталась она в Тобольске, по чужим дворам, и кормилась милостынею; в этом году Петр Великий возвратил ей свободу и родину.
 
В то самое время как старик был взят под стражу, сын его Григорий, Полковник Черниговский, одержал победу над Татарами у Койдака. Он добровольно сдался присланному за ним Неплюеву, и был сослан в Севск. Туда же отправили и Симеона, Полковника Стародубского. Их перевезли в Путивль; пытали; предвидя смерть, Григорий просил духовника, – ему отказали и обоим были отрублены головы. Мазепа, прежний их учитель, наиболее ненавидел Григория, как опасного соперника; ему, для большего мучения, отрубили голову, по просьбе Мазепы, несколькими ударами топора. Оба зарыты были без Христианского погребения, «абыяк» говорит летопись.
 
Жене Григория и сестрам его позволено было жить в Малороссии и назначено: выдать им единовременно двести рублей, и на триста платьев из отцовского имущества. Гетманский племянник Стольник Михайло Самуйлович был сослан в Москву.
 
Приступили к конфискации Гетманского имения. Все недвижимое и кроме тото 2,458 червонных, 23,725 ефимков, 1,145 левов, 1,907 рублей, пятнадцать пудов с половиною серебра и золотая цепь поступили в казну Московскую. Столько же было выдано Мазепе и войску Запорожскому, с прибавкою конской сбруи, рухляди, мелочей, оружий и платьев, всем членам семейства принадлежащих.
 
Невеста Князя Четвертинского три года скиталась с женихом своим в селе Дунайце.
 
Предание указывает глубокий лесной овраг–Довжик, где скрывались они. Влюбленный в блестящую молодую девицу, в дочь Гетманскую, жених не изменил ей и тогда, когда подлог и козни лишили его светлого сана, богатств и даже приличной одежды. Он обвенчан был с нею только в тысяча шестьсот девяностом году.
 
Виговского Поляки разстреляли; Юрия Хмельницкого замучили; Самко был казнен Брюховецким; Брюховецкого народ убил дубьем; Многогрешный, по просьбе чинов, погиб в Селенгинске; Самуйлович умер в Сибири насильственною смертью; Мазепа не побоялся быть Гетманом и взял булаву.
 
Глава XXXX
 
 
Рада у Коломака. Бояре присутствовавшие. Лизогуб. Происки Мазепы. Скупость Бурковского. Голицын держит сторону Мазепы. Литургия. Избрание Мазепы. Статьи. Статья о браках. Истребление знатнейших семейств Украинских. Ропот и мятеж. Кошевой Сагайдачный. Царские милости. Дела западной Украины. Виельгорский. Войны Польши с Турками. Участие козаков.
 
 
 Царский:
Королевский:
Мазепа.
Могила.
 
Мы приблизились к последнему перелому в жизни Украйны, к отпадению Мазепы от Петра. Правдивейший из наших Историков, Георгий Конисский, не иначе относится об Мазепе, как о человеке неблагодарном, скрытном, мстительном и властолюбивом; предание говорит о нем еще хуже; в народе имя его стало ругательством. Разсмотрим это дело, в котором побежденный стал знаменит именем победителя.
 
Еще продолжалось двоецарствие, или, сказав точнее, колеблющееся царствование Софии, – когда в Украйне собралась Рада, когда приступили к избранию Гетмана, на место погибавшего по интригам и не правдам Царевниным и Голицынским.
 
Это было Июня 30 , в тысяча шестьсот восемьдесят седьмом году.
 
В Полтавской губернии, у речки Коломака, собралась эта Рада, многочисленная и блестящая, какой дотоле никогда не бывало. Ее председателем был Ближний Боярин, большого полка Дворовый Воевода, Царственные большие печати и Государственных великих и Посольских дел Оберегатель, Новгородский Наместник, Князь Василий Васильевич Голицын.
 
Шеин, Долгорукий, Щербатов, Боратинский, Змеев, Левонтьев, Шепелев, Мышецкий, Украинцов съехались на Коломак
 
Еще никто не знал кому быть Гетманом; говорят будто бы сам раздаватель Гетманства, Князь Голицын, того не знал. Покуда съехались все чины, наличные, предпочитая Бунчужного Евфима Лизогуба, «яко особу, в земле всеми достоинствами первейшую», приходили к нему всякое утро с почтением «на добрыдень», – по словам летописи.
 
Генеральный Асаул, Иван Степанович Мазепа, приметя народное предпочтение Лизогубу, «подвигнул тотчас все пружины, им изобретенные, чтобы преклонить чины на свою сторону». Он обдарил Секретаря Голицынского, тот уверил Князя, что Мазепа назначает значительную благодарность за выбор его в Гетманы.
 
Этого было недостаточно. Как ни силен был любимец Софии, но не мог назначить Гетмана волею народною. Воля народная была избрать Лизогуба. Голицын колебался; он не обратил внимания на Мазепу, на Асаула бедного, которому нечем было, не смотря на обещания, за уряд вперед заплатить.
 
Предание сохранилось в семействе Бурковских, что Голицын предложил Гетманство Генеральному Обозному Василию Бурковскому за десять тысяч рублей; но Обозный был скуп, и отказал Боярину. Долго Мазепа кланялся скупому богачу, наконец вымолил у него взаймы эту сумму, получил ее и отнес к Голицыну.
 
Голицын, чтоб привлечь на свою сторону голоса избирателей, исходатайствовал в пользу войска половину имения, отобранного у Самуйловичей. В благодарность за это, Старшины просили его назначить им нового Гетмана.
 
Между тем Боярские подчиненные разглашали, что Цари, полюбив Мазепу, будут благоволить народу и войску, если те его изберут. Обещания высоких милостей подействовали на умы Старшин. Не менее обещаний действовал и страх. «С первого утра разглашения, все почти чиновники стали приходить с своим добрыднем в квартиру Мазепы, а Лизогуба уже обходили. Усовершенствовав свою роль, Мазепа осыпал посетителей всех родов льщениями, обнадеживаниями и частными пирушками.»
 
Так колебалось счастье искателей двадцать пять дней. Но весы были в руках Голицына, и Под тяжестью десяти тысяч рублей, занятых у Бурковского, склонились на сторону Мазепы.
 
Еще следовало поддержать порядок дела: Боярин пригласил к себе первейших козацких сановников и, 25 Июля, отправился с ними в церковь, под прикрытием отряда Стрельцов.
 
Восемьсот козаков конных и тысяча двести пеших, преданных Мазепе, окружили церковь. В ней, на столе, покрытом дорогим ковром, разложены были Гетманские клейноды. Началась литургия. Все это внушало избирателям неизъяснимый страх к воле Голицына. Войско, окружавшее храм Божий; таинственность, с которою сопровождалось церковное служение; пение священное, которое доходило к слуху народа, стоявшего в торжественном молчании на площади, – все было необыкновенно, все тревожило сердца каким‑то смутным ожиданием.
 
Литургия была кончена; стол с клейнодами был вынесен на площадь; Голицын произнес речь; спросил кого желает народ иметь Гетманом? народ молчал; Голицын повторил вопрос; несколько голосов назвали Мазепу, несколько – Бурковского: первые были слышнее. Еще раз Голицын спросил: кого желает народ иметь Гетманом? Тогда повторилось, и повторилось громче, имя одного только Мазепы. Бояре подошли к нему окружили и поздравили с саном Гетмана обеих сторон Днепра войска Запорожского.
 
Немедленно Гетман исполнил священную обязанность: заплатил скупому Бурковскому десять тысяч рублей с процентами, из скарба войскового.
 
Приступили к статьям договорным.
 
1. Права и вольности народные и козацкие, в Переяславле Хмельницким подписанные, подтверждаются.
2. Воеводам находиться в Киеве, Чернигове, Переяславле, Нежине и Остре; но в права, в вольности, в суды и в дела козацкие не вмешиваться. Иметь им надзор над войском, из Москвы присылаемым; судить ратных людей за обиды жителям; но и при таковых расправах должны быть, для скорейшего удовлетворения и для чистой справедливости, Малороссийские чиновники.
3. Гетман получает тысячу червонцев жалованья; Писарь и Обозный по тысячи Польских злотых; Судьи Войсковые по триста; Писарю Судейскому сто; Писарь и Хоружий полковые по пятидесяти; Хоружий Сотницкий тридцать; Бунчужный Гетманский сто; Полковники по сту; полковые Асаулы по двести; войсковые Асаулы по четыреста; Сотники по сту.
Реестровых козаков должно быть тридцдть тысяч, и получают они по тридцати злотых; переписать, сколько в котором полку есть Козаков на лице и, чего недостанет, на места принимать детей мещанских и поселянских. Имения монастырей и высшего духовенства не платят податей, также имения Старшин Генеральных свободны от них; а с городов получать доходы по стародавним правам.
4. В случае Гетман наградит кого недвижимым имением, и награжденный станет просить Царской грамоты, в подтверждение Гетманского универсала, Государи должны им дать грамоты. Когда Гетман и Старшины представят кого Царям к награждению дворянским званием, Государи дадут и на то грамоты; но этих грамот Царских Гетман уже не вправе отнимать.
5. Послы, Посланники и гонцы Царские не могут требовать постоя в дворах козацких и подвод у Сотников, у Атаманов и у товарищей войсковых.
6. По смерти Гетмана избранье нового будет на прежних правах, а Государи пришлют ему клейноды – из милосердия.
7. Гетман не должен писать ни к Королю Польскому, ни к другим Государям, ни к Крымскому Хану, и от них не может принимать никаких отзывов. Если же к нему придут какие письма, обязан отсылась, не читая, в Москву в Малороссийский Приказ. Мира с Поляками не нарушать, довольствоваться городами, оставленными за Украйною; а какие уступлены Королю, тех не трогать. Если бы со стороны Польши началось нарушение мира, извещать о том Государей. Оберегать границы от Крыма; для этого посылать войско в Сечь; Запорожцам по прежнему высылать обычное жалованье; но остерегать их, чтоб они не держали союза с Крымцами; не ввозить никаких запасов и никакой живности в полуостров и не продавать туда лошадей.
8. Постоям не быть у козаков; наказывать тех, кто осмелится козаков называть изменниками или мужиками. Беглецов Русских возвращать в Россию.
9. Из Малороссиян, взятых Москвою в плен, во время прежних войн, каждый может жить там, где он ныне, или возвратиться на родину; но только чтоб он прежде возвращения не был уличен в каком‑нибудь злодеянии.
10. Если, по примеру Брюховецкого, Гетман станет подговаривать Малороссиян к измене, то народ обязан ему не повиноваться и донести о том Государям.
11. Буде Гетман иное какое преступление учинит, кроме измены, то его, без воли Царской, не сменять, а предоставить суду Царскому.
12. Буде какие буны будут в городах, Гетман и Старшина должны крепко о том заботиться, извещать Государей, и виновных унимать, наказывать и смертию казнить.
13. Земледельцы, будники, винокуры называют себя самовольно козаками и разбойничают; для унятия таковых, учредить особого Полковника и дать ему под начальство тысячу козаков.
14. Запрещается ввоз табаку и вина в города Московские.
15. Козацкая вдова есть полная наследница имений и прав мужа своего. Но если во второе замужство выдет за мужика, тогда подлежит уже гражданским повинностям.
16. В случае набегов козаков Заднепрских и Татар, Государи обязываются присылать помощь только не в распутицу.
17. Столица Гетманская будет в Батурине, и Гетману в телохранители пришлют Стрелецкий полк.
18. Права Нежинских и Киевских мещан остаются в прежней силе.
19. В Севске работали с именем и гербом Царским монету чехи, и раздавали в жалованье воинам; но, по козням Самуйловича, козаки и мещане не берут этих денег, потому что он не разослал по этому случаю в города универсалов. Ныне Гетман обязывается, чтоб эти чехи ходили и в Малороссии в Московской цене; а кто не будет принимать их, того казнить смертию. Также Гетман обязывается, всеми силами, соединят в крепкое и не разрывное согласие оба Русские народа, всякими возможностями и в особенности связями супружескими; чтоб Малороссию не называли землею Гетманскою, а единственно признавали землею, находящеюся в Царской Самодержавной Власти; и, следовательно у вольный переход жителей из края в край, разрешается.
20. Для удержания Крымцев, козаки должны построить на левом берегу Днепра шанец, наподобие Койдака; а на Самаре, на Орели и на устьях Берестовой и Орчика построить города и населить желающими.
21. Пожитки Самуйловича и детей отдаются: половина в Царскую казну, половина в скарб войсковой.
22. Чтоб аренд не было в Малороссии; и чтоб позаботиться о уменьшении тягостей от постойной и продовольственной повинностей, не умаляя числа Московских войск, необходимых для защиты Украйны под сии военные времена.
 
Не станем разсуждать о переменах и в этих условиях, как бывало то всегда при заключении условий со всеми преемниками старого Хмельницкого; но обратим особенное внимание на окончание статьи девятнадцатой. Как усомниться, что в том веке, непросвещенном и бурном, никто другой не мог этого написать, кроме Петра Великого? В чьем уме тогдашних голов могла бы вместиться такая глубокая и светлая мысль?
 
Статьи были подписаны; Гетман присягнул в верности; Государи прислали ему атлас и сорок соболей, и утвердили его.
 
Прежде чем прочтем сказание о подвигах Мазепы, вспомним, что он был родом Поляк и ученик Иезуитов.
 
И так он начал истреблением семейства Самуйловича; потом Леонтий Артемьевич Полуботок, Иван Сулима, Дмитрашко Райче, Данило Апостол и Григорий Гамалея были разжалованы и отправлены в Москву под стражею. Не удовольствуясь ссылкою благодетеля своего, старика Самуйловича, из благорастворенной родины в льдистую Сибирь, он настоял, чтоб его и там разлучили с сыном.
 
Такое начало правления ужаснуло Малороссиян; народ начал роптать, волноваться; взбунтовался, перебил многих владельцев и, издеваясь над Гетманскими универсалами, ограбил сборщиков податей. Мазепа усмирил их полками Московскими.
 
Избранный после Драгинича, Заднепровский Гетман Могила вступил в сношения с Запорожцами; его письмо было перехвачено и отправлено к Царям. Тогдашний Кошевый, Григорий Сагайдачный, собрался отомстить за это Гетману; но Мазепа укротил его полками Московскими.
 
Ненавидимый народом и Старшиною, он знал, что опасность угрожает ему на каждом шагу. Но он далеко видел, и начал занимать умы войною. По его повелению, Полковник конно‑охочий, Илья Новицкий, повел полки Лубенский и Миргородский к устью Тясьминя, и разбил Татар. Другие полки наши явились под Очаковым, выжгли посады и привели много пленников.
 
Государи, в награду за эти подвиги, прислали к нему лекаря Романа Николаева, вызвали в Москву его мать, Магдалину Марию, из Печерского девичьего монастыря, где она была Игуменьею, и осыпали милостями.
 
В то время, как здесь усиливался Мазепа, западная Украйна помогала Полякам бороться с Турками. Еще в Гетманство Самуйловича Коронный Гетман Яблоновский перешел по плошкотному мосту Днестр у Яцишек. От Литовского пришла к нему помощь; но всего войска у него только двадцать тысяч; остальным восьмнадцати приказав беречь Волынь и наблюдать за Каменцем, он с этим небольшим своим отрядом прошел сквозь Буковинский лес в Валахию. Через два дня, остановясь у деревни Буянов, послал Искру и Апостола проведать неприятеля. Те привезли ему весть, что Турки приближаются с великою силою. Немедленно отправился Волынский Кастелян Георгий Виельгорский навстречу врагам. Яблоновский приказал ему пред силою превозмогающею отступать к стану. Виельгорский столкнулся с передовым отрядом Татар, и после удачного дела отступил к своим укреплениям. Вскоре Ибрагим Солиман привел сто сорок тысяч Турков и окружил весь стан. Началась пальба орудий обоюдная; пятнадцать дней она продолжалась; однако ж, видя, что весьма трудно будет двадцатитысячному войску устоять пред сто сорока тысячным, Яблоновский решился отступить и распорядился, чтоб это отступление было утаено от неприятеля. Мысль его была оправдана военным советом,
 
Сделали тайно новый просек в лесу Буковинском, зажгли вечером маяки, разложили огни на Форпостах, привязали собак к оставленным возам; их лай и вой обманывал неприятеля; ровно в полночь поднялся большой фонарь на высоком шесте, и войско выступило в обратный путь. Сам Яблоновский шел впереди; Синявский замыкал отступление; через восемь часов прошли они сквозь лес, и на полях Чернеевских расположились тылом к Пруту. Здесь решился Яблоновский ожидать врагов. В восемь часов утра Турки узнали об отступлении Поляков; Солиман погнался по их следам; Генерал Контский громил преследователей пушками; Искра с козакамн врезался в их ряды и пал. Поляки вступили в рукопашный бой с Янычарами. Бой длился долго, был упорный, и превратился в генеральное сражение; конец дела был не в пользу Паши. Турки отступили в лес и пошли к Дунаю; через пять дней Яблоновский выступил к Снятину, и там, расположив по квартирам войско, поехал к Королю в Жолкев.
 
Король, повинуясь во всем Королеве неприязненной к Франции, обманутый Австриею, огорченный тем, что обещанную невесту Королевича Иакова, Эрц‑Герцогиню Марию, выдали за Курфирста Баварского, лишась средств возвратить от Турков Каменец и Подолию, потеряв Киев и Украйну, – навлек на себя народную ненависть; ропот начинался. В это время заключен был мир с Москвою, о котором мы упомянули уже, и предпринят второй поход Яблоновского в Валахию.
 
Но мир с Россиею лишил Польшу помощи казацкой. «Запорожские козаки», говорят Польские Историки, «народ храбрый, от которых столько раз Республика имела в тесных обстоятельствах сильную опору и вспомоществование, навсегда были от нее отторгнуты; оставалось только малое число Украинских козаков по городам и хуторам.» И действительно, гоняясь за завоеванием Молдавии и Валахии, которыми манил Польшу Леопольд, Король потерял много людей, земель и значительно ослабил военные силы в четырех безполезных походах. Неосмотрительно заходя в степи Буджакския, продал Москве Киев и Запорожье за два миллиона рублей, и эти деньги истратил на поход в Валахию. Подписывая во Львове трактат с Москвою, он заплакал. В Мае собралось 40,000 войска; к нему прибыл Король с Королевичем Иаковом, на имя которого должно было завоевать Молдавию и Валахию. Армия разделилась на четыре отряда: первый, под предводительством Короля, стал на Стрые; второй, Яблоновского, при Станиславове; третий, Потоцкого и четвертый–Литовский, Сапеги, оба при Трембовли. Начались сношения с Господарем Кантемиром; они были удовлетворительны; Яблоновский пошел прошлогодним просеком чрез лес Буковинский; скоро Польские знамена развеялись в Яссах, которые сдались без бою. Господари ушли к Солиману в Будяк. Король решился выгнать Пашу за Дунай, и потом идти в Крым и завоевать его.
 
Часть войска двинулась в Бессарабию; немногочисленные полки наших Украинских козаков пошли в Будяк. Лето было знойное, не шли дожди, реки изсякли, Король тянулся берегом Прута боясь безводья; травы посохли, что уцелело от засухи, не уцелело от Татар; они зажгли и эту степь, как восточную, по которой столь неудачно проходил Самуйлович с Голицыным. Началось отступление, тревожимое Турками и Татарами; истощенное жаждою и голодом, изнеможенное трудным походом, войско пришло в Октябре и расположилось в Покутье под Снятиным. Так кончился поход Собеского, которым он полагал заслужить славу, покорить два Княжества и Крым.
 
Чтоб утишить народный ропот, Король приказал Королевичу, под руководством Коронных Гетманов, осадить Каменец. И здесь не удачнее было Польское оружие. Из двадцати мортир и тридцати пушек Гетманы кинули в город семьсот пятьдесят ядер, гранат и бомб четыреста орудий Турецких заставили осаждавших умолкнуть. Вскоре Королевич оставил стены Каменца и явился в стане Королевском; а Турки, под прикрытием тридцати тысяч Татар, ввезли в свой город четыре тысячи возов с жизненными припасами и с военными снарядами.
 
Польские войска стали на зимних квартирах, Козаки сторожили границы; неустройства и раздоры снова начались в Польше. В казне не было денег для жалованья войскам; Король дал собственных двести тысяч талеров для нового вторжения в Валахию. Дожди и холода воротили назад его армию, так как в прошлый поход засуха и зной…
 
Во всех этих войнах Короля с Султаном остался в выигрыше один Император.
 
Глава XL
 
 
Новый Крымский поход. Бурдюг с червонцами. Мазепа в Москве. Стрелецкий бунт. Падение Голицына. Дары Мазепы Голицыну возвращены ему. Самарская крепость. Жадность Мазепы к золоту. Компания надворной хоругви. Пасквили. Письмо Мазепы Государю. Саранча. Ломиковский. Дела под Очаковым. Самусь и Палий. Угнетения Поляками западной Украйны. Палий схвачен Поляками и сослан в Магдебург. Месть козаков. Хитрость их. Палий освобожден. Неудачи Поляков с Палием. Самусь Гетман. Наезды козаков. Великодушия Мазепы с Сибилевым. Казнь Соломона. Пытка Самуйловичу. Письмо Гетмана к Царю. Петрик. Сбор с шинков. Набег Крымцев. Новые подвиги Палия. Битва у Молочных вод. Государь в Воронеже. Первый поход под Азов. Вторый поход под Азов. Подарок Царским козакам. Свидание Мазепы с Петром в Острогожске. Плечник и Юрченко. Смерть Собеского и Царя Иоанна.
 
 
 Царский:
Королевские:
Мазепа.
Могила. Самусь.
 
Леопольд побеждал Турков; Янычаре низвергли Магомета; Солиман – й принял правление; Москва была в бездействии; Варшава стояла под Каменцем; козаки строили Самарскую крепость; наконец Голицын и София восторжествовали над Петром: началась вторая война с Крымцами. Временщик думал загладить стыд свой. Войска у него было семьдесят пять тысяч. Оно собралось у Самарской крепости и разделилось на две части: одна шла серединою степей – ее вел Мазепа; другая берегом Днепра – ее вел Голицын. Татары нас тревожили с боков, зажигали степи, портили реки мертвечиною; мы их отбили и преследовали. Двадцатого Мая стали у Перекопа, окружили крепость шанцами, изготовились к приступу. Хан предложил мир, выкуп, контрибуцию. Голицын разсчитал, что есть чем поживиться. Враг Петра, друг Софии, принял бурдюг с червонцами, из которых половина была фальшивых, и вступил в мирные переговоры.
 
Жары, недостаток продовольствия, безводие изнурили войска. Малороссияне роптали на творение временщика– на своего Гетмана. Они были в изступлении за то, что им не позволяют взять Перекопа приступом. Боясь возстания, Голицын нарядил Гетмана Послом к Царям и к Царевне, написал длинную реляцию, за конвоем выпроводил его со многими полками в Москву; а сам пошел домой со всем войском своим, разумеется, не зная, что червонцы, которыми он под куплен, фальшивы.
 
Гетман пировал два месяца в Москве. Вдруг возникнул Стрелецкий мятеж: София была заключена в монастырь, Голицын лишен чинов, сослан в Каргополь, потом в острог Пустоозерский, потом на Пинежский волок.
 
И хотя Иоанн оставался соправителем, но наш Великий Петр, поистинне, стал уже Самодержцем.
 
Мазепа подал ему бумагу, в которой испросил чтоб Государь возвратил ему все подарки, вынужденные от него Голицыным.
 
Самарская, или, как ее иначе называют, Богородицкая крепость взволновала Запорожцев. Уверения в том, что они останутся при своих правах, что крепость будет им защитою от Крымцев, эти уверения–не действовали. Жалованье их было увеличено: вместо пятисот червонцев, они начали посылать ежегодно на Кош по тысяче. Но это было распоряжение Царское; Гетман поступал иначе: по жадности к золоту начал присвоять себе доходы Сечевые. Из Переволочанского перевозу Сечь получала ежегодно двенадцать тысяч рублей: Мазепа присвоил себе этот перевоз. Государь присылал на Запорожье деньги и хлеб;
 
Мазепа тем и другим делился; войско вольное, гордое, безбоязненное возстало. Лихопой, пробыв несколько месяцев Кошевым после Григория Сагайдачного, был сменен; новый Кошевой, Иван Гусак, прислал к Мазепе род выговора за построение крепости Богородицкой. Гетман отвечал ему таким же выговором. Запорожцы послали Прокопа Лазука и Антона Кислаковича в Польшу искать Королевского покровительства; повели переговоры с Крымцами; Гетман не мог послать войско для усмирения бунтовавших; в Запорожьи была чума. К тому же он устроивал, собственно для своей безопасности, гвардию. Ему не было времени думать о Запорожцах; они жили далеко от Батурина; должно было оградить себя в Москве и в Батурине.
 
В Москве он оградил себя от наветов льстивыми письмами, притворною преданностию, и Царь более и более ласкал его. Даже в близких ему людях он тешил его: родной Гетманский племянник, сын Александры Степановны Обидовской, получил звание Стольника и слободу в Рыльском уезде.
 
В Батурине он ограждал себя оружием, гвардиею, которую составили три пехотных Сердюцких полка, батальон Жолдатский и полк Компанейцев, названный Компаниею надворной хоругви; все эти войска были набраны из охотников, из козаков Заднепровских, из разнородной сволочи; они окружили дворец и столицу Малороссийского Гетмана, и содержались на его собственном иждивении.
 
«Они были у Мазепы его ангелами‑хранителями, духами, исполняющими самые мановения Гетманские. И горе человеку, впадшему в их руки. Лучшие из чиновников содрогались, увидя в доме кого‑либо из сих гвардейцев за ним присланного. А чернию играли они как мячем, почему и ненавидел их народ. Войска национальные едва их терпеть могли, и при их падении и разрушении были они притчею в людях, так что те, которые не избиты во время перемены, начали питаться заработками самыми низкими и презренными, как‑то: в народных банях, винокурнях и поденщиками.»
 
Могли ли его любить Украинцы? и в то время как Государь награждал, дарил его, в Малороссии появлялись пасквиль за пасквилем на Мазепу. Один был доставлен Царю Киевским Воеводою, сам Мазепа прислал другой.
 
«Тяжкая и неудобоносимая есть мне печаль и болезнь,» – писал Мазепа – «что враги мои и премногозлобными наветами, на главу мою козньствующими, не престают от своего душегубного намерения. Отец лжи, диявол, обращает их на прежние их блевотины, возбуждая, дабы растленным умом своим безумной и скверной клевете своей паче на повреждение своего спасения возрастали. И ныне явился пасквиль, на имя мое безстыдно написанный, сицевый, каковый был в прошлом году 1690, в Печерском местечке брошен…. То все лукавого зла полное письмо, сице и премного есть скверно и не чисто; и не только Вам в донесение несть годно, но и всякому к чтению несть прилично. Сердечно надежен есмь…. что, при моей простодушной невинности, и при верной и радетельной службе, та ложная и смрадная баснь вредити мне не будет».
 
Этот пасквиль Гетману принесла его мать, Игуменья Печерского монастыря; она получила его от Игуменьи Фроловского; а той его подали монахини прохожие. Митрополит, по просьбе Гетмана, сделал розыск; но виновника и даже подательниц не нашли.
 
В нем Гетман был назван злым и давним губителем Христианства; упрекали его в продаже людей Подольских, Русских и Волынских Туркам, называли изменником, и участником в бунте Стрельцов.
 
Петр утешал Гетмана письмами и новыми милостями.
 
Страдая под тяжкой булавой, Украйна претерпела еще иное бедствие. Архиепископ Конисский так передал его:
 
«В 1690 году налетела в Малороссию в первый раз зловредная саранча и истребила все произрастения и засевы хлебные до их корня; она взялась из Закубаньских и Черкасских степей, от Персии; и, в бывшие в том году великие бури, то есть сильные восточные ветры, неслась чрез Крымские степи и пала в восточной и полуденной Малороссии, а оттоль распространилась во всю сию страну. Полет ее представлял тучи страшные, затмевающие солнце, так что и в полдень казалась тьма ночная; и в тех местах, где она опускалась, съедала все произрастающее, даже и самые древесные листья и молодые погоны, оставляя землю черною, обнаженною, и как бы сильным пожаром опустошенною. В иных местах, где недоставало корму, ела людскую цветную одежду, то есть: зеленую, красную и что ни было крашеное, из шапок, поясов и кафтанов. Полет ее был сопровождаем отвратительным смрадом, наполнявшим воздух на далекое разстояние, а паче по ветру. Животные сии из самых больших насекомых, находящихся в воздухе, и подобны они тем прузам, кои описываются в Священном Писании и зарождаются в Сирии и около Египта, в Абиссинии и Эфиопии; почему многие из ученых здешних, а паче из священства, заметили на крыльях их литтеры Ассирийские, значущие гнев Божий. И так принялись было за набоженство и церковные заклинания, и выходили многие парафии с процессиею церковною на встречу летящей сараны. Но когда увидели, что сарана садилась на церковные хоругви и на ризы священнические и грызла их крашеную материю; то, оставив процессии и встречи, стали изыскивать средства простейшие к ее погублению. В телах сих насекомых же не замечено ничего смертоносного, и некоторые животные земнородные, каковы собаки, свиньи и птицы, пожирали их с жадностию. Правительства гражданские изобрели, по времени и опытам, два надежные средства к истреблению сараны: одно – выпахать осенью ее семена, которые кладет она в рыхлую землю, а другое – обводить рвами ту часть земли, в которой водится и ползает еще молодою, каковую можно загнать во рвы и тамо пережечь.»
 
Не смотря на скудное пропитание, для людей и животных саранчею оставленное, Гетман отправил Генерального Асаула Ломиковского к Очакову и Буджаку. Продержав их в осаде несколько времени, Ломиковский выжег и разграбил их предместия и окрестные селения, освободил множество пленных Христиан, а с ними захватил и Татар; скота и лошадей угнал он столько, что из продажи выручена была огромная сумма, разделенная тогда же на войско, на скарб народный и на Гетмана. Другой отряд козацких войск, стоя у крепости Самарской, оберегал границы и переправы на Конских водах и на Днепре.
 
В это время получили известность Полковники: Винницкий–Самусь и Хвастовский–Палий.
 
Первый ходил с своим полком, вместе с Ломиковским, против Татар. В битве с ними, под Аккерманом и Килиею, он, захватив их в плен тысячами, услал в Россию, Венгрию и Польшу; освободил множество Христиан; увел весь скот и истребил жилища. Мазепа назвал его своим Наказным Гетманом.
 
«Надобно знать, – говорит наша летопись, – что Заднепрские козаки, состоя всегда под верховным правлением Малороссийского Гетмана, и бывши признаны таковыми и по последнему России с Польшею мирному трактату, имели, однако, у себя особых Гетманов, зависимых от великого Гетмана Малороссийского, исключая тех, кои в революции то от Польши, то от противных партий наставлены были. И сии козаки долго удерживали свободу свою, заведенную в самой неизвестной древности и употребительную во всех вольных народах: чтобы воевать за ту из иностранных держав, которая согласит их подарками, а наипаче народными выгодами; по сему‑то и воевали они с Собеским за Цесаря на Турков и Татар, а за Татар и Турков воевали на Польшу; и сия свобода видна в самом стройном состоянии Малороссии и во всем ее войске, т. е. война Гетмана Вишневецкого, когда воевал он за Царя на Турков и Татар под Астраханью, и война Гетмана Богдана Хмельницкого, как он, бывши уже под Царскою Державою, посылал сильный корпус на Цесарцев и Поляков, в помощь Королю Шведскому. Поводом свободы оной оказался в Заднеприи великим воином Семен Палий. Он был родом из Борзны, женился в Хвастове и быв первее Полковником Охочекомонным, потом произведен Гетманом Мазепою в Полковники Регистровых козаков Хвастовских; но, сверх того полку, держал он при себе и Охочекомонных козаков на своем иждивении или с выделом добычи, и всегдашнее с ними упражнение было воевать за всех, кто бы его ни позвал. Таким образом воевал он на Турков за Цесаря с Собеским, воевал и от Турков противной партии Собеского; между тем вел безпрестанные войны со всеми Татарами за отгон пленников из держав Христианских, которых отбивал и возвращал в прежние жилища, и зато обсылаем был от Государей подарками и почестями. Да и от самих Татар взимал несколько раз разные контрибуции; а паче когда взял было в плен самого Хана и несколько Ханских Вельмож. Тут они не щадили и самых остатков сокровищ предка их Чингис‑Хана; ибо Батыевы сокровища, награбленные в России, истощил уже у них Запорожский Гетман Кошевый Сирко, которому Палий во многом подобился. И он жил себе, как владетельный Князь, в полной славе и в изобилии признавая, впрочем, верховным начальником над собою Малороссийского Гетмана и исполняя все его предписания, до службы войсковой и устройства касающихся. Зависть человеческая, обыкновенная спутница счастливцев, не преминула гнать и Палия с той стороны, с которой он не чаял.»
 
Польские Историки сказывают, что козаки, подговариваемые Турками, в то время начали возмущаться в Украйне под предводительством Палия; что, будучи недовольны притеснениями от войска и от Польских панов, обиженные самовольным отнятием добычи, полученной ими в Будяке и в Валахии, они жаловались Яблоновскому; что, между прочими мерзостями Польских панов и дворни их, они представляли Коронному Гетману отнятие имущества у Барабаша и убийство одного козака, в Шаргороде, людьми Коронного конюшего; отнятие коня и оружия у Полковника Самуся людьми Старосты Галицкого; что, наконец, Яблоновский доносил о том Королю, но ни Барабаш ни Самусь не были удовлетворены. «Так‑то пртерпенные несчастия»– заключает Польский историк – «не приучили поступать с козаками кротко, справедливо.»
 
Как бы то ни было, скоро Яблоновский принужден был двинуться в западную Украйну против Палия. Козаки отступили от Ставищ к Хвастову и заперлись; город взят был штурмом; козаки отступили в замок, и ночью скрылись. Яблоновский погнался бы за ними, но Турки начали опустошать Волынь и Червонную Русь, грабить и раззорять имения Королевские и его собственные, наконец чуть было не схватили в Злочове и самого Короля. Все это понудило Яблоновского идти от Хвастова к границам Республики.
 
Тогда Палий поехал на богомолье в Киев. На дороге Поляки схватили его и завезли в Магдебург на вечное заточение; там просидел он, около года; козаки нахватали Поляков и обещали продать их в Крым, если правительство Польское не отдаст взамен за них Палия. Но надежда была тщетная. Царь, а более Мазепа, который не любил Хвастовского Полковника, приказал освободить Поляков, не сказав ни слова Речи Посполитой о Магдебургском пленнике.
 
В Германию шел из Малороссии купеческий караван огромных возов пароволовых с пшеном, кожами, шерстью и другими продуктами. Под шерстью спряталось триста вооруженных козаков; обоз упросился ночевать в Магдебурге, воловики наняли часть травы под городом и угнали туда на пастьбу скот. Ночью козаки вылезли из фур, перевязали стражу замка, вывели Палия из тюрьмы, вывезли четыре полевые пушки, и изчезли, оставя взамен за Полковника возы, волов и товары. Погоня была безуспешна. Чтоб вознаградить свой убыток, козаки, на обратном пути, разграбили поместья вельмож, участвовавших в заключении Полковника.
 
Поляки не преминули мстить Палию и делать над ним поиски. Без воли Королевской отправились полки гусарские и пехота Немецкая с артиллериею к Хвастову. Палий проведал об их приближении и скрыл свои полки в садах и лесах Хвастовских. Едва они приблизились к городу, он напал на них с двух сторон, разбил, разогнал и отнял артиллерию. Поляки, этим недовольствуясь, собрали отряд значительнее первого и послали его, под командою Венгерца Рустича, на Палия; этот пригласил Самуся, Абазу и Искру, упредил зачинщиков, встретил их под Бердичевым, разгромил и остаток от избиения вогнал в замок Майжелевский. Рустич туда же убежал и, ночью, спустясь со стены по веревке, оставил своих подчиненных на жертву козакам.
 
Тогда Поляки примирились с Палием, и в скором времени мы видим полк Хвастовский, награжденный Королем двумя тысячами злотых.
 
Что касается до Самуся, его Король поставил на место Могилы Заднепрским Гетманом; прислал ему клейноды, подтвердил привилегии и указал ему Винницу резиденциею. Новый Гетман собрал Гультяев и Запорожцев, определил им Полковников и занялся любимым Украинским занятием: – борьбою с Крымцами и Турками.
 
Говоря о подвигах Палия и Самуся, Малороссийские летописи так описывают их отчаянные наезды:
 
Хотя на широких и пустых степях нет ни одной тропинки, ни следу, как на море; но эти ватаги, хорошо зная пути, ездили как по большим дорогам; спасаясь преследованья от Татар, месяц другой огня не разводили, питались раз в день скудною пищею, толокном и толчеными сухарями, коням не давали ржать, крылись по камышам и тростникам, как дикие звери; чтоб уничтожить следы свои, съезжались и разъезжались; днем узнавали путь по кряжу земли и по солнцу, ночью – по звездам, ветру и ручьям.
 
В думе о трех братьях, которую и ныне поют слепцы Украинские, мы видим признаками пути – терновые ветви и куски одежды, брошенные передовыми всадниками для остальных.
 
Таковы‑то были Палий и Самусь.
 
Между тем Мазепа, то милостями Государя, то происками и жестокою местью над врагами своими, усиливался на левой стороне Днепра.
 
Ему необходимо было выставить себя хоть однажды великодушным, чтоб потом с большим неистовством преследовать людей, которых подозревал он в пасквильничестве.
 
Рейтарского строя Ротмистр Сибилев, подгуляв, пришел в Глуховскую Ратушу и сказал при свидетелях, что ратные люди сойдутся, убьют Гетмана и изберут другого; его сковали, и отвезли в Севск к Воеводе Леонтьеву и приговорили к смертной казни; Мазепа вымолил ему жизнь.
 
В тоже время продолжался розыск о сочинителях пасквилей. Мирные семейства и обители иноков не могли укрыться от гоненя подозревающих. Судьба постигла чернеца Соломона; духовный сан не защитил его; отправленный в Москву, он не вытерпел пытки и казнен в Батурине казнью жестокою‑смертною.
 
Очередь пришла Махайле Самуйловичу, племяннику бывшего Гетмана, сосланному в Москву, в 1687 году. Его били кнутом; завернув руки за спину, подымали его к потолку веревкою, привязанною к кистям рук; потом, связав обе ноги и вложив меж них бревно, опускали с быстротою вниз; он виснул на воздухе, палач становился на бревне и подпрыгивал; руки выворачивались в плечах из суставов; но «Мишка Гадячский не сознал свое преступление»–так писал Мазепа и сослал изувеченного пыткою Самуйловича в Сибирь на вечное житье.
 
Леонтий Полуботок и сын его Павел не ушли от Мазепиных преследований; лишенные всего имущества, они содержаны под стражею.
 
«Да будет ведомо Великим Государям,» – писал Гетман Петру, – «что мы, Гетман, Леонтия Полуботка и сына его содержим за караулом…. того ради, зная, что сын Полуботков не остерег нас, властителя своего, как ему надлежало; только спомощником Мишке учинився, искали головы нашей и зла всей Старшине и возмущения народа; а старой Полуботок, в Переяславле на Полковничестве обретаяся, промышлял о Гетманстве и желал нам, Гетману, и всем при нас будучи, пагубы и нестроения в народе. Постановили есмы, с Старшиною и с Полковниками, взять от них Полуботков все маетности старые и ныне вновь данные, и одне привратить к городу Чернигову, потому что издавна тому городу надлежали, а другие обратить на войсковый прожиток.»
 
Так угнетал пришлец красу Малороссии – Павла Полуботка; так, непризнанный сердцем Украйны, Гетман осмеливался себя называть властителем народа; старый Хмельницкий не решился бы противу закона и чести брать на себя такую власть; представитель народа, военачальник козаков, избранный волею общею, могущий быть свергнутым тою же волею, Мазепа отнюдь не был властителем Украйны; а любил он ее или себя одного, мы увидим по делам его.
 
Зная о неудовольствии Старшин и войска на Гетмана «за излишние строгости и великие издирства,»–Крымский Хан предпринял возмутить Малороссию и вызвал к себе сродника Искры, любимца Мазепы, войскового Канцеляриста Петрика. Этот, под именем Гетманского посланника, проехал через Запорожье к Хану; обнадеженный что будет Гетманом, он взял значительный Татарский отряд, при котором был и Ханский сын, и направил путь в средину Малороссии, к Переяславлю, чтоб, провозгласив себя Гетманом, соединиться с Палием. Он прошел удачно Херсонскою степью до Чигирин‑Дубровы; городовые козаки и компанейцы выжгли посады Очакова, и с значительною добычею возвратились к Мазепе. Гетман взял с собою эти полки и пошел с Гамалеею навстречу Петрику, который разорил Полтавский полк, подступил к городам Орельским, назвался побочным сыном Мазепы, его единственным наследником, издал универсал и уговаривал Украйну возстать против Москвы и соединиться с Крымцами. Такой универсал не мог быть успешен. Гетман обещал тысячу талеров за Петрика живого или мертвого; послал в поиск за ним три отряда, один с Полковником Киевским Коровкою и Переяславским Мировичем, другой с Черниговским Яковом Лизогубом, третий с Гадячским Михайлом Боруховичем и Миргородским Данилом Апостолом; а сам вступил в Полтаву с многочисленным войском. Петрик вышел из Украйны и неудачно повторил в следующем году свои покушения.
 
Три года продолжалась его борьба с Мазепою. И хотя Виниус привез Гетману известие, что Государи отложили поход на Турков и на Крымцев, но козаки наши не были в бездействии: Лубенский полк, под предводительством Палия, разбил Татар у Кизы‑Керменя; Миргородский разбил их на Ингуле; Полтавский захватил в плен несколько Крымцев и увел стадо лошадей из под Перекопа; в конце года, между Днепром и Бугом, при Кодиме, Палий и полки Переяславльский и конноохочий Пашковского трое суток бились с Татарами Нагайскими и Белгородскими; эти шли на Киев, те их прогнали.
 
И как же отблагодарил Гетман козакам за победы? Наложил денежный сбор с шинков, винокурень и гуртовых винных продаж; донес Государю о поборах и жестокости помещиков, О излишних работах крестьян, и выхлопотал указ надзирать за Малороссийскими помещиками как будто‑бы не вправе был то делать и без указа.
 
С новым годом Петрик снова привел толпы Крымцев в Украйну.
 
Этот набег был вовсе неожиданный, после прошлогодних побед над Крымцами. Его нельзя было предполагать. Переяславский полк первый пострадал.
 
Мазепа, как мы уже видели, не любил Семена Палия. И прежде Палий просил, чтоб его приняли в Царское подданство; но Гетман сослался на мир России с Польшею, и не только не принял его самого, но запретил своим полковникам принимать его козаков в службу. Однако ж Палий добровольно пошел на грабителей; в Лысянке к нему присоединились Пашковский и Кузменко, Полковники охочекомонные, и Мокиевский, преемник Коровки, бывшего Киевского Полковника; из Лысянки пошли они степью к Бабанке, мимо Уманя; ни днем ни ночью не отдыхая, дошли до Буга и потом приблизились к Очакову. На дороге встретили Татар и заставили их положить оружие. Палий и Пашковский стали в версте от города, Мокиевский и Кузменко пошли на город. Нивы были зажжены. Огонь, предвестник козаков, вызвал человек около пятидесяти из города; наши начали их заманивать; вскоре четыреста Турков пеших и полтораста конных, под начальством Очаковского Бея, погнались за нашими; за дымом не видали, что к ним приближается свежий отряд. То был Палий. Силы наши стали превосходнее; козаки напали на Турков, гнали их до крепостных ворот; две сотни их легло на месте, взято в плен было девяносто, отнято три бунчука, угнано двести сорок волов, и пятнадцать тысяч овец.
 
Окончив Очаковскую экспедицию, Палий соединился с Полковниками: Черниговским Яковом Лизогубом, Лубенским Леонтием Свечкою, Переяславским Иваном Мировичем, Прилуцким Дмитрием Горленком, Наказным Нежинским Матвеем Шендюхом, да с Компанейскими: Кожуховским, Ясликовским и Максимовичем; все это составило отряд в двадцать тысяч козаков, с двадцатью пятью пушками. Пришли раззорять селения Татар Буджакских; а Кошевой Шарпило, с семьюстами Запорожцами, явился под Перекопом, раззорил каланчи на Сиваше, отнял восемь пушек, разбил Крымского Султана Нурадина в кровопролитной битве у Молочных вод, и привел в Сечу много пленников.
 
Государь в это время изготовился к войне с Турками назначил сборным местом Воронеж, построил флотилию и весною, в тысяча шестьсот Девяносто пятом году, двинулись две Русских армии: в одной, под начальством Бориса Петровича Шереметева, было сто тысяч воинов, в другой, под командою Алексея Семеновича Шеина, тридцать тысяч. Первая пошла к Днепру, вторая к Азову.
 
Шереметев соединился с Мазепою, Запорожцами и Слобожанами. Они взяли многие крепости и в том числе Кизы‑Кермень, Аслан‑Кермень, Нустри‑Кермень; построили на Днепровском острову крепость Тавань, которая потом, по Карловичскому миру, была раззорена, и оставили в ней значительный гарнизон. Более других отличился в этом походе Миргородский Полковник Данило Апостол; но Мазепа не его послал к Царю с пленными, а Мировича, Мокиевского и Боруховича, которые возвратились из Москвы с богатыми подарками.
 
Что касается до армии Шеина, ее поход не столь был удачен. Гвардейский Капитан Янсен заклепал Царские пушки и бежал к Туркам. Русские, овладев двумя каланчами, оставили в них сильный гарнизон и отступили от Азова.
 
Соседство с Крымцами не давало покоя на Юге Малороссиянам; еще не открылась весна, как, не смотря на свои потери прошлогодние, Орда внесла в наш край опустошенья и грабежи и снова уведены были в рабство толпы Украинцев. Это случилось в феврале. Крымцы ворвались в полки Полтавский и Миргородский: Борухович и Апостол встретили их у Соколки, разбили, загнали в устье Ворсклы, и перетопили множество; но потеря была велика с обеих сторон. Смерть Охочекомонного Старшины Вечорки наиболее козаков огорчила. Он имел при себе партию отчаянных удальцов и охотников; всегда служил в тех козацких отрядах, которые были ближе к неприятелю. В эту войну побуждением, видно, поступленных Мазепою талеров, напускал всегда в середину Татар и искал Петрика.» Вскоре, близ местечка Кишенок, нашли тело Петрика, пробитое насквозь копьем и повешенное на крюк, с надписью: бунтовщик и возмутитель. А потом отыскали и труп Вечорки изуродованный, с вырванным сердцем.
 
Тут началась осада Азова вторичная. Пятнадцатитысячный отряд козаков пошел к Азову, под начальством Полковников: Якова Лизогуба, Боруховича, Горленка и Свечки, да Компанейских Полковников: Федорины и Кожуховского. У Коломака Мазепа с Шереметевым охраняли наши границы от вторжения Татар. Лизогуб за Азовом пересекал сообщения Орд Кубанских с городом. Они безпрерывно нападали на козаков, но всегда были отбиваемы. Во время их нападений городские Турки всегда делали вылазки, пытаясь помогать нападающим; но и они столь же мало имели успеха. Одно из этих дел вовлекло Турков в большую потерю: разгоряченные козаки кинулись к городу, овладели одним укреплением и четырьмя в нем находящимися пушками, прибавили своих девять и начали пальбу по городу, которая продолжалась целые сутки, – это было Июля 17; а девятнадцатого Азов сдался Петру.
 
Войску козацкому Государь подарил пятнадцать тысяч рублей, обещая прислать из Москвы еще прибавку к этой сумме.
 
Лизогуб получил сорок соболей и двести рублей денег, Полковники по тридцати червонцев, все Старшины по пятнадцати; о Мазепе же нечего и говорить, как он щедро одарен был Петром. Запорожцы также имели свою долю наград. Под предводительством Кошевого Чалого, они, и при них Мокиевский, с регистровыми, захватили восемь Турецких кораблей с хлебом и десять с товарами, шедших к Очакову; людей побили, перетопили и часть взяли в плен. Государь подарил им все товары с десяти кораблей.
 
В Острогожске случилось знаменитое свидание Мазепы с Петром. Старый Гетман поднес молодому покорителю Азова саблю Турецкую в золотой оправе с драгоценными каменьями, и щит с таким же украшением на золотой цепи; Царь посетил старика, благодарил его и отпустил в Украйну. На Таване взбунтовались козаки против Мокиевского, лишили его полковничества, поставили Полковником Хорунжего Сергея Солонину; Мазепа послал туда Генерального Бунчужного Ефима Лизогуба и прекратил мятеж.
 
Платя долг счастью за удачи и выиграши в походах, Малороссияне лишились Плечника и Юрченка. Когда Мазепа пошел от Коломака к Орчику, Полтавский сотник Плечник и при нем другой Сотник Юрченко были отряжены со ста семьюдесятью козаками к Молочным водам. Встретясь на дороге с Татарами, они взяли пятнадцать человек в плен, остальные или погибли в стычке или спаслись бегством; углубляясь далее в степь, козаки наскочили на многочисленную орду. Началось отступление и безпрерывная перестрелка на несколько часов; наконец эта горсть окружена была толпой. Плечник и его сподвижник израненные были взяты в плен.
 
Времена изменились. Ян Собеский скончался, Август вступил на престол; Царь Иоанн Алексеевич также сошел в могилу, оставя самодержавие, и без того Самодержавному, младшему Брату своему.
 
Глава XL
 
Царь за границею. Апостол. Дела под Аслан‑Керменем и Кизы‑Керменем. Переписка Татар с козаками. Битвы. Отступление Турков и Татар. Смерть Дорошенка. Ярополч. Царь в Москве. Бунт Стрельцов. Мазепа в Воронеже. Донос Забелы. Пытка. Великолепный прием Мазепе в Москве.
 
 Царский:
Королевский:
Мазепа.
Самусь.
Государь уехал в чужие краи; Ближний Стольник Князь Яков Федорович Долгорукий соединился с Мазепою; прикрывая завоеванные земли и города, они предприняли взять Очаков. Даниле Апостолу вручили начальство над главным войском; переправились через Днепр у Койдака; оттуда пошли к Кизы‑Керменю. Разбив Турецкий отряд, встреченный на пути, взошли в крепость, наполнили ее гарнизоном, Воеводою поставили Бухвостова. Хан и Секраскир Али‑Паша заняли Аслан‑Кермен, оставленный Запорожцами; Султан Казы‑Гирей с Белогородскою Ордою подошел к Кизы‑Керменю. Тавань и Кизы‑Кермень были окружены Магометанами. Началась осада обеих крепостей. Козаки Мазепы и войско Долгорукого отражали осаждающих, подновляли укрепления; но Турки, отрезав, второго Августа, сто человек нашей конницы, часть изрубили, другую взяли в плен. Гетман и Князь, усиля гарнизон, отплыли в Украйну за свежим войском, и прибыли в Томаковку, плывя шесть суток против ветра. Дикие груши, яблоки, терн Днепровских островов питали войско наше во время трудного плавания. Мазепа послал из Томаковки в Тавань семьсот козаков полка Лубенского, а Долгорукий – Елчанинова с Стрельцами. Две недели Турки стояли у Тавани укреплялись, подкапывались. Охотники, сделав из Таваня вылазку, были прогнаны в город; пальба продолжалась из ломовых пушек; бомбы летали в город день и ночь. Через два дня Турки с новым ожесточением подступили к з Кизы‑Керменю, устроили в двух разоренных крепостцах шанцы; Воевода Тованский прислал к осажденным тысячу человек. Уже Турки подставили лестницы к стенам, – крепостной гарнизон и отряд, присланный Бухвостовым, отбили их; они начали устроивать подкопы. Григорий Яковенко–Кошевый Атаман Запорожский, наблюдавший врагов у Днепра, разбив, Августа 23го, четыре Турецкие судна, отняв у них знамя и пушку, пошел на Тавань, бился с Татарами Белогородскими, переправился через Днепр Сентября 9‑го и вступил в крепость. Обрадованные козаки еще с большим упорством удерживались в стенах своих. Турки с удвоенным ожесточением силились туда вступить. Щанцы были подве дены к самой крепости, неприятель с двух сторон вошел в ров, подкопал три бастиона. Наши насыпали новые валы, вырыли новые рвы внутри крепости. У Кизы‑Керменя то‑же были возобновляемы безполезные покушения: Турки хотели ворваться в город чрез пролом, – козаки их прогнали. Приступили к переговорам.
 
На Татарской стреле было прислано в Тавань письмо:
 
«В сем городе находящимся Сотникам Черкасским и козакам поздравление! Мы с вами изстари друзья; для чего‑же сражаетесь за сей наш город и умираете за Москву, вам недоброжелательную? Оставьте лучше сопротивление и сдайте крепость. Если согласны, пришлите кого‑нибудь к Желтому знамени. Не согласны? – Воля ваша; грехи ваши на ваших главах.»
 
Па другой день прилетела другая стрела с письмом:
 
«От всего Турецкого войска и Хана Крымского слово: да будет вам известно, что всеми землями обладает Султан, и Тавань его город. Если вам милы здоровье и свобода, сдайте нам город без повреждения; а не то–нам помогут един Бог и Пророк Его Магомет, мы возьмем Тавань и всех вас вырубим.»
 
В приписке Паша уверял козаков, что они умышленно покинуты Гетманом на гибель, с целью, чтоб их смерть схоронила тайну его, чтоб не выявилось пред Царем, что и он Гетман, брал значительные подарки за уступку Таваня и Казы‑Керменя. Паша обещал тысячи начальникам Гарнизона, и по шести левов на козака, в случае добровольной сдачи; уверял, что сам отвезет их в Украйну с тяжестями и с аммунициею. Преданные «Царю Восточному‑Православному,» козаки отказали Паше, отвечая с презрением, что имеют честь и совесть, и хотя‑бы все Паши и все Гетманы были лишены той, и другой, они никогда не разстанутся с этими добродетелями. Вот их письменный ответ:
 
«Мы, Старшины войска Запорожского и Московского, городовых и охотных полков читали ваше письмо, в котором стращаете вы нас Пророком и саблями. Мы на вас бусурманинов не походим, ложным пророкам не верим; надежду возлагаем на Бога и Его Матерь Пресвятую. И наши сабли еще не заржавели; и наши руки еще не ослабли; хлеба и воинских припасов у нас довольно; вы города не возьмете, но погибнете; удержитесь от лжи и угроз. Мы не сдадим города; мы ждем помощи; да и без помощи готовы идти на вас бусурман за веру Христианскую и за Царя Восточного: надеемся на победу с нашей стороны и на поношение с вашей.»
 
Получив ответ, поутру, Турки не откладывали до другого дня; в первом часу пополудни взлетел подкоп, подведенный под вал и под бастионы, устроенные внутри. Этот взрыв перебил множество осаждающих, врывавшихся в проломы, взбегавших на валы; Турецкий флот громил крепость пальбою с противоположной стороны. Битва длилась пять часов. Враги отступили.
 
Насыпая высокий вал вокруг крепости, они заглядывали с него туда. Пальба не умолкала; сняв осаду с Кизы‑Керменя, тамошний отряд подошел на помощь к обложившим Тавань. Тридцать тысяч Турков, десять тысяч Татар Белгородских и Крьмцы приготовились к вторичному, решительному приступу. Вдруг пришло известие, что Полковник Полтавский, Искра, идет к осажденным. Испуганный его приближением, Али‑Паша сел с войском на суда и уплыл. Эти две осады стоили Магометанам под Кизы‑Керменем пять сот человек, под Таваном три тысячи убитыми и три тысячи раненными. Наша потеря была тоже значительна, хотя в меньшей степени; в четырех полках: в пешем Сердюцком, Черниговском, Лубенском и Стародубском убито двести пять, ранено триста сорок семь козаков; да Запорожцев убито сорок восемь, ранено шестьдесят восемь, не считая Московских полков Стрекалова и Анненкова, в которых потеря неизвестна. Весною Мазепа и Долгорукий исправили завоеванные крепости и усилили в них гарнизоны. Наезды Татарские, мелкие стычки, продолжаясь постоянно до глубокой осени, окончились взятием у Татар семисот пятнадцати пленных, девяти пушек, одиннадцати знамен, множества скота и лошадей. С этою добычею козаки возвратились в Украйну. Мазепа не забыл, однако же, учредить при пограничной Самарской крепости стражу конную и многочисленную, которая держала разъезды до Кизы‑Керменя, и наведывались о состоянии завоеванных крепостей.
 
В часы удач военных, в то время, когда милости Великого Петра сыпались богатою мерою на Гетмана Малороссии, умирал, – забытый уже своими современниками, некогда страшный для Поляков, для Русских и для своих соотечественников, друг Музульман, раззоритель городов Украйнских, изгнанный из родины, храбрый Полководец, хитрый Гетман Чигиринский, – Петр Дорошенко. Давно уже он сошел с поприща деятельной, наполненной славою и безславием, счастьем и бедствиями жизни. Тоскуя далеко от Украйны, которой большая часть страдала, когда‑то, под его булавой, он долго рвался на родину; властолюбивый, гордый, он молил Царей отпустить его на юг, поближе к Крымцам, к Туркам, в Чигирин, в Сосницу; мольбы оставались тщетными. Бездейственный зритель борьбы родного народа с иноверцами, изменений уставов и прав отчизны своей, он годы влачил, и безполезно и безвредно, недалеко от Москвы, в Волоколамском округе, в имении своем в селе Ярополче. Наконец скончался на семьдесят первом году жизни, Ноября девятого. Белый камень на берегу Ламы указывает место, где покоится прах человека, некогда неукротимого. Кирпичная уже разрушающаяся палатка, с кровлей деревянною, охраняет прах его и, ежегодно, Ноября девятого, священник того села молит Бога о успокоении души некогда столь честолюбивой, столь бурной, столь мало сострадательной. Во времена, когда он жил еще, на месте могилы его стояла церковь Святые мученицы Параскевии; ныне от ней нет и следов.
 
Ярополчь досталось в наследство дочери Дорошенковой, вышедшей замуж за Загряжского.
 
Между тем возвратился в Москву и Царь ученым мужем, даровитым художником, неутомимым строителем, искусным ремесленником; с опытностью в науке Государственной, с новыми светлыми, свежими помыслами о будущем просвещении, о благе, о силе, о славе своего Отечества с возмужалым гением явился он среди народа Своего; укротил мятежных Стрельцов; стер их с лица земли; грозным, праведным делом ответствовал коварной и злобной сестре Своей на ее злодейские покушения, и отправился в Воронеж, куда манил его победительный флот, создание рук его, пред которым пал Азов. Война с Турциею прекратилась Карловичским перемирием. Отечество успокоилось. Государь пригласил к себе в Воронеж одного из своих любимых сподвижников, первейшего в Государстве Сановника, к которому доверенность была безгранична и непоколебима, – Мазепу. Награды, милости, дружественные ласки снова и щедро полились на него.
 
Не смотря на эту Царскую доверенность, не смотря на казнь чернеца Соломона, явился в Москву новый донощик на Гетмана: Данило Васильевич Забела, товарищ бунчуковый. Обнадеженный Борисом Петровичем Шереметевым, он решился довести до сведения Государя, что Гетман готов от него отложиться, сносится с Ханом, с умыслом отправил Петрика в Крым; доказательств у Забелы не было. Его прислали на Украину. В Генеральном Суде, в Батурине, начали допрос. «Без разума и без памяти, не имея никаких наставников, я пьяный говорил в Москве о Гетманской измене.» Таков был ответ его. «Меня погубила надежда на Шереметева» – прибавил он, когда вели его к пытке. Велели его взять на встряску, на которой, с полчаса будучи повешен, тоже говорил, что и перед встряскою; потом опущен был на землю на четверть часа, снова поднят и держан несколько времени, где вопия криком великим те же поновлял речи.» Сын Генерального Хорунжего Василия, внук Генерального Обозного Петра – Забела, был лишен звания, приговорен к смерти, освобожден от нее Мазепою и отдан под строгий караул. Неизвестно по какой причине позабыли об нем в то время, когда замыслы Гетмана обнаружились; но его не освободили и тогда; двадцать шест лет томился он в неволе. Имение у него было отобрано, и может быть оно‑то и было причиною этой неволи.
 
Оно досталось Анастасии Марковне Маркевичевой; Гетману Скоропадскому, который был на ней женат, невыгодно было освободить Забелу, оправдать его и в его пользу отобрать селы у своей жены.
 
Мазепа продолжал снискивать более и более милости Государевы. То запрещал торговать табаком и вином в городах Украинских, соседственных Рыльску; то посылал в Москву, где не умели варить селитру, Малороссиян‑селитроваров; наконец был вызван Государем в столицу и удостоен величайшими почестями.
 
Воеводы Болховский и Калужский изготовили под проезд Гетманский по триста пятидесяти подвод; всей свите его, трубачу и конюхам отпускали меды, вино и пиво Царские. Коней его угощала щедро рангуша на Посольском дворе. Сам Государь приказал Стряпчему Текутьеву чтоб всех чинов люди Гетманские были во всяком удовольствии, и челобитья о том Ему, Великому Государю не было. По его просьбе жаловал Царь всех и каждого, и в том числе Генерального Судью Василия Леонтьевича Кочубея пожаловал Стольником. Гетман прибыл в Москву Января двадцать второго; прогостил у Царя месяц и три дня; получил орден Андрея Первозванного, и Венгерский бархатный зеленый кафтан на соболях, с алмазными запонками. Сам Царь поставил себя шестым кавалером Андреевским, а Мазепу вторым за многие его в воинских трудах занятия и усерднорадетельные верные службы и храбрые чрез тринадцать лет победы. И как он возвращался на Украйну, то на дорогу Царь прислал ему и запасов съестных, и вина на весь дальний путь; два Капитана, с двадцатью четырьмя Стрельцами, провожали его до границы Украинской.
 
Так Петр Мазепу чтил.
 
Глава XL
 
 
Война Шведская. Нарва. Козаки идут в поход. Переписка Головина с Мазепою. Буджакские Послы. Дьяк Михайлов в Батурине. Советы Мазепы Царю. Досады Мазепы за бездействие. Эрестфер. Мазепа идет к Быхову. Возвращается. Миклашевский. Взятие Быхова. Гонение за веру в западной Украине. Ссора Мазепы с Нарышкиным за карлицу. Письмо Канцлера к Мазепе. Бунт Запорожцев. Гетман клевещет на Искру и на Миклашевского. Ссылка в Сибирь Палия. Самусь оставляет Гетманство.
 
 
 Царский:
Королевский:
Мазепа.
Самусь.
 
Началась война Шведская. Первый урок был тяжел, но полезен для Русского войска. То была битва Нарвская, в которой козаки наши не участвовали. Только в Августе получили они повеление выступить из Украйны. Полтавский Полковник Искра повел к Риге на Смоленск три тысячи.
 
Потом собрались полки: Киевский, Черниговский, Стародубский, Миргородский, Прилуцкий, Нежинский и Охотничьи, под начальством Нежинского Полковника Обидовского; все они, в числе пятнадцати тысяч, пошли к Новугороду. Зимовали во Пскове, Гдове и в Псковском Печерском монастыре, тревожили набегами Ливонию, уводили оттуда людей. Мазепа желал тоже участвовать в походе, но воля Царя удержала его в Украйне, и он только наблюдал за соседями. Это огорчало самолюбивого Гетмана. Он писал к Канцлеру Головину, еще до войны, в Мае месяце, что долго ждать нужно столь удобного часа для открытия военных действий с Шведами и для возврата от них своей собственности; что нерешительность и сомнения надобно удалить от себя, ибо Шведы у своих соседов отняли города и провинции более хитростью и коварством, нежели войной. – И война по его совету началась, а он, против воли, оставался только зрителем.
 
Опасаясь, чтоб ложные или преувеличенные слухи о Нарвской битве не взволновали Украйны Головин просил Мазепу не верить этим слухам, но прислать человека умного и надежного для узнания истины. Мазепа благодарил его за предостережение. «Я сам знаю – писал он, – что люди говорят с прибавкою о море и о войне. Припишите Нарвскую битву воле Божией и непостоянству счастья. Оно во всех делах переменяется годами, месяцами, днями, а в войне иногда мгновенно. Ян Казимир вел войну с Шведами под стенами Варшавы, принужден был бежать в Силезию, и вдруг, выгнав Шведов из Польши снова возсел на престол.» Так писал Гетман к Канцлеру; а между тем, угощал присланных из Москвы Инженеров: Ламот деШампия и Деривера; осматривал, делал чертежи и исправлял укрепления Киева, Чернигова, Переяславля и Нежина.
 
Новый год встретил Мазепа потерею любимого племянника своего Наказного Гетмана, Нежинского Полковника, Стольника, Павла Ивановича Обидовского, женатого на Анне Васильевне Кочубей. Два сына Иван и Михайло остались сиротами; Государь принял к сердцу скорбь старого Гетмана; красноречивым письмом утешал его, и за сиротами утвердил в Нежинском полку селы: Крупичполь, Вишневку и Сваричевку; в Лубенском – Коровай, в Прилуцком – Перевод.
 
Но уже двуличность Гетманская стала оказываться; и первым делом его против блага России была отсылка Буджакских Послов без удовлетворения. Недовольная Крымцами, эта Орда прислала к нему четырех мурз, с просьбою принять ее в Русское подданство, отвесть место для кочевья, и обещать оборону от Хана. Гетман отказал им по случаю мира с Турками. Они просили, чтоб, по древнему козацкому обычаю, их принял к себе сам Гетман. Гетман и в том им отказал. Мурзы уехали из Батурина и не скоро поддались России: через семьдесят лет.
 
Так и не дав узнать Государю о готовности целого народа поступить под его державу, Мазепа то лестью, то советом, то дарами и жертвами продолжал усиливаться в Царском мнении. Немедленно после выезда Буджакских мурз, приехав в Батурин Дьяк Михайлов, для переговоров о тайных делах. «Благодарю Господа Бога, Пречистую Его Матерь и Его Царское Величество, что изволил призреть на меня подданного своего, по премощной своей милости, и о таких Государственных секретных делах уведомил.» Так отвечал Мазепа Дьяку, когда тот прочитал ему последний трактат России с Польшею взял к себе статьи, чтоб прежде разсмотреть их прилежнее, и потом подать мнение.
 
Поляки соглашались уговорить Сейм к войне с Шведами; но за то требовали Трахтимирова, Стаек и Триполя; требовали от Государя согласия, чтоб Республика населила Чигирин и места опустелые на правом берегу Днепра, и уступки нескольких сел полка Стародубского. Михайлов спрашивал, не противно ли будет это Малороссиянам. Гетман отвечал, что Трахтимиров, Стайки и Триполе можно будет уступить; но Чигирина, Канева, Черкас, Крылова отдавать Полякам не следует, иначе один Киев останется только за Россиею, и никогда не будет спокойствия и тишины ни в Запорожьи, ни в западной Украйне. «А о полку Стародубском, отделенном Сожью от Польши, напрасно толкуют Поляки; Сожь – естественная граница, которой уничтожать не следует. Впрочем», заключил Гетман «да будет воля Великого Государя, Его Царского Величества. Господня есть и Его Государева земля и исполнение ее; как Он, Великий Государь, Помазанник Божий, соизволит, так и я учинить готов.»
 
Во вторичное посещение Михайловым Гетмана, этот повторил прежние слова свои насчет Трактимирова, Стаек и Триполья; но с тем, чтоб вся Речь Посполитая утвердила мир и внесла бы его в Конституцию. Эти дела, говорил он, слишком важны для того, чтоб толковать о них с Подканцлером Щукою, на многих Сеймах опороченном; о них должно вести переговоры с Гнезненским Архиепископом, с Коронным Гетманом, с Любомирскими; у них есть имения в местах, назначенных к уступке; к тому же он управляют Речью Посполитою. Михайлов, уезжая сказал Гетману от имени Государя, что и ныне и впредь Государь ничего не учинит без совета своего верного подданного Гетмана и Кавалера.
 
И действительно, мир был заключен собразно с мнениями Мазепы.
 
Все же он не мог перенесть мысли о бездействии своем в Шведской войне; прославляя милосердие Петра с Запорожцами, не мог удержаться, чтоб не сказать Царскому посланцу: «жаль, что Великий Государь не употребил меня в последнем походе. С Божиею помощию, наверно отвратил бы я случившуюся неудачу.» Это милосердие было действительно велико. Запорожцы, возвращаясь из Лифляндии раззорили несколько сел и деревень, истребили крестьян, Государь ограничился одним выговором.
 
Карл X пошел в Курляндию, разбил Поляков и Саксонцев и, через Литву, вступил в Польшу. Два отряда Малороссиян выступи из Украйны: один, с Миргородским Полком. Данилом Апостолом, для прикрытия границ; в нем было двадцать тысяч козаков, другой семитысячной, под командою Полковника Гадячского Боруховича, соединился с Князем Репниным. При Боруховиче было две тысячи Запорожцев. Мазепа выступил и сам с десятью тысячами, но из Могилева возвратился, чтоб утишить безпокойства, происшедшия от Самуся и Палия. Первого Января Апостол прославился под Эрестфером; он имел при себе полки Полтавский, Лубенский и Переяславльский, сжег несколько сел, взял в плен более двух тысяч Шведов. Тут погиб наш Компанейский Полковник Пашковский. На пятый день после Эрестферского сражения Апостол выступил в Украйну.
 
Мазепа терзался с досады, что не дают ему случая заслужить безсмертие. Он ненавидел Шереметева, и должен был видеть, как, по дням, по часам, растет слава его. Не смотря однако ж на эту вражду, радость Мазепы о победы Шереметева и Апостола под Эрестфером над Шлипенбахом, превзошла все меры вероятия; сколько скорбил он при слухе о битве Нарвской, столько ликовал теперь и, не отлагая, поехал в Москву. Царь обрадовался, увидя старого Гетмана; позволил ему выступить к Быхову с двенадцатитысячным войском; но вдруг у границ Литвы Гетман получил новое повеление – возвратиться в Батурин, для обережения Малороссии от внезапного нашествия неприятельского. Оставляя войска свои, Гетман поручил их не опытным вождям, не храбрым и заслуженным Полковникам, не Боруховичу, не Горленку, которые здесь же находились, а Полковнику Стародубскому, Михайлу Миклашевскому, несведущему, не имеющему никакой опытности, никакого доверия козаков. И это было сделано с умыслом, чтоб отомстить Петру гибелью соотечественников.
 
Халецкий, староста Мозырский, уже осаждал Быхов; Бельциневич, преданннй Карлу, защищал город; подошел Миклашевский, загнал Поляков в Быхов, повел своих на приступ, вступил в крепость, отнял пушки, взял в плен Бельциневича, отправил его в Батурин и выступил из города, чтоб делать поиски в Литве над неприятелями.
 
Храбрость Миклашевского, быстрота, с которою он действовал, не удивительны; это был Украинский козак; но на этой осаде, в этом деле поражают нас два поступка необдуманных, ясно обличающих неопытностъ предводителя: он прежде загнал в Быхов Бильциневича, а потом уже пошел на приступ; можно понять, что он усилил этим гарнизон, и приступ стал несравненно губительнее. Более двух сот козаков и два Сотника легли в укреплениях. Другой поступок был еще необыкновеннее: взяв город, вместо того, чтоб отдать его Государю, вместо того, чтоб ввести туда свой гарнизон, он обрадовался похвалам от Халецкого, так уверился в его честности, что впустил туда Поляков и, оставя им пушки и укрепления, выступил из города. Халецкий, не теряя времени, привел их к присяге Королю и Речи Посполитой. Гетман жаловался Государю на него, «легкомысленно впустившего Поляков в Быхов и не занявшего крепости козаками.» Петр понял дело, и не отвечал.
 
Запорожцы, между тем, вместо участия в войне, грабили Литовские села; знатный Войсковый товарищ, Тимофей Радич, не мог их укротить угрозами; Халецкий думал подействовать просьбами; дарил им деньги, моля усмириться; – ни что не помогло. Наконец, Государь принужден был обратиться к Мазепе; этот приказал их судить по правам войсковым; зачинщики были казнены, остальные, в числе тысячи, отправлены в Смоленск на вечное жительство «чтоб никогда не возвращались в города Малороссийские для смущения добрых людей.»
 
В западной Украйне, в Княжестве Литовском продолжались гонения за веру. Князь Радзивил отнимал монастыри у Православных; отдавал их Униатам; не допускали хоронить людей Греко‑российского исповедания по Христианскому обычаю. Государь писал к Королю, требовал удовлетворения; Король ничего не мог сделать против воли Республики. Самусь, раздраженный Поляками, занял Богуслав, Корсунь, Немиров, Бердичев; Палий взял Белу Церковь; крестьяне вооружились на Поляков, им обещана была свобода; Жиды и шляхта были вырезаны. Август 11‑й жаловался Петру. Государь приказал Самусю и Палию положить оружие и возвратить крепости и города, ими у Польши отнятые; но, ожесточенные Поляками, они не повиновались в этом случае «Царю Христианскому Восточному Православному, которому были и до того и после того покорны и сердцем преданы. Занятый Шведами, Государь не мог обратить на это особенного внимания; Король принужден был ходатайствовать у Мазепы, послал ему орден Белаго Орла, и в письме к нему называл себя верным его другом.
 
Тогда случилось происшествие, по видимому, ничтожное, но которое могло изменить судьбу Гетмана, и даже отнять у него все средства к будущим подвигам: это ссора его с родным дядею Государя, со Львом Кирилловичем Нарышкиным.
 
У Нарышкина была карлица, Малороссиянка; она бежала на Украйну; Боярин вообразил, что ее переманил Гетман, и послал Ляпунова разведать о ней в Батурине. Между тем до Мазепы дошел слух, что Нарышкин станет ему мстить и употребит все усилия, чтоб лишить его Гетманства; тотчас Мазепа обратился к Головину: «избавь меня от его милости Льва Кирилловича, который всячески поносит бедную честь мою Гетманскую, за упрямицу карлицу.» Клялся, что боится ропоту народного, и потому не может отобрать ее от родственников; уверял, что она в родстве с многими знатными козаками в Конотопской сотне; но просил прислать людей, взять ее от имени Нарышкина, и обещал не посылать за нею погони. Карлицу возвратили Боярину; Канцлер примирил его с Гетманом.
 
И он снова обратился к Государю с просьбами, чтоб позволено было участвовать и ему в войне; чтоб ненавистный для него Шереметев не один пожинал лавры, и потом не хвастался бы перед ним. Государь в ответ подарил ему четыре села и пять деревень, в которых было четыреста девяносто пять дворов и тысяча восемьсот семьдесят душ, что составляло в Севском уезде Крупецкую волость. А Головин к нему писал: «о желании твоем, моего благодетеля, рушиться в поход своею особою, известно уже Государю; он велел сказать тебе, что для твоей особы довольно и Украинского дела. Поручив тебе оберегать эту страну, Государь доказал, как он полагается на твою верность и усердие.» Слух, что Шереметев берет город за городом, что уже завоевал он всю Лифляндию, был нестерпим для Гетмана. С какою целью Петр удерживал его в Малороссии? По какой причине он не хотел видеть его на поле битвы главным предводителем всех козацких полков? Нет сомнения, что Государь, всегда откровенный, отнюдь не подозрительный, искренно свои причины объявлял; что он действительно боялся или впаденья врагов в Малороссию, или внутренних волнений в народе, в котором еще не уверился, и на которого от времени до времени ему сам Гетман клеветал. Но чтобы могло быть, если б властолюбивый, пылкий в старости, родство, дружбу, отчизну презирающий, платящий местью за благодеяния, Гетман прославился на поле брани? Что, если бы привлек он сердца козаков, которые его ненавидели? Вероятно, он на Гетманстве не остановился б. И тогда сколько изменений в судьбах Поляков, ІІІведов, Россиян! Но не выиграла бы и Украйна….
 
Бунт Запорожцев призвал Гетмана к тридцатитысячному Украинскому войску, расположенному в окрестностях Киева. Полторы тысячи Запорожцев, взяв войсковые клейноды и несколько пушек, переплыли Днепр у Койдака, раззорили селитренные заводы у Орели и Самары, не послушали увещаний Кошевого, принудили его быть и впредь Кошевым, и наконец собрались ворваться в города Малороссийские; но, узнав о приближении Гетмана, отправились на соляные промыслы.
 
В надежде на особенную Царскую благодарность за сохранение спокойствия в Малороссии, Мазепа уже отдыхал. У него было ввиду счастье идти па войну. И действительно он получил повеление выступить в Апреле; но как горько ошибался он: ему указано быть, под начальством Короля Польского. Мы сказали выше, что от времени до времени, Гетман клеветал на Малороссиян. Ныне, чтоб не быть вторым, чтоб не унизиться до повиновения Августу, он прибегнул к клевете на соотчичей. Уверял Петра, что не только в Сечи Запорожской, в полках Городовых и Компанейских, но даже и в самых близких к нему людях, не находит ни верности, ни сердечного желания быть Царскими подданными; что шаткость их ясно видит и точно знает; и потому‑то не смеет быть с ними строгим и взыскательным, но обходится ласково и снисходительно; навлекая особенное подозрение на Искру и Миклашевского, он спрашивал, как быть ему с Самусем и с Палием? ласкать ли их? переписываться ли с ними? или прекратить все сношения, как с врагами Августа?
 
Царь не поверил наветам на Искру; а Миклашевский, еще в прошлом году, оправдался от клеветы, которую написал на него Мазепа к Петру; Гетман уверял тогда Царя, будто бы Миклашевский ведет злонамеренную переписку с Поляками, и наиболее с Литовским Гетманом. И тот и другой остались в своих званиях, и при своих местах. Полтавскому Наказному было повелено наблюдать у Переволочной за Запорожцами; Апостолу идти с трехтысячным отрядом к Любомирскому; Мировичу с десятью тысячами к Королю; Мазепе к Полонному. Августа второго, в Бердичеве, получил Гетман от Петра Толстого, Русского Посла в Константинополе, известие с советом остерегаться Татар и смотреть на Крым прилежным оком. Мазепа обрадовался и пошел медленно в глубь Польши; писал к Государю; ожидал нового повеления идти ли вперед, возвратиться ли в Украйну. Король требовал его в старую Галицию к Соколу; в половине Сентября он находился только под Любарем; Шведы взяли Львов; под Любарем, в ответ на донесение о Крымцах, Мазепа получил повеление оставить в Польше только Полковников Миргородского и Переяславского, и немедленно возвратиться в Батурин. «Жалею сердечно, – писал он к Головину, что, будучи полгода на Монаршеской службе, не мог оказать Государю никакой знатной прислуги, состоя под начальством Короля Польского, целое лето меня в бездействии державшего. Если б он повелел мне идти в глубь Польши, то Львов не потерпел бы такого раззорения, и я бы мог быть ему полезен более, нежели Миргородский и Переяславский Полковники.» А между тем это письмо противоречило тому, которое писал он в Августе, и в котором говорил, что, по верным известиям, дошедшим до него от Господарей Молдавского и Валахского, Турки не прежде будущего лета хотят начать войну с Россиею.
 
Еще одно дело не было кончено; оно тяготило Мазепину грудь; еще не погубил он человека, который не сделал ему никакого зла, которого он ненавидел за силу и богатство, за любовь подчиненных, за знаменитость в битвах, за славу, ничем незапятнанную. То был Семен Палий. Он владел тогда Белой Церковью, Немировым и в Волынской губернии Трояновкою. Потоцкий и Яблоновский писали об нем к Мазепе: «Палий свил себе разбойническою рукою покойное гнездо в Белой Церкви и в Немирове, и в Польше ест хлеб, не ему принадлежащий.» Народ и по ныне удержал в памяти предательство Мазепы. Гетман вызвал благородного и доверчивого Хвастовского Полковника из Белой Церкви в Бердичев, на пир и на совет; тот у него в гостях пил вино и беспечно уснул; тогда Сердюки его заковали и кинули в тюрьму; изтомленный голодом и жаждою, оклеветанный перед Петром в посягательстве на Гетманство и в сношениях с Шведами, Палий отправлен был в Москву. Не веря клевете, но помня неповиновение насчет отдачи городов, отнятых от Польши, Государь сослал Палия в Енисейск.
 
Оставалось в Белой Церви главное, чего хотелось Мазепе: богатство Хвастовского Полковника; тамошние козаки объявили, что все умрут и не поддадутся «колы нема нашого батька.» Но угрозы и обеты поколебали мещан, они принудили козаков положить оружие, и богатства Палиевы Мазепа взял.
 
Самусь не мог один противиться Гетману; по требованию к ответу прибыл немедленно, клялся что невинен, сложил с себя Гетманство, сдал клейноды, и с Гетманского разрешения принял звание Богуславского Полковника.
 
Мазепа стал Гетманом всей земли Украинской; но Украинцы его пуще прежнего возненавидели.
 
Глава XLIII. МАЗЕПА
 
 
Апостол. Козаки в Курляндии. Гетман выступил в поход. Замоец. Сдача его. Украинцов. Письма Мазепы. Посылка в Гродно Скоропадского. Трещинский. Вольский. Письма Мазепы к Государю. Инструкция Вольскому. Начало измены. Гыбель Мировича и Миклашевского.
 
Война с Швециею продолжалась, и Малороссияне не переставали в ней участвовать; Апостол служил под командою Бранта, с которым, как писал он к Мазепе, мило и жить и умирать. Разсеял семьсот шестьдесят Шведов под Варшавою, взял в плен триста, способствовал в отобрании Варшавы от Генерала Горна. Потом перешел вместе с Мировичем под команду Паткуля. Обращение последнего с козаками заставило их самовольно возвратиться в Украйну. Оправдывая свой поступок, Мирович писал к Гетману, что, кроме голода и холода, его понудил сам Паткуль домой идти. Сперва начал он отбирать лошадей у Товарищества, потом стал учить их пешему строю по‑Немецки, бил палками непонятливых, и даже некоторым угрожал смертною казнию; но Мазепа не внял оправданию, и мы увидим как отомстил Мировичу.
 
В следующем году полки Прилуцкий и Киевский участвовали в изгнании Шведов из Курляндии; при них был родной племянник Мазепы – Войнаровский. Наконец в Июне месяце, Мазепа переправился за Случь.
 
Обоз состоял из одиннадцати тысяч возов; провианта было на полгода; лошадей полтораста тысяч; посевы изчезали на пути ополчения; Польское шляхетство несло убытки неизчислимые; оно роптало, жаловалось и, наконец, начало грозить Посполитым рушеньем. Мазепа писал к Головину: «я уже доказывал Шляхетству, что столь великое войско не может, без, ущербу для обывателей, пройти страну; но Поляки грозят и, не имея ни откуда помощи, я нахожусь в крайней опасности, как агнец среди волков»…. Агнец с великим войском, и волки невооруженные, обиженные. Пусть судят читатели.
 
Дело состояло в том, что к неизбежному раззорению края при переходе союзного войска, Мазепа прибавил, собственно от себя, раззорение вельмож партии Станислава, и наложил дань на жителей Збаража и Брод. И все это в свою пользу. Воеводство Волынское прислало к нему уверения в преданности Августу. Наш Посол Долгорукий и Коронный Подканцлер просили его не вступать в Волынию; он обошел болота и реки, стал в Русском воеводстве, и чтоб отдалить от себя подозрения в хищничестве, писал кт Головину, что он агнец меж волками. Из‑под Зборова выступил к Львову. В конце месяца был в Воеводстве Бельском; в половине Сентября вступил в Любельское, и начал неотступно вымаливать у Государя позволение открыть военные действия занятием Замосца. У Мазепы было тридцать тысяч войска и семдесят пушек, да при нем находился, в его повелении, Севский Воевода Семен Неплюев, с тремя полками пехотными Севскими, и с двумя Стрелецкими, всего пять тысяч человек и двадцать орудий. Томас Замойский был Коммендантом в крепости.
 
Гетман потребовал сдачи. Замойский отвчал: «если нас будут добывать, мы станем обороняться.» Гетман изготовился на приступ: Замойский немедленно сдался. У Мазепы было тридцать пять тысяч войска и девяносто пушек. Кто предписал условие сдачи? – Замойский.
 
Они состояли в следующих статьях: крепости состоять под главным начальством Господина Ордината Замойского; караулу быть общему; во всяком случае ссылаться не с Коммендантом, а с Господином Ординатом; гарнизону, в безопасное время от неприятеля, находиться в полном и единственном распоряжении Ордината; при поступлении в крепость, Гетман обязывается им выдать на месяц деньги для продовольствия; потом сему гарнизону довольствоваться из собственных доходов Ордината, почему все имения Замойских освобождаются от провиантов для армии, войсковых переходов и всяких податей; в случае неприятельского нападения на крепость и на владения Господина Ордината, ему оказано будет пособие; если имения его потерпят какое раззорение, Гетман обязан ему исходатайствовать у Государя пристойное награждение; наконец, Гетман употребит ходатайство, чтоб Господин Ординат получил осьмнадцать тысяч ефимков, издержанных им на содержание крепости»
 
Обвиняют Мазепу, что, умея давать советы, полезные государству и стране, им управляемой, будучи искусным министром, он не был воин. Говорят, что когда он вступил в Замоец с боем барабанным, то, окруженный трофеями, не покоился на лаврах, не приветствовал Козаков победителей, не разъезжал, подобно Хмельницкому, на гордом коне, ввиду рядов неприятельских; но сидел в палатке один, погруженный в думу, и мысли его изливались в письмах, и потому‑то заключил такие невыгодные условия, – нет! – Мазепа был умен; он понимал, что с многочисленным войском может предписать уставы врагу малочисленному, побежденному. Как ему не понимать этого, когда и мы это все знаем. Но к нему в сердце заронилась уже мысль, и заронилась не теперь, давно. То была тайна, сохраненная в глубине скрытной души Иезуитского воспитанника, а здесь ему нужна была на будущее время дружба Замойского
 
Между тем советы его все были благи для России.
 
Каргопольский Наместник Емельян Украинцов приехал заняться с Турецкими Коммиссарами определением границ; Запорожцы не соглашались допустить Украинцова до размежевания; Гетман их усмирил. Головин спрашивал его мнения, Гетман написал к Украинцову; «хотя в порученном вашей милости деле и не нужен мой совет, ибо, по дарованному вам от Бога благоразумию вы в оном совершенно искусны и знаете все хитрости бусурманские, к тому же имеете Монарший указ; но совсем тем, по должности моей, предлагаю Вашей Вельможности стараться прежде всего получить от Турков письменное обнадеживание в нижеследующем: чтоб они впредь ничего не затевали противного мирным договорам; содержали бы в тайне совершившееся по их желанию межевое дело; и, во время настоящей с Шведами войны, удерживались, хоть на два года от постройки крепостей на землях Кизикерменской и Таванской. Впрочем все сие предаю Божией и Его Помазанника воле, а вашей милости благоразумному и попечительному старанию.»
 
Сколько ума, сколько ловкости, сколько любви к России и подобострастия к Петру!
 
Головин просил мнения насчет уступки Полякам западной Украйны.
 
«Изволили вы желать, чтоб я сообщил вам мое мнение об уступке Полякам сей стороны Украйны?» Писал к нему Мазепа. «Я во всех случаях, как и в нынешнем, полагаюсь на премудрую волю Великого Государя, однако ж предлагаю, что много есть препон и трудностей в исполнении сего. О чем подробно вам донесет Генеральный мой Асаул Иван Скоропадский, которого нарочно посылаю к Двору Монаршескому; главное же неудобство: близкое в таком случае соседство Поляков с Запорожцами и Крымом. Вы наверно памятуете, что, в договорах вечного мира России с Польшею, определено выслать обоюдных Коммиссаров, для окончательного размежевания на сей стороне Днепра городов: Канева, Черкас, Корсуня, Чигирина, Крылова и других с принадлежащими им землями. Города сии непременно должны оставаться за Великим Государем, ибо если они отойдут во владение Поляков, то, кроме многих других затруднений, все Малороссияне перейдут на сию сторону Днепра, избегая повинностей, особливо из порубежных полков: Переяславского, Лубенского и Миргородского, которых жители имеют многие старинные грунты и угодья на сей стороне, о чем тому же Асаулу приказал я словесно вам донести.»
 
Петр, Август и Головин были в Гродно, когда Скоропадский туда прибыл и донес последнему на словах, что козаки могут оборонять крепости, защищать обозы, но не годятся в открытом поле, в скорых и легких подъездах, будучи не строевыми и дурных имея лошадей; что одиннадцать козацких подъездов послано под Варшаву без успеха, благодаря непостоянству Поляков; наконец, по повелению Гетмана, просил он, чтоб Малороссийские войска действовали впредь вместе с Московскими, или чтоб к козакам придали тысячу драгунов и тысячу Саксонцев, вместо несведущих и неопытных полков Неплюева. Тогда же Гетман писал об условиях с Замойским что не мог с ним заключить желанной капитуляции, «он упорствовал и я принужден был согласиться на предложенные им статьи, чтоб только скорее ввести гарнизон в крепость, ибо и так, ожидая от него решения, много восприняли мы голода и холода, стоя под одним небом.»
 
Скоропадский, возвратясь, нашел Мазепу в Дубно. При нем было шесть тысяч козаков. Главное семнадцатитысячное войско было на зимних квартирах в земле Хелмской и в Бельзском Воеводстве. Жалуясь на недостаток в сене, соломе и хлебе, Мазепа писал: «Бог судит тех Королевских Министров, которые доносили Государю, а мне предлагали, чтоб моему войску зимовать в земле Хелмской и в Воеводстве Бельзском.» Лизогуб, Борухович и Танский пошли в Воеводство Спиское; они убили Воеводу, преданного Лещинскому, и отряд его разсеяли. В Дубно получил Мазепа через Скоропадского позволение, оставя козаков в Польше, возвратиться в Батурин, если здоровье мешает ему быть в походах. Такого позволения вовсе не желая, он отвечал, что хотя бы по слабости здоровья и по делам Украинским, весьма важным, ему и следовало возвратиться в Малороссию, но ничто не отторгнет его от службы Государевой.
 
Туда же приехал к нему из Крыма и родной племянник его, Гадячский Полковый Обозный Степан Трощинский, посыланный в 1704 году к Хану Хазы‑Гирею. Гетман с Ханом были в несогласии: Трощинский их примирил; с ним прибыл Крымский Ага, который привез Гетману Ханскую грамоту, наполненную дружескими обнадеживаниями.
 
Но всего достойнее замечания было письмо Мазепы к Царю из‑под Замостья, от тринадцатого Октября, и инструкция Вольскому.
 
«Пресветлейший, Самодержавнейший Царь, Государь мой Премилостивейший.»
 
«Уже то на Гетманском уряде моем четвертое на меня искушение, не так от диавола, как от враждебных недоброхотов, ненавидящих Вашему Величеству добра, покушающихся своими злохитрыми прелестьми искусити, а наипаче пременити мою, никогда же премененную к Вашему Величеству, подданскую верность и отторгнути меня с войском Запорожским от Высокодержавной Вашего Величества Руки. Первое: от покойного Короля Польского Яна III Собеского, который некакого шляхтича, именуемого Доморицкого, присылал ко мне с прелестными своими письмами, которого я того ж времени и письма те отослал в Приказ Малыя России. Второе: от Хана Крымского, который, в тот час, как я из Перекопа возвращался с Князем Васильем Голицыным и уже переправился чрез Конские воды, прислал ко мне одного пленника козака полку Полтавского, с коварственным письмом, возбуждая к тому, дабы я: или соединясь с ним, за десять только верст от обозов наших обретающимся, способствовал ему на рати Вашего Величества союзным ополчиться и устремиться, или от войск Ваших отступил и отлучился, не дая им ни единой помощи, чтоб он тем образом свободнее мог те Вашего Величества рати преодолети и в намерении своем поганском совершенство получити. Да и прочие безумные слова в том же своем письме предложил мне, которое я тогда ж вручил помянутому Князю Голицыну. Третие: от Донцов раскольщиков, именуемых Капитонов, от которых приезжал ко мне в Батурин Асаул тамошний Донской, преклоняя к о своему враждебному замыслу, дабы я с ним, утвердя междоусобный союз, ополчился на Вашу Державу Великороссийскую, обещая и обнадеживая прелестно: что Хан Крымский со всеми Ордами предстанет в помощь способственную, которого Донского Асаула отослал я тогда же для допросу к Москве, что все имеет быти в Приказе Малыя России записано. А ныне уже сие четвертое от Короля Шведского и от Короля Польского, беззаконно ныне в Варшаве коронованного, Лещинского, устремился на мою душу и не преоборимую подданскую верность искушение; которые, искушая меня своими факциями и злоковарными прелестьми, к себе преклонити прислали из Варшавы, в сих числех, в обозе ко мне некакого шляхтича, именуемого Вольского, которого я приказал распросити с пыткою; посылаю его рапросные речи ко Двору Вашего Величества, из которых совершеннее будет Ваше Величество известен, в чем он Вольский и от кого послан, и что ему, к прельщению моей непреодолимой подданской к Вам верности, поверено в тайне мне предложити; а его самого, Вольского, для того не посылаю, что ныне тем путем трудный и не безопасный проезд, опасаясь, дабы его кто с противной стороны у посланных моих нечаянно не отбил. И я, Гетман и верный Вашего Царского Величества подданный, по должности моей и обещанию моему……, Отцу Вашему, и Брату Вашему…… чрез весь век прежнего жития моего, верно и ни в чем не преткновенно, служил; также и ныне Вам…., по должной моей Гетманской верности, истинно работаю и яко до сих времен во всех тех искушениях и вражних прелестях, аки столб непоколебимый и аки адамант несокрушимый, пребыл я, так и сию мою малую службишку и подданску верность, в которой меня и ныне зломыслящих Вашего Царского Величества врагов коварство и злокозненная прелесть не могла умягчити, сокрушити, преклонити и преодолети, с собою самим повергаю Пресветлейшего Вашего Царского Величества маестату под Монаршеские стопы, под которых сению обретши себе доброе пристанище до последнего издыхания непременно пребываю и пр.
 
Вольскому Станислав дал следующие поручения:
 
1. Вразумить Господина Мазепу, что защищать Августа, значит – приготовлять гибель прав и вольностей Речи Посполитой; чего, вероятно, Мазепа не сделает, потому что и Королю даже известно какую любовь имел он всегда к своей отчизне.
2. Для переговоров с Господином Мазепою дана полная власть Бурковскому, но как это было бы долго, то прислан Вольский утвердить условия Гетмана с Королем Шведским, для того, чтоб этот не пошел войною на козаков.
3. Тотже Вольский объявит безсмертную славу, которую Господин Мазепа примет от успокоения отчизны своей; обещает все вольности, которые даст ему Величество и Речь Посполитая за освобождение из‑под владения Русского и награду, какую он сам пожелает.
4. Что Вольский сделает, то будет внесено первой статьею при первом мирном договоре с Москвою.
5. Он должен донесть сколько нужно войска в Украйну и сколько Господин Мазепа его потребует.
6. Этак, кажется, скорее можно дело привести к успешному окончанию, нежели с помощью народного возстания, что весьма опасно. А тайными сношениями сам Господин Мазепа подаст способы к пользам Короля, Речи Посполитой и к выгодам своим собственным.
7. Просить разрешения на каждый пункт сколь возможно скорее.
 
Эти пункты, которые переслал Мазепа Государю и которые хранятся доныне в Коллежском Архиве, ничего решительно не доказывают; об условиях в их ничего не сказано; но очевидно, что приезд Вольского был прежде еще одобрен Мазепою. Для чего он немедленно объявил о том Государю? Для чего пыткою допрашивал Вольского? И это легко понять: послал он статьи инструкции в Москву, боясь доноса со стороны; но послал только такие, из которых Государь ничего узнать не мог. Что касается до пытки, ее не было; это ложь, в которой, однако ж, никто не мог уличить Гетмана, потому что пытка производилась тайно. А ясным доказательством лжи служит неприсылка Вольского в Москву, где б действительно его передали в застенок, и где б допросили о тайне, которая скоро сама обнаружится. К тому же как ничтожна изговорка Мазепы, по которой он не прислал Вольского: «путь ныне трудный, небезопасный, неприятели могут отбить его.» Сравнивая себя с столбом неодолимым, с адамантом несокрушимым, он уже был, в том нет сомнения, врагом Петра; предание говорит, что и самая вражда его с Палием началась за несогласие знаменитого Хвастовского Полковника возстать против Государя. «Палий, Палий, – говорит Гетман, – не изменишь ли ты мне.»? «3а что ж я тебе, Гетман Мазепа, стану изменять, когда ты будешь благое творить?»–«Я думаю, Палий, Москву уничтожить и сам хочу в Столице Царем царствовать.» – «Скорей ты будешь, Гетман Мазепа, у столба стоять, нежели царствовать.»– Так описывает этот разговор дума народная, разсказ того времени; она разливает странный свет на это полупонятное произшествие. И чего не могло зародиться в душе властолюбца, добившегося неблагодарностью, коварством, злодеяниями до сана Гетманского? От самовластного Гетмана обеих сторон Днепра до венца царственного, может быть, ему казался шаг не велик.
 
Его поступки доказывают, что это была у него давняя мысль. Палий был опасен; он не согласился бы на борьбу с единоверцами;–он был услан в Москву. Благородный воин не был доносчиком; если, быть может, он и сказал в Москве о Гетманских намерениях, ему не поверили; мы видели, как прямодушный, верный слову своему Петр полагался во всем на Гетмана. Мы видели и еще увидим, как опасно было подавать в то время доносы на Мазепу. Он был не уверен в Миклашевском и Мировиче; какая участь постигла их?
 
Мирович был отправлен с полком Переяславским в Ляховичи. Там, Марта тридцатого, шесть тысяч Шведов и восемь тысяч Волохов его окружили. Он сделал вылазку, положил тридцать Шведов на месте, взял нескольких в плен, пятьдесят ранил. Начался голод в крепости, освободитель не являлся; козаки положили оружие; Мирович кончил жизнь в Стокгольме, в цепях.
 
Миклашевский был отправлен в Несвиж только с четырьмястами козаками; Шведы ночью окружили Несвиж; двести человек спаслись в Бернардинском монастыре и не сдались Шведам: сто человек было взято в плен, сто легло на месте, а с ними и Миклашевский.
 
Почему Мазепа не отправил к ним подкрепления? По причине разлития вод. Наконец, однако ж, он выслал к ним пятитысячный отряд с Апостолом и Неплюевым, но выслал Апреля девятнадцатого, то есть тогда, когда воды бывают у нас в полном разлитии, и когда один был в плену, а другой в гробу. А между тем Шведы разбили под Клецком и Апостола и Неплюева.
 
Здесь начались непрерывные, но все еще тайные сношения Мазепы с врагами Петра.
 
Глава XLIV. МАЗЕПА
 
 
Причины возстания Мазепы на Петра. Справедливость Государя в отношении к Украйнею. Благодеяния его Мазепе. Усы. Немецкий кафтан Мазепы. Пощечина. Разсказы Прокоповича, Нордберга, Конисского и Вольтера. Дульская. Сношения с Зиленским. Быхов. Гетман в Батурине. Государь в Чернигове и в Киеве. Киевопечерская крепость. Вопросы Мазепы Царю и Царския решения. Бунт Запорожцев. Галаган. Кость. Жолкиев. Тысяча лошадей. Войнаровский идет на Люблин. Грамота Царская Малороссиянам. Подтверждение их прав. Кичкаровский. Бунт Башкиров и Калмыков. Доклад Мазепы насчет крепости. Смерть Мазепиной матери. Первый донос Кочубея. Никанор и Трифилий. Василий Кочубей и жена его Любовь. Второй приезд Никанора. Открытие тайны. Мысли Государя насчет доноса. Отъезд его в Польшу.
 
Что понудило старца шестидесятилетнего, в часы предсмертные, возстать против Царя и Благодетеля?
 
Дотоле Петр не нарушил ни единого условия, которые сам Гетман скрепил, облекаясь в Гетманский сан. Все вольности, все права козацкие были неприкосновенными. Никто из козаков, никто из Старшин не имел повода на Государя роптать. Многие из Малороссиян, вопреки обычаю, были судимы в Москве и в Сибирь сосланы. Но это была воля Мазепы. Правительство всегда отдавало виновных или им оклеветанных Украинцев ему же в руки. Выборы на уряды, статут, города, находящиеся на правах Магдебургских, власть, присвоенная здешними уставами каждому уряднику, винокурение, табак, статьи доходные, все оставалось в том виде, в каком следовало быть по обоюдным условиям. Ни войско не лишено было жалованья, ни шляхетство не было унижено. При Петре, покуда Мазепа не возстал против него, было для Украйны лучше, нежели при Софии и Голицыне, нежели при Феодоре, и даже при Алексие. Если были откупы, никто другой не учреждал их как Гетманы. Воеводы не вмешивались ни в суды ни в расправы; постоев у козаков и шляхетства не было.
 
Что же касается до Мазепы лично, Петр был его благодетель, друг.
 
Не говоря о селах, которых столько ему надавал Государь, о дорогих подарках, которыми осыпал его безпрестанно, почести, которыми он окружил его, были вполне достойны сана Гетманского. Вспомним поездку его в Москву, Царский прием, ему сделанный, это требование советов в важнейших делах государственных, даже и не до Малороссии касающихся, эту твердую непоколебимую доверенность и уважение. Все, что Мазепа ни сделал, ни сказал, казалось Государю достойно хвалы и чести. В болезнях присылал к нему медиков, в печалях принимал участие, в потерях утешал».
 
Гетман Малороссии не нуждался в титуле Князя Римской Империи; но Государь знал, что это польстит его самолюбию и Мазепа стал кавалером ордена Андрея Первозванного, Действительным Тайным Советником, Князем Римской Империи; даже в лице его родственников Петр Великий льстил его самолюбию, то возвышая, то обогащая их.
 
И после клятв, уверений, ласкательств, отвратительных воздыханий и похвал своей верности, возстать на благодетеля своего! Неужели ум Мазепы не мог постигнуть, сколь несообразна была борьба эта с его силами; не мог понять хоть части Величия Того, Кто боролся с целым народом, с предразсудками, с невежеством, со Стрельцами, с Польшею, с Карлом XII, и отовсюду выходил с победою? Неужели ум Мазепы состоял только в раболепных хитростях? неужели это был ум, ползущий во мраке тайны, опытный только в том, как ниже и ниже кланяться Боярам, как умолять Нарышкина, чтоб тот не гневался за увоз карлицы; ум сведущий не в битвах, но в том, как пыткой допросить Кочубея о его сокровищах, как развратить невинность девицы неопытной, как отплатить Сибирью Самуйловичу и бедному его семейству за все блага, которые семейство его излило на него; ум сведущий в том, как благородного Палия зазвать на пир и сонного забить в кандалы; как мучительски казнить Соломона по подозрению; как клеветать на народ свой Царю, и самому строить против Царя ковы? Но это низкой ум!
 
Прямо, благородно действовать–иное дело не было б удачи; не было б и безславий. Люди, не имеющие несчастий, коль скоро они жалуются безпрестанно на свои горести, потупляют глаза пред Властителем, вздыхают из глубины сердца, и, замышляя недоброе, строят ежегодно, или посещают ежеминутно храмы Божии, – эти люди опасны: им не должно доверять. Это Мазепа с Петром.
 
Предание говорит, что причиной ненависти Мазепы к Петру был один случай на пиру у Меньшикова: Государь, за обедом сказал, что он хочет преобразовать козаков в войско регулярное. Мазепа, сидя с ним об руку, начал говорить, что еще не время тревожить Малороссиян. Петр схватил его за усы, назвал изменником и закричал: нет! пора уже мне за вас принятъся. Озлобленный Мазепа отплатил Петру возстанием.
 
Но это не вполне справедливо. Феофан Прокопович, знавший Государя лично, говорит, что он вовсе не намерен был заводить регулярное войско в Малороссии. А Нордберг разсказывает, что, желая угодить Государю, Мазепа сам предложил ему принудить козаков к фрунту; но Петр; не согласился. Таков был защитник Украйны, Гетман, козаками из среды себя избранный. Известно однако же, что он в Москве надевал иногда, вместо Гетманского облачения, – Немецкий кафтан.
 
Вот слова Архиепископа Конисского на счет произшествия у Меньшикова за обедом.
 
«Гнусный умысел сей породила в нем адская злоба его за личную обиду свою. Предание, взятое от приближенных к Мазепе особ, повествует, что, в недавнем от того времени, был Мазепа на одном пиру с Государем у, Князя Меньшикова и, за противоречие в разговорах, ударил Государь Мазепу по щеке; и хотя за то скоро и помирился с ним, но Мазепа, скрыв наружно злобу свою, запечатлел ее в сердце своем; а также злобные бояре, недоброжелателъствовавшие Государю за перемены государственные, а больше за погибших в бунте своих родственников, сочли случай оный божественным даром и утвердили Мазепу вего отважном намерении обещаниями своими оих помощи.»
 
Слова Конисского оправданы и речью самого Мазепы к войску в местечко Семеновке.
 
Вольтер говорит, что Петр обещал его на кол посадит; а Симоновский прибавляет, что Мазепа немедленно выехал из Москвы без позволения Государева.
 
Как бы то ни было, кто дал ему право, не спросясь воли народной, отторгнуться от Петра за обиду личную? Мы видим, что это было противно Малороссиянам. Да и кто бы согласился быть подвластным не Петру, а Мазепе?
 
Преданный родине, правдивый Конисский так продолжает: «Мазепа имел умысл толь вредный побуждением собственной его злобы и мщения; а отнюдь не ради национальных интересов, которые, натурально, должны бы в таком случае достигнуть народ к их одержанию; но вместо того народ всемерно истреблял Шведов, яко врагов своих.»
 
А Мазепа истреблял целые отряды козацкие; посылал на явную, очевидную смерть Полковников, чтоб избавиться от людей, которые не готовы были ему содействовать, или которые казались для него подозрительными; ему содействовали одни только его родственники, да ничтожная горсть людей преданных, какие всегда найдутся у человека сильного. Один Римлянин плакал по Нероне.
 
Описывают еще, что, будучи в походе против Шведов, он познакомился в Польше с родственницею Лещинского, матерью Вишневецких, Княгинею Дульскою; потом влюбился в нее, вздумал в шестьдесят лет жениться на ней и, для успеха в этом деле, решился присоединить Малороссию в Польше. Как будто б ему легко было сделать то, что противно было Богдану Хмельницкому. Условия с Поляками были у него следующие: он останется Гетманом обеих сторон Днепра и Запорожья, и будет владетельным, ни откого независимым, Князем Северским, с прибавкою к этому Княжению многих смежных земель, вероятно от России.
 
Дорого поплатилась за это Украйна. Войско козацкое в Минске приметно уменьшилось, Лубенский полк и пятьсот человек Стародубского пошли к Бресту‑Литовскому. Пять тысяч козаков, присоединясь к Меньшикову, пошли в Гродно. Самому Гетману Государь поручил взять Быхов; Коммендант Синицкий упорно защищал крепость, тайно Гетман сносился с Лещинским через Иезуита Заленского и, наконец, возвратился в Батурин, изговариваясь подагрою и горячкою, которые, не только не позволяют ему делами управлять, но даже и говорить. «В прилежном моем радении взять Быхов–постыжен»–писал он к Головину.
 
В Июле Малороссияне увидели у себя гостя неожиданного. Карл намерен был вторгнутся в Украйну, Петр приехал ее обозреть. Июля первого он ночевал в Чернигове, четвертого прибыл в Киев. «Доношу Вашей Вельможности, писал Гетман Головину, что Его Величество изволил прибыть счастливо в Киев; хотя я и хотел на границах полка Черниговского почтить встречею толь Велиого и никогда еще в Малороссии, в препочтеннейшем Царском лице, небывалого гостя; однако предварил мое желание полномочный Его же Монаршеский указ, дабы я, не идучи к Чернигову, спешил со всем войском Запорожским к Киеву.»
 
В первый день приезда, Государь, встреченный пушечной пальбою, проехал прямо в Софийский Собор, осмотрел все его редкости, посетил Митрополита Варлаама, в тот же день был в пещерах ближних и дальних. Назавтра пришло известие, что Карл XII поспешает в Киев и уже находится в сорока милях. Тогда потребовал он Мазепу к себе; не упуская ничего из виду отправил в Петербург несколько Запорожцев, для обучения приведенных туда волов ходить в ярмах; между тем вызвал Меньшикова, Шафирова, Шереметева и Головкина. К Мазепе писал повторительно, чтоб, оставя пять или шесть тысяч войска в команде Меньшикова, прибыл с остальным в Киев. Гетман явился к Пеетру. Вдруг Карл вступил в Саксонию, и войско собранное в Киеве, было распущено. Заметя, что крепость Киевская устроена на месте неудобном и расположена ошибочно, Петр избрал Печерский монастырь, сам размерял землю и пятнадцатого Августа заложил крепость своими руками.
 
Девятнадцатого–Мазепа подал Ему семь вопросов на разрешение:
 
1. Долго ли ему быть в Киеве по отезде Государя, что делать, ехать ли в Батурин и кому надзор поручить над крепостною работою?
2. Какие войска Великороссийские будут при нем для охранения Украйны?
3. К кому относиться о важных делах?
4. Посылать ли Запорожцам жалованье и деньги, собираемые с Переволочанского перевоза?
5. Посланца Ханского отправить ли из Батурина?
6. Будет ли требованье Запорожцев на службу?
7. Позволить ли Красинскому жениться в Малороссии?
 
– Государь приказал Гетману: во первых, распорядиться насчет крепости, и потом, если захочет, съездить в Батурин на короткое время. Полки Великороссийские оставил при Гетмане прежние. По третьему и шестому вопросам указал на Головкина. Посланца Ханского велел отпустить. Запорожцев удовлетворил, жалованьем и Переволочанским сбором. Дело Красинсого оставил на усмотрение Гетманское, и, прожив полтора месяца в Киеве, двадцатого выехал в Петербург.
 
Козаки занялись Печерскою крепостью. Это дело справедливое, их не гнали укреплять Москву, они укрепляли свой родной город; кто же бы работал, как не они? Но Мазепа старался уже поднимать в народе ропот на Петра. Октября двадцатого он вовсе оставил Киев, и как друг его Головин в это время скончался, то, оправдывая свой отъезд, писал он к Головкину, что уехал из сострадания к козакам, которые в одежде, даже в пище претерпевают недостаток и начали роптать.
 
Наступил новый год, Запорожцы начали его грабежом и убийствами. Еще в прошлом году, чтоб прекратить эти безпорядки, Государь приказал Кошевому Лукьяну Тимофееву отправить несколько тысяч Запорожцев в Польшу, для присоединения к армии Графа Шереметева. Мазепа назначил им в начальники знатного товарища Игнатия Галагана. Ныне снова начались безпорядки: Полтавский Полковник Иван Левенец захватил Запорожца Лебедина, который, разбойничая за Самарою, обобрал Греческий караван; Кошевой Кость грабил берега Буга и зверством ужасал обывателей; два полка Компанейские ходили за ним в поиски, но безуспешно.
 
Благодушный етр продолжал ласкать Гетмана. Не смотря на выезд, вопреки Государеву желанию, из Киева, он был приглашен в Жолкиев на военный совет, проводил Светлый праздник с Государем, и потом прислал ему в дар тысячу лошадей, говоря в письме, что из казны многие расходы.
 
В следствие именного повеления, данного в Киеве, Войнаровский выступил с пятитысячным отрядом в Люблин под начальство Меньшикова; Боур, имея при себе Стародубский полк, взял после четырехнедельной осады Быхов, в котором заперся Польский Генерал Синицкий, передавшийся Шведам.
 
Между тем Мазепа нашел, что пора ему примириться с народом, его ненавидящим. Он просил Головкина исходатайствовать грамоту, которою Государь удостоверил бы Малороссиян в своем к ним расположении и обещал бы вознаградить, по окончании войны, все их убытки и раззорения. Просьба была выполнена. Государь сверх того подтвердил права и привилегии.
 
Здесь впервые наши козаки совершили далекий и трудный поход на Север: Полковник Лубенский Судья Кичкаровский с темя тысячами Регистровых пошел усмирять Башкиров и Калмыков в Пензе и Казани. Это был случай в такое смутное время весьма опасный для России и вовсе неожиданный.
 
На одну из степных ярмарок за Волгою, куда собирались Русские торговать с народами кочующими, привезены были на продажу образа Христианские и кумиры языческие, те и другие работы Русской. Земская полиция была столь неосторожна, что те и другие были выставлены рядом. Башкиры, Калмыки и Русские стали сравнивать; посыпались насмешки, ругательства, началась драка, дошло до кровопролития. Русские были многочисленнее, разогнали кочевых, заплевали, выбросили в грязь и начали топтать кумиры; со всей ярмарки сбежались язычники, и пустили стрелами в зачинщиков, – те разбежались, но многие из них были ранены, а иные легли на месте; начальство захватило многих Башкиров, осудило и перевешало; тогда возник повсеместный бунт, который был укрощен не столько строгостию, сколько кротостию и благоразумием присланных для того военачальников.
 
Строение Киевопечерской крепости продолжалось; Гетман жаловался Государю на разные обиды козакам; писал к Головкину, что Малороссийское войско, за весну, лето и осень изнурилось, изнемогло на работе, не годится уже ни на какую службу, впало в тяжкие болезни, кормится по монастырям и по дворам подаянием, а лошади отощали от возки дерна, лесу, кирпича и извести.
 
Государь немедленно приказал распустить козаков по домам.
 
Гетман по болезни остался в Киеве до двадцать второго Ноября, или не хотел ли он проститься с матерью, которой лишился в том же месяце. Пришел к нему с отрядом Войнаровский; другой наш отряд был над Случью близ Полонного. Тот и другой были Мазепою признаны неспособными к новым походам; Государь приказал им, стоя на местах, охранять границы от неприятеля. Карл собирался вступить в Малороссию. Все войска, кроме трех тысяч в Полонном и в Киеве, стояли в бездействии.
 
А в Москве между тем разсматривали первый Донос Кочубея на Мазепу и допрашивали в Приказах Монастырском и Преображенском чернеца Никанора, привезшего этот донос.
 
Иеромонах Спасского Севского монастыря Никанор и чернец Трифилий проходили, в июле месяце, из Киева через Батурин; Мазепа был в отлучке; они сели отдохнуть за городом у Земляного валу; к ним подошел какой‑то козак, разспросил кто они, куда идут, откуда, стал выхвалять странноприимство Кочубея и пригласил к нему; чернецы пошли, были введены слугою Иваном Ивановым. Хозяин потолковал обо всем до них касающемся, велел накормить и отвесть особую избу для ночлега. Поутру на другой день они слушали обедню в домовой церкви Кочубея. Жена его, Любовь, подарила им по холсту и по два полотенца; сам он дал в монастырь два рубля на поминовение и ефимок собственно Никанору; чернецы хотели уже пуститься в путь; но Кочубей упросил их еще ночь перебыть. Назавтра позвали в сад Никанора, без товарища, и ввели в палатку; здесь хозяин снова стал распытывать о его роде, и потом перед образом Богородицы спросил: можно ли ему поверить тайну? Никанор поклялся, что не выдаст; тогда Кочубей и жена его стали бранить Гетмана Мазепу, называли блудишком, бездельником, беззаконником. Монах спросил, за что они его так не любят. Они отвечали: за то, что, будучи крестным отцом их дочери, он хотел жениться на ней, получил от них отказ, зазвал ее к себе и изнасиловал. Тут Кочубеева взяла его за руку пошла с ним по саду и сказала:
 
«Мазепа такой злодей, что хотел и нас погубить. Однажды, быв на именинах у мужа моего, он пенял нам зачем мы не выдали за него дочери. Я отвечала ему: полно тебе коварничать, не довольно тебе, что изнасиловал и развратил ее, ты еще и с нас хочешь снять головы. Ты взводил на меня с мужем, что мы в переписке с Крымом. Нам покойный твой Писарь пересказал, что ты, от имени моего мужа, писал в Крым. Гетман запирался и говорил мне: полно вам врать и взводить лжи на мертвого. Но если б Государь; ехал через Батурин, я бы все пересказала Ему.
 
Чернецы стали собираться в путь; Кочубей приказал Никанору приехать к нему вместе с Архимандритом, и обещал дать богатый вклад в монастырь, лишь бы не замедлили приездом.
 
В Севске Никанор сказал Архимандриту о Кочубеевом обещании; но, будучи удержан делами в монастыре, Архимандрит приехал не сам, а прислал к Кочубею с письмом, с хлебами и с просфорами, из которых были выняты частицы во здравие семейства Кочубеев. Никанор прибыл в Батурин двадцать шестого Августа. Мазепа все еще был в Киеве. На другой день пришла из двора Кочубейского козачка и сказала Никанору, что Наказный Гетман приказал ему являться без доклада, однако ж только тогда, когда узнает, что нет гостей, и чтоб каждый раз, когда придет, запирал за собою двери.
 
Монаха подстрекнуло любопытство; он назавтра не откладывал, явился в тот же день после обеда. Кочубей спросил его, не было ли кого‑нибудь на крыльце, когда он входил, и запер ли он двери за собою? Монах отвечал утвердительно. Кочубей начал подробно распрашивать о его роде, племени, чине, прежней жизни; не уверясь, что их не подслушивают, сам обошел все комнаты, и оглядел все двери. Наконец спросил: «можно ли мне поверить тебе тайну?» Никанор обещал ее хранить, хозяин дал ему поцеловать о том крест. В эту минуту вошла и хозяйка с крестом, написанным на дереве. Она плакала и сказала: «как Бог страдал на Кресте за нас, так надобно умереть и нам за Великого Государя.» Все трое присягнули в хранении тайны; тогда Кочубей обявил Никанору, что Гетман Мазепа хочет отложиться от Государя к Ляхам, учинить пакость великую Московскому Государству, пленить Украйну и города Государевы побрать. – Какие города? спросил Никанор. «То я после скажу,» отвечал Кочубей и велел ему ехать в Москву и, не мешкая ни минуты, сказать о том Ивану Алексеевичу Мусину‑Пушкину, чтоб успели захватить Мазепу в Киеве, и защитить его Кочубея от Мазепы, который может его убить. Тут дал он Никанору семь червонцев и на наем подвод двенадцать ефимков. Скоро монах был уже в Москве, его взяли под допрос; и все, что я здесь описал, есть слово в слово его показание. Месть ослепляла старого Кочубея. Как он мог поручить столь важное дело, пришлецу, человеку неизвестному, с которым виделся два раза? Это непонятная легкомысленность. К тому же тайный донос!..
 
Что, если бы, по правам Украинским, Кочубей, имея верные доказательства, письма и свидетелей, как Наказный Гетман, созвал Раду в Батурине, объявил о деле, захватил Мазепу в Киеве, на Раде всенародно сделал бы следствие, и потом, по единогласному суду всех чинов, свергнул с Гетманства единомышленника Лещинского, врага Петра и Украйны? Что, если бы он тогда, как первый сановник в краю, отправил Мазепу в Москву под стражею, со всеми доводами, с изъявлением преданности Государю и с объявлением, что чины и народ ныне приступают к избранию нового Гетмана? Что было бы тогда? Нет сомнения, что Бояре не решились бы Кочубея брать в пытку; сам Головкин признавался, что это было дерзновение. Если бы в Москве и хотели защитить Мазепу его Московские клевреты, Петр не согласился бы наступить без причин на права народные. Он был благодушен.
 
А тайный донос, не говоря уже о низости, ведет почти всегда донощика к постыдной погибели.
 
И по всему видно, что его принудила к этому подвигу жена; он изведал участь, которую испытывает почти каждый муж, когда жена его не в доме и семье, а в делах хозяйственных и государственных хочет распоряжаться.
 
Государь, получив донос, тотчас же со слов Никанора заключил, что Кочубея подвигнула личная злоба за дочь; что Кочубей клеветник мстительный и легкомысленный; что он подучен врагами России, которые подсылали зажигателей, и разбрасывали возмутительные письма, печатнные в Данциге на Русском языке; что они вероятно уговорили ныне и Кочубея на донос, которого следствием будут раздоры, возмущения и междоусобия. Всего более поразило Государя то, что Кочубей не мог найти для доставления доноса своего никого верного и преданного ему, ни родственника, ни приятеля, ни подчиненного, ни слуги, и принужден был избрать прохожего монаха.
 
Это было в Декабре, по возвращении Государя в Москву из Данцига. Его занимала война, он отложил до времени разследование ложного доноса, и поехал в Польшу.
 
Глава XLV
 
 
Любовь Мазепы к женщинам. Род Кочубея. Прежняя его жизнь и подвиги. Добрые связи Кочубея с Мазепою. Сватовство Мазепы на своей крестнице. Свойство с нею Мазепы. Отказ. Любовь. Переписка. Безчестие дочери. Отчаяние родителей. Возвращение дочери в отцовский дом. Продолжение переписки. Катувка. Слова девушки. Письма эти возвращены Головкиным Мазепе. Письмо Кочубея к Мазепе. Ответ Мазепы. Искра, Кованько и Святайло. Яценко в Москве. Второй донос Кочубея. Осипов. Свидание с ним Искры. Головин и Шафиров Председатели следствия. Скоропадский в Москве. Письмо Мазепы от Февраля 24‑го к Петру. Письмо к нему Петра от Февраля 1‑го. Меры для приманки в Витебск донощиков. Яценко отпущен в, Малороссию. Письма к Мазепе от Головкина и от Царя. Ответ Мазепы. Старается заманить донощиков к себе. Посылает за ними отряд. Не застает их дома. Они выехали в Витебск. Их общество. Приезд в Витебск.
 
Много вреда сделала Мазепе страсть его к женщинам. Причиной измены Петру иные полагают любовь его к Княгине Дульской. Вражда Кочубея произошла за обезчещенную дочь. Искра возненавидел Гетмана, как говорите народное предание, за интригу с женой. Каждому известен выезд его из Заднеприя, где он обольстил дочь или жену одного Польского Магната.
 
Разскажем о его преступлении с Матроной Кочубеевой.
 
Василий Леонтьевич Кочубей, был сын знатного Войскового Товарища, Леонтия Андреевича, внук одного из Крымских Князей, выехавших в Украйну в шестнадцатом веке, нареченного во Святом Крещении Андреем.
 
Сам он служил при Дорошенке; ездил от него в Адрианополь; за поход под Азов, был произведен в Генеральные Писари; за труды при следствии о Гетпмане Самуйловиче награжден многими деревнями, и в 1694 поставлен Генеральным Судьею. «Я был», – говорит он о себе в записках своих, – «я был в битвах под Чудновым и в других, где случалось и кровью помазатися. Я видел лиман Днепровский, Очаков, Дунай и Адрианополь. Взгляд мой измерил Валахию и обозы Турецких войск.» Кроме того он был Стольник.
 
Все это хорошо; но деревни, полученные за труды при следствии о Гетмане Самуйловиче, не пошли ему впрок:[5] выкупается кровью пролитая кровь. Он скрепил своим подписом донос на Самуйловича, получил за следствие деревни и чины. Слезы страдальцев, вопли семейства изгнанников, клятвы, присланные из Сибири, – убили его. И награжденный за неправду, за правду он погиб. Поруганный злодеем, обезчещенный в лице своей прекрасной дочери, он защищал Государя от предателя, и после тяжких истязаний сложил поседевшую голову от руки палача.
 
Мазепа был прежде с ним в добрых связях. Его родной племянник Обидовский был женат на Анне Васильевне Кочубеевой. Матрону Васильевну Гетман крестил.
 
И не смотря на то, что Матрона была его крестная дочь, что родной дядя с племянником не могут жениться на родных сестрах, Мазепа вздумал свататься на ней. Отец и мать, Христиане благочестивые, с ужасом отвергли предложение. Мазепа, через слугу своего Демьяна, предложил девушке три тысячи червонных; она отказала. Он предложил ей десять тысяч. Дочь богатых родителей не пленилась и десятью тысячами Мазепа начал вздыхать.
 
Эта переписка дряхлого старика с молоденькою красавицею вполне отвратительна.
 
«Сердце мое, мой розовый цветок! как мне больно, что ты хоть не далеко едешь от меня, но я не могу с тобою проститься! Целую с любовью всю тебя.»
 
Так писал к ней однажды седой нечестивец, и стал умолять то об ленте, то об локоне, крал вещицы у ней, покупал у служанок изношенное платье, вымаливал звено ожерелья.
 
И наконец достиг.
 
Быть женою Гетмана обеих сторон Днепра, Царского наперсника, чьей власти мало пределов; носить имя того, кто свергнул Самуйловича, кто сослал в Сибирь знаменитого Палия; быть другом того, кого трепещет вся Украйна…. Это значило тигра укротить, быть раздавательницею благ. Быть первою. Мысль, которая редкую женщину не совратит с пути истины. Мазепа действительно очародействовал несчастную, как выражались тогда на ее счет. Богатство – к нему она от младенчества привыкла; знаменитость отца была велика; но что все это значило пред словом: быть Гетманшею. – При этой мысли ни вера, ни любовь к родителям, ни самолюбие, ничто не могло удержать девицу, которая дотоле была гордою, неприступною – дочь Кочубея стала любовницею Мазепы. От отца и матери она ушла.
 
Отчаяние несчастных родителей было невыразимо. Молва разнеслась о необыкновенном произшествии. Испуганный, пристыженный на старости лет, обольститель отправил несчастную в дом родительский. Ее уговаривали, она плакала; ей угрожали, она бранилась; ее наказывали, она плевала на отца и мать. Мазепа сравнивал ее положение с положением Варвары, уходящей от смертельного страха в овчарни и в ущелия гор. Девушка объявляла, что умрет в объятиях Мазепы, – старик страдал. Та сердилась на любовника за то, что возвратил ее к отцу и матери, где ее мучат; тот к ней писал:
 
«Опечалил меня гнев твой за то, что я отослал тебя домой; но посуди сама, чтобы было, если б я иначе сделал. Родные твои повсюду разгласили, что я дочь у них взял ночью насильно и держу при себе любовницею; к тому же могло бы придти от церкви на нас проклятие и запрещение нам вместе жить; где б тогда я дел тебя, и как бы ты сама на меня плакалась?»,
 
Сколько пылкости было в любовных выражениях старца, – старца– коварного, злобного, умеющего мстить и ненавидеть!
 
«Повидайся со мной, чтоб на славах потолковать; ты меня любить обещала и подала свою белую руку. Ты меня изсушила прекрасным своим личиком. Обнимая ноги твои, молю не откладывай обещания. Ты сама знаешь, как безумно я люблю тебя; еще никого в мире я так не любил; все мое блаженство, вся радость моя была бы в том, чтоб быть нам вместе; но твои, родители так злы, так въедливы.»
 
В одном письме он спрашивает: перестали ль ее мучить и всели продолжают ее безжалостно сечь (катоваты); при этом, через какого‑то слугу, Карла, посылает ей подарок; в другом – советует идти в монастырь, потому что ее чуждаются проклятые родные; обещая впрочем взять потом на этот счет ему известные меры. То печалится о ее положении, то говорит, что знал бы как врагам отомстить, но она сама ему связала руки.
 
«Тяжко затосковался я, узнав, что эта палачка (катувка) не перестает тебя мучить, как и вчера она с тобою учинила. Я сам не знаю, что с этою гадиною делать.»
 
И дочь вельможи, дочь благочестивых родителей принимала письма, где изверг поносил ее мать змеею, отца называл нечестивцем; мать, которая весьма справедливо ее наказывает; отца, который погиб за нее.
 
«Же хоть сяк, хоть так буде, а любовь межи нами не одминыться,» – говорила девушка. – «Нехай Бог неправдывого карае; а я хочь любишь, хочь не любишь мене, до смерти тебе, подлуг слова свого, любыты и сердечне кохаты не перестану, на злость моим ворогам.»
 
Это было неестественно. Это были седины в розовом венке.
 
И письма эти сохранились, но не подлинные. Граф Головкин, по окончании пытки над несчастным Кочубеем, писал к Мазепе: «разбирая взятые у Кочубея письма, нашли мы, между прочими некоторые письма и цидулы, Вашего ль Сиятельства рукою или чьею иною писанные, к дочери его Кочубеевой, которые, подлинные, не переписывая и никому оных не показывая, к Вашему Сиятельству за печатью при сем посылаем.»
 
А между тем списал, и эти списки прочло потомство.
 
Но горьче всего для обиженного отца был отзыв старого злодея. Кочубей писал к нему:
 
«Зная мудрое слово, что лучше смерть, нежели жизнь горькая, я рад был бы умереть, не дождавшись такого злого поношения, после которого я хуже пса издохшего. Горько тоскует и болит сердце мое быть в числе тех, которые дочь продали за корысть, и достойны за это посрамления, изгнания и смертной казни. Горе мне несчастливому! Надеялся ли я, при моих немалых заслугах в войске, при моем святом благочестии, понесть на себе такую укоризну? Того ли я дослуживался? Кому другому случилось это из служащих при мне людей чиновных и нечиновных? О горе мне несчастному, ото всех заплеванному, к такому злому концу приведенному! Мое будущее утешение в дочери изменилося в смуту, радость в плач, веселость в сетование. Я один из тех, кому сладко о смерти вспоминать. Желал бы я спросить тех, которые в гробах уже лежат, которые были в жизни несчастливцами, были ли у них горести, какова горесть сердца моего? Омрачился свет очей моих! окружил меня стыд! не могу прямо глядеть на лицы людские; срам и поношение покрыли меня! Я плачу день и ночь с моею бедною женой.»
 
Лучше бы было послать не донос, а список с этого письма к Петру. Но что же отвечал Мазепа?
 
 
«Пане Кочубей!»
«Ты о какой‑то сердечной скорби нам доносишь? Лучше бы тебе было построже быть с твоею гордою, велеречивою женою, с которою, как вижу, ты совладеть не можешь; которой не можешь доказать, что на коня и на кобылу одинаковый мундштук кладут. Она, а не кто другой печали твоей причиною. Святая Варвара Великомученица уходила от отца своего Диоскора не в Гетманский дом, а в овчарни, в каменные разселины, от страха смертного. Ты не можешь быть без печалей; ты слишком здоров, ты слишком напитался бунтовщицкого духу; этот дух не так тебе самому естествен, как происходит от подговоров женских; а если он в тебе зародился от презрения к Богу, тогда ты сам устроил свою пагубу. Не плачься ни на кого; не имей нареканий ни на кого, кроме на свою и на женскую заносчивость, гордость и высокоумие. Лет шестнадцать сряду тебе проходило многое, что смерти достойно было; но я вижу, что ни терпение мое, ни доброхотливость моя не могли тебя исправить. А что в пасквильном письме твоем говоришь о каком‑то разврате, я того не знаю и не понимаю; разве сам ты разврат творишь по советам жены твоей; потому‑то и говорит народ: Gdzie ogon rzgdzi, tam pewnie gtowa btondzi. (Где хвост правит, там голова бредит.)»
 
Таков был человек, который возстал против Петра!
 
Огорченный, осмеянный, поруганный Кочубей, может быть, мстил бы иначе. Но мы видели, что жена подвигнула его к доносу. Первая попытка была не удачна; из Москвы ответа не было; Кочубей приступил ко второй.
 
Он открыл предприятие своему свояку, бывшему Полтавскому Полковнику Искре, того же полка Сотнику Кованьку, и родственнику Искры Полтавскому Священнику церкви Спасовской Святайлу. Последний посоветовал ему отправить в Москву Полтавского жителя перекреста Петра Яценка с словесным известием об измене. Яценко явился к Царскому духовнику Благовещенскому Протопопу.
 
Этот представил его Царевичу Алексею Петровичу; то было первое несчастие. Царевич приказал собственноручно написать все то, о чем Кочубей приказал сказать ему; Яценко написал следующую записку.
 
1. Гетман Мазепа имеет согласие с Королем Лещинским и намерен поддаться ему со всею Малороссиею; переговоры о том ведет с Иезуитом Заленским, которого держит тайно в замке своем в Бохмаче, в двух милях от Батурина, и которого каждую ночь привозит к нему Писарь его Орлик.
2. Когда ехал От Государя в Батурин Александр Васильевич Кикин, то Гетман, услыша, будто сам Государь едет вслед за Кикиным, поставил вокруг дворца своего триста Сердюков с заряженными ружьями, велел быть в готовности, и по всем входящим в двор стрелять, не щадя ни кого. Но увидя, что Кикин приехал один с Царским милостивым словом, приказал Сердюкам по домам разойтись.
3. Он тайно послал одного писаря Киевского на Запорожье, и велел ему внушить козакам, что Государь решился Сечь раззорить, а их всех истребить
4. Однажды он сказал, что хорошо дружиться с Поляками; что может быть нам буде под ними лучше. Остальное же все разскажет обстоятельнее сам Кочубей, когда увидит Царские очи.
 
И Яценка и Протопопа Царевич отправил с этой запиской к Государю. Государь приказал разсмотреть донос с точностию. Это было в Январе.
 
Восьмого Февраля  Искра послал Святайла к Ахтырскому Полковнику Осипову, с уведомлением, что сам он прислан к нему от Кочубея, и имеет открыть ему весьма важную тайну; но что им нужно съехаться так, чтоб никто не знал об их свидании.
 
Февраля 13го,  на хуторе у Осипова, Искра сказал ему, что он и Кочубей удостоверились в измене Мазепы, в его переговорах с Лещинским и с Вишневецким, и в его намерении предать Государя в руки врагов или убить. При этом повторил донос о приказе Сердюкам во время приезда Кикина, с тою впрочем переменою, что Гетман велел им дать залп по Государю. По том открыл следующие обстоятельства заговора, ни в первом доносе, ни через Яценка не поясненные:
 
В минувший Филипов пост Мазепа имел намерение напасть на города Великороссийские; но Днепр эту зиму вовсе не становился, и это ему помешало. Ныне он пошел со всеми полками своими и Сердюцкими в Прилуку, куда велел прибыть городовым козакам, и хочет оттуда идти к Днепру, а потом в Белу Церковь; там соединится с Лещинским и Вишневецким и откроет войну с Государем. Войска Заднепрские ему преданы; теперь он передаст туда все пожитки свои, а остальное богатство возит с собою. Чтоб противуставить войско и народ против Государя, он наложил на все народонаселение тягостнейшие подати: с каждого козака и мещанина берет от коня по талеру, от вола по полуталеру; клевещет, на Государя, будто бы он велел взыскать эти поборы, а сам этими деньгами задобривает полки Сердюцкие, выдав им жалованье вперед на три месяца. А чтоб еще более смутить народ, разгласил, что Государь хочет козаков обратить в строевые, за что войско до невероятия озлобилось, и ждет только, чтоб Мазепа поднял знамя возстания. Запорожцам же внушает о скором истреблении Запорожья. Вся Старшина и все Полковники ведают о его намерениях; но одни, из преданности, другие, из страха к нему, а иные, зная Царскую к нему доверенность, – молчат. Более всех знает все тайны заговора Мазепин писарь Орлик, потому что чрез его руки идет вся Гетманская переписка.
 
Осипов списал этот донос и отправил в Киев к Князю Дмитрию Михайловичу Голицыну. «Советуют Царскому Величеству, – писал он, – Кочубей и Искра, чтоб Ваша Вельможность себя и Киев от Мазепы остерегали, и когда он будет в Киеве, то задержали б его, не допуская до Белой Церкви. Если же он и полки его в Белу Церковь выступят, тогда ничего с ним нельзя будет сделать, и должно ждать от него всякой беды, потому что с ним будут силы великие; но должно это все скрывать до времени тщательно потому что кто‑то из ближних Государевых Секретарей и Князя Александра Даниловича ему о всем Царственном поведении доносит, и если о сем уведают, тотчас дадут ему знать.»
 
Занятый Шведами, Петр поручил следствие друзьям Мазепы: Головкину и Шафирову; а Мазепе приказал выступить из Батурина с войсками. В начале Февраля Гетман стал над Днепром против Трахтимирова; в исходе был утке в Хвастове. Там узнал он о доносах Никанора и Яценка и немедленно отправил к Государю письмо через Ивана Ильича Скоропадского, который был в это время Стародубским Полковником.
 
В выборе посла Мазепа не ошибся; этот ничего не знал; а если б и знал, ничего не мог бы разсказать.
 
Вот письмо Мазепы к Петру:
 
«Божиею милостию, Пресветлейшему и проч. и проч. Иван Мазепа и проч.
Хотя мне, ради глубокой старости, болезней и печалей, приближающемуся к вратам смерти, не следовало бы так ревностно желать оправдания моей чести, и обезпокоивать Вас, моего Государя, отягощенного народными, Государственными и военными делами; но всеми силами умственными и телесными стараясь не о временных благах, а о том, чтоб и по смерти моей не оставалась в устах народа память обо мне, как об изменнике, чтоб и по смерти моей, для моих преемников Гетманов служил я примером непоколебимой верности к Вашему Величеству дерзаю приступить к престолу благодати на истинне и правоте утвержденному; пред ним с горькими слезами, покорностию, до земным поклонением до стоп Ваших, болезненную главу мою преклоняя, многопечальным сердцем жалуюсь Вам на мое крайнее несчастие: от начала трудного уряда моего Гетманского и доныне плевелосеятельная злоба враждебных моих ненавистников не прекращается, не исчезает, но возрастает и обновляется. Я получил из Полтавы верное известие, что житель тамошний, низкого происхождения, из Жидов перекрест, Петр Яценко, имеющий в Полтаве дом, жену и детей, и занимающийся в полку Ахтырском, по жидовскому обыкновению, арендами, не сам от себя, но от кого‑то из моих подчиненных наученный, и в Москву с новыми лжами и клеветами отправленный, подал на мой счет своеручную, все лжи превосходящую, какую‑то сказку: будто‑бы я Вашему Величеству неверен.»
 
Зто была непостижимая борьба коварства с прямодушием.
 
«Не достаточно было для моих ненавистников одного плевелосеятеля и лжетворца, они и другого какого‑то чернеца, не законника, но беззаконника, туда же в Москву, еще прежде перекреста, послали. И этот чернец прежде говорил слова неистовые о моей чести, желая славу мою повергнуть в прах; а потом, видя, что все над ним насмехаются, подал на меня донос, более смеху, нежели вероятия достойный; я, который Отцу Вашему и брату и Вашему Величеству непорочную и непреткновенную подданническую верность соблюдая, никогда не был колеблем многими льстивыми обетами, но как Помазанникам Божиим вправду работал, служил и ныне служу верно и радетельно, и до кончины моей, пока примет меня смертная сень должен служить. Но чтоб не умножились эти плевелы, достойные исторжения и повреждающие верных слуг Ваших, и как доброе семя, для обличения лжи зломысленых клеветников, для доказательства моей правоты и верной службы, в которой, не щадя жизни, здоровья, и желая умереть безпорочно, тридцать восемь лет пребываю; для того посылаю к Вашему Величеству Полковника Стародубовского Ивана Скоропадского, Судью полкового Стародубовского ж Ивана Романовского, Судью полкового Переяславского Ивана Бырла, Канцеляриста войскового Данила Болбота и ищу себе у Ваших премилосердных стоп над теми моими лжеклеветниками, Яценком и каким‑то чернецом, управы; и со слезами прошу Ваше Величество, чтоб Вы велели об этих клеветах и доносах на меня Воеводе Вашему в Киеве, Князю Дмитрию Михайловичу Голицыну, или кому иному, розыскать и к этому розыску тех клеветников, как и прежде меня верного Вашего подданного пожаловали, прислали в Батурин на суд чернеца Соломона. Не для чего иного прошу о розыске, суде и святой справедливости над Яценком и чернецом, как потому, что здесь, в стране мною управляемой, должны крыться враждующие на меня люди, которые, завидуя Вашего Величества ко мне премилосердной милости, и желая удовлетворить своему властолюбию, на ту их ложь и клевету подучили, наставили и в Царственный великий град Москву послали. О такой благопризретельной милости многократно с до земным поклонением и с горькими в скорби моей слезами умоляя, лобызаю Высокодержавную десницу, правосудие содержащую и управляющую. В Хвастове, Февраля 24 дня, 1708 года.[6]»
 
Посланцы Мазепы разъехались с Царским к нему курьером. Петр предупредил мстительного лицемера, – он от 1‑го Марта к нему писал:
 
«Господин Гетман! перед приездом моим в Москву явился чернец с таким же злом, как и бывший Соломон, и я хотел крепко розыскать от кого это происходит, но мой отъезд в Польшу тому помешал, и я дело отложил до свободного времени. Но как зло никогда не может лежать тихо, то ныне опять, и уж не чрез чернеца, а чрез особых посланных, себя выявили, не скрываясь, Кочубей и Искра. Я полагаю их участником и Апостоленка. Видя это, уже я опасаюсь отлагать на далее; и потому, как человеку верному, Вам объявляю, каким образом этих злодеев поймать; а в этом деле, я полагаю, кроется великое злодеяние и враждебный заговор. К поимке их скажу Вам мое мнение: мы отпустим их присланных, как будто бы им верим, чтоб Кочубей и прочие, для лучшего объяснения дела, приехали к нам сами. Если бы явно послать за ними, они конечно ушли бы; но этим подлогом надеемся приманить двух трех, и Апостоленка прибрать таким же образом. Посылаю с сим же посланным явное к Вам письмо, в котором написано: чтоб Вы от себя послали с ним к Быхову несколько козаков при добром командире; а этим командиром назначьте Апостоленка, и тогда мы в руки получим всех троих. Если вы и другим способом можете их поймать, то, не упуская времени, закуйте их и доставьте к нам; но если боитесь, что уйдут, то лучше сделайте как я пишу; а пока они попадутся, молчите о деле, будто ничего не знаете. Два полка, задержанные в Смоленске, ныне к Вам посылаем. При том просим Вас: не имейте на этот счет ни одной печали, никакого сумнения.»
 
Удивляются многие, как Мазепа мог мудрого, дальновидного Петра так очаровать и обмануть. Но кто из нас не обманулся бы в человеке, нами облагодетельствованном? Доверчивость и прямодушие–свойства душ благородных. Хитрость им не дана.
 
Но как Гетман был обрадован этим собственноручным письмом Царя!
 
«Душею и сердцем в печали моей обрадовался, получив Вашего Величества грамоту; за Ваше премилосердное на меня призрение повергаюсь к стопам Вашим; лобызаю; с покорностию благодарю; обещаю пред Евангелием непоколебимую подданническую к Вам верность, которую, не поврежденную сохраню до конца жизни моей, хотя уже и краткой.»
 
Так омерзительны бывают иногда подвиги людей исторических! История, как присяжный медик, который раскрывает трупы людей отравленных, обязана разоблачать такие тайны, к которым имеет непреодолимое отвращение.
 
Оставалось заманить несчастных, которые впрочем и сами б явились. Пятого Марта Государь получил в Бешенковичах донесение от Голицына, приказал Головкину благодарить письменно Полковника Осипова и Искру за верность и усердие, пригласить их чрез Капитана Дубянского, чтоб явились к Государю с словесным объяснением и обнадежить в Царской милости и в награждении. Головкин между тем написал в Киев к Голицыыу, чтоб они, по требованию Дубянского, дал ему команду для надзора за донощиками под видом, охранения их. Все это приказано Голицыну содержать втайне.
 
Яценка Государь щедро одарил, и его отправили с Дубянским в Полтаву. Головкин утешал Мазепу; этот благодарил его за великодушное и Дружеское заступничество. «Толь великих благодеяний в напастях моих я никогда не забуду.» – Насчет явного захвачения и отсылки Искры и Кочубея писал он, что и сам находит это опасным, чтоб не возмутились Козаки и Полковники. «Ибо едва не все Полковники во всем им подобны и нарицают меня уже давно Московским ухом.»
 
Возвратясь в Малороссию, Яценко подал Кочубею следующее письмо от Головкина:
 
«Присланный от Вас по верности Вашей к Его Величеству явился здесь. Его Величество дал ему секретно аудиенцию, выслушал дела, принял очень милостиво Ваше донесение. Ваш посланец требовал, чтоб Государь изволил послать кого‑нибудь верного для свидания с Вами; но столь важных дел никому, кроме важнейшим особам, поверить не возможно; а посылка человека знатного не может быть тайною и подаст повод к подозрениям; это разсудя, Государь указал мне писать к Вашей милости, чтоб Ваша милость как можно поспешили в ближние места к Смоленску, где бы я мог с Вами повидаться, поговорить и посоветываться о том, как упредить это злое начинание и кого избрать на место особы подозрительной. Потому что если бы готовой особы на его место, притом как сменять его, не было то могло бы произойти краю Малороссийскому раззорение и пролитие невинной крови, что весьма при таких переменах обыкновенно. Государь имеет донесение об этом деле не от одних Вас, но и от других особ, подобно Вам верных и знатных. Посылаемый офицер гвардии отправлен к Вам по прошению Вашего посланца, чтоб изустно обнадежить Вас, что Ваше донесение милостиво принято, и чтоб препроводил Вашу милость безопасно; для этого ему дан вид, и нарядили его в Польское платье, и он не будет ни для кого подозрителен. Но тайны он не а знает, и Ваша милость с ним на этот счет не извольте говорить; Его Величество никому; кроме меня, об этом деле не объявлял; оно содержится в высшем секрете.»
 
От того же числа Государь писал к Мазепе, к верному своему подданному Гетману и кавалеру Ивану Степановичу.»–Он повторял обещание, что никакая вера клеветникам не дастся, что они воспримут достойную казнь; что милость его Царская никогда к нему не изменится. Эту грамоту повез к Гетману Скоропадский. Того же дня Государь выехал из Бешенковичей в Петербург. Шафиров и Головкин успокоивали Гетмана в свою очередь. Извещая, что за Искрой послан один Офицер, за Кочубеем другой, Головкин писал: Если этот способ удастся и если приедут они, то будут арестованы, и с помощию Божиею мы исторгнем из Украйны злый корень возмущения и отомстим за Вас Вашим клеветникам. Если же надеетесь Ваше Сиятельство их просто переловить, делайте как заблагоразсудите, только скорее; Государь сомневается, нет ли здесь какого враждебного замысла; слух о том давно прошел. Из Вашего письма я вижу, что Вы скорбите, сокрушаетесь; чистым приятельским сердцем прошу Вас: не печальтесь! Государь в верности Вашей никакого не имеет сомнения; он даже слушать об этом не хочет. Вы должны сами разсудить, то у клеветников обычай на добрых и верных клеветать. Это болезнь их, которая на их же главы
 
Это письмо привело в восторг старика, Ваша Вельможность отчасти сняли с души моей печаль горькую и несносную, от которой, Богом живым свидетельствуюсь, едва я обретаюсь в живых. Нестерпимая скорбь умножила мои болезни и немощи и они меня ко гробу приблизили. Клеветы я не боюсь: она не опорочит моей верности. Я боюсь чтоб на белых листах, которые давал л Кочубею за моею подписью и за печатью войсковою, не написал он чего‑нибудь противного моей верности. Также, если б Искра, древний лживец, имел какое письмо от Писаря или Кошевого, тому не должно верит: ему оттуда напишут все, что он захочет. Писарь Кошевого есть искренно преданный ему человек, им же в Писари туда поставленный. Я знаю, что совесть. моя, незазорная в своей непреткновенной верности, не может быть посрамлена ложью пепельною; но грустно мне, что перед кончиною моею клевета на мой счет разнеслась не только в России, но и в Литве и в Польше.»
 
Между тем он их заманивал к себе, то в гости, то по делу; они не дались ему в обман. Он послал сильный отряд, чтоб их схватить; они уже уехали. Вторичное письмо Головкина, от 4‑го Апреля, ускорило их отъезд. В дороге они пользовались свободою; от Белгорода их провожал сильный отряд. Их неразлучными спутниками были Левашов и Дубянский.
 
Общество их было следующее: Кочубей, Искря, Осипов, Святайло, Яценко, Сотник Кованько, племянник Искры, Колчицкий и Глуховец – оба, писаря Кочубейские, и восемь слуг.
 
Апреля 18‑го несчастливцы приехали через Смоленск в Витебск и остановились в загородном доме какого‑то помещика.
 
Глава XLVI
 
 
Речь Кочубея. Подробности доноса. Статьи. Лицеприятие Судей. Допрос. Второй допрос. Показания. Противоречие ничтожное губит доносчиков. Пытка Искре. Пытка Кочубею. Пребывание доносчиков в Витебске. Поездка их в Смоленск. Доклад Государю. Приговор. Утвержден Государем. Возвращение доносчиков в Витебск. Чарныш и Апостол. Различные мнения об этом деле. Слова Голикова. Приезд доносчиков к Мазепе. Новая пытка. Казнь.
 
В Витебске была главная квартира Государева, но Его самого уже там не было. Головкин и Шафиров, председатели следствия и суда, приехали на другой день к доносителям, допросили сперва Осипова, и когда он утвердил в точности все, что писал к Киевскому Губернатору, тогда они призвали Кочубея и Искру, обнадеживали их Царскою милостию и наконец потребовали точнейшего и подробнейшего показания.
 
Кочубей полагая, что сам Государь выслушает его, заготовил к нему речь еще в Украйне; он произнес ее перед Министрами, без всякой перемены.
 
«Пресветлейший и Державнейший Государь!
 
В Богохранимое царствование отца Твоего была измена Брюховецкого, которому для верности дана была и жена Великороссиянка из знатной к фамилии, который был и боярином; в ту измену во многих Малороссийских городах Воеводы и люди ратные были схвачены, разорены, содержаны в тесной неволе, а которые не сдались добровольно тех и умертвили при немалом кровопролитии. И когда по столь великом смятении, кровопролитии и мятежах, Малороссийский край остался под Высокодержавною рукою Государя, Его Величество уличал и подверг опале Генеральных особ Петра Забелу, Судью и прочих за то, что, будучи всегда при Гетмане, имея возможность прислушаться к его зловредным намерениям, заблаговременно о том Государя не уведомили. Ныне мы, – узнав из поступков нашего правителя злый умысл на жизнь Твою, Государь, и на отторжение от державы Твоей края Малороссийского, ибо он сам своими устами говорил нам, что мы конечно будем во власти у Поляков, – по долгу верности и присяги объявляем, дабы о том ведомо было Вашему Величеству, прежде нежели начнется зло и смятение. Уповаем, что за истину и правоту нашу мы не постраждем; что за то не погибнут ни жены, ни дети, ни домы наши. За донесение наше мы не ищем себе наград, только от верных сердец наших желаем Твоим многочисленным народам, Твоей державе Христианской православной–целости и спокойствия, а храмам Божиим непоколебимого благосостояния.»
 
Окончив речь, Кочубей подал донос. Он был безхитростен и, как после сам Государь узнал на тяжком опыте, был справедлив. Его не умели написать. Все, что бездоказательно, в доносе не годится; оно вредит тому, что можно доказать. Пристрастный Судья обратил внимание на то, в чем может оправдаться обвиняемый, и– промолчит об остальном.
 
«Но Министры, – говорит мой правдивый предшественник, – негодовали на Кочубея за предостерегательные слова о некоторых ближних Государевых Секретарях, обо всем Мазепу извещающих; они воспользовались разноречием доносителей насчет одной статьи, и оставили без разследования другие.» Он их называет мстительными и ослепленными. Никто не станет опровергать. Но разсмотрим, как должно было повести это дело? Как оно поведено? Как эта несправедливость ускользнула от мудрого, и всегда старавшегося быть справедливым Петра? М мы назовем тогда истязателей Кочубея – подкупленными рабами изменника.
 
Были статьи, которых нельзя было доказать, например: на вторую Кочубей не указал свидетелей; на третью Мазепа был вправе отвечать, что чувства его не могли быть известны Кочубею; на четвертую, что он не любит говорит о том, что ему неприятно; в шестой, седьмой, девятой, пятнадцатой–Кочубей ссылался на дочь и на сына, которые в свидетели нигде не могут быть приняты. Двадцать вторая даже не могла служить доносом. Двадцать шестая тоже ни к чему не вела; Русанович и магнаты были вне допросов; этих статей не должно было включать в донос. Но разсмотрим его вполне.
 
1. В тысяча семьсот шестом году, будучи в Минске, Гетман говорил ему наедине, что мать Вишневецких, Княгиня Дульская, обещала ему доставить, с помощию Лещинского, который ей родственник, Княжество Черниговское с титулом Князя, а Малороссийскому войску все вольности и выгоды. Это случилось между ними в доме Княгинином, в селе Бело‑Кринице, когда он с нею крестил сына Князя Януша Вишневецкого; у Гетмана с Княгинею дружба великая. Она, между многими подарками, прислала ему кровать и музыкантов, которые и теперь при нем находятся.
 
Министры к допросу не потребовали музыкантов.
 
2. Мазепа поносил Польского Гетмана Огинского за то, что он один придерживается к Царю, когда от Царя все уже отстали.
3. Он радовался известию, что Король Август уехал в Саксонию и изъявил преданность Карлу XII.
4. Когда, в 1707 году, Кочубей был прислан к нему с известием о раззорениях, произведенных Синицким около Пропойска, то Гетман был так к этому равнодушен, что целый день ни разу о том не вспоминал.
5. Когда, одиннадцатого Мая, приехал к нему Боярин Иван Алексеевич Мусин‑Пушкин, и потом уехал после продолжительного с ними разговора, то он, призвал Кочубея и Скоропадского, говорил им, что и Царь уже знает о том, что Синицкий побил его людей, и смеясь этому, в знак радости начал пить, вино и подносить его им обоим за здоровье свое, их и Княгини Дульской.
 
Министры не потребовали Скоропадского.
 
6. Сказывал Кочубею, что Король Шведский из Саксонии пойдет прямо в Москву через Польшу с непременным намерением низложить Царя и на место его возвести другого, как и сделал в Польше. А Лещинский с Рейншильдом подступят под Киев. «И как я ведаючи сие, говорил Мазепа, просил у Царя войска на помощь, то Царь отвечал мне, что у нас довольно войск и Козацких и Московских в Киеве; и так придется нам соединиться с войсками Короля Станислава.»
7. Когда Кочубей помолвил дочь свою за Чуйкевича, и пришел просить у Гетмана на этот брак соизволения, то хотя Гетман в этом и не отказал ему, но приказал отсрочить свадьбу, говоря: «когда будем за Поляками, тогда найдется дочери твоей лучший жених из Шляхтичей Польских; хотя по доброй воле мы и не поддались бы, но они нас завоюют и мы конечно будем им принадлежать.» Кочубей вышел, объявил о том жене, а назавтра разсказал и свату своему Чуйкевичу; потом, предупреждая зло, по общему согласию, сочетали своих детей.
8. Мая 28‑го Епископ Сербский Руфин, быв у Гетмана, слышал его жалобы на Государя, который требованием от народа лошадей жестоко отягощает край; пришедши от Гетмана, Руфин разсказал о том Кочубею.
 
Министры с ними не списались.
 
9. Мая 29‑го Мазепа с дочерью Кочубея крестил девку Жидовку, удержал дочь отобедать и говорил ей: «Ой Москва! Она в когти свои прибирает сильно всю Малороссийскую Украйну.»
10. Сват Кочубея, Чуйкевич, получил из обозу от Киева, двадцатого Сентября, от верного Канцеляриста Лисицы следующую записку: «В Киеве при Гетмане находится Ксендз Иезуит Заленский, Ректор Винницкий, который говорил пред многими особами, в Печерской крепости, чтоб козаки не боялись взгляда Шведского, ибо Шведы идут войной не на них, а на Москву. В другое время он же говорил: «никто не ведает, где огонь кроется и тлеет, но скоро вспыхнет он.» А во второй записке он пишет, от 4‑го Октября одна госпожа слышала сама как Гетман ругал Порту за то, что она возбраняет Татарам быт с ним в согласии.
 
Министры не спросили кто эта госпожа, кто эти особы, и не вытребовали их вместе с Лисицею.
 
11. Получив от Октября 8‑го какие‑то письма из Минска, Мазепа до позднего вечера, при музыке, веселился с Полковниками Прилуцким и Миргородским; а на другой день послал к Заленскому ответ.
 
Горленко и Апостол не были призваны.
 
12. Октября 10‑го к Гетману приходил по Делам Полтавский Писарь, но слуга Гетманский, Дмитро, не допустил его к Гетману, сказав, что Гетман, запершись с Полковниками, читает договор Гадячский между Виговским и Поляками.
 
Дмитро должен был объявить, кто были те Полковники, и потом всех должно было свести на очную ставку.
 
13. Около 10‑го Декабря, в 1707 году, в бытность Мазепы в Батурине, его потревожило известие о скором приезде к нему Кикина, и вслед за ним и Государя, который намерен взять Гетмана в Москву. Мазепа собрал триста Сердюков, поставил над ними Полковника Чечеля, велел им зарядить ружья и отстреливаться от Государя и это так справедливо, что слуги его Гетманские говорили на другой день Судовому Канцеляристу, Андрею Певному, что они прошлую ночь все были вооружены.
 
Министры не призвали ни Чечеля, ни Певного.
 
14. Орлик встретил, перед Рождеством, ехавшего в Батурин Иезуита Заленского и проводил его тайно в Гетманский замок под Бахмачем, откуда привозил его к Гетману по ночам. И
 
Следовало схватить Орлика.
 
15. Гетман говорил, что кто бы ни был осмелющийся противиться его предприятиям, будет им замучен до смерти.
16. Мазепа издавна сносится с Белогородскими и Крымскими Татарами через Полтавских козаков Кондаченка и Быевского, которых туда несколько раз посылал с словесными наказами.
 
Это были не простые курьеры; если бы их Головкин призвал, – они бы разсказали о тайнах своего посольства.
 
17. В 1707 году, Июня 10~го, Мазепа, будучи в дом Кочубея надвесел, когда стали пить за его здоровье, вздохнул и сказал: «что мне за утеха жить, не имея никогда твердой уверенности в жизни моей, всегда ожидая обуха, как вол.» Когда же Кочубей отошел к другому концу стола, он, обратясь к хозяйке, которая стояла перед ним, начал хвалить Виговского и Брюховецкого, предпринявших выбиться из неволи Московской, – «в чем бы–говорил он–и успели они, если б им не препятствовали злые люди, каков был Пушкарь и другие. Так и я, – продолжал Мазепа, – промышляю о своей целости и об войсковой вольности; но сколько я ни намекал об этом твоему мужу, он мне не отвечает ничего, и я не имею ни от кого помощи; притом Орды Татарские не вольны мне помогать. Я уговаривал Хана, и сегодня еще послал я к нему Агу. Но Султан Турецкий запрещает ему соглашаться на мои предложения.» Канцелярист Лисица пишет к Кочубею, что и в Киеве он это много раз говорил Полковникам.
 
Снова должно было допросить Лисицу, а потом и гостей, которые были у Кочубея.
 
18. Гетман говорил тем Полковникам следующее: «многие думают, что я готовлю себе преемником Войнаровского? Но я этого отнюдь не хочу. Я это предоставляю вольному избранию, и даже готов сложить с себя Гетманство, ежели вы укажете кого достойнейшего, кто бы мог вам возвратить свободу. Но если вы на меня Гетманство возлагаете, то должны уже во всем мне повиноваться и примеру моему следовать. Я было уговорил к тому прежнего Хана Крымского, но он сменен; а нынешний сначала был со мною согласен, а потом противным оказался. Все мои посылки к нему и к Паше Силистрийскому были тщетны. И так нам должно, согласясь с Королем Станиславом, приняться за сабли.» И ныне Гетман не перестает сносится с Ханом и с Пашею.
 
Об этом должно было в Крыму тайно разведать.
 
19. На эти посылки он употребляет слуг своих– Поляков, которых у него множество.
 
Можно было их перехватать.
 
20. Вопреки запрещению от Государя, он переводит на западный берег Днепра людей. Его мать, Игуменья Киево‑печерского монастыря, здешними людьми населила там многие слободы. А от разных его угнетений и оставшиеся здесь хотят туда переселятся.
21. Запрещает входить в супружеские и во всякие иные дружеские связи Малороссиянам с Великороссиянами, и даже угощает их хлебом и солью.
 
В этих обеих статьях дело шло о целом народе; не трудно было разведать об их справедливости.
 
22. Нимало не старается укрепить города Малороссийские, для того чтоб они не имели защиты от неприятеля. А свой загородный дом, Гончаровку, сильно укрепил.
24. Внушает Запорожцам, что Государь их хочет истребить и озлобляет их против Государя.
 
Если б Головкин не продал Мазепе Царя, то как бы не спросить Запорожцев.
 
24. Когда пришло известие, что, соединясь с Татарами, Запорожцы хотят вторгнуться в полки Слободские, то Мазепа в одной беседе сказал; «пусть бы они, коли делать, делали; а то по пустому разглашают и будто бы дразнят.»
25. Один приближенный к Мазепе, недавно угощая многих особ, по случаю зашедшего разговора о прежних войнах с Татарами, сказал: «оставьте эту речь: Татары нам скоро пригодятся.»
26. В 1707 году, Сентября седьмого, Львовский мещанин Русанович, будучи в Батурине, говорил, что привез к Гетману листы от Сенявского, Тарла, Хмельницкого, Потоцкого и от иных вельмож; что чуть было не попался Москалям на дороге, и по этому просил Гетмана ответы послать с кем ни‑будь другим; что Сенявский поручил ему узнать о делах Украйны и преданы ли Полякам козаки; что, по его же приказанию, он должен доказать Гетману невозможность Царя устоять противу Шведов, и единственное средство ко благу Украйны: – согласие с Поляками. Тогда Гетман поклялся, что он и сердцем и душею Полякам предан.
27. Другой Львовский житель, хитрый и богатый партизан Шведский, приезжал в Киев, будто бы для размена ста тысяч рублей на чехи; и Мазепа, приняв его ласково, приказал разменять для него двадцать тысяч из скарбу войскового.
 
Весьма легко было допросить меня и Скарбового Казначея. Не очевидно ли, что оба Министра заплатили Великому Царю своему безпримерным злодеянием за Его милости; что это были враги Петра и России; враги злобные, мстительные, подкупленные нечестивцем и пуще его нечестивые.
 
Здесь Кочубей донес о неправедно присвоенных Мазепою доходах, о его богатстве, и наконец приложил песню, будто бы Гетманом сочиненную, в которой ясны его чувства изменнические. Песня или дума эта примечательна в двух отношениях: в историческом и литературном. В ней Гетман поэтически доказывал, что все желают покоя, но нет между ними единства, что после Желтоводской битвы нет ни любви, ни счастья, что сами себя Украинцы завоевали: «Братья–говорил он–пора вам знать, что не каждому быть Гетманом, не каждому все ведать. Взгляните на корабль: там много людей, один кормщик им правит. Пчелы имеют одну матку, и все ей повинуются. Сжался, Боже, над Украйной, которой сыны не вместе живут. Один живет с поганинами, другой Ляхам за деньги служит. О старая мать моя! Как ты ослабела! Тебя разстаскали; по Днепр отдали Туркам. А иные уж Москве угождают и ей верно служат; лучше было б не родиться, нежели жить в беде такой,»–и проч.
 
Министры приняли и донос и песню.
 
Разсмотрим поступок Шафирова и Головкина.: Они спросили: был ли кто другой, когда Гетман произносил речи, показанные в статьях первой, шестой и седьмой? «Никого, кроме меня. Отвечал Кочубей, – «Мне дочь моя это пересказала.» Отвечал он когда спросили его о пункте девятом, – «Андрей Певный и Апостол мне о том пересказали.» Таков был ответ на вопрос о пункте тринадцатом. Насчет четырнадцатого «Лисице сказал слуга Войнаровского, а жене моей жена Орлика.» На пятнадцатый, что эти речи говорены Мазепою года два тому назад; и, в добавок, что Мазепа хулил Брюховецкого за слабое обхождение с Многогрешным; эти хулы слышал и Ломиковский и еще кто‑то третий, которого имени он не припомнит. Что же касается до пункта семнадцатого–Мазепа говорил слова, там показанные, в полголоса, но и другие могли бы их слышать, если б вслушивались. Записку, полученную от Чуйкевича насчет Киевских разговоров, он считал опасною и разорвал; насчет Запорожья, все, что сказано в статье двадцать третей, слышал он от Запорожцев, но от кого именно, не помнит. О речах, показанных в статье двадцать пятой, говорил Полтавскому Полковнику Орлик; а кто ему, Кочубею, их передал, того он не помнит. Все, что описано в пункте двадцать шестом, имеет он от самого Русановича. А песню подарил ему Архимандрит Никон, живший в Московском Донском монастыре; он‑то и утверждал, что ее сочинил Мазепа.
 
Таков был первый допрос Кочубею, Апреля 19‑го.  В тот же день привели к допросу Искру. Он объявил, что посылал Святайла к Полковнику Осипову с согласия Кочубея, потом сам с ним виделся и все, что ни писал Осипов к Голицыну, написано с его слов. «Из Полтавы я удалился, прибавил Искра, потому что Полтавский Судья Красноперич й Обозный Дорош предложили мне участвовать в измене Мазепы; я им отвечал, что отец мой был верен Государю? так и мне должно быть верным. Они написали об моем ответе к Гетману. Гетман прежде думал заманить и меня и Кочубея, но мы к нему не поехали; тогда Апостол предостерег меня, чтоб я уехал; и действительно, Мазепа посылал за нами команду, которая, нас не застав, мой дом разорила. «О согласии Мазепы с Лещинским и с Вишневецким Искра сказал, что слышал обо всем от одного Кочубея; все прочие показания его были сходны с Кочубеевыми, с прибавкой того, что про неверность Гетмана знает Чарныш, который охотно поехал бы к Государю, если бы знал об их отъезде. Здесь мы видим имена Красноперича и Дороша, с которыми очная ставка Искры и Кочубея была необходима.
 
Апреля 21  были призваны к допросу: Святайло, Яценко, Колчицкий, Глуховец и, вторично, Кочубей.
 
Святайло показал, что знакомство у него с Кочубеем началось при Самуйловиче; что Искра ему родственник; что, будучи у обоих духовным отцом, он в 1707 году, в неделю Всех Святых, был в Ретике у Кочубея; служил молебен о выздоровлении больной дочери его; и потом жена Кочубея со слезами сказала ему: «мы плачем об измене Гетмана, предающего Полякам нашу родину, а церкви Божии– Унии. Кочубей же говорил, что боится гнева Божия, если не донесет об измене; но что не знает, как и через кого послать донос. «Тогда, – продолжал Святайло, – я посоветовал ему послать по этому делу свояка моего Петра Яценка к Благовещенскому Протопопу. Кочубей принял мой совет, просил меня съездить к Искре и сказать ему, чтоб он примечал за поступками Гетмана, и что делается в войске. Я исполнил это поручение, но Искра мне сказал, что он ничего изменнического за Гетманом не заметил. По возвращении же моем в Полтаву, Яценко поехал в Москву, а я с Искрою в Ахтырку к Осипову, и оттуда возвратясь, жил в Полтаве, покуда присланные от Мазепы люди не разорили домов Искры и Кочубея. Яценко подтвердил все это своим показанием, прибавя, что в донос6 он только то писал, что Кочубей ему приказывал; но весьма важное и совершенно новое было открытие, на которое Министры не захотели обратить внимания: Яценко ни от кого об измене Гетманской не слыхал, кроме от приезжавшего из войска сына Григория Герцика, который сказал: «у нас в войске все благополучно, только скоро всем нам быть за Ляхами. Да от Чарныша приезжал слуга его к Полтавскому Протопопу Тимофею; при письме была записка, в которой сказано: что присланный станет объявлять, тому должен Протопоп верить, и о том донесть куда надлежит, и что Царский указ крайне поруган и осмеян Гетманом.
 
Колчицкий и Глуховец показали, «то они жили у Кочубея в услужении и поехали с ним в Смоленск по его приказу; на дороге переписывали с его руки то, что им было приказано; но о содержании этих бумаг вперед ни от кого прежде не знали.
 
Кочубей при втором допросе показал, что Заленский, в доме Полтавского Полковника Левенца, за обедом сказал: «никто не ведает, где кроется и тлеет огонь, но скоро он вспыхнет». Что эти слова слышал и Сотник Кованько, который пересказывал ему, как один какой‑то проповедник выхвалял в Печерсжом монастыре, при Мазепе, благость Королей Польских, покровителей того монастыря, и осуждал правление Государя, который угнетает обитель. Гетман хвалил проповедника и поцеловал его в голову.
 
Кованько подтвердил это показание; но Министры не обратили внимания ни на проповедь, ни на всенародную благодарность Мазепы проповеднику. Они придрались к противоречиям по поводу приезда Государя и Кикина в Батурин; к противоречиям пустым, ничтожным, к одним, к которым можно было придраться, чтоб погубить людей верных Царю, и оправдать того, кто Царя ненавидел. Поступок Мазепы простительнее, нежели поступок этих господ; он действовал в свою пользу; он мог стать удельным Князем; губя Кочубея и Искру, он по крайней мере мог сказать, что он, праведно ли, не праведно ли, погубит каждого, кто вздумает ему дорогу заслонить. Головкин и Шафиров были в этой тяжбе людьми второстепенными; по мелочной злобе на Кочубея, они‑то были изменники своему Государю, предатели России, злодеи своего Благодетеля, просветителя, наставника. Мазепа, по крайней мере, боролся с Петром, боролся коварно, унизительно, – но боролся, они же – рабски стерегли пользы Мазепы за крохи, упавшие от стола их господина.
 
Ничтожное противоречие Батуринское было следующее, как мы уже видели: один говорил, что Мазепа приказал стрелять, не щадя ни кого; другой, что он приказал дать залп по Государю. Шафиров и Головкин свели доносчиков на очную ставку. «При этом, – говорит История, – должно думать, были употреблены угрозы.» Кочубей испугался и сказал, что он никогда не говорил Искре о намерении Гетмана убить Государя в Батурине. Искра сказал, что жена Кочубея была свидетельницею их разговора. Кочубей отрекался, их повели к пытке.
 
Начали с Искры. Спросили его: «по чьему наущению доносит он на Гетмана? Не по факциям ли, или по подсылке о том какой от неприятеля, на низвержение его Гетманское, такое зло возвели на него?»
 
Искра отвечал, что никакой подсылки к нему от неприятеля не было; а года два уж есть, как
 
Кочубей его подучал к доносу, уверяя, что это делает из преданности к Государю. Сам же он ничего никогда не слыхал об измене Гетмана, и когда посоветовал Кочубею отстать от доноса, то этот отвечал, что согласен погибнуть, лишь бы обличить.
 
Десять ударов кнута… Искра продолжал, что Кочубей советовался насчет доноса с Апостолом, с сватом своим Судьею Чуйкевичем, и еще с одним Судьею, и что у них было положено, по низвержении Мазепы, избрать в Гетманы Апостола; что Кочубей читал ему записку, в которой сказано: «за Днепром огонь загорается; сохрани Боже, чтоб и у нас не загорелся.» Очередь пришла Кочубею.
 
Не известно сколько ударов кнута он получил. Он был слаб и стар, много не выдержал бы. Потом он показал, что действительно Искра долго не соглашался принимать участие в доносе; но когда он пристал к нему, то этот охотно поехал к Осипову; что Апостол и Чуйкевич к нему, кроме ведомостей, ничего не писали; что убийство Государя, замышляемое будто бы Гетманом, он взвел на Гетмана единственно по злобе, не зная за ним никакой измены; что все пункты его доноса ложны; что он клеветал на Апостола, будто бы тот ему говорил о случае Батуринском во время приезда Кикина; что он все затеял, чтоб низвергнуть Гетмана; наконец что никаких подсылок и совещаний с неприятелем о низвержении Гетмана не имел.
 
Снова взяли Искру к допросу. Спросили: говорил ли ему Кочубей о намерении Мазепы лишить жизни Государя? «Все слышанное мною от Кочубея, отвечал Искра, – я передал Осипову; Кочубей признался, что он из мести подает на Гетмана ложный донос; я его отговаривал от этого; советовал жаловаться о своей обиде Государю, а потом принужен был принять участие по дружбе и по свойству. «Чтоб не даром допрашивать Искру, Министры, когда уж он отвечал, не входя в распросы о дальнейшем, дали ему – восемь ударов кнута, и того– осьмнадцать.
 
Взяли опять Кочубея. «Ко мне не было подсылок от неприятеля– возопил несчастный старец, пред которым лилась кровь его родственника, которого дочь была обольщена, который, как верный подданный, доносил истину Царю своему, который видел за правду свою гибель собственную и всего своего семейства. «Я не ведаю за Гетманом никакой неверности; ни с кем, кроме Искры, не советовался; Апостол меня предупредил только об угрожавшей мне от Гетмана опасности; и он и Чуйкевич в доносе не участвовали. Я составил донос единственно по злобе на Гетмана.» Ревнители о благе России, в заключение допроса, дали Кочубею – пять ударов кнута.
 
Так прошло двадцать первое Апреля.
 
Двадцать четвертого  Головкин и Шафиров снова занялись изысканием истины. Призвали Сотника Кованька, и спросили его, как выражается подлинник–с пристрастием, то‑есть с пристрашкою. Кованько всю вину сложил на Кочубея. Впрочем объявил, что Иезуит Заленский, обедая у Левенца, сказал: «теперь Король Шведский притаился, а как выбухнет, то не скоро затушишь огонь.» Уверял он тут же, что Король идет не на козаков. Все же лишнее писать подучил его Кочубей. А что касается до проповеди в Печерском монастыре, – проповедник жаловался на Государя за раззорение кое‑каких построек монастырских, подошедших под план крепости, но заключил величайшею похвалою Государю. За первое Гетман выговаривал ему с гневом, за второе благодарил. «А измены за Гетманом, – заключил Кованько, – никакой я не знаю.»
 
Апреля 29  разсматривали бумаги и письма доносителей; там нашли и переписку седого Мазепы с молоденькою Кочубеевою, переписку, которую так благородно отправил Головкин к тому, кто ее писал. «Для чего ты вычернивал в доносе иные слова и писал над ними другие?»– спросил Головкин Кочубея. – Для лучшего прикрытия ложного доноса,»–отвечал Кочубей.
 
Многие из бумаг были писаны рукою Святайла. Кочубей уверял, что старый духовник его писал их по его приказанию; что он знал о доносе, как отец духовный; но в заговоре против Гетмана не участвовал, Не смотря на это, призвали Священника. Он отвечал, что все найденное в бумагах его руки, писано им по просьбе Искры; что он ему говорил и о переписках Гетмана с Ханом, и о содержании у себя знатных Поляков, вместо слуг, и о подговорах Запорожцев против Государя; сам же он, Святайло, за Гетманом измены не знал и не знает.
 
Искра подтвердил это показание, и прибавил, что к этим лжам и сплетням подвел его Кочубей.
 
Апреля тридцатого  привели снова Кочубея. Его спрашивали: признавался ли он в фальшивости доноса духовному отцу своему Святайлу? «В Великий пост на первой неделе», отвечал Кочубей: «я говорил, что жалею, зачем на старости принял на себя такое трудное дело, как донос на Гетмана.» Священник мне отвечал: молись Богу. – Других разговоров между нами не было.
 
Святайло подтвердил его слова «Бог вас ведает, что вы будете делать, сказал он, исповедуя Кочубея. Этот отвечал: или успею, или погибну.
 
Пытка возобновлялась ежедневно до 28‑го Мая . Мазепа в это время, не давая отдыха ни Государю, ни Головкину, умолял о присылке клеветников в Малороссию для окончания над ними дела розыскного.
 
Вот извлечение из его писем к Петру и к Головкину:
 
«Ваше Величество отяготили, обременили меня неизреченною Вашею милостию, превосходящею силы моего тела болезненного, облегчающею и услаждающею мое многопечальное сердце. Сперва тайно собственноручною грамотою, потом чрез посланного моего Скоропадского, потом чрез Маслова, Вы, Великий Государь, обнадеживаете и утверждаете меня верного Вашего подданного в благосердном Вашем призрении, в непреоборимом клеветами враждебными покровительстве. Вы не преклонили Вашего Богохранимого сердца ко лжам злобных давних врагов моих–Кочубея и Искры. Они старались повергнуть в прах мою честь, помрачить мою непорочную верность. Отягощенный неизглаголанною и неописанною милостию, паду к стопам Вашим победительным, попирающим врагов, ходящим по стезям Божественным правды. Благодарю Вашему Царскому Величеству и до конца жизни моей благодарить не перестану. Защитя премилосердно невинность мою, Вы не попустили о мне возрадоваться моим врагам. Розыск над врагами моими явственно их доказал клевету. Разстилали сеть для меня и ею же уловлены во лжи и в злобе своей. Ныне с земным поклонением умоляю, чтобы лжеклеветников моих всемощно повелели Вы ко мне прислать, для окончания дела розыскного, и чтоб казнь над ними всенародно в войске совершилася; да не дерзают, видя оную, прочие клеветать на меня; если столь беззаконные мятежники дерзнут опять раздувать пламя мятежа в народе и утруждать Величие Ваше, Государь, поборая и помрачая мою непоколебимую к Вам верность, то для службы Вам, для исцеления возложенных на меня обязанностей, для управления внутреннего не станет, Государь, у меня сил в изнеможенной старости и в болезнях непрестанных.»
 
Граф Головкин получил письмо не хуже написанное:
 
Всегда имел я твердую надежду на Бога его, единого в напастях Заступника, Царский престол на истине утверждающего. Я знал, что наветы врагов моих, Кочубея и Искры, пред праведною и непорочною моею верностию, как паутина, разрушатся; что клеветники мои сами упадут в сеть, мне уготованную; но после Бога и Государя я несомненно надеялся на Ваше заступление и покровительство, на Вас, моего благодетеля. И надежда моя не постыдила меня; мои враги о мне не возрадовались. Преисполнили Вы меру благодеяний своих! Изследывая благоразумно неправду и беззаконные вымыслы врагов моих, Вы не попустили, чтоб слава моей верной службы омрачилась. Вы меня обязали вечною к Вам благодарностию, которая и по кончине моей в безсмертной душе моей жить будет. Благодарю, что взялись быть ревностным моей невинности заступником и покровителем, Пока живу и движуся, буду отслуживати и награждати. Одно только мне еще необходимо: чтоб Государь указал моих клеветников, главных врагов моих, прислать сюда ко мне в войско; чтоб ложь, клевета и неправда изобличены были на позор всенародный; чтоб всенародно восприняли они достойную казнь. Когда другие не станут утруждать клеветами Государя; помрачать и поборать мою верность непоколебимую и неизменную.
 
«Правда, что я обрадован грамотою Всемилостивейшею моего Государя; но меня снедает горесть о том, что те враги мои, всенародные возмутители, легко были допрашиваны. Надлежало бы их истязать с большею жестокостию, чтоб узнать корень злодеяния, чтоб уведать, какие надежды имели они в клеветах на меня. Они бы выявили, что когда бы Государь, поверя им, велел меня тогда взять, воздвигнув в Украйне возмущение, они поставили бы Гетмана по своему желанию. Они б и в Смоленск не поехали, если бы не отряд, мною за ними посланный. И потому‑то их необходимо здесь допросить, кого и как они, злодеи, хотели сделать Гетманом.»
 
Почти слово в слово злобный старик писал такое же письмо к Шафирову; с теми же обетами отслуживать и награждать.
 
Вслед за этим письмом, он отправил другое, общее к обоим Министрам. «Из скитальца нищего, подлого отродия, сына мужицкого Кочубея, – пишет он в этом письме, – я сделал его Генеральным Писарем, потом Генеральным Судьею, обогатил селами, деньгами, честью и славою. Из горшечника сделал Искру Полковником. И вот чем они отблагодарили мне, изверги! Они хотели у благодетеля своего похитить честь и славу. Не только здесь и в России, но и вне государства разнесли слух о моей неверности. Между тем друзья их разглашают, что они привезены с честью в Смоленск, встречены тамошним Воеводою, остановились в его доме, разъезжают свободно, и для большей чести сопровождаемы офицерами.»
 
Головкин отвечал ему письмом замечателым:. «Зная, что Ваше Сиятельство должны досадовать на нас за привезение сюда Кочубея и Искры мимо Киева, поспешаем оправдать себя. Их нельзя было привезть в Киев, потому что они отправились в Смоленск добровольно и за ними послано было только два офицера. Если б в другом месте и не нами был чинен сей розыск, никто б так дерзновенно и отважно не поступил. Мы приложили неусыпные труды изследовать то зло без дальних околичностей; другие же сего чинить не смели и не могли. Ибо и то к Вашей славе, что сие вершилось без присылки и требования от Вас кого к тому розыску.»
 
Не было ли это письмо в числе тех, которых подлинники, как мы увидим после, были сожжены умирающим Мазепою? Не подтверждает ли это слов моих насчет подкупа, которым преклонил Мазепа Шафирова и Головкина?
 
Тогда написали следующий приговор:
 
Ахтырскому Полковнику Федору Осипову, за оказанную верность, выдать похвальную грамоту, которую обнародовать во всей Украйне и в Слободских полках. Его Писаря, содержащегося в Москве под стражею, освободить и отправить в полк Ахтырский.
 
Яценка освободить, но с тем, чтоб он не возвращался никогда в Малороссию.
 
Святайла, сына его и чернеца Никанора сослать в Соловецкий монастырь, никуда оттуда не выпускать, и буде пожелает Святайло принять монашество, постричь его.
 
Кованька, Колчицкого, Глуховца и слуг Искры и Кочубея отправить в Архангельск и поверстать в солдаты, или куда окажутся годными, по разсмотрению тамошнего Губернатора, Князя Петра Васильевича Голицына.
 
Апостола и Чарныша, замешанных в доносе, выдать Гетману, и наказание обоих ему предоставитью
 
Кочубея и Искру казнить смертию в войске Запорожском.
 
Этот приговор прочли обвиненным и кинули их в тюрьму, где они валялись на полу, покрытые рогожами. Здесь‑то произнес несчастный Кованько свою забавную выходку к Святайлу, выходку, доказывающую веселый и безпечный нрав доброго Украинца. «Отче Иване, яка ж Московска пужка солодка! Купым еи жинкам до дому на гостынець.»
 
Стольник Вельяминов‑Зернов должен был отвезть к Мазепе двух осужденных, и перед казнию прочесть народу определение о казни и вину преступников.
 
Мая первого  был послан приговор к Государю на утверждение. Обвиненных заковали в железы и послали под прикрытием сильного отряда в Смоленск. Двадцать восьмого привезены они обратно в Витебск, и в тот же день был им последний допрос. Спрашивали у всех: не было ль от Шведов, Поляков, Крымцев или Запорожцев подсылки насчет этого доноса к ним или к другим чинам, мимо Гетмана? – Они отвечали, что не было никаких. Кочубей сказал, что он все затеял по злобе на Гетмана; что Искра все сплел по наущению Кочубея; Святайло и Кованько тоже на Кочубея сложили вину. Потребовали описи имений каждого – они подали. Под своею Кочубей подписал: окаянный проступця и згубця дому и дитей, В. Кочубей. – У него оказалось четыре тысячи червонцев и две тысячи талеров, зарытых в земле в Диканьке, а где именно, о том знает жена»
 
Приступили к кнуту: Кочубею дали три, Искре шесть, Кованьке четырнадцать, Святайлу двадцать. Неизвестно как: на встряске, иль на дыбе.
 
Приговор был исполнен во всей силе. Кочубей и Искра были отправлены водою по Днепру в Киев. Мазепа, благодаря за присылку, Головкина сравнил с Пророком Даниилом, а себя с Сусанною, неповинно оклеветанною беззаконными старцами и праведным судом освобожденною.
 
Он Чарнуша простил, а Апостола оправдал перед Государем. «Апостол породы Волошской,» писал он к Петру, «человек из отца заслуженный в войске, воин добрый, изо всех Полковников давнейший, старейший, знатный, заслуживший честь и любовь от всех полков. Генеральный Обозный Ломиковский, Судья Генеральный Чуйкевич и Прилуцкий Полковник сват его; Полковник Лубенский дядя ему; Полковник Нежинский–шурин. Все прочие Полковники и знатные люди сопряжены с ним близким свойством и любовию.»
 
Как случилось это ужасное произшествие? Как обманули Великого Петра? Напрасно иные полагают, что это была политика необходимая в то время, когда Россия боролась с Шведами, Поляками и с врагами внутренними; что опасно, и даже невозможно было схватить Мазепу, которого вина была явная, но который был хитер и могуч. Не известно, кто с ним был единомышленник; полагать – всю Малороссию; тогда попытка схватить его взволновала б весь край и усилила бы врагов России. Но как должно же было кого‑нибудь обвинить, или доносчиков или Гетмана, то невозможность обвинить последнего предала на жертву первых. К тому же измена Мазепы должна была со временем обратиться в пользу для целостного Государства. Эта измена подала повод и право Петру уничтожить условия Хмельницкого и слить в одну массу две стихии Империи, два народа единоверные и единоплеменные.
 
Но мы полагаем, вместе с Голиковым, который всю почти жизнь свою посвятил на изыскания о боготворимом от него Великом Петре, мы полагаем, что этот суд над верными Украинцами, эта казнь страдальцев благочестивых произошла единственно от невозможности в то время самому Государю разсмотреть донос, от его предубеждения в верности Гетмана; кроме того, скажем от себя, она исполнена мстительностью Министров за слова Кочубея насчет Секретарей Государевых и Меньшиковых, и предательством их–вскоре один из них за продажность и подлог был бит кнутом и сослан в Сибирь.
 
С одной стороны, – говорит Голиков, – представляется Гетман Малороссийских войск обеих сторон Днепра, Гетман облагодетельствованный Монархом, возвышенный на первые степени чести и богатства, Гетман разума тонкого и проницательного, которого советами во всех важных делах пользовался, и почти всегда оным следовал; Гетман, к которому долговременная привычка привязала Его Величество, состарившийся в службе без видимого порока и подозрения, и который казался, особливо в сие время, весьма нужным. С другой – сборище доносителей, связанных родством, свойством, дружбою, общим интересом и руководимое человеком обиженным, дышущим местию.» – И действительно, трудно было устоять доверчивому и доброму Петру против предубеждения.
 
Пока несчастных привезли к Мазепе, он отобрал от их семейств все имения; а жен и детей осудил на вечное тюремное заключение. Когда прислал он своего племянника Трощинского взять Любовь Кочубееву, она укрылась в церкви, желая «лучше умереть близ олтаря, подобно Пророку Захарию». – Ее уговорили выдти оттуда, она спросила Трощинского: «за тем ли прислал тебя Мазепа с таким войском, чтоб раззорить имение человека, верно служившего войску Запорожскому?» – Все они содержались в темнице, до взятия Батурина Шереметевым.
 
Июля 14‑го обоих страдальцев привезли в местечко Борщаговку, что под Васильковым и Белою Церковью. Мазепа пытал их; Вельяминов‑Зернов, Ломиковский и Гамалея находились при пытке. Дело шло о деньгах, зарытых в Диканьке.
 
Того же дня, в присутствии всего войска, Старшин и многочисленного народа, их головы скатились на одну плаху. Потом их тела были отвезены в Киев и погребены, Июля 17‑го, в Лавре.
 
Глава XLVII
 
 
Письмо Мазепы к Царю. Доверенность к нему Царская. Заготовления в городах Малороссийских. Монеты Ассирийские. Письма Царя к Мазепе. Ссорить Поляков с Государем. Письмо к Головкину. Ссорит Порту с Россиею. Возмущает Малороссию, Запорожцев и Донцов. Клевещет Царю на соотечественников и на Костю Гордеенка. Батурпн–складочное место запасов и аммуниции. Смерть Булавина. Участие Мазепы в бунте Булавинском. Приближение Шведов к Украйне. Война с ними. Радость Мазепы о победах Царских, изъявленная в письмах его к Царю. Условия его с Карлом XII и с Лещинским. Доносы на него Царю. Он освобожден от всякого подозрения. Письмо Царское. Универсалы Мазепы. Болезнь его. Доктор Козоа. Бегство Быстрицкого. Улишин. Снова Мазепа оправдывается. Уменьшение Мазепиных сил. Жестокая болезнь Мазепы. Он при смерти. Его соборуют маслом. Он переходит за Десну. Выезжает к войску. Семеновка. Речь его к полкам. Почти все козаки оставляют его. Свидание его с Карлом. Петр узнает об измене. Письма его на этот счет к своим приближенным. Царские грамоты и манифесты. Маркевич и Голицын. Приступ к Батурину. Взятие я гибель Батурина. Новгород‑Северск. Худорбай. Добродетель Шереметева. Манифест Карла XII. Слух о безбожии Мазепы. Избрание Скоропадского. Лебедин. Проклятие Мазепы.
 
 
Приступим к развязке.
 
Оконча пытку и казнь своих врагов, Мазепа благодарил Государя за присылку их в войско. «Понуждаем я был милосердием христианским, – писал он к Царю, – доземным челобитьем вымолить им, моим лжеклеветникам и всенародным возмутителям, Ваше Царское милосердие, чтоб они от казни были спасены; но когда разсудил, что они осмелились о Вашем здравии и о чести Вашего Величества б… словить, я тогда отвергнул сострадательность.»
 
На Мазепу подали донос, – Государь поручил ему усмирение мятежа Булавинского; он бунтовал умы Запорожцев, – Государь поручил ему наблюдение за их непостоянством; он колебал Малороссию, – Государь просил его стараться о сохранении в ней спокойствия. Он был в тайных сношениях с Гурками, Татарами, Лещинским и Шведами, – Государь поручал ему выведывать их скрытные намерения. Учреждение почты чрез Молдавию в другие государства; отправление писем и разных посылок к Министрам своим при тамошних дворах; заготовление для войск фуража и провианта; укрепление мест, – все это отдавал Петр на руки Мазепы; присылал военные планы на его одобрение; желал знать его мнения насчет политических обстоятельств, насчет предстоящей борьбы с Карлом. Писал к нему: «обнадеживаю тебя, верного моего подданного, что Я как прежде, так и ныне, за непоколебимую твою верность ко мне, никогда никаким клеветам, которые дерзнули бы на тебя что‑нибудь противное доносить, не имею веры.»
 
Мазепа еще в прошлом году заготовил близ Киева Фураж на пятьдесят три тысячи лошадей, и для провианта пятьдесят девять тысяч пятьсот пудов ржи; ныне устроил магазины в Чернигове и в других местах.
 
Но зная, что мелочным удовольствием можно иногда больше угодить более привязать к себе, нежели пользою он не терял из вида ни малейшего случая пленять Петра искательностию, готовностию во всем тешить Его. Петр все вел к одной цели – к просвещению России, а с просвещением связано благоденствие. Дамские наряды и фейерверки; книгопечатание и флот; устройство государственных зданий и регулярное войско; цветы, сады, Сенат и Синод; балы, вечеринки, каналы и благоустройство частных имуществ – все это он тесно связал; он знал, что польза ведет к удовольствиям, и что нет без удовольствий пользы. Каждая вещь, ничтожная для взора других людей, заслуживала особенного его внимания. Это были волокна пеньки почти неприметные, из которых сплетен корабельный канат. Таков был Петр, и это знал Мазепа. Сегодня он дарил Ему тысячу лошадей, завтра находил, при разрытии Киевопечерской крепости, монеты Ассирийские и отправлял их в дар Петру. И этот дар был приятнее первого; тот стоил чего‑нибудь народу; этот–земля отдала. И Государь был в восторге от своего Гетмана.
 
Господин Гетман, – писал он, – приезжайте к нам в Москву, на совет военный; вы недолго будете здесь мешкать: вы скоро уедете отсюда, но вы мне необходимы.»
 
Мазепа, стеная и доземно кланяясь, болея и сердцем и телом, готовил Петру удар, который, по счастью, был не меток; Украйну прочил для магнатов, Жидов и Иезуитов, за что народ разтерзал бы его; а себе добывал удельное независимое княжество, забыв, что время феодализма и система уделов были в восемнадцатом веке анахронизмом.
 
Магнаты требовали от Государя всех Заднепровских городов, взятых у Поляков и отданных Царю Алексию Хмельницким; на том только условии, они соглашались признать Августа Королем. Государь приказал Мазепе вывесть оттуда козацкие гарнизоны. Гетман не только не спешил их вывесть, но отклонил Государя от этой уступки; Государь, однако ж, чтоб не огорчить вполне Поляков, велел Мазепе отдать им Белу Церковь, с уездом. Пока пришло повеление Гетман успел уже доказать Синявскому, что и Польше безчестно будет согласиться на такое условие. Синявский написал весьма грубый ответ Государю, – все остановилось; между тем Мазепа начал уже перевозить богатства свои в Белу Церковь. Государь, имея на плечах заботы о делах внутренних, обезпокоенный настойчивостью Поляков опять приказал отдать им все города. Мазепа заблаговременно просил указа от Графа Головкина: как ему поступить с Ляхами, когда они приведут войско на западную Украйну, и то ему делать, если они потребуют Канева, Черкас, Чигирина?
 
«Вам известно, что, по вечному миру между Государем и Королем, граница западной Украйны не показана. Ибо, начиная от того места, где выше Киева Ирпень в Днепр впадает, идучи Стугною до Триполя, от Триполя же степью на пять миль от Днепра до Стаек все отмежовано на сторону России. А вниз Днепра нет никакого еще определения, и если та земля, и города на пей построенные, с селами пойдут Ляхам, то это разорит обывателей восточной Украйны, в особенности Переяславльских, Лубенских и других побережных. Они на западном берегу Днепра имеют грунты, пасеки, угодья, – не захотят их лишиться, и сами перейдут туда. А насчет Белой Церкви писал от 8 Июня, что все Заднепровские Полковники негодуют за отдачу этого города Ляхам; говорят, что скорей погибнут, нежели отдадутся под иго Польское; и если Белу Церковь Ляхи приобретут от Государя, то будут вырезаны козаками, которые станут искать иного покровительства. Он доказывал, что отдача Белой Церкви прекратит сообщение с союзниками; говорил, что тамошний полк теперь находится на службе Царской; а жены и дети, ненавидя прежнее тиранство магнатов и Республики, оставят домы и разбегутся из города; Поляки начнут снова мучить народ православный; вспыхнет мятеж на западе Днепра; отзовется на востоке, и тогда не миновать возстания всеобщего. Этими доводами отклонил Царя от отдачи Полякам Заднепрской Украйны и удержал ее за собой.
 
Оставалось убедить Порту к войне с Россиею. Оп внушил Верховному Визирю и Каплан‑Гирею, что, по властолюбию безпредельному, предприимчивости, жажде к завоеваниям и по личной храбрости, Петр, победив Карла, обратит оружие против правоверных; что мир, по которому отдан Ему Азов, войны нс остановит; что ж и ныне, для этой цели, в России строят крепости и вооружают флот. Подкрепляя подарки уверения, обещая Татарам и Туркам– за освобождение Украйны от тиранства Русского – плати великую дань, Мазепа понудил Султана к войне. Из Константинополя были разосланы тайные повеления войскам быть в готовности. Хан писал к Мазепе, что уже собрано для него пятьдесят тысяч Татарского вспомогательного войска. Государь в тоже время получил от него донесение и совет взять предосторожности против Порты, которая готовится разрушить с Россию мир. «Удивляюсь, – писал он к Головкину, – как Стольник Кантакузин, Посланник наш в Царьграде, Толстой и Господарь Молдаванский пишут, что Порта не делает никаких приготовлений к войне, когда в то жс время я получил из Ясс от Згуры, вернейшее известие, что Посол Турецкий заключил союз с Карлом и с Лещинским для поступательной войны против России. Я выговаривал Паше Силистрийскому за посольство врагам Государевым; он отвечал, что им не для чего ссориться с Польшею и Швециею, И что они отнюдь не намерены разрушить мир с Россиею; и в тоже время пьяные Татары и Турки проговаривают близкий разрыв между Султаном и Царем.»
 
Поселяя бсзпокойство в Государстве, ссоря Россию с соседними державами, он нс упускал из виду Украйны, употреблял всевозможные старания, чтоб возстановить Малороссиян, Запорожцев и Донцов против Петра; внушал в них ненависть, недоверие к правительству; угнетал их именем Царским; возбуждал на месть; уговаривал поднять оружие и отложиться.
 
Малороссияне его не любили; было за что ненавидеть. Не говоря о губительстве его над лучшими из Украинцев, он ставил народ против народа. Вот отрывок из его письма к Головкину: «прошу Вашу милость, как любезного моего приятеля, донести Государю, по любви ко мне, чтоб мне не впасть в страшный гнев Монарший. Указ Его Величества о устройстве Компании из городового товарищества не может быть исполнен, за смятением непостоянного здешнего народа, который никогда в глупом своем разуме не утвердится и не разсудит, какой конец будет его злым начинаниям и мятежам; он думает о том только, как бы сделать по‑своему. Я даже полагаю, что некоторым Полковникам весьма неприятен.»
 
Тайными сношениями раздувал мятеж и уверял Петра, что народ взволнован подсылками от Шведов и Поляков. Не исполняя Царских указов, чтоб раздражить Государя, жаловался на невозможность их исполнять с тою точностию, с какою ему бы хотелось для пользы Государевой; жаловался на бунты; описывал с подробностию непослушание, ропот, друки, грабительства, убийства. Всю вину медленности походов своих слагал на неповиновение войска, на возстание Козаков противу Старшин, уверяя Государя, что принужден то останавливаться, то назад возвращаться. Предлагал различные способы утишить разгоряченные умы. Гордеенка, который был вполне его клеврет, описывал черными красками; «и я не могу их усмирить моими козаками, – так заключал Мазепа свое донесение, – ибо ворон ворону глаз не выклюет.»
 
Окруженный многими преданными людьми, но не любимый войском и посполитством, он хотел привлечь к себе Запорожцев. Эти ограбили греческих купцов, Порта требовала удовлетворения: ей было выдано из казны сто тысяч ефимков. Мазепа умолял Государя истребить Запорожье, притон бунта, гнездо смятений. Петр ограничился выговором, Мазепа стал уверять Запорожцев, что спасеньем обязаны ему, что он был их предстателем, что он за них ходатайствовал, наконец, что Государь хочет после войны с Шведами их истребить. Приверженцы его распространяли слух, что приедут Воеводы для уничтожения статей Переяславских Хмельницкого, для отнятия от Малороссиян преимуществ, для обращения козаков в войско регулярное и для отдачи Украйны Польше. Умы волновались. Царь знал об их волнении; но не знал причины, и полагал, что присутствие Мазепы в Украйне необходимо; что ему невозможно отдалятся от Батурина, где уже собрана артиллерия, запасы хлебные и вооружение. Трудно было Гетману скрыть печаль при известии, что Булавин убит. Ныне нет никакого в том сомнения, что Мазепа его поддерживал. Булавину помогали Запорожцы под Азовом; он был однажды на Запорожьи и тогда, по первому требованию Мазепы, Кость Гордеенко выдал бы его; но его выпустили. Переписка Булавина с Гордеенком и донесение Сотника Гадячского Гетману из Запорожья ясно доказывают, что Гордеенко держал сторону Булавина; а между тем этот Гордеенко во всем слепо угождал и повиновался Гетману. И в тоже время Государь наградил Мазепу за участие в усмирении бунта Булавинского. Действительно козаки участвовали в походе против бунтовщика; их водили на Дон Полковники: Полтавский – Левенец и Компанейский – Кожуховский. Но Мазепа не был причастен к этому усмирению.
 
Шведы приблизились и нашим границам, и под Головчиным разбили Шереметева; Карл пошел к Могилеву; несколько времени оставался в бездействии; поджидал Левенгаупта, который вел к нему шестнадцать тысяч войска и, не дождавшись, в Августе, оставил Днепр за собою. Русские отдвинулись к Мстиславлю; над Черной Напой, у местечка Доброго, Голицын разбил правый фланг Шведов и отступил. Король, казалось, шел к Смоленску; но быстро поворотя к Украйне, переправился за Сожь; Шереметев погнался за ним; Государь пошел навстречу Левенгаупту. Под Лесным произошла битва, в которой восемь тысяч Шведов легло на месте, тысяча взято было в плен, и которую Петр назвал матерыо битвы Полтавской. Либекер хотел овладеть Петербургом, Апраксин его прогнал.
 
А между тем Мазепа заключил уже с Карлом договор.
 
Он обещал впустить Короля в полк Стародубский и сдать ему все тамошние крепости. Король обязался в них зимовать, чтобы козакам Белгородским и Донским, недовольным Россиею, дать время сблизиться с Малороссийскими. Когда они сойдутся, Мазепа присоединит к своим войскам Орду Хана Калмыцкого Аюки; Карл пойдет в Москву; Украйна станет продовольствовать Шведов.
 
Тоже было сказано в договоре с Лещинским, которому обещал Гетман возвратить Смоленск и всю Малороссию; а Короли должны были сделать его владетельным Князем Полоцким и Витебским, на правах Герцога Курляндского. Эти статьи были известны только Болгарскому Епископу, одному Польскому Сенатору, Графу Пиперу, Мазепе и обоим Королям. И тоже время Гетман писал к Царю: «я получил от Графа Головкина радостное известие, что сильный и крепкий в бранях Господь, в Тройце славимый, благословляя непобедимое Ваше оружие, благословил оное тройственною победою. Возрадовался сердцем и душею и, во знамение той радости, благоприветствую Вашему Величеству, желая верноподданным сердцем, дабы тот же Господь сил, везде сый и вся исполняяй, не токмо тречисленными сими победами, но и на море, и на суше, и на всяком месте, про всякого врага, а наиболее против Шведа, оружие Ваше укреплял, благословляя благословлял, желания Ваши исполнял и до конца всю силу разрушил и сокрушил. При лицеземном поклонении Высокодержавную Вашу десницу лобцзаю.»
 
Доносы на Гетмана возобновились–им не верил Царь; неизвестно верил ли Головкин, но показывал, что не верит, и утешал Гетмана. Быстрицкий, управитель Мазепин, – Шептаковской волости, – получил письма на имя Гетмана от Коронного Маршала и от Литовского Стражника Тарла; они уговаривали Мазепу скорей соединиться. Мазепа отправил письма к Петру с жалобою, что эти подсылки его безпокоют. Головкин, именем Государя писал, чтоб Мазепа отвечал, Тарлу, что заблагоразсудит, без всякого опасения. Старый Гетман радовался победам молодого Царя своего, Царь своеручно отозвался к нему;
 
Господин Гетман! Неприятель идет вниз; и по тому и по другому видам, он намерен идти на Украйну и потому предлагаем Вам: 1‑ е, чтоб вы, по своей верности, смотрели нет ли каких подсылок неприятельских в Малороссию; не раздают ли обольстительных листов, для чего, вероятно, неприятель завел в Данциге и типографию Словенскую; предостерегайте и пресекайте ему все к этому возможности; давайте Нам известие и совет. 2‑е. Неприятель ускоряет поход и быстро приближается, – Мы находим необходимостью, чтобы вы как можно поспешили с вашим войском в Киев; там вы оставьте гарнизон, условьтесь с Голицыным и выступите со всеми тяжестьми, которые были в Киеве, в удобное место за Днепр; а конницу с добрым Старшиною изготовьте в поход налегке. Когда неприятель станет приближаться к Великороссийским или Малороссийским границам, то Мы будем впереди с нашими; Ваша же конница будет бить неприятеля сзади, и должна разорять обозы его. Это сделает великую диверсию. Мы бы очень желали, чтоб вы сами были при этой коннице; но вы больны; Мы вас не уговариваем, а отдаем это на ваш суд; только немедленно решайтесь. Тоже предлагаем насчет осторожности в городах. Неприятель, когда ворвется, начнет разсылать универсалы о хлебе: надобно заранее предостеречь народ, чтоб их не слушали. Впрочем ведите со Мною переписку почаще, чтоб нам обоим знать, где что делается.»
 
Получив этот отзыв, Гетман почувствовал сильную хирагрическую и подагрическую боль. Сам не выступил с конницею, но разослал универсалы. В их устрашал народ скорым появлением сильных врагов; советовал зарывать в землю хлеб, деньги, церковное и частное имущества; велел петь молебны об изгнании врага России и православия; и, не смея открыто не повиноваться Государю, уверил народ, что Шведы враги Украйны. Ему казалось, что не трудно будет и разуверить; но вышло не так. Универсалы дошли до сведения Карла XII, он усомнился в Гетмане, замедлил вступлением в Украйну: эта медленность погубила и Гетмана и Короля.
 
Государь, узнав о болезненных припадках Мазепы, прислал к нему медика Француза Петра Козоа. Гетман боялся лишних глаз и ушей, благодарил Государя за внимание и не принял медика. «Я дойторами держу только Немцев, – писал он к ПЕТРУ;– я не знаю языков Французского и Итальянского, а Козоа не знает Немецкого, Русского и Латинского, и по этому он безполезен мне.»
 
В это время было два случая таких, которые, казалось, должны были открыть истину; но Мазепа уцелел. Шептаковский управитель, которого мы уже назвали выше, Быстрицкий, родом Поляк, родня Гетману по своей жене, управляя восьмнадцать лет имением Гетманским, перебежал к Шведам.
 
Генерал Инфлант поймал Шведского шпиона Улишина, нашел у него письмо к Мазепе от Понятовского и отправил его вместе с подателем в главную квартиру. Там Понятовский просил, чтоб Мазепа выпустил из плену его брата Станислава, взятого козаками. Улишина начали пытать у огня и на виселице. Повторяли пытку три раза; по показанию открылось, что при Мазепе служит двоюродный брат Улишина, Виговский; что это подало повод выбрать его в подсыльные, и что ему велено было, известив Мазепу о приближении Шведов, просить и его приблизиться; а об этом обоюдном сближении Понятовский донесет Королям. Наконец Улишин выдал слова Понятовского, что есть надежда увидеть Мазепу и козаков с Лещинским и Карлом заодно.
 
Головкин не понял или не захотел понять поступков Быстрицкого и Улишина; он просил Гетмана поймать первого и прислать в главную квартиру. Мазепа отвечал: «Быстрицкий приезжал ко мне; жаловался на неповиновение крестьян и неотдачу ими его пожитков; жил три недели в Батурине; выпросил приказ Скоропадскому, чтоб ему помог усмирить неповинующихся, и с этим приказом поехал в Стародуб; а как попался к Шведам – не знаю. И того не понимаю, с какою целью позволяют ему между ними свободно расхаживать. Жену его, если она в Батурине, возьму с детьми под караул, да и сына его, который при мне служит.»
 
Насчет Улишина Головкин написал Мазепе, что посылает ему письмо резидента при Шведском Короле, Понятовского, который просит об освобождении брата своего; приложил и разыскные речи шпиона, сказанные из‑под пытки; наконец, советуя предостерегать Малороссиян от обольщений, обещал и впредь уведомлять о подобных подсылках.
 
«Да постыдятся о сем нечестивии, – отвечал Мазепа; – никакие прелести не могут меня, никогда, от Высокодержавной Его Величества руки отторгнуть и неподвижимой верности моей поколебать. На таковые же и тем подобные прелести имею я доброе око и всюду верных своих держу, коим повелел всякие письма прелестные и самих прельстителей ловить и ко мне присылать. Улишин сказывал, что брат его Виговский служит при мне, – и солгал: при мне нет и не бывало никакого Виговского; да и о рате Понятовского я не слыхал, взят ли он в плен или нет; по крайней мере козаки его ко мне не приводили.»
 
А Государь между тем приказал Меньшикову увидеться с Мазепою и утешить его в оскорблениях, наносимых от подсыльщиков.
 
Польские Историки признаются, что, любимый и щедро обогащенный Царем, Мазепа не мог иметь никаких причин к измене «столь милостивому для него» Монарху; но «как Поляк» не захотел быть подданным Петра. Теперь он уж начал готовится к приему Карла. Ромны и Гадячь были укреплены; Батурин поручен Сердюкам; арсенал, тяжелая артиллерия и аммуниция готовы для Шведов; магазейны полны пшеницы и ржи; собственные богатства Гетманские свезены в Белу Церковь и в монастырь Киевопечерский, укрепленный по воле Государя. Мазепа, откладывая поход за Десну, писал к Головкину, что боится нападения Шведов на Украйну, и медлит по случаю смертельной болезни своей. Все это не вполне однако ж привело его к цели: Малороссийское войско неожиданно уменьшилось. Синявский, приверженец Августа, потребовал десять тысяч козаков; уверяя Головкина, что Синявский пристал к Лещинскому, Мазепа туда послал только три тысячи с Белоцерковским и Киевским Полковниками. Три тысячи Переяславльцев и Нежинцов были в главной квартире Петра; три тысячи Гадячан пошли с Трощинским в Польшу; несколько тысяч находились при Шереметеве. Чтоб возвратить эти полки, Мазепа вздумал возмутить народ и известил Петра, что боится всенародного гнева за удаление козаков из Украйны пред вступлением врагов. Генеральный Писарь, которым в это время был уже Орлик, старался наиболее угодить в этом случае Гетману.
 
А между тем, посылая две тысячи червонных в дар Государю, «потому что Ему деньги нужны» он извещал о покупке земель в Великой России, у трех своих соседей, и испрашивал позволения заселить их собственными людьми;– и так Мазепа стал Великороссийским помещиком. Какое же можно было иметь сомнение в его верности?
 
Уже Шведы были близ границ полка Стародубского; Государь Мазепе велел поспешать; Мазепа шел медленно, оправдывался малочисленностью войска, обращал внимание на небывалые мятежи Украинские. «Со всем тем, – писал к Государю, – я переправлюсь за Десну и буду поспешать сколько есть сил, чтоб с главным Вашим войском соединиться; если впрочем в этом походе душа моя не разлучится с телом от тяжкой болезни моей подагрической и хирагрической.» Шереметев и Министры посоветовались насчет описанных Гетманом смятений, и решились послать указ Киевскому Воеводе Голицыну, чтоб, оставя в Печерской крепости гарнизон, сам с остальными полками и ратниками разрядов Севского и Белгородского расположился внутри Украйны; а к Мазепе написали, чтоб, отдав несколько полков козацких под начальство Голицьну, поспешил к Новгороду‑Северскому, в главную квартиру, на военный совет.
 
Наказный Полковник Миргородский повел свой полк к Чернигову. Мазепа слег, и никогда еще по постигала его такая болезнь: слуги переворачивали его с боку на бок на кровати; Митрополит Киевский Иоасаф Кроковский, едучи через Борзну, письменно изъявил ему желание соборовать его маслом; нс известно, соборовал ли, но письмо Митрополита было доставлено Государю.
 
«Поразили мне жалем несносным сердце слова, в Вашем листе изображенные, – писал он из Борзны к Головкину, – а именно тыи: если Ваше Сиятельство сам не изволишь идти к Новгородку‑Северскому, то пошли от себя туда полк Стрелецкий. Чи, еще ж и Ваша Вельможность, истинный мой приятель и благодетель, крайней моей немощи не веришь? И чи я б то жалел себе, и не и шол сам к Новгородку, по верности моей к Царскому Величеству, если бы мне в том настоящая болезнь препятствий не чинила, в которой не только ехать, но и на лыжку (постели) сам собою подняться и перевернуться не могу, разве мене служащие подняв перевернут на другую сторону.» Головкин начал оправдываться и доказывать, что писал с другими мыслями, отнюдь не предвидя несчастия огорчить своего благодетеля, уверял, доказывал, ссылался на свидетелей о горести, которая удручила всех, при известии на счет тяжкой Гетманской немощи.
 
Мазепа благодарил за приязнь и участие. «Токмо устрашивают мя псаломническия словеса: всякого брашна возгнушася душа их и приближася до врат смсртных, понсжс больш десяти день, як ничого не ем, ниже сплю, и Бог весть, если тыи псаломнические словеса нс исполнятсл на мне. Разве молитвами нового Архиепастыря нашсго, преосвященнейшего Архиепископа Митрополита Киевского Иосафа Кроковского, который, возвращаясь с Царствующего великого града Москвы, застал меня тут в болезни и отправил надо мною елеосвящение.»
 
Это было писано Октября двадцать первого. Вдруг, испуганный недоверчивостью Карла XII присутствием Меньшикова, он выздоровел, двинулся с войском, перешел Десну, стал лагерем между Новгородом‑Северским и Стародубом у местечка Семеновки и через пять днем, Октября двадцать шестого, произнес к чинам и козакам следующую речь:
 
«Мы стоим теперь, братия, при двух пропастях, готовых нас пожрать, ежсми не изберем пути для себя надежного их обойти. Воюющие между собою Монархи, приблизившие теперь театр войны к границам нашим, столь ожесточены один на другого, что подвластные им народы терпят уже и еще претерпят, бездну зол неизмеримую; и мы между ими есть точка или цель всего злосчастия и претыкания. И потому побежденный из них и падший разрушит с собою и державу свою и приведет ее в ничтожество. Жребий держав сих предопределен судьбою, решится в нашем отечестве, в глазах наших; и нам, видевши грозу сию, собравшуюся над главами нашими, как не помыслить и не подумать о самих себе? Суждение, чуждое всех пристрастий и душевредных поползновений, есть таково: когда Король Шведский, всегда победоносный и коего вся Европа трепещет, победит Царя Российского и разрушит Царство, то мы неминуемо будем причислены к Польше и преданы в рабство Полякам, по воле победителя и в волю его творения и любимца Короля Лещинского; и уже тут нет и не будет места договорам о наших правах и преимуществах; да и прежние на то договоры и трактаты сами собой уничтожатся, ибо мы, натурально, будем сочтены завоеванными, следственно будем рабы неключимые, и судьба наша последняя будет горше первой, которую испытали предки наши от Поляков с толикою горестию, что и самое воспоминание об ней в ужас приводит. А ежели допустить Царя Российского победителем, то уже грозящие бедствия изготовлены нам от самого Царя сего. – И кто же тут же признает, что тиран, обругавший столь позорно особу, представляющую нацию, почитает, конечно, членов ее скотом несмысленным и собственным пометом; да и действительно таковыми их почитает, когда посланного к нему депутата народного Войнаровского, – с жалобами о наглостях и озлоблениях, чинимых народу безпрестанно от войск Московских и с прошением подтверждения народных договорных статей, при отдаче Хмельницким заключенных, коих еще он и не подтвердил, а должен по тем же договорам подтвердить;– он принял сего депутата пощечиною и тюрьмою, отправить хотел на шибеницу, от которой сей спасся одним побегом. И так останется нам из видимых зол, нас обышедших избрать меньшее, чтобы потомство наше, повергнутое в рабство нашею неключимостию, жалобами и проклятиями, нас не обременило.
 
«Я оного не имею и иметь, конечно, не могу; следовательно безпричастен есмь в интересах наследия, и ничего не ищу, кроме благоденствия всему народу, который почтил меня настоящим достоинством и с ним вверил мне судьбу свою. Окаянен был бы я и крайне безсовестен, когда бы воздал вам злое за благое и предал вас за свои интересы. Но время открыть вам, что я избрал для народа сего и самих вас. Долголетнее искусство мое в делах политических и в звании интересов народных открыло мне глаза о нынешнем положении дел министерских, и сколько они приближены стали к нашему отечеству. Первым искусством почитается, в таковых случаях, тайна, не проницаемая ни от кого до самого события; я ее вверил одному себе и она меня пред вами извиняет собственною своею важностию; виделся я с обоими воюющими Королями: Шведским и Польским, и все искусство употребил пред ними, чтоб убедить первого о покровительстве и пощаде нашего, отечества от воинских поисков и раззорений в будущее на нее нашествие; а в разсуждении Великороссии, нам единоверной и единоплеменной, испросил для того неутралитет, то есть– не должны мы воевать ни с Шведами ни с Поляками, ни с Великороссиянами; а должны, собравшись с силами, приличных местах, защищать собственное отечество свое, отражая того, кто нападет на него войною, о нем немедленно мы должны объявить Государю; а Бояре его, нс заряженные еще Немецчиною и помнящие невинно пролитую кровь их родственников обо всем том известны и со мною согласны. Для всех же воюющих войск выставлять мы повинны за плату провиант и фураж, число возможное без собственного оскудения нашего; а при будущем общем мире всех воюющих держав, положено поставить страну нашу в то состояние, в каком она была прежде владения Польского при своих природных Князьях и при всех прежних правах и преимуществах, вольную нацию значущих. Споручительствовать зато взялись первейшие в Европии нации: Франция и Германия; и сия последняя сильным образом настаивала о таковом положении нашем еще во дни Гетмана Зиновия Хмельницкого при Императоре ее Фердинанде III; но не сбылось оно по междоусобию и необдуманности предков наших. Договоры наши о вышесказанном заключены мною с Королем Шведским письменным актом, подписанным с обеих сторон и объявленным в означенные державы. И мы теперь почитать должны Шведов своими приятелями, союзниками, благодетелями, как бы от Бога ниспосланными для освобождения нас от рабства и презрения, для возстановления в первую степень свободы и самодержавства. Ибо известно, что прежде были мы то, что теперь Московцы: правительство, первенство и самое название Руси от нас к ним перешли; но мы теперь у них как притча во языцех. Договоры сии с Швециею не суть новые и первые еще с нею, но суть подтвердительные или возобновительные прежних договоров и союзов, предками нашими с Королями Шведскими заключенных. Ибо известно, что дед и отец нынешнего Короля Шведского имели важные услуги от войск наших, в войне их с Ливонцами, Германцами и Даниею; гарантировали страну нашу и часто за нее вступались против Поляков, потому и от Гетмана Хмельницкого, за соединением уже с Россиею, послан был сильный корпус козацкий, при Наказном Гетмане Адамовиче, в помощь Королю Шведскому и содействовал ему при взятии обеих столиц Польских– Варшавы и Кракова. И так нынешние договоры наши со Швециею суть только продолжение прежних, во всех народах употребительных. Да что за народ, когда о своей пользе не радит и видимой опасности не упреждает? Такой народ неключимостию своею уподобляется поистине безчувственным тварям, от всех народов презираемым.
 
Такова была речь Гетмана, сбереженная нас Архиепископом Конисским, не имеющая ни достоинства коварных писем к Петру и к его Мииистрам, ни прелести универсала Белоцерковского, – речь, исполненная лжи и дерзости.
 
Когда Хмельницкий читал речь к народу при начале возстания на Поляков, и когда он издал свой знаменитый универсал, – тогда, прямодушно, не скрывая перед народом истины, не льстя, но, как герой, говорил он с Украйною. Когда предложил он Малороссиянам поступить в покровительство Царя Алексия, и поп Гурский шутовским уподоблением отклонил народ от этого покровительства, – Хмельницкий не прекословил народу, его избравшему. Он знал, что, не будучи Гетманом «Божиею милостию», обязан он повиноваться общей воле войска, шляхетства и посполитства. Ои признавал высшую силу над собою – власть народа.
 
Здесь все было наизворот. Кто дал право Мазепе, не спрося воли войска и народа, привести полки под пули Шведские и здесь, ввиду штыков, объявят, что он отлагается от России?
 
Горсть храбрых козаков не могла вступить в борьбу с многочисленными врагами; поставленная под огонь, она, волею, неволею, должна была согласиться с Гетманом; в противном случае ему не трудно было употребить меры насильственные.
 
Мы уже не говорим о том, что он и на Гетманство вступил не по народному призванию, а по интригам Софии и Голицына, с помощию неблагодарности, козней, клеветы. Тварь Голицына, подкупитель Шафирова и Головкина, лицемер перед Петром, ханжа перед Богом, развратитель невинности, завистник Палия, губитель Самуйловича, убийца Искры и Кочубея, ныне он стал предателем Украйны и лжецом пред отчизною.
 
Я дал заметить читателям поступок его с войском, приведенным под Шведские выстрелы; теперь разсмотрим его речь.
 
Он говорит о победоносности Карла тогда, когда Лифляндия уже завоевана Петром, когда битвы при Напе и у Лесной ужо увенчали победами Русских. Грозит, что Карл, победив Петра, отдаст Полякам Украйну, а сам же им отдаст ее за удельное Княжество Полоцкое и Витебское. Жалуется, что Петр карает народ по произволению, когда никто из Малороссиян не был казнен иначе, как по воле Гетманской и по клеветам его. Говорит, что Петр не подтвердил прав народных, когда он без его просьбы давно уже их подтвердил. Уверяет, что скрыли под завесою непроницаемою свои намерения, тогда, когда Кочубей и Искра были судимы за донос когда вся Малороссия знала его мысли, когда они только доверчивости и благородству Петр обязан был в том, что его не подозревали в посягательстве на жизнь Царскую, и когда от улики его избавили рабы, изменившие Петру, Судьи подкупленные: Шафиров и Головкин. Он говорит о неутралитете, а неутралитет не существовал: Украйна должна была по условиям с Карлом продовольствовать Шведов. Он говорит о поручительстве Франции и Германии, с которыми не видим мы, чтоб он был в сношениях. Короче, вся эта речь, лишенная силы и краткости, есть сбор коварства и лжи. И потому‑то она не подействовала на войско. «По выслушании оной, – говорит летопись, – иные заключили яко ко благу есть? Другие яко ко вреду…. А чтобы отстать от Царя и царства Христианского…. о том и слышать не хотели. И наконец, собравшись все чины и козаки по своим полкам, поднялись одного утра до разсвета из лагеря своего, оставив в Гетмана, с двумя полками Компанейскими, и Старшин Генеральных, со многими чиновниками, к полкам не принадлежащими, кои как бы были под стражею Компанейцев. Намерение сих чинов и козаков состояло в том, чтоб соединиться им с войсками Великороссийскими и донесть Государю о произходившем с Гетманом и что они в замыслах его не участвуют и весьма оным противятся.»
 
Мазепа привел Карлу от четырех до пяти тысяч козаков, – только полторы тысячи с ним согласились. До двадцать девятого Октября продолжались переговоры о свидании его с Королем; в это время он заставил Старшин присягнуть в верности; а двадцать девятого явился к Королю с Генеральными: Обозным, Судьей, Писарем, Асаулами и несколькими Полковниками. Перед ним несли бунчук и булаву. Он произнес речь на Латинском языке, просил Короля принять козаков под защиту и благодарил Бога за решимость Короля освободить Украйну от ига Московского. Поцеловав руку Короля, он сел, страдая подагрою. Король стоял и продолжал разговаривать. Ум и искусство речей его были пленительны; до полудня толковали они, при Графе Пипере, о важных делах и потом, при знатнейших козаках, о делах посторонних. Мазепа, Карл и Старшина Генеральная обедали за одним столом; за двумя другими обедали урядники; простых козаков угощали Пипер и Рейншильд. После стола Король ушел в свою комнату. Гетман принес туда бунчук, показал его Королю, положил к его ногам, и уехал к себе на квартиру; когда он сел на коня, заиграли на трубах и его свита проводила его до места. Так описывает очевидец произшествия, Адлерфельд.
 
Вечером двадцать седьмого числа Меньшиков уведомил Петра о поступке Гетмана; Государь узнал о нем в Погребках. Его Министры получили немедленно от него самого все сведения; Манифесты и прокламации загремели по Украйне.
 
«Хотя противно совести моей, чтоб на добрые от вас вести отвечать вам не добрыми, но необходимость меня заставляет, – писал Государь к Апраксину, – объявить, что учинил новой Иуда Мазепа. Двадцать один год был верным Мне, ныне, при гробе, стал он изменником и предателем своего народа. Однако ж Бог правосуден, который таким злодеям никогда не допускает исполнить намерения. Он перебежал к Шведам, сказав Старшине и козакам, которых только две тысячи, что мой указ идти за Десну; таким образом завел их за Десну, пришел к Шведам, стал фрунтом к бою. Когда же Шведы подошли, он, обратясь к козакам объявил им, что не для битвы, а под протекцию их привел; тогда Шведы окружили козаков и взяли их под честной караул. Здешний народ, услышав о том, жалуется и неописанно против него злобствует; тем более, что жизнь его, как мы слышим, была безбожническая. И так надеюсь на Бога, что зло падет более на него, нежели на того, кому он его готовил, чему пособит и кровь Самуйловича.» – и проч.
 
Подобное этому письму получил и Князь Василий Владимирович Долгорукий.
 
А между тем Украйна читала грамоту, писанную от двадцать восьмого; в ней Петр объявлял народу, что Гетман Мазепа, забыв страх Божий и крестное целование, перебежал к Королю Шведскому; постановил в договоре с Лещинским отдать народ под власть Польскую и церкви православные в Унию; а потому, чтоб немедленно вся Старшина съезжалась в Глухов для избрания, по правам своим, вольными голосами, нового Гетмана. – «При сем же объявляем, – заключил Государь свой Манифест, – известно Нам учинилось, что бывший Гетман, хитростию, аренды и многие другие поборы наложил на народ Малороссийский, будто на плату войску, а в самом деле для своего обогащения. Эти тягости повелеваем Мы ныне сложить с народа Малороссийского.» Описывая подробности предательства с тем же повелением насчет съезда на Раду в Глухов и насчет избрания нового Гетмана, Государь из дал Грамоты: одну на Кош, Костю Гордеенку; другую Старшинам и посполитству города Почепа; Меньшикову приказано было взять Батурин.
 
Петр не был медлителен. Ноября 2‑го, из Глуховского Воронежа, писал он к Григорию Федоровичу Долгорукову, что Батурин приступом взят, что Аридрих и Чечель приведены живы «и сказывают, что и Войнаровский тут» От седьмого уведомляет уже Князя Василия Владимировича Долгорукого, Толстого и Апраксина об избрании в Гетманы Ивана Ильича Скоропадского».
 
Разскажем подробности этих произшествий со слов летописей.
 
В Батурин, как мы видели, свезены были снаряды, артиллерия, фураж и провиант. Город был укреплен, и был бы укреплен еще сильнее, если б всегда, когда Мазепа принимался за это дело, Царские полномочные не отклоняли его, уверяя, что государь силен оборонить город и без укреплений. Полковник Чечель и Прусский уроженец, Асаул Кенигсек были над гарнизоном и в городе начальниками. Они поджидали Шведов, Меньшиков убеждал их к сдаче. Они объявили, что станут защищаться. Маркевич и Голицын поехали для переговоров и чуть не были убиты Сердюками. Начался приступ. Осаждающие несколько раз были отбиваемы от городских валов. Рвы наполнились трупами; битва продолжалась повсеместная. Темная ночь развела врагов; Меньшиков отступил от города и перешел за Семь, для похода обратного. Но в городе были многие не согласны с Мазепою, в том числе и Полковник Прилуцкий Нос. Хотя он был под надзором Сердюков, однако ж нашел средство одного из Старшин своих, Соломаху, послать к Меньшикову. Соломаха сказал Князю, что должно напасть на город, пред разсветом, в том месте, где закованный Полковник будет на пушке сидеть, и где козаки, преданные Петру, лягут на валы ниц. Сердюки, отбившиеся накануне, праздновали всю ночь победу свою, перепились и переснули. На разсвете Меньшиков был уже в городе. Сердюки были частью вырезаны, частью связаны в одну толпу веревками. Мстя за вчерашнее, Меньшиков поручил палачам казнить их разнообразными казнями; войско, везде и всегда готовое к грабежу, разсеялось по домам обывательским, и, не разбирая невинных от виновных, истребило мирных граждан, не пощадило ни жен, ни детей. «Самая обыкновенная смерть была живых четвертовать, колесовать и на кол сажать; а дальше выдуманы были новые роды мучений, самое воображение в ужас приводящие. Так объясняется наш летописец; кончилось тем, что весь город, все публичные здания, храмы, присудственные места, архивы, арсеналы, магазины были зажжены со всех сторон; тела избиенных были брошены по площадям и по улицам; спеша отступлением, Меньшиков покинул их для псов и для птиц, – «и не бе погребаяй.» Обремененный безчисленными богатствами, сокровищами народными и городскими, взяв в Батурине триста пятнадцать пушек, Полководец выступил из развалин. Везде на пути он обращал селы в пустыни и «Малороссия долго курилась после пожиравшего ее пламени». Петр не мог ускромить свои войска; он даже не знал о происходящем. А народ уверен был, что то постигла его кара Божия за продажу нехристям молока и мяса по середам и по пятницам.
 
Мазепа приготовил Новгород‑Северский к приему Карла XII. Город был сильно укреплен; в замке были богатые магазейны. Там стояли: один Сердюцкий полк и две сотни Регистровых: Новгородская и Топальская, под командою Сотника Лукьяна Жоравки. Регистровые всегда ненавидели Сердюков. Царь приближался; уж он стоял над Десной, в Погребках, в доме козака Малчича; Жоравка, согласясь с Новгородским протопопом Лисовским и с козацкими Старшинами, послал к Государю Хоружего Худорбая, с известием, что может сдать город, если будут присланы войска с Луговой стороны ночью. Государь отправил значительный отряд, Жоравка провел его и вступил в Водные ворота, что между Кляштором и замком. Сердюки были истреблены, город занят. Посетив город через двадцать четыре часа и поместясь в доме Жоравки, Государь, на страх другим, предал суду несколько десятков граждан за прием Сердюков. Но Шереметев отвратил от них гибель, и вот слова его к Царю:
 
«Когда, зная более Мазепу, чем сей народ знал его, Ваше Величество могли в нем обмануться, делая ему доверенность почти неограниченную, то как же в нем не обмануться было народу удаленному от всех дел политических и министерских. Притом же Мазепа был верховный их глава, не отдававший им отчета в своем поведении.»
 
Всегда готовый слушать истину и приверженный к добру, Петр внял боярской речи. Сотник Жоравка пожалован Полковником Стародубским; а протопоп Лисовский Сотником Новогородским; и новый Сотник «И по воскресеньям служил в церкви, в епатрахиле; а в будни заседал в Сотенном правлении, при сабле, с бородой, судя и благословляя тяжущихся.» Случай мелочной, но народ, видя Протоиерея Сотником, говорил: то за верность Царю! И дивился величию и власти Государя. Все это сильно действовало на умы тогдашние.
Карл XII – й строго запретил войскам своим не только грабеж, насилие, но даже требования безденежные. Шведы проходили селения, как путешественники. Они не говорили: «я солдат Короля, я служу Королю, – куры и гуси, молодцы и красавицы, все мое по воле Короля и по приказу «Капитанскому» Это слова летописи. Каждый Швед волею или неволею произносил по‑Русски: мы ваши, а вы наши. Но народ был предан Петру; устрашенный католичеством Поляков и бусурманством Шведов, он истреблял их везде, где мог, и представлял Боярам пленников, сперва за рубли, потом за чарку водки и за привет: «спасибо хахлёнок!»
 
Карл издал манифест.
 
«Преследуя злобного врага моего, воздвигнувшего на Швецию войну со всех сторон, без всяких причин, а по одной только злобе и по тщеславию, я пришел в землю козацкую, не ради завоевания ее или корысти, по единственно для возстановления прав их и свобод, за которые и предки мои, Короли Шведские, против Польши всегда вступались и к тому обязаны были важными их заслугами козацкими и союзными с ними договорами и трактатами. Ибо мне известно, по соседним слухам и протесту Гетмана Мазепы, что Царь Московский, бывши враг непримиримый всех народов на свете, и жадничая покорять и своему игу,[7] повергши и сих козаков в свое рабство, презирая, отнимая и кассуя все их права, свободы договорами и трактатами утвержденные, забыв притом и безстыдно презрев самую благодарность, всеми народами за святость чтимую, которою одолжена сим козакам и сему народу Русскому сия Московия, доведенная междоусобиями и самозванцами до ничтожества и почти до небытия, но сим народом удержана и усилена. Ибо известно всему свету, что народ Русский, с свои козаками, быв сначала народ самостоятельный, от самого себя зависевший, под правлением Князей своих соединился с Литвою и Польшею, для сопротивления против Татар, их разорявших; но после, за насилие и неистовство Поляков, освободившись от них собственною своею силою храбростию, соединился с Московиею добровольно, по единому единоверству, и сделал ее такою, какова она теперь есть. Но от нее попираем озлобляем ныне безстыдно и безсовестно. И так я обещаю и пред целым светом торжественно клянусь моею честию Королевскою, по низложении неприятеля моего, возстановить землю козацкую или Русскую в первобытное ее состояние самостоятельно, ни от кого в свете не зависящее; о чем с Гетманом Мазепою письменными актами обязался и утвердил, а гарантировали наши условия первые в свете державы.»
 
Это ясно, что Мазепа говорил устами Королевскими; но в тоже время раздавалось в Украйне слово Петра и участь Мазепы была решена. Вдруг, к его неудачам, пронесся слух, что он ругается над образами, вместе с Шведами топчет чудотворный образ Богородицы в селе Дегтяревке, что этот образ испускает жалобный стон, а он, стоя на нем, отрекается от православия и присягает на веру Шведскую. Начали спорить: иные, что это случилось с иконою Каплуновскою, другие, что с Балыкинскою, никто не спорил только о том, было ли это или не было; но Шведы стали изчезать.
 
А между тем Рада собралась в Глухове. Ноября третьего прибыл туда с Белозерским Драгунским полком Ближний Стольник, Наместник Ростовский, Князь Григорий Федорович Долгорукий; потом явились Полковники: Стародубский Иван Ильич Скоропадский, Черниговский Павел Леонтьевич Полуботок, Переяславльский Степан Томара и Наказный Нежинский Лукян Яковлевич Жураковский. Шестого Ноября приехал в Глухов сам Государь и велел приступить к избранию. Литургия совершалась в Троицком Соборе; молебен пели в присутствии Полковников, Старшин и козаков. Потом Долгорукий произнес к народу речь на площади; Посольского приказа Дьяк Михайло Родостанов, стал на стол и прочитал Государеву грамоту, подтверждающую права народные. «А Мы, Великий Государь,»– так сказано было в Манифесте, данном Ноября 1‑го из обоза при Десне, – «Мы обещаем вам верным нашим подданным: Гетману, Полковникам, Асаулам, Сотникам, Генеральной и Полковой Старшине и всему войску все вольности, права и привилегии, которые вы имели за отца Нашего, – свято, ненарушимо и цело содержать.» Грамота, прочитанная Родостановым, была следствием Манифеста.
 
Тогда, по древним обычаям, приступили к избранию. Государь сказал о Полуботке, что он слишком хитер и может сравниться с Мазепою; зная Царские слова, чины и народ назвали Ивана Ильича Скоропадского. Скоропадский отказывался и советывал Полуботка; несколько голосов назвали последнего; но принуждены были уступить большинству тех, которые вторично провозгласили Скоропадского. По обычаю, этот назвал себя «недостойным уряда,» – потому же обычаю избиратели трижды провозглашали его достойным; Долгорукий подал ему клейноды и поехал в дом Меньшикова; новый Гетман был предоставлен Царю. От Долгорукого было прислано к Скоропадскому: бочка рейнского вина, пять бочек меду, Десять пива; Гетман дал, обед, и пальба из орудий весь день не умолкала.
 
Данило Апостол, Иван Сулима, Дмитрий Горленко, Иван Максимович, Михайло ЛомиковСкий, Гамалея, Кандыба, Бутович и Антонович явились к Государю с изъявлением верности. Жители Новагорода‑Севердкого, Миргородские, Прилуцкие, Варвинские, Сребрянские, Лубенские, Лохвицкие прислали письменное уверение в послушании и подданстве. Но такой переворот не мог быть без несчастий. Меньшиков был действующим лицом в гибели многих верных Украинцев.
 
Подозреваемые в усердии к Мазепе, все не явившиеся на Глуховскую Раду были истребованы в Лебедин – пытка и казнь была их участыо. Вот описание произшествия, заимствованное от слова до слова у Архиепископа Конисскаго:
 
«Казнь сия была обыкновенная Меньшикова ремесла: колесовать, на кол сажать; а самая легчайшая, почитавшаяся за игрушку, вешать и головы рубить. Вины их изыскивались от признания их самих, и тому надежным средством служило препохвальное тогда таинство – пытка, которой догмат и поныне известен из сей пословицы Русской: кнут не янгел, души не вынет, а правду скажет; и которая производима была со всею аккуратностию и по указанию Соборного Уложения, сиречь: степенями и по порядку– батожьем, кнутом и шиною, то есть разженным железом, водимым с тихостию и медленностию по телам человеческим, которые от того кипели, сваривались и воздымались. Прошедший одно испытание, поступал во второе; а кто всех их не выдержал, таковый почитался, за верное виновным и веден на казнь. Пострадало таким образом, не превозмогших пытки, до девятисот человек; число сие, быть может, увеличено; но, судя по кладбищу, отлученному от Христианского и известному под названием Гетманцов, должно заключать, что зарыто их здесь очень не мало. И ежели в человечестве славится тот великодушием, кто презирает ужасы и опасности, то уже нет для тех и титулов, кои были орудиями и участниками Лебединских зверских лютостей, ужасающих самое воображение человеческое. Остается теперь размыслить и посудить, что если, по словам Самого Спасителя, в Евангелии описанным, – которые суть непреложны и не мимо идут, – ежели всякая кровь, проливаемая на земле, взыщется от рода сего, – то какое взыскание предлежит за кровь народа Русского, пролитую от крови Гетмана Наливайка, и пролитую потоками за то единственно, что он искал лучшей жизни в собственной земле своей и имел о том замыслы, «всему человечеству свойственные.»
 
Кровь эта взыскана была не на поколении Меньшикова, но на нем самом. Слова Спасителя непреложны и не мимо идут. Человек составлен из двух начал–из тела и души. Скорбя его бывают телесные и душевные. И Бог знает, какие нестерпимые. По крайней мере последние продолжительнее. И что ужаснее могло быть, как Светлейшеиу Князю Римской Империи, Князю Ижерскому, нареченному тестю Императора, всемогущему Меньшикову лишиться силы, богатства, быть изгнанником, видеть жену ослепшую от слез, рыть для нее собственными руками могилу в Сибирских тундрах, увидеть одну дочь свою ключницей, другую прачкою, себя плотником, – и окончить жизнь под шестьдесят третьим градусом северной широты, на пустынных берегах Сосвы? Бог знает, кто страдал более, – страдальцы ли Лебединские, мученики одного дня, или Березовский ссыльный, скорбными годами искупивший свое Лебединское злодеяние. Но кровь за кровь была взыскана!
 
Ноября шестого прибыл в Глухов Черниговский Архиепископ Максимович и привел к присяге Полковников, Старшин и козаков. Одиннадцатого приехали туда же Епископ Переяславльский Захарий Корнилович и Киевский Митрополит Иосафат Кроковский. На другой день Государь со свитою был у обедни, в соборе Троицком. И в тот же день в Москве, в Успенском соборе и во всей России загремела над старым Гетманом анафема.
 
По этому случаю везде собиралось первейшее духовенство. Митрополит Стефан Рязанский и Муромский, окруженный Митрополитами: Крутицким, Суздальским, Нижегородским, Архиепископами: Коломенским и Тверским, прочитал гражданам Москвы всю повесть измены; «Мы, собранныи во имя Господа Иисуса Христа»–так заключил он эту речь, – «и имеющие, подобно Святым Апостолам, от Самого Бога власть вязати и решити, – аще кого свяжем на земли, связан будет и на небеси, – возгласим: изменник Мазепа, за клятвопреступление и за измену к Великому Государю, буди анафема!»
 
Тоже совершалось и в Глухове. Вот слова летописей:
 
«По окончании кратких торжеств выбора и утверждения Гетманского открылось там же в
 
Глухове новое явление, дотоле в Малороссии не былое, явление страшное, названое сопутницею Мазепе во ад. Многочисленное духовенство Малороссийское и, ближайшее к границам, Великороссийское, нарочито собранное в Глухов под начальством и инспекторством известнаго Феофана Прокоповича, составило из себя, Ноября девяого, собор, и положило предать Мазепу проклятию.»
 
Чучела Мазепы висела до того времени на виселице, во всех орденах и в полном Гетманском облачении; палач стянул ее и на веревке втащил в Собор. На площадях казнили, действительно, чучела и других единомышленников Мазепы, взятых в Батурине. В Соборе читали чучеле приговор. Меньшиков и Головкин разодрали жалованные Мазепе грамоты, сорвали с чучелы Андреевский орден, кинули ее палачу и велели топтать зрителям.
 
Духовенство и клирики, в черном облачении со свечами из черного воску, читали над нею псалмы, и, провозглашая проклятие, обращали на нее горящие свечи; каждый раз клирики повторяли проклятие и стряхивали нагоревший воск. Феофан жезлом Архиепископским ударив ее в грудь, возопил: «анафема!»–И палач потащил ее по площадям и по улицам к виселице.
 
За палачом шли клирики и пели стих церковный: «Днесь Иуда оставляет Учителя.» – А под виселицею чучелу сожгли.
 
Глава XLVIII
 
 
Род и место рождения Мазепы. Мнения Историков. Предок его. Вера его. Мать. Сестра. Год рождеиия. Детство. Воспитание. Молодость. Таланты. Первая любовь. Приезд на левый берег Днепра. Служба при Дорошенке;. Жена его и дети. В Пососольствах. В плену. Спасен Самуйловичем. Учитель детей Гетманских. Повышение в чинах. Поездка в Москву. Знакомства тамошние. Гибель Самуйловича. Голицын. Взятки. Гетманство его. Злодеяния и добрые дела. Милости царские. Доходы, богатства и капиталы Мазепы. Подарки от Петра. Провизия. Почести. Измена. Характер и ум. Мнение об нем Феофана. Мазепа поэт. Неудача его. Нелюбовь к нему народная. Оставлен Старшинами и войском. Галаган. Палий. Сокровища Мазепы взяты козаками и Русскими. Трощинский. Чарныш. Воззвания Карла и Петра. Ожесточение против Шведов. Бунт Запорожья. Битвы частые. Битва Полтавская. Награды Малороссиянам. Гибель Мазепиных друзей. Бегство Карла и Мазепы. Смерть его. Варница. Погребение. Предсмертные слова.
 
Взглянем теперь на родство и молодость, на богатство, нрав и наружность этого человека, подвиги которого на поприще политическом мы только что видели. Будем следить его в жизни домашней; из села Мазепинец, от колыбели, проведем его в Бендеры, до могилы. И тогда нам только останется сказать, как тихо и мирно Гетманщина отдала булаву в руки, привыкшие к скипетру; как она с Царством составила Империю.
 
Мазепа родился в селе Мазепинцах, округа Белоцерковского. Вольтер, Леклерк, Голиков, Лесюр и Симоновский считают его Поляком, родом из Литвы; Феофан Прокопович и Гордон – Малороссиянином. Мы признаем предков его Малороссиянами, его–Поляком. Фамилия – издревле Малороссийская, в том нет никакого сомнения; Полковый Судья Федор Мазепа, может быть предок его, был сподвижником Наливайка, мучеником за Православие, сожженным в медном быке. А он мог отложиться от веры отцов, как не многие тогдашние наши соотечественники в Украйне западной. Воспитанник Иезуитов, слуга Яна Казимира, Польский шляхтич, трудно поверить, чтоб он не принял папизма. Если его мать Мария была игуменьей Греко‑российского монастыря, то это еще не доказывает, чтоб он не был единоверец; родная сестра его носила им Янели; такого имени у Русских нет; она жила в Польше; он вызвал ее и выдал за Мировича.
 
Мазепа родился в 1644 году. Ян Казимир принял его в пажи; ребенок успевал в науках, языках, танцованьи, фехтованьи, верховой езде. Иезуиты довершили начатое. Король и магнаты приметили в молодом человеке глубокие сведения в языке Латинском, увлекательный дар слова и необыкновенное искусство владеть пером.
 
Время детства едва миновалось–и он влюбился в жену или дочь какого‑то магната. Большинство голосов говорит, что в дочь. Он вкрался в милость отца, увез девицу, был пойман и брошен погреб. Старик придумал казнь: обольстителя раздели донага, высекли, облили дегтем, обсыпали пухом, привязали на спину дикому коню и пустили в степь; это, вероятно, было над Днепром, или недалеко. Украинский конь принес его на восточный берег, упал и издох.
 
Козаки нашли Мазепу полумертвого, избитого, окровавленного; отвязали от коня, привели в чувство и вылечили. «Он столь искусно притворился исповедующим веру их, то есть православную Греко‑восточную, что почтен ими за ревностного последователя и защитника оныя, а сие приобрело ему дружбу козаков.» Это было в шестьдесят девятом или в семидесятом году. Мазепе было около двадцати пяти лет.
 
Тогда он начал службу в Малороссии, женился, имел детей, вскоре лишился их и жен, и после семьдесят четвертого года уже нигде о них не упоминается.
 
Сперва он был при Дорошенке. Чигиринский Гетман его полюбил, давал важные поручения. Мы видели его в Переяславле, Послом к Самуйловичу и к Ромодановскому. Потом он был отправлен в Крым и в Константинополь, и вел в подарок Хану от Дорошенка десять Татар и пятнадцать козаков Самуйловича.
 
Он вез тогда несколько важных бумаг; одну к Хану Селим‑Гирею, с жалобой на двух Крымских Султанов, которые, во время приближения к Жаботину козацко‑Русских войск, отступили от Дорошенка; и с просьбой о присылке десятитысячного отряда вспомогательного. Вторая бумага к Визирю Турецкому содержала ту же жалобу ложное известие о разбитии четырнадцати Полковников Самуйловичевых и двух тысяч Москалей и просьбу о вспомогательном Турецком войске, «без которого не только десять, но и двадцать тысяч Татар ничего доброго не могут сделать.» В третьей бумаге, адресованной к Дорошенкову при Султане Резиденту, Гавриле Лисовскому, было повеление ходатайствовать о скорейшем от Порты пособии. Мазепа был уполномочен словесно переговорить о всех делах с Ханом, Визирем и Резидентом.
 
Но эта поездка была неудачна; ею кончилась служба Мазепы при Дорошенке. Его схватил с бумагами Кошевой Сирко и представил к Самуйловичу; а Самуйлович отослал в Москву. «и самого посланца Дорошенкова, – писал Гетман, – «к Вашему Царскому Пресветлому Величеству посылаю, дабы он, как прежде бывший надежный его человек, донес, каким образом Король Польский, вместе с Султаном Турецким и Крымским Ханом, хотят возстать против Вашего Царского Пресветлого Величества, которому посланцу изволь во всем дать веру, не полагаясь совершенно на приятство Ляцкое.»
 
Здесь Мазепа мог бы погибнуть, но убедительная просьба Самуйловича – не ссылать его ни в какую ссылку и отпустить в Украйну, избавила его от Сибири, а может быть от пытки и смерти. Ему позволено было жить по левой стороне Днепра с женою и детьми.
 
Кроме Латинского и Малоросеийского языков Мазепа знал Польский и Немецкийишецкий. Это был редкий в то время человек: даром слова, заманчивостью обращения, искусством понравиться и втереться в доверенность, всеми Иезуитскими добродетелями он очаровал Самуйловича и стал учителем его детей.
 
Он лучший был писец своего времени; ему поручал Гетман переписывать важнейшие бумаги. Самуйлович был набожен, Мазепа был ревностный исполнитель обрядов закона Греко‑российского. Неутомимость в исполнении возлагаемых на него должностей, старательность, вежливость, уклончивость приобрели ему всеобщее уважение; сперва стал он Гетманским писарем; потом Сотником; в 1681 году был уже знатным Войсковым товарищем. Тогда Гетман послал его в Москву с представлениями о Бахчисарайском мире; на другой год он ездил поздравлять Государя с бракосочетанием. Тут говорил о мире с Турками; все его представления были уважены; и он приобрел не милость, а приязнь сильнейшего тогдашнего вельможи–Василья Васильевича Голицына. Возвратясь из Москвы, он получил чин Генерального Асаула.
 
В 1686 году опять он ездил в Москву, с сыном Гетмана, Григорием, для представлений о том, чего не должно уступать Полякам из Малороссии; в следующем году лично явился туда же, с донесением, что Киевская Епархия приписана к Патриаршеству Московскому и что универсалы о том разосланы по всей Малороссии. Тут толковал он с Царями и Боярами о соединении Московских войск с козацкими, в наступающем походе Крымском; о нападении на Турецкие Приднепровские города; о высылке Польского вспомогательного войска; о вспоможении христианам Греческого закона, находящимся в Польше и в Литве; о запрещении вывоза хлеба в Крым; о выдаче особенного знамени Гетману.
 
Как не познакомиться было ему со всеми Боярами в столь частых с ними свиданиях? И он начал тогда же замышлять о Гетманстве; во вторую поездку, его испугала возможность Самуйловича сблизиться узами родства с Голицыным: Гетман чуть было не выдал дочери за сына Боярского; и это бы сбылось, если б не Мазепа был послан в Москву. Но сватовство помешало б ему свергнуть Самуйловича, и оно разстроилось.
 
Крымский поход мог потрясть могущество Голицына. София поддержала любимца своего: «Самуйлович лишен Гетманства за проектом Мазепиным» – говорит летопись. Тогда деньги, занятые у Бурковского, проложили ему путь к булаве.
 
Напрасно некоторые Историки отвергают, что Голицын был подкуплен Мазепою; они же сомневаются и в том, что Голицын взял, во втором походе Крымском, от Селима бурдюг с фальшивыми червонцами. Они говорят: «Мог ли гордый Голицын продать за деньги свою честь? Любимец правительницы, располагавший по своему произволению казною Царскою, прельстился ли бы червонцами Ханскими?» Но вопросы–не опровержения.
 
Вот роспись вещам, полученным от Мазепы Голицыным, кроме суммы занятой у Бурковского: червонцами и ефимками одиннадцать тысяч рублей; серебряной посуды три пуда, двенадцать фунтов; серьги алмазные в тысячу двести рублей; зарукаве алмазное в тысячу четыреста рублей; другое зарукавье в четыреста; алмазный перстень в двести; яхонтовый в пятьдесят; ковш золотой, весом во сто червонцев; золотая ложка и пара ножей, с яхонтами, во сто двадцать рублей; три Турецкие сабли, из коих две с изумрудами, а одна с яхонтами, в девятьсот рублей; два занавеса к постели в четыреста рублей; шатер Турецкий в триста; три Турецкие лошади, с збруею, в тысячу. «То все дано», писал к Петру Мазепа, «более неволею, нежели волею, с подучения и безпрестанных угроз Лесштия Неплюева; а выше упомянутые вещи иные из пожитков бывшего Гетмана, другие из моего именьишка, которое, по милости Божией и Монаршеской, нажил на Гетманском уряде.» Кто все это принял, тот примет и бурдюг с червонцами.
 
Мазепа получил Гетманский сан, будучи сорока трех лет. Теперь сочтем его злые дела, сочтем и добрые; пусть потомство их сличит и свесит. За избавление от Сибири, за милости, благодеяния и доверенность, он заплатил клеветою и кознями Самуйловичу; преследовал его семейство; уговорил бояр, чтоб пытали его воспитанника, мужественного, любимого в войске, Григория; заставил палача отрубить ему голову, для большего мучения, несколькими ударами топора; не переставал гнать старого Гетмана и в Сибири, и там разлучил его с сыном. Отец знаменитого Полуботка, Сулима, племянник Гетмана Михайло Самуйлович, Дмитрашко‑Райче, Апостол, Гамалея были разжалованы и сосланы. Козаки взбунтовались; он привел на родину Великороссийское войско. Ропот утих.
 
В Москве случился переворот. Благодетель Мазепы, хотя благодетель за деньги, Голицын пал; едва узнал об его ссылке, вступил в донос, подал прошение, чтоб ему возвратили подарки, которые Голицын взял с него насилием за Гетманство. По мере того как богател, алчность к деньгам стала в нем усиливаться; недовольный тем, что без всякого права взял, или, чтоб искреннее выразиться, украл из войскового скарба деньги и отдал их Бурковскому, за взятые взаймы, на подкуп Голицына, – этим недовольный, начал отнимать у Запорожцев доходы Переволочанского перевоза, удерживать их жалованье, делиться с ними насильственно их запасами хлебными.
 
Явились пасквили; подозревая каждого, без всяких доказательств, отправил он чернеца Соломона в Москву на пытку и в Батурин на жестокую казнь. Потом отнял все имущество у Полуботков, развез их по темницам, и Михайла Самуйловича сослал в Сибирь.
 
Учреждая откупы, денежные сборы с шинков и винокурень, уничтожая этим коренные народные права, клеветал на Украинских помещиков, описывал их жестокими, – когда его дело было их укрощать, если действительно они были, а не доводить о том до сведения Москвы.
 
Был у нас знаменитый воин, прямодушный, любимец народа, сильный в Украйне человек; с завистью глядел Мазепа на его славу, власть и богатство. То был Хвастовский Полковник Семен Палий; Гетман призвал его к себе в гости, напоил пьяным, заковал в кандалы, истомил голодом и жаждою и сослал в Сибирь. Все богатства его себе заграбил.
 
За Случью раззорял владельцев; отягощал города данью тяжкою; и, не в скарб войсковый, не в казну Царскую вносил добычу кровавую, а набивал ею свои сундуки.
 
Злобясь на Царя за бездействие в войне со Шведами, в своем против него безсилии, посылал на верную смерть преданных отчизне Украинцев. Так погибли Полковники Миклашевский и свойственник его же самого Мирович, в Несвиже и в Ляховичах.
 
В шестьдесят два года влюбился, в насмешку над своими собственными сединами, в Польку Дульскую; и за несообразный с здравым разсудком брак готов был продать Полякам Украйну.
 
Развращая жену Искры, будучи крестным отцом Кочубеевой, имея родного племянника женатым на сестре этой Кочубеевой, обольстил, на зло чести и вере Христианской, свою свойственницу и крестницу; этого мало: ставил дочь против родителей, безчестя и понося их в ядовитых письмах к ней; научал идти в монастырь и потом изменить обету пред Богом.
 
Казня Искру и Кочубея, жалуясь, что их мало истязали друзья и кревреты его, Шафиров и Головкин, ограбил их домы, отнял свободу у их семейств и пытал их перед казнию, допытываясь Диканьского золота.
 
Умолял Царя раззорить Сечь Запорожскую; упрашивал его обратить регистровых козаков в полки строевые; клеветал ему на всех Украинцев, ложно донося, что они готовы от него отложиться.
 
За удельное и несбыточное Княжество, не спросясь воли народной, продал Украйну Полякам и Униатам. Изменнически поставил козаков под огонь Шведских батарей; несогласных передаться Шведам и Лещинскому, Полковника Носа и Зертиса, приковал к пушкам на валах Батуринских.
 
Наконец, в довершение всего, неистово употребил всуе таинство христианское – Елеосвящение.
 
Так попирал он родство, веру, права народные, человечество! – Чем же он выкупил все эти злодеяния?
 
Сибилев произнес, пьяный, в Глуховской Ратуше, неосторожные слова насчет его; был взят, скован, отправлен в Севск и приговорен к смертной казни. Забела подал на него донос, был пытан, взят на встряску, и тоже приговорен к смерти. Мазепа их простил; но лишил именья и свободы. И пусть потомство переверит мои слова. Во всех летописях оно не найдет третьего поступка, столь милосердного.
 
Таков был тот, кому хотелось стать властелином независимым; кто хотел, чтоб ему вверила судьбу свою Украйна!
 
Разсмотрим теперь благодеяния, излитые на него Петром; сочтем часть богатств его, полученных из рук народа и Петра, а большею частью добытых неправдою.
 
Его доходы были: с индуктного сбора пятьдесят тысяч злотых; с арендного, который бы должен поступать в казну, но который брал он себе, – сто тысяч злотых; с порукавичного, установленного им за не отдачу аренд на перекуп, от полков восточной Украйны–шесть тысяч триста червонных и шесть сот ефимков; от западных–двадцать тысяч злотых; с Гадячского полка – пятнадцать тысяч злотых. Для него собирали со всех полков: разный скот, мясо, муку, крупу, пшено, овес; все это называлось– сбор статейный. Жалованье его состояло из тысячи червонных. Ему принадлежали волости: Шептаковская, Почеткая, Самбурская, Ропская и Быковская; в одной последней ныне считается за десять тысяч душ. Сверх того у него были вотчины и в Великой России.
 
Кроме загородных дворцов, каковы были под Бахмачем и в других местах, он имел в Батурине прекрасный дворец, по Польскому обычаю украшенный, и тридцать мельниц. – Все это было раззорено до основания Князем Меньшиковым
 
Наличность у него была неоцененная. В одной Белой Церкви было до двух миллионов рублей; вероятно, в Киево‑печерской Лавре и того более.
 
Не говоря о добытом со стороны, о вещах, которые отобрал он назад от Голицына, и которых было на восьмнадцать тысяч рублей; не говоря о подарках от Короля Польского и Ханов Крымских; не упоминая о богатствах Палия, Самуйловичей и других опальных Старших, которых он ограбил, – одни Царские подарки составляют значительное состояние.
 
Петр не жалел ничего для своего старого Гетмана. Сегодня присылал он ему золотой кафтан, на соболях, в тысячу рублей; завтра другой такой же, с снурками алмазными, в тысячу триста; или аксамитный, с алмазами и яхонтами в восемьсот рублей; сегодня он принимал из Царских рук золотую саблю, с драгоценными каменьями; а завтра какой‑нибудь хрустальной сосуд, в рубинах и изумрудах. В Архивах дел Малороссийских мы насчитали одного бархата 96 аршин, пять изорбафов, восьмнадцать партищ байбареков, камок лауданов тридцать четыре косяка, атласов двадцать два партища, множество объяри золотой и серебряной, исподов лисьих, мехов песцовых и одних соболей восьмнадцать сороков, на четыре тысячи с лишним рублей.
 
Этого не довольно: Государь ежегодно тешили его провизиею. Он как бы подрядился кормить и поить Гетмана. Бочка рейнского вина, а с 1698 года, по две; десять ведер орехового масла; бочка уксусу Новгородского; белуга большая одна; десяток семг; пятьсот лимонов, и сто стерлядей являлись ежегодно от Царя к столу Гетманскому.
 
Это‑то и разбаловало Мазепу. Он забыл, что рука, из которой сыплются дары, может взять за усы того, кто ее лобызает.
 
Кроме того, какими почестями осыпан был он!
 
Чин Действительного Тайного Советника, Княжество Римской Империи, лента Андреевская, – все было дано первому сановнику Русского Царства.
 
Вспомним поездку его в Москву и тамошнее угощенье; вспомним присылку медиков к нему; желанье Царя получать его советы; утешения в печалях, поздравления в радостях.
 
И чем за все он отплатил? И потом от чистого ли сердца или для обмана он предлагал Петру Карла продать?
 
И если б эта измена была предпринята в пользу народа, в пользу, хотя ложно понятую. Повторяем: – измена была из личных выгод, из жажды собственной независимости, из страсти в короне Великокняжеской, за которую думал он заплатить Полякам Украйною. Он слишком был опытен, чтоб думать, что Шведы, отдаленные столь великим пространством, земли от Украйны, могут защищать ее от Польши, Крыма и России; у Петра он не предвидел возможности купить независимость; ученик Иезуитов, он для себя не дорожил ничем; да и самой Польше он не дарил Украйны: он продавал ее, продавал на пропятие, и на пролитие Польской же крови.
 
Говорят, он был храбр на поле битвы; но где же тому доказательства? Под Замосцем он был с огромной массой осаждающих; а горсть осажденных погрозилась сразиться с ним и предписала ему условия сдачи. Под Полтавой он в обозе был; был он и в Крымских походах, с Голицыным, и в походах к Азову, с Петром; но нигде не видели мы самого его в открытом поле, перед рядами врагов, рядом с смертию.
 
Алчность к золоту, коварство, скрытность, себялюбие, властолюбие, мстительность – эти качества можно в нем признать безошибочно. Даже в дальновидности потомство может ему отказать: кто не понял Петра, имея с ним дело, идучи с ниш об руку; кто не мог постигнуть Его, стоя пред ним лицом к лицу, – тот не дальновиден. Петра дитя могло понять. Должно признаться: это было, говоря словами великого человека, солнце, которого не видят только слепые. Вот еще случай, который показывает его сребролюбие и неблагодарность: знаменитый Полуботок объявил Апостолу, что Михайло Самуйлович при нем говорил дерзко о Гетмане. Апостол донес Мазепе. Мазепа конфисковал все имущество Полуботка; а его разжаловал за то, что не самим Павлом был предостережен. Ходатайство Старшин скоро заставило его дать Полуботку чин Черниговского Полковника; но имение Мазепа не возвратил.
 
Много есть описаний его характера, лучшее, безспорно, принадлежит Феофану Прокоповичу, который видел его, был с ним знаком, с ним разговаривал. Прочтем:
 
«Мазепа был предан Полякам и Русских ненавидел; но никто не мог этого чувства в нем заметить. Он всегда показывал Русским любовь, усердие и уважение. Ум его наблюдал поступки людей, взвешивал каждое слово, старался угадывать мысль. Он был так скрытен и осторожен, что часто, казалось, не понимал двусмысленности; выдавая себя за человека откровенного, иногда казался пьяным, не будучи пьян; хвалил чистосердечных, нападал на хитрых, разгорячал собеседников и выпытывал их тайны. Имея ввиду соединить Украйну с Польшею, показал усердие к Православию, строил каменные церкви, обогащал монастыри. Притворялся больным и дряхлым, не отпускал ни на минуту докторов, не мог ни ходить, ни стоять от слабости, и так тихо стонал, что едва был слышен его голос.»
 
Историк Петра забыл сказать, что, намереваясь отложиться от России, Мазепа дарил Царя конями, золотом, покупал в России земли, и населял их людьми. Но все это хитрость, двуличие, а недальновидность.
 
Он владел пером, но и его употреблял не на добро; надобно быть душе слишком низкой, чтоб, в минуту предательства, писать те письма, которые мы читали уже. Редко кто решился бы за все блага земные так красноречиво раболепствовать на бумаге, как он; и, не говоря о Хмельницком, о Полуботке, даже Дорошенко не приложи лбы к тем письмам руки: злодеяние – смешанное с низостию отвратительною; для глаз сноснее разбойник, с ножем в руках, нежели отравитель, с ядом в вине и с поцелуями дружбы.
 
Он был поэт. Но на какое дело он употреблял священный, Божий дар? Он плакал в стихах своих по Украйне угнетенной; называл ее матерью, сравнивал ее с птицею, которая свила гнездо на перепутьи–и был ее изменником, предателем, клеветником.
 
И в минуту необычайного переворота в его судьбе, все его оставили.
 
Первый отстал от него Апостол: Ноября двадцатого он прибыл в Сорочинцы, оттуда написал поздравление к Скоропадскому, и просил его ходатайства пред Государем, оправдываясь в принужденном побеге с Мазепою. Государь потребовал его в Лебедин и оправдал. Его письмо к Наказному Миргородскому Полковнику Онисимову, – в котором он приказывал ему поспешить в Гадяч, для присоединения к Мазепе, – было перехвачено; но полагают, что он писал, если не по принуждению, так для уверения Гетмана в своей к нему преданности. Апостол на словах сказал Государю, что если он возвратит Мазепе Гетманский сан, то Мазепа предает ему в руки Карла XII, с знатнейшими Генералами. Головкин отвечал, что Государь весьма милостиво принял предложение; что если, даже и не Короля, хотя Генералов он доставит ему, то Государь и уряд Гетманский ему отдаст, и умножит свои прежние к нему милости. Но Мазепа не дался в обман. Он помнил письмо Головкина к Кочубею, когда того зазывали в Витебск.
 
Потом явился к Петру Компанейский Полковник Игнатий Галаган; представил, шестьдесят пленных Шведских драбантов, упал на колени, сбросил саблю свою. – «Галаган!» сказал Петр, глядя на него пристально: –«и ты, вместе с Мазепою, Мне изменил?» Нет, Государь. – «Да ты с ним бежал?»–Я не бежал, Государь; виноват только в том, что Мазепа обманул меня. Он вывел мой полк против Шведов, и ввиду их открыл свой умысел. Я не мог устоять против сильного неприятеля, клялся в верности Мазепе и Королю, но в сердце был верен Тебе. Нас поместили внутри лагеря, потом позволили мне быть в разъездах, но все я был под надзором; наконец уверились во мне; я стал свободен. Располагай мною, Государь! – «Не сделай и со Мною,» сказал Петр, «такой же шутки, как с Карлом.» – «Будь покоен, Государь; я не понесу моей головы за Шведов. Они поручатся за меня.»–Так разсказывал этот разговор сам Галаган Ригельману, который передал его потомству. Галаган оправдал обещание: то перехватывал Шведских курьеров, то разбивал обозы и пресекал сообщение между неприятелями; наконец, отнял у них несколько орудий и значительную казну, которую Петр ему подарил.
 
Государь вспомнил о Палие; и старый Полковник немедленно явился из Сибири на родину, где снова получил чины и богатства.
 
Мазепа овладел Гадячем, и отрядил Полковников Дувера и Таубе в местечко Смелое, которое велел сжечь, за сопротивление. Это благодетель Украйны! – Ромны, Прилуки, Лубны, Лохвица, Рашевка были заняты Шведами. Свечки защитили Пирятин. Мазепа из Гадяча приехал в Ромны. Его универсалам никто не внимал. Крестьяне перебили над Десною полтораста Шведов; Король их казнил. Это не помогло. Мазепа разсылал возмутительные письма в города Заднепрские; народ их перехватывал и представлял Государю. Скоро к Мазепе пришло весьма огорчительное известие: Голицын овладел Белой Церковью; его миллионы достались Петру; Киевопечерские сокровища тоже пошли в добычу врагам его. От всех богатств уцелело у него только два небольших боченка с золотом.
 
Ноября 30‑го  родственник, Мазепы, Трощинский, взят под стражу; Старшины полка Гадячского избрали на место его Полковником Чарныша. Декабря 10‑го обнародован Манифест, с повелением объявлять о пожитках Мазепы, где очи найдутся, и с обещанием половины тому, кто откроет их. Новый Гетман гремел универсалами, опровергавшими универсалы Мазепинские. Батуринские жители начали нова селиться на обозженных развалинах своего города. Вдовы Искры и Кочубея получили не только все прежние поместья своих мужей, но и новые, в полках Полтавском и Нежинском. Карл XII взывал к Малороссиянам. Петр отвечал на воззвание: «Как может он оборонять Малороссию из Щвеции? от какого тиранства хочет он избавить вас? Не наслаждаетесь ли вы у Меня верою, правами, вольностями? Не Поляки ли, которым он хочет вас предать, угнетали вас? Так не поступают победители! Клевета, мятежи, раздор–это оружие слабых; сильный действует оружием иным. Мы надеемся, что Бог поможет Нам изгнать врага из отечества. Тогда Малороссияне станут отдыхать в тишине, на прежних правах и вольностях; они получат награду за усердие.»
 
Малороссияне ожесточались против Шведов. Сам Государь писал к Апраксину: «Здешний народ со слезами жалуется на изменника и неописанно злобствует…. Малороссийский народ так твердо с Божиею помощию стоит, как больше нельзя от них требовать…. Король посылает к сему народу письма, но он неизменно пребывает в верности; письма Королевские приносит, гнушаясь даже именем Мазепы.»
 
Пять батальонов, под предводительством Царского Полковника Келина, заняли Полтаву. Государь поехал в Веприк, где находилось гарнизона полторы тысячи; осмотрел войска Рена; съездил к Гадячу, где стояли четыре полка неприятельские и возвратился в Лебедин. Тогда часть войска отправилась к Гадячу; Алларт к Ромну; Карл пошел защищать Гадяч; Алларт взял Ромен.
 
Жилища были раззорены Аллартом; скот отогнан и роздан армии; все приведено было в запустение; народ бежал в Великороссийские губернии, и селился на пустопорожних местах, где явились тогда огромные слободы Юнаковка, Михайловка, известная под названием Вольных Черкас. Шведы в свою очередь жгли и грабили Малороссию и уже не говорили: мы ваши, а вы наши, – «а дана им такая, – по словам летописи, – воля от Короля, как чорту на Иова», то есть: души только не коснись.»
 
Вскоре Король подступил к Веприку, где стоял Фермор, и взял его после трех приступов. Зима была жестокая, но война не прекращалась; в кровопролитной битве при Красном Куте Король едва спасся от плену, отступил к Опошне, сжег Куземин, Алешню, Городню, Мурафу, Коломак и Рублевку. Наступила весна, реки разлились, и он остановился у Опошни.
 
Февраля 15‑го  Русские разбили полк Албедиля у Рашевки. Государь поехал в Воронеж, оттуда Доном в Азов, и усилил флот новыми кораблями.
 
Он занимался его устройством, когда пришло к нему от Запорожцев требование, чтоб Каменный Затон и Самарские городки были раззорены немедленно. Государь отказал. Гордеенко, с восьмью тысячами Запорожцев, явился к Королю в Будище и произнес речь на Латинском языке. Потом пришел к Мазепе в палатку, где на столе лежали Гетманские клейноды; Кошевый преклонил пред Мазепою свою булаву и ею приветствовал. Мазепа отвечал: «Запорожцы обязаны служить верно мне, старику, вдовцу бездетному за то, что на закате жизни жертвую для отчизны спокойствием и не допустил Царя истребить вас.» За обедом у Гетмана они разгорячились, клялись служить Карлу, клялись сражаться под знаменами Мазепы, и ограбили столовое серебро. Управитель начал их увещевать – они пришли в ярость, потребовали от хозяина удовлетворения, и этот выдал им несчастного. Сперва кидали его, играя им как мячиком из рук в руки по воздуху, потом зарезали.
 
Под Цариченкою Гордеенко сразился с полкаши Петра, и советовал Королю идти к Полтаве. Граф Пипер противоречил, но его не послушали, и в Мае осада Полтавы началась. Она продолжалась полтора месяца. Галаган и Яковлев, пользуясь отсутствием Гордеенка, раззорили Сечь Запорожскую до основания; истребили множество оставшихся на Чертомлыке, и взяли более ста пушек.
 
Июня четвертого  Госудаь прибыл к войску; четырнадцатого Русские отняли у Шведов старые Сенжары; семнадцатого Карл осматривал городские укрепления, и подъехав к городу весьма близко, на месте, известном доныне под названием Ворот Королевских, был тяжело ранен в ногу; двадцатого наша армия перешла по мосту через Ворсклу, при деревне Петровке, и стала в версте от неприятеля; двадцать седьмого была, знаменитая Полтавская битва.
 
Когда раненого Короля носили в носилках перед войском; когда у Петра была прострелена шляпа; когда, конь за конем, под Меньшиковым упало три коня, а у Шереметева пролетела пуля сквозь рубашку;–тогда Мазепа был в обозе, далеко от поля битвы; Максимович, Зеленский, Покотыло, Гамалея, Григорьев и Чуйкевич находилис при нем. Палий сражался в рядах Петра.
 
Шведы бежали к Решетиловке, и под Переволочною положили оружие, Карл и Мазепа переправились через Днепр. Из двух боченков золота Король занял у Гетмана двести сорок тысяч Немецких талеров, которые обещал уплатить Войнаровскому. Оба скрылись в Султанские владения. Скоропадский получил Государев портрет, осыпанный бриллиантами; Старшины золотые медали; козаки двести тысяч рублей из отнятой от Шведов казны. Государь угощал их обедом, и при громе пушек за их здоровье пил
 
Иная участь постигла преданных Мазепе. Генеральные: Судья Василий Чуйкевич и Асаул Дмитрий Максимович; Полковники: Лубенский‑Зеленский
 
Компанейские: Кожуховский и Андреяш; Сердюцкие: Яков Покотыло и Антон Гамалея; Чигиринский– Василий Невенчанин; Войсковый Товарищ Симен Лизогуб, и Канцелярист Григорий Григоров – были сосланы в Сибирь и в Архангельск. Чуйкевич постригся в монахи в Сибири, жена его в монахини в Малороссии.
 
Мазепа был в Бендерах с Королем. Петр настоятельно, двумя письмами, требовал от Сутана его выдачи; Русский Посол, Толстой, предлагал Муфтию триста тысяч ефимков за содействие. Но Сентября 22‑го  Мазепа скончался; 24  похоронили его; впереди музыканты играли марш погребальный; за ними штаб‑офицер нес Гетманскую булаву; шесть белых коней везли на дровнях гроб, окруженный козаками, с обнаженными саблями; за гробом шли козачки, заглушая музыку рыданьями; рядовые, с опущенными знаменами, с опрокинутыми ружьями, шли позади.
 
Он лежит в Варнице, близ Бендер.
 
Иные говорят, что он умер от старости, другие – от печали. Русские лазутчики доносили Государю из Турции, что он отравил себя.
Почувствовав приближение смерти, Мазепа потребовал свой ларчик, вынул оттуда бумаги, сжег их и думая, быть может, о Головкине, о Шафирове, промолвил: «Це хай одын я буду безталанным, а не многии, о яких вороги мои мабуть и не мыслыли, або й мыслыть не смилы: злая доля усе переиначила для невидомого конця!»
 
 
ПЕРИОД ШЕСТЫЙ.ОТ ОТПАДЕНИЯ МАЗЕПЫ ДО ПОСЛЕДНИХ ДНЕЙ МАЛОРОССИИ. 1709–1793
 
Глава XLIX. Скоропадский
 
 
Радость Государя при избрании Скоропадского. Изрядное дело. Статьи. Ответы на них. Начинается уничтожение Гетманства. Измайлов. Его должность. Недоверчивость к Гетману. Меньшиков и Шафнров помещики Малороссийские. Права Нежинских Греков. Гордеенко предается Карлу XII. Письмо XII к Запорожцам. Орлик. Его договор с Запорожцами. Статьи весьма важные. Слова Конисского. Донос Голицына на Скоропадского. Письма Головкина. Моровая язва. Красноречивые слова современника. Саранча. Орлик, Мирович, Гордеенко стараются прервать Прутский мир. Ссылка друзей и родственников Мазепы. Переселение козаков из Заднеприя. Слабость Гетманской власти. Танский. Насмешки Зыбина над Скоропадским. Зыбин отдан Скоропадскому головою. Консистенты. Постои и налоги. Нечто в роде контрибуции. Комиссары. Приемщики фуража и провианта. Разсказ очевидцев. Козаки распущены.
 
Когда Скоропадский был избран в Гетманы, то его избрание казалось столь важным, что Государь и в Глухове и в Москве велел отпеть благодарственные молебны; он поздравлял своих любимцев с «сим изрядным делом.» И действительно, было чему радоваться; стойкий в намерениях, никогда не совращаясь с ближайшего пути к цели, Петр Великий увидел опасность иметь часть государства под управлением пожизненного и почти самовластного сановника; увидел крамолы и неустройства, от смерти Богдана Хмельницкого до конца Гетманства Мазепы; и, желая блага России, которую любил он больше себя, решился, во чтобы ни стало, стереть с лица земли Гетманщину; твердо стал на том, чтобы уравнять права Украйны с правами Москвы. Он пренебрег обвинения современников и ропот народа, не знавшего к чему ведут его; – пренебрег их для блага в будущем и для славы в веках. С каждым иным Гетманом это дело могло бы вовлечь государство в междоусобия; гроза войны еще не стихла над Россиею; Карл еще был жив; еще готовилась знаменитая битва над Прутом; спор с Гетманом и с его козаками мог быть опасен обоюдно. Скоропадский принял булаву, и все препятствия изгладились; то был не Гетман, а призрак прежних Гетманов. Трудно было в то время народу Украинскому, – много перенес он горестей; об них помнит История, и мы передадим их со всею справедливостию и отчетливостию; но скажем так: за то ныне Украйна благоденствует под скипетром Величайшего из Государей Самодержавных; за то братья наши соединились с нами неразрывно; мы составили семейство одно, одну Россию необъятную, непобедимую. И творец нашего общего блага есть – Петр.
 
Ныне нелицеприятно мы можем сказать, как тяжко было слить две стихии. И кто был такого подвига свершителем, тот был Велик.
 
По давнему обычаю новый Гетман начал свой уряд заботой об утверждении прав. Представим читателям статьи, поданные Петру, Июля 17‑го, в Решетиловке, с Царскими на них решениями.
 
1. По превеликой милости своей, Ваше Царское Величество обещали утвердить и сберечь все наши права, вольности и порядки войсковые; теперь просим о милостивом пожалованьи тех статей.–
«Права, вольности и порядки прежние, а особливо те, на которых приступил Богдан Хмельницкий с народом под Высокодержавную руку Царя Алексия Михайловича, при наставлении господина Гетмана в Глухове на Гетманский уряд, Государь в грамоте, им подписанной, подтвердил уже генерально, и ныне ненарушимо содержать их, по милости своей, обещает. А статьи обстоятельные дадутся Гетману после; ныне же это не возможно по неимению времени и по случаю похода Государева в Польшу.»
2. В случае не генерального похода, а выступления части Малороссийского войска на службу, кто будет над этой частию войска Наказным Гетманом, тот да будет, по Вашей Царской милости и повелению, независим от Генералов и Офицеров, чтоб они не возили впредь козаками дров, сена и не заставляли бы их пасти рогатый скот и коней как то бывало прежде. – «Чтоб Наказным не быть под командою Великороссийских Генералов, того сбыться не может; но
Генералам будет приказано строго не употреблять козаков никуда, кроме дела войскового; буде они, в противность приказа, еще станут так поступатъ, то Наказные обязаны доносить о том Государю, и преступники подвергнутся жестокому гневу Царскому.»
3. Просим Ваше Величество войсковую артиллерию, взятую по измене Мазепиной из Батурина и ныне находящуюся в Севске, войску нашему
возвратить. – «Часть ее возвращена прежде, по Гетманскому прошению; а остальные, употребленные против Государя изменниками, в память Батуринской измены, будут отвезены в Московский цейхгауз, по обычаю всего света; везде признается добычею все, что ни было в руках неприятельских, хотя двадцать четыре часа.»
4. Просим, чтоб тем же указом повелели Ваше Величество возвратить нам пушки, взятые из разных сотен полка Гадячского и в Харьков увезенные. То же чтоб Котельва, всегда принадлежавшая к полку Гадячскому, ныне опять была к нему причислена. – «Его Величество прикажет отдать взятые из некрепких мест пушки, но взятые из мест приличенных в измене Государя не будут отданы. А Котельва, которой жители сами просили быть причисленными, по близости и по удобству, к Ахтырскому полку, не может быть причислена к Гадячу. На то был Государев указ, и этого указа отменить уже невозможно.»
5. Чтоб господа Воеводы, где они на прежних местах останутся, ни в какие распорядки и дела градские и полковые не вмешивались, чтоб только присматривали за замками; да Малороссиян рассвирепевших и законной власти непокорных к себе на службу не принимали б; не обижали б обывателей, и расправы, без нашей Старшины, сами себе не чинили. Также гарнизоны, в некоторых городах Малороссійских вновь помещенные, ныне, когда неприятель побежден и в отчизне нашей уже не обретается, были б из тех городов милостивым Вашего Царского Величества повелением выведены. – «Воеводам будет дано повеление, чтоб они, без указу, до Малороссиян притязаний не имели, вольностей их не нарушали, в суды и расправы не вмешивались; а если будет какое важное дело к Малороссиянину, то розыск и справедливость чинили б с согласия ІІолковников и Старшин, не включая в это постановление государственных дел, измены и тому подобного. Что касается до гарнизонов, – они выведены, кроме из Полтавы, откуда гарнизон не может быть выведен, потому что большая часть городов Полтавского полка были вмешаны в бунт Запорожский.»
6. Чтоб на козацких дворах никто из Великороссиян не становился самовольно, если же и остановится Посланник, то чтоб квартиру указали ему Старшина городовая или сельская. Бо чрез тое вольность козацкая, за которую едино тылько служатъ, нарушается. – «Это будет строго запрсщено. В противном случае жаловаться будущему при Гетмане Ближнему Стольнику Андрею Петровичу Измайлову; а в Киеве и вблизи оного Воеводе Князю Дмитрию Михайловичу Голицыну.»
7. Чтоб не брали самовольно подвод; чтоб лошадей, взятых в подводу, не уводили, как это случалось несколько тысяч раз: их уводили и хозяевам не отдавали. Чтоб не вымышляли допросов на Ратушах, бьючи и мордуючи людей; и чтоб Великороссийские войска, при переходах, не обижали обывателей. – «Государь даст повеление, чтоб постою без крайней нужды у козаков не было. А что в шестой статье к лицу Государя выражено, что козаки служат за одну козацкую вольность, того писать не надлежало. Весь народ довольно имел Царских милостей, он пользуется и ныне привилегиями и вольностями, к тому ж Государь освободил его от Шведов, от Мазепы и от тиранства, погибели и разорений Полских, Турецких и Татарских.»
8. Нашествием Шведов, изменой проклятого Мазепы, походами козаков, обыватели крайне разорены: просим на несколько лет от военной службы, пока поусилится народ, увольнения. – «Государь, милосердуя к народу увольнил на нынешнее лето козаков от походу; кроме крайней нужды и некоторого числа, по требованию случая.»
9. То хорошо, что проклятые Запорожцы чрез измену утратили Сечь; но Малороссияне пользовались оттуда солью и рыбою и зверями; и так просим, чтоб позволено было, нам ездить туда за таковою добычею, и чтоб ни Каменно‑Затонский Воевода, ни гарнизон не чинили промышленникам обид и препятствий. – «На этот счет дастся распоряжение после, а теперь нельзя, чтоб под этим предлогом бунтовщики Запорожцы не возгнездились на прежних местах и не учинили собраний бунтовщицких.»
10. Один проклятый Мазепа с малым числом единомышленников изменил Вашему Величеству, а на всех нас непоколебимых в верности лежит досада и порок: нас называют изменниками. – «0 том уже было запрещение, и ныне оно строго подтвердится.»
11. Войска охочие, которые верно служили и служат Вашему Величеству, как то: Компанеи Хведкова, Ковбасына и Чучына, также Сердюцкий полк Бурляев, по причине разорения мест, в которых они прежде стояли, невозможности дать им жалованье и по причине увозу Мазепиного скарба, – просим Ваше Величество принять в милостивое призрение. – «Эти полки поставить в тех местах, которые менее разорены; а для удовлетворения их жалованьем, необходимо, чтоб господин Гетман немедленно прислал Государю известие: какие при прежних Гетманах и при изменнике Мазепе были наложены на Малороссиян налоги и подати с чего; какие приходили в войсковый скарб и на другие издержки доходы. Тогда Государь учинит определение без отягощения народного.»
12. В Чернигове и за городом постройки на тридцать сажень от крепости перед неприятельским нашествием поломаны. Ныне просим позволения хозяевам тех мест их снова застроивать, ибо они куплены дорогою ценою. – «Эти домы сломаны для безопасности и крепости Черниговских укреплений, и потому вновь строиться на тех местах не возможно; а отвесть иные места бывшим хозяевам.»
13. Бьем челом, чтоб указы не от многих в Малороссию были посылаемы, и не в полки; а единственно от Вас Великого и всенадежно милостивого Государя и к одному только Гетману; он же будет их разсылать куда следует. – «Указы будут посылаться в Малороссию прямо на имя одного Гетмана и не от кого иного, как из Приказа Малыя России и от Министров Его Величества.»
14. Просим определения о том, за чьим подписом быть подорожным на взымание подвод в Малороссии. – «Из Москвы, за подписом Судей Малороссийского и Ямского Приказов; из похода, за подписом Фельдмаршалов, Министров Посольских дел и Корпусных Генералов; из городов, за подписом Коммендантов и Воевод.
 
Решения эти подписал не Государь, а Граф Головкин. Первый пример, что Гетман войска Его Пресветлого Величества Запорожского обеих сторон Днепра Малороссии – имел дело уже не с Царем, а с Министрами; стал ниже их; отдан был в их зависимость. Статьи Малороссиянам уж не были даны: они были подтверждены только генерально; Государь обещал их не нарушать, но то по милости своей; наша артиллерия почти вся исчезла; Воеводы могли до указу, вмешиваться во все дела Малороссиян, даже в домашние; постои у козаков, в случае нужды, были назначаемы; о самовольном взятии подвод, уводе коней, и их задержании даже упоминать не сделано; Гетман получил выговор за то, что вспомнил о козацкой вольности: ему отвечал Головкин, что Русские освободили Козаков от Шведов, Мазепы, Турков, Татар и Поляков; Скоропадский просил, чтоб один Царь ему повелевал ему сказано, что Министры будут давать ему повеления; Генералы, Комменданты, Воеводы могли замучить одними подводами того, кто осмелился бы, в чем‑либо, им не повиноваться. Наконец приехал Измайлов.
 
«Определением его–говорит Бантыш‑Каменский–Государь положил начало уничтожения Гетманской власти.»
 
Андрей Петрович Измайлов, Ближний Стольник и Наместник Суздальский, вступил в отправление новой должности Июля 30‑го. Его обязанности состояли в стараньи о сохранении тишины и благоустройства в Малороссии, посредством поимки всех возмутителей. Он должен был вооруженною рукою препятствовать Запорожцам селиться Сече, или где бы то ни было; принимать вместе Гетманом иностранных посланцов, доставлять к Государю привозимые ими письма и без Высочайшего соизволения не ответствовать, равно и козацких посольств никуда не отправлять; не позволять Гетману без Царского указа отставлять Старшин и Полковников; избирать их вновь не иначе, как с общего совета и с Царского утверждения; не допускать приема Поляков и других иностранцев в службу Малороссийскую; наблюдать, чтоб без воли Государя Гетман никого не казнил; описать все имущества изменнические; прислать об них ведомости; не позволять Гетману давать и отбирать земли и маетности без воли Государевой; назначать, с общего согласия, Генеральных Старшин и потом представлять о них Государю; не допускать Гетману иметь местопребывание где‑либо, кроме Глухова; взыскать с городов Полтавского полка, замешанных в измене Мазепиной, по два ефимка со двора и, буде не могут дать, раззорить их до основания, подобно Батурину; истребовать от Гетмана и Полковников подробную ведомость о войсковых доходах. Таковы были поручения Измайлову явные; они противоречили договору Хмельницкого; но кто из властителей поступил бы иначе, того нельзя было бы назвать любящим свое отечество и свой народ – Царем. Переворот был крут и неждан; но других средств не было и не будет в подобных случаях; здесь полумеры не годятся. Никто не унизил Украинцев: Он их сравнял с другими своими народами; и странно было бы видеть Москву ниже Глухова; к тому же Петр имел все причины, всю справедливость не вверяться Гетманам, после урока, полученного от Мазепы.
 
Это недоверие заставило Государя дать Измайлову еще особенные поручения– тайные; товарищ Гетмана, он обязан был иметь неослабный надзор за поступками его, Старшин и Полковников; препятствовать им в сношениях с Турками, Татарами, Поляками, Шведами и Козаками противной партии; в случае чьей‑либо измены и народного возмущения, требовать пособия от Воевод Киевского и других ближайших; даже, для скорейшего прекращения безпорядков, употреблять пехотные Великороссийские полки, находившиеся при Мазепе; проведывать тайно, сколько собирало прежде и сколько ныне собирается доходов у Гетмана, Старшин, Полковников и урядников узнавать из разговоров и обхождения кто из Старшин и козаков привержен более к Государю и какого уряда достоин.
 
Скоропадский, если сам не видел, то ему показали, что Гетманщина близится к концу, что ему должно искать милости уже не Царской, но любимцев Государевых. Он решился задарить на свой собственный счет Меньшикова и Щафирова. В статьях явных Измайлова мы видели, что Гетман лишен был права дарить и отнимать маетности народные. Прежде, не только Гетманы, но и Полковники раздавали деревни своим подчиненным ныне он мог распоряжаться владениями лишь своими наследными, нажитыми, ранговыми. Эти ранговые были при Петре весьма незначительны: прежде, принадлежало Гетманам староство Чигиринское потом вместо Чигирина они стали пользоватся Гадячем; да и оттуда была Государем отнята Котельва и причислена к полку Ахтырскому. Генеральный Обозный имел четыреста дворов, Генеральные Судьи и Подскарбий по триста, Генеральный Писарь, Асаул, Хоружий и Бунчужный по двести; из этого весьма ограниченного состояния трудно было уделять другим. Но Скоропадскому упали в удел некоторые владения Мазепы и его товарищей и он решился частью из них пожертвовать в пользу вельмож Московских. Если цель его была добро Украйны, – самоотверженность велика и достойна, чтоб потомство почтило ее памятью сердца, благодарностию; если цель его была усилиться, втереться в милость, то это жаль: он жестоко ошибся! Он, впрочем, ни одной из сих целей не достиг и потом крепко раскаивался в необдуманной щедрости. До того времени Малороссияне имели поместья в Великой России; но это был первый пример Великороссиян с поместьями в Малороссии. Украинцы, под властью своих Панов, считали себя свободнее, нежели под властью Бар. Скоропадский дал Меньшикову Почепщину и Ямполь с четырьмя мельницами, изключая тамнаходившиеся козацкие земли; при этом Меньшиков получил универсал, в котором сказано, что это дается ему, во уважение понесенных им трудов в бытность неприятеля в Малороссии и знаменитых его побед. А Шафирову, за оказанное им многотрудное сохранение целости Малороссийского народа, подарил он местечко Понорницу, село Вербы и сельцо Козолуповку, принадлежавшие прежде Ломиковсому. Это было по‑Гетмански: наделять всемогущего Князя Меньшикова, только могли Царь, да Гетман; но мы увидим чем Князь отблагодарил Гетмана.
 
В начале Нового года Государь скрепил подтвердительный Гетманский универсал на преимущества, Богданом Хмельницким дарованные Нежинским Грекам. Церковь их и духовенство подчинены были единственно Митрополиту Киевскому; приезд и отъезд был для них во всякое время разрешен; дома их увольнены от постоев; они были освобождены от подвод; и разбирательство всяких дел между ними, кроме уголовных, было им самим предоставлено.
 
Все Украинцы безропотно повиновались Великому человеку; одни Запорожцы остались непреклонными. Гордеенко с горстью ему преданных Сечевиков пошел в Бендеры за Карлом XII. Другие, уцелевшие при истреблении Сечи, селились у Днепра, близ устья Каменки, под покровительство Крымского Хана. Государь старался их приласкать, обещал их простить, если они сменят Гордеенка; ничто не действовало. Карл пристрастил их к себе; десятого Мая он прислал к их Наказному Кошевому Якиму Богуну грамоту из Бендер:
 
«Нижайшее ваше письмо, от 12‑го Августа, получено чрез братьев ваших Лукьяна и Кондрата. По нем узнали мы, что вы, господа, доныне не имеете никакого об нас известия, желаете знать о нашем здоровьи и о последствиях войны с Москалями. Нам нравится, что вы оскорблены за нас, и что хотите мстить Москалю, врагу нашему и вашему; и потому мы не хочем от вас, господа, таить, что рана наша уже исцелена; мы все единодушно вступим в битву с Москалем с наибольшею нашею армиею и на этот счет нечего опасаться. Высочайший Бог благословит праведное наше оружие и всех тех, кто за нас сражается; мы преклоним выи наших врагов; наша кавалерия, без сомнения, от несчастного бою исцелена будет; лишь бы вы, господа высокородные, от нашей протекции не отступили.»
 
Дав эту грамоту шарлатанскую, Карл того же числа и месяца утвердил Филиппа Орлика Гетманом Малороссии. Минутный Гетман Короля полупленного постановил с войском Запорожским договор, заслуживающий внимания. Мы его представим вполне; он писал к Запорожью, с Гордеенком.
 
«Во имя Отца и сына и пр.
 
Нехай станется на викопомную войска Запорожского и всего народа Малороссийского славу и памятку!
 
Дивный и непостижимый в судьбах своих Бог, милосердный в долготерпении, праведный в казни, от начала мира, на праведном мериле своего правосудия, одни Царства и народы возвышает, другие за грехи и беззакония смиряет; одни возносит, другие низвергает. Так и народ, знатный, древний, козацкий, прежде нарицаемый Козарским, был сперва превознесен славою безсмертною, обширными владениями и отвагами рыцарскими. Он был страшен не только окрестным народам, но и самому Восточному Царству на море и на суше, так далеко, что Цесарь Восточный, желая с ним навеки примириться, женил сына своего на дочери Кагана, то есть Князя Козарского. Потом славимый в вышних, тот же праведный Судия Бог, за умножившиеся неправды и беззакония, многими казнями наказавши народ козацкий, понизил, смирил, едва не на вечное разрушение низвергнул и оружием Болеслава храброго и Стефана Батория державе Польской поработил. Непостижимый в правосудии Бог наказал предков наших безчисленными бедствиями; но, не до конца прогневанный, не вечно враждующий, положив из тяжкого рабства Польского народ козацкий в прежнюю свободу вывести, он воздвигнул ревностного защитника и оборонителя Святого православия, прав отчизны и вольности войсковой, знаменитого Гетмана достойной памяти Богдана Хмельницкого. Волею Божиею, с пособием Наияснейшего Короля, его милости Шведского, с помощию Крымского Хана и войска Запорожского, своими стараниями, отвагами и дальновидностью, он освободил войско Запорожское и порабощенный, утесненный народ Малороссийский от подданства Польского и добровольно поддался под Самодержавную руку Великих Государей, Царей и Великих Князей, повелителей Российских. Он надеялся, что, обязавшись договорами и статьями, присягою подтвержденными, единоверное с нами Государство Московское те права и вольности сбережет ненарушимо. Но по смерти достойной памяти Гетмана Богдана Хмельницкого, когда Московское Государство начало изобретать многие способы к повреждению и разрушению прав, и к наложению ярма невольнического на вольный народ козацкий, тогда сколько раз войско Запорожское насилия терпело, столько раз принуждено было кровию и отвагою оборонять свои права и вольности, чему способствовал сам мститель Бог. Напоследок, когда за Гетманство славной памяти Ясневельможного Иоанна Мазепы, Государство Московское пожелало исполнить свое злое намерение, воздавало злым за благое, вместо благодарности и почтения за столь многие верные службы, начало гнать, доводить до нищеты козаков, хотело их изменить в войско регулярное, города отобрать в свою власть, права и вольности войсковые уничтожить, войско Запорожское искоренить и имя их из памяти изгладить; тогда Иоанн Мазепа, подвигнутый праведною ревностию к целости отчизны, желая видеть при себе и по смерти своей оставить эту отчизну, нашу милую мать, цветущую и изобильную, отдался его милости Шведскому Королю Карлу XII – му в покровительство, следуя примеру своего предшественника Хмельницкого, который был в союзе с соименитым дедом Короля, с Карлом XII; но неизследованные судьбы Божии не исполнили намерений Гетмана, и самому ему здесь в Бендерах ниспослали смерть. Осиротелое с кончиною верховного своего правителя войско Запорожское, не отчаиваясь в желаемой себе свободе, полагаясь на помощь Божию, находясь в покровительстве Короля Шведского, и в праведной расправе привыкшее быть всегда победительным, постановило с Генеральною Старшиною и согласуясь с волею Королевскою, избрать себе нового Гетмана; на таковое избрание назначен был срок; и в выборном месте Бендерах все собрались с предводителем своим Кошевым Атаманом Паном Константином Гордеенком на раду. Тогда все единогласно с Генеральною Старшиною и с Послами от Войска Запорожского оставшегося на Днепре, по давним обычаям и правам войсковым, вольными голосами, избрали в Гетманы его милость Пана Филиппа Орлика, достойного Гетманской чести, могущего, при Божией помощи и при покровительстве Короля, высоким своим разумом и искусством, в такое трудное время, урядом Гетманским двигать, управлять и о благе Малороссии стараться и радеть. А как прежние Гетманы, под властью Московских Самодержцев находясь и себе дерзнули приобретать власть Самодержавную, что повредило давний порядок, права и вольности, то мы, Генеральная Старшина, и мы, Атаман Кошевый, в предосторожность от такого самоуправия, в этот приличный час договорились и постановили с Гетманом Филиппом Орликом, чтоб не только его Вельможность, в счастливое свое Гетманское владение, содержал ненарушимо ниже прописанные постановления, но чтобы и будущие Гетманы войска Запорожского свято сохраняли их.»
 
Так Гордеенко, приверженец Мазепы, находясь в согласии с учеником его и его правою рукою, с Орликом, с этим палачем Кочубея и другом Иезуита Заленского, писал к Запорожцам, призывая имя Божие всуе, искажая историю предков своих, уверяя, что Хмельницкий освободился от Поляков пособием Карла десятого, и между тем обвиняя Гетманов за их противузаконное самовластие. Следовали после такого воззвания статьи. Но эти статьи весьма важны; и нигде лучше не были описаны права всех Украинских Старшин и Урядников. Это полный домашний состав Украйны, до Хмельницкого; состав, который потом его преемниками, и наиболее Мазепою, был во всем нарушен.
 
1. Между тремя богословскими добродетелями Вера первенствует; и так в первом сем пункте надлежит дело начать о Вере Святой Восточной Православной. Ею просвещен был знаменитый козацкий народ из Царяграда, еще во времена Каганов Козарских; всегда пребывал в ней неизменно, и никаким иноверием никогда не был колеблем. Во‑первых Богдан Хмельницкий воздвигся на Речь Посполитую Польскую не за что иное, как за насильственное преклонение к Унии и к костелам Римским; и как он Москве предался только за ее с нами единоверие, то новый Гетман обязан стараться, чтоб ни тайно, ни явно, никто не вносил в Малороссию никакого иноверия; и буде оно появится, всею властию должен искоренять, в особенности же зловерие Жидовское. И тако, по освобождении от ига Московского, Гетман обязан испросить у Патриарха Константинопольского для престола Митрополичьего Киевского, по прежнему, Экзаршескую власть.
2. Всякого Государства целость познается по ненарушимости границ. И так отчизна наша, Малороссия, по всем пактам Польшею, Портою и Москвою подтвержденным, должна быть как при Хмельницком по Случь; Гетман обязан стараться, чтоб это не было нарушено, и чтоб защитник наш и покровитель, Шведский Король, не только не допускал никого нарушать наши права и вольности но и границы наши охранял. По окончании войны он должен просить Короля, чтоб и он и его наследники титуловались Протекторами Украйны, и чтоб он истребовал от Царя и сам возвратил из Швеции, каких там и там найдет Малороссиян пленников.
3. Так как нам всегда потребна соседская приязнь Ханства Крымского, которое не однажды нас защищало, то Гетман обязан возобновить с ним братство, военный союз и вечную приязнь, на которые глядя, соседние Государства не дерзали бы думать о насилиях и порабощении Украйны. И когда Бог сподобит Гетману, после войны водвориться в своей столице, он должен остерегаться, чтоб своевольцы легкомысленные с нашей стороны не разрушали этого братства и союза.
4. Войско Запорожское, на море и на суше, заслужило безсмертную славу отвагою; оно было богато промыслами и пожитками; но когда Государство Московское, всякими способами его угнетая и обижая, построило на собственных войсковых землях то города Самарские, то крепости по Днепру; когда оно стеснило ловли, звериную и рыбную; когда оно учинило нестерпимое преступление против прав и военным наступлением раззорило Сечь, – то Гетман обязан, чрез Короля, стараться, чтоб Днепр был очищен от Московских городков и крепостей, чтоб места войсковые были возвращены войску, чтоб никто и никогда там не смел ни основывать городков, ни слобод населять, ни опустошать угодий; и Гетман обязан в противном случае давать Запорожскому войску всякую оборону.
5. Как город Терехтемиров издавна принадлежал войску Запорожскому и назывался его больницею, то и теперь этот город с его переправою будет войску возвращен; и коштом войсковым в нем устроится Гошпиталь для старых и израненных Запорожцев; Днепр с верху от Переволочной, самая Переволочная с перевозом, город Кереберда и Ворскла с мельницами, находящимися в полку Полтавском, все должно быть предоставлено во владение Сечи и нигде, по самый Очаков, в тех местах да не осмелится никто ни язов забивать, ни плотин строить, ни станов и рыбных ловель заводить.
6. Если в Государствах Самодержавных сберегается похвальный и общеполезный обычай, по которому, и в мирное и в военное время, для посуждений об народном благе, собираются на совет Государи, Министры и Советники – почему же не быть в народе вольном такому обыкновению? Оно прежде было сохраняемо; но когда некоторые Гетманы неправедно завладели властию Самодержавною и начали говорить: «так хочу, так повелеваю»; тогда в отчизне и в войске Запорожском, чрез столь неприличное самовластие, явились многие неустройства, раззорение прав и вольностей, народное отягощение, насильственные и подкупные раздачи урядов, неуважение к Генеральной Старшине, к Полковникам и к знатным товарищам.[8] И так мы, Генеральная Старшина, Атаман Кошевый и все Запорожское войско приговорили с Гетманом, что от сего времени навсегда первенствующими Советниками будут: Генеральная Старшина, по них Полковники городовые; из каждого полку по одному человеку знатному, старому, благоразумному и заслуженному будет избрано в Генеральные Советники. С ними всеми Гетман будет о добре народном и о всяких делах общественных советоваться, и без них не вправе собственною властию ничего начинать, постановлять и к концу приводить. Для этого назначается три ежегодные Рады: об Рождестве Христовом одна, о Воскресении Христовом другая, о Покрове Пресвятой Богородицы третья. На этих Радах не только Паны Полковники с Старшиною и с Сотниками, не только Генеральные Советники, но и от войска Запорожского повинны являться немедленно, по приказанию Гетмана, и не уклоняясь от сроку. Там, что будет предложено Гетманом, о том будут советоваться с добросовестностию, без чувств пристрастных, без душегубной вражды и зависти с охранением чести Гетманской, во избежание тягостей, раззорения и, не дай Бог, гибели отчизны. Дела неожиданные, какие придется окончить не дожидаясь тех трех Рад, Гетман обязан вершить с советом Генеральной Старшины. Если к Гетману будут присланы письма от иных Государств, он должен их объявить Генеральной Старшине и не утаевая от ней ответов своих, без вреда посполитству, скорее отписываться. А чтоб окончательно было у Гетмана с Генеральными Старшинами, Советниками и Полковниками единство, каждый, при вступлении на уряд, обязан дать присягу, которой рота будет обнародована. И если бы в Гетманских делах оказалось что‑либо противное благу, правам и вольностям войсковым, то, собравшись и положившись вольными голосами, все те урядники должны немедленно, на Раде, дать выговор его Вельможности, не повреждая однако же его чести; и Гетман не должен мстить за те выговоры, но должен стараться о своем исправлении. Все Старшины, Советники, Полковники обязаны повиноваться Гетману и его чтить; он же с своей стороны обязан их любить, не почитать их слугами, не полагать их рабами, не принуждать их неприлично стоят пред собою.
7. Если бы кто из Старшин, Полковников, Советников, знатного товарищетва и иных урядников посягнул на честь Гетманскую или в чем другом провинился, то Гетман не может его своею властию карать; но обязан предать на суд Войсковый Генеральный, и какой приговори тот суд нелицеприятно и нелицемерно учинит, такому взысканию каждый преступник подвергнется.
8. Гетману доносить и от него отбирать декларации, по всем расправам войсковым, обязаны особы Генеральные, а не слуги домашние.
9. Так как пред сим в войске Запорожском всегда бывали Генеральные Подскарбии, которые войсковою казною, мельницами, всякими принадлежащими до войсковых имуществ приходами и расходами заведывали и заведомом Гетманским их изменяли, – то и ныне таковый порядок установляется: чтоб Подскарбий Генеральный был человек знатный, заслуженный, богатый, добросовистлый, чтобы, заведывая войсковым имуществом, употреблял его на пользу общественную войсковую, а не на свою частную. Гетман до скарбу войскового до приходов его не касается, и не может употреблять ничего оттуда на свой личный прожиток, а довольствуется своими оброками и приходами, булаве и ему принадлежащими, индуктою, полком Гадячским, добрами Почепскими и Оболонскими, и другими издавна отданными на Гетманский уряд. Больше того Гетман не должен самовластно завладевать добрами войсковыми, и давать их людям в войске заслуженном, и тем менее чернецам, попам, вдовам бездетным урядникам, посполитым и войсковым мелким слугам. Не только при Гетмане, в его резиденции, Генеральный Подскарбий для надзору за войсковыми имуществами будет избираться, но и каждом полку два Подскарбия, люди знатные богатые, должны быть избраны; они должны ведать о полковых и городовых приходах и о поборах с посполитства; относиться с докладами обязаны к Генеральному Подскарбию. А Полковники до полковых казначейств дела не имеют, и должны довольствоваться приходами и имуществами, принадлежащими уряду Полковничему.
10. Гетман должен оберегать во всем и везде ненарушимость устроенного порядка; но наиболее повинен обращать прилежное и неусыпное внимание на то, чтоб людям войсковым и посполитым не чинились отягощенья, налоги, здирства, от которых они, бывало, покидая жилища свои, искали в чужих землях жизни легчайшей и спокойнейшей. И потому Сотники, Атаманы и всякие войсковые и посполитые урядники да не осмеливаются исполнять работ частных и Панских козаками и посполитыми, к уряду их не принадлежащими, или в их собственном владении не находящимися, как то: ни сена косить, ни жать и убирать хлеб с полей, ни гатить плотин таковыми людьми им не позволяется, а и того более отымать насильственно места селитьбенные, или у ремесленников рухлядь и движимость. Все это Гетман обязан воспрещать всею своею властию, а для примера да остерегается и сам чинить что‑либо подобное. А как таковые тягости, угнетения и здирства налагаются на народ почти всегда властолюбивыми закупщиками урядов, которые не заслугами, но подкупами, жадные к обогащению на урядах, прельщают Гетманов и по их воле, а не по вольному избранию втискиваются на места Полковнические и другие; то постановляется законом неизменным, из опасения, чтоб Гетманы не соблазнялись взятками и лицеприятием, никого не поставлять ни на какой уряд своевольно; а все, и войсковые и посполитые урядники, в особенности же Полковники, будут избираемы голосами вольными и только подтверждаемы Гетманом. Эти выборы должны быть отправляемы с волею Гетманскою; в полках урядников и сотников должны избирать сотни, и таковых урядников никто, кроме вольных голосов, отставлять права не имеет.
11. Вдовы козацкие, их осиротелые дети, и жены козаков, находящихся на службах войсковых или в походах, в их отсутствии освобождаются от всех посполитых повинностей.
12. Города Украинские еще и тем отяготились, что часть посполитых, которые отбывали повинности народные поступили во власть людей Духовных и светских; а остальные все те же повинности несут, не смотря на малолюдство приключившееся отторжением сел. И так, по окончании военного мятежа отчизны, устроится Генеральная Рада, на которой разсудится и постановится кому следует владеть войсковыми добрами и имуществами и кому не следует. Также и от того тягость убогим посполитым увеличилась, что козаки, взяв к себе богатых посполитых в подсуседи, охраняют их от общественных повинностей, и зажиточные купцы, обязанные подавать также помощь, уклоняются от оной, то покровительством Полковников и Сотников, то универсалами Гетманскими таковые злоупотребления Ясневельможный Гетман обязан прекратить.
13. Столичный город Киев[9] и другие Украинские города с своими Магистратами остаются при всех правах и привилегиях, которые им были издавна пожалованы.
14. Посполитство наездами и подводами, а козаки проводничеством наиболее были отягощаемы и даже обедняемы до нищенства. Отныне навсегда уничтожаются повинности подводная и проводническая; никто не имеет права требовать кормов, водопоев и взяток; разве кто будет ехать по делу народному, да и тогда он должен иметь подорожную от самого Ясневельможного Гетмана и да не осмеливается брать подвод свыше числа в ней указанного. Особенно же, чтоб Старшины, их слуги и слуги Гетманские не смели, едучи по собственным надобностям, ничего того требовать. Это разоряет народ, люди бедные нищают, а Вельможа, или слуга его едут по делам отнюдь не войсковым и без подорожной. Отныне таковые должны ездить по городам и селам за свои деньги, а не насильственными средствами.
15. Аренды, учрежденные для годового жалованья Компанейцам и Сердюкам и на иные расходы войсковые, и постои Компанейские и Сердюцкие – суть меры беззаконные и отяготительные. И так то и другое уничтожается. А как содержать Компанейцев, – о том будет на Раде постановление.
16. Стократно бедные люди вопили и жаловались, что индуктари, факторы и ярмарочные объездники причиняют им необыкновенные и неисчислимые здирства, так что человеку убогому невозможно было появиться на ярмарках, нельзя было ни продать, ни купить ничего; а избави Боже попасться в какую‑нибудь ничтожную вину, то объездчики с ног до головы бывало оберут. И потому отныне индуктари и их факторы, ничего лишнего не вымогая от купцов и бедных людей, обязаны будут отбирать пошлину в казну Войскового Казначейства; и только те екзации, евекты и индукты, которые указаны в условиях.
 
Орлик, который присягнул на верность службы народу в сане Гетманском, Апреля 5‑го, был утвержден Королем, присягнул на статьях, и получил грамоту в Бендерах Мая 10‑го. По ним ясно, до какой степени Украйиа угнетена была Гетманами, Старшинами и Урядниками после Хмельницкого. Во времена Орлика они были уже несвоевременны.
 
«По смерти Мазепы, – так говорит Конисский, – провозглашен в Бендерах, от стороны Порты и Короля Шведского, Гетманом Мазепин писарь Орлик. Он универсалами своими разсеивал плевелы в полках Заднепрских и во всей Малороссии, приглашая народ и войско к повиновению ему; продолжал сие до половины 1711 года, и тогда исчез со веем своим скопищем, и очутился после на жительстве во Франции, откуда писал однажды в Малороссию, чтобы от ней подарено ему было двадцать тысяч рублей; а он зато обещал выдать в Малороссию все ее древние привилегии и другие важные национальные документы, при смерти Мазепиной к себе захваченные. Войска и народ, от времени Виговского до Мазепы видевши у себя столько обманщиков, сколько видели Великороссияне Самозванцев, весьма презирали сумасбродства Орликовы, ни мало не внимали его льщениям и затеям, и были привержены непоколебимо к законному своему начальству. И только одни Запорожцы, быв от многих лет становищем своим или Сечыо в середине почти степей Татарских, в Устьи Днепра и Буга, не знали кому достаются они и пристали к Орлику; а с ним и Татарами Крымскими и Бессарабскими делали многие набеги и разорения в Малороссии, а паче в Заднеприи, отомщевая народу за его к ним недоброжелательство и сопротивление.»
 
При таковых чувствах народа к прокламациям Карла и к универсалам Орлика, Петру не трудно было быстро приблизиться к цели. В Сентябре Измайлова отозвали в Москву; его место при Гетмане заступили Думный Дьяк Виниус и Стольник Федор Протасьев; обоим определено было на содержание двести дворов из имений Мазепиных приверженцев. Скоропадский страдал; на него и на Малороссию обрушились все возможные бедствия: мор, саранча, набеги Запорожцев, доносы и немилость Царская. Киевский Воевода Князь Дмитрий Михайлович Голицын уведомил, в октябре, Графа Головкина, что Нежинского полка, Коропский Сотник, Иван Логинов донес ему, будто бы Скоропадский переписывается с Орликом.
 
Донос был безразсуден: Орлик искал Гетманства, Скоропадский был Гетман, – между ними неминуема была вражда. Головкин писал к встревоженному Гетману: «Как мы видим, у Вашей Вельможности с Киевским Воеводою несогласно; однако ж Царское Величество на вашу верность есть благонадежен и безосновательным никаким доносам поверено не будет; в чем извольте Ваша Вельможность быть надежен.» – Эта опасность пронеслась мимо; но Царь признал за благо сделать изменения в управлении Малороссиею и изменения эти быстро следовали одно за другим. Между тем Запорожцы тревожили ее набегами, захватывали мирных жителей, продавали Туркам в плен. В Ноябре многие козаки городовые лишены были ими свободы или имущества.
 
К этим неустройствам и горестям Небо наслало на Украйну два тяжких бедствия: мор и саранчу. Летописцы приписывают начало мора войне Шведской. Многие тела убитых, говорят они, худо зарытые, были вытащены зверями на поверхность земли, и разнесены птицами; ядовитые испарения наполнили воздух; язва началась в Полтавщине и протянулась в Польшу и в Галицию. Тогда множество людей погибло наиболее в Киеве и в лучших городах, в которые обыкновенно стекается многочисленный народ после всеобщего разорения селений; он‑то принес из‑под развалин отеческих жилищ бедность, отчаяние, болезни и смерть. «В это время, – говорит очевидец, – пуст город Киев остался, яко выгнанно всех обывателей и с Киева, и странствовали от града во град, еден другого чуждаючися: отец детей, дети отца; и многих трупы поядали зверие, птицы, псы и свиньи. Церкви Божественные опустошели, також и монастыри; и не было ни жертвы, ни приношения; и такое было время, что ни купити, ни продати, ибо городы были позапиранны, домы позабиваны, жители изгнанны, и все, кто что имел, оставлял и бегал по пустынях и полях; и тогда было тое, что две мельницы в жерновах: едина помелется, другая оставляется; видел друг друга смерть ходячи; ибо и сидячи вмирали нечаянно, и живыи чуждалися мертвых своих.»
 
Когда же саранча снова налетела на поля Украинские, когда она до корня съела все посевы и все травы, – народ, пораженный двумя бичами небесными, – «думал; что пришла уже кончина мира, упражнялся в молениях, приуготовлялся к смерти и мало заботился о своей нестерпимой жизни. Но голод и постояльцы, пришедшие на зимовлю, разогнали мрак отчаяния и принудили его пектись о пропитании себя и сих гостей, и сбывать на то последнее свое имущество. Правительство народное не властно тогда было облегчить состояние своих подчиненных, ибо все то отняли у них постояльцы и их начальники, и они сами представляли один нуль, ничего не значащий». Эта мировая язва, поглотившая в одном Черниговском одиннадцать тысяч восемьсот тридцать человек обоего полу, стала уменьшаться только в 1712 году, да и тогда еще продолжалась в Соснице.
 
В одиннадцатом году Скоропадский, с Генералом Бутурлиным и с восьмью полками Великороссийскими, стоял у Каменного Затона, охранял границы, и разорил Сечь у речки Каменки. Запорожцы поселились на левом берегу Днепра при урочище Алешках. Между тем война Петра с Турками окончилась знаменитым миром при Пруте; Скоропадский возвратился в Гадяч, распустил козаков; Бутурлин разместил свою дивизию в Полтавском полку.
 
Орлик, Ломиковский, Горленко, Мирович, Гордеенко старались разорвать Прутский мир; начали сноситься с своими родственниками; возстановляли их против Государя, против тогдашнего образа правления. Гетман принял действительные меры: жена Дмитрия Горленка, сын Ломиковского, жена, братья и мать Мировича; мать и братья Бутовича, который был зятем Горленка; Семен Забела, которого жена жила с Орликом, шурины Орлика–были отправлены все в Москву. Этим не прекратилось переселение Украинцев из родины: то были времена, в которые и семейство, и даже дальние родственники преступника терпели казни, изгнанье, нищету, поругание. Не станем обвинять России; во всей Европе было так! В России первой уничтожены пытки и забыта опала на все семейство, за члена, ему принадлежащего. Века, в том и другом случае, не заставят забыть великого имени Екатерины Второй. Но в те, говорю я, времена было иначе. И вскоре после отсылки в Москву названных мною опальных Украинцев, сосланы были в Соловецкий монастырь: Батуринского Николаевского монастыря Архимандрит Гедеон Одорский, Лохвицкий Протоиерей Рогачевский, и челядник Архимандричий, родом из Черкас, Видковский. На Белое озеро в Горицкий монастырь племянница Мазепы, Глуховского Успенского монастыря наместница, Марфа, с своими келейницею Магдалиною и служанкой Екатериной.
 
Переселения козаков и простолюдинов из Заднеприя начались еще с 1710 года; в 1712‑м Государь приказал Гетману обнародовать универсал к жителям Немирова, Брацлава, Уманя, Чигирина, Канева, Богуслова, Белой Церкви и Хвастова, с повелением переселяться в города восточной Украйны немедленно. Гетман угрожал Старшинам и народу, также людям духовного и посполитого чина, в случае непослушания и медленности, изгнать их войсками Великороссийскими, и жилища их предать огню. Государь предвидел скорую отдачу тех полков Полякам. При всех быстрых и неожиданных переменах в Украйне, власть Гетманская до того ослабела, что насчет чинов он не только невправе был располагать, но даже представления его потеряли силу. По случаю смерти Киевского Полковника Вольского, Гетман представил на его место Генерального Хоружего. Государь перевел туда Бело‑Церковского Полковника Танского, в награду за скорый переход козаков его из Заднеприя: но Гетман продолжал пользоваться наружным почтением к его сану.
 
Константин Генваревский ехал чрез Калугу и был у тамошнего Воеводы Зыбина; этот, из хвастовства и важничания чином своим, видя власть Гетманскую почти вовсе уничтоженною, начал насмехаться и неприлично говорить о Скоропадском. Генваревский донес о том Государю, жалуясь, что, сверх того Воевода не дал ему подвод. Зыбин лишился имения и был отправлен головою в Глухов к Гетману. Сообщники Мазепы и люди ему близкие несли тяжкие за него гонения; эти горести, нищета, изгнание постигали даже и невинных, подозреваемых; уже три года продолжалось их преследование, а участники доноса и бедствий Кочубея были все еще позабыты и все еще томились вдали от родины. Наконец Рязанский Митрополит Стефан Яворский начал за них ходатайствовать, и в этом году Священник Полтавский Иван Святайлои слуги, Искры были возвращены из ссылки.
 
К концу года пришло на зимовлю шесть драгунских полков. Правительство намерено было покупать для них провиант и фураж. То и другое Гетман, по простоте, подарил. На будущие годы это обратилось в обязанность; полки оставлены были в Украйне под названием Консистентов. Со временем вошли в города знатнейшие другие Великороссийские войска и составили непременные гарнизоны в Глухове, Киеве, Переяславле, Нежине, Чернигове, Лубнах и в Полтаве. Продовольствие всех тех войск и их лошадей возложено было на обывателей, необходя никого даже служителей козаков регистровых; а поставка провианта и фуража назначена без заплаты и в натуре, то есть: мукой, крупой, овсом и сеном; все селения обложены порционами и рационами; для сбору их и подряда в команды, учреждены, в каждом городе и сотне Коммиссары, выбранные из грамотных и имущественных козаков. Такие поставки в войска не только продовольствовали людей и лошадей, но были очень полезны для полковых и отрядных командиров: «когда в удобное время поставляют Коммиссары провиант и фураж в команды, то Командиры его не принимают, и говорят, что он завременно приготовленный, протухнет или выдхнется и от того интерес Государев постраждет; когда же наступят Март и Ноябрь, с крайним бездорожьем тогда они и потребуют сих выстачений вдруг с экзекуциями и побоями. Комимиссары, зная невозможность поставить натурою, а паче из отдаленного разстояния, прибегают к Командирам, ползают пред ними, вытерпливают все ужасы придирок и самых пощочин; и наконец умилостивляют их и платят им всякую порцию и рацию деньгами вдесятеро больше, чего они стоят. Отважные же Коммиссары, поставившие тогда участки свои, натурою должны выдерживать странное испытание фуража на самих себе; и все начальники, и даже и рядовые, порют Коммиссара в нос и губы сеном и овсом, говоря, что он крупен, либо мелок, либо худого урожая, и что много от того претерпит интерес Государя; а за тем все кончится приношением или пожертвованием. Но Коммиссар, возвращающийся от отдачи натурою, всегда уже приметен по разбитым губам и по огромному носу; и от сего многие козаки потеряли имение свое, «откупляясь от Коммиссарства.» Таков разсказ очевидцев!
 
Война с Турками кончилась; Прутский мир был подтвержден в Адрианополе; козаки, собранные в Украйне, были распущены. Ее оберегать остались одни постояльцы.
 
Глава L
 
 
Возвращение приверженцев Мазепы в Россию. Ограничение Полковнической власти. Запорожцы селятся в Украйне. Их несчастное положение. Малороссияне на земляных работах. Письмо Царя к Гетману. Замужество Гетманской дочери. Поездка Гетмана в Москву. Милости Царские к нему и к Маркевичам. Благородное и безбоязненное слово Гетмана Царю насчет суда над Царевичем. Митрополит Кроковский. Гибель его. Моровая язва. Неблагодарность Меньшикова. Его наглость и гордость. Дела Почепские. Жалобы на него. Озлобляется на Скоропадского. Мстят всем Малороссиянам. Столбы с пятью спицами. Новая жалоба Царю от Скоропадского. Малороссияне роют каналы. Описные Государевы слободы. Их Контора. Бедствия Украинских помещиков. Безпорядки в Гетманской Канцелярии. Войсковая Канцелярия. Донос. Протасьев. Ладожский канал. Гибель Украинцев на Ладоге. Орлик, Герцик н Нахимович. Жизнь Войнаровского. Скорняков‑Писарев. Судебная Канцелярия. Нейштадский мир. Гетман в Москве. Бригадир и шесть Штаб‑офицеров ври Гетмане. Малороссийская Коллегия. Кончина Скоропадского. Отзыв о нем Историков. Несчастия народные во время его Гетманства. Характер его. Пословицы. Анекдоты.
 
Послы Царские в Константинополе, Толстой и Шафиров, уговаривали приверженцев Орлика я Мазепы возвратиться в Украйну; удостоверяли скитальцев в том, что Государь их простит, почти целой год те колебались, наконец решились приехать в Глухов; они туда прибыли в Апреле 1715 года. То были Дмитрий Горленко, прежний Полковник Прилуцкий; зять его Бутович; Иван Максимович, Орликов Писарь; Михайло Ломиковский и Канцелярист Антонович; их отвезли в Москву, там жили они на свободе, получая: три первые по десяти копеек, остальные по пяти в день; Гетман высылал в тоже почти время беглых Великороссийских солдат и крестьян, поселившихся во множестве в Украйне. Государь отпустил на родину Мазепиного Канцеляриста Андрея Кандыбу, бывшего Полковника Лубенского Григория Гамалею, и Лисовского, который из Гадячского Протопопа стал Сотником.
 
Но, незлобливый с каждым, отдельно взятым из своих подданных, Государь видел необходимость уничтожать права Гетманщины, с большею и большею деятельностию; и так власть Гетмана была ограничена; наступило время к ограничению власти Полковников. Они лишились права назначать по своему выбору полковых Старшин, это дело было предоставлено Гетману с приведением новоизбранных к присяге, в присутствии Протасьева. В статьях договорных Орлика с Гордеенком мы видели, как покупались не только эти уряды, даже и Полковничьи; и так потери никакой для народа в этом постановлении не было; но то было нововведение и старики впадали в печаль.
 
Запорожцы мало помалу появились в Украйну; их селили здесь и там; их употребляли в работы домашние. Гордеенко был убит; его заменил Милашевич; новый Кошевый умолял Государя, через Гетмана и через Апостола, о позволении селиться на старом Коше; Государь отвергнул его прошение. Хан Крымский их обижал; в Сече не было ни одной пушки; они то строили линию Перекопскую, то бились с Черкесами, то служили Татарам без денег, за кусок хлеба.
 
Но что было совершенно ново и нестерпимо для Малороссиян, это «первый пример занятия, вне родины, земляною работою!»– говорит правдолюбивый Бантыш‑Каменский; несколько тысяч козаков, с Генеральным Хоружим Сулимою, пошли на Волгу и Дон рыть канал между этими реками, и потом проводить линию против Кубанской Орды.
 
В 1717 году Малороссияне получили надежду отдохнуть от тягостей, наложенных на них Царским гневом; Петр Великий писал к Гетману из Амстердама, что, по возвращении войск из Польши, уменьшит число постояльцев на зимнее время; в доказательство, что Малороссияне неотягощены, он напоминал Гетману об увольнении народа от податей, о долговременном бездействии козаков, и обещал содержать их, когда окончится война с Шведами, в милости, при правах и вольностях, «без умаления.»
 
В это время Скоропадскому вздумалось выдать свою пятнадцатилетнюю дочь, за кого‑нибудь на Украйне, чтоб при старости глубокой и здоровьи ослабелом, прежде кончины своей, быть свидетелем ее благополучия. Он просил разрешения Государева. Ответ был следующий: «В ознаменование верности, по примеру своих предместников, Гетман должен сговорить и выдать дочь за одного из чиновников Великороссийских.» Сын, Царскаго любимца, Петр Петров Толстой, стал зятем Скоропадского, и через два года получил полк Нежинский, на место умершего Полковника Лукьяна Жураховского, «во уважение верной и усердно‑радетельной службы тестя.»
 
Государь возвратился из чужих краев. Скоропадский поехал в Москву поздравить Его с приездом; Генеральный Писарь Семен Савич и Бунчужный Яков Лизогуб; Полковники: Черниговский, давно уже известный Государю, со временем знаменитый, Павел Полуботок; Гадячский возстановитель Черноморцев против Турков, храбрый и благородный Серб, Михайло Милорадович; Лубенский Андрей Маркевич и племянник Гетмана, Михайло Скоропадский, с двумя стами козаков, – поехали с Гетманом. В Москве им отвели дом Графа Рагузинского; Государь принял Гетмана милостиво; целая рота была в карауле при нем; наконец Государь одарил его щедро (?), – «за его верные и усердные службы, ревность и прилежание во всех принадлежащих к интересу Нашему случаях, и особливо за непоколебимую, показанную к Нам, Великому Государю, верность.» Этого казалось для Государя недовольно: награждая Гетмана и в лице его родных, он утвердил за Маркевичами их огромные поместья и дал им новые (?). Так тешил Государь простодушного старика, все менее и менее ему оставляя из прежней Гетманской власти. Но если нельзя дать Скоропадскому ума и дальновидности, зато нельзя в нем не признать благородства и благодушия.
 
В столице он был свидетелем произшествия, душу волнующего, дела страшного, необыкновенного – суда отцовского над сыном; суда над Царевичем Алексием Петровичем. Не здесь размышлять о причинах, побудивших Петра к этому подвигу; не здесь удивляться стойкости Самодержавного Брута, самоотверженности Русского Царя на пользу России. То не касается Историка Малороссии. Но как все верховные Чины, духовные и светские, судили Царевича, то Государь предложил Гетману и Старшинам участвовать в суде и подписать приговор. Скоропадский отвечал; не имею власти судить сына с Отцем и Государем своим; в подобном деле нельзя быть безпристрастным. – Слабый, немощный Гетман изъяснился бы иначе, – говорит ученый и трудолюбивый Бантыш‑Каменский, – если б не находился при нем Муж твердый и словом и делом. – Он полагает, что те слова внушил Скоропадскому его спутник в столицу, Полуботок. Но для Истории это тайна; История не вправе догадываться, кто кому внушил слово благородное; и честь ответа вполне принадлежит одному Скоропадскому. Все Старшины пред Царем повторили его слова. Тогда же Государь потребовал Киевского Митрополита, Иоасафа Кроковского, для выслушания Духовного Регламента и подписки согласия. Митрополит, получив повеление, собрал духовный совет; слух пронесся что Государь намерен отобрать у духовенства недвижимость, и что оно останется частью на жаловании, частью на доброхотном подаянии. На совете приговорили не соглашаться и не подписывать. Чернец Свинского монастыря Ириней донес о соборе. Митрополит и Епископы были схвачены в Твери, на дороге в Петербург; сосланный в Тверский монастырь, Иоасаф скоро скончался, а первенство над Духовенством получил Кирилл Шумлянский, который подписал все, что ему было приказано.
 
«Воротившееся из Санкт‑Петербурга духовенство, – говорит летопись, – а паче первенствующий между Архимандритами, Архимандрит Киевопечерский Иоаким Сенютович, поражены были страшным приключением, сочтенным от них за верный прогностик на перемену в монашестве. То был необыкновенный пожар в Киевопечерском монастыре, случившийся от недосмотра Наместника и приведший почти весь монастырь в пепел и развалины; при других драгоценностях церковных и монастырских, целыми веками собранных, неоцененною потерею считалась самая первая в России многочисленная и древнейшая Библиотека, собранная еще Великим Князем Ярославом Владимировичем и сбереженная в пещерах от всех прежде бывших нашествий неприятельских и разорений; но ныне, к стыду содержателей ее и к крайнему сожалению соотечественников, среди тишины, пламенем поглощенная. В ней содержались великие тысячи книг рукописных, драгоценных, на разных языках, и многие между ними на таких, которые и ученым тогдашним мужам сведомы не были, а особливо все записки и документы до Истории правления Славянских племен и Царств и до их законов и устройств касающиеся. Государь, при печальном извещении о такой важной потере, не мог удержаться от слез.»
 
В первых числах Августа, Гетман возвратился в Малороссию; скоро постигло ее прежних годов несчастие–мор. Сообщение с Заднеприем было прервано; старания и деятельность Миргородского Полковника остановили язву в начале; через месяц она утихла. Сжалясь над жителями, вместо шести драгунских полков Генерал‑Майора Яковлева, Государь, во уважение просьб Гетмана и несчастий, самою природою ниспосланных на Украйну, велел вступить на зимовлю одному только драгунскому полку.
 
Наступило время благодарности Князя Меньшикова Скоропадскому. Он приехал осмотреть Почепщину.
 
Вот как описывает Конисский это произшествие: «Меньшиков, получа от Гетмана Почеп, увеличил собственною своею властию вдесятеро; под видом древнего уезда Почепского присоединил к Почепской волости сотни: Мглинскую Бакланьскую, часть Стародубской и Погарской, и занял все то своим ограничением и проведенною притом чрез иностранцев всемогущею Астролябиею, которой дотоле во всей Руси не бывало, и пред которою все было безмолвно, почитая направление ее и действие магнита – Божественным или магическим произведением. Вошедшие в то ограничение владельцы, чиновники и козаки с их крестьянами или посполитыми причислены к Почепу и обложены всеми повинностями посполитства тамошнего, считая всю Почепщину удельным Княжеством Меньшиковским; а разставленные во многих местах гербы Княжеские с титулами его, оканчивавшимися сими словами: и прочая, заставляли всех думать, что древние деления Руси на Княжества опять возникли. Между тем попавшиеся в сие химерическое Княжество владельцы и чиновники были пожалованы по волости Бургомистрами городскими и Войтами сельскими, и долго сносили иго сие, как оглушенные или обвороженные.»
 
Скоропадский увидел, что значит хищнику дать повод к притязаниям. Зная справедливость Государя, видя в нем судию нелицеприятного, не имея никого другого, перед кем можно было бы тогда тягаться с Меньшиковым, обратился к Петру. Дьяка Лосева, который межевал Почепщину, удалили; Государь дал Сенату Указ: тому, что Гетман после Полтавской баталии отдал Князю Меньшикову и что жалованною Грамотою утверждено, – быть за ним; а что сверх того примежевано и взято, возвратить Гетману и послать нарочного, чтоб то размежевание вправду учинить; а которые ту лишнюю и неправую межу дерзнули учинить без Указу, тем выговор учинить, яко нарушителям Указа.
 
Озлобленный на Скоропадского Меньшиков просил у Государя помилования; но поклялся мстить всей Малороссии.
 
«Первым сигналом мщения Меньшикова, – продолжает Архиепископ Конисский, – было посещение Почепщины, а оттоль Гетманской резиденции, города Глухова, где хотя деланы ему от Гетмана возможные встречи, торжества и угощения, однако велел он при себе поставить каменный столб и на нем воткнуть пять железных спиц, по числу голов: Гетманской и Генеральной Старшины. Гетман не преминул опять жаловаться Государю за такую тяжкую ему обиду и самое презрительное поношение; и Государь, говорят, опять штрафовал за то Меньшикова, но тем более умножал его злобу и поиски над Малороссиею.»
 
С этого дня все возможные отягощения, неприятности, бедствия посыпались на народ и на Гетмана, которого и ко гробу привели! «Черта постыдная, – говорит Бантыш‑Каменский, – в истории непобедимого Полководца, не делающая чести его.»
 
«Всеобщее мщение произведено Малороссиянам от Меньшикова посылкою многочисленных войск их, при толиком же числе чиновников, на каналы и линии, около Ладоги, Сулака и Астраханй, где от тяжелых работ каторжных, а паче от жестокости климатов тамошних и крайне худого содержания великие их тысячи согнили и перемерли. А при повторении сих посылок и работ чрез несколько лет переведены все их устроенные войска; поступившие же на их места молодые козаки оставлены без всякого устройства и повержены в презрение и таковое же употребление, удаленное почти от должностей воинских. Владельцы Малороссийские или знатные помещики тамошние восприяли участок мщения Меньшикова отбором многих у них деревень и других недвижимых имений; предлогом тому было жительство в их деревнях и на их землях Великороссийских беглых крестьян, помещичьих и коронных, которые переселились еще за Польское владение в Малороссию; а бегали они с прежних жительств, якобы по причине на их гонения за веру некую старую Христианскую, о которой в Малороссии и слуху не было. А только известно в ней, что, в начале XII‑го века, один бродяга Армянской ереси, Мартин Мних, разсевал бредни свои, под видом Греческого Иеромонаха, в северной и Восточной части Великороссии, и многих тамо заразил своим заблуждением; но когда приволокся он с таким умыслом на границу Малороссийскую, то в селе Рублевке, в окрестности города Опошни, взят под арест и отправлен в Киев, где сужден от Митрополита и всем духовным собором тамошним; и по приговору его, апробованному и утвержденному Константинопольским Патриархом, которому тогда Малороссийское духовенство подчинено было, сожжен публично, со всеми сочинениями своими, наполненными самых вздорных бредней. Отобранные у помещиков деревни названы описными Государевыми слободами, и изъяты от подчиненности Малороссийским правительствам; а подчинены особенной волостной Конторе, учрежденной в слободе Климовой, под начальством отставных офицеров; и назвалась она Конторою описных Малороссийских раскольничьих слобод. Название раскольников было приписываемо всему крестьянству, в ведомстве той Конторы бывшему; а названы они раскольниками, потому что многочисленные акты их или разнообразные толки не подходят ни к какой секте христианской и ниже к деистической, а суть они бред мужичий, взятый из самого глубокого язычества и умноженный безумным суеверием. Он состоит в выборе ручных перстов, которыми б сильнее креститься, и в разборе образов Угодничьих и крестов Христовых. И который образ от других богатее, старее и безобразнее, тот у них и достойнее к почитанию; а крест, имеющий больше концов, есть предпочтительней того, который о четырех концах; а сих ныне считают печатью Антихристовою; равно и о книгах христианских тоже бредят, что которая из них старее, та и священнее; и в таких разборах весь их догмат состоит; о существе ж самой религии и законе Христианском и понятия они не имеют; а готовы спорить за все с наилучшими богословами до бешенства; и скорей пойдут на все мучения, чем признаться в том, что ничего не понимают. Раскольники сии размножались в России и разбегались из нее по мере их преследования. Они наполняли Польшу, Пруссию, Молдавию и Бессарабию; но пострадали за них одни помещики Малороссийские, да и то мирские. А монастыри, ублажившие Меньшикова, удержали их на всегда в своем крестьянстве, и лишились их уже при общей своей руине.»
 
Таковы слова правдолюбивого Архиепископа Конисского, красноречивого проповедника, гражданина, преданного престолу и отечеству, столба и защитника Веры Православной!
 
Вслед за гоненьями Меньшикова на помещиков Украинских, отправлено было пять тысяч козаков для постройки Киевской крепости. Меньшиков не терял случая гневить Государя против Скоропадского: в Гетманской канцелярии, во время хирагры Гетмана, произошли безпорядки, – враг его выхлопотал ему строгий Царский выговор, который был препровожден Головкиным. Там было сказано, что он поручает печать Канцеляристам, которых принимает без всякого разбору. Действительно, при нем, в этой должности, нашелся Григорий Михайлов, служивший прежде при Орлике. Михайлова сослали в Казань и учредили в Малороссии Войсковую Канцелярию, под председательством Генерального Писаря. Ему поручено было наблюдать, чтоб в записные книги были включаемы но порядку все письма и универсалы Гетманские, а также и бумаги, подписываемые им самим в случае болезней Гетманских. Этим Меньшиков не ограничился. Протасьев донес Коллегии Иностранных дел, что Гетман не сообщает ему писем, получаемых от Коронных Гетманов и других знатных особ из Польши; раздает изменничьи имения и отнимает земли у владельцев, без Царского разрешения; не доставляет ведомостей о войсковых доходах. «В Малороссии, – писал он, – самые последние чиновники добывают себе богатство налогами, грабежем и винною продажею; ежели кого определит Гетман Сотником, хотя из самых беднейших людей или слуг своих, то, через год или через два, явятся у него двор, шинки, грунты, мельницы, всякие стада и домовые пожитки.»–Немедленно, в ответ на донос, пришел Указ Протасьеву явиться в Петербург и рать с собою все права войсковые; а Декабря 17‑го пришло к Гетману повеление отправить на работу Ладожского канала двенадцать тысяч козаков с тремя Полковниками.
 
Их отправили в Феврале 1721 года; начальниками были Наказный Гетман, Черниговский Полковник Павел Полуботок, Лубенский Полковник Андрей Маркевич и Генеральный Хоружий Иван Сулима. Последний умер на дороге; тело его было привезено в Переяславль и погребено в селе Сулиминцах. В этот поход козаки были призваны изо всех полков; из них перемерло на работе две тысячи четыреста шестьдесят один человек и осталось в больницах над Ладогою двести сорок четыре, не считая умерших и больных козаков Миргородсдих и Стародубских, о которых ведомость не была доставлена. Так тяготела месть временщика над Малороссиянами!
 
Орлик продолжал переписываться с Запорожцами через Мировича, Герцика и Нахимовича. Карл XII уехал в Стокгольм; он за ним туда же. Король скончался; он пробыл несколько времени при Ульрике Элеоноре и при Фридрихе I‑м, который письменно удостоверял Запорожцев в своем покровительстве. Орлик получал от Шведского двора ежегодного жалованья по пятисот талеров; желая возстановить Поляков и Крымцев против России, он отправил Нахимовича к Хану, а Герцика в Польшу. Хан отвечал, что без воли Султана не будет воевать с Москвою; а Герцик имел еще менее удачи.
 
Князь Григорий Федорович Долгорукий схватил его и отправил в Петербург, за крепким караулом; до 1728 года он содержался прежде в крепости, потом в Адмиральстве, наконец с женою и детьми был отослан в Москву; там дошел до столь крайней бедности, что, в 1732 году, ему нечем было похоронить своей жены. Вскоре Орлик приехал в Брацлав с грамотами Фридриха к Королям Английскому и Польскому, к Цесарю, к Султану, к Хану Крымскому. Но мир Нейштадский прекратил все замыслы его вовлечь Порту в войну с Петром. Тогда Орлик уехал во Францию; выдал дочь за Гамбургского Комменданта, Французского Генерала Штенфлихта; по временам безпокоил и оттуда, как мы уже видели, Малороссию безразсудными требованиями, и кончил жизнь, забытый соотечественниками.
 
Так исчезали один за другим клевреты Мазепы, навлекшие на Малороссию бедствия безчисленные! Так погиб и Войнаровский, почти около того же времени!
 
«Андрей Войнаровский был сын родной сестры Мазепы; но об его отце и детстве нет никаких сведений; знаем только, что бездетный Гетман, провидя в племяннике своем дарования, объявил его своим наследником и послал учиться в Германию наукам и языкам иностранным. Объехав Европу, он возвратился домой, обогатив разум познанием людей и вещей; в 1705 году Войнаровский был послан на службу Царскую. Мазепа поручил его тогда особому покровительству Графа Головина; а в 1707 году мы уже встречаем его Атаманом пятитысячного отряда, посланного Мазепою под Люблин в подкрепление Меньшикова; откуда и возвратился он осенью, того же года. Участник тайных замыслов своего дяди, Войнаровский, в решительную минуту впадения Карла XII в Украйну, отправился к Меньшикову, чтобы извинить медленность Гетмана и заслонить его поведение. Но Меньшиков был уже разочарован. Сомнения об измене Мазепы превратились в вероятия, и вероятия склонились к достоверности. Разсказы Войнаровского остались втуне. Видя, что каждый час умножается опасность его положения, он тайно отъехал к войску. Мазепа еще притворствовал: показал вид, будто разгневался на племянника и, чтобы удалить от себя тягостного назидателя, Полковника Протасова, упросил его исходатайствовать лично у Меньшикова прощение Войнаровскому, за то, что тот уехал не простясь. И Протасов дался в обман и оставил Гетмана, казалось, умирающего. Явная измена Мазепы и прилучение чети козацкаго войска к Карлу XII последовали за сим немедленно; и от сих пор судьба Войнаровского была нераздельна с службою сего славного изменника и булавоносного Рыцаря, который не раз посылал его из Бендер к Хану Крымскому и Турецкому двору, чтобы возстановить их противу России. Станислав Лещинский нарек Войнаровского Коронным Воеводою Королевства Польского, а Карл дал ему чин Полковника Шведских войск и по смерти Мазепы назначил Гетманом обеих сторон Днепра. Однако ж, Войнаровский потерял блестящую и верную надежду быть Гетманом всей Малороссии; ибо намерение дяди и желание его друзей призывали его в преемники сего достоинства; отклонил от себя безземельное Гетманство, на которое осудили его одни беглецы и, даже, откупился от оного, придав Орлику три тысячи червонных к имени Гетмана, и заплатив Кошевому двести червонных за склонение козаков на сей выбор. Наследовав после дяди знатное количество денег и драгоценных каменьев, Войнаровский приехал из Турции и стал очень роскошно жить в Вене, в Бреславле и в Гамбурге. Его образованность доставила ему знакомство, кажется, весьма двусмысленное, с славною Графинею Кенигсмарк, любовницею противника его Короля Августа, матерью Графа Морица‑де‑Сакс. Между тем как счастие ласкало так Войнаровского забавами и дарами, судьба готовила для него свои перуны: намереваясь отправиться в Швецию, для получения с Короля занятых им у Мазепы двух сот сорока тысяч талеров, он приехал, в 1716 году, в Гамбург, где был схвачен на улице Магистратом, по требованию Российского Резидента Беттахера. Однако ж, в следствие протестации Венского двора, по правам неутралитета, отправление его из Гамбурга длилось долго и лишь собственная решимость Войнаровского– отдаться милости Петра 1‑го, предала его во власть Русских. Он представился Государю в день именин Императрицы, и ее заступление спасло его от казни. Войнаровский был сослан со всем семейством в Якутск, где и кончил жизнь свою, но когда и как, неизвестно, Миллер в бытность свою в Сибири, в 1736 и 1737 годах, видел его в Якутске, но уже одичавшего и почти забывшего иностранные языки и светское обхождение.
 
«Такова была жизнь Войнаровского и нрав его виден в делах. Он был отважен, ибо Мазепа не вверил бы ему многочисленного отряда людей независимых, у коих одни личные достоинства могли скреплять власть; красноречив, что доказывают поручения от Карла XII и Мазепы; решителен, как это видно из размолвки его с Меньшиковым; наконец, ловок и обходителен, ибо тщеславие не нарекло бы его в Вене Графом, если б он не имел тонкости светской. Одним словом, Войнаровский принадлежал к числу тех немногих людей, котрых Великий Петр почтил именем опасных врагов.»
 
Мы не имеем ничего прибавить к этому жизнеописанию.
 
Наступил 1721 год, Малороссиянам час от часу не легче становилось. Пред Новым годом явился в Полтаву и Переволочну Коммендантом Капитан гвардии Богдан Скорняков‑Писарев, с повелением препятствовать Малороссиянам сноситься с Запорожцами. Потом учреждена Судебная Канцелярия под председательством Генерального Судьи Чарныша. А между тем, как Войсковая Канцелярия не была, не смотря на Царский Указ, открыта, – то Генеральному Писарю объявлено, что будет наказан примерным образом, если она не откроется через месяц.
 
Нейштадский мир и поздравления Государю снова призвали в Москву Скоропадского Он при был туда Января 18‑го, с женою, с семейством, с зятем своим Толстым, с Генеральным Писарем Савичем и Генеральным Бунчужным Лизогубом. Ему отведен был дом Князя Прозоровского и рота опять стояла при нем в карауле. На другой день их прибытия, Гетмана посетили Меньшиков, Ягужинский и многие другие Царские приближенные. 21‑го Гетман представлялся Государю и поздравил его с титулом Императорским. 22‑го вместе был с Гетманом у Императрицы. Государыня пожаловала Гетманшу портретом. Карета Скоропадского всегда подъезжала к самому Государеву крыльцу; на встречу выходил один из придворных; Гетманшу встречала придворная дама; в Сенате принимали Гетмана Обер‑Прокурор и Экзекутор; в присутствии он сидел между Генерал‑Адмиралом и Великим Канцлером; во Дворце за столом подле Императора. По жалобам на Меньшикова был удовлетворен. Вдруг состоялся Указ: быть при Гетмане Бригадиру и шести Штаб‑Офицерам, на основании договоров, постановленных с прежними Гетманом, для прекращения безпорядков в войсках и в судах. В тот же день Государь дал решения на статьи, представленные Скоропадским. В них был отказ вывесть полки из Украйны, и ни слова в ответ на мольбы оставит Малороссиян на прежних правах и вольностях. Еще однажды Гетман попытался напомнить Государю о договорах Хмельницкого с отцом его, им самим и братом его подтвержденных. Государь отвечал собственноручно: –«Пункты ваши подписаны, также и указы о сочинении для суда Коллегии при вас; вместо того как постановлено Хмельницким, чтоб верхней аппеляции быть у Воевод Великороссийских, оная учреждена, и тако ничего нарушения постановленным пунктам с Хмельницким не иметь, но будет сие исполнено по оным.»
 
Мая третьего  сам Император пожаловал к Гетману отобедать. С ним были: Генерал‑Адмирал Граф Апраксин, брат его Петр Матвеевич, племянник Александр Петрович, Ягужинский, Граф Петр Андреевич Толстой, Чернышев, Ушаков, Головин, Скорняков‑Писарев и два молодые Нарышкина. Государь разговаривал о посторонних предметах и после обеда поцеловал Гетмана два раза в голову.
 
А через тринадцать дней учреждена была Малороссийская Коллегия; Мая 16 был издан Манифест. Обязанности ее были следующие:
 
«Надзирать за скорым и безпристрастным производством дел во всех присутственных местах и обиженным оказывать законное удовлетворение.»
«Иметь верную ведомость о денежных, хлебных и других сборах и принимать оные от Малороссийских Урядников и Войтов.»
«Производить из сих денег жалованья с Гетманского совета Сердюкам и Компанейцам. Иметь приходные и расходные книги, и ежегодно представлять их Прокурору в Сенат.»
«Препятствовать, с Гетманского совета, Генеральным Старшинам и Полковникам работами изнурять козаков и людей посполитых.»
«Смотреть, чтоб драгунам отводимы были квартиры, без всякого исключения, даже в Гетманских поместьях, кроме двора, где он имеет жительство и дворов Старшин, Священников и церковнослужителей.»
«Разсматривать вместе с полковыми Командирами имеющие поступать жалобы от нижних чинов и Малороссиян.»
«Наблюдать, чтоб присылаемые к Гетману Указы от Государя и Сената были записываемы в Генеральной Канцелярии, и в свое время доставлять рапорты. Также препятствовать Писарям Гетманским подписывать, вместо его, универсалы и отправлять оные из Коллегии.»
 
Гетманство и Гетманщина стали пустыми звуками.
 
Манифест и наставление были написаны 16‑Мая,  тогда, как Гетмана в Москве уже не было; 13‑го  он ездил в Преображенск прощаться с Государем; но его не застал: Государь уехал в Коломну. «Ясневельможный, лишившись пожекгнанья Государевого, тощно з Преображенска возвратился на квартеру»– и уехал не простясь.
 
Не успел Гетман приехать в Малороссию, как его поразили три несчастия: известие о Малороссийской Коллегии; требование других десяти тысяч козаков на Ладожский канал, куда отправлен был немедленно Полтавский Полковник Черняк и указ о выступлении такого же отряда с Апостолом в Персию. Горесть убила старика. Он скончался Июля третьего; а пятого погребен в Гамалеевском Глуховском девичьем монастыре у построенном женою его, Анастасьею Марковною, в селе Гамалеевке. Гетманша и Ульяна Ивановна Толстая не надолго пережили Гетмана: первая скончалась в 1729, вторая в 1733.
 
«О Скоропадском, говорит Бантыш‑Каменский, мало жалели в Украйне, хотя он по доброте сердца многим благодетельствовал.»
 
Грустно сказать о столь добром человеке неприятную истину; но истина, какая б она ни была, священна для каждой науки, и тем более для Истории – о Скоропадском нечего было в Украйне жалеть. Уничтожение статей Хмельницкого присудствие Измайлова, Виниуса и Протасьева; Шафиров и Меньшиков помещики в Украйне; переселение насильственное козаков из Заднеприя; набеги Запорожцев; три года моровой язвы; саранча; постои; походы козаков на Ладогу, на Сулак, на Дон и на Волгу; описные слободы; Войсковая и Судебная Канцелярии; наконец Вельяминов и Малороссийская Коллегия, – все это случилось при Скоропадском. Мазепа ли прогневил Бога и Государя и н авлек все это на Украйну, мстительность ли корыстолюбивого Меньшикова была тому причиною, – для народа все равно он всегда обвиняет своего предводителя….
 
Скоропадский много делал добра в частном быту. Самый дар Почепа Меньшикову доказывает его самоотверженность и любовь к родине. Отказ Царю судить Царевича был порыв благородной души и хотя однажды он показал тогда честную безбоязненность. Но вся жизнь его – смесь недоразумений и недальновидности. Народ везде народ; его заключения верны и отчетисты; он лучше всех описаны характеристических представляет людей, нрав и ум их; и часто быстрым очерком, двумя словами, одною пословицею. О Мазепе он сказал: от Богдана до Ивана не було Гетмана. И действительно, Мазепа беззаконным самовластительством, уважением от Царя и Вельмож, дружбою с Королями и с Ханом был Гетман, – злой Гетман, но Гетман. – О Скоропадском, который давал универсалы подписывать Канцеляристам, позволял все возможные неустройства в Малороссии и был подвластен жене, – народ сказал: Иван плахту, Настя булаву носыть.
 
Из характеристических о нраве и уме его анекдотов мы представим два весьма достоверные: один Полковник велел зарыть в землю живую женщину за мужеубийство, и о тои докладывая, в приписке, дарил Гетмана затравленною лисицею. Гетман отвечал; «собаци собача смерть, а за лыса благодарствуем.» Подлинник в Черниговском Архиве. В другой раз монахи Киевопечерской Лавры, раздосадованные на владельцев Днепровских пловучих мельниц и на подрыв, жаловались Гетману, что мельники колдуют, а святая обитель плачет. Гетман написал к мельникам: «вы, мельникы, колдуете, а святая обытель плачеть; як ухоплю вас за шияку, да потягну вас як собаку, да дам вам кияку,»– и так далее, продолжая рифмы сколько мог их найти. Подлинник долго хранился в руках одного из моих однофамильцев и взят был из Архива Лавры Киевопечерской.
 
По Скоропадском прямого потомства не осталось.
 
Велик был Петр в своих помыслах, велик был и в средствах достигать цели своей! Но еще один тяжкий подвиг предстоял благодушному Царю: Ему должно было, для блага отечества и для общего двух народов успокоения, замкнуть правдивые уста знаменитого Украинца; пред Ним стоял Полуботок,
 
Глава LI. МЕЖДОГЕТМАНСТВО. Малороссийская коллегия. Наказный Гетман Полуботок
 
 
Челобитная Царю от народа. Вельяминов. Его товарищи. Характер его. Наказный Гетман Полуботок. Ссора его с Вельяминовым. Сужденья Историков. Бедствия Малороссиян. Ходатайство Императрицы только на малое время им помогает. Маркевич укрепляет границы Персии и Крыма. Налоги отяготительные. Ссора Меньшикова с Шафировым. Ландмилицкий корпус. Полуботок и Вельяминов друг на друга жалуются. Государь требует в Петербург Полуботка в Старшин. Разговор Государя с Полуботком. Жизнь его в столице. Речь его Петру. Слова Петра. Полуботок в крепости. Болен. Государь присылает медика. Полуботок не принимает пособий. Государь приезжает к нему. Последние слова Полуботка.
 
Знатные войсковые товарищи, Семен Рубец и Василий Быковский, повезли от народа в Москву челобитную о дозволении избрать нового Гетмана. Государь был тогда в Персии. Сенат дал указ Посланцам ехать в Астрахань, а тамошнему Губернатору задержать их до Государева прибытия.
 
Через семнадцать дней по смерти Скоропадского приехал Степан Лукич Вельяминов в Глухов, и стал собирать хлебные и денежные сборы. Сенат назначил Павла Леонтьевича Полуботка Наказным Гетманом, повелевая ему и Генеральным Старшинам сноситься во всех делах, в разсылке универсалов и в советах об Малороссии с Бригадиром Вельяминовым. Трубецкому и Вейсбаху велено усилить караулы от Крыма и Запорожья.
 
С Вельяминовым в Коллегии заседали Полковники: Кошелев и Ушаков; Подполковники: Щепотьев и Жданов; Майоры: Молчанов и Лихарев; и Генеральные Старшины: Судья Иван Чарныш, Писарь Семен Савич, Асаул Василий Жураховский, и Бунчужный Яков Лизогуб.
 
Полуботок не ужился с Веляминовым; этот был деятелен, но груб; не любил делиться властью; не шел к цели постепенно; не приветливо, не ласково встречал Украинцев; не смягчал нововведений; хотел все побороть силою; думал сам управляться в Малороссии. – Наказный Гетман был предан престолу; уважал начальство; верен был присяге; но правду говорил каждому; любил ее более жизни, а родину как мать. Во всякое другое время он был бы полезен, был бы благодетелем народа, ему вверяющегося.
 
Правдолюбивый Бантыш‑Каменский так произнес: «Все деяния Петра Великого имели целию, благоденствие народов. Как человек, Он был подвержен слабостям; но сколько раз побеждал самые страсти свои! Нельзя приписывать Ему в вину несоблюдение договора, постановленного Царем Алексием с Хмельницким и Им самим неоднократно подтвержденного: безпрестанная измена Гетманов, оказываемые полковыми и даже сотенными Начальниками злоупотребления, безпорядки и в судебных местах, бунты Запорожцев, – заставили сего Государя даровать Малороссии новое образование. Петр совершил то, что исполнили бы Его Преемники: одно только жестокое обхождение Его с представителями Малороссиян и с Козаками, коих Он изнурил тяжкими работами, заслуживает некоторую укоризну.»
 
Полуботок просил ходатайства Императрицы и ссылался на договор с Богданом Хмельницким. Сенат, в отлучке Государя, отменил пошлины с пчел и табаку, обуздал самоуправство Вельяминова. В первых числах Декабря Государь отвечал Старшинам, через Рубца и Быковского, что избрание Гетмана откладывает до возвращения из дальнего отсутствия. Старшины благодарили за милостивое обещание. Полковники: Апостол, Танский и Галаган привели домой двенадцать тысяч козаков из Астрахани и от границ Персии, «изсохшими и близкими к Египетским мумиям.»
 
С Новым годом Полковник Андрей Маркевич повел двенадцать тысяч козаков укреплять границы от Крыма и Персии, а Милорадович пять тысяч– на Ладогу. Вельяминов выхлопотал по одному отставному унтер‑офицеру в каждый Малороссийский полк, для надзора за сборщиками; Государь велел возобновить отмененные Сенатом сборы с мельниц, пчельников, табаку, с Гетманских поместьев, с продажи вина, не исключая ни Старшин, ни знатных козаков, ни войсковых товарищей, ни владений церковных и монастырских. Полуботок повторил просьбу о скорейшем избрании Гетмана вольными голосами. Сенат не отвечал.
 
Случай необыкновенный привлек внимание Петра и всего Двора Петербургского: два человека поссорились между собою. Один – подкупленный судья Кочубея, другой – ненавистник Украйны – Шафиров и Меньшиков. Их ссора была исполнена не приличий; я бы не хотел и упоминать об этом в моей Истории, если б Украйна не была невольною участницею в этом уродливом деле. Меньшиков называл Шафирова иноземцем, Жидовской породы, боярским холопом, сыном шаюшки, дураком; говорил, что и нынче родственник его, Жид, живет в Орше. Шафиров жаловался, что Скорняков‑Писарев бил его по наущению Меньшикова; что Скорняков‑Писарев происходит от площадного писаря и от скорняка; что отец его, не имея крестьян, сам пахал и сына только тому и научил; что дядя его родной за воровство повешен. Писарев представил грамоты за триста лет существования Фамилии, доказывая, что никто из его родных никогда не был повешен; требовал, чтоб Шафирова судили. Шафиров начал доносы на Меньшикова за дело Почепское; Меньшиков сказал ему: пожалуй не убей меня; тот отвечал: ты можешь и всех побить; а я за тебя, как Князья Гагарин и Волконский, петли на шею не положу. Потом начал ругать его. Меньшиков жаловался и просил, чтоб как «он, Барон Шафиров, чрез непристойные слова учинил его чести великий афронт, то изволили б ему учинить законную сатисфакцию против его характера, яко Генерала Фельдмаршала и Российскаго Князя.» Соблазнительная ссора повела к обоюдным доносам; дело Почепское явилось из‑под красного сукна.
 
По смерти Скоропадского, Меньшиков, не видя никого, кто бы смел с ним спорить, просил Государя, чтоб ему возвратили ратушные села и деревни, данные козакам сотни Почепской, вместе с поселившимися там козаками. Государь не удовлетворил его; наглость любимца дошла до того, что он написал Государю следующее письмо: «Всенижайше у Вашего Императорского Величества прошу милости для нынешней всенародной о состоянии с короною Шведского вечного мира радости и на воспоминание Полтавской баталии и Батуринского взятия, пожаловать мне во владение город Батурин, с предместьем его и с уездом, что к оному прежде сего принадлежало и с хуторами, и с мельницами, и с землями, и с жителями, кои на той земли поселяся, живут. Я Ваше Величество не хотел было сим прошением утруждать. Но сего ради, что Ваше Величество изволил повелеть по взятьи оный город разорить, дабы никто в нем не жил; а ныне в предместьи и в уезде оного живут поселясь всякого чина люди; а именно Чечеля, который во время Гетманства
 
Мазепы был Наказным Гетманом, жена и дети и который хотел с меня с живого кожу содрать.»
 
Государь отказал ему в этой дерзской и безумной просьбе. Тут вспыхнуло дело о его притязаниях чужой собственности. Января 16‑го, в следствие доносов Шафирова, Государь потребовал из Глухова Обер‑Прокурорского брата Полковника Скорнякова‑Писарева, а из Почепа Полковника Давыдова и Дьяка Лосева. Их допросили и потребовали письмо Лосева к Меньшикову, писанное от 24 Сентября 1719; оно было в Петербурге; за ним был послан курьер. При собственных показаниях Лосева оно открыло, что, межуя земли Почепские, Лосев поступал несправедливо из угожденья его Светлости. Писарев тоже показал. Государь приказал допросить самого Меньшикова: по каким межам он с 1709 года владел Почепом? Для чего он просил снова межеванья по меже Пушкинской тогда, когда Скоропадский дал ему Почеп, так как сам владел, и следовательно когда межеванье было вовсе не нужно, к тому же когда и межа Пушкинская не есть указ частным владельцам, ибо Пушкин межевал не частные владения, а границы России с Польшею? Для чего брал он инструкцию Иностранной Коллегии от Лосева? Как смел он, в противность пунктам Гетмана Хмельницкого, не только отнимать вольность и права у козаков, но даже вступаться в их суды? Для чего, прося межевщиков, он указал именно Щербанева и Лосева? – Меньшиков, видя невозможность изговориться, прибегнул к Царскому милосердию; писал к Нему письма, принужден был подать реестр всех подарков, «до последней курицы,» полученных им от Гетмана, Старшин, Полковников, помещиков, ратуш и духовенства. Все это приказал Государь возвратить, и кроме того взыскать с Меньшикова штрафу 231,571 рубль.
 
Вскоре к Голицыну пришел указ учредить в Украйне Ландмилицкий корпус войск и «в оный корпус собрать столько людей, сколько на сборных четыре гривенных деньгах содержать будет можно; и быть им двум третьям не регулярным, и иметь из оных одной трети фузеи с погонами, да пищали; другой с конями; и у каждого быть по паре пистолетов; а третьей быть регулярной. Офицеров определить из Волохов и Сербов, а в добавок к ниш из Русских.» Немедленно было собрано шесть тысяч восемьсот шестнадцать человек. Полуботок страдал; гроза росла уже над ним и над его товарищами.
 
Однажды Вельяминов, в заседании, с гневом сказал Наказному Гетману: «что твоя служба против моей? Ведь ты ведаешь, что я Бригадир и Президент! А ты предо мной ничто.» Потом обратился к Старшинам: «согну я вас так, что и другие треснут. Уж ваши давнины переменить велено; а поступать с вами по новому.» Полуботок заметил ему неприличие такого поведения, при чтении указа. «Я вам указ,» закричал Вельяминов. Старшины замолчали; но немедленно послана была жалоба Государю на Вельяминова, зато, что он хочет непременно на каждом универсале подписываться, и зато, что он вздумал переменять слог в письме Малороссийском, которому народ и урядники привыкли давно. Вельяминов жаловался, что Полуботок обнародывает универсалы, не советуясь с ним, и не доставляет списков о козаках.
 
Государь приказал Полуботку, Чарнышу и Савичу явиться в Петербург. А Малороссийской Коллегии предоставить право избрать на их места других чиновников. Еще не выезжая из Глухова, Полуботок обратился к Государыне с третьею просьбою об избрании Гетмана и с разными представлениями в Сенат и к Государю. С этими поручениями поехали Наказные Полковники: Стародубский – Петр Корецкий, и Переяславский– Иван Данилович, Бунчуковый товарищ Дмитрий Володьковский, Судья Григорий Грабьянка и войсковый Канцелярист Ханенко.
 
Государь говорил, что в договоре Хмельницкого предоставлено Российскому Воеводе чинить расправу в Малороссийских городах, когда недовольные козацким судом пожелают перенесть к нему свои дела. Полуботок отвечал письменно, что такой статьи нет в договоре Хмельницкого, что об этом был только словесный разговор с Боярами, что Хмельницкий во‑первых сказал так: «В начале изволь Твое Царское Величество подтвердить права и вольности наши войсковые, как из веков бывало в войске Запорожском, что своими правами суживалися и вольности свои имели в доходах и судах, чтобы «ни Воевода, ни Боярин, ни Стольник в суды войсковые не вступалися, но от Старейшин своих, чтоб товарищетво сужены были; где три человека козака, там два третьего должны судить. Не только родитель Твой» – писал Полуботок–«но и Ты, Государь, собственноручно утвердил сию статью, при избрании покойного Гетмана Скоропадского, обещая цело, свято и ненарушимо содержать постановленный с Хмельницким договор.»
 
Государь отвечал:
 
«Как всем известно, что, со времен Богдана Хмельницкого даже до Скоропадского, все Гетманы явились изменниками, и какое бедствие от того терпело наше Государство, особливо Малая Россия; то и надлежит приискать в Гетманы весьма верного и известного человека, о чем имеем мы непрестанное старание; а пока оный найдется, для пользы вашего края определено правительство, которому велено действовать по данной инструкции. И так до Гетманского избрания не будет остановки в делах, почему о сем деле докучать не надлежит.»
 
«Августа 3‑го  Полуботок, Чарныш и Савич приехали в Петербург, остановились у Троицкой пристани, подле кофейного дому; крепкая стража обняла их дом. Потом явились они к Государю, и, бросясь пред Ним на колени, молили о пощаде Украйны, угнетенной Вельяминовым. Меньшиков присутствовал, – он раздражил Петра. Петр прогнал их, назвал изменниками и вероломцами. Они переехали в дом Батурлина.
 
Августа 4‑го  они были у Великого Канцлера.
 
Августа 5‑го  были в Сенате; было предоставлено Малороссиянам доставлять постояльцам своим провиант мерою или весом, как им выгоднее; козаки, находившиеся при постройке крепости Св. Креста, были увольнены от постоя; прощены были штрафные деньги за передержательство беглых Русских людей.
 
Августа 6‑го  они являлись к Государю на острове Котлине. Возвратясь, были на похоронах Князя Григория Федоровича Долгорукова, Петра Ивановича Бутурлина и Царицы Параскевии Федоровны.
 
Августа 26‑го  подали донесение в Сенат.
 
Августа 27‑го  челобитную на Вельяминова.
 
Августа 28‑го  просьбу к Головкину о ненарушимости прав и вольностей Малороссии.
 
Августа 29‑го  были приглашены в Сенат.
 
Сентября 2‑го  Полуботка призывали в крепость, в Тайную Канцелярию.
 
Сентября 15‑го  Государь был в Коллегии Иностранных дел, где ему подали они челобитную.
 
Сентября 18‑го  Государь уехал на Котлин.
 
Сентября 22‑го  они поднесли челобитную Императрице.
 
Октября 1‑го  виделись с Государем в Коллегии Иностранных дел.
 
Октября 14‑го  просили о своих делах Князя Василия Лукича Долгорукого.
 
Октября 18‑го  праздновали у Меньшикова день Калишской победы.
 
С тех пор посещали Головкина, Меньшикова, Апраксина, Долгорукого, Ягужинского, Толстого и Дивиера. Везде искали ходатайства, нигде не находили его. Дело длилось, разрешения не было. Полуботок устал, явился к Государю и произнес следующую речь (?).
 
«Вижу, Государь, и понимаю какого источника Ты почерпнул злость тую, которая не сродна сердцу Твоему и не прилична характеру Помазанника Божия. Правота и кротость, суд и милость – «суть единственное достоинство всех Монархов мира сего. И. законы, управляющие всем вообще человечеством и охраняющие его от зол, суть точное зерцало Царям и Владыкам на их должность; и они первые блюстители и хранители их должны быть. Откуда же происходит, о Государь, что Ты терзаешь нас единою властию своею и повергаешь в вечное заключение, присвоив в казну имение наше? Вина, на нас возводимая, есть одна должность наша и должность священная, во всех народах такою чтимая; а отнюдь не законопреступная и осуждению повинная. Мы просили и просим от лица народа своего о пощаде отечества нашего, неправедно гонимого и без жалости разоряемого; просим о возстановлении прав наших и преимуществ, торжественными договорами утвержденных, которые и Ты, Государь, несколько раз подтвердил; народ наш, бывши единоплеменен и единоверен Твоему, усилил и возвеличил Царство Твое добровольным соединением с ним, в такое время, когда в нем еще все младенчествовало и выходило из хаоса смутных времен и почти из самого ничтожества. И за сие одно не довлело бы ему потерять у Вас мзду свою; но мы с народом своим не переставали, сверх того, знатно помогать Вам во всех воинских ополчениях и приобретениях Ваших. И, не говоря о Смоленщине, одна Шведская война доказывает безпримерное усердие наше к Тебе и к России. Ибо всем известно, что мы целую половину армии Шведской погубили, в земле своей и в жилищах наших, не вдаваясь ни в какие льщения и искушения и сделав Тебя могущим пересилить удивительное мужество и отчаянную храбрость Шведов. Но зато приобрели себе одно поношение и озлобление; а вместо благодарности и воздаяния, повержены в самое неключимое рабство; платим дань поносную и несносную и заставлены рыть линии и каналы, и осушать непроходимые болота, утучняя все‑то телами наших мертвецов, падших тысячами под тяжестию голода и климатов. Все оные беды и скорби наши усовершенствованы наконец нынешним правлением нашим. Владычествующие над нами чиновники Московские, не знающие прав и обычаев и почти безграмотные, знают только одно то, что, они властны делать нам все, не касаясь душ наших. И так, бывши мы окружены со всех сторон гонениями и напастями, к кому иному прибегать должны с воплями своими, как не к Тебе, Августейший Монарх? Ты покровитель наш и поручитель за благоденствие наше; но злоба врага нашего и мстителя совратила Тебя с пути истины и чернит царствование Твое. Государь Христианин должен быть отцом народов. Знаю, что нас ожидают оковы; но, пока жив, говорю Тебе истину, о Государь! Ты отдашь отчет пред Царем всех Царей, пред Богом Всемогущим за погибель нашу и целого народа
 
Иные говорят, что когда Полуботок произнес слова: знаю, что нас ожидают оковы, – Государь прервал его и сказал: «не одни оковы, а смерть ожидает тебя!» Полуботок, не смутясь, продолжал: но пока жив говорю Тебе истину. Конисский говорит, что Государь выслушал Полуботка терпеливо, и, не отвечая ему ни слова, приказал отправить его и всех бывших при нем Украинцев в новопостроенную Петропавловскую крепость; их перековали и разсадили по тюрьмам; имение при них бывшее, до последней вещицы, было отобрано и раздарено тюремщикам и крепостным чиновникам; вещи ценные были переведены на деньги в казну; недвижимые имения и жилые домы описаны Коллегиею на Государя. Семейства узников, изгнанные из домов, скитались в чужих дворах и под окнами, питаясь чужим хлебом или подаянием.
 
Чарныш, Савич, Корецкий, Жураховский и Яков Лизогуб были уже в крепости, когда привезли туда Апостола и Милорадовича. Эти оба были под Коломаком и охраняли с двенадцатью тысячами козаков границы от Татар и от Запорожцев. Их схватили по возвращении из похода.
 
Полуботок говорил речь и был заключен Ноября десятого; начались допросы, при которых находился сам Государь; но из них ничего не было выведано; да и нечего было выведывать: народ был верен и покорен Петру; никто из предстоящих не был участником Мазепы; и с 1709 года не было никого, желавшего отложиться от Петра. «Знаешь ли ты о злом умысле твоих товарищей» – спросил Государь однажды у Савича. – «Не скажу Вашеци!» – отвечал Савич. Петр принял эти слова за грубый отказ признаться в истине и сильно прогневался на Савича. По счастью, Володьковский растолковал, что «не скажу Вашеци» значит: не знаю; но что это выражение вежливее, что это слово в слово: «не могу доложить.» Савич избавился от всяких последствий; нарочный чиновник поскакал в Малороссию, чтоб узнать справедливо ли толкование Володьковского.
 
Все Малороссияне, правившие полками и сотнями, привезены были в Глухов и посажены в тюрьму при Коллегии. Иные между прочим за то, что овцы и бараны, купленные в Силезии и розданные на содержание в Малороссии, по недосмотру передохли. Малороссияне сидели в крепости более года; Карпека, Савич и Володьковский скончались в оковах; другие от сырости нажили цынгу и перекалечились. Когда же пришла смерть и к Полуботку и, почувствовав ее приближение, великий человек потребовал священника, Государь, узнав о том, послал к нему доктора. «На что мне жизнь, когда не могу быть полезным отчизне!» сказал Полуботок и не принял лекарств; услышав о таком ответе, Государь предался чувствам, обычным для него: –раскаянью и состраданью. Он поспешил сам к умирающему; уговаривал его прибегнуть к пособию врача, умолял забыть прошедшее. Полуботок пророчески отвечал: Нет Государь, Ты не в силах, уже мне возвратить угасающей жизни! Что я к Тебе не питал вражды и не питаю, в том уверяю Тебя, как Христианин. Но вскоре Петр и Павел предстанут на одной доске пред Праведным Мздодаяртелем: Он разсудит их.»
 
Полуботок умер. И так Петр не видел уже ни Стрельцов, ни Патриархов, ни Гетманов.
 
Глава LII.МЕЖДОГЕТМАНСТВО. МАЛОРОССИЙСКАЯ КОЛЛЕГИЯ
 
 
Причины, по которым Малороссия не могла ни с какою другою державою соединиться, кроме с Россиею. Русские Полковники в Малороссии. Необычайные постои. Число регистровых козаков. Налоги. Счет доходов из Малороссии. Смерть Петра. Многие из Малороссиян освобождены. Гилянский поход. Перемена Членов Малороссийской Коллегии. Откупательство от похода. Лже‑Алексий. Танский. Мирович. Смерть Екатерины I‑й. Угнетения Меньшиковские. Притязание волостей. Падение Меньшикова. Ссылка.
 
Есть много важных причин, по которым Малороссия должна была вступить в состав Империи Всероссийской. Свобода чувств, свобода верования первая из них. Не только спокойствие совести, но и самолюбие, эта сильная пружина, эта чувствительная струна каждого, бывают задеты в народе, которого принуждают не верить вере предков. Наши Цари славились издавна веротерпимостью. Гоненья, сродные Папизму, у них никогда не существовали. Под их державою легко жить и Лютеранину и Римскому Католику, и Музульманину и Язычнику; у Них одно правило, вполне Римское: служи Царю и Отечеству, не обижай и не режь соседа и верь во что хочешь. Тем более должно было быть хорошо Малороссиянам и их единоверцам. Вот уже причина, по которой Хмельницкий, благодетель своей родины, а с ним и все Украинцы; должны были предпочесть соединение не с Римско‑Католическою Польшею, не с Магометанином Султаном, и не с иноверцами Шведами. Другая причина: мы видели угнетения Грекам от Султана; знаем, что Христиан Магометане зовут собаками; мы были в руках у Поляков, где не Король, а много голов владели Речью Посполитою, и, не давая, не умея давать законов ни себе, ни другому, угнетали Малороссиян на вере, на имуществе, на женах, на дочерях, на личности. Мы были довольно разсудительны, чтоб протекцию далеких от нас Шведов и милость их Северного Дон Кихота считать полезною. Между тем мы видели себя окруженными Варшавой, Царьградом и Москвой. Границы наши не укреплены ни какими естественными укреплениями; ни золота для денег, ни меди для пушек, ни железа для оружия и збруи, ни даже соли для хлеба у нас нет. Гладкая степь, на которой много хлеба и сена, и чем их более, тем денег менее. Мы должны были или жить пастушески, если наложат запрещение на вывоз хлеба нашего; или жить разбойнически, чего бы не допустили соседи наши. При таком положении, к чему было приступить? К тому, к чему приступил великий Хмельницкий. Раз присоединясь к Москве, мы должны были ожидать, что нам не дадут воли, бывалой за Гетманщину; но была ли эта воля у Поляков, при Наливайке, при Косинском при Полтора Кожухе? Была ли эта воля Грекам у Турков, пока Россия освободила их? Положим, что мы составили бы особое Государство. – Мазепа был бы царем…. Чтобы мы выиграли в этой перемене династии? Рисковали б видеть на своих дочерях участь Кочубеевой; быть в бедности на старость, потому что наше богатство полюбилось бы Гетману, как богатство Полуботка. Наконец, предположим Гетмана доброго. Польша щекотала б Малороссию от запада, Москва от востока и севера, Турция и Крым с юга. Не было б ни одного дня покойного в нашей отдельной жизни. Взглянем теперь, что мы потеряли с потерею наших Гетманских прав? Надежду быть Гетманами, и ничего более. Посполитству было хуже, нежели ныне; дворянству мелкому хуже. Ныне Великороссийский дворянин не выше других дворян Империи, и никакой из них богач не может хвалиться перед последним Украинским или Остзейским своею властию, как бывало хвалились Потоцкие, Радзивилы, которые считали Хмельницкого рабом. Царь один для всех, у всех права равны; и если Москвич станет издеваться над верою Симферопольца, если вздумает притязать его собственность, отнимать у него дочь или жену, – он подвергнется участи весьма незавидной.
 
А между тем мы ограждены общими нашими силами, и едва ли, после последней попытки, осмелится обезпокоить нас как‑нибудь иноплеменник в границах наших.
 
Братья Великороссиян, – мы должны были, для собственной пользы нашей, с ними соединиться. Соединяясь, мы стали новыми подданными Царей, давно и надолго утративших Олегову Русь. Тогда странно было бы допустить старых подданных, быть хуже новых, и наши права Петр уравнял. Полуботок был прав, вступаясь за родину; Петр был прав, налагая руку на вольности козацкие. Как Царь, желавший блага Великой и Малой России, Он обязан был, повторяю, так поступать. Можно было совершить это мягче, но дело кончено. Последствия хороши. Средства могли бы быть легче; цель и успех заслуживают благодарности и славы. Человек, который, не щадя своих царственных рук, был и кузнецом и плотником, и все для блага отечества, не мог щадить и других.
 
С смертию Полуботка Малороссийская Коллегия усилилась еще более. Вельяминов вполне овладел новыми Старшинами: Иваном Левенцем, Иваном Мануйловичем и Федором Гречаным. Почти все старые Полковники и Сотники были с их помощью свергнуты. Почти везде появились Полковники Русские. Первые были: Кокошкин и Богданов. Один стал Стародубским, другой Черниговским. Корпус Князя Михайлы Голицына расположился в Малороссии.
 
В Лубенском полку поставили семь рот Ингерманландского драгунского и одну, Кропотова, гренадерскую. В Прилуцком: шесть рот гренадерскоо, Роппа, и три Ингерманландского драгунского. В Нежинском: четыре гренадерского, Роппа, и пять Тверского драгунского. В Черниговском: две роты Тверского драгунского и семь рот гренадерского, Хлопова. В Стародубском: три роты Хлопова и полки корпуса Мекленбургскаго. В Переяславском: семь рот гренадерского, Кропотова. В Миргородском: целый Сибирский полк. В Киевском: две роты гренадерского, Кропотова, и три Тверского драгунского. В Гадячском: целый Псковский. В Полтавском: Бригадир Ветераний с Пермским полком.
 
Козаков было регистровых сто тридцать одна сотня; в них считалось тридцать восемь тысяч девятьсот один конных и пеших шестнадцать тысяч пятьсот сорок; в Компанейских полках Чеснока, Тонконога и Ковбасы шестьдесят пять Старшин и шестьсот четыре рядовых; да в охочекомонном Бурлая тридцать семь Старшин и двести сорок четыре рядовых; и того всех наличных козаков в это время было пятьдесят пять тысяч двести восемьдесят девять, – число, более нежели равносильное постояльцам, но немощное против них. Здесь было разногласие, там повиновение одному. К тому же и эти наши козаки были разсеяны по лицу Империи.
 
Двенадцать тысяч было под Коломаком; десять тысяч Андрея Маркевича на Сулаке и в крепости Св. Креста; остальные не смели собираться.
 
Налоги были отяготительны; Коллегия их до того довела, что наконец сама была принуждена уменьшить. Вот их счет за последние годы:
 
В 1722‑м  году было доходу из Малороссии 45,563 рубля 19 копеек и разного хлеба 16,785 четвертей.
 
В 1723‑м  году денег 85,926 рублей 49 копеек и хлеба 57,524 четверти.
 
В 1724‑м  году 141,421 рубль 89 копеек и 40,693 четверти хлеба.
 
В 1725‑м  году денег 118,552 рубля 91 копейка и хлеба 36,774 четверти.
 
К концу 1724‑го года  явились в Малороссии Комменданты, до выбора Полковников: в Полтаву и Переволочную Чичерин; в Киев Парсуков; в Стародуб, на место Кокошкина, Пашков; в Переяславль Яковлев; в Нежин Толбухин; в Чернигове остался Богданов; в Миргородском был Полковником Апостол; в Гадячском Милорадович; но обоим приказано было жить в Петербурге. Только в Лубенском и Прилуцком Полковники, удержав свои звания, остались на местах; в первом был Маркевич, во втором Галаган.
 
Таково было положение Малороссии, когда пришло известие о кончине Императора.
 
Чудны были дела Его и слава всего, что Его окружало. Виговский был изменник, Мазепа тоже; но Виговского забыли, а Мазепа безсмертен. Пушкарь доносил на Виговского, Кочубей на Мазепу; но о Пушкаре помнит, История, о Кочубее помнит народ. Все Гетманы были умнее Скоропадского; но имя его никогда не умрет; его помнят, как будто б он был равен Мазепе или Хмельницкому. Какая же причина этому? одна: они имели дело с Петром.
 
Через неделю после кончины Петра, Императрица возвратила свободу и имение Ивану Чарнышу, Семену Савичу, Василию Жураховскому и Якову Лизогубу. Им приказано построить домы в Петербурге, и никогда из города не выезжать. Савич умер тогда же и погребен в монастыре Александро‑Невском. Милорадович и Апостол возвратились в Малороссию и приняли полки.
 
Весною две тысячи козаков пошли в Гилянский поход. Бунчуковые Товарищи: Семен Лизогуб и Андрей Горленко и Прилуцкого полка Обозный Михайло Огронович ими предводительствовали. По ложному доносу какого‑то чернеца Змеевского, в Петербург истребовали Горленка и Лизогуба; будучи оправданы, они уехали в Персию, где, под начальством бывшего Корсунского Полковника Кандыбы, прослужили около пяти лет.
 
В Малороссийскую Коллегию были назначены безменными членами Афанасий Арсеньев, Петр Кошелев и Андрей Колычев. Вельяминов был произведен в Генерал‑Майоры, и желанья Меньшикова исполнились: Батурин, Гадячский замок, все села и местечки, принадлежавшие Гетманской булаве, всего четыре тысячи семь дворов, отданы были ему в вечное и потомственное владение, посчастью, не надолго. И вот причина угнетений и преследований целому народу.
 
Вскоре пришел Сенатский указ не высылать козаков в Сулацкий поход. Это было странное распоряжение: в указе было сказано что десять тысяч козаков, которым следует идти на Сулак, могут откупится от похода. Старшины съехались на Раду и положили: иные с человека по два рубля; другие по три. Козаки подали протест, что если им следует идти в поход, то они считают за стыд откупаться. Не зная что делать, Старшины отнеслись в Сенат. «Не высылать в поход, отвечали оттуда, а взыскать по три рубля.»
 
В том же году случилось необыкновенное и произшествие: солдат Александр Семиков выдал себя за Царевича Алексия Петровича, и бродил по Почепщине. Андрей Барановский подал о том донос. И Государыня наградила доносителя восьмнадцатью дворами в селе Высоком, сотни Мглинской; Семикову сняли голову, и прислали ее в Почеп на выставку на каменный столб с железною спицею и с надписью внизу на жестяном листе. Несколько большего роста Малороссиян было отправлено Королю Прусскому; домы и семьи их за это были увольнены от постоев и податей; награда, может быть, тяжелая отцу за сына, за мужа жене; но должно было ее принять. Танский Василий был пожалован в Полковники Переяславльские за двадцатилетнюю службу. Федора Мировича перестали преследовать; будучи Бунчужным при Мазепе, и Генеральным Асаулом при Орлике, он жил в Стокгольме до 1720 года и потом у Князя Вишневецкого, в Варшаве; оттуда он умолял Императрицу о возвращении из Сибири матери и братьев своих, а себе о позволении жить в Польше; предстательство Ягужинского, Бестужева и Вишневецкого было уважено; один брат его, Петр, был после Секретарем Цесаревны Елисаветы Петровны и в 1732 отпущен в Малороссию; другой, Яков, поселился в Москве.
 
Государыня скончалась, Меньшиков еще более усилился; он чуть было не стал тестем Императора Петра II‑го. Не здесь место описывать низвержение многих Вельмож, удаление из России Герцога Голстинского с супругою, и многие другие дела, например: наказание кнутом Графа Дивиера и Скорнякова‑Писарева; заключение в Соловецкий монастырь Графа Петра Андреевича Толстого, свата Гетманского; разжалованье Ивана Ивановича Бутурлина и Александра Львовича Нарышкина, – все это постороннее для нас. Но Малороссия почувствовала, в свою очередь, минутного властителя; он взял себе Короп и Шептаки с их волостями; Малороссию отдал в ведомство Иностранной Коллегии; Толстого, зятя Скоропадского, сослал из Нежина в отцовские деревни; Хрущова сделал Нежинским Полковником, и вдруг сам очутился за тысячу двадцать верст на Север от Тобольска, в Березове.
 
Малороссия стала отдыхать.
 
Глава LIII. АПОСТОЛ
 
 
Род Апостола. Отец его. Его первоначальная служба. Молодость. Подвиги. Причины улучшения судьбы Малороссии. Коллегия уничтожена. Арсеньев. Наумов. Чин избранья в Гетманы. Доклад Наумова. Павел Апостол. Депутаты. Коронация. Гетман в Москве. Государь в гостях у Гетмана. Статьи. Производство в чины. Смерть Петра II‑го. Анна Иоанновна. Варлаам Ванатович в ссылке. Описание этого произшествия Конисским. Разсказ о том же Евгения Болховитинова. Апостол в Москве. Получает орден Александра Невского. Радищева и Нассек. Украинская лнния. Шаховский. Нарышкпн. Поход на Поллкоигь. Подвыг Галагана. Запорожцы волучают клейиоды. Сьчь возобновляется. Омсрть Апостола.
 
Апостол родился в 1658‑м году, Декабря 4 от Фамилии Апостолов и Катаржи, «иже вои бяху» в Молдавии. Отец его, Павел, перешел в Украйну и был Полковником; он умер в 1668‑м году, и оставил Полковничество десятилетнему сыну своему, избранному единогласно; несколько времени, по его молодости, полком занимался Дубяга; но когда Даниил вступил в управление, тогда все увидели, что единогласный выбор не был ошибочен. В 1 689‑м он предводил десятитысячным отрядом против Татар, и тогда же все войско хотело избрать его в Гетманы; но он не принял булавы. Потом он сражался под Кизы‑Керменем и с Шведами, в Лифляндии. Однажды он сам привел пятьдесят Шведских пленников к Королю Августу; однако ж Петр ему не доверял подозревая в возстании на Мазепу; боялся ли Мазепа любви к нему народной, или по каким другим причинам, но сам оправдал его перед Государем. Когда же отложился Мазепа от Петра, тогда Апостол был призван в Лебедин; «дарами почтенный от Монарха истинна, от Петра велика», он получил обещание, что будет Гетманом, если подоспеет вовремя на Глуховскую Раду. Разумеется, Государь знал, что он не подоспеет, да и не желал этого. Апостол приехал и застал, что уже выбран Скоропадский. Тогда Государь дал ему начальство над частью наших и частью Донских козаков против Шведов. С ними Апостол сражался под Голтвой и под Полтавой; находясь в деле над Прутом, и потом в Андреевой деревне, за Астраханью, был над Низовым корпусом Наказным Гетманом и получил в награду портрет Государя. Наконец, продолжал службу по прежнему в звании Миргородского Полковника, до ссылки Меньшикова. Полуботка другого в Украйне не было; и так, с разрешением избрать Гетмана, взоры всего народа обратились на него.
 
Эта счастливая и неожиданная перемена в судьбе Малороссии была необыкновенна. Причииы ее неизвестны; неизвестно даже, кто был представителем у молодого Царя за угнетенный и верный народ.
 
Можно полагать причиною паденье Меньшикова и удовольствие изменить все его планы и предначертания, удовольствие, весьма свойственное каждому, при падении врага или опекуна нестерпимого; враг Царского отца и опекун самовластительный самого Царя, таков был Меньшиков; и едва вся чаша гнева Царского вылилась на него до дна, едва получил он полную награду за притязание Царской воли и чуждой собственности, – как Малороссийская Коллегия была уничтожена, и решено было, чтоб в Малороссии были снова Гетманы. Эта мера противоречила пользам Империи, она была вовсе неблагоразумная, но Петр был дитя.
 
Вместо Коллегии приказано присутствовать в войсковом Генеральном суде Бригадиру Арсеньеву и Подполковнику Колычеву с правом, в случае неудовольствия подсудимых, переносить жалобу к Гетману, который будет решать дела с Наумовым.
 
Тайный Советник Федор Васильевич Наумов прибыл в Сентябре. В первый день поутру дан был сигнал из сорока одной пушки, на городских баттареях разставленных, и начался сбор чинов и войска в Соборную церковь, при которой был устроен обширный амфитеатр. От стороны правительства, сопровождаемые многочисленными конным и пехотным отрядами, были несены клейноды и разложены на амфитеатре, да приготовленных для того столах. Императорский Министр, предшествуя клейнодам, нес Императорскую грамоту и положил ее на амфитеатр при Сенаторе. В церкви началась литургия, отправленная собором всего Духовенства; потом, отпет молебен и дан залп из сорока одной пушки. Тогда все чины и козаки приступили к амфитеатру; Генеральный Писарь прочитал им грамоту, им салютовали от войска беглым огнем и из городских баттарей пушечными залпами. Начались пиры: первый был дан Министром от Императора; народом второй; туда были приглашены чины и знатное Духовенство; а на войско отпускалось достаточно напитков и разных жареных кушаньев.
 
Октября 1‑го  Наумов поехал в карете шестью лошадьми к церкви Николаевской, на большую площадь, где покрытый красным сукном помост был окружен, солдатами и народом; двадцать четыре всадника ехали впереди; четыре Обер‑Офицера везли булаву, бунчук, знамя и печать; Секретарь Наумова взошел на помост и прочитал Императорскую грамоту, где было объявлено, что, соглашаясь на Гетманское избрание, Государь надеется, что выбор падет на человека, достойного управлять столь важною должностью. Старшины и народ единогласно назвали Даниила Апостола, Старику было шестьдесят девять лет; жалуясь на преклонные лета, он отказывался; его убедили. Наумов спросил: добровольно ли народ избирает Апостола и устоит ли в выборе? Народ повторил желание; при общих восклицаниях и при пушечных выстрелах, Апостол Государю в тот же день.
 
Назавтра Наумов написал доклад: «по Указу Вашего Величества, прибыв в Глухов, я собрал Полковников, Сотников, бунчуковых и значковых Товарищей с козаками, кто ехать похотел; потом пригласил Архиерея Черниговского и Архимандрита Печерского с прочими Архимандритами и Игуменами; потом каждому, прежде сам на сам, а после всем вместе, объявил милость Вашего Величества, что вы соизволили быть в Малороссии Гетману по прежнему, и что сборы, наложенные Малороссийскою Коллегиею, отменяются; потом спросил я прежде у каждого, а потом у всех: кого хотят они избрать в Гетманы? Все единогласно назвали Миргородского Полковника, о котором и Вашего Величества Указ имею. Я назначил сроком выборов 1‑е Октября. В этот день собрались все на место; Архиереи и Архимандриты присутствовали; грамота была читана всенародно; я объявил о Высочайшей Монаршеской милости. Все били челом за нечаянное, и милостивое Вашего Величества призрение; и, согласно, избрали Миргородского полка Полковника в Гетманы, который присягнул при всем народе в верности к Вашему Величеству; клейноды, булава и знамя, печать и литавры ему отданы, и я внушил ему, чтоб он, со всею Старшиною, прислал Вашему Величеству благодарительный лист.»
 
Старший сын Гетмана Павел получил полк Миргородский; младший Петр отправлен был в Петербург аманатом; Бунчуковый Товарищ Василий Кочубей, сын Василия Леонтьевича, женатый на дочери Апостола, получил Полтавский полк. Наумов остался при Гетмане, в звании Министра Императорского, для советов. Ему Гетман дал Середину‑Буду в полку Стародубском; жалованья две тысячи двести семнадцать рублей и тридцать копеек в год назначено было для него из Малороссийских сборов. Кроме того определены были на его содержание деревни и мельницы, которыми владел Вельяминов; ему же было вверено управление конфискованными имениями Меньшикова.
 
Депутатами от Гетмана и народа, с благодареньем к Государю, были: Нежинский полковый Судья Михайло Забела, Прилуцкий Сотник Григорий Стороженко, Переяславский полковый Асаул Лука Васильев и Гадячский полковый Судья Мартын Штишевский. С ними возвратились на Украйну, жившие прежде в Петербурге, потом в Москве: Иван Чарныш, Василий Жураховский и Яков Лизогуб.
 
Наступило время Государевой коронации. Апостол, Наумов и несколько Старшин поехали в Москву с поздравлениями. Государь принимал Гетмана с милостию и уважением и даже был у него в гостях.
 
Было воскресенье; в обеденную, пору, после литургии, в доме у Гетмана разставили столы; прежде к нему явились дворцовые музыканты с литаврами; потом Граф Гаврило Иванович Головкин, Федор Матвеевич Апраксин, Князь Василий Лукич Долгорукий, Фельдмаршал Князь Михайло Михайлович Голицын и многочисленный Генералитет. Наконец, через час, показалось четыре кареты с придворными кавалерами, в шесть лошадей запряженные; за ними, попарно верхом, двенадцать бомбардиров; за бомбардирами скороходы, за скороходами карета, с золотою короною и с золотыми орлами на боках; в ней сидел Государь; перед ним Князь Иван Алексеевич Долгорукий; на козлах Паж, по бокам гайдуки, назади тридцать кавалергардов; за каретою вели трех иноходцев и одного коня Турецкого Государевых. Когда Государь въехал во двор, Гетман сошел с крыльца, Государь вышел из кареты, поцеловал Гетмана в голову и, при звуке литавров и марша, вступил в палаты. Тут выпили по чарке водки и сели за стол. Государь от стены; с правой руки у него Князь Иван Алексеевич Долгорукий, с левой Граф Головкин, потом все по чинам, а в конце стола, напротив Государя, сам Гетман. Музыка гремела без умолку в ближней комнате, где обедали кавалергарды и придворные. После обеда Государь стал в окно глядеть на травлю медведей бульдогами. Позабавившись, пошел в спальню Гетманскую, взял в руки и пристально разсматривал бунчук и булаву, которые висели на стене; произвел Петра Апостола в Лубенские Полковники, и уехал во время вечерен; через несколько времени разъехались Министры. Музыку Гетман удержал; Малороссияне пировали с ним допоздна и, не смогучи более пить, ибо и по прибытию Его Величества довольно пили, Ясневельможный пойшел на покой, и так все, будучи веселы, разойшлись и разьехались.
 
Гетман в Октябре прибыл в Малороссию с статьями, утвержденными Государем в Верховном Тайном Совете.
 
1. Его Величество соизволяет иметь в Малороссии Гетмана. Суд и расправа будет по прежним обычаям, как то изображена в статьях Богдана Хмельницкого. Судьям быть из их народа. На Сотенные суды подавать жалобы в Глухов в суд Генеральный; но как на оный суд бывали многие жалобы, то Государь учреждает в оном присутствующими трех Великороссиян и трех Малороссиян, которые будут решать все дела по правам Малороссийским. Гетман будет Президентом того суда. Если окажется в Судьях лицеприятие или взяточничество, то, по разсмотрению Гетманскому, виновных наказывать денежными пенями и взысканием с них вознаграждать обиженных; не жалуясь нижним судам, не подавать жалоб Генеральному; а кто не доволен решением суда Генерального, тот может жаловаться Коллегии Иностранных дел и Государю.
2. Избрание Гетмана будет производиться голосами вольными, по прежним правам, с воли и Государя. Но без Императорского указа не избирать и не отставлять. Кого изберут, тот и должен являться к Государю для получения подтвердительной грамоты и клейнодов.
3. Как прежде бывало в Малороссии, так и ныне Его Величество соизволяет, чтоб, без совета Старшин и воли посполитства, Гетман не избирал никого в Генеральную и в Полковую Старшину в Полковники и в Сотники; в Старшины Генеральные и в Полковники выбирать по два или по три кандидата, и потом писать к Его Величеству и требовать указа. Кого же тем указом Государь утвердит, того без Рады и не донеся Государю сменить нельзя. А и того более Гетману не казнить смертию ни одного Старшины, Полковника или Урядника, не снесясь предварительно с Его Величеством. Полковники должны выбирать Полковую Старшину с совета знатных козаков и Старшин своего полка; а Сотников с согласия сотни; и о всем том Гетман должен давать знать Государю, а потом объявлять народу универсалами, в которых в начале должно писать титул Императорский. Кроме православных никто не может быть Старшиною; иноземцев же и новокрещенных не принимать. Если кто будет виновен из полковых Старшин и Сотников, то Гетман может их наказывать; а за тяжкие вины и от чинов отрешать; но немедля давать знать о том Его Величеству.
4. Если прежде принадлежал город Короп к содержанию Артиллерии, то отдать его на Артиллерию, чтоб она всегда была в добром порядке, и ведомости о ее состоянии присылать ежегодно в Коллегию Иностранных дел.
5. Великороссийские полки в Малороссии квартируют для охранения границ; на них провиант дается согласно пунктам с прежними Гетманами; расположение квартир должно быть учиняемо Главнокомандующим тех войск, Гетманом и его Старшиною, не обходя никого, ни Малороссийских, ни Великороссийских владельцев.
6. Полков Охочекомонных и Охочепехотных Государь, милосердствуя к народу, для уменьшения сборов, указал иметь только три: в каждом по пятисот человек.
7. Сборы, определенные бывшею Коллегиею, прекратить; а только те собирать, которые собираны были по пунктам Богдана Хмельницкого и его преемников, и сдавать их в войсковый скарб; но как сведений не имеется о том, сколько бывало в скарбу в прошлые годы; так как от году ничего в нем не оставалось; как не известно на какие потребности расходованы были суммы скарбовые, и как этот сбор бывал всегда на руках у Гетманских слуг, от чего народ нес нестерпимую тягость и роптал;–то, милосердуя к своему народу, во избежание безпорядков и тягостей, Государь повелевает учредить двух Подскарбиев–одного из Малороссиян, другого из Великороссиян, которые будут собирать по полкам доходы, выбрав для себя помощников из ратушных урядников и иных сборщиков. Они же будут привозить в казну все сборы, и держать письменный счет расходам, чтоб Государь мог ведать о них.
 
По этому пункту указаны были сборы: покуховный и скатный, с вина шинковаго и отвозимаго в города Великороссийские; с дегтю; покуховный и скатный с винокуров‑козаков; с пчел и табаку десятину, исключая козаков; с продажных товаров и с мерки хлеба, привозимых на рынки и на ярмарки; с мостов; с перевозов; с гребель; с проезжающих по оным людей; с откупных статей и с ратушных сел; и со всего оного делать сбор, не обходя никого, ниже владений монастырских. Избраны были в Подскарбии: от народа–Маркевич, от правительства–Мякинин.
 
8. Все имения козацкие, данные за войсковую службу или купленные, по смерти владельцев своих, достаются вдовам их, до выхода в замужество и детям мужеска пола. Ежели Гетман вздумает кого наградить за знатные услуги, то должен дать знать Государю и о заслуге и о награде.
9. Прежде на булаву Гетманскую принадлежало староство Чигиринское, а потом Гадячский ключ, с прибавкою многих родов и мест. Государь и ныне утверждает на булаву Гадячский ключ, в том виде, в каком прежние Гетманы им владели; если же какие места, на булаву принадлежащие, Гетман Скоропадский взял себе и утвердил в собственное владение или жене и детям, или на монастыри, – то их освидетельствовать и возвратить булаве.
10. Владения, принадлежавшие урядам Генеральной и Полковой Старшины, Полковницким и Сотницким, также и Ратушам, и розданные Гетманскими универсалами тем Старшинам в потомственное владение, – отобрать у тех Старшин, жен их и детей, отдать на уряды и известить о том реестрами Коллегию Иностранных дел. Тоже разумеется и о маетностях Войсковой Судовой Канцелярии.
11. Гетман желает перенесть свою резиденцию из Глухова; и так, по возвращении из Москвы, изберет иное место, и представит Государю куда именно хочет он перенесть свою резиденцию; тогда о том состоится указ.
12. По пунктам Хмельницкого запрещено принимать беглых Великороссиян, под смертной казнею; но Его Величество указал на этот счет сообразоваться с указами 1718 и 1723 годов.
 
По этим указам, первый из них Февраля 25, второй Августа 5, велено взыскивать с виновных все убытки, понесенные от того истинными владельцами беглецов; а за драгунов и солдатов втрое против положенного ежегодно на их содержание.
 
13. Индукте быть, как и ныне, на откупу и откупные деньги вносить в Императорскую казну; как индукта взымается со всех товаров привозных из‑за границы, с Малороссиян, Великороссиян и иноземцев, то это не может отяготить народа. Откупщикам индукту брать по прежнему обыкновению, но освидетельствовать, чтоб они лишнего не требовали от народа.
14. Малороссийским купцам, в мирное время, в пограничные города, с незаповедными товарами и в Малороссию из‑за границы выезжать не запрещается. Евреи тоже могут приезжать в Малороссию на ярмарки; но они должны торговать оптом, а не на локти и на фунты. За проданные ими товары денег, серебра и золота, они отнюдь не должны вывозить за границу; жить постоянно в Малороссии им накрепко запрещается.
15. В указе 1727 года сказано, чтоб Великороссияне не покупали в Малороссии грунтов, хуторов, мельниц и недвижимых имений; а кто купил, чтоб взял свои деньги и возвратил имение; но ныне Государь разрешает Великороссиянам в Малороссии, а Малороссиянам в Великороссии имения всякие недвижимые свободно покупать с тем, однако ж, чтоб Великороссияне, имеющие маетности в Малороссии, отправляли и несли все повинности наравне с Малороссиянами, и были бы под начальством Судов Полковых и Генерального. Великороссийских крестьян в Малороссии и Малороссийских в Великороссии селить, под страхом жестокого наказания, запрещается.
16. Раскольников, поселившихся в полках Черниговском и Стародубском, по просьбе Гетмана, вывесть из Малороссии нельзя. Заведывать ими тому, кто будет при Гетмане. Он же, вместе с Гетманом, будет судить их за всякую обиду Малороссиянам; но если они станут вовлекать кого‑либо из Малороссиян или Великороссиян в расколы, то казнить их смертию.
17. 0 городе Котельве, прежде принадлежавшем к Гадячу, будет справка и решение; а владельцам Слободских полков, купившим недвижимости в полках Гадячском и Полтавском, руководствоваться статьею пятнадцатою.
18. Козаки и всякого рода мирского чина люди не должны продавать земель, грунтов и угодий монастырям, попам или иному духовенству, ни закладывать их, ни дарить и укреплять никакими сделками; а кто, не внимая сему указу, купит, у того отбирать безденежно и отдавать наследникам. Такой указ существует и в Великой России. А кто захочет делать вклады в монастыри и в церкви, может их делать деньгами.
19. К посторонним Монархам Гетман не может писать ни о чем, и ни на какой счет не должен с ними обсылаться. Если приедут откуда‑нибудь Посланцы к Гетману, то письма, ими привезенные, сообщить тому, кто будет при Гетмане; он прикажет их перевесть и отошлет к Государю. Посланцов же удерживать в Глухове, и продовольствовать. Если же Крымцы или Поляки будут говорить об спорах за земли, об отгоне скота и лошадей, о том может отвечать и сам Гетман, в присутствии того, кто при нем будет, и с общего совета ответы и расправы чинить, а потом извещать Коллегию Иностранных дел.
20. Малороссийский народ судится правами Магдебургскими и Саксонскими, – статутами, которые друг другу противоречат. Перевесть все эти уставы на язык Великороссийский, и определить сколько нужно особ из Малороссиян, для своду тех прав и Литовского Статута воедино, и потом для аппробации прислать к Государю.
Дан в Москве, 1728 года, Августа 22 дня.
 
В этих статьях мы видим милостивый Манифест, а не подтверждение прав. 0 шестидесяти тысячах козаков регистровых даже не упомянуто; Петр соизволил иметь Гетмана, а в Переяславских статьях сказано: избрав Гетмана, Малороссияне только извещают о выборе, чтоб Царю Алексию Михайловичу не в кручину было. Ныне запрещено принимать Послов, а тогда они были свободно принимаемы. Короче: все уничтожено. Но угнетенные преемниками Хмельницкого, утомленные междоусобиями и внутренними безпорядками испуганные могуществом Петра Великого, Малороссияне обрадовались тому, что снова имеют Гетмана, не смели и не желали оспоривать других прав. Они благословляли Царя Юношу, которому не суждено было окончить двадцатой статьи, данной Малороссиянам, статьи благодетельной.
 
Петр II, подписав грамоту Апостолу на уряд, отпустил его в Октябре.
 
Возвратясь в Малороссию, Гетман отправил к Государю Депутатов с прошением об учреждении Генеральных Старшин, уничтоженных при Петре Великом; с представлением, кого именно и на какое место он назначает; и с изъявлением благодарности от всего народа Малороссийского. Государь утвердил представление Гетманское; производство было замечательно.
 
Генеральный Бунчужный Яков Лизогуб  назначен Генеральным Обозным. Ему определено четыреста дворов на содержание.
 
Из Лубенских Полковников Андрей Маркевич  стал Генеральным Подскарбием.
 
Из Корсунских Полковников Андрей Кандыба  и из Борзенских Сотников Михайло Забела  стали Генеральными Судьями. Им и Подскарбию было определено каждому по триста дворов.
 
Турковский,  Господарь Гадячский, был сделан Генеральным Писарем.
 
Сотник Глуховский Иван Мануйлович  и Сотник Березанский Федор Лысенко  стали Генеральными Асаулами.
 
Бунчуковый Товарищ Яким Горленко –Генеральным Хоружим.
 
Иван Бороздна –Генеральным Бунчужным. Этим пяти определено было по двести дворов.
 
Гаврило Милорадович  был из Гадячских Полковников отрешен за взятки; на место его был поставлен Григорий Гребенка .
 
Стародубский Полковник Илья Пашков , тоже приличенный во взятках, сдал место Александру Дурову , который вскоре был отдан под суд за угнетение народа.
 
Место Наумова при Гетмане заступил Князь Алексей Шаховский .
 
Индуктный сбор, с ежегодным платежем в, казну восьмнадцати тысяч шестисот девяноста семи рублей шестидесяти двух копеек, которым пользовался Граф Савва Владиславич, поступил его племяннику Графу Гавриле Владиславичу на двадцать лет.
 
Февраля 7‑го приехал третий член Генерального Суда Дмитрий Потемкин.
 
К концу года Гетман поехал в Москву и был свидетелем кончины Государя.
 
«Блаженство Малороссии не долго длилось» – говорит летопись. – «После долголетних гонений, ее угнетавших, просиявший лучь утешения и надежд скоро затмился и померк. Благодетельствовавший народу юный Государь, Император Петр II‑й, скончался от оспы и произвел в народе скорбь и сетование чрезвычайные. Молва всенародная, принесшая общее несчастие, раздалась от пределов России до концов ее и наполнила обиталища томным унынием.»
 
Анна Иоанновна вступила на престол; первые дни ее царствования были благодетельны для Малороссии: пошлина с пчел и табаку, сбор с мостов, плотин и перевозов, – что приносило казне двадцать шесть тысяч шесть сот двадцать четыре рубля ежегодно, – были отменены. Шестнадцать лет томившийся в Москве, Дмитрий Горленко был отпущен в Малороссию. Гадячь был отдан в вечность Апостолу; но на уряд было назначено четыре тысячи сто шестьдесят семь дворов, том числе волости Ропская, Быковская и Шептаковская.
 
Гетманский сын Петр, который хорошо говорил и писал по‑Латыни, по‑Италянски, по‑Французски, по‑Немецки, по‑Польски и по‑Русски был сведущ в науках точных, отпущен был на родину и получил Лубенский полк.
 
Произшествие неожиданное, горестное, непонятное, омрачило эти ясные дни: Варлаам Ванатович Архиепископ Киевский и Галицкий по Имянному повелению был истребован в Москву, со всеми Консисторскими членами и с Кафедральным писарем. Консистории члены, Игумены: Никольский, Михайловский, Выдубицкий, Кирилловский, Софийский Наместник, Архидиакон, кафедральный писарь и эксаменатор отрешены на время впредь указа; Архиепископ предан суду в Тайной Канцелярии, лишен Архиерейства и Священства, отправлен простым монахом в Кирилловский Белозерский монастырь; имение его описано на Государыню; на место его поступил Рафаил Заборовский; никто не ведал причины несчастия; в указе, от 30‑го Ноября, было только сказано, что Варлаам лишен сана и сослан за вину его, о которой явно по делу, которое следовало о нем. Эту вину двояко описывают.
 
По словам Архиепископа Конисского, всему причиною был возвращавшийся через Киев из Св. Земли Иеремонах Суханов. Его приняли с почестями. Прожив несколько времени в монастырях Печерском и Софийском, и возвратясь в Москву, он начал порицать излишество обрядов в Палестине и Греции, и неблагочестие в обителях тамошних; а на Малороссийское Духовенство донес Синоду, что оно исказило старую Русскую веру и заразилось проклятою Латинщиною; что оно без угрызения совести крестит младенцев, не погружая, а обливая и не оплевывая всем клиром сатаны и всех дел его; что в церквах Украинских, во время Великого посту, отправляются пять раз по пятницам страсти Христовы с полным трезвоном и Евангельским чтением, напевая по нотам Римским или Итальянским с приступкою, как бы на игрище; и что, наконец, все Архиереи и Архимандриты и сам Митрополит имеют на митрах кресты, подобные как на коронах Русских Царей, и к ним они де подбираются без ужаса и содрогания. Синод потребовал ответа. Ванатович отвечал, что донос Суханова есть мужицкий бред, недостойный прений Богословских; что это порождение безтолкового Мартына мниха Армянского, посеявшего в России расколы и сожженного в Киеве; что обряды Греко‑российской веры в Малороссии неповреждены что отсюда вера Христова разлилась на востоке и на севере; что здесь были Св. Апостол Андрей Первозванный. Святая Ольга и Святый Владимир Равноапостольный; что с ними, наконец, доднесь согласны все Архипастыри, кроме Сухановских последователей, кои не видят, что творят. Ответ был представлен Анне Иоанновне и Ванатович погиб.
 
Митроитолит Евгений Болховитинов разсказывает иначе: Городовый Киевский Войт Дмитрий Полоцкий питал издавна непримиримую вражду ко всему Киевскому Духовенству; отягощал Архиерейских и монастырских людей поборами, подводами, отнимал у них поля, леса и угодья, взыскивав мостовые и поромные за Днепр даже с самого Архиепископа. Варлаам жаловался Гетману и Иностранной Коллегии; в 1728 году Октября 31‑го Гетман получил предписание изследовать дело Войт подделал грамоты, будто бы данные Скоропадским Киеву, на отнятые им от монастырей угодья; препроводил копии этих грамот к Гетману, и уехал в Москву. Варлаам доказывал, что грамоты подложны. Дело перешло в Иностранную Коллегию. Когда же Анна Иоанновна вступила на престол, Войт, который все время жил в Москве, донес, что Варлаам не присутствовал однажды на молебне в день Высокоторжественный. Сделал справку, действительно он пропустил один Высокоторжественный день. Он оправдывался тем, что указ о присутствии Архиепископов в такие дни при отправах выдан только 17 Марта в 1730 году, и потому не успели сделать на этот счет распоряжения; но оправданию не вняли и он томился в ссылке до 1741 года; Императрица Елисавета Петровна возвратила ему свободу и сан.
 
Этот случай поразил Малороссиян, они увидели впереди времена Меньшиковские не ошиблись: наступили Бироновские.
 
Анна Иоанновна обласкала Апостола; вызванный в Москву, он получил Орден Александра Невского; по его ходатайству постои были уменьшены; только шесть драгунских полков остались в Украйне. Члены Генерального суда: Арсеньев и Потемкин были отозваны в Москву; их заместили Афанасий Радищев и Богдан Пассек.
 
И в тоже время двадцать тысяч козаков и десять тысяч Малороссийских крестьян, по предложению Миниха, были отправлены с Полковником Танским насыпать земляной вал с башнями от Днепра до Донца, для защиты южных провинций от Крымских Татар. «Линия работана многие годы», говорит летопись; «посылано туда ежегодно по двадцати тысяч козаков и по десяти тысяч посполитых. Ими погодно начальствовали Полковники: Прилуцкий Игнатий Галаган, Лубенский Петр Апостол и Киевский Антон Танский; работа сия опять положила многие тысячи народа, безвременно погибшего от тяжестей, зноя и климата; но судя о неизмеримом пространстве работ оных, судя о ширине и глубине рвов и каналов и о их валах и насыпях, премногими наугольниками, баттареями и разных родов крепостями, названными по именам Царской Фамилии и по городам Великороссийским; и наконец, судя, что развернувши все сии изгибы в прямую линию составят они около тысячи верст, надобно заключить, что такая работа, в иных странах была б почтена чудом произведения человеческого и нимало не уступала б Меридову озеру и насыпям Египетским; но здесь только что считается Украинскою линиею; и отобраны к ней многие Малороиссийские земли, заселенна однодворцами и помещичьими крестьянами Великооссийскими. Малороссийские же поселенцы, от прежних и нынешних тяжестей и гонений удалившиесь многими тысячами из жилищ своих, зазваны и оселены на землях Орловских, Курских, Тамбовских и Воронежских, где даны им нарочитые льготы с увольнением от рекрутства и других Государственных повинностей. Напротив того за прием Великороссийских крестьян, разорены премногие Малороссийские фамилии платежем помещикам тем штрафовых денег, вдесятеро больше, чем известная цена, положенная от сынов Израилевых. И поводом сего было то, что помещики оные завели было промысл и, нарочито, подсылали крестьян своих в Малороссию; которые, походив в селениях здешних, под видом заработков, и сделав несколько ночлегов и поденьщины у зажиточных хозяев, возвращались после того к своим помещикам и разсказывали им о своих похождениях; а сии представляли их в войсковые канцелярии к допросам, брали от Воевод сыщиков с инструкциями, наполненными множеством указов, неизвестных, в Малороссии, и взыскивали контрибуцию деньгами, скотом, движимостью, отправляя неимущих в тюрьмы.» Вместо Князя Шаховского, при Гетмане был Семен Григорьевич Нарышкин, когда пришло повеление отправить часть козаков в Польшу под начальство Генерала Ласси. Смерть Короля; избрание вторичное, против желания двора нашего, в Короли Лещинского, призвали Русские войска в Польшу для усмирения конфедератов. Наказный Гетман Яков Ефимович Лизогуб и Полковник Игнатий Иванович Галаган повели козаков своих. Их было двадцать тысяч. Храбрость и предприимчивость Галагана удивляли всех. Между многими делами его, современники описывают одно примечательное, около Слуцка: отряд неприятельский разсыпал перед козаками по полю множество острых гвоздей с тяжелыми головками, которые оборачивались концами в верх, при паденьи на землю. Галаган заметил это; оставил часть козаков перед неприятелем; с остальными зашел в тыл, и погнал его на гвозди; занозив ноги лошадям, Поляки не могли спастись от преследовавших, и были разбиты наголову.
 
Тогда же изменилась и судьба Запорожцев; по просьбе Апостола и Графа Вейсбаха, Анна Иоанновна их простила, отправила к ним булаву, бунчук, перначь, большую хоругвь, прапоры, литавры и трости; велела им присягнуть в Белой Церкви; подарила им около пяти тысяч рублей и утвердила Кошевым Ивана Белицкого. Напрасно Крымский Хан и Султан старались их удержать за собою: они поселились в Старом и Новом Койдаках и на Самаре, в двадцати пяти верстах от ее устья.
 
В преклонной старости, изведав много превратности в жизни, видя Украйну и в отдельности и в слиянии с Россиею, современник двух Царей, двоецарствия, двух Императоров и двух из Императриц, – Апостол, дожив век свой в садах Сорочинских, любимый и почитаемый народом, войском и Царями, скончался семидесяти шести лет, от паралича. Его недвижимое имение Государыня утвердила за наследниками. Гетманьше назначила три тысячи пенсии. Он лежит в Сорочинцах, в церкви, им же построенной.
 
Глава LIV. МЕЖДОГЕТМАНСТВО.Шестиглавое правление
 
 
Члены правления. Министерская Канцелярия. Пытки. Орел на кахлях. Войны с Крымцами. Галецкий Гибель его. Ненависти Миниха к Малороссиянам. Постой целой армии. Капнист. Подвиг Малороссиян на Сиваше. Благодарность. Набор скота. Пословица. Моровая язва. Румянцев. Украинский Статгальтер. Кейт. Отзывы об нем Манштейна и Рубана. Неплюев. Миних желает быть Герцогом Украинским. Ответ Императрицы. Неистовства Бирона и брата его. Смерть Анны. Правительница. Елисавета Петровна. Бутурлин. Депутаты. Бибиков. Киев облагодетельствован Государынею. Посещение Императрицею Малороссии. Пышности приема. Фаетон божественный и пегасы. Депутаты в Москву. Насмешки. Ответ Гудовича. Письмо Елисаветы к Горленку. Подвиги запорожцев. Польша действует подкупами и поджигательствами. Саранча. Приезд Разумовского из‑за границы.
 
Избрание нового Гетмана было отложено; Малороссия отдана в управление шести Членам: Князю Алексею Ивановичу Шаховскому, Якову Ефимовичу Лизогубу, Князю Андрею Трофимовичу Борятинскому, Василию Гурьеву, Михайле Тарасьевичу Забеле и Андрею Марковичу Маркевичу.
 
При них Асаулом был Федор Иванович Лысенко; в случае отсутствия Борятинского заседал Иван Акимович Сенявин.
 
Указано поступать на основании решительных статей, данных Апостолу; Членам соблюдать между собою равенство: Великороссийским сидеть на право; Малороссийским на лево; на Членов приносить жалобы Сенату; Подскарбиям надзирать за доходами.
 
«Командование оных Старшин»– говорит Архиепископ Конисский (?) – «хотя по личным оных добротам и благородным характерам было кроткое, справедливое и для Малороссиян утешительное; но бывшая из Членов их отдельная Министерская Канцелярия, или, так называемая, тайная Экспедиция заставляла Малороссиян трепетать в их самых отдаленнейших жилищах. Она была точная отрасль великой оной Санктпетербургской Канцелярии и не переставала, от времени до времени, распрашивать, мучить людей. Дела ее и подвиги значатся в нынешнее время– бредгорячки или помешанных умов; а тогда они были самые важные, таинственные и прибыточные. В ней истязывались и мучились люди, как бы в Римском чистилище, единственно по доносам и всех родов прицепкам и придиркам перехожих квартировавших солдат; а паче из беглецов и других бродяг; а доносы состояли о слове и деле Государеве. И сие слово и дело для злодеев и бездельников было как бы сигнал или лозунг либо талисман на злобу и мщение; и состояло оно из трех пунктов касательных до жизни, чести и благосостояния Государыни, и ее Фамилии. Каждый обыватель, хотя бы он был найчестнейший человек и дознанного поведения, подвергался мучительствам по доносу самого дознанного злодея и бездельника; когда не обдарил его, или, по неосторожности, озлоблял чем такого, то горе уже человеку тому. Бродяга тотчас идет к городскому или сельскому Начальнику и кричит перед ним, что имеет на такого‑то слово и дело Государево, – «куй его и меня!». Начальство, не имея власти ничего выпытывать; оцепеневало от одного слова допосителева; закует, бывало, в цепи оговоренного вместе с донощиком, отошлет под крепчайшею стражею, и с видом самого ужасного секрета, в Министерскую Канцелярию; а тамо, – не входя в изследование о состоянии доносителя и оговоренного и о причинах самого доноса, и может ли он быть справедлив; не входя даже в разсуждение: мог ли оговоренный; по разстоянию жительства и по способам сделать какое зло Государыне и ее Фамилии, которых он никогда не видал и видеть не может, но, повинуясь слепо своей инструкции, – определяют доносителя в пытку и когда он в три разные ее приема выдержит и утвердит донос свой, то уже оговоренный безответен и его мучат непременно и умерщвляют. Предание общее, и достоверное повествует о том месте, где была Министерская Канцелярия: «что, ежели бы, перстом руки Божеской, изрыть частицу земли на месте оном, то ударила б из нее Фонтаном кровь человеческая. Известно, что во всяком роде добра и зла есть свои тонкости, ветви и разширения их. Таковые имело и таинственное слово и дело Государево. Сверх трех его пунктов, довольно угнетавших человечество и бывших великим для него бичем, прибавлены еще к ним поиски за честь и достоинство клейнодов и регалий Государственных; и не говоря о многих подробностях на счет жертв таковых изысканий, довольно сего доказательства истины, что один знатный владелец или помещик местечка Горска претерпел великие пакости и истязания за одного орла гербового, на печатях употребляемого. Перехожий через местечко оное армейский Офицер, по имени Иакинф Чекатунов, не довольно утрактованный хозяином, увидел в доме его, на одной печке, по кахлям или изразцам печным, вымалеванного мастером орла. Тотчас арестовал его командою своею и отослал в Министерскую Канцелярию, с доносом, что он жжет на печах своих Герб Государственный, не ведомо с каким умыслом. Министерская Канцелярия, сочтя донос тот полусловом и полуделом Государственным, допрашивала помещика: с каким намерением поставил он на печи своей Герб Государственный и для чего его прижигает? Помещик, поставляя в доказательство свидетелей и свою присягу, хотя извинялся, что он купил печи тую в свободном местечке Городне у гончара тамошнего Семена Перепелки, у которого, между множеством фигур и печных украшений, были лица человеческие и, между животными и птицами, орлы; но чтобы то было священное или заповедное ему, о том и в ум не приходило, а купил он все печи, а между ими и ту зазорную, с единственным и общим умыслом, чтобы зимою согревать горницы. Однако, не смотря на все извинения, орлы стоили помещику хорошого табуна лошадей и коров с денежныди приданным.» Если бы это писал не современник, не знаменитый человек, это было бы невероятно в наше благословенное время.
 
Войны с Крымцами продолжались. Изредка случалось козакам сражаться и с кочевыми народами востока. Сотник Василий Капнист, родом Грек, который начал службу при Петре Великом в Прутском походе, и который не однократно разбивал Ногайцев и Крымцев, ныне отразил от Изюмских пределов Калмыцкого Князя Дундука‑Омбо. Когда же возгорелась война с Турциею, Малороссияне участвовали в неудачном походе Леонтьева. С ним было шесть тысяч козаков регистровых и две тысячи Запорожцев. Граф Миних принял начальство над войсками; открылась вторая кампания; пришло туда и наших четыре тысячи, кроме трех тысяч Запорожцев, приведенных Кошевым Иваном Милашевичем. Белицкий был уже сменен. Перекоп, Козлов, Бахчисарай и Кинбурн сдались знаменитому Военачальнику, и козаки весьма много участвовали в удачах его оружия. Они перехватывали Турецких курьеров, отбивали стада, брали редуты и укрепления, посредством которых армия сохраняла соединение с Украйною. Капнист отличался более и более. Он был пожалован в Полковники Миргородские; но примечательнее других Малороссиян неустрашимостью в этом походе был Генеральный Бунчужный Семен Яковлевич Галецкий.
 
Честолюбивый и решительный, он себе пролагал дорогу в Гетманы; желая заслужить благорасположение Фельдмаршала, старался прославиться неустрашимостью и обратить на себя особенное внимание Миниха. Получено было сведение, что Татары выступили из Крыма и заняли Черную долину, известную под названиями Серкеш и Гайман; эта долина имеет источники, что весьма редко посреди безводных степей; через нее должна была пройти наша армия. Миних нарядил против Татар значительный отряд с артиллериею; но Галецкий уверил его, что это не стоит таких забот, что это ничтожная передовая толпа, которая намерена перепортить копани, и которую весьма не трудно легким отрядом истребить. Дело взял он на себя. Миних согласился, и дал ему два полка драгунские. Тогда Галецкий взял с собою полки Гадячский, Нежинский, Стародубский и Черниговский, да полевую артиллерию. Днем отдыхали; ночами шли и на заре достигли Черной долины. Галецкий изумился: вся необозримая степь над долиною была покрыта спящими Татарами. Отважный он не испугался; решительный, – не медлил и не дал своему войску понять опасность; напал на Татар, прошел насквозь все пространство стана, избил их тысячами; вскочив со сна, оторопев, остальные разсыпались по степи. Совершив подвиг, Галецкий возвратился в долину, единственное пристанище. Татары опомнились, собрались и окружили его; он спешился, стал в каре, по углам поставил пушки, начал битву, накидал вокруг себя вал из мертвецов. Целый день Малороссияне упорно защищались; к вечеру Татары спешились и кинулись в каре. Гибель была неизбежна. При Галецком был сын его Петр, который стал потом Гадячским Полковником; тогда он еще был только Погарским Сотником. Отец приказал ему спасаться и, сказав –, тут могила моя, бросился на смерть. Три тысячи двести семьдесять козаков и драгунов легли в Черной долине. Галецкий был изрублен в куски.
 
С тех пор самолюбивый Миних возненавидел Малороссиян. Известие о поражении достигло до столицы; Фельдмаршал получил строгий выговор; другие чиновники тяжелые взыскания. Миних чернил Малороссиян, называл их упрямыми своевольцами не преданными Государыне.
 
Наступила зима, Миниховы войска все расположились в Украйне; козакам дано было повеление охранять границы от набегов Татар. Можно судить как тягостен был этот необыкновенный постой целой армии. Князь Иван Федорович Борятинский был тогда главным начальником Малороссии; он был добр, но не мог народу пособить.
 
С Новым годом опять началась война; Капнист водил наших Донских и Чугуевских козаков к Очакову. Запорожцы разъезжали на малых судах по Черному морю, распространяли ужас до самых Бендер и возвратились в Сечь со значительною добычею. Так продолжались и два последующие года. Всегда лето проходило в битвах, зима отягощала бедную Украйну нестерпимыми постоями. Восьмнадцать тысяч двести восемьдесят козаков были под знаменами Анны Иоанновны, в 1738‑м году. Тринадцать тысяч в следующем составляли арриергард. Капнист разорил в Молдавии Сороку, набрал множество пленников, сжег неприятельские магазины, был в битве под Хотином, получил в награду несколько деревень.
 
И как Миних мстил за Галецкого всем Малороссиянам, то они всегда были посыланы в самые опасные места. Однажды им было приказано перейти залив Гнилого моря, Сиваш, и напасть на линейскую страфу. В козацком войске были многие люди опытные, живалые в Крыму, знавшие по Сивашу отмели и броды. Ночью они перешли залив; злобно ударили на Татар; загнали в угол, который имеет вид полумесяца и находится между крепостью и Сивашем, вырезали Турков и Татар на баттареях, заметали трупами рвы линии, и по ним, без лесниц и фашинника, перешли как по плотине. – «За сию чрезвычайную услугу хотя войска Малороссийские были достойны благодарности, но им сказано сквозь зубы и прибавлено к тому, что они уподобляются упрямой лошади, которая как хочет, то и на гору везет; а не схочет, то и с горы не йдет.»
 
Взятие линии облегчило переход армии в Крым. За это в награду велено набирать в Малороссии погибший в походах скот. Малороссияне полонили реки Днепр и Самарь, чтоб Татары по льду не переправились; другая целая армия людей выходила для этого дела; не имея где согреться в степях, она погибла от морозов. Так стеснял Миних Украйну и гостеприимный, по Славянскому обычаю, народ принужден был наконец сложит пословицу: «Москалыкы соколыки! поилы вы наши волыкы; як вернетесь здоровы, поисте и коровы».
 
Кроме войны и несоразмерных с силами народа постоев, Украйну посетила опять моровая язва; из Ясс и Букареста пробралась она через Каменец‑Подольск, Бар, Днепровский Могилев и другие города на восточный берег Днепра; но должно отдать справедливость Графу Миниху. Он остановил ее. «К сожалению народа, исполненного признания к благодетельному и кроткому управлению в такое особенно время, когда край сей, по продолжавшейся Турецкой войне, чрезмерным подвержен был тягостям» – Князь Иван Федорович Борятинский скончался. Александр Иванович Румянцев занял его место; а в случае его отсутствия управлял Украйною Иван Афанасьевич Шипов. В довершение всенародных бедствий, постигло неожиданное, частное, – одну деревню: какой‑то крестьянский сын в ней выдал себя за Царевича Алексия Петровича. Три солдата из часовых при маяках приняли его сторону; это случилось на Украинской линии; все село поклонилось мнимому Царевичу; поп отправил за него молебен с трезвоном. Тамошний Сотник дал знать о том Румянцеву; и Лже Царевича и его шайку перехватали, отправили в Петербург, допросили в Тайной Канцелярии и препроводили к Шипову с повелением казнить.
 
Долговременная война с Турциею окончилась. Румянцев, произведенный в Украинские Статгальтеры, был отправлен в Царьград чрезвычайным и полномочным Послом; на место его явился Генерал Кейт. Это был любимец Украины; добрый и умный человек. Мы представим об нем слово в слово отзывы двух его современников: одного– иностранца, другого– Малороссиянина: Манштейна и Рубана.
 
«Румянцова надлежало заменить человеком честным и безкорыстным. Эта провинция чрезвычайно страдала в продолжение всей войны; в ней четыре зимы зимовала армия, и одна она поставляла подводы и погонщиков. Это ее привело в плачевное состояние, не говоря уже о вопиющих притеснениях от Губернаторов и армейских чиновников. Двор, желая прекратить эти притеснения и избавить от совершенного разорения одну из прекраснейших стран Империи, избрал Губернатором Кейта, который возвратился в это врем из Франции, где лечился от ран. Ему было при казано ехать Губернатором в Глухов. Он пробыл там только год; но в это короткое время сделал дела более, нежели его предшественники в десять лет. Украйна очень чувствовала кротость его правления, и порядок в делах им учрежденный. Он даже начал вводить между козаками род дисциплины, о которой они дотоле не ведали; но он не имел времени окончить начатое; война с Швециею отозвала его. Когда он выезжал из Глухова, все эти люди очень грустили по нем. Они говорили, что лучше было б не давать им Губернатора, с которым так несходны все его предместники, или, однажды его назначив, не должно б его сменять.»
 
Так пишет Манштейн; вот слова Рубана: «В Кейте Малороссияне находили не меньше мудрого и кроткого, как и благотворительного вождя. Он торжествовал всяким случаем, который только мог предстать ему на оказание добра всякому от мала и до велика. В разборе судных и особливо уголовных дел старался он наблюдать, чтобы наказание определялось прямо соразмерное преступлению и приучал всех соседателей своих не решать легко таких дел, где идет о судьбине, имении, жизни или чести малейшего в обществе человека; но обнимать всю обширность околичностей. Был неприятель пыткам и распросам и отвращал их, поколику дозволяла ему грубость тогдашнего времени. Уже при Румянцове восприято начало и далеко распространилось вежливое, свободное и благонравное обхождение; но при Кейте и далее оное утвердилось. В 1741 году начата была война с Шведами. Кейт, как искусный Генерал, взят туда к команде. Сожаление о потере двух первых Начальников (Борятинского и Румянцова) облегчено было приобретением сего; но лишившись его, не были награждены подобными в последующих.»
 
Место эта занял, по счастию не надолго, угрюмый и сварливый солдат, неудачный Полководец, Киевский Генерал Губернатор Михайло Леонтьев, который нарушил равенство между Малороссийскими членами Генеральной Канцелярии, и которого сменили Иваном Ивановичем Неплюевым. Его народ полюбил: но он не долго пробыл.
 
Так Малороссия привыкала к жизни общей с Империею; так при Анне Иоанновне она уже видела у себя Генерал Губернаторов. Но это было лихорадочное состояние; добрые Начальники сменялись злыми, Гетманы Губернаторами, не было ничего постоянного. Было время, когда Меньшиков хотел быть властителем Украйны; ныне Миних просил Царицу, чтоб назвала его Герцогом Украинским. Страна богатая, плодоносная, многолюдная, она, как Сусанна, была искусительницею судей; а люди тогдашних времен были простодушны и не умели скрывать страстей; без дальних околичностей один просил Батурина, другой Украйны; первому Петр ничего не отвечал второму Анна сказала через Бирона: «Фельдмаршал слишком скромен; пусть лучше попросит Великого Княжества Московского.»
 
Не мало страдала Украйна и от Бирона; но от него страдала и вся Империя. «Всяк, веруй во Бирона»– говорят летописи – «спасен и прославлен.» От неистовств брата его Украйна приходила в содрогание. «Он был совершенный колека, имел однако на себе чин полного Генерала и, квартируя с войском несколько лет около Стародуба, уподоблялся пышностию гордому Султану Азиатскому.»
 
Но Анна Иоанновна скончалась. Добрая Правительница разсыпала Биронов по лицу России и сама погибла в омуте политической жизни. Дочь Петра Великого, Елисавета, провозглашена Императрицею. России стало легче.
 
Разумовский и Лесток более других содействовали ее возшествию на престол.
 
Александр Бутурлин получил в управление Малороссию; но вскоре его потребовали и поручили прежнюю должность Генерал‑Кригс‑Коммиссарскую; при нем поехали с поздравлениями к Государыне Депутаты от всего народа Малороссийского: Петр Апостол, Григорий Лизогуб, Андрей Горленко и Яков Маркевич.
 
Иван Иванович Бибиков заступил место Бутурлина; в Войсковой Канцелярии присутствовали: Иван Кондратьич Ильин, Андрей Тимофеевич Тютчев, Генеральный Судя Федор Иванович Лысенко и Генеральный Подскарбий Михаил Васильевич Скоропадский. Разумовский исходатайствовал для них право равенства с Великороссийскими членами, которое Леонтьев, вопреки указу 1734 года, похитил в свою пользу.
 
Войт Киевский Павел Войнич, Бурмистры, Райцы, Лавники и все мещане города Киева били челом Государыне о подтверждении городских привилегий, данных Петром Великим. Она исполнила их прошение: права, сборы, доходы и недвижимость мещан были утверждены; разрешена была вольная торговля и владение угодьями, сеножатями, выгонами, рыболовлями; допущен был невозбранный въезд в строевые и дровяные леса Киевские; дана была гражданам свобода торговать в Клеве разными товарами, припасами съестными, вином, пивом, медом; укреплено право иметь воскобойню, пивоварню, гостиный двор и свои весы; повелено собирать и отправлять в Ратушу сбор с Днепровского перевоза; и за все эти преимущества приказано с города взыскивать ежегодно в казну по шести сот рублей.
 
Облагодетельствованный Киев увидел вскоре в стенах своих свою Благотворительницу; она здесь прожила несколько недель; пешком посещала пещеры и храмы; украшала гробницы Угодников, алтари; раздавала дары Священству и неимущим. Ее встречали и конвоировали войска Малороссийские, десять полков регистровых, два Компанейских и несколько отрядов надворной Гетманской хоругви. Ее приняли на границе Великороссийской за Глуховом, в Толстодубове. Они были построены в одну линию, в два ряда; первый полк отсалютовав Царице знаменами и саблями, обскакав весь фрунт и другой полк, останавливался за последним; второй делал тоже, и таким образом Государыня видела неразрывную цепь полков до Глухова. Войска были одеты наново в синих черкесках с вылетами и в широких шалварах, с разноцветными по полкам шапками.
 
Из Киевской Академии были выписаны вертепы; певчие пели, семинаристы представляли зрелища божественные в лицах и пели канты поздравительные. А в Киеве молодой студент, в короне и с жезлом, в виде древнего старца, выехал за город в колеснице, названной «Фаэтон божественный,» на двух конях крылатых, которых студенты назвали пегасами, и которые были ничто иное как пара студентов. Этот старик представлял Киевского Князя Владимира Великого; на конце моста встретил он Государыню и произнес длинную речь, в которой называл себя Князем Киевским, ее своею наследницею, приглашал ее в город и поручал весь. Русский народ во власть ее и в милостивое покровительство. Довольная приемами, Она, однажды, произнесла всенародно «возлюби меня, Боже, в Царствии небесном Твоем, так как я люблю народ сей благонравный и незлобивый.»
 
Здесь чины и войско подали ей прошение об избрании нового Гетмана. Она его приняла и приказала явиться Депутатам в Петербург, ко дню торжественного бракосочетания Петра Феодоровича с Принцессою Ангальт‑Цербстскою, то есть с Екатериною II, с этим благом и украшением Царства Русского. Депутатами были назначены: Генеральный Обозный Лизогуб, Хоружий Ханенко и Бунчуковый товарищ Василий Андреевич Гудович. Сенат определил им на содержание в месяц по десяти рублей; но Государыня, узнав о том, написала в Сенат: «Мы уведомились, что Малороссийским чиновникам назначено на наем квартиры, с покупкою дров и свеч, по десяти рублей в месяц, по примеру выдачи, производившейся им в 1727 году, в Москве; но как они приехали поздравить Нас с бракосочетанием возлюбленного Нашего Племянника, то повелеваем дать им квартиру от казны и по сту рублей в месяц.» Малороссияне отдохнули. Нельзя однако ж было, чтоб Великороссийские чиновники их не подсмеивались и даже иногда весьма неприлично. В то время еще не могло быть взаимного доверия между Великороссиянами и братьями их Малороссами. Они друг друга обоюдно подозревали. Однажды с видом насмешливым кто‑то из Бар спросил Депутатов: что за причина, что ваши Гетманы, если не все, то многие, были коварны и не усердны для России, и искали ей вреда?
 
Гудович отвечал: «что касается до усердия к России, то никто из вольных народов не был к ней привержен так, как Малороссияне; и это доказывается тем самым, что, свободными, отбившись от Польши, предпочли Россию всем, другим народам, в свою протекцию их зазывавшим; а избрали ее одну только по родству и единоверству; в чем они навсегда устояли и никогда не колебались, отринув и презрев многие соседние льщения и страхи сильных Держав и даже недавние предложения Шведов, к искушению самые удобные. А что касается до некоторых Гетманов, то к ним может быть применена пословица: яких стварили есце, таких и майте; ибо то не оспоримо, что к России были неусердны только те Гетманы, которые избраны были по настоянию Русского правительства. И причины тому три: первая – Министры хуже знали кого следовало выбирать в Гетманы, нежели как чины и народ Малороссийские; вторая – Старшины Малороссийские искали паденья тем, которых избрали по неволе и потому попускали им совращаться с пути истины; третья – от Министров было к ним (потому, что то были их твари), более доверенности, нежели к народу, а может быть еще более потому, что тут были замешаны и личные интересы Министров, – интересы, нестерпимые для Гетманов, и невместимые в благоустроенных правительствах. К тому же можно сказать по‑Христиански, что прочно только справедливое; ибо тут Сам Бог споручник и защитник.»
 
Таков был ответ умного Депутата; в то время более сказать было бы опасно. Ныне можно бы прибавить следующее: на каждого Гетмана, избранного против воли народной, в Москве было по Самозванцу; и народ принимал их с разверстыми объятиями; что же касается до мятежей Стрелецких, до заговоров и посягательств на жизнь Великого Петра, до Разина, до Пугачева, неужели можно с этим всем сравнить Гордеенка и его Запорожцев? Русь всегда предана Божиим Помазанникам, жаждет им служить верою и правдою, не однажды доказывала это на деле; а Киев, Чернигов, Переяславль – гнездо Руси, начало городов ее, начало и всех ее Княжений, три точки яркие, разлившие на Север и Восток свет Христианства. Ныне спор единоплеменников прекратился. «Вы все мне дети и все для меня равны», сказал один из Величайших Царей Русских.
 
Во время торжества Депутаты занимали везде почетные места. Впрочем, Государыня всегда, и еще до возшествия на престол, до того была к Малороссиянам благосклонна, что даже в письмах к Старшинам не первостепенным показывала им какое‑то особенно милостивое уважение. Тому доказательством может служить следующее письмо к Горленку (?): «Благородный Господин Андрей Андреевич! послан от Нас в Малороссию, за Нашими нуждами, Камор‑динер Наш Игнатей Полтавцов; и ежели он о чем у вас о своих нуждах просить будет, прошу, по вашей к Нам благосклонности, в том его не оставить. В чем на вас и не безнадежна остаюсь вам доброжелательная Елисавет. Июля 11 дня, 1737 года.»
 
Государыня обещала грамотою, что Малороссиянам позволит избрать Гетмана. Но это избрание отложила до приезда из‑за границы того, кого хотела она почтить булавой. Тогда причин отлагательства не знали и ожидали с нетерпением. Обласкав Депутатов, Она пожаловала им собольи шубы, бриллиантовые перстни и на дорогу по тысячи рублей.
 
Бибиков умер. Украйной управляли члены Генеральной Войсковой Канцелярии: Ильин, Извольский и Челищев; Лысенко, Скоропадский и Асаул Петр Васильевич Валькевич. Капнист с Боскетом занялся составлением карты Заднеприя и окончил ее в Июле месяце. Запорожцы тревожили Крымцев, Турков и Поляков; раззорили деревни Саксонского Генерала Вейсенбаха близ Богуслава и Канева. Кошевым был у них Григорьев; жили они на Султанских землях, близ Затона и Очакова; безпрестанно сменяли Кошевых, и при Яковлеве вооруженной рукою ловили рыбу и зверей в Турецких владениях.
 
Польша прибегнула к прежнему образу действовать против обеих Россий. Радзивил и Потоцкие подкупили до двух сот человек Поляков, Жидов и беглецов Русских; наслали их зажигать города и узнавать о количестве и расположении войск в Малороссии. Они разсеялись по всей Империи. Москва, Воронеж, Ярославль, Орел, Калуга, Тула сильно пострадали; Глухов горел трое суток. Подлое и безполезное злодеяние уже безсильных! Клевретов их переловили и истребили.
 
Под час пожаров саранча съела хлеб на полях; голод был повсеместный. Государыня приказала вывесть Великороссийские полки, разрешила ввоз хлеба из Польши, ограничила на время винокурение и подарила на бедных восемьдесят четыре тысячи рублей.
 
В это время Граф Кирилл Разумовский возвратился из‑за границы.
 
Глава LV. Граф Кирилл Григорьевич Разумовский
 
 
Последний Гетман. Слова Разумсвского. Сон Гетманской матери. Род Разумовских. Место рождения. Служба. Возвышение Кириллы Григорьевича. Козачинский. Гендриков. Пышность избрания в Гетманы. Милость царицы к Гетману. Крепость Св. Елисаветы. Новосербия. Гетман объезжает Малороссию. Андреесвская лента. Совет матери Запорожцы прикрывают крепость Елисаветы. Козаки в Пруссии. Опомнясь и намедни. Егерсдорф. Капнист. Гетман в Петербурге. Смерть Генеральных Старшин. Галаган. Изменения в правлении. Угнетение торговли. Гетман снова в Петербурге. Смерть Елисаветы. Петр III. Андрей Гудович. Перемены в управлении. Пикинеры. Вербунки. Павлоголовко. Просьба Гетманская. Предательство Теплова. Гетман увольняется.
 
Наконец достигли мы последнего Гетманства; так, по крайней мере, стоит оно на страницах Истории; хотя сам Разумовский не называл никого, кроме Мазепы, последним Гетманом (?).
 
Прежде чем приступим к описанию его подвигов, разскажем несколько подробностей о его происхождении, которого он не только не скрывал, но которым гордился.
 
Если позволительно Титу‑Ливию, Тациту говорить в своих глубокомысленных и красноречивых Бытописаниях о сверх естественных произшествиях, то почему же нам пропускать то, что хотя невероятно, но разсказано было самими деятелями и подтверждено свидетелями неоднократно? Мать Гетмана, привезенная в Петербург с величайшими почестями, нашла, и весьма справедливо нашла, что великолепный дворец Императрицы Елисаветы не по ней; она на старости не могла, или не хотела забыть своих деревенских привычек, которые не совместны были с пышностью этикета придворного, и казались смешными в столице, под лучами Русского Солнца; она оставила Петербург; вскоре Кирилл Григорьевич стал Графом и Гетманом; он сыскал свою мать, которая в Гетманском дворце придерживалась прежней одежды и за обедом имела всегда привычные кушанья. Гетман, как сын и как умный человек, чтил ту, которая носила его под сердцем. Но ей тяжел был и Батуринский двор. Это был отблеск двора Царственного Петербургского; скоро она и оттуда удалилась. У тех, кто бывал в гостях у Гетмана, остались, однако ж, в памяти многие разсказы умной Малороссиянки. Один из них сверх естествен и занимателен.
 
Бедная женщина, жена регистрового козака Григория Розума, она имела сыновей Алексия и Кирилла. Первый был в селе пастухом общественных стад. Никаких видов дальнейших, никаких надежд ей не представляло будущее. Однажды ей приснилось, что в избе у ней, на потолке, светят солнце, месяц и звезды– все вместе. Она пересказала сон соседям– они смеялись; но на третий, на четвертый день после видения проезжал через село Полковник Вишневский, услышал голос звонкий и приятный мальчика красивой наружности, взял его с собою. Это был Алексей Григорьевич Разумовский, Рейс‑Граф, Генерал‑Фельдмаршал, Обер‑Егермейстер, Лейб‑Компании Капитан‑Поручик. Скоро после того Кирилл Григорьевич стал Графом и Гетманом; все родные Розума стали Генералами, Каммергерами, владельцами тысячей душ.
 
Разумовский родился, Черниговской губернии Козелецкого уезда, в селе Лемешах (?). Когда Елисавета, будучи еще Великою Княжною, увидела его, он ей понравился и она выпросила его у Графа Левенвольда. Прежде вверила ему управление одним поместьем; потом, став Императрицею, пожаловала Каммергером, потом Кавалером Св. Анны, Обер‑Егермейстером; в 1742 году он был уже Кавалер Орденов Александра Невского и Андрея Первозванного; в 1744 Графом Римской Империи и Генерал‑Фельдмаршалом.
 
Вслед за возвышением Алексея, брат его Кирилл был истребован в Петербург и отправлен в чужие края для образования; в надзиратели ему дан был Григорий Николаевич Теплов, бывший потом Тайным Советником и Сенатором. Граф Кирилл Григорьевич родился 18 Марта в 1728 году, – пожалован был пятнадцати лет Камер‑Юнкером; в шестнадцать был Графом; Действительным Каммергером в семнадцать; Президентом Академии Наук в восьмнадцать; женился на Екатерине Ивановне Нарышкиной в том же году; в двадцать лет был Подполковником Измайловского полка; в двадцать два года стал Малороссийским Гетманом. Киевская Академия, желая угодить его брату, поручила какому‑то Козачинскому написать доводы о происхождении Разумовских от Гетмана Богдана Рожинского и от знаменитого Гедимина. Козачинский начал доводы словами: «Славен, чуден, неоскуден в мудрости, о Боже! – Твою славу и державу кто изрещи може?»–Все это было написано на языках Польском, Латинском и Украино‑Русском; на последнем составлялось Акростишие: «Сиятельнейшему Рейсграфу, Обер‑Егермейстеру, Ее Величества Действительному Каммергеру, Лейб‑Компании Поручику, разных Орденов Кавалеру, Алексею Григорьевичу Разумовскому многая лета желаем.» И все это было напечатано в 1745 году Марта 17 дня. Гетман смеялся подлости и глупости, и продолжал вести свою Фамилию от Лемешевского козака – громогласно.
 
Вступление на уряд Гетманский Разумовского ни в чем не было сходно с древними обычаями. Ханенко и Гендриков съездили в Москву вратились с известием о скором приезде Гетмана. Старшины, Полковники и посполитство собрались в Глухов. Граф Гендриков приехал Февраля 16 на разсвете; Февраля двадцать второго дан был первый сигнал из трех пушек. Генеральный Асаул Якубович повел козацкие полки на площадь, между церквей Троицкой и Николаевской; там было построено возвышение о трех ступенях, покрытое гарусным штофом и обведенное перилами, обложенными красным сукном. В восемь часов дан был второй сигнал. Генеральные и Войсковые Старшины, Бунчуковые товарищи и Малороссийское шляхетство явились к Гендрикову. Митрополит Тимофей Щербацкий, три Епископа и Архимандрит Печерский Оранский явились в церковь Николаевскую. В десять часов началась продолжительная пушечная пальба. Со двора Гендрикова выехало шестнадцать Компанейцев; за ними Гетманские войсковые музыканты; за ними Секретарь Коллегии Иностранных дел Степан Писарев, в карете, шестью лошадьми; он вез на серебряном блюде Царскую грамоту; перед нею играла музыка и полки преклонили знамена; вокруг шло двенадцать гренадеров; потом несли клейноды три Бунчуковых товарища, в том числе Гамалея: белое знамя с Двуглавым Орлом, пожалованное Апостолу Петром II; за ним шел Генеральный Хоружий с двенадцатью Бунчуковыми товарищами; Гетманскую булаву, на красной бархатной подушке, обложенной золотым позументом и с золотыми кистями по углам, несли Бунчуковые товарищи: Яков Маркевич и Федор Ширяй; за ними шли Генеральные: Подскарбий Михайло Скоропадский, Судья Яким Горленко и Писарь Андрей Безбородко; за ними шло двадцать четыре Бунчуковых товарища; Петр и Григорий Горленки несли печать на бархатной подушке; за ними шли: Писарь Генерального Суда Иван Пиковец и два Бунчуковых товарища: Иван Жоравка и Илья Журман, с Канцеляристами Генеральной Войсковой Канцелярии и Генерального Суда. Войсковый прапор нес Бунчуковый товарищ Павел Мокриевич, в сопровождении всех Войсковых товарищей; за ним ехал в богатой карете, шестеркою, Граф Иван Семенович Гендриков, окруженный гренадерами и придворными лакеями. Позади всех шло шестнадцать пеших Компанейцев.
 
Полномочный приблизился к возвышенному месту; грамоту и клейноды положили на два стола, покрытые красной камкою; Гамалея с двумя товарищами держал знамя. Митрополит с духовенством вступил на возвышение; за ним Гендриков с Генеральными Старшинами; шляхетство, войско и народ стояли внизу. Гендриков объявил им милость Государыни и право, которое Она им предоставляет–избрать Гетмана вольными голосами. Писарев спросил три раза: кого желают иметь Гетманом? имя Разумовского раздалось отовсюду; Гендриков поздравил его. Сто один пушечный выстрел прогремел, белый огонь был пущен во всех полках. Грамоту и клейноды отнесли в церковь Николая, откуда, после литургии и многолетия, при безпрерывной пальбе из ружей и пушек, перенесли в квартиру Гендрикова. Полки были распущены.
 
Козакам выкатили более двухсот ведр водки; Гендрикову поднесли десять тысяч рублей его свите три тысячи.
 
Как показалось Украинцам это торжество? Что говорил об нем народ? Оно было дотоле не виданное. Прежде забрасывали шапками нового Гетмана; говорили: «люб нам такой‑то!» И такой‑то брал булаву в руки; и потом в Варшаву или в Москву, посылали известие, что была Рада, и что есть новый Гетман. Несколько бочек вина оканчивали пир. Ныне все было иначе: пиршества, великолепие, церемониальное шествие и, чего никогда не бывало–двадцати двухлетний Гетман, избранный не за заслуги отца, подобно Юрию Хмельницкому, а за свои собственные. Очевидно, что это был последний Гетман; но он был действительно необходим. Он был примиритель народа Малороссийского с Двором Великороссийским.
 
Демьян Васильевич Оболонский, Семен Васильевич Кочубей и Илья Васильевич Журман поехали в Петербург; Государыня приняла их Апреля 24. Каммергер Граф Бестужев‑Рюмин объявил им, что Государыня подтверждает избрание; Гетману предоставлено иметь в торжествах место с Генерал‑Фельдмаршалами, считаясь по старшинству производства; Запорожская Сечь ему подчинена; Батурин назначен Гетманскою резиденциею; Комиссии: счетная, экономическая и об обидах–закрыты; Великороссийские чиновники высланы из Украйны; Министерская Канцелярия уничтожена.
 
Гетману подарены все доходы, собранные с 1734 года, то есть за шестнадцать лет. Он получил: Ямполь и Батурин с уездами; замок Гадячский с волостями Чеховскою и Быковскою; Почеп с уездом; волость Шептаковскую; дворец Бокланский; село Литвиновичи, хутор Будийский; перевоз Переволочанский; Кучеровку, Сопич, Потаповку, Поповку, Машев и Жадов. Малороссии стало хорошо, Гетману еще лучше. Приняв клейноды и грамоту, он торжественно въехал в Глухов.
 
Июля 14‑го  было в Глухове празднество. По первому трех пушечному залпу Глуховский гарнизон выстроился у церкви Николая Чудотворца. Полки стали по улицам от дворца Гетманского; по второму – все чины отправились во дворец; по третьему–в девать часов утра, двинулись музыканты, играя марш; за ними шестьдесят Компанейцев и сорок Запорожцев; за ними два конюха вели коня, на котором были повешаны серебряные литавры; по сторонам шесть Бунчуковых товарщей. За ниши Оболонский, с Гетманским бунчуком и двенадцать Бунчуковых товарищей; за ними Ханенко с знаменем, с двумя пешими Бунчуковыми товарищами и с двенадцатью чиновниками.
 
А там Генеральный Писарь Безбородько в карете; в руках у него Войсковая печать на бархатной подушке, и кругом шесть Бунчуковых товарищей, шесть лакеев в богатой ливрее и Михайло Скоропадский, в открытой коляске, с булавою на бархатной подушке, с шестью Бунчуковыми товарищами и с шестью лакеями. А там в карете, шестеркою, Коллежский Советник Григорий Николаевич Теплов с Высочайшею Грамотою на подушке; впереди его два скорохода, по сторонам два гайдука, позади четыре лакея; кругом двенадцать Бунчуковых товарищей на конях. А там, то есть, наконец, ехал в великолепной карете сам Гетман; перед ним конюший Арапин, с четырьмя скороходами и восемью лакеями в богатой ливрее; по сторонам четыре гайдука, два сержанта Измайловского полка, подле самой кареты Генеральный Асаул Якубович с двенадцатью Бунчуковыми товарищами; шествие замыкали Запорожцев сорок и Компанейцев шестьдесят.
 
Потом в церкви Николаевской, на столе, крытом Персидским ковром, положили грамоту; по сторонам стали: Оболонский с бунчуком и Ханенко с знаменем. Отпели литургию и Теплов прочитал вслух грамоту. Духовенство принесло благодарение Богу за милость посредством Своей Помазанницы. Пальба пушечная не умолкала. Грамоту повезли в Гетманский двор. Гетман угостил Старшин обедом, город осветил разноцветными огнями. Вскоре приехал Капитан‑Поручик, Лейб‑Компании Вице‑Капрал Василий Суворов и вручил Гетману Андреевскую ленту и звезду.
 
Вступив в управление, Гетман получил приказание отправить в нынешнюю Херсонскую Губернию две тысячи козаков, для постройки крепости Св. Елисаветы, что ныне Елисаветград. Но как Инженеры долго искали места, удобного для постройки, то Гетман выслал козаков только в Мае 1754‑го, и то всего шестьсот одиннадцать человек. Там уже поселились выходцы из‑за границы: Сербы, Арнауты и Черногорцы; Генерал‑Маиорам Глебову и Хорвату поручила Государыня наблюдать за их поселением; к ним присоединилась часть козаков Заднепровских, которые не успели перейти в восточную Украйну во время последних переходов, и у которых своевольные магнаты отобрали, себе землю. Все это Государыня велела назвать Новосербиею. Она простиралась по Тясьминю, Большой Выси, Синюхе и по вершинам Ингула и Ингульца. Эта сторона имеет небольшие возвышения, отрасли Карпатских гор. Север ее покрыт дремучими лесами; к югу примыкает нескончаемая степь.
 
Из Батурина Гетман поехал осматривать Малороссийские города и местечки; везде встречали его с радостию; везде устроены были пышные приемы ему и многочисленной свите его; вся Малороссия ликовала; два месяца его пути слились в один блистательный и от души веселый пир. Один только случай смутил торжество; случай обыкновенный, но истолкованный народом по своему. Гетман в Чернигове объезжал верхом городские укрепления; за ним ехали вся свита его и все чины полка Черниговского; он подъехал к главному бастиону у церкви Св. Екатерины; налетел вихрь и сорвал с него Андреевскую ленту. Теплов ее подхватил и хотел на него снова надеть; он взял ее, своротил и спрятал в карман; ропот в народе и нелепые толки дошли до того, что о произшествии узнала Гетманская мать; умная, но неученая старуха прошлого века, уговаривала сына отдалить Теплова, предсказывала неизбежные несчастия, если будет повиноваться советам любимца своего; покорнейший во всем своей матери, Гетман не послушал ее в этом случае, и после раскаивался. Между тем в Глухове дворец был достроен; Батурин приходил в первобытное состояние; все ожило в Малороссии; тут Государыня призвала Гетмана и удержала его около году. Он возвратился с новыми Царскими милостями и для себя и для Украйны.
 
Родственник его Петр Иванович Разумовский сделан был Нежинским Полковником; Гетманская мать, Наталья Демьяновна, была пожалована в Штатс‑дамы. Сенат хотел отобрать от Гетмана индуктный сбор, – Государыня оставила этот доход за ним. Малороссияне были освобождены от внутренних пошлин: Самуйлович и Мазепа завели самовольно сборы покуховный, поковшовный и скатный; на границах Малороссии с Великороссиею стояли Таможни; Государыня уничтожила сборы и объявила свободу торговли Малороссиян с Великороссиянами.
 
В Августе двести Запорожцев под начальством Генерал‑Маиора Глебова прикрывали крепость Св. Елисаветы; потом, по случаю кончины Султана, войска козацкие были усилены на границе; Посланник Турецкий проезжал чрез Малороссию, его встречали в каждом городе сто козаков, и везде выдавали ему по сту двадцати подвод.
 
Государыня начала тогда знаменитую войну с Пруссиею. Две сильных Императрицы семь лет бились с горстью Прусаков, которыми предводительствовал знаменитый Король‑Философ, Политик, Историк и Полководец. Туда пошли и наши козаки в числе пяти тысяч под начальством Генерального Асаула Якова Демьяновича Якубовича, Полковника Прилуцкого Галагана, Обозных полковых: Стародубского – Скаруна и Киевского – Солонины. Этот отряд был разделен на четыре отделения: первые два пригнали в армию десять тысяч волов; последние до шести тысяч лошадей, собранных в Малороссии; кроме того отправлено было в Пруссию восемь тысяч погонцев, набранных из мещан и посполитых; они служили фурманами, денщиками, а иные и рядовыми в Великороссийских полках. Большая часть из них погибла не от воздуха, который в Германии и в Пруссии нарочито здоровый, но по худому содержанию от начальников, кои вгоняли их в чахотку и в иппохондрию за однонаречие, и за то, что они не скоро приучались выговаривать преизящные речения: опомнясь и намедни и придатки: де, дескать, уж, как‑биш»
 
Полки наши участвовали в Эгерсдорфской битве, где был убит известный уже нам Капнист; это был отец одного из примечательнейших прошлом веке писателей. Старик тоже имел свою долю горестей: в 1750‑м году он был арестован, отрешен от должности, отдан под суд, закован в цепи и посажен в тюрьму. Войсковый товарищ, Звенигородский, отправил в Киевскую Губернскую Канцелярию, при донесении от убитого в Польше гайдамака Якова Нещадима, письмо к Чигиринскому Старосте, с Греческою подписью Капниста; по этому письму увидели намерение Капниста убить Гетмана и открыли переговоры с Татарами в Киеве. Учреждена была Секретная Коммиссия под председательством Леонтьева. Капнист не только оправдался, но еще открыл мошенников: Звенигородский, злобясь издавна на него, поручил Киевскому маляру Василеву выгравировать на меди Греческую подпись Капниста и отбить ее внизу на четырех белых листах. Маляр взял за это четыре аршина зеленого сукна. Еремеевский Священник Антон Васильев переписал на тех листах письмо, сочиненное Звенигородским. Поп и Звенигородский приговорены были к кнуту и каторге, а маляр к плетям и ссылке в Оренбург.
 
Поручив правление Кочубею, Скоропадскому, Безбородку, Валькевичу и Ханенку, Гетман, в конце года, поехал в Петербург.
 
Вскоре, в один и тот же год, скончались: Скоропадский, Валькевич, Оболонский и Якубович
 
Журман был избран Генеральным Судьей, Василий Андреевич Гудович Подскарбием, Жоравка Асаулом; они разсматривали проект Малороссийских прав, сочиненный особенною Коммиссиею, но ничего по нем не сделали. Отправлено в армию восемь тысяч волов. Почеп, Батурин, Шептаки и Баклан подарены Гетману, который возвратился в Марте 1760 года.
 
Две тысячи козаков с Григорием Галаганом пошли в армию. В Суде Генеральном сделалась значительная перемена; Генеральный Хоружий Ханенко умер. Генеральный Суд, – прежде главное в Малороссии судилище, где «заседатели все Старшины, и где с 1728 года Гетман считался Председателем, – при Разумовском состоял из одного только Генерального Судьи и подвержен был аппелляции в Генеральную Канцелярию. И так инстанций было пять: Сотенный Суд, Полковник, Генеральный Суд, Генеральная войсковая Канцелярия и Гетман. Желая прекратить проволочку дел по мытарствам и возвысить Суд, Разумовский велел в Генеральном Суде присутствовать двум Генеральным Судьям и десяти Депутатам от полков; решение же их шло не в Генеральную Канцелярию, а прямо к нему на утверждение. Каждый из Депутатов, когда дело шло о его полку, выходил из присутствия. Тем же правилом руководствовались и Судьи. Мера, которая всегда мне казалась странною. Суд всенародный, не покрытый завесою тайны, не редко бывает справедливее; а лицо, до которого дело касается, и по здравому разсудку и по человеколюбию, обязано быть допущенным туда, где дело касается до его судьбы; иначе оно защищать ни добра своего, ни чести, ни жизни не может. Депутат же есть лицо собирательное.
 
Но что поразило Малороссиян и поразило чувством странным, непонятным, это: известие об отдаче ранговых волостей Гетману в потомственное владение. Одни говорили, что Гетмана уже впредь не будет; что Гетманщина кончится на Разумовском; другие утверждали, что Гетманство будет родовитое, в фамилии Разумовских; третьи доказывали, что, вместо избирательного Гетмана, будет наследное Герцогство Малороссийское, по примеру древнего Великого Княжения Киевского. Это последнее мнение, вовсе не в духе Императриц Елисаветы и Екатерины, со временем очень повредило Разумовскому; что же касается до первого, истина его была очевидна; к тому вел нас Петр Великий; а все, что начал Он старалась оканчивать Екатерина
 
Вскоре Гетман обнародовал универсал, в котором говорил, что Малороссияне, пренебрегая земледелием и скотоводством, вдаются в непомерное винокурение, истребляют леса для винных заводов, а нуждаются к отопке изб; покупают дорого хлеб и не богатеют, а только пьют; во избежание этих безпорядков, он запретил винокурение всем, кроме помещиков и козаков, имеющих грунты и леса. Полковникам, под угрозой лишенья мест, приказал надзирать за точным исполнением распоряжения; Великороссиянам, купцам и крестьянам не позволил иметь винокурен; запретил Полковникам и Полковым
 
Старшинам нанимать бедных козаков для произведения под их именами винокурения и шинкования; и предоставил производить то и другое только на своих землях и из своего имущества. Поводом к этому стеснению торговли послужил упадок вина в цене; она дошла тогда до пятнадцати копеек за ведро; но Гетман должен был знать, что всякое стеснение торговли вредит краю, а иногда и целому Государству; что в Украйне нет рек, по которым должно бы в неплодородные губернии возить хлеб на продажу; что земледелие и скотоводство у нас процветают, и весьма обширны, почему ни хлеб, ни шерсть, ни скот, ни лошади у нас не имеют ценности; что нельзя жить одним хлебом и скотом, что нужны еще и деньги; что курят вино не только лесом, но и соломою; что кто курит вино, тот его мало пьет, а пьет тот, кто не курит; что дороговизна вина, не уменьшая пьянства, уменьшает богатство народное; наконец, что винокурение в Малороссии есть единственная статья, которая дает средства хотя как‑нибудь уплачивать подати. Все это зная, он увидел бы как дурно поступил он, издав универсал, утесняющий народную промышленность. Это было бы простительно в первый день его Гетманства, когда ему было двадцать два года от роду.
 
В последних числах Октября он снова был отозван в Петербург; дела поручил Кочубею, Гудовичу, Жоравке и Безбородку. Около того же времени Киев был взят из Гетманского ведомства и подчинен Сенату.
 
Это было больно для Гетмана; но приезд его в Петербург был несравненно горестнее: в день Рождества Христова скончалась его Благодетельница, Уничтожительница пыток и смертной казни, Христолюбивая Елисавета Петровна. Петр III вступил на престол. Петр Кириллович Нарышкин приехал в Украйну, привел к присяге полки, получил от Полковников в подарок двадцать тысяч рублей и от Гетмана перстень в три тысячи; все же подарки оценены в двести тысяч; «но они были сделаны доброхотно, прием их веселил народ.»
 
По докладу Гетманскому Император уволил в отставку с повышением в чинах: Генерального Бунчужного Осипа Лукьяновича Закревского Генеральным Обозным; Генерального Писаря Андрея Яковлевича Безбородка Генеральным Судьею; Черниговского Полковника Ивана Пантелеймоновича Божича Бригадиром.
 
На убылые места были избраны в Генеральные: в Судьи Александр Иванович Дублянский; в Писари Василий Григорьевич Туманский; в Асаулы Иван Михайлович Скоропадский; в Хоружие Данило Петрович Апостол; в Бунчужные Яков Степанович Тарновский. Без выборов пожалованы были в Полковники: Стародубским, с чином Бригадира, Голстинский Генерал‑Маиор Карнович; Гадячским Голстинский Бригадир Крыжановский; Черниговским, прежде Гоф‑Фурьер, потом армейский Полковник Петр Степанович Милорадович. – Василий Андреевич Гудович произведен в Тайные Советники и получил Орден Св. Анны I степени; Андрей Васильевич, сын его, был сделан Генерал‑Адьютантом и посылан для переговоров с Фридрихом Великим. Так Малороссияне начали уже являться в службе Имперской, в толпе Царедворцев, в чинах Государственных, приближенными к Царям и любимцами их.
 
Киев был возвращен в Гетманское ведомство; война с Пруссиею кончена; неожиданное произшествие изменило судьбу Украйны, России, Европы и всего просвещенного мира: Принцесса Ангальт‑Цербстская стала Царицею, Самодержицею Русскою, но какою Русскою! Матерью, Благодетельницею России! В Украине не стало Гетманов, в Польще Королей, в Крыму Ханов; добрая, просвещенная, боготворимая своими подданными и потомками их. Великая все это взяла к Великой Державе Своей.
 
Тот час вся Россия испытала благость Ее, и Малороссия имела удел Ея милостен: был разрешен безпошлинный ввоз леса из Польши, запрещено оттуда в Новосербию и на Запорожье впускать горячее вино; уничтожены табачный и другие откупа. Гетман снова сделал перемены в судопроизводстве: Генеральной Канцелярии велел сноситься с Генеральным Судом сообщениями; возстановил Суды Земские, Градские и Подкоморские, уничтоженные старым Хмельницким. Малороссию разделил на двадцать поветов (?); в каждом был
 
Земский Суд, в которых собирались три раза в год: от Богоявления до Пасхи; от Троицына дня до июля; от Октября до Рождества Христова. Судья, Подсудок и Земский писарь выбирались вольными голосами из шляхетства того повета и были бессменными. Из этой привилегии не исключалась и шляхта Польская, – «хотя сия шляхта почти ежедневно умножалась новыми выходцами из музыкантов, мастеровых и служителей Панских, которых здесь не разбирали, а кто бывало покажется из Польши, то уже и шляхта, как будто он избранного рода Левитского от древних Иудеев; Для уголовных дел установлен был в каждом полку Гродский Суд. Полковник был Председателем; Судья не назывался уже Полковым, но Гродским; Писарь также. Полковые и Сотенные Канцелярии производили дела военные и полицейские своего ведомства. Гетман и Старшины просили уравнения чинов Малороссийских с Великороссийскими. Государыня уравняла их.
 
Около этого времени появились в Малороссии Пикинерия и Вербунки. Мельгунов ездил по Заднепровью и, описывая народ полудиким, подал мысль вербовать; явились вербовщики. Мельгунов останавливался в шинках, его шайка пела плясала, пила донельзя, поила козаков и народ; потом пьяным предлагала записаться в службу в пикинеры, объявляя, что козаки и пикинеры все равно, что пикинеры, даже лучше, потому что пикинер начальства не боится и шапки ни перед кем не снимает; беднейшие и «великие опияки.» Записывались с радостью; грамотные шинкари и церковники становились Ротмистрами и Поручиками. Потом целые селения превратились в пикинеров, и были разделены на четыре полка: Елисаветградский, Днепровский Полтавский и Донецкий. Начались жалобы от народа к Гетману; он к Двору; ответа не было. Пикинеров уволили от податей; Мельгунов уверял, что они лучше Малороссиян; на шапки им нашили белые банты; и снимая шапки только внутри церкви, они кричали каждому встречному: «вороты с дороги,
 
Гетьманец! бо я за тебе лучший». Их спрашивали: чем они лучше. «Не знаю, а лыбонь за тым, що маем корону на шапках; а Ротмыстры наши уси письменни, бо из прасолыв, шинкарив, а де яки и из поповичов жалованы.» Эти бедняки забыли и права свои и привилегии; чванились своим величием, но когда начали их учить строевой службе, они, увидя беду, разбежались по Запорожским куреням, по хуторам Новосербским. Павлоголовко и другие старики села Нехворощи осмелились толковать о договорах Хмельницкого; их начали обвинять в передержательстве пикинеров; ропот превратился в мятеж; их приговорили к кнуту; перекрест из Турков, Пикинерский Полковник Адобаш, с восторгом исполнил приговор.
 
Под этот неприятный случай, бросивший какую‑то тень на Малороссию, в Генеральном Суде сочинили просьбу к Императрице. Облагодетельствованный Гетманом, Теплов сам старался о том, чтоб эта просьба была написана, и сам же, будучи в это время при Государыне докладчиком, подал на нее тайный донос. Просьба была написана от лица всей Малороссии; в ней было изъявлено народное желание, чтоб Гетманство было наследственное в потомстве Разумовского, причины для этого показаны были оскорбительные для всей Малороссии; все Гетманы и Старшины–живые и мертвые – обруганы и озлословлены. Это был донос на народ, а не народная просьба; и это было сочинение – Теплова. «Другая рука, – говорит Конисский, – а паче рука гражданина природного, конечно, задрожала бы от первых почерков столь хульных и злобных на Малороссию; но сей питомец ее исполнил Пророческие и Царские слова во всей точности: иже яда хлебы моя возвеличиша на мя запинания.»
 
Шляхетство и чины были созваны в Глухов; но просьбы ни один не подписал. Ни Царское великолепие приемов Гетманских, ни ласки, ни искательства, ни обнадеживания, ничто их не преклонило. Они разъехались, – иным путем идяше в страну свою. Вслед за ними поскакали посланцы по полкам, по поветам, по сотням, с просьбою подписаться. Чины и козаки, не обинуясь, объявили, что просьба эта противна разсудку, чести, правам народным и есть нелепость сумасбродная. Гетман разсердился и послал к Государыне тую просьбу, которую можно бы скорее назвать пасквилем на Малороссиян, нежели просьбой.
 
Государыня потребовала Гетмана в Петербург. Приказав Асаулу, Хоружим и Бунчужным сохранять единообразие в оружии и в мундирах козацких, он поручил управление краем Кочубею, Туманскому и Апостолу, и явился в столицу. Теплов встретил его объятиями. Граф Григорий Григорьевич Орлов, стоя в дверях этой комнаты, громко сказал: «и лобза его же предаде.» Вскоре объявлен был Гетману Монарший гнев, и не приказано являться во дворец, пока не подаст прошения об увольнении.
 
Он явился с прошением; был уволен; ему дали шестьдесят тысяч пенсии, Быковскую волость, Гадячский ключ и Батуринский дом, где он и умер, в 1803 году Января девятого.
 
Полки превращены в Наместничества; Старшины получили чины Великороссийские; Гетманщина кончилась.
 
Но Запорожье еще имело Кошевых. Западная Малороссия была в руках у магнатов.
 
Глава LVI
 
 
Гонения за веру на Заднеприи. При Петре I. При Петре II. При Анне. При Елисавете. При Екатерине II. Речь Конисского. Сотник Харько. Новые гонения. Значко–Яворскии. Железняк. Гонта. Усач. Золотая грамота. Гибель Жаботина, Лысянка, Уманя, и других городов. Страшная резня. Жиды и Шляхта. Шило. Кречетников. Казнь Гонты. Стемповский. Палиивщина и Колиивщина. Запорожцы волнуются. Текелли. Окончательное разрушение. Раздробление Польши. Слиянье обеих Украйн и Сечи с Империею.
 
Когда Заднеприе отошло к Польше, и магнаты, своевольно овладев тамошнею Украйною, разорвали ее на части, так что одному Потоцкому достались все люди и вся земля «от Днепра до Днестра» по его собственным словам, – тогда многие козаки перешли на левый берег Днепра; многие превратились в помещичьих крестьян; и Уния снова, то слегка, то с прежним неистовством, начала угнетать народ. Униаты до того простерли свою необъятную дерзость, что, в 1705году, в бытность Петра Великого в Полоцке, они лично Его оскорбили. Желая видеть их обряды, Государь вошел со свитою в церковь; но едва вздумал пройти в олтарь, подстрекаемые Иезуитами и Папистами, Униаты объявили Ему, что, как противник веры, Он недостоин туда вступать. Он промолчал и вышел из олтаря. Заметя один образ, богаче прочих украшенный, Он спросил: чей это образ? – «Священномученика Иосафата, которого ваши единоверцы, еретики, богоотступники, мучители, как и вы, убили!» Таков был ответ нечестивцев. Государь вспыхнул, велел их перехватать и вышел. Мятежники защищались, их начали рубить, перевязали, допросили и зачинщика повесили. Можно после этого судить, чего ожидать могли от них Малороссияне. У Епископа Луцкого Кирилла Шумлянского отняли весь хлеб, грозили ему заточением; Король приказал его не признавать в сане; напрасно Петр Великий вступался за него; удовлетворения не было. Сделано было постановление Тарногродскими конфедератами, чтоб церкви Греко‑российские были в Польской Украйне уничтожены, чтобы не было в них публичных собраний, чтоб не пели духовных вредных песен; нарушителей же того постановления наказывать: в первый раз – денежными пенями, во второй– тюремным заключением; в третий – изгнанием. Потом двадцать девять Православных монастырей подали жалобу Петру о намерении Поляков истребить совершенно Православие, об отнятии монастырей на Унию, о насильственном бритье бород и голов, побоях безпощадных и смерти Иеромонаха Варлаама. Тщетны были старания и заступничество Государя. Побои, наезды, грабежи продолжались. Он через Послов требовал удовлетворения, – гонение удвоивалось.
 
Канцлер Вишневецкий выдавал замуж двух дочерей своих. К нему съехалось множество магнатов и Сенаторов. Хозяин, два Замойских, Потоцкий и Яблоновский взяли полк Замойского, напали на Греко‑российские монастыри, ругались над церковными утварями, били монахов и священников, предавались всем возможным неистовствам. Государь, дав знать о том Кардиналу Спиноле, в Рим, послал подробную опись всех злодеяний Католиков и Униатов; описывал как шляхтич Свяцкий дал попу Русскому несколько сот ударов киями; как шляхтич шафранский, назвав другого священника схизматиком, отрубил ему три пальца; как шляхтич Шпилевский привязал к четырем кольям третьего священника и, обнажив его, бил, принуждая к Уние; как шляхтич Голынский мучил четвертого, продев ему шест между рук и ног; как одного продержали в тюрьме девять месяцев, а другого, прицепя за шею веревкою к лошади, гнали три мили; как Иезуиты, набежав на один девичий монастырь, стреляли, ругались и чуть не сожгли монахинь; как они же с своими студентами напали на похоронное шествие, прибили священника до полусмерти крест изрубили, народ разсеяли, свечи поломали, хоругви отняли и унесли в свой монастырь. Ни Спинола, ни Папа Царю не дали удовлетворения. Игумен Гедеон Шишка писал к Коммиссару Рудаковскому, что ксендз Любенецкий, ограбив нашего священника, поносил нашу веру и Государя, говоря: Царь ваш Москаль; напрасно ты на него надеешься! И Коммиссар мне безделица; я их не боюсь; а тебя, схизматика, свяжу как барана и к Папе отошлю.» Залусский приковал мещан Геческой веры к стенам, крутил их члены веревками, доводил до самоубийства. Соколинский руби и стрелял по ним, скидывал с чернецов камилавки, Советника Голошовского бил до смерти палками; жены и дети несчастных скитались без пропитания и без пристанища.
 
Смерть Петра Великого лишила несчастный край всякого покровительства. Петр II и Анна Иоанновна, после ПЕТРА, Полякам не страшны были. Более всего нападали они на церковные процессии, на похоронные шествия, отнимали и трощили свечи и кресты, обдирали образа и Евангелия, грабили чаши, потиры, дискосы, раздирали ризы, выбрасывали из гробов тела покойников в болото и обломки крестов на кровли Жидовских изб.
 
Елисавета Христолюбивая и набожная не более была счастлива, стараясь об улучшении судьбы Православных, в этом безалаберном правительстве. В их подвиги в царствование Елисаветы: двести Иезуитских студентов напали на один монастырь и чуть было не умертвили всех монахов; одной даме разбили камнем голову, – она умерла; одну мещанку высекли нещадно; могилу, в которой был погребен православный, били дубьем, приговаривая: «Мы тебя достанем Жидзе, Кальвине, схизматик!»– Людям забивали под ногти и зажигали серные спички; отнимали скот, хлеб и деньги; один Гребницкий, подвязав священника под лошадь ногами, вышиб у него глаз, дал ему полтораста плетей, а сыну его шестьдесят; на другой день снова его высек и, положив перед ним ком сена и ведро воды приказывал есть и пить на третий день дал ему четыреста плетей и отнял сто четырнадцать ефимков. Иезуиты зажигали ракетами храмы; помещицы неистовствовали, с отвратительным в их поле безчеловечием. Все это производилось ежедневно, с ругательствами и разными приговорками.
 
А между тем уже гроза росла над ними; она шла с юга от Новосербии. Тамошний простодушный, добронравный народ и ныне помнит эти времена. Уже готовилась страшная месть, кровавый подвиг наших отчаянных наездников. Уже они столплялись в Новосербском Черном лесу и в Чигиринской Чуте.
 
Вступила на престол Екатерина Великая. Утомленная длинным рядом злодеяний, Царица, через Кейзерлинга и Репнина, потребовала немедленного прекращения безумства и кровопролитий. Архиепископ Белорусский, знаменитый Георгий Конисский, загремел речыо перед Королем.
 
Сотник Харько заговорил иначе; он собрал семьсот козаков и произвел сильное кровопролитие за утеснение веры. Король объявил свободу вероисповедания; конфедерация Барская возстала против Короля; Харька поймали в Жаботине; в конюшне ему отрубили голову.
 
В Смелом, в вотчинах Князя Любомирского, священники были иные закованы, иные истиранены иные умерщвлены, домы их раззорены и разграблены. Под Ольшаною Данило Кожевский был обвернут пенькою, облит смолой и зажжен; в Мошнах, в Корсуне священство было замучено; в Таганче православных били нещадно, давая розгами по шестисот и по восьмисот ударов. Женщины, девицы, дети были истерзаны. Польки участвовали в мучительствах не менее мужей. Маршалек Пулавский взял насилыю в Лысянке, у Реймептаря Воронича, полк кавалерии, навербовал шляхты, и явился в староство Чигирииское склонять народ к Унии рукою вооруженною. Полковник Чигиринских козаков Квасневский спешил унять Пулавского. Униаты вышли из Староства; но мера терпения народного преисполнилась.
 
Духовенство взволновалось и спешило в Чигиринский монастырь к Архимандриту Мельхиседеку Значко‑Яворскому. Этот поборник веры уже был однажды в руках Униатов; за отклонение народа от Унии, его схватили в Радомысле и посадили в Дермане в тюрьму, по повелению Униатского Митрополита Фелициана Володковича; он спасся бегством. Епископ Переяславльский Гервасий благословил на возстание. В монастыре составили совет, послали духовное посольство на Запорожье просить помощи; питомец Сечи, монастырский послушник, уроженец Чигиринский, Максим Железняк решился защищать православие; собрал охотников, соединился с Запорожцами, которые гуляли в Мотреннинском лесу и расположился в двух верстах от леса, у оврага Холоднаго, над ключом, где шла дорога от мельницы к монастырю через лес. Они нарубили дубов, наделали рогаток; на другой день Железняк явился к Мельхиседеку, получил от него благословение, помолился об успешном окончании доброго дела, возвратился в табор, и нашел там разные запасы и коней. Посоветовавшись, решились поладить с козаками, составлявшими надворное войско Князя Яблоновского; у них была надежда, что Квасневский возьмет их сторону, и уверенность в согласии с ними прочих козацких Старшин. Разослали гонцов ко всем окрестным Чинам и Сотникам; Железняк с несколькими Запорожцами поехал в Медведовку к Квасневскому; хозяина не было дома; Полковница испугалась; Железняк ее успокоил и объявил в чем дело. Квасневский, боясь и Железняка и своего правительства, бежал. Железняк занял место Чигиринского Полковника; здесь присоединился к нему уроженец Медведовский Иван Усач. Козаки сходились; несли отовсюду; оружие, порох, вели лошадей. Из лесов Мошнинских, Каневских, Трахтимировских, Чигиринских являлись толпы гайдамаков. Мельхиседек дал Железняку универсал, золотыми буквами написанный, и прозванный Золотою Грамотою.
 
Громада провозгласила Железняка Полковником. Вся ватага пришла в монастырь в Троицын день, в храмовый праздник; отслужили молебен и пошли по дороге Жаботинской. Расправа началась.
 
Жиды и Поляки смутились. Железняк пришел в Жаботин; согнал тех и других на площадь; управителя отдал в руки тамошнему Сотнику Мартыну Белуге. Этот водил его и спрашивал: «а що, пане Губернаторе, не одного тепер Ляха голова заляже?» Жителей вырезали, – то была первая поминка по Харьку; она повторялась везде по дороге, по которой шел Железняк; народ встречал его с восторгом и с подобострастием слушал Золотую Грамоту. Сподвижники прибавлялись ежедневно. С левого берега Днепра козаки толпами спешили к Железняку. Иван Усач пришел в Смелу, разорил замок; всем крещеным, то есть не Полякам и не Жидам, велел выбраться из города, и зажег его со всех концов. Гайдамаки, став кругом, бросали бегущих обратно в пламень. «Три ночи зарево отражалось на синих лесах; три дня солнце восходило и заходило, ввиде кровавого круга, без лучей; трое суток дым и чад клубились до Днепра и до Тясьминя.» К Усачу пристал Смелянский Сотник Шило; они пошли в Богуслав; там все шанцы завалили Жидами и направили путь на Звенигородку.
 
На кровавый след Железняка сбирались толпы народа; ходили по окрестным селам и хуторам, опустошали, грабили, резали панов и поссессоров; более других отличился один Неживый, горшечник села Мельников, – места, где родился Железняк.
 
Король не мог защищать Жидов и шляхты; его занимала Барская конфедерация; было одно спасение для панов: скрываться от Железняка в укрепленных городах; они сбежались в Лисянку, в Белу Церковь, а наиболее в пространный и богатый Умань. Это Железняка радовало; он уверен был тремя замахами истребить все племя гонителей. Умань был силен, мог дать отпор, но силу его составляли козаки; Железняк надеялся, что паны погибнут от собственного оружия. Уманский козак Дзюма перебежал к Железняку и объявил, что «из Уманя не втече навить и дух Ляцкий.» Железняк готовился туда идти; а на Лисянку и на Белу Церковь отправил два отряда, с повелением резать Поляков и Жидов, но беречь Православных.
 
Лисянка принадлежала Яблоновскому; в ней и ныне находится каменный четвероугольный замок на крутом возвышении над Гнилым Такичем; в то время по углам замка были башни, вооруженныя гаковницами или висячими пушками; он был обведен высоким палисадом; в нем гарнизон был значителен и военного припасу много. В ту пору главноуправляющий Князя, Кучевский, приехал осмотреть волость Лисянскую, – тогда в ней было до тридцати тысяч душ. Шляхта и Жиды бросились к нему под защиту. Золотая Грамота заставила гарнизон отпереть ворота. Шляхту и Жидов перерезали; на Кучевском ездили верхом и потом подняли его на копья; разграбили Княжескую казну, и в подвалы влезши, целую ночь пили меды и вины. Наконец повесили на костеле: Жида, ксендза и собаку – рядом.
 
Белая Церковь спаслась. Ее замок был сильно укреплен; стоя над Росью и будучи выше прочих домов, он встретил отряд сильною пальбою; ядра, еще за городом, повалили несколько козаков. Сберегая себя для Уманя, они отступили.
 
Средоточие Украинских владений Графа Потоцкого, Уманьская волость простиралась на сто пятьдесят верст; город был один из лучших городов западной Украйны. Греки, Армяне, Жиды в нем вели богатую торговлю; шестьдесят поссессоров имели волость на откупу и жили почти всегда в городе. Базилияне основали, на Графский счет, училище, где было до четырехсот учеников. Коммиссар, то есть начальник города, жил в экономическом доме, с башнями, с частоколом, с бастионами; вокруг города был высокий дубовый палисад; две башни с пушками стояли по бокам ворот; их охраняла Графская пехота. Под Уманем была особая слобода Уманьских козаков; увольненные от податей, имея значительные угоья, получая от Графа одежду и оружие, они любили своего Пана; их было две тысячи шестьсот; триста из них ходили поочередно в Кристинополь, где жил тогда Граф; целый полк собирался, кроме военного времени, один раз в год, на Троицын день, для смотра. Желтый жупан, голубые шалвары и кунтуш, желтая шапка с черным смушковым околышем, – таков был их мундир. Вооружась по‑козацки, они выезжали на конях к Грекову лесу, становились по сотням; при церковном молебствии, при звоне колоколов, при звуке труб и литавров, выносили из города знамена, бунчуки и прапоры. Окончив смотр, Графский комиссар давал им пир. Под их то защиту собрались Жиды и шляхта; их натолпилось столько, что не могли поместиться в городе; стали табором у Грекова и отдали свои пожитки Коммиссару Младановичу и Ректору Базилиян Ираклию Костецкому под сохранение.
 
Младанович собрал полк, и, лаская козаков новыми Графскими милостями, приказал идти к Железняку навстречу; в церкви Св. Николая козаки присягнули, и пошли по Звенигородской дороге; их Полковник, шляхтич Обух, в полку ничего не значил; главным лицем был, из крестьянских детей, храбрый, умный, красивый и красноречивый Сотник Иван Гонта, уроженец деревни Росошки, которую потом Граф дал ему во владение, вместе с другою деревнею Орадовкою. Граф Гонту любил; и Гонта был ему предан. Перейдя за пределы Уманьщины, Гонта стал табором в степи, и решился ждать Железняка. К концу третьей недели приехали Смелянцы уговаривать его стать одностайне за веру и Украйну; он отвечал, что не поднимет рук на своего Пана‑батька.
 
Вдруг в Умане заговорили, что Гонта соединился с Железняком. Кто обнародовал клевету, неизвестно; но самоуправство шляхты в магнатских владениях было, в небольшом размере, то же что самоуправство магнатов в Королевстве. Поссессоры упросили Младановича вызвать Гонту и отрубить ему голову, с помощию Магдебургии. Младанович послал гонца с требованием, чтоб Сотники явились для совещаний; все три Сотника и Атаманы прискакали в Умань. Тогда Коммиссар, сопровождаемый ксендзами и панами, вышел на площадь и всенародно сказал: Пане Гонта! доносят мне, что ты ведешь переговоры с Железняком; я не хочу этому верить, и проч. Гонта до слез был огорчен, тем более что громогласно произнесенные эти слова опозоривали его честь. Ксендзы привели его к новой присяге; он выехал из Уманя. На дороге он узнал, что паны покушались на его жизнь, что есть письмо к нему от Графа, и что оно утаено Младановичем; он разсвирепел и решился, во чтобы ни стало, отомстить. Приезжает в табор– ему подают письмо от Железняка, который, указывая на готовность панов к предательству, умоляет его стать за веру и родину и сулит Уманское Княжество. Узнав, что паны хотели казнить Сотника, козаки решили, что весь полк оскорблен и объявили Гонте, что не пойдут с ним никуда, кроме на Умань. Гонта сказал, что исполнит волю товарищей, принял чин Уманьского Полковника, Обуху дал средство бежать за границу, и отправил к Железняку обещание быть с ним заодно и ждать его под Уманем.
 
Паны были в тревоге. Известий в Умань из полка не было. Одни советовали отправить в Таращу жен и детей; другие противоречили. Страх овладел умами. Землемер Шафранский, некогда служивший под знаменами Фридриха Великого, взялся укрепить город и табор. В таборе было до шести тысяч душ; это число с каждым днем увеличивалось; гарнизон был не велик: всего шестьдесят человек. Для защиты стены нарядили Жидов. Шафранский взлез на башню и наблюдал окрестности. Через три дни появился Уманской полк, решили, что Железняк разбит, и что Гонта возвращается. Но Гонта подошел к Грекову и стал готовиться к битве. Надежда еще раз обманула панов: они думали, что Гонта готовится к битве с Железняком. Вскоре пыль поднялась на, пространстве необозримом по Звенигородской дороге; открылась страшная пестрая громада народа конного и пешего. Передовой конец поравнялся с Грековым и остановился. Из толпы выехал всадник; из полка выехал Гонта; они съехались; друг другу подали руку.
 
Костецкий зазвонил во все колокола, и пошел крестным ходом по городу. В костелах и в синагогах молились; Шафранский строил в боевой порядок гарнизон. Жиды становились по стенам городским. Вдруг пятьдесят арестантов вырвалось из тюрьмы, перескочили через частоколы и ушли к Гонте, а с ними и козаки служившие при экономии.
 
Толпа Железняка и полк Гонты двинулись к табору, положили его на месте и облегли город. Козаки приступили к воротам. Гайдамаки рубили и подкапывали палисадник. Их отражали картечью. Жиды стреляли безпрестанно; козаки отстреливались. Костецкий несколько раз обошел город с процессией. Осада длилась. В Умане не стало воды. Осажденные пили мед, вина и наливку. После тридцатичасовой пальбы не стало и пороху. Железняк и Гонта вступили в город. По домам и по улицам полилась кровь. Гонте подали письмо Потоцкого. Он прочитал, подъехал к костелу и сказал: «берите Коммиссара и всю его родню.»–Рятуй нас, Пане Яремо! – закричал
 
Младанович одному Сотнику. – Нехай вас Бог рятуе, а я вас теперь не обороню, – жалобно отвечал Ярема. – «Изменник! предатель, ты виною этой крови! за чем ты мне этого письма не отдал? Что тебе от этого прибыло?» – сказал Гонта Младановичу и разрубил ему саблею голову. Шафрамского убили в башне. Костецкого вытащили из Базилианской церкви и подняли на копья. Его учениками завалили колодезь, над которым после поставлена была Ратуша. В Жидовской школе вырезали три тысячи Жидов. Всех Жидов и шляхты было истреблено в один день до восьмнадцати тысяч. Этот день известен в народе под названием Уманьская резня (Rzez Humanska); только тот и уцелел, кто решился принять Греко‑российскую веру. Крестил старый Священнbк церкви Св. Михаила; восприемниками были козаки. Гонта был крестным отцом детей Младановича. Множество Жидовок и шляхтянок вышли замуж за козаков.
 
Железняк стал обозом под Уманем, и здесь назначил свою главную квартиру. С утра до ночи раздавались пирования, козацкие песни, гром пушек, ружейная пальба. Железняк объявлен Гетманом Украинским, Князем Смелянским, Батьком Козацким; – Гонта Полковником и Князем Уманским; – Сотник Пантелеймон Власенко Правителем и Казначеем Уманьщины… Но Гонта грустил: «Наварылы мы доброи варенои, Паны братья, да як то вона выпьется!» – Железняк разсылал отряды, к которым на каждом шагу прибывал народ. Граново, Монастырище, Теплин, Дашево, Тульчин, Гайсин, Басовка, Жидячин, Ладыжин были разграблены; фольварки, корчмы, и домы были вызжены. Жиды гибли более других. Козаки умели их возде отыскать. Однажды, лесом, отряд Гайдамацкий увидел монахов сидящих под деревом. Гайдамаки поклонились и спросили: куда Бог несет? «Из Поцава до Киева,» – отвечали чернецы. – Что ж вы тут делаете? – «Сидаем, да за Хмильныцького Бога прохаем.» От яки ж вы добры ченьци! – сказали гайдамаки: идить же Бога прохать за Пана Железняка, а мы вам и дорогу покажем на той свит покажемо. И всех на одном дереве перевешали.
 
Даже за границею не всегда Жиды и шляхта находили спасение. Сотник Шило пришел Балту и увидел, что некоторые прятались в Турецкой части города. Он потребовал их выдачи; Турки отказали; тогда он пошел силою, резал беглецов, а вместе с ними и частицу Турков.
 
Детей однако ж козаки миловали: во время взятия Смелого, один куренный спас дочь управителя Вильнера. После Поляки хотели его казнить. Дети Младановича Вероника и Павел были также спасены стариком осадничим села Оситной.
 
В это время, как я сказал уже, усмиряли Барскую конфедерацию; отрядить значительные войска против Железняка было невозможно; отправили, с весьма небольшим отрядом, Рейментаря Иосифа Стемпковского и Субалтерна его Якова Комаровского. Императрица прислала к ним на помощь Полковника Кречетникова с болбшим конницы и с тысячью Донцов.
 
Кречетников пошел к Уманю; и застал, что козаки, в таборе, разбирают серебряную и медную монету и сыплют по сортам в пустые горелочные бочки; груды денег и всякого добра валялись вокруг. Ясно было, что одному полку с ними не совладать. Он объявил, что идет в Бердичев против конфедератов и стал ждать Донцов. Через двенадцать дней ночью схватили Гонту с двумя тысячами товарищей; остальная часть табора разбежалась. Стемпковский хотел было немедленно казнить Гонту; но у него было только четыреста человек в отряде; опасно было оставаться лишний день; и так он пошел к Могилеву на Днестре, а Кречетников к Бердичеву.
 
Казни начались. Стемпковский остановился недалеко от Могилева, в селе Сербове. Первого казнили Гонту. Палач в продолжении нескольких дней сдирал полосами с него кожу до пояса; отрубливал то руку, то ногу; наконец облупил ему голову, натер кожу солью и снова на череп натянул. Его товарищей развозили по городам, местечкам и селениям, до самого Львова. Вешали, рубили головы, отрубливали накрест руку и ногу, залечивали и пускали на страх народу. Иным увязывали руки вверх, обматывали соломою в смоле, зажигали и водили по улицам. В Лисянке Стемпковский без розыска повесил шестьсот человек; на память чего у Лисянских девиц вошло в обычай вплетать в косы черную ленту между разноцветными. Такие казни и мучительства у Поляков не были новы. Украинцы упрямо и равнодушно смотрели на них и надеялись заплатить сторицею. В Луцке одного козака подвели к виселице, – «Постойте! Перед смертию я вам открою важное дело!» Палачу приказали снять веревку;– ну, что ты скажешь? – «А вот что: не велите меня очень высоко вешать; так вам легче будет меня целовать….» – Полковник Чорба поймал Неживого возле Галагановки, близ Чигирина. Бондаренкова ватага была переловлена;
 
Сотником Проскуринским в Макарове. Мотренинская обитель была опустошена и разграблена. Несколько монахов убито. Из иных деревень брали десятого; виновных и подозреваемых привозили в Житомир в Судную Коммиссию. Лабецкий, Виверский, Почентовский, Дубравский были Судьями. Осужденных прежде мучили земляною работою, потом привозили в местечко Кодню; клали их на колоду над глубокою ямою, рубили им головы; когда же яма наполнялась, остальные осужденные засыпали и рыли новую для себя. На трех виселицах было повешено около двух сот козаков. На западном углу Кодни, в пяти‑десяти шагах от крепостного вала, засыпано сто четырнадцать обезглавленных. Смерть Железняка не известна. Иван Усач советовал не идти против войск Белой Царицы. Ватага его не послушала; он найден был мертвым в лодке, плывшей по Тясминю.
 
Но частная резня не скоро унялась. Запорожцы каждое лето отправлялись в Чигиринские леса, в Уманщину, истребляли людей и скот; заезжали в Новосербские деревни щеголять удальством перед девушками; потом возвращались в Сечь и прогуливали все награбленное. Чернь думала, что у Жидов родятся дети слепые, как щенки; что они крадут детей Христианских, качают их в бочках, набитых гвоздями, и добытою кровью мажут глаза своим Жиденятам. Это поверье еще более губило их. Леса освещались Полячками и Жидовками, обмотанными осмоленною соломою; музыка гремела; Поляки танцовали мазурку в сапогах, набитых гвоздями; на пиках взлетали младенцы в такт. «Теперь в Черном лесу все мертво и только виднеются кой‑где разбросанные черепы замученных Жидов, наполненные многочисленными роями шмелей и ос.» Эти времена назывались Колиивщиною и Палиивщиною, судя по роду казней. Первое название принадлежало мечу, второе– огню. И в тех местах не только сохранились предания, украшенные суевериями, но есть еще и теперь живые свидетели тех ужасов. В это время Запорожцы потребовали от Императрицы всех земель, даже занятых селениями в Новороссийской губернии.
 
Начали присвоивать земли, приобретенные Государынею от Порты.
 
Стали противиться обмежеванию границ Государства.
 
Завели рукою вооруженною зимовники в Новороссийской губернии.
 
Увели из полков поселенных – Гусарского и Пикинерского– до восьми тысяч душ.
 
На несколько сот тысяч ограбили в разные времена жителей Новороссийских.
 
Государыня приказала им прислать Депутатов, для представления о своих правах; они не отвечали.
 
Овладели новоприобретенною землею между Днепром и Бугом.
 
Подчинили себе вооруженною рукою жителей Молдавского гусарского полка.
 
Приманили до пятидесяти тысяч обоего пола душ, чтоб завесть у себя хлебопашество.
 
Эти поступки вместе с разбоями в странах окрестных, были нестерпимы в Государстве благоустроенном; Императрица прислала Генерал‑Поручика Текелли, который занял Сечь Июня 4, без бою и без сопротивления. Августа 3‑го дан был Манифест об истреблении Запорожской Сечи. Козакам отдали Тамань и назвали их Черноморцами.
 
Наступил 1793 год, и в конце его второй раздел Польши; Россия приобрела 4,553 квадратных мили. 410 городов и местечек, 10,081 село и 3,011,688 жителей. Вся Подольская область, половина Волыни и десять уездов Киевских достались на наш удел. Обе Украйны и Сеча Запорожская опять слились воедино, но уже не под скипетром Сигизмунда. Так кончилась отдельная жизнь Малороссии.
 
КОНЕЦ ВТОРОГО ТОМА.
 
 
Содержание
 
Период пятый. МАЛОРОССИЯ От смерти Хмельницкого до падения Мазепы 1657–1709
 
Глава XX.
 
Виговский.
Добродушная клевета Польских историков. Виговский. Характер его. Провозглашение Гетманом Юрия Хмельницкого. Отречение Юрия, Виговского и Носача от урядов. Виговский опекун. Его титул. Внушения его Юрию. Покража миллиона талеров. Гетман на три года. Казнь Виговского. Приезд в Украину Матвеева. Оправдания Виговского. Послы к царю от Виговского. Польские Польские генералы в Малороссии. Преступный замысел Сейма Польского действовать отправою в Украине. Заславльский Конгресс. Статьи. Ропот народный. Причина неудовольствий между Козаками и Москвитянами. Внушения Виговского народу. Пушкарь. Гонец в Москву Яковенко. Волнение народное. Бегство Юрия в Запорожье. Казни Виговского и его клеветы на Юрия. Хитров в Украине. Хитрость Хитрова. Пословица. Вольный подданный. Виговский отказывается от уряда. Мольбы Хитрова. Коварство Сейма с Царем. Донос Виговского на Поляков. Второй гонец к Царю от Пушкаря. Пушкарь возстает на Виговского. Переписка его с Дионисием Митрополитом. Максим Протопоп Пежинский. Третий гонец от Пушкаря к Царю. Послы иноземные в Чигирин. Приезд в Украину Портомоина. Битва Виговского с Пушкарем у Опошни и Будища. Битва их на Груне. Переписка Виговского с Ханом. Донесение Послов Царских из Варшавы. Политическое обращение Царя с Гетманом. Послы от Поляков к Гетману в стан под Ольшаницею. Речь Беньевского. Самохвальство и надутость. Новые внушения Виговского войску и народу. Гадячские пункты. Титул Гетманский.
 
Глава XXV.
 
Разсуждение о Гадячских статьях. Присяга. Немержиц. Письмо к Царю от Виговского. Войска Московские в Украине. Юрий назначен вождем Запорожским. Отказывается. Тетеря на место его. Татары, Поляки и Виговский соединяются. Обман народа и войска Виговским. Пушкарь усиливается. Битва его с Виговским над Ворсклою. Бегство Гетмана. Потеря булавы в побеге. Смерть Пушкаря. Горкуша и Жученко. Разорение городов. Ромодановский вступает в Украину. Виговский вступил в открытую борьбу с Москвою. Гуляницкий. Прыступ к Лубнам и к Гадячу. Силко. Зеньков. Сожжение городов и сел Украинских. Осада Киева. Донесение Царю от Шереметьева. Отступление от Киева и поход Виговского к Конотопу. Наказный Гетман Безпалый. Стычка у Глемязова. Необузданность Ромодановского. Он разоряет Малороссию. Козаки за это отклоняются от Москвы. Царское повеление. Поход на Конотоп. Осада Конотопа. Бои под Сосновкою. Разбитие Русских. Пословица. Поздравления Королю. Речи похвальные. Осада Гадяча. Отшествие Гетмана на Запорожье. Брюховецкий на Раде от Юрия Хмельницкого. Битва Поляков с Москвитянами. Подвиги Цюцюри. Бедствия Виговскаго. Приезд и присяга Хмельницкого. Казнь Старшин, преданных Виговскому. Бегство его.
 
Глава XXV.
 
Юрий Хмельницький
Приезд Волынского к Гетману. Запрос о его намерениях. Гордость Трубецкого. Условия Дорошенка. Владыкин едет к Гетману. Церемония. Свидание Гетмана с Трубецким. Свита Гетманская. Условия. Изгнание Поляков с почвы Украинской. Переселение народа в полки Слободские. Неудача войны с Поляками. Главнокомандующий Потоцкий. Польские Полководцы. Битва под Любартом. Отступление Шереметьева к Чуднову. Приближение Гетмана. Радость и похвальбы Шереметева. Вражда Гетмана к Боярину. Причины ее. Юрий соединяется с Поляками. Шереметев окружен Поляками. Восемь недель защищается. Сдается. Отведен в плен. Русское войско объявлено военнопленным. Сирко бьет возвращающихся Крымцев. Поляки овладевают Украиною. Ропот народный. Самко объявлен Наказным.
 
Глава XXV.
 
МЕЖДО‑ГЕТМАНСТВО.
Наказный Гетман Яким Самко.
Споры за булаву. Искатели Гетманства: Виговский, Брюховецкий, Нечай, Тетеря, Хмельницкий, Золотаренко. Поляки изгнаны за Днепр. Грамоты Самку и Золотаренку. Совет Царю Максима Протопопа. Сцена Протасьева с Самком за вичь. Юрий осаждает Чигирин. Соеднняется с Крымцами. Подступает к Переяславлю. Уходит на Заднеприе. Грабежи Татар. Сожжение Ирклеева. Юрий зимует под Нежином. Рада в Козельце. Рада в Сече. Самко, Золотаренко и Брюховецкий. Вторичная сдача Переяславля Юрием. Гибель Юриевцев, Донцов и Немцев. Взятие Черкас Приклонским. Юрий разбит и спасается бегством. Происки Брюховецкого. Жалобы Золотаренка за «фортельный выбор.» Отзыв Бояр о Брюховецком. «Воровать исправен.» Брюховецкий Наказным Гетманом.
 
Глава XXV.
 
Брюховецький.
Жизнь Брюховецкого до Гетманства. Слуга Хмельницкого. Мартынец. Ссора Васюты с Мартынцем. Ночное смертоубийство. Хорунжий. Вражда Полковников и Старшин. Атаман Гетманского куреня. Кошевой. Кровопролития в Украине. Четыре Рады. Пятая. Драка на Раде. Угрозы Самка Гагину. Брюховецкий Гетман. Пиры в Нежине. Казнь Самка, Золотаренка, Силича и Засядки. Полковниками Запорожцы, Брюховецкий грабит Украину. Король идет на Украину. Утверждение Гетмана. Статьи. Король под Ржищевым.
 
Глава XXV.
 
Поход Короля. Его войска и Полководцы. Военный совет под Белым‑Камнем. Крымцы и Литва. Монах Гедеон. Предложение Юрию Митрополии. Переправа через Днепр Поляков. Тетеря и Гуляницкий. Завоевание страны. Дворец в Остроге. Зимние квартиры Польских войск. Поход на Глухов. Местничество в Русском войске. Осада Глухова. Дуня. Битва под Пироговкою. Самохвальство Поляков. Сулима и Высочин. Суд над Виговским. Казнь. Мятеж на Заднеприи. Собесский. Битва. Бидзинский и Полубанский. Тетеря в Чигирине. Крымцы. Сирко. Поездка Чарнецкого в Крым. Возвращение. Чарнецкий выкидывает из гробов кости Богдана Хмельницкого и сына его.
 
Глава XXX.
 
Брюховецкий разоряет Украину. Идет за Днепр. Гетман берет Черкасы. Тетеря бежит. Осада Чигирина. Отступление к Бужину. Сирко соединяется с Гетманом. Чарнецкий окружает их под Каневым. Отступает. Штрасбух. Казнь Нужного. Чарнецкии разоряет города. Замойский соединяется с Тетерею. Неудачи Поляков. Дашко и Булгак. Станислав сдастся Чарнецкому. Бунт Любомирского в Польше. Ставищане бьют Моховского. Чарнецкий разоряет Ставище. Сделан Гетманом Коронным. Умирает в Соколовке. Его конь. Похвала ему от Поляков. Суд над ним безпристрастного потомства. Яблонский на его месте. Подвиги Сирка. Бунт Польского войска против Яблоновского. Конфедерация. Василий Дворецкий едет в Москву. Жалобы Гетмана. Львов идет в Киев. Военяые действия в окрестностях Киева. Отдельные битвы. Опара. Царнк. Децик. Освобождение Юрия в Тукальского. Польские междоусобия. Возстание на Поляков западной Украины. Маховский взят в плен и продан Крымцам. Турки объявляют Польше войну. Собеский Коронным Гетманом. Готовится к войне. Переправа Турков через Днестр. Лагерь у Подгайцев.
 
Глава XXX.
 
Успехи Дорошенка. Страх Гетмана. Он и Старшины едут в Москву. Бьют челом городами. Встреча Гетману. Размышление Конисского. Суд потомства. Статьи Московские. Гетман возвращается из Москвы. Воеводы. Слова летописцев. Речь Мефодия. Ропот. Дорошенко берет города. Гибель Воевод.
 
Глава XXX.
 
Андрусовский договор. Раздвоение Украйны. Два Гетмана. Радзиевский в Семибашенной. Дорошенко идет к Подгайцам. Сирко грабит Крым. Договор Собесского с Крымцами и с Дорошенком. Дорошенко признан Гетманом. Казнь Тетери. Поляки хотят казнить Юрия и Тукальского. Они скрываются. Рославлев. Царский Манифест. Дубенский. Его переговоры с Дорошенком и с Тукальским. Тетерев и Тяпкин. Письмо Дорошенка к Тяпкину. Патриархи предают анафеме Брюховецкого. Женидьба племянника Брюховецкого. Ропот Малороссиян за мир Андрусовский. Письмо Мефодия к Брюховецкому. Письмо Царя к нему. Письмо к нему же Дорошенка. Убиение Воевод. Брюховецкий возстает на Государя. Ромодановский идет на Брюховецкого. Полковница Острая. Брюховецкий схвачен россиянами. Народ судит его и убивает дубьем.
 
Глава XXX.
 
Мефодий арестован и отвезен в Москву. Дорошенко идет но Ромодановского. Узноет о неверности жены. Едет в Чигирин. Переговоры Многогрешного с Ромоданонским. Царскоя грамота к Малороссияном. Суховий. Переговоры Татар с Дорошенком. Неудача Дорошенко. Многогрешный. Компанейцы. Толки о Киеве. Избрание Гетмано. Статьи.
 
Глава XXX.
 
Дорошенко ищет Султанской протекции. Условия с Султаном. Присяга. Аманаты. Ислам Экмек. Суховий идет на Дорошенко. Экмек спасает его. Корецкий в восточной Украйне. Ханенко в Умани. Серко бьет Крымцев. Крыцы грабять Украину. Жалоба Дорошенко Султану. Насмешка Визирская. Споры о Киеве. Съезд в Андрусове. Переписка Поляков и Бояр с Дорошенком. Киен утвержден за Россиею. Король Михаил. К нему послы Дорошенковы. Переписка Короля с Ханенком. Ассекурация. Острожская Коммиссия. Ханенко Гетман западный. Ссоры за Титул Королевский. Анафема Многогрешному. Случаи с ним. Отпадение Киевской митрополии от Цареградского Патриарха. Три Гетмана. Стенька Разин. Борьба Ханенка с Дорошенком. Жеребило. Заговоры против Многогрешного. Он схвачен Старшинами. Отправлен в Москву. Отрешен. Пытан. Сослан в Селенгинск. Его Семейство.
 
Глава XXXV.
 
Избрание Самуйловича. Статьи. Магомет идет в Украйну. Собеский собирается дать отпор. Сейм. Посполитое рушенье. Пац. Глиняны. Султан в Каменце. Капитуляция. Вшествие Султанское. Маиор Польской службы. Взрыв замка. Украйна западная завоевана Султаном. Опять Посполитое рушенье. Мир с Турками. Турки выходят из Украйны. Огорченье Дорошенка. Речь Собеского. Новая война Поляков с Турками. Набег Крымцев. Месть Сирка. Битва Хотинская. Молдавилд. Смерть Короля. Кафтан. Ян Собеский Королем. Самуйлович завоевывает Украйну западную. Грабительства Дорошенко. Дмитрашко‑Райче. Цей. Рада Переяславская. Изменение статей.
 
Глава XXXV.
 
Появление Мазепы. Пореговоры Дорошенка с Самуйловичем. Война междоусобная. Крымцы с Дорошенком. Дмитрашко. Силы Дорошенка. Осада Чигирина. Мурашко. Султан снова в Украйне. Разоряет ее. Приходит в Чигирин. Двенадцать Пашей и Дорошенко идут к Уманю. Взятие Уманя. Ласки Царские Самуйловичу. Собеский отбирает от Турков города. Съезд в Андрусове. Чигирин и Паволоч. Переговоры Собеского с Дорошенком. Предательство. Маклошевский. Гоголь. Турки идут к Львову. Трембовль. Пани Хржановска. Разбитие Крымцев. Собеский коронуется. Универсалы Самуйловича. Переписка его с Дорошенком. Дорошенко пишет к Царю. Царь ему делает выговор. Озлобляет его. Кончина Царя. Просьбы к Султану Дорошенка. Угрозы Султанские. Полуботок. Дорошенко сдается Самуйловичу. Царь Федор. Дорошенко и Соснице.
 
Глава XXXV.
 
Турки готовятся к новой войне. Болезнь Короля. Выздоровление. Он окружен Турками. Мир с Турками. Условия. Каламбуры Гнинского. Ответ Визиря. Требования Поляков от России. Царский им ответ. Война Турции с Россиею. Юрий выпущен из эдикуля. Князь Сарматский. Доносы на Самуйловича. Юрий ведет Турков к Чигирину. Битвы. Аренда на горелку. Неустройства в Польше. Сирко обласкан Царем. Новое нашествие Юрия с Турками. Осада Чигирина. Перепой гарнизона. Два брата. Взрыв замка. Взятие Чигирина. Битва Бужинская. Бегство Турков. Полевые Сердюки. Их мундир. Поборы. Яненко. Раззорение восточной Украины. Царь с Цесарем. Войска Царские приближаются к Турции. Переговоры. Киев укреплен. Мост через Днепр. Сирко раззоряет Крым. Письмо его к Хану. Смерть Юрия Хмельницкого.
 
Глава XXXV.
 
Польское Посольство в Россию. Засуха. Черви. Предзнаменования. Посольство в Крым. Смерть Сирка. Стягайло. Характер Дорошенка, Юрия и Сирка.
 
Глава XXXV.
 
Требования Варшавского Кабинета. Бахчисарайский мир. Подсылки от Поляков. Инструкция Храпкевичу и Зарудному. Война Султана с Цесарем. Собеский идет на помощь. Войска воюющих Держав. Участие козаков. Гоголь. Его бегство и смерть. Куница. Наши Полковники. Вена. Дальнейшие подвиги козаков. Драгинич. Могила. Доброта Самуйловича. Его семейство. Начало его несчастий. Советы его Царю. Мир Царя с Королем. Статьи. Уния. Русские Посольства ко Дворам Европейским. Поход Голицына в Крым. Нелюбовь народа к Гетману. Донос на него. Двадцать три пункта обвинительных. Гибель всего семейства. Богатство Гетманское. Невеста Четвертинского. Мазепа.
 
Глава XXXX.
 
Рада у Коломака. Бояре присутствовавшие. Лизогуб. Происки Мазепы. Скупость Бурковского. Голицын держит сторону Мазепы. Литургия. Избрание Мазепы. Статьи. Статья о браках. Истребление знатнейших семейств Украинских. Ропот и мятеж. Кошевой Сагайдачный. Царские милости. Дела западной Украины. Виельгорский. Войны Польши с Турками. Участие козаков.
 
Глава XL.
 
Новый Крымский поход. Бурдюг с червонцами. Мазепа в Москве. Стрелецкий бунт. Падение Голицына. Дары Мазепы Голицыну возвращены ему. Самарская крепость. Жадность Мазепы к золоту. Компания надворной хоругви. Пасквили. Письмо Мазепы Государю. Саранча. Ломиковский. Дела под Очаковым. Самусь и Палий. Угнетения Поляками западной Украйны. Палий схвачен Поляками и сослан в Магдебург. Месть козаков. Хитрость их. Палий освобожден. Неудачи Поляков с Палием. Самусь Гетман. Наезды козаков. Великодушия Мазепы с Сибилевым. Казнь Соломона. Пытка Самуйловичу. Письмо Гетмана к Царю. Петрик. Сбор с шинков. Набег Крымцев. Новые подвиги Палия. Битва у Молочных вод. Государь в Воронеже. Первый поход под Азов. Вторый поход под Азов. Подарок Царским козакам. Свидание Мазепы с Петром в Острогожске. Плечник и Юрченко. Смерть Собеского и Царя Иоанна.
 
Глава XL.
 
Царь за границею. Апостол. Дела под Аслан‑Керменем и Кизы‑Керменем. Переписка Татар с козаками. Битвы. Отступление Турков и Татар. Смерть Дорошенка. Ярополч. Царь в Москве. Бунт Стрельцов. Мазепа в Воронеже. Донос Забелы.
Пытка. Великолепный прием Мазепе в Москве.
 
Глава XL.
 
Война Шведская. Нарва. Козаки идут в поход. Переписка Головина с Мазепою. Буджакские Послы. Дьяк Михайлов в Батурине. Советы Мазепы Царю. Досады Мазепы за бездействие. Эрестфер. Мазепа идет к Быхову. Возвращается. Миклашевский. Взятие Быхова. Гонение за веру в западной Украине. Ссора Мазепы с Нарышкиным за карлицу. Письмо Канцлера к Мазепе. Бунт Запорожцев. Гетман клевещет на Искру и на Миклашевского. Ссылка в Сибирь Палия. Самусь оставляет Гетманство.
 
Глава XL.
 
МАЗЕПА.
Апостол. Козаки в Курляндии. Гетман выступил в поход. Замоец. Сдача его. Украинцов. Письма Мазепы. Посылка в Гродно Скоропадского. Трещинский. Вольский. Письма Мазепы к Государю. Инструкция Вольскому. Начало измены. Гыбель Мировича и Миклашевского.
 
Глава XLV.
 
МАЗЕПА.
Причины возстания Мазепы на Петра. Справедливость Государя в отношении к Украйнею. Благодеяния его Мазепе. Усы. Немецкий кафтан Мазепы. Пощечина. Разсказы Прокоповича, Нордберга, Конисского и Вольтера. Дульская. Сношения с Зиленским. Быхов. Гетман в Батурине. Государь в Чернигове и в Киеве. Киевопечерская крепость. Вопросы Мазепы Царю и Царския решения. Бунт Запорожцев. Галаган. Кость. Жолкиев. Тысяча лошадей. Войнаровский идет на Люблин. Грамота Царская Малороссиянам. Подтверждение их прав. Кичкаровский. Бунт Башкиров и Калмыков. Доклад Мазепы насчет крепости. Смерть Мазепиной матери. Первый донос Кочубея. Никанор и Трифилий. Василий Кочубей и жена его Любовь. Второй приезд Никанора. Открытие тайны. Мысли Государя насчет доноса. Отъезд его в Польшу.
 
Глава XLV.
 
Любовь Мазепы к женщинам. Род Кочубея. Прежняя его жизнь и подвиги. Добрые связи Кочубея с Мазепою. Сватовство Мазепы на своей крестнице. Свойство с нею Мазепы. Отказ. Любовь. Переписка. Безчестие дочери. Отчаяние родителей. Возвращение дочери в отцовский дом. Продолжение переписки. Катувка. Слова девушки. Письма эти возвращены Головкиным Мазепе. Письмо Кочубея к Мазепе. Ответ Мазепы. Искра, Кованько и Святайло. Яценко в Москве. Второй донос Кочубея. Осипов. Свидание с ним Искры. Головин и Шафиров Председатели следствия. Скоропадский в Москве. Письмо Мазепы от Февраля 24‑го к Петру. Письмо к нему Петра от Февраля 1‑го. Меры для приманки в Витебск донощиков. Яценко отпущен в, Малороссию. Письма к Мазепе от Головкина и от Царя. Ответ Мазепы. Старается заманить донощиков к себе. Посылает за ними отряд. Не застает их дома. Они выехали в Витебск. Их общество. Приезд в Витебск.
 
Глава XLV.
 
Речь Кочубея. Подробности доноса. Статьи. Лицеприятие Судей. Допрос. Второй допрос. Показания. Противоречие ничтожное губит доносчиков. Пытка Искре. Пытка Кочубею. Пребывание доносчиков в Витебске. Поездка их в Смоленск. Доклад Государю. Приговор. Утвержден Государем. Возвращение доносчиков в Витебск. Чарныш и Апостол. Различные мнения об этом деле. Слова Голикова. Приезд доносчиков к Мазепе. Новая пытка. Казнь.
 
Глава XLV.
 
Письмо Мазепы к Царю. Доверенность к нему Царская. Заготовления в городах Малороссийских. Монеты Ассирийские. Письма Царя к Мазепе. Ссорить Поляков с Государем. Письмо к Головкину. Ссорит Порту с Россиею. Возмущает Малороссию, Запорожцев и Донцов. Клевещет Царю на соотечественников и на Костю Гордеенка. Батурпн–складочное место запасов и аммуниции. Смерть Булавина. Участие Мазепы в бунте Булавинском. Приближение Шведов к Украйне. Война с ними. Радость Мазепы о победах Царских, изъявленная в письмах его к Царю. Условия его с Карлом X и с Лещинским. Доносы на него Царю. Он освобожден от всякого подозрения. Письмо Царское. Универсалы Мазепы. Болезнь его. Доктор Козоа. Бегство Быстрицкого. Улишин. Снова Мазепа оправдывается. Уменьшение Мазепиных сил. Жестокая болезнь Мазепы. Он при смерти. Его соборуют маслом. Он переходит за Десну. Выезжает к войску. Семеновка. Речь его к полкам. Почти все козаки оставляют его. Свидание его с Карлом. Петр узнает об измене. Письма его на этот счет к своим приближенным. Царские грамоты и манифесты. Маркевич и Голицын. Приступ к Батурину. Взятие я гибель Батурина. Новгород‑Северск. Худорбай. Добродетель Шереметева. Манифест Карла X. Слух о безбожии Мазепы. Избрание Скоропадского. Лебедин. Проклятие Мазепы.
 
Глава XLV.
 
Род и место рождения Мазепы. Мнения Историков. Предок его. Вера его. Мать. Сестра. Год рождеиия. Детство. Воспитание. Молодость. Таланты. Первая любовь. Приезд на левый берег Днепра. Служба при Дорошенке;. Жена его и дети. В Пососольствах. В плену. Спасен Самуйловичем. Учитель детей Гетманских. Повышение в чинах. Поездка в Москву. Знакомства тамошние. Гибель Самуйловича. Голицын. Взятки. Гетманство его. Злодеяния и добрые дела. Милости царские. Доходы, богатства и капиталы Мазепы. Подарки от Петра. Провизия. Почести. Измена. Характер и ум. Мнение об нем Феофана. Мазепа поэт. Неудача его. Нелюбовь к нему народная. Оставлен Старшинами и войском. Галаган. Палий. Сокровища Мазепы взяты козаками и Русскими. Трощинский. Чарныш. Воззвания Карла и Петра. Ожесточение против Шведов. Бунт Запорожья. Битвы частые. Битва Полтавская. Награды Малороссиянам. Гибель Мазепиных друзей. Бегство Карла и Мазепы. Смерть его. Варница. Погребение. Предсмертные слова.
ПЕРИОД ШЕСТЫЙ ОТ ОТПАДЕНИЯ МАЗЕПЫ ДО ПОСЛЕДНИХ ДНЕЙ МАЛОРОССИИ. 1709–1793.
 
Глава XLX.
 
Скоропадский
Радость Государя при избрании Скоропадского. Изрядное дело. Статьи. Ответы на них. Начинается уничтожение Гетманства. Измайлов. Его должность. Недоверчивость к Гетману. Меньшиков и Шафнров помещики Малороссийские. Права Нежинских Греков. Гордеенко предается Карлу X. Письмо X к Запорожцам. Орлик. Его договор с Запорожцами. Статьи весьма важные. Слова Конисского. Донос Голицына на Скоропадского. Письма Головкина. Моровая язва. Красноречивые слова современника. Саранча. Орлик, Мирович, Гордеенко стараются прервать Прутский мир. Ссылка друзей и родственников Мазепы. Переселение козаков из Заднеприя. Слабость Гетманской власти. Танский. Насмешки Зыбина над Скоропадским. Зыбин отдан Скоропадскому головою. Консистенты. Постои и налоги. Нечто в роде контрибуции. Комиссары. Приемщики фуража и провианта. Разсказ очевидцев. Козаки распущены.
 
Глава L.
 
Возвращение приверженцев Мазепы в Россию. Ограничение Полковнической власти. Запорожцы селятся в Украйне. Их несчастное положение. Малороссияне на земляных работах. Письмо Царя к Гетману. Замужество Гетманской дочери. Поездка Гетмана в Москву. Милости Царские к нему и к Маркевичам. Благородное и безбоязненное слово Гетмана Царю насчет суда над Царевичем. Митрополит Кроковский. Гибель его. Моровая язва. Неблагодарность Меньшикова. Его наглость и гордость. Дела Почепские. Жалобы на него. Озлобляется на Скоропадского. Мстят всем Малороссиянам. Столбы с пятью спицами. Новая жалоба Царю от Скоропадского. Малороссияне роют каналы. Описные Государевы слободы. Их Контора. Бедствия Украинских помещиков. Безпорядки в Гетманской Канцелярии. Войсковая Канцелярия. Донос. Протасьев. Ладожский канал. Гибель Украинцев на Ладоге. Орлик, Герцик н Нахимович. Жизнь Войнаровского. Скорняков‑Писарев. Судебная Канцелярия. Нейштадский мир. Гетман в Москве. Бригадир и шесть Штаб‑офицеров ври Гетмане. Малороссийская Коллегия. Кончина Скоропадского. Отзыв о нем Историков. Несчастия народные во время его Гетманства. Характер его. Пословицы. Анекдоты.
 
Глава L.
 
МЕЖДОГЕТМАНСТВО.
Малороссийская коллегия.
Наказный Гетман Полуботок.
Челобитная Царю от народа. Вельяминов. Его товарищи. Характер его. Наказный Гетман Полуботок. Ссора его с Вельяминовым. Сужденья Историков. Бедствия Малороссиян. Ходатайство Императрицы только на малое время им помогает. Маркевич укрепляет границы Персии и Крыма. Налоги отяготительные. Ссора Меньшикова с Шафировым. Ландмилицкий корпус. Полуботок и Вельяминов друг на друга жалуются. Государь требует в Петербург Полуботка в Старшин. Разговор Государя с Полуботком. Жизнь его в столице. Речь его Петру. Слова Петра. Полуботок в крепости. Болен. Государь присылает медика. Полуботок не принимает пособий. Государь приезжает к нему. Последние слова Полуботка.
 
Глава L.
 
МЕЖДОГЕТМАНСТВО.
МАЛОРОССИЙСКАЯ КОЛЛЕГИЯ.
Причины, по которым Малороссия не могла ни с какою другою державою соединиться, кроме с Россиею. Русские Полковники в Малороссии. Необычайные постои. Число регистровых козаков. Налоги. Счет доходов из Малороссии. Смерть Петра. Многие из Малороссиян освобождены. Гилянский поход. Перемена Членов Малороссийской Коллегии. Откупательство от похода. Лже‑Алексий. Танский. Мирович. Смерть Екатерины – й. Угнетения Меньшиковские. Притязание волостей. Падение Меньшикова. Ссылка.
 
Глава L.
 
АПОСТОЛ.
Род Апостола. Отец его. Его пе рвоначальная служба. Молодость. Подвиги. Причины улучшения судьбы Малороссии. Коллегия уничтожена. Арсеньев. Наумов. Чин избранья в Гетманы. Доклад Наумова. Павел Апостол. Депутаты. Коронация. Гетман в Москве. Государь в гостях у Гетмана. Статьи. Производство в чины. Смерть Петра – го. Анна Иоанновна. Варлаам Ванатович в ссылке. Описание этого произшествия Конисским. Разсказ о том же Евгения Болховитинова. Апостол в Москве. Получает орден Александра Невского. Радищева и Нассек. Украинская лнния. Шаховский. Нарышкпн. Поход на Поллкоигь. Подвыг Галагана. Запорожцы волучают клейиоды. Сьчь возобновляется. Омсрть Апостола.
 
Глава LV.
 
МЕЖДОГЕТМАНСТВО.
Шестиглавое правление.
Члены правления. Министерская Канцелярия. Пытки. Орел на кахлях. Войны с Крымцами. Галецкий Гибель его. Ненависти Миниха к Малороссиянам. Постой целой армии. Капнист. Подвиг Малороссиян на Сиваше. Благодарность. Набор скота. Пословица. Моровая язва. Румянцев. Украинский Статгальтер. Кейт. Отзывы об нем Манштейна и Рубана. Неплюев. Миних желает быть Герцогом Украинским. Ответ Императрицы. Неистовства Бирона и брата его. Смерть Анны. Правительница. Елисавета Петровна. Бутурлин. Депутаты. Бибиков. Киев облагодетельствован Государынею. Посещение Императрицею Малороссии. Пышности приема. Фаетон божественный и пегасы. Депутаты в Москву. Насмешки. Ответ Гудовича. Письмо Елисаветы к Горленку. Подвиги запорожцев. Польша действует подкупами и поджигательствами. Саранча. Приезд Разумовского из‑за границы.
 
Глава LV.
 
Граф Кирилл Григорьевич Разумовский.
Последний Гетман. Слова Разумсвского. Сон Гетманской матери. Род Разумовских. Место рождения. Служба. Возвышение Кириллы Григорьевича. Козачинский. Гендриков. Пышность избрания в Гетманы. Милость царицы к Гетману. Крепость Св. Елисаветы. Новосербия. Гетман объезжает Малороссию. Андреесвская лента. Совет матери Запорожцы прикрывают крепость Елисаветы. Козаки в Пруссии. Опомнясь и намедни. Егерсдорф. Капнист. Гетман в Петербурге. Смерть Генеральных Старшин. Галаган. Изменения в правлении. Угнетение торговли. Гетман снова в Петербурге. Смерть Елисаветы. Петр. Андрей Гудович. Перемены в управлении. Пикинеры. Вербунки. Павлоголовко. Просьба Гетманская. Предательство Теплова. Гетман увольняется.
 
Глава LV.
 
Гонения за веру на Заднеприи. При Петре. При Петре. При Анне. При Елисавете. При Екатерине. Речь Конисского. Сотник Харько. Новые гонения. Значко–Яворскии. Железняк. Гонта. Усач. Золотая грамота. Гибель Жаботина, Лысянка, Уманя, и других городов. Страшная резня. Жиды и Шляхта. Шило. Кречетников. Казнь Гонты. Стемповский. Палиивщина и Колиивщина. Запорожцы волнуются. Текелли. Окончательное разрушение. Раздробление Польши. Слиянье обеих Украйн и Сечи с Империею.
 


[1] Это было в Март 1620; в том же году, Октября 7‑го, он, на сражении Цецорском, был взят в плен и два года провел в неволе.
 
[2] Полтава, Грунь, Опошня, Зеньков, Кобыляки, Котельва, Куземин, Кишенька, Велики, Старые Сенжары, Новые Сенжары, Голтва, Омельник, Поток, Переволочна, Кропивна, Вороньки, Кременчуг, Орель и Мужалеевка.
 
[3] Миргород, Сорочинцы, Ковалевка, Барановка, Рашевка, Лютенка, Ярески, Шишак, Остапьев, Хорол, Белоцерковка, Хомутец и Комышня.
 
[4] Лубны, Лохвица, Снятин, Сенча, Яблонов, Пирятин, Смелое, Глинск, Чернуха, Корыбутов, Красное, Колядино, Константинов, Недрыгайлов и Гадячь.
 
[5] Трудно было бороться заранее обреченной на гибель правоте против коварства и предубеждения.
 
[6] В подлиннике это письмо испещрено устарелыми и не Русскими словами и не имеет теперь той силы, которую тогда имело; я его помещаю в переводе. Поставить эту переписку в выносках, а не в тексте, значило б лишить Историю важнейшего достоинства: – характеристики тогдашних людей, крыть дух времени, отнять прелесть и заманчивость; для любопытных, подлинники приложены в третьем и четвертом томах.
 
[7] И это слова человека, который прислал в свой Сенат сапог вместо Сенатора, который порвал платье Визирю шпорою, и об ком? О том, кто известно за чем странствовал по Европе, и кто говорил: «жаль мне брата моего Карла, но я ему не Дарий!»
 
[8] Вот и причина, по которой вся Малороссия единогласно признала, что лучше принадлежать Самодержавному Великому Петру, нежели самодержавному Мазепе, купившему Гетманство У Голицына.
 
[9] Забавно читать здесь распоряжения Орлика насчет Киева и других городов, бывших законным образом во власти Государя! Это похоже на дележ шкуры не убитого медведя!
 

Об авторе все произведения автора >>>

Viktor Dolgalev, Камышин, Россия

 
Прочитано 3019 раз. Голосов 1. Средняя оценка: 5
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы, замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам совершенствовать свои творческие способности
Оцените произведение:
(после оценки вы также сможете оставить отзыв)
Отзывы читателей об этой статье Написать отзыв Форум
Колинько Микола 2019-08-19 10:07:53
Детально описана історія Укрїни. Малороссія це не Україна, а її придаток?
 
Виктор Долгалев 2019-08-19 11:25:18
Луна кружится вокруг Земли, приподнимаясь до зенита и опускаясь в надир. Евреи то управляют миром, то подвергаются холокостам. Судьба Украины - то присоединяться к Европе, то сливаться в спилке с Россией. Само название Украина говорит о том, что эта земля - край России и начало Европы.
 
читайте в разделе Публицистика обратите внимание

Все будет. - Надежда Лееуве

За семью печатями - Сокольников Олег

Спасешься ты и спасется... - Андрей Марченко

>>> Все произведения раздела Публицистика >>>

Поэзия :
Шлях спасіння - Дина Маяцкая

Поэзия :
Твоя воля! - Светлана Краскова

Поэзия :
Обличение - Надежда Лееуве

 
Назад | Христианское творчество: все разделы | Раздел Публицистика
www.ForU.ru - (c) Христианская газета Для ТЕБЯ 1998-2012 - , тел.: +38 068 478 92 77
  Каталог христианских сайтов Для ТЕБЯ


Рамочка.ру - лучшее средство опубликовать фотки в сети!

Надежный хостинг: CPanel + php5 + MySQL5 от $1.95 Hosting





Маранафа - Библия, каталог сайтов, христианский чат, форум

Rambler's Top100
Яндекс цитирования

Rambler's Top100