 Прошло несколько недель.
Настя твердо решила свести Сережу и Аню вместе! Чтобы с ней он больше не мучился и, чтобы Ане достался тот, из-за кого она готова даже простудиться, размышляя под дождем. Но какая-то неуловимая и печальная мысль промелькнула в ее разуме, и она никак не могла ее поймать, чтобы осмыслить.
Сегодня вчетвером они должны были идти в детский дом, вести урок воскресной школы для деток. Но Ваня отказался, а она… о-о-о – у нее будет срочно-неотложно-важнющее дело и она их оставит. Оставит вдвоем: «Вдвоем. Да, так будет лучше. - Мысль попалась, - У меня такой любви, которая стерпит все мои заморочки, не будет. Мне другая нужна… К тому же… не такая … белобрысая»…
Они подошли к автобусу и Настя, сделав вид, что у нее сработал вибросигнал в мобилке, схватила его и с озабоченным видом заговорила:
- Мам? Что? – она даже изменилась в лице, - да, хорошо, я сейчас приеду. - Мне срочно надо домой, - в спешке пряча телефон, серьезно произнесла она.
«Актриса», - подумал Сережка.
- Чё случилось? – забеспокоилась Анюта, может, чем помочь?
- Я, - впопыхах передавая книжки, продолжала играть тревогу Настя, - мне срочно домой надо, - нервно сказала она, - без меня справитесь. Я поехала в Богуслав.
- Насть! – Крикнула Анюта вдогонку, Сережа молчал, глядя в землю, чтобы не показать ей своих глаз.
- Потом расскажу, - она вскочила в трамвай и поехала, от них: «сработало, - улыбнулась она, посмотрев на него. По привычке спрятала бороду в шарф, который укутал горло, достал до ушей и согрел ее. А она погрустнела. Почему-то стало так печально: «Пусть ей с ним будет еще теплее. Он не для меня. Точнее – я не для него, - она вздохнула, - главное, чтобы сработало!.. А если… сработает?..» Настя взглянула в окно и заметила, что, размышляя, чуть не проехала свою остановку. Но выходить не стала и, задумчивая и печальная, вернулась домой пешком, кутаясь в свою радугу.
У нас людей не принято, открыто говорить о чувствах, объяснять, открывая их перед другими. Мы высказываем то, что чувствуем только тогда, когда сердиты, иль злы, на пике эмоций. Но это не правильно. Мы на много меньше имели бы недоразумений и ссор, если бы больше объясняли то, что происходит у нас внутри, а не рылись в чужих чувствах и намерениях. У этой девочки болит душа, но на сколько, кроме Бога, не знает никто и не узнает никогда, если не заставит ее открыться. Да, именно - заставит: некоторых людей необходимо заставлять любить - Любовью. Любовью, заботой, безусловной самоотдачей, даже когда боль, причиненная ими невыносима и беспредельна. Пусть откроет Господь нам глаза на ТАКИХ людей, чтобы мы не прошли мимо, чтобы хотя бы словом или жестом подарить чуточку любви колючке, находящейся рядом, невзирая ни на что.
- Настя, Насть! – Аня позвонила вечером, после 7-ми, когда занятия для сирот в детдоме закончились, - скажи честно - ты дома? Или дома у мамы? Я в гости хочу.
- У мамы… - соврала Настя и, закусив губу, отвернулась от трубки.
- Врешь. Серый тебя раскусил. Он, между прочим, все понял.
- Он ошибся, - холодно заявила Настя. Прозвучал звонок в дверь: «Наверно Димка… Он чё, опять в другой комнате храпеть будет?! О-о-о». – Настя открыла дверь, держа трубку у груди.
- Ага! Ошибся! – держа у уха телефон и широко растопырив глаза, кивала головой Анюта.
- О-о-о! заходи, - закатив глаза, с неохотой позвала хозяйка неожиданную гостью.
- Наська, он не такой тупой, как ты думаешь, – засеменила за ней на кухню подружка, на ходу снимая ботинки, шапку, сумку…- Серый мне сразу сказал, что ты врешь. И, скорее всего, попросту хочешь оставить нас вдвоем, по тому, что тебе безразличен и снова надоел! Молчишь? – Настя закуталась в шарф и, обхватив свою чашку с горячим чаем, спокойно попивала его, низко наклоняясь над столом. – Он тебя любит, понимаешь ТЕБЯ! Я ему сбоку припеку. Он не мой, значит и мне не нужен, глупенькая.
- Сама такая… - не поднимая глаз, произнесла подружка.
- Постой. А чё это ты такая… Никакая? Насть? Посмотри-ка на меня, – девушка взяла Настино личико в свои ладошки и хотела разглядеть…
- Отстань, пожалуйста! – крикнула Настя, отмахиваясь от ее рук, - ты меня поймала? Все, радуйся.
- Ты хоть раз можешь объяснить мне, что творится в твоей голове? О сердце я уж и молчу… Что мне ему сказать? Попользовалась и выбросила? Что молчишь? – Насте опять стало больно, и эта – снова не ее – его боль. Вспомнилось его лицо, в те минуты, когда она его обижала. Его лаза выражали неимоверную непостижимую и глубокую печаль, словно весь мир со всеми красками и радостями исчез в одно мгновение, и осталась только одна серая краска и черная тоска. Будто ему было больно за весь этот мир, или… за них - обоих… - Молчишь?! - подруга не унималась, - Ладно. Тогда слушай: он сказал, что больше не придет! И не позвонит, чтобы впредь не надоедать тебе. Слышишь?
- Слышу. – Спокойно ответила Настя.
- Слышу?! Он любит тебя! Возможно, никто больше не будет тебя ТАК любить! Никогда! Никогда! Понимаешь!? Навсегда ушел! Это ты слышишь?! - Анька орала, как сумасшедшая, а Наська… Она… разрыдалась! да так громко, что бедная Анюта не знала, за что хвататься. Она ведь никогда не видела ее такой. Всегда – кремень, а тут… - Насть, ты чё? – полушепотком заговорила подружка, - ты чё? Я не ору, не ору, все, - обнимая Настину голову и целуя ее в макушку, приговаривала она, - ну все, все, не плачь, не плачь. Я буду шепотом, да? Все, все-все: «ну вот, наконец то… Неужели дошло?!» - она улыбнулась, пока Настя не видит и хотела было спросить… да так и не решилась: пусть наплачется, ведь она так долго сжимала в кулаке свое сердце, свои чувства, свою боль, что все это не должно больше грязью лежать на дне, пусть выплачется. Улыбка снова озарила Анютино обеспокоенное личико: «Глупенькая… Нет – умничка. Он же… белобрысый! – ничё, она его перекрасит!» - девушка снова улыбнулась, представив себе эту картинку… А Наська рыдала и рыдала, выливая свое горькое сожаление вину перед тем, кто столько времени сносил ее колкости и «побои».
Анюте хотелось позвонить, доложить все Сережке: «Но здесь все должно быть, как хочет Бог. Чтобы не навредить… Я помогу - чуть-чуть», - она сложила одну к одной ладошки, словно тихонечко хлопнула в них, прикоснулась указательными пальцами к носику, закусив губу. Вышла из Настиного подъезда и с улыбкой побежала на свой трамвай.
Цвета один за другим сплетались вдоль шарфа в пушистую теплую радугу: «Красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой… - он окутал ее плечи и шею, а она, улеглась на столе на него и перебирала пальцами цвета, - синий… - Вот оно и кончилось… - фиолетовый, - Сережкино терпение тоже кончилось… Мне никто не нужен. Обидно? Ну и хорошо – неповадно будет! – красный, оранжевый… - выбросить тебя, что ли? – Спросила она у шарфа, - нет - тепло, вещи я люблю – людей не умею»…
Она вспомнила, как примерно полгода назад он принес на репетицию хора котенка: маленький такой, серый, пушистый, с голубыми глазами. Все ринулись к комочку тепла и шерсти, а он именно ей в руки котенка вручил, глядя на нее с большей нежностью, чем можно допустить, чтобы посторонние видели. Девушки обступили Настю со всех сторон, и все внимание переключилось на котенка, а Сережу вытеснили из круга. Он так и остался - стоять посреди сцены, глядя на нее. Когда все наигрались, она подошла к нему и молча, ткнула в руки уснувший комочек. Развернулась и ушла, хотя и видела, что он хочет что-то сказать, понимала все, но ни о чем не спросила, не сказала, просто кинула его в одиночестве. Подобное повторялось много раз. Он был нужен, пока был полезен, потом она его не слушала, не видела, выбрасывала из круга своего общения – из жизни. И, совершенно игнорируя, забывала.
«Он прощал. Появлялся в самые острые моменты… Потом снова облом… Ну, теперь уж навсегда, - она подгребла весь шарф под голову и взглянула на часы на руке, - пора спать, - но спать не хотелось и в интернет тоже, а ведь эти часики, «скрипичный ключ», угадав, тоже он подарил просто так: «как лучшему музыканту! В его жизни» . Последние слова он сказал очень тихо, но она расслышала,- белобрысый тупица, - она вспомнила ее заморочку с сигаретами, - умный, блин… А ведь умный!»
Сколько раз девчонки, даже сама Анька, говорили ему:
- Да включи ты гордость, в конце концов. Клин клином вышибают! Ты ж мужик, или кто?!» а он только улыбнулся, опустил голову и, о чем-то думая, словно у него есть секрет, тайна, о которой никто не знает, бережно прикрывал рукой свою сумку на бедре. Девочкам ничего не оставалось, кроме как разочарованно покачать головами:
- Неисправим. Бесполезно. Тормоз! Она же красивая! Чтобы тебе ее добиться, нужно что-то делать, да такое!.. Из ряда вон выходящее! А ты тащишься за ней по пятам.
- Мне нужно просто ее любить. Долго-долго. И сильно-сильно любить, - спокойно ответил он после последнего притязания и ушел, оставив девчонок в недоумении: то ли наивный, то ли глупый? То ли прав?
Прошло две недели. Четыре молодежки и две репетиции хора. Его не было. Ни разу. Она никому ничего не говорила, не спрашивала, стараясь с головой уйти в учебу, в музыку, общение, кино… Но в памяти все время всплывали то короткие, то «полнометражные» эпизоды из ее характера, ярко-ярко освещенного во всех их встречах: как-то во время экскурсии, она послала его за мороженным сказав, что очень жарко (просто по тому, что хотела избавиться от его взгляда). А когда он купил его для всех, и собирался раздавать: она скомандовала идти, уводя молодежь за собой. Даже не сказав никому (попросту забыв) о мороженном и о… нем. Он потом бегал за всеми и отдавал пакетики каждому в руки. И ей…
То – нечего было делать, со скуки, позвала его в кино. Даже не спросив, свободен он или нет, а потом ушла смотреть фильм со случайно встретившейся подругой. Он остался в холле кинотеатра, и весь сеанс просидел в одиночестве, ожидая окончания кинофильма. На ее удивленный вопрос о том, почему он еще здесь? Он ответил, что она живет на окраине, а он за нее отвечает, ведь на улице – ночь. Перед кем? Ведь никто не знает...
Он никогда не оставлял ее без помощи, даже когда не мог не оставить: когда она выздоровела, то хотела отвезти домой стирку, сумка получилась тяжелой и Настя позвала его помочь дотащить ее до вокзала. Он приехал больной, с температурой, кашлем и красным, натертым до царапин носом. Всего две остановки! Ему в таком состоянии пришлось проехать весь город, чтобы провезти ей вещи: всего две остановки от ее дома до вокзала. До нее дошло, что он болен только в маршрутке, лишь, когда посмотрела на него в окно и заметила красный нос и шарф на шее... Да еще, забирая у него сумку, Настя ощутила, что его рука ненормально-горячей была… Но он - пришел! «Две остановки! – тупица! – но на сей раз это слово она адресовала не ему - себе…
Она не спрашивает о нем, чтобы ничего не подумали… А сама поглядывает на каждую темно-зеленую куртку, мало-мальски похожую на его. Оборачивается или косит взглядом, когда открывается входная дверь. «Достала! Я его достала. Но неужели у любви такое маленькое сердце. Такое кратковременное терпение? Неужели, правда: я такой любви недостойна?!» Слезы градом по щекам: Сережка, ты прав: я гордая, грубая, злая, жестокая, эгоистичная и невнимательная дурёха. Прости меня… Я… - слезы вдруг остановились, как по мановению волшебной палочки: он не придет, а я не позову. Ему без меня легче и лучше будет. Пусть найдет себе такую, как сам. Он не для меня. Ты свободен, Сережка. Свободен!!»
Настя поднялась из-за стола в своей съемной квартире. И упала на кровать, лицом в шарф. Она ревела, ревела и ревела, громко всхлипывая, не стесняясь соседей за стеной и даже не вытираясь…
Сережка… Слышал. Стоя у двери, опираясь спиной на стену, слышал ее плачь. Приподнял было руку, чтобы постучать… Но вспомнил, как однажды прибежал с работы, услышав по телефону, что она плачет: «Чё приперся? – сквозь слезы произнесла она, - я кино смотрю. – Он стоял в дверях, а она, снова усевшись за ноутбук, плакала, глядя в экран и, вытирая платочком сопли, - уходи! Я сейчас гоблин!»
И он ушел, не присев, чтобы отдохнуть, не спросив, не пообщавшись… Сейчас он снова ушел. Выйдя на улицу, сел на лавочку и неизвестно сколько просидел бы на ней, обнимая сумку, и печально глядя куда-то в пустую темноту городского двора…
Настя вышла на улицу, чтобы купить хлеб. Низко напустив на лицо капюшон, чтобы никто не заметил под светом фонарей ее красных, запухших от слез глаз. Она прошла мимо лавочки, прошла по тропинке и вошла в магазин. Он увидел ее узнаваемое среди тысяч других пальто, и спрятался за кустом сирени, растущий рядом, чтобы она не заметила его. Он видел печаль на ее лице. Руки, держащие пакет… Она поправила прядь волос, выпавшую на лбу, и направилась обратно к подъезду. Сережка отвернулся, рассчитывая на то, что в своей обычной невнимательности, она его не заметит. Но так хотелось…
Осеннее дерево – плохой помощник в игре в прятки. Краем глаза из-под капюшона, она заметила знакомую куртку, сумка на плече: «Сережка», - но ноги не слушались… И слезы в глаза…
- Се-ре-жка, - шепотом, еле слышно прозвучало когда-то ненавистное имя. Чувствуя всем существом, что она рядом, он обернулся. Их разделял осенний куст, но глаза в глаза… И он хотел уйти, но не хотел уходить. И она хотела сказать, но не могла говорить… и только тихонечко, - Сережка. – Он подошел.
- Привет, - я не… смог… Я уйду. - Она заплакала, так, что он оробел и растерялся, - чё ты? Чё? Опять кино? – легонечко взяв ее за плечи, стал утешать, но увидел, как она отрицательно покачала головой, - что-то случилось? Я могу помочь? – она еще больше заплакала и кивнула. – Что? Что сделать?
- Не уходи… - хрипло прошептала девушка. И снова заплакала, вздрагивая всем телом.
- Можно тебя обнять? – она, снова молча, кивнула, и он обнял ее – до боли желанную, но такую недосягаемую и далекую.
Его прикосновения не стали, не были, не оказались ей противны… Напротив - ей стало спокойно и уютно…
«Она завтра снова может бросить, обидеть, ударить, уйти…. Но она нуждается во мне - сейчас… Что-то большое, наиважнейшее и ценнейшее в ней изменилось. Гордячка? – он улыбнулся, бережно погладив ее по голове, с которой упал капюшон. – Любимая!» - улыбка озарила его глаза, блеснувшие слезинками в свете ночного фонаря. Он старался не дышать, чтобы не спугнуть свое трепетное, нежно-желанное счастье в ее груди.
Они «официально» стали встречаться.
Она злилась на то, что не может обуть каблуки, ведь тогда она выше! Он улыбался на это – ведь она с ним, пусть выше. Видя его искренний, любящий, слегка восхищенный взгляд, согретый легкой улыбкой, она почему-то переставала злиться. Делала вид, что злится и ворчит, но злость куда-то улетучилась – нету. Потому это продолжалось не долго.
Девчонки шепотом переговаривались у них за спиной, боясь спросить у Насти о чем-либо, чтобы не разозлить ее и, чтобы она снова не ранила Сережку, зная ее нрав и его нежное к ней отношение.
Они вдвоем ездили к Насте домой, когда нужно было перевезти электропианино. Мама была приятно удивлена, узнав, что они вместе. Ведь она так много слышала про ЭТОГО «Серого»: знала, как он к ней относится и сколько времени он с ее дочерью. И понимала, сколько ран та успела ему нанести. Он очень хорошо воспитан, внимательный, спокойный, добрый… А она… - Наська!.. Ходячий ХАРАКТЕР!
Мама была о-очень обрадована и теми переменами, которые произошли и в самой Насте: она сама стала внимательней даже к маминой потребности в элементарной помощи. Сама, без просьбы, приготовила им чай… Вымыла посуду. Обычно – она говорила, что это и дома ей надоело, но теперь… При чем происходит это и вне Сережиного присутствия. Она просто «набралась», что ли, у него доброты к другим. Самое важное – это то, что Насте самой - это нравиться…
Мама то и дело вспоминала его с дочкой обращение, ее общение с ним и удивлялась, и радовалась и снова удивлялась: «Я ошиблась. Господи, как же хорошо, что я ошибалась! ЭТО именно то, что ей нужно. Любовь, забота с постоянством в терпении – это именно те ключи, которые подходят к ее каменному сердцу! Бывшему когда-то каменным, - мама радостно и облегченно вздохнула, - бывшему! Два года! Шутка ли!?»
Как-то раз, Настя хорошенько досадила Сереже. Хихикая и флиртуя с парнями во время фильма в кинотеатре. Да с таким отношением, будто его и рядом нет, будто он вовсе и не с ней и попросту пустое место. Так, что все вместе, не считая Сережу, вдоволь насмеялись над «квазимодо» рядом с красавицей Эсмеральдой.
После сеанса, устав от боли, причиненной насмешками, Сережа, серьезный, вышел на улицу, подождать пока она всласть наговорится с симпатичным, широкоплечим парнишей, который был выше Сережки на целую голову. Загорелый, брюнет, он прекрасно знал, что нравится девушкам и искусно этим пользовался. Наська, слушала его и, хихикая, поглядывала сквозь прозрачные двери холла на улицу: ждет ли? Заметила, что она отвернулся, пряча от нее свое лицо… И Снова эта боль… не ее боль. Распрощавшись и все же не оставив телефончик, который с таким упорством просил мачо, она вышла на улицу и, как ни в чем не бывало, взяла Сережу под руку. Он молчал. Они так и дошли до дома, молча. Он хотел уйти, но она не пустила. Затащила его за руку домой. Он шел, будто объятый безразличием. Не глядя ей в глаза, пряча в них черную тоску. Она усадила его на стульчик в кухне, быстренько поставила чайник, разделась и хотела снять с него куртку. Он не позволил, глядя пустыми глазами куда-то в пол…
- Мне пора - завтра на работу, - спокойно, подавленно, но с достоинством произнес Сережа, встал и хотел было уйти… Но Наська, положив руки ему на плечи, усадила юношу обратно. Он опустил голову и тут… Она медленно опустилась перед ним на колени… Взяла его руки в свои ладони и медленно положила голову на его колени. Он замер, широко открыв глаза от удивления, уставившись на ее головку. Настя не видела этого.
- Прости меня, - прижав его руки к щеке, тихо произнесла девушка. – Я…Я-а-а…- Он спустился со стульчика и встал на колени рядом с ней. Не надо было больше слов… И все забыто. Они смотрели друг на друга, и не надо было больше слов. – Как ты меня такую терпишь? – глядя глаза в глаз, спросила Наська. Он улыбнулся.
- У меня есть тайный способ, - она удивилась, прищурив глаза, а он, не отрывая взгляда от них, достал свой заветный блокнот.
- Что это? – Настя выборочно прочла: «Наська вчера подарила шарф, просто так, - она добрая, но простудится…»
«У пастыря заболела жена, и Настя взяла к себе его троих детей, пока он был в больнице. Она заботливая и самостоятельная», – но я же обозвала тебя, чтобы ты не лез со своей помощью… Я не хотела тогда, чтобы ты знал, где я живу.
«Купила шоколад, разделила на всех так, что ей не хватило, и соврала, что уже съела свою часть. Она добрая лгунья», - ты заметил? – он улыбнулся.
«Сегодня 1-е апреля – ее днюха, а она не забыла, что моя завтра, - она внимательная колючка», - но я же насмеялась тогда над тобой… и подарок не подарила.
- Но ведь не забыла… - Сережка смотрел на нее нежно, слегка улыбаясь, она глядела на него, хлопая синевой огромных ресниц.
- Я делаю гадости, а ты помнишь только… - Наська при нем давно уже не стеснялась слез. С ним не стеснялась никого и ничего. Она сложила блокнот и прижала его к груди. Сидя справа от него на коленках на полу, она подвинулась ближе и положила голову ему на плечо. Он осторожно обнял ее.- Давай поженимся, - полушепотом сказала она.
- Что? – не веря своим ушам, удивился он. А сердце чуть не выскочило ей на коленки.
- Я хочу связать, привязать, обездвижить тебя, чтобы ты никогда и никуда от меня не ушел, что бы я не натворила.
- Я так и понял, - улыбнулся парень. Она подняла голову и, сняв со своей шеи виток шарфа, обвила им Сережку так, что они уже вместе в нем поместились, - это ведь навсегда. Наськ, этот белобрысый всю твою жизнь будет у тебя перед носом. И никаких других вариантов!
- Прости меня, - пристально взглянув в его добрые любящие глаза, произнесла девушка, - ты – любимый.
Он улетел, исчез, испарился, не дыша, не шевелясь, не моргая. Нежась в воспоминании о звуке ее голоса в столь долгожданном от нее, чувстве.
А Настя достала из кармана телефон и уже набрала номер:
- Алло, мам. Ма-ам? Ты спишь?
- Не-ет, что ты! 12 часов ночи – кто ж спит в такое время? – прозвучал с другой области саркастический ответ.
- Слушай… Ну… в общем, мы с Сережей…
-Решили пожениться, - раздалось в трубке продолжение начатой Настей фразы.
- Откуда ты?..
- Зная Сережу: да, да, да! Я сама тебя на руках в ЗАГС занесу!
- Ма! Чё ты орешь?! У меня же громкая связь!!! Ну, ты!.. – покраснела от злости и смущения девушка.
- Папе доложу! Сам Господь пусть вас благословит! Ой, передай привет Сереже.
- Он тебя слышит, - недовольно зыркнув на него пробормотала Наська.
- Доброй ночи, - Сказал Сережка в трубку, поднеся ее ближе к губам вместе с Настиной рукой.
- Доброй ночи! И жизни тоже! С Богом, дети. – Она отключилась, а Наська опечалилась.
- Слышал? Мама прекрасно знает, что я такое… - недослушав, парень поцеловал ее руку, в которой был телефон и с нежностью произнес:
- Такое большое Сережкино счастье.
Как же ей хотелось улечься ухом ему на грудь и слушать, слушать, ставшее родным и любимым сердечко. Он обнял ее, прижав к своей груди, словно услышав ее мысли, спрятанные глубоко-глубоко.
«Угадал!.. Угадал? Так часто? «Все совпадения – это дело рук ангелов», - продумала она, - Спасибо! Спасибо Тебе, Бог. Ты взвесил мое сердце и рассудил, что без любви оно станет еще хуже… И Сам пришел, чтобы подсказать, подарить мне Сережку и исцелить изменит меня. Я не стою…» - Она снова заплакала, осознав, как много сделал для нее Господь, как много дал этому человеку терпения и любви, чтобы дождаться, стерпеть, выдержать до конца ее буйства. Юноша не понял, почему Настя плачет, но еще крепче прижал к своей груди.
Ключи, ключи, ключи…как много их. И как много сердец и подходов к их исцелению. Но, как и к замку подходит лишь ключ определенной конфигурации, так и к сердцу подходит только один вариант настоящего исцеления. Иначе можно сломать, покорежить на всю оставшуюся жизнь. Ключи ко всем сердцам находятся в карманах Бога и без любви они не работают.
Маски – как много их, как часто мы меняем их, чтобы не дай Бог, никто не увидел нашу настоящую обнаженную душу. Нас самих такими, какими мы есть на самом деле.
Иногда маска «я сам по себе» означает: я нуждаюсь в верности. Маска «у меня все хорошо» говорит: Я тоскую и печалюсь, но об этом незачем кому-то знать. Маска «я эгоист» говорит о низкой самооценке и страхе перед людьми: пусть лучше я буду обижать, чтобы меня не ранили. Маска «гордячка» в данном случае говорит о неумении смириться, разочаровании в недолговечной и нетерпеливой любви. Боязнь полюбить и снова потерять из-за собственных ошибок, привела к тому, что девочка закрылась в себе и никому, даже самой себе не признавалась, что умеет любить и хочет быть по истине любимой. А умению смиряться нужно учить любовью с терпением – на собственном примере.
Бог не желает воспитывать нас железной рукой. Он умеет терпеть долго-долго. И учит Он не так, как человек: где человек ударил бы – Бог поцелует. Где человек пропустит мимо ушей – Бог строго взыщет! Но с любовью.
Не хватает мудрости подобрать ключики – проси у Бога, Который дает всем просто и без упреков.
Ах да, о наших героях. Что значит жить душа в душу? Это значит, без лишних слов и объяснений понимать стремления, желания, угадывать мечты любимого человека. А чтобы знать совершенно точно, нужно в добром сердце внимательно слушать Бога: он подскажет. Сережка - умеет, Наська – учится. У нее довольно неплохо получается. Они поженились. Живут у Насти. Все у них в Любви.
А молодежка сюрпризом устроила им маленькую свадебку, пригласив тайком и маму с папой. Свадебным тортом угощались, соком с колой напивались.
|
