«Гулистан» («Розовый сад»)—замечательное произведение персидского поэта Саади Ширазского, творения которого входят и в золотой фонд классической таджикской литературы, — по праву занимает одно из почетных мест в сокровищнице мировой культуры. На страницах этого произведения, важнейшего памятника литературы Ирана XIII века, нашли яркое отражение существенные стороны жизни общества того времени, быт народа, его чаяния, его борьба против иноземных завоевателей и местных феодалов.
«Гулистан» представляет собой своеобразный сборник коротких рассказов и поэтических афоризмов, в которых проза, нередко рифмованная, переплетается со стихами. По общему характеру этих афоризмов и содержанию большинства рассказов книга в целом принадлежит к числу так называемых поучительных, дидактических произведений.
О лучших дидактических произведениях прошлого великий русский критик В. Г. Белинский говорил: «...они... выходят из живого и пламенного рассудка, берут у поэзии все ее краски, говорят душе образами, а не отвлеченными идеями. В основе их глубокое миросозерцание и благородный юмор, форма дышит красками вдохновенной поэзии, мысль мощно охватывает душу читателя и высказывается резко и определенно» Это определение применимо и к книге Саади.
Основная цель Саади — преподать советы и наставления нравственного или чисто практического характера. Но свои поучения Саади высказывает, выражаясь словами Белинского, «не в холодной аллегории, не в моральных сентенциях и ходячих истинах, которых справедливость все признают... но которые всем надоели и никого не убеждают», а в форме живых картин и увлекательных рассказов, в проникнутых чувством глубокого гуманизма изречениях, через конкретные художественные образы.
Сам автор писал, что в «Гулистане» «жемчуг спасительных увещаний нанизан на нитку прекрасного слога, а горькое снадобье наставлений правдивых приправлено медом замечаний шутливых».
В этих увлекательных и полных тонкого юмора рассказах «Гулистана» Саади оставил нам целую галерею высокохудожественных образов, яркую реалистическую картину жизни не только Ирана, но и всего Ближнего Востока XIII века. Это образы простых честных тружеников, к которым поэт относился с особенной симпатией, царей и вельмож-самодуров, которых ненавидел народ, дервишей — бедняков, вынужденных вести голодный аскетический образ жизни, представителей официальной религии, призывающих обездоленных и несчастных переносить «посланную им свыше долю, не жалуясь на неотразимую волю «провидения», «суфиев» — шарлатанов, обманывавших обездоленный народ.
Автор «Гулистана» принадлежал к средним слоям средневекового феодального города и был одним из первых ярких выразителей дум и настроений этих слоев. И «Гулистан» — первый памятник персидской литературы, на страницах которого нашла разностороннее отражение жизнь средневекового восточного города.
Помимо своего художественного и историко-литературного значения, «Гулистан» представляет значительный интерес и как источник, содержащий большое количество историко-географических сведении, а также автобиографических моментов. «Гулистан» является также чрезвычайно ценным памятником персидского языка классического периода.
***
Полное и точное имя автора «Гулистана» — Абу-Абдаллах Мушрифаддин ибн Муслихаддин Саади Ширази, а не Муслихаддин Саади, как было принято считать до недавнего времени. Дату рождения Саади обычно относят к 80-м годам XII века. Однако, судя по ряду данных, содержащихся, между прочим, и в «Гулистане», поэт родился гораздо позже, а именно — между 1203—1208 годами, в Ширазе.
Шираз — один из древнейших городов Ирана — в те времена играл немаловажную роль в культурной, политической и экономической жизни Ирана. Здесь и провел Саади свое детство и юношеские годы и здесь же получил свое первоначальное образование. Отец его Муслихаддин Ширази был мелким религиозным деятелем и проповедником, он получал определенное содержание и не владел ни землей, ни каким-нибудь движимым имуществом. После его смерти, примерно в середине 10-х годов XIII века, его сыновья остались лишенными каких-либо средств к существованию. Старшему брату будущего поэта пришлось после долгих мытарств заняться мелкой торговлей.
Детство Саади, как это видно из его воспоминаний на страницах «Гулистана» и другого его крупного произведения «Бустана», протекало сравнительно счастливо, пока был жив отец, хотя Саади воспитывался весьма строго и не без помощи подзатыльников и палки. В одном из стихотворений XII главы «Бустана» он говорит:
Знай: Саади достигнуть цели мог
Не потому, что сто прошел дорог:
Он в детстве много получал затрещин,
И Богом был ему покой обещан.
(Перевод А. Старостина.)
Однако он рано, двенадцати — четырнадцати лет, лишился отца, и, оставшись сиротой, испытал немало страданий и горестей. В «Бустане» и «Гулистане» имеется ряд стихотворений и рассказов, в которых поэт, трогательно описывая тяжелое положение сирот, вспоминает эту переполненную страданиями пору детства. Одно из стихотворений в «Бустане» озаглавлено так: «О милости к сиротам»:
Бедняге сиротке, о друг, помоги,
Обмой, вынь занозу ему из ноги.
И если поник сирота , пожалей —
Своих перед ним не ласкай ты детей.
С очей сиротинки кто слезу утрет?
Коль гневен — к спокойствию кто призовет?
Ах, если до слез сироту ты довел,
Всколеблется Высшего Бога престол!
Люби сиротинок от всей ты души,
Обмой их, одень, им глаза осуши.
Родительской сени сиротка лишен.
Пусть будет он кровом твоим осенен.
Когда был лелеем я милым отцом.
Казалось, был венчан я царским венцом.
Мне муха садилась на лоб, и моя
Кругом волновалась тревожно семья.
А ныне никто не поможет, хотя б
Во вражьем плену я томился, как раб.
Изведал я долю сирот до конца,
В младенческих годах лишившись отца [1].
После долгих мытарств, «испив чашу превратностей судьбы», Саади попадает в Багдад, где ему удается устроиться стипендиатом в знаменитое училище «Низамия», основанное во второй половине XI века знаменитым сельджукским вазиром Низам-уль-Мулком.
Мы достоверно не знаем, когда именно и при каких обстоятельствах Саади отправился в Багдад и какова была причина его отъезда. Обычно принято считать, что Саади был отправлен в Багдад правителем Фарса Атабеком Саадом ибн Занги в 1196 году. Однако это чистый анахронизм — в 1196 году Саади еще не было на свете. Судя по единственному указанию поэта на этот счет, — стихотворению, находящемуся в разделе «Хаватим» его собрания сочинений, «Куллията», но обычно приводимому и в предисловии к «Гулистану», Саади отправился в Багдад в середине 20-х годов, после того как Чингис-хан со своими ордами вторгся в Среднюю Азию и Иран и подверг эти страны безжалостному опустошению. Вот это стихотворение:
Друг, или ты не знаешь, почему я
Замешкался, в чужих края кочуя?
Танги Туркан я бросил, озабочен:
Весь мир был, словно эфиоп, всклокочен.
Мне вид людей тогда был безотраден —
Любой из них, как волк, был кровожаден...
Вернулся я — и прежней нет опаски,
И тигры не ревут, а просят ласки.
Как ангел каждый житель —добр, спокоен,
Как лев, могуч в борьбе с врагами воин.
Сначала мир я видел потрясенный,
Взволнованный, смущенный, угнетенный,—
Теперь — для сердца и очей отрада
В правленье справедливого Саада.
(Перевод А. Старостина.)
Багдад в те времена был культурным центром всего мусульманского Востока. В училище «Низамия» преподавали известные богословы, суфийские шейхи, историки и филологи того времени. Преподавание велось на арабском языке, и этот язык для Саади сделался вторым родным языком; на арабском языке он написал впоследствии ряд замечательных стихотворений. Преподавателем Саади, как это явствует из его указаний, был Джамаладдин Абульфарадж Абдаррах-ман ибн Мухьиаддин Юсуф ибн Джамаладдин Абиль-фарадж Ибнальджузи II (1186—1257), внук знаменитого арабского богослова, проповедника филолога, и историка Джамаладдина Абульфараджа Абдзррахмана Ибнальджузи I (1116—1201), которого исследователи смешивали с его внуком. Учитель Саади родился в Багдаде, там же получил свое первоначальное и высшее образование и с 1228—1230 годов начал преподавать в Багдаде, а год спустя к немоу по наследству отца его Мухьиаддина Ибнальджузи перешла должность мухтасиба города Багдада.
Как второго своего учителя Саади называет известного суфия, проповедника и писателя шейха Шихабаддина Сухраварди (1144—1234), ученика знаменитого основателя суфийского ордена «Кадырия» Абдалькадира Гиланского (ум. 1166).
Если первый учитель Саади воспитывал своего ученика, как доброго мусульманина-суннита, то второй — Шихабаддин Сухраварди — старался привить ему любовь к мистическим учениям суфиев, аскетические идеалы отречения от мира. Однако воспитание этих шейхов не оставило заметных следов на характере Саади. Как справедливо отмечает академик А. Е. Крымский, «...те стихи, какие — по всем признакам — именно тогда писал Саади, дышат юношеской любовью к жизни и ее радостям»[2].
В одном из рассказов «Гулистана» Саади сам указывает: «Сколько ни приказывал мне достославный шейх мой Абуль-фарадж Ибнальджузи, да помилует его аллах, музыку оставить и свои стопы по пути уединения и отшельничества направить, молодость моя превозмогала, плотские желания брали верх, и иногда я невольно шел наперекор советам наставника благим и наслаждался музыкой и обществом друзей дорогим»[3].
Как явствует из многочисленных подобных воспоминаний поэта, учась в «Низамия», он не проявлял особого усердия и рвения к учению, вернее к овладению теми «науками», которые составляли основные -дисциплины мусульманской академии. Судя по дальнейшему образу его жизни, он, по-видимому, даже не окончил училище «Низамия», и по каким-то причинам ему пришлось покинуть Багдад.
В эти годы он совершил свое первое паломничество в Мекку, после чего начались его долголетние скитания, продолжавшиеся вплоть до 50-х годов XIII века. Он, странствуя пешком, как обыкновенный дервиш-бродяга, неоднократно посещал Мекку, побывал в Дамаске, Триполи, Баальбеке, Алеппо и других городах Среднего Востока. В течение больше чем двадцати лет он исходил множество стран от Восточного Туркестана и Индии — на Востоке до Северной Африки — на Западе. Как указывает сам поэт, в продолжение долгих лет «судьба, полная превратностей», бросала его в разные концы мусульманского Востока. На страницах «Гулистана» и «Бустана» перед нами проходят, как на экране, самые разнообразные картины его странствий и образа жизни во время этих скитаний. Сначала — он ученик в училище «Низамия» в Багдаде, часто беззаботно предающийся непозволительным, с точки зрения шариата, развлечениям и увеселениям, затем — странствующий дервиш, совершающий неоднократные паломничества в Мекку, к черному камню храма Каабы. Мы узнаем далее, что в Дамаске он жил при какой-то мечети и часто свое время проводил в спорах с дамасскими учеными и богословами, а в Баальбеке читал пламенные проповеди «изнуренному народу»; из Дамаска, разочаровавшись в своих друзьях, он уходит в Иерусалимскую пустыню и там попадает в плен к крестоносцам, которые заставляют его рыть рвы в Триполи; из плена его спасает один купец и, увезя его с собой в Алеппо, выдает за него замуж свою сварливую дочь, от которой поэт спасается бегством. Из других рассказов становится известно, что какое-то время он жил в Басре, где часто слушал рассказы и приключения ювелиров, а в Диярбекире гостил у какого-то полоумного старого богача. В Южной Аравии, в Йемене, смерть вырвала у него единственного сына, а в Александрии он голодал вместе с другими странствующими дервишами; поэт побывал и в Индии, в городе Сомнате (где разоблачил шарлатанов, жрецов храма, и спасся бегством), в далеком туркестанском городе Кашгаре, где он был принят с большими почестями; на острове Киш (Ормуз) в Персидском заливе он гостил у богатого купца, ведшего крупную транзитно-караванную торговлю с отдаленными странами; он посетил и азербайджанские города Бейлакан и Тавриз, где он давал наставления монгольскому хану Абаке, и наконец через Дамаск он вернулся в свой родной город Шираз, где и создал свои знаменитые произведения.
Во время своих долголетних скитаний и странствований Саади испытывал трудности и лишения, подвергался большим опасностям. Бывали случаи, когда жизнь его висела на волоске от смерти, он голодал, нищенствовал, ходил босиком и в лохмотьях, часто еле двигал ногами от усталости и изнурения.
Однако эти трудности и лишения не могли заставить Саади прекратить свои странствования. Он беспрестанно переходил из одного города в другой, из одной страны в другую. Мы не располагаем достаточными данными о том, что заставляло Саади часто менять свое местопребывание. Причину этого, по-видимому, нужно искать в ею материальной необеспеченности, в том общественном положении, которое он занимал. Как явствует из многочисленных рассказов «Гулистана», Саади был типичным странствующим дервишем, который добывал себе пропитание и средства к жизни тем, что, собрав вокруг себя людей, читал им на улицах и площадях при мечетях проповеди. Он жил, питаясь подаяниями верующих. В одном из своих рассказов он писал:
«Однажды в соборной мечети города Баальбека я держал небольшую речь, что-то вроде проповеди, перед людьми изнуренными, с огрубевшими сердцами, неспособными переноситься душою из этого видимого мира в мир божественных тайн. Заметил я, что вдохновение мое ими не овладевает и огня в их сырых дровах не раздувает... Бесполезным показалось мне воспитывать ослов и держать зеркало в квартале слепцов».
Содержание проповедей Саади, судя по рассказам «Гулистана», было весьма пестрым. Главным предметом подобных дервишеских проповедей служили деяния пророка и первых четырех халифов, имамов и разных святых, деяния и жития суфийских шейхов и пр. Но, помимо этого, Саади, несомненно, читал проповеди и на другие темы, по вопросам чисто нравственного и практического характера, общественной морали и поведения, на тему о том, что такое добро и зло, кто творит добро и кто совершает зло, что такое богатство и бедность, каким должен быть хороший правитель, к .чему должны стремиться люди.
Свои проповеди Саади подкреплял конкретными примерами, живыми, увлекательными рассказами, яркими бытовыми картинами, фактами, взятыми из живой действительности, народными поговорками и пословицами, а также нередко своими собственными стихами.
Некоторые рассказы, афоризмы и, разумеется, стихи, оказывавшие большое эмоциональное воздействие на слушателей, он записывал, чтобы не забыть и повторить при других своих выступлениях в других местах. Эти именно записи и легли в дальнейшем в основу «Гулистана». Человек, добывавший себе пропитание, средства к жизни подобной профессией, естественно, не мог оставаться долго в одном месте, в одном городе. Когда люди одного города теряли интерес к его проповедям, когда исчерпывался весь репертуар дервиша-проповедника, ему больше невозможно было оставаться там, и в поисках новых слушателей он отправлялся в другие города.
Коль слушатель речь не способен понять,
То можно ль держать вдохновенную речь?
Мы ждем доброй воли внимающих нам,
Желая сердца вдохновеньем зажечь.
(Перевод А. Старостина.)
Помимо этого, без сомнения, к странствованиям и путешествиям Саади побуждала его большая любознательность. Как справедливо отмечал С. Ф. Ольденбург: «Саади был большой сердцевед, и его всегда глубоко интересовали люди, их поступки и побуждения, и потому, вероятно, ему и хотелось сравнивать людей разных стран и народов. Вывод, который он сделал из этих сравнений, если судить по его сочинениям, тот, что люди всех народов и стран мало чем друг от друга отличаются: одинаково, как ему казалось, и любят и ненавидят»
Саади был свидетелем того, как одна часть общества беспрестанно трудилась, но вместе с тем голодала, нищенствовала, а другая — присваивала плоды ее трудов, угнетала, унижала ее, жила в бессмысленной роскоши и разврате. Вот эту основную и существенную сторону жизни своего времени Саади чрезвычайно рельефно запечатлел на страницах «Гулистана» и других своих произведений.
Какие тайны знает небосвод
И звезд, на нем горящих, хоровод!
Один — слуга; другой — владетель трона,
Суд нужен этому; тому — корона.
Один — в веселье, в горести другой.
Вот этот счастлив, тот — согбен судьбой.
Вот этот в хижине, а тот — в палатах,
Тот в рубище, другой — в шелках богатых.
Тот жалкий нищий, этот — богатей,
Тот бедствует, другой — гнетет людей.
Один здоров, другой всегда болеет,
Стареет тот, а этот молодеет.
Один и добр и честен без прикрас,
Другой — в болоте злых грехов увяз.
Один доволен, а другой расстроен,
Один в беде, другой — всегда спокоен.
Один величья мира властелин,
Другой — ничтожный раб в цепях судьбин.
Тот опьянен довольством, негой, властью,
Другой привык к невзгодам и несчастью.
Один улыбкой радости цветет,
Другого горе и тоска гнетет.
У одного безмерно достоянье,
Другой семье не сыщет пропитанье.
Светильник счастья пред одним горит,
А от другого тучей день закрыт.
(Перевод А. Старостина.)
Таким образом, Саади из своих долголетних путешествий и странствований, во время которых он встречался и близко познакомился с самыми разнообразными людьми, представителями разных слоев общества: дервишами-бродягами, суфийскими шейхами, их учениками, ремесленниками и учеными богословами, купцами, отшельниками, поэтами и воинами, простыми людьми из низов и сильными и великими мира сего, вынес огромный опыт и знание жизни, любовь к подлинным творцам ее. Вот почему он так восторженно отзывается на страницах «Гулистана» о пользе путешествий и странствований»:
«Выгоды путешествия велики: путешествуя, радуешь сердце, извлекаешь выгоды, видишь разные диковины, слышишь о чудесах, расширяешь образование и познания, умножаешь богатство и состояние, знакомишься с людьми и испытываешь судьбу».
Свои силы на поэтическом поприще Саади начал пробовать, вероятно, еще в юношеские годы, когда он жил в родном городе Ширазе. Однако стихи, относящиеся к этому периоду, до нас не дошли. Самые ранние из дошедших до нас стихов Саади относятся к 30—40-м годам XIII века, то есть они написаны в период пребывания поэта в Багдаде и во время скитаний. Это стихи главным образом лирического содержания — газели. Все они впоследствии вошли в разделы «Таййибат» (сборник приятных стихов), «Бадаи» (сборник изящных диковинных стихов), «Газалият» (сборник газелей) и другие разделы его «Куллията».
Саади считается основоположником чистой газели. До Саади тоже писали газели, и в диване каждого крупного поэта можно найти немало замечательных лирических стихов. Однако «Саади довел жанр газели... до высокой степени совершенства»[4]. Только после Саади газель завоевала право серьезного жанра, и на литературной арене появились крупные поэты, которые подвизались исключительно в жанре газели.
Даже самые ранние газели Саади представляют собой классические образцы этого жанра и чрезвычайно высоко ценятся знатоками восточной литературы. Эти газели отличаются простотой и ясностью образов, естественностью и реальностью описываемых чувств, убедительностью сравнений, доступностью языка, отсутствием головоломных метафор и формальных украшений, исключительной певучестью и музыкальностью, глубоким содержанием и чрезвычайно изящной художественной формой.
Однако эти стихи Саади, несмотря на их достоинства, до написания им «Бустана» и «Гулистана» не пользовались особым успехом и популярностью среди тех слоев общества, которые являлись заказчиками, покупателями и ценителями поэзии. От Саади требовали хвалебных од — касыд, прославляющих «подвиг», «величие» и несуществующие доблести власть имущих, представителей господствующего класса. Но это претило поэту: истина была для него дороже презренного золота. В одном из своих стихотворений поэт описывает, как друзья его, видя бедствия, которые он терпел, советовали ему писать «мадх» — панегирик, чтобы избавиться от «лишений»...
На эти советы своих друзей Саади отвечает следующим образом:
Мне говорят: «О Саади! Зачем живешь в лишеньях ты?
Есть верный у тебя доход, с ним не узнаешь нищеты!
Десницей царскою твоей ты царством овладел,
Так почему тебя гнетут заботы дальней суеты?
Властителя ты похвали — богатство притечет к тебе,
А без богатства и талант — добыча слез и маеты».
«Да в мире многие сочтут, что коршун лучше, чем симург,
Но коршун падалью живет, симург же — символ чистоты.
Нет, не случится так со мной, к правителям я не пойду —
Не буду заниматься тем, чем попрошайки заняты.
У них иглу ты попроси — как будто сядешь на ежа,
Выпрашивать у них — позор, он доведет до тошноты...»
Тем не менее следует отметить, что Саади отдал определенную дань и этому традиционному жанру. В его «Куллияте» имеется небольшой раздел касыд. Однако касыды Саади коренным образом отличаются как от выспренных придворных панегириков, так и от суфийских касыд, прославляющих бога. Часть касыд Саади носит чисто дидактический характер. В них даются советы и наставления людям. Поэт призывает к справедливости, к мудрому управлению страной, учит добру. Другая же часть этих касыд по своему содержанию ничем не отличается от обыкновенных газелей. Они посвящены описанию природы, приходу весны и т. д. Эти касыды исключительно красивы. В них поэт воспевает силу и красоту природы, дает почти физическое ощущение величия космоса. Они дышат свежестью, солнечным светом и ароматом зеленых полей...
Помимо газелей и касыд, «Куллията» Саади содержит также разделы: «Кыт’а», в которых поэт излагал для себя и своих друзей свои сокровенные мысли и чувства, «Четверостишия», носящие чисто лирический характер, «Рисала» — трактаты, написанные в суфийском духе, а также «Хазлият» — шутки, в большинстве случаев непристойного содержания. Саади оставил также целый сборник газелей на арабском языке.
Однако венцом его творений являются не эти сочинения, а знаменитые его «Бустан» («Плодовый сад») и «Гулистан» («Розовый сад»), которые снискали поэту бессмертную славу.
Около 1250 года Саади оставил свои скитания и обосновался в городе Дамаске. Здесь он приступил к написанию «Бустана» и работал над ним до 1255 года, то есть до возвращения в родной город Шираз.
«Бустан» — стихотворная поэма, состоящая из десяти глав: глав I — «О справедливости, рассудительности и мудрости», глава II — «О великодушии», глава III — «О любви», и т. д.). Каждая глава состоит из определенного количества рассказов и притч и небольших философских отступлений автора. Хотя рассказы и притчи в поэме занимают основное место, однако они выполняют служебный характер, иллюстрируя обращения и сентенции поэта, которые или предшествуют рассказам, или же содержатся в них самих.
После появления «Бустана», который сразу обратил на себя внимание, отношение к Саади высокопоставленных меценатов, богатых ценителей поэзии, изменилось. Если в предисловии к «Бустану» Саади жаловался, что «его стихи не ценят в Фарсе так же, как мускус в Хотане» то через год во время написания своего другого произведения — «Гулистана» — он гордо заявляет, что добрая слава о Саади ходит в устах у народа, молва о его красноречии распространилась по земле, сладкую хурму его рассказов едят, как сахар, его сочинения распространяются как позолоченные грамоты и так далее.
Правитель Фарса Атабек Абубекр ибн Саад Занги (1223—1258) пригласил Саади занять место среди его придворных поэтов. Саади высоко ценил Атабека Абубекра, который спас Фарс и его жителей от монгольского погрома, выплатив монголам большую сумму. Фарс был, пожалуй, единственной областью Ирана, которая уцелела от варварского набега монголов.
Однако, несмотря на это, Саади вежливо отказался от предложения почитаемого им Атабека. Подлинная причина отказа Саади от придворной службы становится ясной не из того, что он говорит в своем предисловии к «Гулистану» по поводу этого, а из его других многочисленных высказываний на этот счет. «Есть свой хлеб и спокойно сидеть лучше, чем золотой пояс службы надеть!»
Ты лучше горячую известь мешай обнаженной рукой,
Но, руки скрестив пред эмиром, ему услужая, не стой.
*
Ты жизнь дорогую проводишь в заботе —
«Что летом мне есть, что надеть мне зимою?»
О глупое чрево! Хоть коркой питайся,
Но спину не гни перед властью земною...
(Перевод А. Старостина.)
Отказ вступить в ряды придворных поэтов навлек на Саади немилость двора. На страницах «Гулистана» и других произведений поэт постоянно жалуется на своих врагов и завистников, которые причиняли ему немало беспокойства.
Саади остался до конца жизни верен себе и продолжал говорить горькую правду, обличать пороки общества, в котором он жил.
Саади, боязни чужда твоя речь,
К победе иди, если поднял ты меч.
Всю правду яви! Все, что знаешь, открой,
Прочь речи корысти с их лживой игрой.
Иль смолкни, чтоб жар твоей мудрости чах.
Иль, алчность отринув, будь волен в речах.
(Перевод Н. Липскерова.)
В одном из «посланий» «Куллията» Саади, записанном кем-то с его слов («Встреча Шейха с Абака-ханом»), очень ярко раскрывается в этом отношении облик поэта:
«Шейх Саади, да помилует и да простит его аллах, рассказывал:
«Когда я, возвращаясь из паломничества к Каабе, прибыл в резиденцию шаха Тавриз, я отыскал там
ученых, улемов и праведных людей города, удостоился встречи с этими досточтимыми людьми, общение с которыми для меня было священным долгом. Я хотел повидаться с великим Хаджой Сахибдиваном Алааддином и Хаджой Сахибдиваном Шамсаддином, ибо я находился с ними в очень близких отношениях. Однажды я отправился к ним на поклон и вдруг на дороге увидел, что они едут на конях вместе с государем лика земли Абака-ханом. Увидев их с падишахом, я хотел было удалиться в какой-нибудь уголок, чтобы они не увидели меня, ибо при таких обстоятельствах было извинительно избегать встречи с ними.
В то время, когда я намеревался уйти, я заметил, что они оба сошли с коней и направились ко мне. Я подошел к ним, и они, осыпав меня приветствиями и поклонами, стали целовать мне руки и лицо. Выразив свою радость по поводу прибытия, они сказали:
— Как жаль, что мы до сих пор не знали о твоем прибытии!
Заметив все происходившее между нами, султан воскликнул:
— Уже несколько лет, как этот Шамсаддин и Алааддин находятся со мной и знают, что падишах лика земли — это я, но никогда эти братья не оказывали мне такого почета, какой они оказали сейчас этому человеку.
Тогда братья вернулись и сели на коней. Султан, обращаясь к Шамсаддину, спросил:
— Кто этот человек, которому вы оказали такое внимание и с которым обошлись так учтиво?
Он ответил:
— О владыка, он наш отец.
Султан воскликнул:
— Ведь я много раз спрашивал вас о вашем отце, но вы говорили, что отец ваш умер, а сейчас заявляете, что этот человек — ваш отец?
Братья ответили:
— О владыка, он наш духовный отец, наставник. Вероятно, до благословенного слуха падишаха дошли имя и песни знаменитого шейха Саади, речи которого известны всему миру.
Абака-хан повелел:
— Приведите его ко мне!
Братья ответили:
— Слушаемся и повинуемся!
Спустя несколько дней Шамсаддин и Алааддин начали всячески уговаривать шейха, чтобы он пошел к Абака-хану, но он не соглашался и только говорил:
— Избавьте меня от этого и извинитесь как-нибудь перед ним.
Братья начали упрашивать его:
— Пусть шейх хотя бы ради нас пожалует к падишаху, а потом воля его.
Шейх далее рассказывал:
— Ради них я отправился и посетил падишаха. Когда я собирался уходить, падишах попросил меня, чтобы я дал ему какой-нибудь совет. Тогда я сказал:
— Из этого мира в загробную жизнь ничего нельзя унести с собой, кроме вознаграждения за добрые дела или же наказания за свои грехи. Сейчас ты волен в выборе.
Абака-хан сказал:
— Вложи эту мысль в стихи.
Тогда шейх сразу же сочинил кыту о справедливости и правосудии:
Коль подданных своих султан оберегает и хранит,
Пусть подать благо принесет ему, как пастырю людей;
Когда ж не пастырь он страны, пусть подать обратится в яд —
Берет он с верных джизию[5] в безмерной наглости своей.
(Перевод А. Старостина )
Абака-хан несколько раз переспросил:
— Кто я, по-твоему, пастырь народа или нет?
Каждый раз шейх отвечал ему:
— Если ты пастырь своих подданных, то к тебе относится первый бейт, если нет, — то второй.
Справедливость требует признать, что в наше время шейхи и ученые века не могут высказать подобные наставления даже лавочникам или мясникам!»
* * *
Через год с лишним после окончания «Бустана», то есть в 1258 году, Саади написал свое второе крупное произведение — «Гулистан». Во введении к книге поэт рассказывает об обстоятельствах ее написания.
Почувствовав приближение старости, Саади стал думать, что минувшие годы его жизни прошли даром, и он решил остаток своих дней провести в уединении и молитвах. В это время его навестил один из его старых и близких друзей и уговорил его отказаться от этого безрассудного решения. Наконец ему удалось вызвать Саади на беседу, и они отправились за город, где им пришлось ночевать в саду одного из друзей:
В саду ручей с прохладной тек водой,
И пенье птиц звучало голосистых.
Румяные плоды на всех ветвях,
Тюльпанов пестрых много, роз душистых;
В тени немало ветер расстелил
Ковров роскошных, мягких и пушистых...
(Перевод А, Старостина.)
«Утром, когда желание вернуться домой одержало верх над отрадой пребывания в саду, — говорит Саади, — вижу я, что друг мой собрался в путь, полу свою наполнив розами и гиацинтами, настурциями и цветами базилики. И я промолвил:
— Тебе ведь известно, что недолговечны розы в садах и не всегда кусты роз в цветах. Мудрецы же говорят: «Что непостоянно, то любви недостойно!»
— Что же тогда мне делать? — воскликнул он.
Я сказал:
— Для развлечения читателей и отрады всех желающих я могу написать книгу «Розовый сад» — от жестокого дыхания осеннего ветра лепестки этого сада не облетят, его радостную весну круговращение времени не обратит в унылую осень».
Поэт тотчас же приступил к исполнению своего обещания и в тот же день написал главу из книги (главу восьмую «О правилах общения»). «Когда розы в саду начали осыпаться», книга «Розовый сад» уже была готова.
Теперь возникает вопрос, каким образом Саади удалось написать «Гулистан», книгу довольно объемистую, в такой короткий срок — в течение почти трех месяцев. Это объясняется тем, что, как нам удалось установить, большинство стихов, рассказов и афоризмов «Гулистана» было написано задолго до возвращения на родину, еще во время скитаний и странствии, когда он занимался проповеднической деятельностью. Как уже было отмечено, в тексте своих проповедей Саади приводил конкретные примеры из живои действительности, яркие бытовые картины, народные поговорки и пословицы, облекая их в форму увлекательных художественных рассказов и поэтических афоризмов. Наиболее удачные из них он, по-видимому, записывал. Вот эти записанные поэтом рассказы, поговорки и пословицы (почерпнутые из народного творчества, иногда из книг) и явились основой «Гулистана». В заключение своей книги Саади специально указывает, что он, вопреки обычаю его современников, ничего не заимствовал из стихов и афоризмов предшественников.
Лучше старое рубище буду латать я —
Но зачем напрокат брать мне новое платье?
(Перевод А. Старостина,)
Иными словами, поэт использовал в «Гулистане» свои ранее написанные стихи и рассказы, «починив», отшлифовав и исправив их.
Таким образом, «Гулистан» в своих основных частях был готов уже давно, и в 1258 году Саади оставалось привести его в надлежащий вид.
Попутно следует отметить, что утверждение Саади о том, что он ничего не заимствовал из произведений его предшественников не полностью соответствует действительности. Дело в том, что в «Гулистане» есть очень много рассказов, афоризмов и даже стихов, содержание которых восходит к произведениям арабских поэтов, писателей и историков. Только словесное оформление их принадлежит Саади.
В то же время несомненно, что во время составления «Гулистана» Саади пришлось не только шлифовать и «латать» свои старые стихи и рассказы. Поэт написал и немало новых стихов и рассказов. Он облек в художественную форму многие из своих воспоминаний и впечатлений.
Книга состоит из восьми самостоятельных глав, введения, содержащего традиционное славословие Аллаху и пророку, посвящения царствующему дому и заключения.
Первые семь глав состоят из коротких рассказов, распределенных неравномерно по тематике. Общей сюжетной линии нет. Многие рассказы из разных глав легко могут быть объединены по тематике, несмотря на то что они включены в разные главы. Восьмая глава, написанная раньше всех и по типу которой первоначально была задумана вся книга, состоит из афоризмов, изречений, поговорок и пословиц и почти не содержит рассказов.
Последний рассказ седьмой главы «Спор Саади с лжедервишем», судя по тексту старейших рукописей, написан после окончания всей книги. По-видимому, поэт хотел этим рассказом защитить себя от обвинений в сочувствии угнетенным и нуждающимся. Но легко заметить, что точку зрения Саади выражает как раз его противник.
Книга написана в форме «садж», то есть прозой со включением рифмованных кусков, — одной из трех классических форм прозы. В книгу включены стихи самых разнообразных размеров.
Форма, избранная Саади для своей книги, не была придумана поэтом. Она существовала и до Саади как в арабской, так и персидской литературе.
Но Саади превратил эту форму в самостоятельный жанр и достиг высокого совершенства. Никто из персидских поэтов не владел так мастерски рифмованной прозой, как Саади.
Язык «Гулистана» высокохудожествен, прост, понятен и лаконичен. С гениальным мастерством поэт умеет индивидуализировать язык своих героев Там, где он излагает события, его язык отличается лаконичностью и экспрессивностью. Скупыми, но исключительно выразительными штрихами он воссоздает целые картины жизни, предстающие перед взорами читателя почти с физической ощутительностью. Речи шахов выспренни, многословны, речи ученых шейхов схоластичны и книжны, а разговоры простых людей, дервишей сочны, колоритны и как бы взяты из просторечия.
Многие афоризмы, изречения и стихи Саади давно вошли в народную жизнь.
***
Как мы видели выше, детство и юность Саади совпали с периодом, предшествовавшим монгольскому нашествию, с периодом непрерывного роста городов в Иране и Средней Азии, временем бурного развития производственной и торговой жизни. В результате мощного подъема ремесленного производства, развития и усиления торговли росло и крепло ремесленное и купеческое население. Ремесленники и купечество составляли основную массу городского населения.
На страницах «Гулистана», а также и других произведений, Саади предстает перед нами человеком, для которого социальная среда города была наиболее близкой. Он выступает главным образом как выразитель интересов и идеологии ремесленников и купцов. Поэт выступает как постоянный защитник ремесла и ремесленников, которые являются частыми персонажами его произведения. Поэт проповедует и советует всем учиться какому-нибудь ремеслу, которое, по его мнению, является самым надежным и почетным источником жизни.
Так, в одном из рассказов поэт ставит простых людей, владеющих ремеслом, выше вельмож, ничего не умеющих делать.
«Некий мудрец наставлял своих сыновей:
— Любимые дети, учитесь какому-нибудь ремеслу, ибо не заслуживают доверия богатство и мирское добро, в этом мире легко могут исчезнуть золото и серебро: или вор украдет все, или сам владелец растратит их мало-помалу; ремесло же — это живой родник и вечное богатство. Если человек, владеющий ремеслом, лишится власти, — не беда, ибо ремесло в его душе — богатство. Куда бы он ни пошел, он всюду встретит уважение, будет встречен по чести и усажен на почетном месте, а человек, не владеющий ремеслом, всегда нищенствует и терпит лишения.
Однажды смута в Сирии была
И многие покинули жилище;
Ученые, из прежних мужиков,
Пошли в вазиры, кинув пепелище,
А неучи, вазиров сыновья,
В деревне у крестьян просили пищи».
Не менее частым персонажем Саади является и купец. Он советует царям и правителям оберегать купцов, развивать торговлю, ибо страна без торговли, по мнению поэта, не может существовать.
В последние годы правления Хорезм-шахов усиление междоусобных войн и феодальных раздоров создало в стране благоприятные условия для вторжения иноземных захватчиков. Над Ираном и Средней Азией разразилась невиданная катастрофа. В 1220 году на Иран и Среднюю Азию обрушились варварские кочевые племена монголов под водительством Чингис-хана. Предав огню и мечу города, истребив население, превратив в руины цветущие края и поработив оставшихся в живых, орды Чингис-хана разрушили производительные силы завоеванных областей. В это время особенно ухудшилось положение крестьянства. Оно подвергалось хищнической эксплуатации, жестоким притеснениям и насилию.
Хотя Саади был выходцем из городского населения и ярким выразителем его интересов, в творчестве поэта в известной степени отразились также интересы и быт, чаяния и стремления крестьянства. Но защита интересов крестьян и других обездоленных масс в творчестве Саади выразились в своеобразной и характерной для того времени форме. Саади призывает царей и правителей, ханов и эмиров не подвергать насилию и притеснению, грабежу и обидам трудящийся народ, «тех, на труде которых зиждется государство и которые составляют корень общества».
Когда поэт убеждался, что подобные поучения остаются бесплодными и не оказывают никакого воздействия на падишахов, ханов и правителей, он старался устрашать их всевозможными божескими карами и адскими мучениями.
Он постоянно напоминает сильным мира сего, что не нужно забывать о загробном мире, об огне вечном и возмездии Бога; советует им вести воздержанный, аскетический образ жизни, довольствоваться малым и не расточать народное добро, не жить в разврате и пустой, бессмысленной роскоши. Но нередко поэт предупреждал «притеснителей сердца народного» — сильных мира сего, остававшихся глухими к его наставлениям и проповедям, что народ, доведенный до крайности, может расправиться с ними, «вырвать корень жизни»:
«Рассказывают, что один иранский шах несправедливо на имущество подданных руку налагал, насилию и притеснению их подвергал. Дошло до того, что народ из-за его разбоя разбрелся по всему свету, из-за мучений, не знавших предела, стал на чужбине лучшего искать удела. Подданных стало меньше, пришла в упадок вся страна, опустела царская казна, неприятель стал одолевать царское войско».
Или:
Коль тучи комаров начнут кусать слона,
То, как он ни могуч, едва ль спасется слон.
А если муравьи на льва пойдут гурьбой, —
Как он ни яростен, ободран будет он.
(Перевод А. Старостина.)
Но в «Гулистане» поэт призывает к справедливости, угрожая, в основном, божественными карами и возмездиями тем, кто творит несправедливость.
На основе подобных призывов поэта многие востоковеды объявляли Саади мистиком, суфием, проповедовавшим умерщвление плоти, непротивление злу и призывавшим людей бросить мирскую суету и обратить свои взоры к потустороннему миру.
Это утверждение не соответствует действительности. Саади, как доказывают это хотя бы его газели, не был суфием в указанном смысле этого слова. Наоборот, в своей практической деятельности и в своих произведениях он разоблачает и клеймит позором тех суфиев, под рубищем которых скрывались самые низменные пороки, которые обманывали народ и обирали его. Он едко высмеивал и тех суфиев, цель проповеди которых объективно состояла в том, чтобы доказать бесполезность стремлений обездоленных людей к лучшей доле, к человеческой жизни.
Саади был одним из тех суфиев, которые смысл своего учения и жизни видели в служении ближнему, людям и в конечном итоге — народу. Об этом поэт говорит неоднократно:
Служи как следует народу — и это будет тарикат,
А коврик, рубище и четки о внешнем только говорят.
(Перевод А. Старостина.)
***
Творчество Саади — одно из замечательных явлений в истории культуры персидского и таджикского народов. Оно оказало огромное влияние на последующее развитие литературы. «Гулистан» вызвал к жизни десятки подражаний.
Как уже было сказано выше, «Гулистан» возник на основе народного творчества и, будучи неразрывно связан с народной культурой и традициями, с народной идеологией и мировоззрением и с народным языком, отвечал народным чаяниям. Благодаря этому книга сразу же после ее написания стала известной на всем Ближнем и Среднем Востоке, где и поныне пользуется огромной популярностью среди широких народных масс.
Большая часть афоризмов, изречений и других выражений «Гулистана» сделались народными поговорками и пословицами. В течение семи веков «Гулистан» являлся основным учебным пособием по персидскому языку и литературе не только в иранских школах, но и в тех странах, где сколько-нибудь изучались персидский язык и литература. Книга переписывалась и распространялась в массовом количестве в Иране, Средней Азии, Турции, Египте, Индии.
Поэтому не удивительно, что текст «Гулистана» уже к началу XIV века успел сильно засориться всевозможными искажениями, добавлениями и переделками. В дальнейшем количество искажений и переделок текста, вносимых либо вследствие неграмотности и небрежного отношения переписчиков, либо по другим причинам, еще более возросло. В результате значительного искажения содержания и языка книга, естественно, потеряла многие из своих достоинств.
На засоренность текста «Гулистана» обратили внимание еще в XVI веке некоторые из комментаторов и толкователей «Гулистана». Так, например, известные турецкие филологи XVI века Сурури и Суди, комментируя «Гулистан», попутно старались, по мере возможности, восстановить первоначальный текст произведения.
Однако понятно, что работы этих ученых над восстановлением текста «Гулистана» не могли привести к серьезным результатам при тогдашнем состоянии науки, да и сами работы этих ученых дошли до нас в плачевном состоянии,
«Гулистан» давно привлекал внимание русских ученых. Первый перевод «Гулистана» на русский язык был сделан еще в XVI веке. Этот перевод был сделан с немецкого перевода Адама Олеария.
Интерес к «Гулистану» в России возрос особенно в XIX веке, когда русское востоковедение окрепло.
На протяжении этого века «Гулистан» переводился неоднократно, в том числе А. Казембеком (перевод не опубликован), Назарянцем, Ламбросом, Холмогоровым и др. Из этих переводов наилучшим и наиболее полным является перевод И. Холмогорова (Москва, 1882, второе издание).
Академический перевод И. Холмогорова отличается большой точностью. Однако, к сожалению, в него перешли все неточности и ошибки, которые содержались в тексте оригинала (Стамбульское издание).
В 1922 году был опубликован перевод Е. Э. Бертельса, отличающийся исключительной точностью и правильным толкованием текста. Перевод Е. Э. Бертельса сделан со сравнительно хорошего издания персидского текста. Но он, к сожалению, неполон и включает в себя только отдельные «избранные» рассказы.
Предлагаемый перевод покоится на критическом тексте «Гулистана», подготовленного нами на основе старейших рукописей произведения. Полный поэтический перевод стихов Саади на русском языке публикуется впервые.
Рустам Алиев
ГУЛИСТАН
Во имя Бога Милостивого и Милосердного
Хвала Богу Всеславному и Всемогущему, покорность Ему приближает нас к Нему, а благодарность Ему увеличивает Его благодать, изливаемую на нас. Когда мы дышим, воздух, входя внутрь, продлевает жизнь, а выходя, обновляет наше естество. Итак, даже в каждом дыхании содержится двойная благодать, а за каждую благодать благодарность мы должны воздать.
Но где же руки, где язык найти,
Чтоб благодарность Богу вознести?
«О семя Давидово! Воздавайте деяниями за милости. Но как мало благодарных среди рабов моих!»
Тот Божий раб хорош, кто на коленях
Порог лобзает Божьего дворца,
Деяньями одними мы не можем
Добиться благосклонности Творца.
Всех окропляет дождь Его милости бессчетной; скатерть беспредельной щедрости Он всюду расстилает охотно; Он не срывает со своих рабов завесу чести за их смертные грехи, за недостойные поступки Он не лишает их насущного хлеба.
Ты и для гебров и для христиан,
Высокий, открываешь тайный клад!
Ужели ты забудешь о друзьях,
Врагам дающий множество отрад?
Он повелел фаррашу — восточному ветру — расстелить изумрудный ковер, а кормилице — весенней туче — напитать малые ростки, лежащие в земной колыбели; деревья Он одел в наряд Новруза — в плащ из зеленых листьев — и возложил на голову их детей — древесных ветвей — шапочки из цветов, празднуя весны приход; тростниковый сок по Его велению превращается в прекрасный мед, а финиковая косточка становится высокой пальмой.
Трудятся облако, ветер, луна, и солнце, и небо,
Чтобы ты хлеб мог добыть и чтоб ел ты его не беспечно;
Все услужают тебе, все воле твоей покорились,
И справедливо, чтоб воле Творца покорился ты вечной.
Предание, дошедшее до нас от венца всего сущего, гордости творений, славы человеческого рода, лучшего из людей, совершеннейшего создания от начала дней, Мухаммед а-Избранника — да благословит его бог и да пребудет с миром
Добровольный наш заступник, и пророк наш, и спаситель,
Благ совершитель, победитель, сана признаков носитель.
Когда такой защитник есть, какой же нужен нам оплот?
Зачем морских бояться волн, когда сан Ной корабль ведет?
*
Достиг вершин он совершенства, он мрак рассеял красотой,
Мы молим Бога за пророка с его друзьями и семьей,—
гласит, что, когда кто-либо из нас, рабов, несущих тяжесть оков злосчастья и грехов, возведет с раскаянием руки к чертогу Господа Всеславного и Всемогущего, уповая на Его милосердие, Всевышний Творец не остановит на нем своего взора; когда раб вторично Господа призовет, Тот снова свой взор от раба отведет; но когда в третий раз к Господу он воззовет с рыданием и мольбой, вымолвит Господь Всевышний и Всеблагой:
— О ангелы Мои, стыжусь Я своего раба — нет у него иного Господа, кроме Меня, и Я прощаю ему; благосклонно молитву его Я приму и просьбу его исполню, ибо стыдно Мне молений и стенаний раба Моего.
Как милосерден Тот, что в небесах царит,—
Раб совершает грех — Творца терзает стыд!
Ревностные служители храма Его величия признают недостаточность своего услужения, говоря:
— Мы не можем Тебе услужить так, как Ты достоин, а люди, описывающие Его благолепие, поражены изумлением и уверяют:
— Мы не знаем Тебя, как следует знать Тебя!
Ясновиденья нет у меня — и когда бы меня попросили,
Что бы мог я ответить о том, кто отличий лишен?
Ведь влюбленные сокрушены даже мыслью одной о любимой,
Как же голос расслышать того, кто навек сокрушен?
Некий благочестивый мудрец устремил свой взор в пучину размышлений и погрузился в море откровений. Когда он очнулся от этого состояния, один из друзей шутливо спросил его:
— Какой же чудесный подарок принес ты нам из сада, в который ты ходил?
Мудрец промолвил в ответ:
— Я думал, как только подойду к розовым кустам, полу свою розами наполню, в подарок друзьям. Но, когда я туда добрался, так опьянил меня запах роз, что пола моей одежды выскользнула из рук.
Учись любви у мотылька, о утренняя птица,
Погибнет он, в огне сожжен, но уст не разомкнет...
Все лжеискатели любви найти ее не могут,
А кто нашел — безмолвен он и уст не разомкнет.
*
Ты выше всего, что представить мы можем — сравнений, мечтаний, понятий,
Всего, что читаем, всего, что мы знаем и что донесли нам преданья.
Собранье окончилось, жизнь к завершенью подходит незримо и тихо,
Мы все говорим о твоих совершенствах, — лишь начали мы описанье.
Добрую славу Саади и речи его искусной, звучащую в молве народной изустной и растекшуюся по лику земному, любовь к сладким финикам его рассказов, вкушаемых, словно сахар, и распространение отрывков его сочинений, словно золотых листов, нельзя приписать совершенству его дарования и красноречия. Может быть, все дело в том, что владыка мира, ось круговращения времен, преемник Сулеймана, защитник людей веры, великий атабек Музаффараддин Абубекр, сын Саида, сына Занги, — тень Бога Всевышнего на земле (о Господи, будь доволен им и удовлетвори его желания!) обратил на Саади благосклонные взоры, выразив ему полное одобрение и искреннее расположение, и потому-то все люди, простые и избранные, единодушно полюбили его, ибо каждый из них привык следовать вере своих владык.
С поры, когда твой взор в награду был мне дан,
Щедрей, чем солнце, я свечу для разных стран.
Хоть недостатков тьма у этого раба,
Они — достоинства, коль хочет так султан.
*
Однажды мне кусок душистой глины
Дал банщик — «На, возьми-ка для мытья».
«Ты мускус или амбра», — в изумленье,
Вдыхая благовонье, молвил я.
Она: «Я — прах, но роза расцветала
Недалеко от моего жилья;
Была б я прахом, но явилась роза —
Переменилась вдруг судьба моя!
Аллах, осчастливь мусульман его долгой жизнью; его прекрасные и достохвальные добродетели умножь, его друзей и наместников возвысь, а недругов и недоброжелателей унизь; за то, что он прилежно читает Коран, его страна пусть живет безопасно, а жизнь его наследника пусть будет прекрасна!
Он счастье в мир принес — пусть сам он счастлив будет,
Пусть одоленье Бог дарит ему с небес,
Пусть возрастает ветвь сего благого корня —
Мы от благих семян высоких ждем древес!
Строгостью справедливых правителей и стараниями ученых попечителей да сохранит Творец Всевышний, Всевеликий в безопасности чистую землю Шираза — вплоть до Страшного суда!
Фарсистан не знает горя от насилья —
Им тень Бога правит, солнце наших дней,
На земле надежней не найдешь приюта,
Чем порог высокий у твоих дверей;
О несчастных душах думаешь ты вечно,
Бог же — о награде для души твоей.
Сколько б мир ни длился и ни веял ветер,
Ты на Фарс, о боже, ветром бед не вей...
ПРИЧИНА НАПИСАНИЯ ЭТОЙ КНИГИ
Однажды ночью, о минувших годах размышляя и даром погубленную жизнь в памяти оживляя, камни дома сердца своего я подтачивал алмазами слез и твердил следующее стихотворение, показывавшее мое тогдашнее положение:
Один лишь вздох уходит каждый миг,
Но ты взгляни — остаток невелик!
Ты, пятьдесят проживший лет! Быть может,
Тебя пять дней оставшихся встревожат?
Уйти, не сделав дела, — это стыд!
Не взвален вьюк, хоть барабан гремит!
Не нужно спать, о путник, слишком много —
Ведь впереди неблизкая дорога!
Пришедший в мир стал строить новый дом.
Не кончив, был сменен другим жильцом.
И у другого были те ж мечтанья,
Но вот — никто никак не кончит зданья...
Неверного ты другом не зови,
Изменчивый достоин ли любви?
Пусть умереть и злым и добрым надо,
Верши добро—и в том твоя награда!
Бери припас с собою, друг, в поход, —
Потом его никто не принесет!
Жизнь — снега горсть под ярким солнцем мая,
Он тает — так о чем мечта пустая?
Пойдешь с пустым на рынок кошельком —
Боюсь, вернешься ты с пустым мешком.
Ты на корню проел свой хлеб — не диво,
Что в жатву ты получишь только жниво.
Обдумавши всесторонне эту мысль, за благо счел я поселиться в обители уединения, отказаться от дружеского общения и праздных речей избегать, чтобы потом, раскаявшись, себя не ругать:
Молчаливо сидящий в углу, прикусивший язык,
Лучше тех, кто язык за зубами держать не привык.
В это время зашел ко мне, по старому обычаю, мой друг, спутник мой на трудных караванных дорогах, мой товарищ по учению в медресе. Но как ни весел был его разговор, как он передо мною ни расстилал забавы ковер, я не отвечал на его реченья, не поднимал головы от колен поклоненья. Обиделся он на меня, поглядел и так сказал:
Ты покуда можешь говорить,
Время проводи в беседе, брат.
Завтра, как настанет смертный час,
Ведь уста невольно замолчат.
Кто-то из близких моих знакомых так сказал ему о моем решении:
— Решил он и твердо намерен остаток жизни Богу служить и в полном безмолвии жить. Возьмись и ты за ум, встань на путь воздержания.
Ответствовал мой друг:
— Клянусь величием Всевышнего Творца и старинною дружбой нашей: я и шага не ступлю, пока не завяжу с ним беседы по известному обычаю и исстари заведенному правилу. Невежливо обижать друзей, легкомысленно отступаться от клятвы своей; неблагоразумно и с рассудком мудрых людей несовместимо, чтобы меч Али лежал в ножнах, а язык Саади — за зубами:
Что такое язык, о мудрец?
Это ключ от дверей кладовой.
Как узнать, если дверь заперта —
Там алмаз иль булыжник простой?
*
Коль нужно говорить, и мудреца не бойся,
Но будь всегда учтив и зря не молви слова:
Два легкомысленных — болтающий без дела
И тот, что в нужный час замолкнет бестолково!
Словом, не хватило сил у меня удержать язык от разговора с ним, не счел я благородным отвернуть от него лицо — ведь был он искренний друг и хороший мой приятель.
Если воин ты, силы не жалей,
Враг слабее — бей; враг сильнее — бей!
В силу необходимости разговорился я с ним, и пошли мы погулять за город. То было весною, когда успокоилась ярость холодов и наступало время господства цветов:
Деревья в зеленых рубашках стоят —
Такой лишь у райских счастливцев наряд!
*
Настал урдбихишт по Джелаловой эре,
Поют соловьи на мимбарах-ветвях;
Как пот на висках разъяренной красотки,
Жемчужная влага на алых цветах.
Ту ночь пришлось нам провести в саду одного из наших друзей. То было приятное и цветущее место, верхушки деревьев там соединялись друг с другом, а земля казалась покрытой разноцветной мозаикой; сверху висел виноград, подобный красотой созвездию Плеяд.
В саду ручей с прохладной тек водой
И пенье птиц звучало голосистых,
Румяные плоды — на всех ветвях,
Тюльпанов пестрых много, роз душистых;
В тени немало ветер расстелил
Ковров роскошных, мягких и пушистых.
Утром, когда желание вернуться домой одержало верх над отрадой пребывания в саду, вижу я, что и друг мой собрался в путь, полу свою наполнив розами и гиацинтами, настурциями и цветами базилика. И я промолвил:
— Тебе ведь известно, что недолговечны розы в садах и не всегда кусты роз в цветах, мудрецы же говорят: «Что непостоянно, то любви недостойно!»
— Что же тогда мне делать? — воскликнул он.
Я сказал:
— Для развлечения читателей и отрады всех желающих я могу написать книгу «Розовый сад» — от жестокого дыхания осеннего ветра лепестки этого сада на облетят, его радостную весну круговращение времен не обратит в унылую осень.
Зачем ты сыплешь розы на поднос?
Унес бы лепесток из «Сада роз»!
Дней пять иль шесть — и розы цвет поблек.
А «Саду роз» назначен вечный срок.
Но едва произнес я эти слова, как он цветы высыпал из своей полы и схватил за полу меня, говоря:
— Великодушный выполняет свои обещания!
В тот же день я набело написал одну главу: «О правилах общения и искусстве беседы», изукрасив ее так, чтобы она могла пригодиться рассказчикам и увеличить красноречие писателей. А когда розам сада оставалось уже немного жить, книга «Розовый сад» была мною завершена. Но в действительности она будет завершена лишь тогда, когда ее прочтет и взглянет на нее взором царственной милости шах,— опора мира, тень Творца, свет Божественного милосердия, сокровище наших дней, оплот верующих людей, любимец неба, сокрушитель врагов, десница могущественного государства, светильник чистой веры, краса человечества, гордость ислама, Саад, сын Атабека великого, могущественного царя царей, владыки народов, покорившихся ему, как рабы, покровителя арабских и иранских царей, властителя суши и морей, наследника владений Сулеймана, победоносного защитника мира и веры, Абубекра, сына Занги (да продлит аллах счастие их, да возвысит их величие, да сделает благополучным исход их предприятий).
Если книгу удостоит царским взором он,
То китайские узоры расцветут по ней;
Может быть, не отвернется он, скрививши рот,
Ибо этот сад не место для пустых речей —
Ведь недаром в предисловье назван сам Саад —
Это имя скуку гонит от своих дверей.
*
Продолжая, я должен заметить, что моя книга — невеста моей мысли — не поднимет голову, стыдясь своего безобразия, и не поднимет своих печальных взоров, смущенно опущенных к земле, и не будет блистать в обществе благородных мудрецов, пока ее не украсит своим убранством благосклонный прием великого эмира, справедливого, ученого, победоносного, поддерживаемого небом, опоры царского трона, советника в государственных делах, защитника бедняков, убежища чужеземцев, учителя мудрецов, друга праведных, гордости народа Фарса, десницы царства, царя избранных, славы, веры и мира, оплота религии и правоверных, главы султанов и царей Абубекра, сына Абинасра (да продлит аллах его жизнь, да увеличит его могущество, да расширит его грудь и да умножит его награду),— славнейшего из великих мужей под небесами, средоточия наиблагороднейших качеств!
Кто милостью великой осенен,
Пусть грешен — прав, пусть враг — стал другом он.
На каждого из его рабов и приближенных возложена определенная обязанность. Если кто-либо из них свои обязанности исполняет беспечно и нерадивость проявляет вечно, тот обязательно должен дать ответ, и ему не спастись от бед. Но для сословия дервишей, на обязанности которых лежит благодарение, восхваление и благословение великих мира сего за их благодеяния, лучше исполнять эту обязанность издалека, чем вблизи, ибо последнее близко к лести, а первое удалено от лицемерия и подобные мольбы будут быстрее услышаны Аллахом.
Стал свод небес от восхищенья прям,
Когда, царь наших дней, родился ты;
Как мудро, что Творец избрал тебя,
Чтобы спасти людей от маеты,
Как счастлив тот, кто честь свою соблюл, —
Ему не знать посмертной клеветы.
И пусть тебя не хвалят мудрецы —
Красавица живет без машшаты.
Причины моего уклонения от благой службы при дворе владыки могут быть изложены следующим образом:
Несколько индийских мудрецов рассуждали некогда о достоинствах Бузурджмихра. И только один недостаток в конце концов стал ясным для этих мудрецов: слишком уж он медлителен в разговоре, слишком уж долго обдумывает свои слова в каждом споре, так что собеседнику приходится долго ждать, пока он скажет хоть одно слово. Бузурджмихр услышал об этом мнении и так ответил: «Лучше говорить, обдумав, чем раскаиваться в сказанном».
Велеречивый опытный старик
К речам вполне обдуманным привык.
Не смей промолвить, не обдумав, слова,
Пусть медленно, но говори толково.
И собеседникам не докучай,
Замолкни прежде, чем вскричат «кончай!»
Ты от зверей отличен слова даром,
Но лучше зверь, коль ты болтаешь даром!
Это особенно верно по отношению ко мне. Если я отважусь нанизывать слова перед взорами вельмож его царского величества (да будет прославлена его помощь людям), шаха, двор которого — средоточие глубокомысленных и прибежище мудрейших ученых, то тем самым я дерзость совершу и перед его высоким величеством согрешу: ведь так уж заведено — дешевый коралл на рынке ювелиров не стоит камня величиной всего с ячменное зерно, свет свечи не виден при сиянии солнца, а у подножия горы Эльбурс высокая башня кажется низкой.
Надменно вздымающий шею свою
Сломает ее непременно в бою.
*
Упал Саади — потому он свободен:
Ведь бьющий упавшего — неблагороден.
*
Подумав как следует, мысль излагай.
А стен без фундамента не воздвигай.
Я умею делать искусственные цветы, но я не стану предлагать их в цветнике; я торгую красавцами, но только не в Ханаане.
Лукмана спросили:
— У кого ты научился мудрости?
Он ответил:
— У слепых. Ведь они, пока не ощупают места, куда им нужно ступать, не двинут ногой.
*
Прежде чем входить, подумай о том, как ты выйдешь.
*
Сначала испытай, какой ты мужчина, потом можешь жениться.
*
Казалось бы, петух в бою — крепыш.
Но с соколом его ты не сравнишь.
И кошка — лев, коль попадутся мыши,
Но против тигра кошка — просто мышь.
Однако, будучи уверены в благородных качествах вельмож, закрывающих глаза на недостатки подчиненных своих и не разглашающих грехов людишек простых, мы запечатлели в этой книге несколько происшествий, притч, стихов, рассказов и случаев из жизни прежних царей, потратив на это часть драгоценной жизни своей. Вот причина написания книги «Розовый сад». Да поможет мне Аллах!
Пусть много лет пребудут мои стихи и книга,
Пока частицы праха не поглотит пространство
Хотя бы этот образ оставить в память жизни —
Ведь бытие людское не знает постоянства, —
И, может быть, дервишей деяния благие
В молитве упомянет честное мусульманство.
Желая соблюсти соразмерность при написании книги, распределении глав и расстановке слов, я счел за благо, чтобы этот богатый цветник и прекрасный сад, подобно раю, делился на восемь частей. Чтобы книга моя не навевала скуки, мы изложили ее в следующем порядке:
Глава первая. О жизни царей.
Глава вторая. О нравах дервишей.
Глава третья. О преимуществах довольства малым.
Глава четвертая. О преимуществах молчания
Глава пятая. О любви и молодости.
Глава шестая. О старости и слабости.
Глава седьмая. О влиянии воспитания.
Глава восьмая О правилах общения.
Приятным занимался я трудом
В году шестьсот и пятьдесят шестом.
Сказал я, где лежит стезя благая.
И удалился, богу труд вручая.
Глава первая О ЖИЗНИ ЦАРЕЙ
РАССКАЗ 1
Слыхал я, что как-то встарь велел казнить пленника некий царь. Несчастный пленник, находясь в отчаянном положении, стал государя поносить и бранить. Ведь, как говорят, кто руки свои в ожидании смерти умоет, тот все, что у него на сердце, откроет.
В опасный час, коль некуда бежать,
Невольно схватишься за рукоять.
*
У мужа, что в отчаянье пришел,
Невольно удлиняется язык —
Так кошка, если ей спасенья нет,
Бросается на грозную собаку.
Государь спросил, что говорит пленный. Некий благородный вазир ответил:
— О владыка, он говорит: «Тот, кто гнев укрощает, тот виновных прощает».
Государь пожалел пленника и даровал ему жизнь Но другой вазир, противник первого, сказал:
— Людям нашего звания в присутствии царя разрешается говорить только правду. На самом деле осужденный бранил государя, изрыгал непристойности.
Государь, услыхав эти слова, нахмурил брови и молвил:
— Ложь, сказанная тем вазиром, мне понравилась больше правды, сказанной тобой. К добру была направлена его ложь; а ты своей ложью к преступлению влечешь. Мудрецы говорят, что ложь, преследующая благую цель, лучше правды, ведущей к бедствию.
Тот, чьим словам сам царь внимать привык.
Злодей, когда недобр его язык.
*
Над входом во дворец Фаридуна было начертано:
Брат, этот мир останется ничьим,
К Творцу привязан сердцем будь своим!
О люди, миру бренному не верьте:
Взлелеяв, скольких он довел до смерти!
Не нужен трон, была б чиста душа —
Для смерти и циновка хороша!
РАССКАЗ 2
Одному из хорасанских царей приснился Махмуд, сын Себуктегина: все тело государя этого истлело и превратилось в прах, но глаза еще были живы, они вращались в глазницах и смотрели вокруг. Пришли мудрецы со всех сторон, но ни один из них не мог истолковать этот сон. Наконец один дервиш догадался и сказал:
— Он все еще беспокойством томим и смотрит, как его царство досталось другим.
Как много под землей героев именитых,
Но и следа уж нет от тех богатырей.
Кто предан был земле, изъеден так землею,
Что от него теперь уж нет и двух костей.
Но жив Ануширван, желавший людям блага,
Хотя давно он стал добычею червей.
Твори ж добро и жизнь не трать напрасно: скоро
Нам возвестят: «Его уж нет среди людей».
РАССКАЗ 3
Про одного царевича я слыхал, что он был низкого роста и некрасив собой, а другие его братья были высоки и красивы. Отец царевича однажды посмотрел на него с отвращением и презрением. Юноша был проницателен и сказал:
— О мой отец, ведь лучше низкорослый мудрец, чем рослый глупец. Не всякий, кто высок и строен, уважения людей достоин, ведь овца принадлежит к чистым животным, а слон — все равно, что падаль.
На земле меньше всех Тур-гора,
Но пред Богом она больше всех.
*
Ты, верно, слышал, как худой мудрец
Такую речь с невеждой толстым вел:
«Пусть конь арабский даже очень худ —
Он лучше, чем откормленный осел».
Отец засмеялся, столпы государства одобрили речь юноши, но братья смертельно обиделись.
Покуда человек не говорит,
Неведом дар его, порок сокрыт.
Ты мнишь: все полосатое — подстилка,
Остерегись, а вдруг там тигр лежит.
Слыхал я, что в это время против царя выступил опасный неприятель. Когда войска обеих сторон двинулись друг на друга, юноша первым выступил на поле брани. При этом он воскликнул:
Моей спины в день битвы не увидишь,
Я весь в крови. Главу усыпал прах.
Со мной воюя, ты играешь жизнью,
А побежишь — урона жди в войсках.
Вымолвив это, он бросился на вражеское войско и свалил несколько ратников. Вернувшись к отцу, он поцеловал прах у его ног и вымолвил:
Меня ничтожным ты считал, так знай же,
Что не дородность — мужества исток.
В день битвы тощий конь вперед стремится,
А от коровы жирной есть ли прок?
Но врагов, говорят, большая рать нападала, а в войске царя было ратников мало. Обратились они в бегство. Тогда юноша закричал на них:
— О мужи, врагов убивайте или женский наряд на себя надевайте!
Его слова вселили храбрость во всадников, и они дружно напали на врага. Потом государь поцеловал сына в глаза и лоб и обнял его; изо дня в день оказывал ему все больше и больше внимания и наконец провозгласил его наследником. Братья, позавидовав ему, налили яда в его пищу. Сестра заметила это с айвана и хлопнула окошком. Юноша понял ее, отнял руки от еды и сказал:
— Несправедливо, чтобы доблестные мужи умирали, а бездарные их место забирали.
Под сенью совы не укроемся мы,
Коль в мире не будет волшебной хумы
Сообщили отцу о том, что произошло. Он вызвал братьев царевича и сурово побранил их. Затем он выделил каждому определенную область, так что смута улеглась и распри прекратились — ведь говорят же, что десять дервишей могут спать на одном коврике, а вот двум царям тесно в одной стране.
Святой человек лишь полхлебца откусит
И нищим скорей остальное дает;
А царь, если царство какое захватит,
Скорее спешит на другое в поход.
РАССКАЗ 4
Одно арабское разбойничье племя, на вершине горы расположившись станом, путь преградило купеческим караванам. Жителей окрестных краев этот раз-бой устрашал, а войска султана терпели от них поражение за поражением, ибо разбойники, забравшись в горы, заняли неприступные проходы, и не было для них лучшего убежища и опоры.
Правители этих краев стали совещаться о том, как бы им избавиться от беды, и решили, что, если шайка продержится еще некоторое время, ей нельзя будет противостоять.
Пока деревцо не пустило корней,
Любой его вырвет рукою своей;
Но если его много лет не тревожат,
Могучий рычаг тут едва ли поможет.
Источник засыпать лопатой — не труд,
Рекой полноводной слоны не пройдут.
Они решили человека на разведку послать, свои намерения пряча, и потом выжидать, пока не улыбнется удача. А когда разбойники напали на жителей, оставив свое гнездо пустым, правители послали туда несколько воинов, испытанных в боях, и те укрылись в горном проходе. Разбойники вернулись ночью, после набега, привезя с собой награбленное добро. Сняв с себя оружие, они разделили добычу. Тогда-то напал на них первый враг — сон. Когда прошла первая стража ночи
И солнечный диск обняла темнота,
Как будто Иону во чреве кита,
выскочили отважные воины, сидевшие в засаде, и всем разбойникам поодиночке связали руки сзади, а утром, когда занялась заря, они привели их ко двору царя. Царь приказал всех пленных казнить. Случайно среди них оказался молодой человек в расцвете ранней юности; травка на лужайке его ланит едва пробивалась. Один из вазиров поцеловал подножие трона государя, с мольбой приник лицом к земле, и промолвил:
— О царь, этот мальчик еще не вкусил плодов сада жизни и не наслаждался блаженной порой молодости. Я уповаю на доброту и великодушие царя — да окажет царь мне, рабу своему, милость и дарует ему жизнь.
Царь, услышав эти слова, нахмурился, ибо они противоречили его высоким помыслам, и молвил:
Тому, кто по природе зол, блистать душою не дано.
Дурных лелеять, что орех бросать на купол — все одно.
Лучше всего уничтожить их грязный род и вырвать корни их племени в предупреждение невзгод, ибо не дело мудрецов, потушив огонь, оставлять тлеющую золу и, убив змею, оставлять ее детеныша.
Пусть живой водою тучи землю оросят —
Все же нас плодами ивы вряд ли угостишь.
Не возись же с человеком, чья душа низка,
Сахара не даст, поверь мне, ни один камыш.
Выслушав эту речь, вазир поневоле согласился с нею, воздал хвалу благим помыслам государя и промолвил:
— То, что соизволил произнести владыка, — сущая истина. Государь прав — юноша усвоил бы этих негодяев нрав, если бы он воспитывался и доныне в их обществе. Однако ваш раб надеется, что, воспитываясь в обществе праведных людей, молодой человек усвоит их обычаи. Ведь он еще дитя, мятежный и бунтарский характер той шайки в нем еще не укрепился, а хадис гласит: «Люди рождаются только с чистой природой, и лишь потом отцы делают их иудеями, христианами или огнепоклонниками».
Супруга Лота сблизилась с дурными,
И сгинуть племени его пришлось;
Но человеком стал в пещере живший
Средь отроков правдолюбивых пес.
После этого другие приближенные царя присоединились к просьбе вазира; тогда государь даровал юноше жизнь и сказал:
— Я прощаю тебя, хотя и не считаю это полезным.
Старуха говорила: «О Рустам,
Не презирай вовеки силы вражьей —
Раздувшись, мелководная река
Верблюда унесет с его поклажей».
Как бы то ни было, царь юношу лаской и негой окружил, а его воспитание на опытного учителя возложил. Юноша усвоил придворную учтивость в обращении, научился вести изысканную беседу и делать все в соответствии с придворным этикетом. Он заслужил всеобщее одобрение. Однажды вазир в присутствии царя говорил об успехах юноши, утверждая, что разумных людей воспитание оказало на него благотворное влияние и выбило из него прежнюю глупость, достойную порицания. Царь улыбнулся и молвил:
Волчонок станет волком, ты пойми,
Хотя б и жил он долго меж людьми.
Прошло после этого два или три года, и шайка воров из ближнего квартала связалась и завела дружбу с тем юношей; улучив удобный момент, он убил вазира и двух его сыновей, забрал несметное количество добра и обосновался на месте своего отца в пещере разбойников, превратившись в бунтовщика. Узнав об этом, царь в изумлении прикусил палец и произнес:
Из негодного железа добрый меч сковать нельзя,
И нечеловек не станет человеком, мудрецы...
Такова дождя природа, что поит он всех равно,
Но в саду растут тюльпаны, на солончаке — волчцы.
*
На солончаке не взрастим гиацинтов —
Лишь семя и труд даром тратить мы будем;
Коль делать добро будем людям лукавым —
Мы зло принесем добродетельным людям.
РАССКАЗ 5
Я видел сына одного военачальника при дворе Угульмуша. Этот юноша был до такой степени умен, проницателен, сметлив, рассудителен и приветлив, что даже трудно описать все его совершенства. Еще с детства его облик был отмечен признаками величия:
Над головой видна была всегда
Величия и мудрости звезда.
Он, конечно, понравился султану, ибо отличался благородной осанкой и духовным совершенством. Мудрецы говорят: «Могущество человека есть следствие доблести, а не богатства; величие — следствие разума, а не возраста»..
Люди его круга, позавидовав ему, обвинили его в предательстве, приписали ему сотни грязных дел, чтобы царь казнить его велел, — правда, все напрасно.
Что может сделать враг, коль ласков друг с тобой?
Государь задал ему вопрос:
— В чем причина вражды этих людей к тебе?
Он ответил:
— Под сенью покровительства государя, да продлится его царство, я угодил всем, за исключением завистников, которые до тех пор будут недовольны, пока не наступит конец моему благоденствию, — да продлится счастье. царя!
Беззлобен я; завистник, мой хулитель,
Себе ж обиду завистью творит,
Умри, завистник! — так лишь ты спасешься
От нестерпимых зависти обид.
*
Лишить желают радости счастливцев
Несчастные, что знали сотни бед.
Глаза летучей мыши днем не видят,
Ужель виновно в этом солнце? Нет!
Мышей пусть лучше тысяча ослепнет,
Но солнца пусть вовек не меркнет свет.
РАССКАЗ 6
Рассказывают, что один иранский шах несправедливо на имущество подданных руку налагал, насилию и притеснению их подвергал. Дошло до того, что народ из-за его разбоя разбрелся по всему свету, из-за мучений, не знавших предела, стал на чужбине лучшего искать удела. Подданных стало меньше, пришла в упадок вся страна, опустела царская казна, неприятель стал одолевать царское войско.
Ты хочешь помощи, когда придет несчастье?
В дни счастия верши добро. Уйдет к врагу
Твой раб с серьгой в ушах, когда не приласкаешь;
Коль ты добро вершил — всем в уши вдел серьгу.
Однажды на царском приеме читали главу из книги «Шах-наме» — о падении власти Заххака и о возвышении Фаридуна. Вазир спросил царя:
— Как это объяснить — вот Фаридуну ни сокровищ, ни владений, ни пышной свиты не досталось в удел — как же он царством овладел?
Царь отвечал:
— Тебе же известно, что вокруг Фаридуна объединился угнетенный люд; он-то и сверг Заххака, и власть досталась Фаридуну.
Вазир сказал:
— О царь! Если народное единение — для власти источник возвышения, зачем ты разгоняешь народ, множа свое угнетение? Значит, твоя голова не создана для царствования.
Лелеять войско нужно непрестанно,
Господства корень — войско для султана.
Царь спросил:
— Каким же образом объединить вокруг себя войско и подданных?
Вазир ответил:
— Чтобы объединить народ, шах должен быть справедливым и щедрым, тогда люди будут безопасны под сенью его правления; у тебя же нет ни справедливости, ни щедрости.
Как может угнетатель быть царем,
А волк служить в отаре пастухом?
Царь, заложив основы угнетенья,
Сам подорвал устои управленья.
Благоразумные советы мудрого вазира пришлись не по вкусу царю, ибо вкус его был испорчен. Он нахмурился, разгневался и велел бросить вазира в темницу.
Через короткое время восстали родственники царя, возвратить владения отцов желанием горя. Подданные, выведенные из терпения гнетом и рассеявшиеся по чужбине, присоединились к мятежникам, умножив их силы, так что власть была вырвана из рук царя и утвердилось господство его врагов.
Коль подданных сердца их царь насильем ранит,
В ненастный день из них могучий враг восстанет.
Будь в дружбе с подданным — и войн не опасайся,
Тогда народ твоим могучим войском станет.
РАССКАЗ 7
Некий царь сел на корабль с одним тюрским гуламом. Тот гулам моря никогда не видал, морской болезни не испытал. И когда корабль двинулся в путь, он начал плакать, рыдать, всем телом дрожать и путникам надоедать. Как его ни успокаивали, он не мог прийти в себя. Из-за этого ухудшилось настроение у царя, но никто ничего не мог поделать.
На том корабле был один мудрец. Он сказал царю:
— Если вы прикажете, я найду способ его успокоить.
— Это было бы очень хорошо и благородно с твоей стороны, — ответил царь.
Мудрец велел бросить юношу в море. Когда тот несколько раз окунулся с головой, матросы поймали его за волосы, подтащили к кораблю, и гулам поспешно влез на палубу по рулю. Потом он сел в уголок и успокоился.
— В чем суть этой мудрости? — удивленно спросил царь.
— Еще ни разу, — отвечал мудрец, — он не испытывал, насколько мучительно тонуть, и потому не знал, как ценна безопасность на корабле. Цену благополучия знает только тот, кто бедствия перенесет.
О сытый, ты хулишь ячменный хлеб,
А мне всегда его лишь подавай;
Чистилище для гурий рая — ад,
А кто страдал в аду, найдет там рай.
*
Не сравнить того, кто нежно милую свою лобзает,
С тем, кто взглядом беспокойным в ожиданье дверь пронзает.
РАССКАЗ 8
Хурмуза спросили:
— Какой проступок заметил ты за вазирами своего отца, когда решил заковать их в цепи?
— Никакого проступка я у них не замечал, — так Хурмуз отвечал. — Однако я заметил, что они предо мной трепещут от страха и совершенно не доверяют моим обещаниям. Я испугался, как бы они, опасаясь насилия, не решили убить меня, и претворил в дело указание мудрецов, изрекших:
Бойся тех, о мудрец, что боязни полны пред тобой,
Даже если ты мог бы сразить сто подобных людей.
Так и тигр, если кошке уже от него не спастись,
Должен глаз свой беречь от ее разъяренных когтей.
И змея потому только жалит стопу пастуха,
Что страшится — вдруг камнем расплющит он голову ей.
РАССКАЗ 9
Один из арабских царей заболел. Когда он уже был совсем без сил и недуг всякой надежды его лишил, в дверях его опочивальни появился вестник, сообщивший ему радостную новость:
— Благодаря счастью царя мы захватили такую-то крепость, врагов взяли в плен, а подданные края, на силу твою взирая, покорились твоей воле.
Царь, горько вздохнув, произнес:
— Вся жизнь моя прошла в одной надежде —
Увидеть явь моей мечты заветной...
Мечты исполнились—но что в том пользы,
Коль ждать возврата дней минувших — тщетно.
*
Смерть в барабан отъезда громко бьет.
Глаза мои, прощайтесь с головой.
Пора прощаться с пальцами, ладонь,
Пора прощаться, плечи, со спиной!
Друзья мои, на кладбище вас жду —
Меня одолевает ворог злой.
В невежестве я жизнь свою провел,
И в этом вы не следуйте за мной.
РАССКАЗ 10
Однажды, когда в соборной мечети Дамаска пришлось мне молиться у изголовья гробницы пророка Яхьи, случайно пришел туда для поклонения один из арабских царей, известный несправедливостью своей. Он совершил намаз и стал просить Бога удовлетворить его просьбы.
И нищий и богач — рабы у Бога,
И богачу нужна его подмога.
Затем он обратился ко мне со словами:
— По свойственному дервишам великодушию и близости их помыслов к Богу, напутствуй меня своей молитвой, ибо я страшусь некоего сильного врага.
— Будь милосерд к бедным подданным, — сказал я, — и тогда сильный враг, если даже он силы утроит, тебя никак не обеспокоит!
Преступно, если руку сломишь ты
У бедняка, что отвечать не может.
Тому, кто сам упавших не щадит,
Коль упадет он, вряд ли кто поможет.
Кто, зло посеяв, добрых всходов ждет,
Того пустая лишь мечта тревожит.
Будь справедлив, вынь вату из ушей,
Не то тебя день судный уничтожит.
*
Одно сынов Адама естество,
Ведь все они от корня одного.
Постигнет одного в делах расстройство,
Всех остальных охватит беспокойство
Тебе, не сострадающий другим.
Мы человека имя не дадим.
РАССКАЗ 11
В Багдаде появился один дервиш, молитвы которого хорошо доходили до Господа. Сообщили об этом Хадджаджу. Тот вызвал дервиша к себе и попросил:
— Подай мне твое благословение!
— Господи, на него взор устреми и душу у него отними! — молвил дервиш.
— Ради бога, объясни, что это за молитва?! — воскликнул Хадджадж.
Дервиш ответил:
— Это благая молитва и для тебя и для всех мусульман.
Властитель, подданным несущий гнет,
Когда ты кончишь притеснять народ?
Едва ль в твоей нуждается он власти —
Нет, жизнь твоя страшней, чем все напасти.
РАССКАЗ 12
Один несправедливый царь спросил как-то раз у одного праведного мужа:
— Какая из дневных молитв лучше всех?
Тот отвечал:
— Лучше всего тебе спать во время полуденной молитвы, чтобы твой гнев людей не постиг хоть в этот короткий миг.
Увидевши, как в полдень спал насильник,
Я молвил: «Пусть бы вечно спал злодей».
Пусть те, чей сон бывает лучше бденья,
Умрут — к чему продленье злобных дней?
РАССКАЗ 13
Я слышал, как некий царь всю ночь до утра кутил, а кончая пьянствовать, произнес:
— В нашей жизни мы этого мига не знаем блаженней,
Мы не знаем ни добрых, ни злых и не слышим их пеней.
Какой-то дервиш, спавший в холод нагишом на улице, воскликнул:
Да, верно, что мало на свете
Счастливцев таких же, как ты,
Но если ты сам беззаботен —
Довольно у нас маеты.
Царю понравились эти слова, и он решил бросить из окна на улицу кошелек с тысячей динаров. Он крикнул:
— Эй, дервиш, держи полу!
Дервиш молвил:
— Откуда я возьму полу, если у меня нет одежды?
Царь проникся еще большей жалостью к нищете дервиша, он к кошельку еще и платье добавил; слуга этот подарок дервишу доставил.
Скоро дервиш все эти деньги прокутил и опять своим посещением царя отяготил.
Сохранится ли богатство у свободных? Никогда —
Как терпенье у влюбленных или в решете вода.
Доложили о дервише, а царю как раз было не до него. Царь рассердился и хмуро взглянул на дервиша. Имея в виду именно такие случаи, и говорят люди проницательные и мудрые, что нужно избегать гнева царей, ибо их высокие помыслы преимущественно обращены на важные государственные дела, и они не переносят толчеи простого люда.
Коль не представился еще удобный случай,
Не жди, чтоб милостив к тебе был царь могучий.
Ты в неудобный миг прошенья не вручай,
Без пользы не болтай, себя не унижай.
Царь приказал:
— Пусть убирается этот дерзкий мот, который за такое короткое время прожил столько добра от моих щедрот. Ведь средства государственной казны — хлеб бедняков, а не пища для братьев сатаны.
Когда светильник днем зажжет глупец,
То к ночи масло выгорит вконец.
Один из вазиров — советников царя — заметил по этому поводу следующее:
— Владыка, по-моему, для таких людей будет хорошо установить выдачу определенных средств к жизни через определенные промежутки времени; чтобы они не могли промотать эти средства сразу; а если ты хочешь наказать его и не пускать к себе, то я должен тебе сказать: если человек с высокими помыслами кого-либо своей милостью обнадежит, то лишать надежды и огорчать, его он уже не может.
Пред жадными людьми не отворяй дверей,
Но, раз открыв, нельзя за двери гнать людей.
*
В Хиджазе люди, жаждою томимы,
Не соберутся у солончаков.
Но там, где пресных вод источник свежий,
Найдешь людей, и птиц, и муравьев.
РАССКАЗ 14
Некий падишах нерадив был в государственных делах, а войско держал в нищете. Естественно, что, когда против него выступил сильный враг, все его воины обратились в бегство.
Не хочешь денег воину ты дать?
Не схватит он меча за рукоять!
Один из ратников, отказавшихся от службы царю, был мой друг. Я его порицал, говоря:
— Низкий, неблагодарный и нечестивый негодяй — тот, кто при малейшей перемене счастья отворачивается от своего господина и свертывает ковер благодарности за его долголетние милости.
Он ответил:
— Ты должен великодушно простить меня — на моего коня перед тем сражением не досталось ячменя. Седло же я заложил. Если царь жалеет денег для воина, то невозможно жертвовать ради него жизнью.
Дашь денег воину — и он пойдет на смерть,
Не дашь — ища еды, обрыщет он всю твердь.
*
Только сытый воин полон силы боевой,
А с пустым желудком воин не идет на бой.
РАССКАЗ 15
Некоему вазиру дали отставку. Он стал дервишем. На него оказало благотворное влияние общение с дервишами, и он достиг состояния душевной сосредоточенности. Тогда царь снова стал проявлять к нему внимание и предложил опять поступить к нему на службу. Но вазир отказался со словами:
— Отставка лучше, чем служба.
Тот, кто в углу спокойствия живет,
Псам затыкает пасть, а людям — рот,
Ломает клевету, доносы рвет,
Воздвигнув против сплетников оплот.
Государь возразил:
— Нам настоятельно необходим муж, тебе подобный, к государственным делам способный.
— Признак достойного ученого, — сказал бывший вазир, — заключается в том, чтобы не предаваться таким занятиям.
Затем слывет хума почтенней птиц других,
Что кости ест, существ не трогая живых.
*
Раз у рыси[6] спросили:
— Почему ты избрала общество льва?
— Потому, — ответила рысь, — что я питаюсь остатками его добычи, костями съеденной им дичи, и могу жить спокойно до старости, не боясь злобы врагов, под покровительством его ярости.
Тогда ей задали еще один вопрос:
— Если ты ходишь под сенью его покровительства и благодарна ему за его благодеяния, то почему
бы тебе не подойти к нему поближе, чтобы он ввел тебя в число его близких, в свиту его преданных рабов?
— Но я сама, — молвила рысь, — опасаюсь ярости льва!
Пусть гебр хоть сотни лет огонь лелеет свой,
Но упадет в огонь — сгорит он с головой.
*
Бывает, что султан приближенного к своей особе златом одаряет, но случается и так, что любимец царя голову свою теряет, так что мудрецы учат:
— Нужно остерегаться перемены в настроении царей, ибо иногда они обижаются, когда несешь им почтения дань, а иногда награждают человека просто за брань.
Говорят также, что для царских приближенных вольные шутки — доблесть, а для мудрецов — грех.
Достойным будь, степенным будь,
А шутовство—придворных путь.
РАССКАЗ 16
Один из моих друзей пришел ко мне жаловаться на несчастную свою судьбу.
— И средств к жизни,— говорил он,— у меня мало, и семья разрослась небывало, и трудно мне, понимаешь ты, тяжесть переносить нищеты. Не раз подумывал я о том, чтобы переехать в другую страну,— ведь там, как бы я ни жил, никто не ведал бы о моих удачах и неудачах.
Голод усыпляет многих — но не знаем мы про то.
Много душ рассталось с телом — не оплакал их никто.
И я боюсь врагов злорадных, которые надо мной издеваются, приписывая все трудности моей семьи отсутствию у меня благородства, и говорят:
Не увидит лика счастья
Тот бесстыжий никогда:
Для себя покоя ищет,
А детей гнетет нужда.
Тебе известно, что я кое-что смыслю в искусстве счетоводном, и если бы дали какую-нибудь работу мне из уважения к свойствам твоим благородным, я за остаток жизни сумел бы тебя отблагодарить.
— Служба у царей,— ответил я другу,— имеет две стороны: здесь и надежда на хлеб и страх за жизнь; несовместимо с рассудком благоразумных людей ради этой надежды переносить такой страх.
Никто у дервиша не станет просить,
Чтоб подать вносил он скорее за сад.
Заботы и горе покорно неси:
Заносчивым вороны печень когтят.
Друг мой воскликнул:
— Все, что сказано тобой, не относится к моему положению, ты не исполнил мою просьбу. Разве ты не слышал изречения: «Кто занимается плутнями, у того при счете руки трясутся»?
Служащих истине когда же Бог обидел?
На истинном пути погибших я не видел.
Мудрецы говорят: четверо боятся других четверых — разбойник — царя, вор — сторожа, мошенник — доносчика, блудница — мухтасиба, но у кого правильный счет, тот спокойно живет, не зная никаких забот.
Лишнего не трать на службе, и, когда пойдешь в отставку,
Враг не сможет подкопаться под строение твое;
Будь же чист и честен, братец, и не бойся никого ты:
Знаешь, прачка бьет о камень только грязное белье.
Я промолвил:
— Знаешь, к твоему положению очень подходит известная история с лисицей. Люди видели, как она бежит в ужасе, спотыкаясь, падая и вставая. Кто-то спросил ее:
— Что за бедствие приключилось с тобой? Что вызвало у тебя такой страх?
Лиса ответила:
— Я слышала, что ловят всех верблюдов, чтобы силой заставить их работать.
— Дура,— сказал тот человек,— какое отношение к тебе имеют верблюды, что между вами общего?
— Молчи,— возразила лиса.— Если завистники по злобе скажут, что я — верблюд, и таким образом меня заберут, то кто же позаботится о том, чтобы меня освободили, или о том, чтобы мое дело расследовали. Ведь пока привезут противоядие из Ирака, ужаленный змеей умрет.
— Точно так же,— продолжал я,— и с тобой. Хотя ты доблестен, честен, правдивостью и верностью известен, в засаде затаились злопыхатели, во всех углах сидят недоброжелатели. Если они донесут царю на тебя и скажут при этом, что ты обладаешь как раз противоположными качествами, а не теми, которые составляют твои добродетели, и ты предстанешь перед царем для ответа, то кто же сможет вымолвить за тебя хоть словечко? Поэтому я советую тебе беречь царство довольства малым и отказаться от стремления к высоким должностям.
На море много прибылей добудешь,
На берегу же безопасней будешь.
Выслушал друг мой эти слова, вспылил, нахмурился и стал осыпать меня оскорблениями:
— Ну и разум, ну и рассудительность! Вот так знание и проницательность! Действительно тут оправдываются слова мудреца: «Друзья познаются, когда ты в темнице, а за столом все враги кажутся друзьями».
Твой друг — не собутыльник на пиру,
Когда тебе сопутствует удача,
Но тот, кто руку помощи подаст
Среди беды, несчастия и плача.
Я увидел, что друг мой сердится и слова мои вызвали в нем только озлобление. Тогда я направился к сахибдивану и рассказал ему, как старому знакомому, о состоянии дел моего друга, рассказал о его способностях и достоинствах, так что, о нем проявив заботу. дали ему работу.
Через некоторое время заметили его прекрасные свойства, одобрили его рассудительность, его дела улучшились, и вот уже он был назначен на новую должность. Все выше поднималась звезда его счастья, все ярче горя, пока не достигла зенита милостей царя; стал он приближенным к особе султана, его советником и доверенным лицом. Я радовался его благоденствию и говорил:
Не страшись невзгод и не скорби —
Ключ с живой водою скрыт во тьме.
*
Не скорби, потерпевший от рока немало обид:
Милосердный всегда много милостей втайне творит.
*
От изменчивости счастья не криви ты рот:
Хоть терпенье очень горько, сладок плод его.
В ту пору я отправился с несколькими друзьями в путешествие. Когда я вернулся домой из паломничества в Мекку, друг мой встретил меня на дороге, за два перехода. Выглядел он жалко, был похож на дервиша.
— Что с тобой приключилось? — задал я вопрос.
— Как ты и предсказывал, несколько человек позавидовали мне. Они обвинили меня в коварстве, а царь — да пребудет он дольше на царстве — не соизволил, как надлежало бы, рассмотреть их жалобы, чтобы выявить истину, а старые друзья и близкие приятели словечка правды не проронили — прежнюю дружбу они искоренили.
Иль ты не видел, как пред тем, кто властью облечен,
Сложивши руки на груди, склоняются с почтеньем?
Когда же свалит рок его, тогда любой из тех льстецов
Готов тотчас топтать его со злобой и презреньем.
Короче говоря, меня подвергали разным пыткам, и только на этой неделе, когда была получена добрая весть о твоем благополучном возвращении из паломничества, с меня сняли тяжелые оковы и мое достояние мне вернули.
Я промолвил:
— Не послушался ты меня тогда, а я тебе говорил, что служба у царей похожа на путешествие по глади морей — оно и прибыльно, но и опасно; так и тут — или будешь ты с деньгами, иль умрешь ты, скованный цепями.
Бывает, жемчуга гребет
Хаджа обеими руками,
А иногда на берегу
Гниет он, выброшен волнами...
Но больше я не стал растравлять его душевную рану и сыпать на нее соль и закончил такими словами:
Иль не предвидел ты, что будешь ты в оковах,
Не слушая призыв, направленный к добру?
Не переносишь ты укусов скорпиона?
Так палец берегись совать в его нору!
РАССКАЗ 17
У меня было несколько знакомых дервишей с весьма благочестивой внешностью. Некий вельможа имел о них лестное мнение и назначил им определенное содержание. Но однажды один из них совершил проступок, не приличествующий дервишам. Мнение вельможи о них изменилось в худшую сторону. Их базар опустел. Я решил помочь друзьям, чтобы сохранить им средства к жизни, и отправился к вельможе. Привратник, надо мной издеваясь, меня сначала не пустил; я ему простил. Недаром говорят:
Коль дела нет к султану, к эмиру и к вазиру,
Тогда держись подальше, о друг, от их ворот.
Собака и привратник увидят лишь чужого —
Та — за полу ухватит, за ворот схватит тот.
Узнавши о том, кто я такой, приближенные того вельможи с почетом ввели меня в дом и хотели усадить меня на высоком месте, но я из скромности отказался от такой чести, сел пониже и промолвил:
Из всех рабов ничтожный самый — я,
И мне прилична рабская скамья.
— Боже мой, что за слова! — воскликнул тот вельможа.
Пусть на голову мне ты сядешь — все равно
Тебя мне не любить, прекрасный, мудрено!
Так или иначе я присел, и мы стали говорить о том и о сем. Когда речь зашла о проступке друзей моих, я начал заступаться за них:
В чем уличил, владыка, ты несчастных,
Что подлыми назвал своих рабов?
Великий Бог, заметив прегрешенья,
Все ж смертных не лишил своих даров!
Правителю понравилась эта речь, и он велел снова выдавать средства к существованию моим друзьям в прежнем размере, а содержание за пропущенные дни возместить. Я поблагодарил за то, что он друзьям помог, почтительно поцеловал прах у его ног, попросил извинить мою смелость и промолвил, собираясь уходить:
Когда в святыню мира Кааба превратилась,
Ходить к ней толпы стали людей из дальних стран.
В бесплодные деревья зачем бросать каменья?
Терпеть нас, о владыка, велит высокий сан.
РАССКАЗ 18
Одному царевичу в наследство от отца осталось огромное богатство. Он раскрыл руку великодушия и показал пример щедрости — раздал войску и подданным обильные дары.
Если алоэ лежит на подносе,
Запаха нет у него никакого.
Брось на огонь его, если ты хочешь,
Чтобы, как амбра, заблагоухало.
Если стремишься к величью и славе,
Щедрым себя покажи пред народом,
Если ты жатвы захочешь, посеять,
Зерна, мой друг, ты обязан сначала.
Один из его приближенных, не отличавшийся разумом, стал советовать ему:
— Это богатство собрано прежними царями с превеликими трудами и оставлено на тот случай, если понадобится. Откажись от своих действий, ибо трудности еще перед тобой, а враги твои за спиной. В трудную минуту ты не должен оставаться беспомощным перед лицом врагов.
Когда раздашь амбары риса людям,
Получит каждый два иль три зерна.
Пусть серебра по зернышку даст каждый —
И доверху наполнится казна.
Царь нахмурился, услышав эти слова, ибо они пришлись ему не по душе, велел наказать советчика и молвил:
— Всевышний господь сделал меня владыкой страны, чтобы я сам пищу вкушал и других угощал; я не сторож, который должен просто охранять богатство.
Погиб халиф Гарун, владевший
Наполненными кладовыми;
Ануширван живет — по смерти
Оставил он благое имя.
РАССКАЗ 19
Рассказывают, что однажды на охоте для Ануширвана Справедливого зажарили кебаб, а соли у ловчих не нашлось. Один из его рабов отправился в близлежащую деревню, чтобы принести оттуда соль. Ануширван приказал:
— Купи соль по установленной цене, чтобы не заводился дурной обычай и не разорялось село.
— Какой же вред может принести такой незначительный заем? — спросили его.
— Основа насилия была,— сказал он,— при сотворении мира очень мала. Но потом всякий, являвшийся в мир, немного добавлял, пока оно не выросло до громадных размеров.
Пусть лишь яблоко владыка съест у подданных в саду,
Дерево с корнями вырвать злом гуламы не сочтут;
Если царь отнимет силой, незаконно, пять яиц,
Воины царя на вертел десять сотен кур наткнут!
РАССКАЗ 20
Слышал я про некоего безрассудного вазира, что он имущество подданных разорял без всякой вины, стремясь к обогащению своей казны. Он не помнил слов древних мудрецов, говоривших: «Если кто-либо обижает Господа Всевышнего и Всеславного, чтобы завоевать сердца каких-то людей, то Бог Всевышний этих людей на него натравит и от него лик земли избавит».
И пламя не сожжет сухую руту так,
Как вздохами сожжет насильника бедняк.
Говорят, что среди животных лев — высшее, а осел — низшее; но осел, ношу таскающий, поистине лучше, чем лев, людей раздирающий.
Пусть ум осла бывает невелик,
Ему почет, коль к ноше он привык.
С поклажей вол иль ослик терпеливый
Почетнее, чем человек бранчливый.
Однако вернемся к рассказу о безрассудном вазире. В конце концов царь узнал о его злодеяниях, стал его допрашивать, и тот умер под пыткой.
К тебе султан не будет благосклонен,
Коль будешь ты жесток к его рабам;
Ты хочешь милосердия господня —
Будь милосерд к господним людям сам.
Говорят, что кто-то из обиженных тем вазиром людей посетил его могилу и, подумав о его печальной кончине, сказал:
Могуч ты саном и десницей крепок —
Но все же бойся грабить свой народ;
Огромнейшая кость пройдет сквозь горло,
Но, до пупа дойдя, пронзит живот.
*
Недолго проживет тиран-злодей,
Но вечен он в проклятиях людей.
РАССКАЗ 21
Рассказывают, что некий военачальник бросил камень в дервиша и попал ему в голову. Не имел возможности отомстить тот нищий и хранил этот камень у себя в жилище. Однажды разгневался на военачальника царь и бросил его в яму. Дервиш к яме подошел скорее и бросил тем самым камнем в голову злодея.
— Кто ты такой и почему ты бросил в меня камень? — закричал тот.
— Я — такой-то, а камень — тот самый, который ты бросил мне в голову тогда-то.
— Где же ты столько времени был? — промолвил тот.
— Меня пугал твой высокий сан,— ответил дервиш,— но теперь, когда я увидел, что тебя посадили в яму, я воспользовался удобным случаем.
Увидя, что счастлив достойный худшей доли,
Разумный промолчит, судьбы покорный воле;
Коль на твоих руках могучих нет когтей,
Со злыми не борись, страшись дурных людей.
Не трогай силача с десницею железной —
Руками что махать, коль это бесполезно?
Но если по рукам злодея свяжет рок —
Бей в голову его — не будешь одинок!
РАССКАЗ 22
Какой-то царь страдал болезнью ужасной, о которой предпочтительно не упоминать напрасно. Несколько греческих врачей решили, что от этой болезни нет иного лекарства, чем желчь человека, обладающего определенными качествами. Царь приказал такого человека разыскать. После долгих беспокойств нашли дихканского сына, обладателя указанных свойств. Царь призвал к себе отца и мать того юноши, наградил их бесчисленными дарами, а судья вынес решение, что кровь одного из подданных пролить позволительно, если это будет для жизни падишаха спасительно. Вот уже палач приготовился отсечь юноше голову. Меж тем тот поднял голову к небу и улыбнулся. Царь спросил его:
— Что же рассмешило тебя, когда ты находишься в таком положении?
Юноша сказал:
— Родители должны заботиться о детях своих; к судье идут за разрешением тяжб любых; у государя ищут защиты от притеснителей злых. А теперь родители мои ради бренных мирских благ согласились, чтобы была пролита моя кровь, судья вынес приговор, чтобы меня казнили, а султан ищет в моей смерти исцеления. Я не вижу опоры ни у кого, кроме Господа Всевышнего и Всеславного.
Обиженный тобой, к кому я прибегу?
Суд на тебя найти лишь у тебя могу!
От этих слов у султана сжалось сердце, из глаз потекли слезы, и он промолвил:
— Лучше я умру, чем пролью невинную кровь!
Он поцеловал юношу в голову и глаза, обнял его, бесчисленными благами наградил и от казни освободил. Говорят, что на той же неделе он исцелился.
Помню стих, что сказал мне у нильского брега в Египте
Раз погонщик слонов — в нем немалая мудрость видна:
«Хочешь знать, каково муравью под твоею пятою?
Точно так, как тебе, если ты под пятою слона!»
РАССКАЗ 23
Один из рабов Амра ибн Лейса бежал. Люди Амра ибн Лейса по его следам пошли и назад его привели. Вазир Амра ибн Лейса питал к этому рабу тайную злобу и велел его казнить — якобы для того, чтобы другим рабам подобные проступки возбранить. Несчастный раб простерся на земле перед Амром и промолвил:
Коль ты одобрил,— не ропщу,
Каков бы ни был мой удел;
На что же сетовать рабу,
Когда владыка так велел?
Однако, так как я вскормлен милостями этого дома, я не желаю, чтобы в день Страшного суда тебя привлекли к ответу за мою кровь. Поэтому, если ты бесповоротно решил меня казнить, нельзя ли к моей казни решение шариата применить, чтобы в день Страшного суда не постигла тебя беда.
— Какое же решение шариата должен я применить?
— Разреши мне вазира твоего убить,— ответил раб,— и в качестве мести за убийство прикажи мою кровь пролить; тогда я буду убит по праву и согласно справедливому уставу.
Царь, рассмеявшись, спросил вазира:
— Что ты думаешь по этому поводу?
— О владыка,— ответил вазир,— ради покоя могилы твоего отца я прошу отпустить этого наглеца, чтобы он не вверг меня в беду. Тут виноват я сам — нужно было верить древним мудрецам; они говорили:
Коль ты не хочешь быть глупцом — не суйся с пращником в борьбу;
Неровен час — вдруг камнем он проломит голову твою;
Когда врага разишь стрелой — остерегайся, как бы враг
Тебя стрелою не пронзил в завязанном тобой бою..
РАССКАЗ 24
У царя Заузана был некий великодушный и благородный хаджа. Всем людям он услуги стремился оказывать обычно, а в их отсутствие отзывался о них отлично. Но какой-то поступок хаджи не понравился царю, и тот приказал имущество его отобрать и самого примерно покарать. Но сарханги царя за прежние его благодеяния хадже признательны- были и долга благодарности не забыли — пока он сидел, в заключении мучась, они всячески облегчали его участь и не позволяли никому его обижать и тревожить.
С врагом дружить ты хочешь? Пусть он тебя хулит,
Но ты при нем любезно открой хвалы врата!
Устами только может хулитель говорить —
Не хочешь слушать горечь? Так медом смажь уста!
Часть обвинений царя ему удалось отвести, но из-за остальных приходилось ему еще сидеть в темнице. Один из соседних царей отправил хадже тайное послание, в котором писал:
«Цари твоей страны не поняли, сколь достоин такой вельможа, и тебя оскорбили, совесть свою не тревожа. И если твоя возвышенная душа — да ускорит твое освобождение Бог — обратит свою благосклонность в нашу сторону, то мы проявим величайшее усердие, чтобы ублаготворить твою душу. Вельможи нашей страны жаждут тебя лицезреть и как можно скорее получить ответ на эти слова».
Получив это письмо, хаджа поразмыслил, что благоприятный ответ может навлечь на него много бед, и тут же на обороте написал несколько слов, какие полагал нужными, и отправил их. Об этом узнал один приближенный царя и сообщил царю:
— Такой-то, тобою в темницу заключенный, ведет переписку с царями других стран.
Царь вспылил и велел выяснить это дело. Гонца схватили, письмо прочитали. Хаджа в нем говорил:
«Благосклонность Вашего величества к нам превышает наши достоинства, и Ваш раб не имеет возможности принять посланное Вами предложение, ибо мне издавна знакомы милости этого дома, и из-за малой перемены благосклонности я не могу изменить своему благодетелю.
Если кто всю жизнь был только благодетелем твоим,
Пусть тебя не раз обидит — все же ты не ссорься с ним».
Царю понравился благородный поступок хаджи, он одарил его почетным одеянием и другими дарами и попросил у него прощения, говоря:
— Я ошибся и безвинно обидел тебя!
— В этом случае твой раб,— ответил хаджа,— не видит, чтобы государь совершил какую-нибудь ошибку. Быть может, то была воля всевышнего владыки, пожелавшего в величии своем, чтобы неприятность случилась с твоим рабом. А тогда чего же лучше, как пострадать от твоей руки — ведь ты постоянно благодетельствовал рабу, оказывал ему милости своими руками — а ведь недаром говорится между мудрецами:
Когда с тобой беда — ты не вини людей,
Не в них начало благ, не в них исток скорбей.
От Бога — спор с врагом и против друга злоба,
Велениям Его они послушны оба.
Пусть лук метнул стрелу, но если ты мудрец,
То ты легко поймешь, что выстрелил стрелец.
РАССКАЗ 25
Один арабский царь велел служащим своего дивана:
— Удвойте такому-то жалованье, ибо он в делах дворца прилежен и в исполнении приказов не небрежен, в то время как другие слуги развлечениям и забавам предаются ретиво, а к исполнению своих обязанностей относятся нерадиво.
Некий благочестивый муж, услыхав об этом, воскликнул:
— Повышение степени рабов у престола Бога Всевышнего и Всеславного очень похоже на действия этого царя.
Когда два раза царь в рабе усердье встретит,
Он в третий раз его улыбкою приветит.
Кто, преданный Творцу, прильнет к Его стопам,
Надежд исполненный, Его покинет храм.
Кто служит воле Бога, тот велик...
К непослушанью низменный привык.
*
И праведник, высоко чтущий Бога,
Главу склоняет у Его порога.
РАССКАЗ 26
Один жестокий человек, как говорит молва, по дешевке покупал у бедняков дрова; как и подобает злодеям, он с выгодой перепродавал их богатеям. Некий благочестивый муж, проходя мимо него, воскликнул:
Ты — что змея: кусаешь, как увидишь,
Иль что сова — любого ты обидишь.
Пусть на людей ты нагоняешь страх —
Ничтожен ты пред Богом в небесах.
Не нужно над людьми творить насилья —
Проклятия людей имеют крылья!
Притеснитель, обидевшись на эти слова, нахмурился, но не обратил внимания на предостережение. И вот однажды ночью огонь из кухни перекинулся на дровяной амбар; все его имущество сгорело, и вместо теплой постели ему пришлось сидеть на горячем пепле.
Случайно тот же самый благочестивый муж опять проходил мимо его дома и услышал, как тот человек говорит своим друзьям:
— Не знаю, откуда залетел огонь в мой амбар!
Благочестивый муж воскликнул:
— Это огонь из дыма вздохов бедняков!
Побойся вздохов раненых сердец:
Ведь пламя мечет раненая грудь.
Коль можешь, ты не рань сердец чужих —
Ведь вздохи могут мир перевернуть...
На венце Кейхосрова было начертано:
«Много долгих лет и долгих жизней
Будет человек топтать наш прах;
Царство нам из рук чужих досталось - -
Значит, быть ему в чужих руках!»
РАССКАЗ 27
Некто был в искусстве борьбы среди совершенных; знал триста шестьдесят приемов драгоценных и каждый день боролся по-другому. Как-то раз сердце борца склонилось к одному из учеников, обладавшему благородной внешностью, и он обучил его тремстам пятидесяти девяти приемам. Только последний прием он все никак не показывал и медлил. Юноша достиг совершенства по силе и ловкости, и с ним уже никто не мог тягаться из борцов того времени. Однажды он даже сказал царю той страны:
— Я только потому признаю превосходство учителя надо мной, что он старше меня и я обязан ему воспитанием. А вообще-то силой я ему не уступаю, а искусством я ему равен.
Царю эти слова грубыми показались, он велел, чтобы борцы перед ним состязались. Приготовили просторное поле, собрались его величества вельможи и столпы государства тоже, собрались и силачи той страны. Вышел юноша, подобный свирепому льву; он был настолько полон сил, что, если бы перед ним была железная гора, он бы ее свалил. Учитель понял, что юноша превосходит его силой. И вот он схватился с ним при помощи того редкого приема, который он держал про себя. Юноша не сумел отразить его, учитель поднял его над головой и грянул оземь. Люди подняли шум. Царь повелел одарить учителя драгоценными одеждами и другими дарами, а юношу, наказав, пристыдил:
— Ты хвастался, что сможешь победить своего воспитателя, а ведь вот — не справился!
— О царь,— отвечал юноша,— он одержал надо мной победу не потому, что он сильнее меня, а потому, что в искусстве борьбы мне оставался неизвестным один прием, который он скрывал от меня. Вот этим приемом он и победил меня сегодня.
— Ради этого дня,— сказал учитель,— берег я этот прием, ибо мудрецы говорят: «Не давай чужому такой силы, чтобы он мог одолеть тебя, если станет враждовать с тобой». Разве ты не слыхал, как говорил человек, обиженный своим воспитанником:
Иль верности не знает вовсе мир,
Иль позабыл с сегодняшнего дня —
Но все, кого стрельбе я научил,
Потом мишенью сделали меня...
РАССКАЗ 28
Некий дервиш-отшельник постоянно сидел в своем укромном углу. Некий царь навестил его, но дервиш — поскольку уединение есть царство довольства,— не поднял даже головы и не выказал благосклонности к царю, а тот, в силу царского величия, возмутившись, воскликнул:
— Это племя одетых в рубища скотам подобно, оно ни достойно жить, ни разумно рассуждать не способно!
Вазир обратился к дервишу со словами:
— О доблестный муж, царь земли посетил тебя, что же ты его должным образом не поздравил, не выполнил вежливости правил?
— Скажи царю,— ответил дервиш,— чтобы он ждал угодничества от того, кто ждет от него милостей. И пусть он знает также, что цари существуют для того, чтобы охранять подданных, а не подданные для того, чтобы повиноваться царям!
Хранитель бедных — каждый государь,
Хотя на нем величия печать;
Нет, овцы не живут для пастухов —
Пастух живет, чтоб их оберегать.
*
Сегодня видишь ты: один — счастливец,
Другой страдает, бедный, в изнуренье.
Но подожди — и мозг самодовольный
Печальною добычей станет тленья,
И царь не будет от раба отличен,
Когда завет свершится провиденья.
Разрой могилу — в ней богач иль нищий?
Нет, ты не отличишь их, без сомненья,
Речь дервиша произвела на царя большое впечатление. Он молвил:
— Проси у меня все то, чего хочешь!
— Прошу тебя,— ответил дервиш,— не беспокоить меня в другой раз.
— Тогда дай мне какой-нибудь совет,— попросил царь.
Дервиш ответил:
О ты, владеющий богатствами беспечно!
Знай, от одних к другим богатство бродит вечно!
РАССКАЗ 29
Один вазир обратился к Зуннуну египетскому, прося у него благословения. Он говорил:
— Днем и ночью, неустанно занят я на службе у султана, на благодеяния его уповая и в страхе перед гневом его изнывая!
Зуннун, зарыдав, ответил:
— Если бы я боялся Всеславного, Всевышнего Владыки так же, как ты боишься царя, предо мной открылась бы дорога в сонм приближенных Бога!
Дервиш давно б поднялся в небеса,
Когда б его не трогал дольный мир;
Когда бы Бога так же почитал,
Как шаха — был бы ангелом вазир.
РАССКАЗ 30
Некий царь приказал убить невинного человека. Тот сказал ему:
— О царь, не ввергай себя в бедствие из-за той злобы, которую ты сейчас питаешь против моей ничтожной особы. Ведь казнь надо мной совершится в одно мгновенье, а грех вечно останется на тебе.
Вечное время, как ветер в пустыне, проходит,
Горечь проходит, потом чередой благостыня проходит:
Думал насильник, что гнет он над нами вершит —
Гнет над собой он свершил, для нас же он ныне проходит!
Это наставление показалось царю справедливым, и он не стал казнить того человека.
РАССКАЗ 31
Вазиры Ануширвана однажды рассуждали о важном государственном деле. Каждый из них высказывал свои соображения. Царь тоже несколько слов произнес, как он смотрит на этот вопрос. Бузурджмихр присоединился к мнению царя. Другие вазиры тайно спросили его:
— Какое же преимущество ты обнаружил в мнении царя перед соображениями стольких мудрецов?
— Исход дела,— молвил Бузурджмихр,— еще неизвестен, и мнение любого из нас, ведает бог, может или оправдаться, или оказаться ошибочным. Итак, лучше всего присоединиться к мнению царя, ибо если даже оно окажется неправильным, я все же избегну его упреков благодаря тому, что выразил свое согласие с ним.
Желаешь в собственной крови мыть руки?
Тогда перечь словам султана, друг!
Пусть днем он скажет: «Это ночь». Ответствуй:
«Да, вон луна и звездочки вокруг».
РАССКАЗ 32
Некий плут себе пряди на висках закрутил и о себе как о потомке Али всем возвестил. Он прибыл с караваном из Хиджаза в какой-то город, а заявил, что возвращается из паломничества. Потом он преподнес царю касыду, заверив, что он сам ее сочинил. Царь богато одарил его, осыпал его почестями и благодеяниями. Один из приближенных к особе падишаха, прибывший в том же году из морского путешествия, воскликнул:
— Да я видел его во время праздника жертвоприношения в Басре! Как же он стал паломником?
Другой молвил:
— Да ведь отец его малатийский христианин, как же он стал потомком Али!
А стихотворение его обнаружили в диване Анвари... Царь приказал избить плута и изгнать его за ложь. Тот сказал:
— О владыка земного лика! У меня осталось еще несколько слов, позволь мне сказать их. Если они не будут верны, то я достоин любого наказания, какое тебе будет угодно назначить!
— Что это за слова? — спросил царь.
Тот молвил:
Когда чужеземец тебе принесет простоквашу,
Две чашки воды в ней найдешь, молока только ложку,
Тебе я наврал, но обиду ты выкинь из сердца —
Кто мир повидал, разве станет он врать понемножку?
Царь рассмеялся и сказал:
— Во всей жизни своей ты, наверно, не говорил более справедливых слов.
Он приказал дать обманщику все, что тот пожелает, и плут ушел довольный.
РАССКАЗ 33
Один вазир был добр к подчиненным, он нередко за них радел, старался содействовать благому исходу их дел. И вот случилось так, что он предстал перед судом царя. Все придворные старались спасти его, приближенные царя помогали ему во время его опалы, а вельможи неустанно говорили о его добродетелях, так что царь простил ему вину. Некий благочестивый муж, узнав об этом, воскликнул:
Кто хочет покорить сердца друзей,
Пусть даже сад отцовский продает:
Чтоб доброй воли вскипятить котел,
Пусть дома тряпки старые сожжет.
И злому должен делать ты добро —
Ведь костью ты заткнешь собаке рот.
РАССКАЗ 34
Один из сыновей Гарун-ар-Рашида пришел к отцу озлобленный и заявил ему:
— Сын такого-то военачальника обругал меня!
Гарун спросил у столпов государства:
— Как, по-вашему, следует наказать такого человека?
Один предложил казнить его в тот же миг, другой— отрезать ему язык, а третий — отобрать у него имущество и изгнать.
Тогда Гарун сказал:
— О сынок, великодушно будет простить его, если ты не можешь простить, обругай его сам, но смотри, чтобы возмездие не превысило меру, ибо тогда ты окажешься виновен в насилии, а противник будет иметь право жаловаться на тебя.
Мы не того мужчиною зовем,
Кто яростыо сравнится со слоном;
Кто в сильном гневе чепухи не мелет,
«Вот он мужчина», — говорим о нем.
*
Кого-то грубый обругал дурак,
Тот все стерпел и вымолвил: «Добряк!
Что б ни сказал ты, я гораздо хуже:
Ты знаешь только видное снаружи».
РАССКАЗ 35
Как-то раз я был с несколькими вельможами на корабле; неподалеку от нас перевернулась лодка. Два брата упали в пучину. Один из вельмож сказал матросу:
— Спаси этих братьев, я тебе дам по пятьдесят динаров за каждого!
Матрос бросился в воду и спас одного из них, но другой утонул. Я воскликнул:
— Ему было не суждено жить, поэтому ты медлил его вытащить и поспешил к другому!
Матрос рассмеялся и сказал:
— То, что сказал ты, справедливо, но я сам одного спасал более ретиво. Как-то раз я отстал в пустыне от каравана, и пришлось бы мне худо, но он посадил меня на верблюда; а другой мне тоже знаком,— я в детстве от него получал удары бичом!
Молвил я:
— Истинно сказал господь: «Кто творит добро, тот творит его для себя, кто делает зло, тот причиняет его себе!»
Не нужно раны растравлять чужие —
Ведь твой неверен будущий удел.
Несчастным помоги дела уладить:
И у тебя найдется много дел.
РАССКАЗ 36
Жили два брата. Один служил у султана, а другой добывал хлеб трудом своих рук. Однажды сказал богатый бедному:
— Почему бы тебе не поступить тоже к султану, чтобы избавиться от непосильного труда?
Тот ответил:
— А почему бы тебе не начать трудиться неустанно, чтобы избавиться от унижения службы у султана? Ведь и мудрецы говорят: «Есть свой хлеб и спокойно сидеть лучше, чем золотой пояс службы надеть!»
Ты лучше горячую известь мешай обнаженной рукой,
Но, руки скрестив пред эмиром, ему услужая, не стой.
*
Ты жизнь дорогую проводишь в заботе —
«Что летом мне есть, что надеть мне зимою?»
О глупое чрево! Хоть коркой питайся,
Но спину не гни перед властью земною...
РАССКАЗ 37
Кому-то довелось принесть Ануширвану Справедливому добрую весть:
— Я слышал, такого-то врага твоего прибрал Господь Всевышний и Всеславный.
— А ты не слыхал,— спросил Ануширван,— оставит ли господь в живых меня?
Если враг скончался, не ликуй беспечно —
Ведь и сам ты тоже жить не будешь вечно.
РАССКАЗ 38
Несколько ученых в присутствии Хосрова сидели и рассуждали о каком-то важном деле. Но Бузурджмихр, самый великий из них, почему-то сидел молчалив и тих. Спросили его:
— Почему ты не участвуешь с нами в этом споре?
Молвил он:
— Ученые подобны врачам, а врач дает лекарство только больному. Я вижу, что ваше решение правильно, и после этого мне нет смысла говорить.
Коль без меня найдется правды нить,
То что же мне об этом говорить?
Когда идет слепой, а дальше яма,
То будет грех, коль я смолчу упрямо.
РАССКАЗ 39
Когда Египетское царство досталось Гарун-ар-Рашиду, он заявил:
— Назло нечестивцу царю, который, гордясь завоеванием этого царства, притязал на божественность, я Египет самому презренному рабу подарю.
Был у него негр по имени Хусейб; ему-то и подарил он Египетское царство. Говорят, что этот негр был до такой степени «разумен» и «понятлив», «проницателен» и «прозорлив», что однажды, когда к нему пришло несколько египетских землепашцев с жалобой на то, что они посеяли хлопок и вдруг в неурочное время пошли дожди и все погибло, он ответил:
— Нужно было сеять шерсть!
*
Когда бы людям хлеб давало знанье,
Невежда не достал бы пропитанья.
Но часто так невежда награжден,
Что и мудрец бывает поражен.
Удача, счастье — не вознагражденье
Учености: все в воле провиденья.
И в мире, знаем мы, бывает так:
Унижен умный, вознесен дурак.
Алхимик гибнет средь трудов, печален,
Дурак находит клад среди развалин.
РАССКАЗ 40
Одному из царей земли китайскую невольницу привезли; пьяный, он хотел овладеть ею. Невольница воспротивилась, царь разгневался и подарил ее одному негру, у которого верхняя губа с ноздрями смыкалась, а нижняя до самого воротника опускалась. Это была такая образина, что при виде ее испугался бы сам дьявол Сахр; из-под мышек негра пахло серой.
Не сравниться красотой с Юсуфом
Никому до Страшного суда,
И урод подобный не родится
На земле просторной никогда.
*
Он был настолько страшен и уродлив,
Что невозможно описать словами,
И так под мышкой у него воняло,
Как в знойный день мурдада в сточной яме.
Говорят, что страсть негра тогда была разожжена и душа его была похотью одолена. Возбудил он в невольнице страсть и снял с нее печать. Утром царь начал искать невольницу и не нашел. Ему рассказали о случившемся. Он приказал, полный ярости и жажды мести, негра и невольницу крепко связать вместе и сбросить с крыши дворца в глубокую яму. Один из добрых вазиров, приникнув с мольбой лицом к земле, молвил:
— Несчастный негр не виноват, ведь все рабы и слуги привыкли от царя ожидать наград!
Царь воскликнул:
— Что бы случилось, если бы он потерпел одну ночь и не овладел ею? Я одарил бы его больше, чем стоит невольница!
— О владыка,— ответил вазир,— разве ты не слыхал, что:
Кто, мучим жаждой, подойдет к источнику с водою чистой,
Не испугается слонов, ревущих грозно и свирепо.
Голодный еретик, зайдя в пустой, обильный пищей дом,
Ужели вспомнит рамазан? И думать-то о том нелепо.
Царю понравилась эта остроумная притча, и он сказал:
— Ладно, того негра я тебе подарю, но что же с невольницей делать царю?
— А невольницу подари негру,— ответил вазир,— ибо его объедок достоин только его самого!
Не нужно дружбою дарить того,
Кто ходит в недостойные места.
Лишь в страшной жажде к влаге ты прильнешь,
Что пили и зловонные уста.
РАССКАЗ 41
Спросили Искандера:
— Благодаря чему на твою долю пал такой счастливый удел, что ты всеми странами Запада и Востока овладел? У прежних царей было больше богатств и войск, чем у тебя, но такой победы никому из них не удавалось одержать.
Искандер ответил:
— Я не обижал подданных, а имена царей тех стран, которых престол мне при помощи Всевышнего и Всемогущего Бога был дан, я поминал только добром,— видно, все дело в том.
Великим никогда не будет назван тот,
Кто доблестных мужей дурными назовет.
*
Все преходящее в мире ничтожно, пойми же:
Право вязать и решать, и богатство, и трон.
Доброе имя усопших чернить неуместно,
Коль одобрения хочешь грядущих времен...
Глава вторая О НРАВАХ ДЕРВИШЕЙ
РАССКАЗ 1
Один вельможа спросил у набожного человека:
— Что ты скажешь о таком-то отшельнике? Иные говорят о нем, не поминая его добром.
Набожный человек ответил:
— Снаружи недостатков я в нем не наблюдаю, а что внутри сокрыто,— о том не гадаю.
Коль видишь человека, дервиша по одежде,
Считай — то настоящий дервиш перед тобой!
В его душе не надо столь тщательно копаться —
Ведь мухтасиб не входит во внутренний покой.
РАССКАЗ 2
Видел я одного дервиша, который, припав к порогу Каабы, говорил:
— О Великодушный, о Милосердный, Твои отверсты вежды, Ты сам знаешь, чего можно ожидать от меня, жестокосердого невежды.
Молю Тебя — прости плохое поклоненье,
Ничтожны все дела моих неловких рук;
Ослушник — тот в грехах приносит покаянье,
И молит набожный зачтения заслуг.
Благочестивые люди просят награды за свое служение, словно купцы платы за свои товары. Я же с собой несу только надежду, а не служение, и пришел я просить милостыни, а не торговать. Поступай же со мной сообразно с моими достоинствами.
Убьешь меня, простишь — всегда паду я ниц,
Покорности раба Ты не найдешь границ.
*
Я слышал, как молил один страдалец
У врат Каабы, горестно тоскуя:
«Прости мои, о Боже, прегрешенья,—
А исполненья просьб иных не жду я!»
РАССКАЗ 3
Видали Абдалькадира Гилянского, да помилует его Бог, в храме Каабы. К праху лицом склонен, так говорил он:
— Господи, прости меня! Если же мне непременно суждено нести наказание за мои прегрешения, то слепым меня воскреси в день светопреставления, чтобы не посрамиться мне перед лицом праведных людей.
Поднявшись на заре, молю вседневно,
Упавши со смиреньем в прах лицом:
«О Ты, Кого я повседневно помню,
Хоть миг Ты помнишь о рабе твоем?»
РАССКАЗ 4
Пробрался вор в дом одного набожного человека. Сколько он ни искал что украсть, так и не удалось ему ни на что напасть. Вор очень расстроился. Праведник, узнав об этом, под ноги вору, вынув из-под себя, бросил свой единственный ковер, чтобы только не ушел ни с чем этот вор.
Я слышал — человек благочестивый
Не может огорчать сердца врагов.
Но разве ты достоин совершенства?
Ты даже с другом враждовать готов!
Любовь праведников к людям одинакова как в их присутствии, так и в их отсутствии, а не такова она, чтобы они злословили о тебе за твоей спиной и готовы были умирать за тебя, стоя перед тобой.
Перед тобой овечкой притворится,
А за спиной твоей — он волк, убийца.
*
Кто пред тобой других поносит, раздражен —
В присутствии других тебя поносит он.
РАССКАЗ 5
Несколько странников в Мекку совершали путешествие и разделяли все радости и бедствия. Я хотел присоединиться к ним, но они не согласились. Я молвил:
— Не подобает великодушному нраву благородных людей отворачиваться от общества бедняков и отказывать им в добрых услугах. В душе своей я вижу столько силы и выносливости, что могу быть для таких людей, как вы, другом и скороходом, и я не буду вам в тягость.
Пусть я и не поеду на коне —
Но дайте понести попону мне.
Один из них вымолвил:
— Не огорчайся из-за услышанных тобою слов. Дело в том, что на днях под видом дервиша к нам подошел один вор и нанизал себя на нитку нашего общества.
Как можно знать, кто под одеждой скрыт?
Писец лишь знает, что письмо гласит.
В силу того, что дервишам свойственна доверчивость, мы, подозрений не тая, приняли его в наши друзья.
Хоть рубище — дервишей одеянье,
Но их отличье — к ближнему вниманье.
Будь добр в делах — а там носи венец
Иль в бармы облачайся наконец.
Благочестив лишь тот, кто бросил страсти,
Лохмотья не спасают от напастей.
Доспехи не на муже — просто груз,
Напрасно б взял оружье в руки трус.
Однажды мы шли весь день, пока не сгустилась вечерняя тень, и ночью легли спать у стен одного замка. Бессовестный вор взял кувшин одного из товарищей и сказал, что идет совершать омовение. На самом деле он шел воровать.
Хотя по виду он дервиш, хотя в лохмотья облачен,
Святое платье превратил в ослиную попону он.
Едва скрывшись из виду, вор пробрался в замок и стащил там какую-то шкатулку. До рассвета этот злодей ушел далеко, пока его товарищи спали невинным сном. Утром загнали нас всех в замок и бросили в темницу... С того дня мы отказались от общества незнакомых и встали на путь уединения, ибо безопасность — в одиночестве!
Когда из племени один дурной поступок совершает,
И малым и большим хлебнуть придется горького стыда;
Иль не слыхал: коль на лугу одна есть грязная корова,
То замарать всех остальных не будет стоить ей труда?
— Слава и благодарность богу,— воскликнул я,— что я не лишился благословения дервишей, хотя внешне и остался вдали от их общества. Из вашего рассказа я великую пользу извлек, и на всю жизнь мне и мне подобным пригодится этот урок.
Один невежа, к мудрецам попав,
Испортит жизнь их, проявив свой нрав.
Пруд может пахнуть розами. Однако
Он засмердит, коль будет в нем собака.
РАССКАЗ 6
Некий подвижник был в гостях у царя. Когда сели за трапезу, он съел меньше, чем хотел бы, а когда все встали совершать намаз, он молился больше, чем обычно молятся, чтобы показать присутствующим, как он благочестив и в служении богу ретив.
Боюсь, о бедуин, не попадешь в Каабу —
Я вижу, держишь путь ты прямо в Туркестан.
Когда он вернулся домой, он потребовал накрыть стол, чтобы покушать вдоволь. Был у него проницательный сын. Он спросил:
— О отец, ты был в гостях у царя,— неужели там тебя ничем не угощали?
— Перед взорами их — ответил отец,— я не ел досыта!
— Тогда совершай и намаз,— воскликнул сын,— ибо наверно, ты не творил его так, как надо!
Порок под мышкой скрыв, ты на ладонь открыто
Кладешь достоинства на обозренье свету.
Слепец, в тяжелый день ты ничего не купишь,
Не всучишь никому поддельную монету.
РАССКАЗ 7
Я помню, что в дни детства, видя в благочестии спасения средство, я был очень набожен, много ночей не смыкал очей, молился и предавался подвигам аскетизма и отшельничества. Однажды ночью я сидел с отцом, да помилует его Бог, и всю ночь, не засыпая ни на мгновенье, держал в объятиях святой Коран, а вокруг нас храпела целая орава людей. Я сказал отцу:
— Ни один из них не поднимет голову, чтобы сотворить двойную молитву. Так крепко погрузились они в сон беспечности, как будто умерли!
— Дорогой мой,— ответил отец,— лучше бы ты спал, чем перемывать людям косточки!
Ханжа из всех людей заметит лишь себя,
Держа перед собой завесу самомненья.
Но будь всевидящ он, он понял бы тотчас,
Что больше всех других достоин сожаленья.
РАССКАЗ 8
В одном обществе одному вельможе не жалели похвал, каждый его благородным свойствам дань уважения отдавал. В ответ на эти восхваления он поднял голову и молвил:
— Я знаю себя лучше!
Ты меня огорчил, говоря о моем благородстве,
Только внешность ты видишь, не зная того, что внутри.
*
Приятен облик внешний мой, красивым я кажусь на взгляд,
Но низко голову клоню — ведь гнусность у меня внутри.
Павлина хвалят все вокруг за красоту его хвоста,
Но безобразных ног своих как он стыдится — посмотри!
РАССКАЗ 9
Некий ливанский подвижник, в стране арабов своей святостью известный и прославленный десницею чудесной, войдя однажды в соборную мечеть Дамаска, стал совершать омовение у бассейна. Вдруг он поскользнулся, упал в бассейн, и только с большим трудом ему удалось выбраться оттуда...
Когда кончили намаз, один из его собратий обратился к нему:
— У меня есть одно сомнение, разрешите задать вам вопрос?
— Какой? — молвил подвижник.
— Помню я, о шейх,— сказал собрат,— как вы по Средиземному морю ходили и даже ног не замочили. Что же случилось с вами сегодня, что вы чуть не погибли в этом маленьком бассейне?
Шейх погрузился в раздумье. После долгих размышлений он поднял голову и молвил:
— Разве ты не слыхал, что господин мира[7], да будет с ним мир, говорил: «Бывают у меня в близости моей к Богу такие мгновенья, когда не осмеливаются подойти ко мне даже близкие к Богу ангелы и посланники его», но он не говорил, что так бывает постоянно.
Как изрек он сам, иногда он не допускал к себе даже архангелов Гавриила и Михаила, но в другое время развлекался с Хафсой и Зейнаб.
В своей способности к созерцанию Бога не всегда одинаков святой — она у него колеблется между озарением и слепотой. Бог то показывает себя ему, то скрывается от него.
То откроешься Ты, то исчезнешь за мглою туманной,
Но тем больше влечет нас Твой облик прекрасный, желанный.
*
Порой увижу Друга без помех,
А то, ослепнув, в сторону шагну.
Зажжет костер — и воду льет в него,
Все время я горю или тону.
РАССКАЗ 10
Спросили раз Якуба, утратившего сына:
«Скажи, как то случилось, мудрец, с душой невинной:
К тебе сорочки запах из Мисра долетел.
В колодце ж ханаанском ты сына не узрел?»
«Как молния,— он молвил,— людское просветленье,
Лишь озарит и тотчас исчезнет озаренье.
Порой в одно мгновенье я возношусь в зенит,
Порой не различаю, что на пути лежит.
Когда б иль то, иль это избрать пришлось навеки,
Тогда б стремленье к жизни исчезло в человеке».
РАССКАЗ 11
Однажды в соборной мечети города Баальбека я держал небольшую речь, что-то вроде проповеди, перед людьми изнуренными, с огрубевшими сердцами, неспособными переноситься душою из этого видимого мира в мир божественных тайн. Заметил я, что вдохновение мое ими не овладевает и огня в их сырых дровах не раздувает. Бесполезным показалось мне воспитывать ослов и держать зеркало в квартале слепцов. Однако ворота мыслей я уже распахнул, а цепь слов своих растянул до следующей суры корана: «Я ближе к нему, чем его собственная сонная артерия!» И тогда я провозгласил:
Мой Друг — Он мне ближе, чем сам я себе,
Но странно, что я от него удален.
Как грустно мне — Друга в объятьях держа,
От Друга я сам все равно отлучен.
Даже я был опьянен вином этих слов, а чашу со сладкими их остатками еще держал в руках... В это время мимо нашего собрания проходил какой-то странник; мои последние слова подействовали на него, и он закричал так громко, что вместе с ним подняли восторженный крик и другие. Все бестолковое собрание пришло в волнение.
— Слава Богу, — воскликнул я, — далекие, но ведающие о Боге, оказались здесь, а близкие, но лишенные внутреннего зрения — далеко!
Коль слушатель речь не способен понять,
То можно ль держать вдохновенную речь?
Мы ждем доброй воли внимающих нам,
Желая сердца вдохновеньем зажечь.
РАССКАЗ 12
Однажды ночью в мекканской пустыне у меня подкашивались ноги от бессонницы. Растянувшись на земле, я сказал караванщику:
— Уезжай и оставь меня.
Как бедный, усталый пойдет пешеход,
Когда изнемог от дороги верблюд?
Когда толстяки похудеют в пути,
Худые, все силы растратив, помрут...
Но караванщик заметил:
— О брат мой, впереди святилище многодостойное, а позади—логово разбойное. Если пойдешь, выиграешь, а если уснешь — умрешь.
В пустыне под акацией в ночь хаджа спать приятно,
Но можешь в эту ночь и жизнь утратить безвозвратно...
РАССКАЗ 13
Видел я на берегу Средиземного моря некоего праведника, израненного тигром, он терпел великие мучения, рана его не заживала ни от какого лечения. Долго страдал он от этой раны, но все же непрестанно говорил:
— Слава Господу Всевышнему и Всемогущему, что я скован телесным недугом, а не грехами против божественных заповедей!
Если Друг дорогой меня казни жестокой подверг,
То о жизни своей я не буду скорбеть никогда...
Лишь спрошу: «В чем виновен, скажи мне, бедняк пред тобой?
Что обиделся ты — вот и вся моя злая беда!»
РАССКАЗ 14
Некий дервиш был в крайней нужде. И украл он из дома своего друга коврик; правитель велел ему отрубить руки и отдать на муки. Владелец ковра заступился за него, сказав:
— Я прощаю его!
Правитель молвил:
— Хотя ты и заступаешься за него, но он к наказанию должен быть присужден, ибо я не могу преступить закон!
— Ты говоришь справедливо, — ответил дервиш,— но если кто-либо украдет какую-нибудь вещь из имущества вакфа, ему не рубят рук, ибо «бедняк не обладает ничем и все, что есть у дервишей, принадлежит нуждающимся!»
Правитель простил вора, но стал его порицать:
— Или тебе был тесен мир, что ты решился воровать даже в доме такого друга?
— О повелитель, — молвил тот, — разве ты не слыхал, что говорят: «Лучше обобрать до нитки дом своих друзей, чем стучаться в двери врагов»?
Если ты будешь в тяжелой нужде, только духом не падай,
Шкуру с врагов ты сдирай, а с друзей снять одежду не бойся.
РАССКАЗ 15
Некий благочестивый муж видел во сне царя в раю, а праведника в аду. Он спросил:
— В чем причина возвышения царя и за что унижен дервиш? При их жизни думал народ, что произойдет как раз наоборот!
В ответ раздался голос:
— Этот царь принят в рай за свою привязанность к дервишам, а дервиш низвергнут в ад за свою близость к царям.
Зачем тебе и рубище и четки?
Ты о пути заботился бы правом;
Не нужно шапки из козлиной шкуры —
В монгольской шапке будь подвижник нравом.
РАССКАЗ 16
Некий странник, босой и простоволосый, вышел из города Куфы вместе с нашим караваном, направлявшимся в Хиджаз, и шел, не отставая от нас. У него не было никаких средств. Но он шагал лёгкой поступью и пел:
На муле я не восседаю
И не навьючен, как верблюд;
Я не владею царством, все же
Рабом меня не назовут.
От неименья иль именья
Меня печали не гнетут,
Дышу свободно и привольно —
И так все дни мои текут.
Один из ехавших на верблюде сказал ему:
— О дервиш, почему ты идешь пешком? Лучше вернись, не то умрешь от изнеможения!
Но дервиш не послушался и, направив свои стопы в пустыню, удалился...
Когда мы достигли стоянки Махмуда, для богача, оседлавшего верблюда и ехавшего среди нас, настал смертный час. Дервиш подошел к его изголовью и воскликнул:
— Вот я и не умер от изнеможения, а ты умер даже на верблюде!
Он в плаче ночь провел с больным у изголовья,
А утром умер сам. Больной — обрел здоровье.
*
Бывает так, что быстроногий конь
Отстанет, а осел дойдет до цели.
Не раз здоровых хоронили мы,
Хоть, раненых спасая, преуспели.
РАССКАЗ 17
Некоего отшельника пригласил к себе царь. Отшельник, поразмыслив, решил:
— Дай-ка я снадобье приму, перед тем как идти к нему. Я похудею, и, быть может, его уважение ко мне повысится.
Говорят, что снадобье оказалось вредным и, приняв его, отшельник умер.
Казалось мне, что мозг его —
Ядро фисташки налитой,
А он лишь луковица — мы
С нее сдерем за слоем слой.
*
Он праведник, но свой намаз свершает он наоборот —
Лицо он к людям обратил, а к кыбле сам стоит спиной.
*
Когда ничтожный раб взыскует сердцем Бога,
Пусть милостей он ждет лишь от его порога.
РАССКАЗ 18
Ограбили как-то караван в греческих землях. Бессовестные люди, совершив разбой, унесли несметные богатства с собой. Купцы плакали и взывали к Господу и Его пророку, чтобы они помогли им, но все было бесполезно.
Когда восторжествует свирепый атаман,
Ужель смягчит злодея стенаньем караван?
В том караване находился мудрец Лукман. Один из караванщиков обратился к нему:
— Ты нас очень обяжешь, если им какое-нибудь назидание скажешь или какое-нибудь увещание к ним обратишь, чтобы они оставили нам хоть часть нашего имущества, ведь жалко, что погибает столько добра!
— Нет смысла говорить им мудрые слова! — ответил он.
Когда железо покрывает ржа,
Не три его — все будет бесполезно;
Жестоких сердцем не увещевай —
Ведь в камень не вонзится гвоздь железный.
*
В дни счастия ласкай обиженных судьбой —
Насильем вызовешь ты бедствий ураган.
Дай нищему ту вещь, какую просит он,
Не то без дальних слов возьмет ее тиран.
РАССКАЗ 19
Сколько ни приказывал мне достославный шейх мой Абульфарадж ибн Джузи, да помилует его Аллах, музыку оставить и свои стопы по пути уединения и отшельничества направить, молодость моя превозмогала, плотские желания брали верх, и иногда я невольно шел наперекор советам наставника благим и наслаждался музыкой и обществом друзей дорогим. Вспоминая уроки моего учителя, я восклицал:
Сидел бы здесь судья, он стал бы хлопать сам:
Подвыпив, мухтасиб простил бы пьяный гам.
И вот однажды ночью я попал в общество веселых друзей и там увидал одного певца.
Изломанный смычок терзал людей сердца:
Вопил он, будто смерть оплакивал отца.
Товарищи мои то затыкали пальцами уши, чтобы не слышать его голоса, то прикладывали палец к губам, прося его умолкнуть.
Люди уповают пеньем душу усладить,
Ты же только будь безмолвен — я молю тебя!
*
От музыки твоей людей бросает в дрожь,
Все только ждут, когда, умолкнув, ты уйдешь.
*
Едва завел напев он дикий свой,
К хозяину я подошел с мольбой:
«Налей же мне скорее в уши ртуть
Иль дверь открой, чтоб мог я ускользнуть!»
Но я все же остался там из уважения к товарищам и в муках провел всю ночь до утра.
Слишком поздно призывает нас к молитве муэдзин —
Он не ведает, насколько эта ночь была длинна.
Пусть у век моих он спросит, как тянулась эта ночь, —
Ведь они на миг короткий в эту ночь не знали сна!
Поутру, в знак благодарности, я снял с головы тюрбан, вынул из-за пояса динар и, преподнеся его музыканту в дар, обнял его и долго благодарил. Друзья, заметив мою признательность, сочли, что она неестественна, и приписали мое поведение приступу умопомрачения. А один из них, предавшись бранчливости, даже начал порицать меня:
— Поступок, совершенный тобой, несовместим с нравами благоразумных людей. Безбожно отдавать одеяние шейхов такому певцу, который во всю жизнь не держал дирхема в руках и на чей бубен никто не положил даже куразы.
Пусть он бежит отсюда что есть сил —
Ведь дважды ни к кому он не входил.
Когда раздался этот мерзкий голос,
Встал дыбом у людей последний волос.
И даже куры улетели прочь,
Не в силах отвращенья превозмочь.
Я молвил ему:
— Лучше закрой свой скверный рот, ибо этот человек мне чудесную силу свою почувствовать дает!
Мой друг спросил:
— Тогда объясни мне его достоинства, чтобы я тоже выразил ему признательность и попросил прощения за свои насмешки над ним!
— Дело в том, — ответил я, — что мой достославный наставник неоднократно приказывал мне оставить музыку и красноречиво увещевал меня, но я не внимал ему. И вот счастливая судьба и удачный случай привели меня сегодня в это место, чтобы я благодаря этому певцу раскаялся и весь остаток жизни не слушал музыки и не подходил к обществу веселых друзей.
Приятный голос восхищает нас,
Поет ли человек, иль говорит.
Но хорасанский иль хиджазский лад
В устах бездарных вряд ли восхитит.
РАССКАЗ 20
Спросили у Лукмана:
— У кого ты научился правилам приличия?
Молвил он:
— У невоспитанных, ибо я воздерживался обычно делать то, что в их поступках было, по-моему, неприлично.
Не можешь и двух слов ты в шутку произнесть,
Чтобы из них мудрец не мог извлечь урок.
Из книги мудрости пускай прочтут сто глав —
Невежде все они — для шуточек предлог.
РАССКАЗ 21
Рассказывают про одного отшельника, что каждую ночь он поглощал десять манов всякой еды во имя Творца и до утра перечитывал Коран с начала до конца.
Некий благочестивый муж, услыхав об этом, сказал:
— Если бы ты ел только полхлебца и спал, ты был бы более праведным, чем теперь!
Оставь в своем нутре один хоть уголок,
Чтоб мог туда пройти луч истины живой.
Нет места мудрости в тебе лишь потому,
Что ты вплоть до ноздрей набит одной едой!
РАССКАЗ 22
Божественное милосердие ниспослало некоему человеку, погрязшему в грехах, светлую благодать, так что он в круг людей праведных вернулся опять. Благодаря общению с дервишами, славными своими похвальными деяниями и чистотою души, благородные свойства заменили порочные наклонности его нрава, и он укоротил руки своих чувственных влечений. Однако сплетники все еще продолжали злословить о нем, заявляя, что он такой, как и прежде, а его воздержанность и благочестие не заслуживают доверия.
Покаянье и молитвы остановят Божий гнев,
Но никто не остановит языков, хулящих нас.
Не выдержал он тягости злых языков и обратился с жалобой к святому старцу. Тот ответил ему:
— Чем ты можешь возблагодарить Бога за такую милость, если ты лучше, чем о тебе говорилось?
Не нужно вечно говорить: «Завистники, клеветники
Не могут часа отдохнуть, злословя обо мне, несчастном.
Они, вставая, кровь мою хотят пролить, а только сев —
Меня хулят и все зовут злодеем для людей опасным!»
Ведь лучше добрым быть: пускай злословят люди о тебе —
Чем быть дурным, но для других казаться добрым и прекрасным.
Вот мне следовало бы терзаться и печалиться по поводу того, что в добром мнении людей я — совершенство, а на деле я — поистине кладезь несовершенств.
Когда бы то, что говорю, я исполнял правдиво,
Я был бы праведник тогда и муж благочестивый.
*
Перед соседом, может, ты схитришь,
Но Бог всегда узнает что творишь.
*
Мы закрываем дверь перед людьми,
Чтоб не открыть им нашего порока.
Но в тайном мире как закроешь дверь?
Незримое не скрыть от Божья ока.
РАССКАЗ 23
Я обратился к одному шейху с жалобой:
— Такой-то доказывает, что я порочен!
— А ты осрами его, доказав, что в тебе корень благочестия прочен! — ответил он.
Будь благонравен — и тогда молва
Хулителей невольно станет глуше.
Когда барбат настроен строго в лад,
Зачем тогда тянуть его за уши?
РАССКАЗ 24
Спросили у некоего сирийского шейха:
— В чем сущность суфизма?
Он молвил:
— Раньше суфий был внешне распущен, а внутренне сосредоточен, а сейчас он внешне сосредоточен, а внутренне порочен!
Если мечется сердце твое тут и там,
Как придешь ты к молитвенному средоточью?
Пусть ты знатен, богат — если с Богом ты слит,
То душа твоя Бога увидит воочыо.
РАССКАЗ 25
Я помню, как однажды мы шли с караваном всю ночь неустанно и прилегли отдохнуть у опушки леса утром рано. Один юродивый, бывший нашим спутником в том путешествии, издав громкий крик, пустился в пустыню и все время кричал, ни на миг не успокаиваясь. Когда наступил день, я спросил его:
— Что с тобой произошло ночью?
Он ответил:
— Я услыхал, что соловьи поют на деревьях, куропатки на горах, лягушки кричат в прудах, а животные в лесах, и подумал — несправедливо, чтобы все пели славословие Господу, а я спал нерадиво.
Рано утром вчера громко птица запела
И лишила меня и сознанья и сил.
Донеслись мои вопли случайно до слуха
Одного из друзей, что душе моей мил.
«Неужели способен от птичьего пенья
Потерять ты рассудок?» — меня он спросил.
Молвил я: «Даже птица восславила Бога,
Вот и я — лишь посильно хвалу возгласил!»
РАССКАЗ 20
Однажды, во время путешествия в Хиджаз, со мною ехали несколько благочестивых молодых людей. Мы были очень дружны между собой. Временами молодые люди негромко напевали и в отдельных стихах проникновенно Господа призывали. Какой-то богомолец, бывший нашим спутником, невзлюбил этих дервишей, ибо он не ведал, как велика их душевная тревога и стремление к познанию Бога... Когда мы дошли до становища Бени-Хилал, из стана арабов вышел черномазый мальчик и запел так хорошо, что к нему стали слетаться даже птицы из поднебесья... И вот я вижу, что верблюд богомольца пустился в пляс, сбросил с себя седока и убежал в пустыню.
— О шейх. — воскликнул я, — песня мальчика привела в восторг даже животное, а на тебя не оказала никакого воздействия!
Ты знаешь, что сказал мне утром соловей?
«Что ты за человек, коль ты лишен страстей?»
Верблюд пришел в восторг, лишь услыхав стихи,
Стихи не любящий тупее всех зверей!
*
От ветра в вертограде гнутся вербы,
Но твердому граниту все равно.
*
Все в мире сущее Творцу поет молебны,
Но только чуткий слух уловит лад волшебный.
Не только соловей меж роз воспел его,
Но даже шип — язык; он славит Божество...
РАССКАЗ 27
Истекал срок жизни некоего царя, а преемника у него не было. Завещал он тому, кто первым войдет в городские ворота, передать бразды правления и возложить ему на голову царский венец. Случайно первым пришел какой-то нищий, всю жизнь собиравший куски хлеба и пришивавший лоскут к лоскуту. Столпы государства и царские вельможи, исполнив последнюю волю государя, передали нищему связку ключей от сокровищ и крепостей. Он правил некоторое время, пока несколько эмиров не отказали ему в повиновении; цари всех соседних стран затеяли с ним вражду и снарядили войско, чтобы прогнать его.
Затем возмутились войска и все подданные, часть его владений вышла из-под его власти. Нищий скорбел по поводу этого несчастья, как вдруг возвратился из странствий один из его старых друзей, бывший его товарищем в дни нищенствования. Увидев, что приятель так возвысился, странник сказал ему:
— По милости Господа Всеславного и Всемогущего у твоих роз больше нет колючек, и шипы не колют твоих ног, благая судьба руководила тобой, удача и счастье сопутствовали тебе, раз ты достиг этой степени: «Воистину благоденствие следует за бедствием»[8]
Распустится цветок и вскорости увянет...
Без листьев дерево... Потом зеленым станет...
Царь молвил:
— О дорогой друг, ты лучше вырази мне свое соболезнование и пожелание избавления от мук, ибо поздравлять меня не с чем. В те времена, которые ты помнишь, я заботился только о куске хлеба, а теперь я обременен заботами целого царства.
Коль благ мирских мы лишены, мы умереть готовы,
А есть они — то к ним любовь кладет на нас оковы...
*
Ужасней благ мирских нет в целом мире бед —
Скорбим, коль есть они, скорбим, когда их нет.
*
Богатства не ищи, мой друг, богатство счастья не дает,
Богатство в мире есть одно — довольствоваться частью малой.
Насыплет золота тебе в полу богач — ты не дивись,
Дивиться щедростью такой разумным людям не пристало.
И от великих я слыхал: довольный жребием своим,
Дервиш прекрасней богачей, хотя б и щедрых небывало.
*
Пускай Бахрам, могучий и богатый,
Для бедняков зажарит щедро лань,
Но если ножку саранчи зеленой
Даст муравей — щедрее будет дань.
РАССКАЗ 28
У некоего человека был друг, служивший в диване средь царских слуг. Они долго не видались. Кто-то заметил этому человеку:
— Уже давно ты не видался с таким-то своим другом!
— А я не хочу его видеть! — ответил он.
Случайно присутствовал при этом разговоре один из подчиненных этого человека. Он спросил:
— В чем же провинился твой друг, что тебе неприятно видеть его?
— Ни в чем особом он не виновен, — ответил тот человек, — но я считаю, что друга, служащего в диване, можно видеть только тогда, когда он будет уволен, а я не желаю ему бедствия ради того, чтобы я сам был доволен!
Достигнув благоденствия и власти,
Они и видеть не хотят друзей,
Но в день несчастья, в день своей отставки
К друзьям несут весь груз своих скорбей.
РАССКАЗ 29
Абу-Хурейра, да помилует его Бог, ежедневно приходил навещать избранника божьего[9], да благословит и да приветствует его Бог!
Однажды сказал пророк: «Я Абу-Хурейра, зурни гиббан тазаддуду 'хаббан», то есть: «О Абу-Хурейра, пусть не будет каждодневным твой приход, и тогда моя любовь к тебе возрастет!»
*
Спросили одного благочестивого человека:
— Почему так происходит: хотя солнце и прекрасно, но мы не слыхали, чтобы кто-нибудь возлюбил его страстно и питал к нему привязанность!
— Потому, — ответил он, — что солнце можно видеть ежедневно, кроме зимы, тогда оно бывает скрыто и потому любимо!
Совсем неплохо навещать людей,
Но не части, а то вскричат: «Довольно!»
Побольше укоряй ты сам себя —
Не будет от чужих упреков больно.
РАССКАЗ 30
У некоего праведного мужа в животе начал бушевать ветер непокорный, и он никак не мог удержать его, хотя и боролся с ним упорно. И вот ветер вырвался наружу помимо воли бедняги.
— О друзья, — взмолился он, — то, что совершил я, случилось помимо моей воли, и потому ангелы не запишут этот проступок на мой счет, а зато мое естество получило покой; вы также простите великодушно!
Поверь, живот — тюрьма для ветров злых,
Мудрец в цепях держать не станет их.
Скорей их выпускай, бровей не хмуря, —
На сердце тяжко, коль в желудке буря.
*
Уходит гость, упрям и криворож —
Ужель его удерживать начнешь?
РАССКАЗ 31
Мне опротивело общество моих дамасских друзей, я их оставил, в Иерусалимскую пустыню свои стопы направил и дружил там со зверями, пока не попал в плен к франкам, заковавшим меня в кандалы. Франки отправили меня вместе с евреями на земляные работы во рвах Триполи. Один из алеппских вельмож, с которым мы раньше были знакомы, проходя мимо, узнал меня и воскликнул:
— О, имярек, что приключилось с тобой?
«В горы и в пустыни от людей бежал я,
Чтобы славить Бога жаркими словами.
Можешь ты представить, как я тяжко маюсь,
В грязный хлев посажен с этими скотами.
Лучше быть с друзьями даже и в оковах,
Чем в саду прекрасном рядом быть с врагами».
Он сжалился надо мной, за десять динаров освободил из оков франков, увез с собой в Алеппо и свою дочь соединил со мной брачными узами, давши в приданое сто динаров. С течением времени оказалось, что она женщина скверная, сварливая, непослушная и строптивая. Она стала всячески меня бранить и портить мою жизнь.
Коль добрый муж жену дурную взял в свой дом,
То жизнь его и здесь мы адом назовем.
Бояться злой жены сильней, чем смерти, надо,
О Господи, спаси от этой муки ада.
Однажды, распустив злой язык, она говорила:
— Разве мой отец за десять динаров твоему плену во франкских оковах не положил конец?
— Да, — ответил я, — за десять динаров он меня выкупил, а за сто динаров превратил в твоего пленника!
Слыхал я, как-то раз один слуга царей
Освободил овцу от волчьих злых когтей.
Но к горлу вечером приставил нож холодный...
И плакать начала овца: «Неблагородный!
У волка вырвал ты меня из пасти — что ж?
Я вижу — сам ты волк, и ты меня убьешь!»
РАССКАЗ 32
Некий царь спросил одного богомольца:
— Как проходит твое драгоценное время?
— Всю ночь, — ответил тот, — я молитву возношу, утром Бога об исполнении моих молений прошу, а днем добыть пропитание спешу!
Царь понял намек богомольца и велел назначить ему некоторое, содержание, чтобы снять тяжесть семейных забот с его сердца.
О ты, несущий тяжкий груз забот,
Тебя ль уединение влечет?
Чем ввысь лететь, ты позаботься прежде
О детях, доме, хлебе и одежде...
*
Я только об одном мечтаю, мечась в заботах целый день:
«Как пылко я восславлю Бога, когда сгустится ночи тень!»
А ночью, приступив к молитве, я больше ни о чем на свете
Не думаю, одно лишь гложет: а чем позавтракают дети?
РАССКАЗ 33
У некоего сирийского подвижника в лесу было жилище, а древесные листья он избрал в качестве пищи. Один царь навестил его и сказал:
— Если тебе будет угодно, мы приготовим для тебя место в нашем городе, где ты сможешь творить молитвы лучше, чем здесь, а люди смогут получать пользу от твоих благословений благочестивых и подражать тебе в твоих делах боголюбивых.
Отшельнику не понравились эти слова, и он не принял предложения. Тогда к нему обратился один из вазиров:
— Из уважения к царю тебе следовало бы пойти в город на несколько дней и осмотреть это место. И если чистота твоей жизни, о святой муж, хоть сколько-нибудь нарушится от общения с посторонними — поступай как хочешь.
Богомолец отправился в город, где ему отвели для молитв место в царском дворцовом саду. Это место чаровало сердце и тешило душу.
Как щеки красавиц, горели там алые роз лепестки,
Кудрями любимых вились гиацинтов прекрасных цветки.
Боялись они, как бы вновь в этот сад не вернулись морозы,
Казались не бравшими груди детьми гиацинты и розы.
*
Ветки гранатов в уборе весенней поры:
Зелень, а в ней огневые блистают шары.
Царь сейчас же послал к отшельнику прекрасную служанку.
Красавица страшна любой душе святой,
Красавица павлин иль ангел красотой.
Когда б ее дервиш увидел, несомненно,
Он в тот же час и миг утратил бы покой.
Вслед за ней царь послал к отшельнику и прислужника прелестного и благородной наружностью известного.
От жажды вкруг него все люди изнывают,
Он — водонос, что пить изнывшим не дает.
Глаза красу его впивали — но, кто болен
Водянкой, тем уже евфратских мало вод.
Отшельник стал есть изысканные яства, носить пышные одежды, вкушать лакомые блюда и благоухающие плоды. Он любовался красотой девушки и юноши, служивших ему. Не напрасно говорят мудрецы:
Тебе я отдал душу, веру, знанье,
Я птицей стал, а ты — моим силком.
Словом, блаженное подвижничество отшельника прекратилось, и, как говорят:
Любой законник, златоуст великий,
И даже старец, божество познавший,
Попавши в мир греховный, увязают
Подобно мошкаре, на мед напавшей.
Однажды царь пошел посетить отшельника. Он заметил, что прежний вид его изменился, он. стал румян, растолстел его стан. Аскет возлежал на шелковой подушке, а прекрасный юноша, с опахалом из павлиньих перьев в руках, стоял у его изголовья. Царь выразил радость по поводу хорошего самочувствия отшельника и завел с ним беседу. Под конец беседы царь сказал:
— Из всех людей в этом мире я уважаю два сословия— ученых и отшельников!
При беседе присутствовал вазир — большой философ, человек, видавший мир. Он молвил:
— О повелитель, дружба требует, чтобы ты делал добро этим обоим сословиям. Поэтому ученым давай деньги, чтобы они были еще ученей, отшельникам не давай ничего, если хочешь, чтобы они отшельническому пути следовали неуклонней.
Красавице ни серьги, ни румяна,
Ни хна, ни притиранья не нужны.
Дервишу, что о небе только мыслит,
Ни хлеб, ни подаянья не нужны.
*
Я имею кое-что — большего хочу всегда.
«Ты аскет ли?» — спросят. Нет. Но какая в том беда?
РАССКАЗ 34
Вот рассказ, подобный предыдущему. Одному царю предстояло важное дело, и он дал обет:
— Если все свершится согласно моему желанию, я раздам отшельникам столько-то дирхемов!
Когда его желание исполнилось и его душевное волнение улеглось, пришлось исполнять данный им обет. Он отдал одному из близких слуг мешок дирхемов, чтобы тот роздал их отшельникам. Говорят, что тот слуга был человек смышленый и разумный. Он ходил весь день, а вечером вернулся, поцеловал мешок, поставил его перед царем и сказал ему:
— Сколько я ни искал, я не нашел ни одного отшельника!
— Что за россказни, — молвил царь. — Если положиться на память мою, четыреста отшельников живут в этом краю!
— О повелитель мира, — воскликнул слуга, — тот, кто настоящий отшельник, тот не берет денег, а тот, кто берет, не отшельник!
Царь рассмеялся и сказал своим приближенным:
— Как ни люблю я этих богомольцев и ни уважаю, и как ни злобствует, как ни презирает их этот дерзкий нахал, — все же сегодня он правду сказал!
Когда дирхемы брать готов дервиш,
Ищи другого — с этим прогоришь!
*
Коль господу покорен ты, на небо полон упованья —
И без вакуфа ты дервиш, отшельник ты без подаянья.
Ведь пальчики прекрасных дев и ушки розовые их
И без сережек, без колец всегда полны очарованья.
РАССКАЗ 35
Спросили некоего праведного ученого:
— Что ты скажешь об отшельниках, пользующихся вакуфным хлебом?
Тот ответил:
— Если они пользуются им ради душевной сосредоточенности, то это дозволительно, но если они душевно сосредоточиваются ради хлеба, то это возмутительно.
Кто набожен, тот хлеб берет, чтоб в келье лучше помолиться,
Идет он в келью не затем, чтоб получить побольше хлеба.
РАССКАЗ 36
Некий дервиш прибыл в один дом. Хозяин был человек великодушный и ученый. В его обществе находились несколько образованных и красноречивых друзей, и каждый из них, как принято среди утонченных людей, сыпал шутками и остроумными рассказами. Дервиш, проделавший долгий путь через пустыню, был утомлен и голодом изнурен. Один из присутствующих шутливо обратился к нему:
— Тебе тоже следовало бы что-нибудь сказать!
Дервиш ответил:
— У меня нет образования и красноречия, как у других, да я и не читал ничего. Потому удовольствуйтесь одним двустишием!
Все единогласно воскликнули:
— Говори!
Дервиш сказал:
Изголодался я совсем, а скатерть предо мной,
У женской бани так стоит мужчина холостой.
Друзья рассмеялись, одобрив его шутку, и разостлали скатерть. Хозяин пира воскликнул:
— О друг, подожди немного, слуги мои готовят куфту!
Дервиш поднял голову и молвил:
На скатерть мне, молю, куфту не надо класть,
Голодному, друзья, и черствый хлеб — куфта.
РАССКАЗ 37
Некий послушник сказал своему старцу:
— Что мне делать? Нет мне покоя от людей — в течение дня они часто навещают меня; их приход и уход нарушают мои благие занятия!
— Если они бедные, — сказал старец, — то одолжи им что-нибудь, а что касается богатых, то попроси у них что-нибудь взаймы, чтобы они не подходили больше к тебе.
Когда бы нищий в бой повел отряды мусульманских войск,
Гяуры, клянченья боясь, бежали б до стены китайской.
РАССКАЗ 38
Какой-то законовед сказал своему отцу:
— Пышные и сладкие речи проповедников не оказывают на меня никакого воздействия, ибо я не вижу соответствия между их делами и словами.
Они зовут людей отвергнуть мирское грешное добро,
А сами копят хлеб, одежду и собирают серебро.
Когда в словах ученых только одно пустое бормотанье,
Едва ль тогда на правоверных окажет проповедь влиянье.
Мы лишь того зовем ученым, кто добродетельно живет,
А не того, кто поучает, а делает наоборот.
Вы поучаете людей добру, но сами не помните о добре!
Ученый, мыслящий о том, как бы покушать да вздремнуть, —
Сам в заблужденье. Как же он укажет людям правый путь?
Отец сказал:
— О сынок, не следует под влиянием этой нелепой мысли отвертываться от поучений наставников и такие речи вести, будто все ученые отклоняются от правого пути. Нельзя в поисках праведного ученого лишаться выгод науки, подобно слепцу, который однажды ночью упал в грязь и кричал: «О мусульмане, осветите свечой мой путь!» Какая-то женщина, острая на язык, воскликнула, услышав его крик: «Ведь ты же не видишь свечи, что же ты увидишь при свече?» И вообще собрание для слушания проповедей подобно лавке торговцев. У торговцев, пока наличных денег перед ними не положишь, товара получить не сможешь, а у проповедников, если не проявишь сердечного стремления, не обретешь внутреннего блаженства.
Внимай ученого речам духовными ушами,
Хотя б не так он поступал, как учит, а иначе.
Не слушай болтунов: едва ль разбудит спящего, кто спит,
Поистине, то для него нелегкая задача...
Мужчина должен исполнять совет, когда разумен он,
Хотя бы он написан был лишь на доске висячей.
*
Некий набожный муж в медресе появился, покинув обитель.
Он с людьми тариката порвал, отказался от прежних друзей.
Я его вопросил: «Чем ученый отличен, скажи, от дервиша,
Если ты, от дервишей уйдя, предпочел им ученых мужей?»
Он сказал мне: «Отшельник от волн лишь свой коврик истертый спасает,
А ученый спасает от бурь утопающих в море людей».
РАССКАЗ 39
Некий юноша спал пьяный на дороге, выпустив из рук узду воли. Проходил мимо него благочестивый муж и взглянул на это отвратительное зрелище. Пьяный поднял голову и сказал:
«Когда мимо ничтожного проходят, глаза милосердно отводят!»
Грешника видя, ты кротко пройди,, не взирай на пороки,
Мимо меня милосердно пройди, порицатель жестокий!
*
На грешников, о муж святой, великодушнее взгляни,
Не отвращай свое лицо от них с презрением холодным.
Пусть по своим поступкам я неблагороден — но зато
Ты, с милосердием взглянув, себя покажешь благородным.
РАССКАЗ 40
Несколько беспутных гуляк ополчились на одного дервиша. Они стали обзывать его непристойными словами, его истязали и всячески терзали. Он пошел с жалобой к старцу, наставнику дервишей, и рассказал, что случилось. Старец сказал ему:
— О сынок, рубище дервишей — платье довольства малым, и если тот, кто в этой одежде, когда представится случай, не может перенести злополучий, тот лжедервиш, и ему не дозволено носить рубище.
Ты, бросив камень, ни за что не замутишь большого моря.
Мудрец обиделся? Тогда всего лишь мелкий он ручей.
*
Когда тебя обидят — уступи,
Зато потом твой будет грех прощен.
Конец наш, братец, прах, так будь как прах,
Покуда в прах не будешь превращен.
РАССКАЗ 41
В Багдаде было как-то раз — внемли! —
Что занавес и знамя спор вели...
В пыли дорог, со стертыми ногами,
С укором занавесу молвит знамя:
«С тобою вместе служим мы, мой друг,
Принадлежа к числу царевых слуг...
Я отдыха не знаю ни мгновенья,
То я иду в поход, а то в сраженье.
Мучений ты не знал, не брал твердынь,
Не видел пыли, смерчей и пустынь.
Ты видишь — счет велик моим работам,
За что ж тебе лишь воздают почетом?
Тебя ласкает юноша-слуга,
К тебе служанка вовсе не строга,
Меня же конюхов хватают руки,
Я сковано в боях, я в вечной муке».
«Главу клоню я, — был ответ, — к ногам,
А не вздымаю дерзко к небесам.
Тот, кто надменно поднимает шею,
Наверняка себе сломает шею».
РАССКАЗ 42
Некий благословенный муж увидел: стоит борец надменный и грубый; он разъярен, пеной его покрыты губы. Благочестивый муж спросил:
— Что приключилось с этим борцом?
Ему ответили, что кто-то обругал его.
— Вот глупец, — воскликнул тот, — поднять гирю в тысячу манов ему пустяки, а тут вдруг какие-то слова так его задели, что он не может этого вынести!
Когда в тебе живет лишь глупость, на мужество не притязай.
Не хвастайся могучей дланью, — хотя б и не был бабой ты,
Коль ты способен, друг любезный, то услади подруги рот,
Не в том же мужество, поверь мне, чтоб разбивать чужие рты.
*
Пусть пасть слона своею дланью он может разорвать,
Но если он не человечен, то не мужчина он.
От праха происходят люди, так скромен будь, как прах,
А то едва ли человеком ты будешь наречен.
РАССКАЗ 43
Спросил я некоего праведного мужа о свойствах суфиев.
— Прежде всего, — ответил он, — их за то славят, что они желания ближних выше своих выгод ставят. Ведь и мудрецы говорят: брат, который скован только заботами о себе, тебе не брат и не близкий!
Если спутник твой спешит, спутник он тебе плохой,
Не привязывайся к тем, кто не дорожит тобой.
*
Если родич не богобоязнен, если мало благочестья в нем,
Лучше разорви родство навеки и забудь о родиче своем.
Помню я, что какой-то лжеправедник, услышав последнее двустишие, начал возражать против моих слов и сказал:
— Всевышний Господь в своей священной книге велел поддерживать родственную привязанность и запретил разрыв уз родства; а этому противоречат твои слова!
— Лжешь, — ответил я, — все это соответствует Корану. Там сказано: «Если родители твои стараются, чтобы ты сделал своими сотоварищами тех, кого ты не ведаешь, то не повинуйся им!»
Я тысячи своих родных, чуждающихся Бога,
Пожертвую для чужака, что чтит Владыку строго.
РАССКАЗ 44
В Багдаде жил достойнейший старик,
Чью дочь сапожник в жены взял, мужик.
Раз укусил ее мужик жестокий,
Из губ пошли кровавые потоки.
Узнав, что дочь измучена вконец,
Наутро зятю так сказал отец:
«Ты для того, болван, имеешь зубы,
Чтобы кусать — но кожу, а не губы!»
Не шутка — этой басни острие,
Глубокий вывод сделай из нее..
Кого поработил дурной обычай,
Навек его останется добычей.
РАССКАЗ 45
У одного законоведа была безмерно безобразная дочь. Она достигла брачного возраста, но, несмотря на ее приданое и богатства, которыми она могла похвалиться, никто не желал на ней жениться.
Шелк и парча нам кажутся не к месту,
Когда оденут гадкую невесту.
В конце концов делать было нечего родным, сочетали ее брачными узами со слепым. Рассказывают, что в это время прибыл из Серендиба врач, умевший возвращать зрение слепым. Законоведа спросили:
— Почему бы тебе не полечить зятя?
— Боюсь, — ответил он, — что, став зрячим, он разведется с моей дочерью!
Уродливой жене незрячий нужен муж.
РАССКАЗ 46
Некий царь с презрением смотрел на собрание дервишей. Один из них уразумел в чем дело и сказал:
— О царь, в этом мире мы живем спокойнее, чем ты, меньше волнений в груди тая, и наша жизнь блаженнее, чем твоя, после смерти мы равны, а в день воскресения мы лучше тебя.
Пусть царь страны живет в довольстве высшем
И корки оставляет нам, дервишам.
Когда и тот погибнет и другой,
Они лишь саван унесут с собой.
Царям прощаться с сим земным жилищем
Труднее, чем оборванным и нищим.
*
Внешние признаки дервиша — рубище и нестриженые волосы, но действительные его приметы — бодрое сердце и умерщвленная плоть.
Дервиш не тот, кто от людей уходит в келью самозванства,
А если что не по нему, так сразу начинает бой.
Когда бы на него с горы катился по тропинке жернов,
То не был бы дервиш святым, когда б ушел с тропинки той.
Обязанность дервишей — молитвы и славословия Богу, услужение и повиновение ему, принесение в жертву себя и довольство малым, исповедание единобожия и упование на Бога, смирение и терпение. Кто обладает этими свойствами, он воистину дервиш, хотя бы он носил кабу. Но бродяга, не творящий молитвы, живущий у похоти и вожделений во власти, проводящий дни в оковах страсти, а ночами пребывающий во сне беспечности, пожирающий все, что попало, и болтающий все, что приходит на язык, — он все равно беспутный гуляка, если даже он облачен в рубище.
В твоей природе благочестья нет,
Хоть платье лицемерья носишь ловко:
Закрыл ты пурпурной завесой дверь,
А там, внутри — потертая циновка.
РАССКАЗ 47
У сада как-то видеть мне пришлось —
Лежат с травой цветы прекрасных роз...
Спросил я: «Почему траве ничтожной
Лежать с великолепной розой можно?»
«Молчи! — трава взмолилась, зарыдав.—
Ведь дружба — благороднейших устав!
Я не пахуча, глазу не услада,
Но я— трава из одного с ней сада!..»
...Ничтожный раб у трона Бога я,
Плод вечных благ его — душа моя.
В душе немного доблести иль много —
Но уповаю я на милость Бога.
Хоть не богат товарами мой склад,
Хоть благочестьем я и не богат,
Но может Бог спасти раба от муки,
Хоть у раба и опустились руки.
Своих рабов, доживших до седин,
Отпустит благородный господин.
О Боже, мироздания основа,
Прости же ты меня — раба седого!
О Саади, стань на священный путь,
Иди в Каабу, в драгоценный путь...
Злосчастный только не признает Бога —
Другого в мире не найти порога...
РАССКАЗ 48
Спросили некоего мудреца:
— Что, по-твоему, лучше — быть щедрым или смелым?
— Тому, кому щедрость дана, — отвечал он, — смелость не нужна!
На могиле Бахрам-Гура начертали так:
«Лучше щедрые ладони, чем большой кулак!»
*
Хатема Тая нет, но навсегда
Осталось имя, славное добром.
Плати «зекат» — коль подстрижем лозу,
Мы винограда больше соберем.
Глава третья О ПРЕИМУЩЕСТВАХ ДОВОЛЬСТВА МАЛЫМ
РАССКАЗ 1
Какой-то нищий из Магриба на рынке торговцев тканями в Алеппо говорил:
— О хозяева благ, если бы вы совестью обладали, а нам, нищим, небеса воздержанность дали, то перевелось бы на этом свете попрошайничество.
Приди ко мне, воздержанность, молю,
Твоим благим достоинствам конца нет.
Терпенья угол — доля мудрецов,
Нетерпеливый мудрецом не станет.
РАССКАЗ 2
В Египте жили два сына эмира: один изучал науки, другой собирал богатства в свои руки. В конце концов первый из них стал выдающимся ученым своего века, а другой сделался царем Египта. Однажды богач, с презрением посмотрев на ученого, сказал:
— Я достиг царства, а ты все еще прозябаешь в нищете!
— О брат, — молвил тот, — все-таки мне больше надлежит возблагодарить Господа — да будет славным Его имя! — за Его благодеяния, ибо я обрел наследие пророков, науку, а ты же наследие Фараона и Амана — Египетское царство.
Пусть я раздавленный ногою муравей —
И все ж я не оса, страшащая людей...
Весь век я буду славить провиденье,
Что силы нет во мне для угнетенья.
РАССКАЗ 3
Слышал я, что некий дервиш, испытывая страшную нищету, пришивал лоскут к лоскуту и для утешения своей бедной души говорил:
Не нужно больше ничего — лишь черствый хлеб и власяница.
Мне легче вынести беду, чем у чужого одолжиться.
Кто-то сказал ему:
— Что ты сидишь? Такой-то человек в этом городе весьма великодушен, велениям щедрости послушен. Он готов услужить свободным мужам[10] и является как бы привратником их сердец. Если он узнает о том, каково твое положение, он сочтет за честь удовлетворить желание души такого досточтимого человека, как ты!
— Молчи, — воскликнул дервиш, — лучше умереть в нищете, нежели обратиться со своей нуждой к кому-нибудь!
Я дыры предпочту латать, в углу терпения страдать,
Лишь не просить у богачей одежды да обеда.
Воистину — зачем скрывать — считаю адской мукой я
К блаженству рая вознестись при помощи соседа.
РАССКАЗ 4
Некий иранский царь отправил одного искусного врача служить Мухаммеду-Избраннику, — да благословит и да приветствует его Бог! Целый год врач пробыл в стране арабов, но за это время никто не пришел к нему показаться или просить у него исцеления. Пошел он к пророку — мир ему! — и пожаловался:
— Меня прислали сюда лечить твоих последователей, но до сих пор никто не обращался ко мне с просьбой исполнить эту обязанность, возложенную на твоего раба.
Посланник — мир ему! — молвил:
— У нашего народа такой обычай в ходу: пока не одолеет их голод, они не смотрят на еду, и отстраняют они руки от еды, еще не утолив до конца голода!
— Вот причина здоровья! — воскликнул врач и, поцеловав прах у ног пророка, уехал.
Мудрец тогда вести беседу станет,
Тогда лишь к пище руку он протянет,
Когда молчанье делу повредит,
А голод сил его совсем лишит
И ясно — будет мудро малословье,
А пища принесет ему здоровье.
РАССКАЗ 5
В жизнеописании Ардашира Бабакана говорится что как-то раз он спросил арабского мудреца:
— Сколько пищи надо принимать в день?
— Весом в сто дирхемов! — ответил тот.
— А сколько силы получишь от этого? — спросил Ардашир.
— Такое количество пищи, — отвечал араб, — будет носить тебя, а все, что ты добавишь к этому, ты сам будешь носить.
Это значит: достаточно такого количества пищи, чтобы ты на ногах держался сам, а все, что ты съешь сверх этого, — излишек, который придется носить твоим ногам.
Мы едим, чтобы жить, чтоб воздать Богу честь —
Ты считаешь, что жизнь для того, чтобы есть.
РАССКАЗ 6
Два хорасанских дервиша странствовали вместе. Один из них был очень хил, так как он только раз за две ночи ел и пил, а другой был крепок, так как за день он ел три раза. Случайно у ворот одного города их заподозрили в соглядатайстве, обоих заперли в один дом и двери замазали глиной потом.
Через две недели, когда выяснилось, что они не виновны, сильного нашли мертвым, а хилого живым. Все поражались этому. Один мудрец сказал:
— Вот если бы случилось обратное, тогда было бы удивительно, ибо первый был обжорой, не был закален в лишениях и умер в мучениях, а второй был воздержан и, конечно, в силу привычки и умеренности вытерпел голод и остался жив!
Те, что воздержны при еде бывают,
Всегда легко перенесут лишенья.
Кто чреву угождал и жил в обилье,
Попав в беду, погибнет от мученья.
РАССКАЗ 7
Некий мудрец запрещал сыну много есть, уверяя его, что пресыщение губит человека. Сын ответил:
— О отец, напротив, голод морит людей. Разве ты не слыхал, что говорят остроумные люди: «Лучше умирайте, пресытясь, а с голодом не миритесь».
— Соблюдай меру! — воскликнул отец. — «Ешьте, пейте, но не излишествуйте!» [11]
Не нужно обжираться, друг, не то тебя сорвет,
Не нужно также голодать — не то душа уйдет...
*
И довольства и радости много бывает от пищи,
Но больным упадет, кто в своей ненасытен алчбе...
Будет вредно варенье из роз, если есть выше меры,
Ешь умеренно, друг, — будет корка вареньем тебе.
*
Когда ты человек, тогда не будь обжора —
И пес из-за еды натерпится позора.
РАССКАЗ 8
Спросили некоего больного:
— Чего тебе хочется?
— Ничего не хочется! — ответил больной.
Когда объестся человек и заболит живот,
Ему на помощь ни одно лекарство не придет.
РАССКАЗ 9
В городе Васите суфии задолжали несколько дирхемов одному бакалейщику[12]. Бакалейщик ежедневно приходил за своими деньгами и обзывал суфиев грубыми словами. Братья его назойливостью были утомлены, но что поделаешь — терпеть были принуждены. Один благочестивый муж из их числа воскликнул:
— Легче утолить голод чрева обещанием пищи, чем удовлетворить бакалейщика обещанием денег1
Ты лучше откажись от милости богатых,
Чтоб от привратников не слушать грубых слов.
Да, лучше умереть от недостатка мяса,
Чем ругань выносить нахальных мясников...
РАССКАЗ 10
Во время татарского нашествия один доблестный муж был смертельно ранен. Кто-то сказал ему:
— У такого-то купца есть целебное снадобье; если ты у него попросишь, быть может, он не пожалеет дать тебе его.
Говорят, что этот купец славился своей скупостью.
Если б он не хлеб, а солнце
Положил на стол с едой,
То до воскресенья мертвых
Мир забыл бы свет дневной.
Доблестный муж молвил:
— Если я попрошу мне потребное снадобье целебное, то еще не известно, даст он или не даст. Если он и даст, не известно, поможет мне это снадобье или не поможет, но само унижение — упрашивать его — это уже смертельный яд!
Все, что ты выклянчил у подлых, злых людей,
Ты телу дал, отдав кусок души твоей.
И мудрецы говорят: «Если будут продавать воду жизни ценою чести, мудрый человек не станет ее покупать, ибо лучше умереть в мучении, чем жить в унижении».
Из рук у доброго возьмешь ты колоквинт, как сладость,
А кислолицый сладость даст — и все тебе не в радость.
РАССКАЗ 11
У некоего ученого в семье едоков было немало, а средств не хватало. Он обратился с просьбой о помощи к одному вельможе, который был о нем самого доброго мнения. Однако вельможа нахмурился, услышав его просьбу, попрошайничество со стороны образованного человека показалось ему омерзительным.
Не делай кислого лица, когда идешь просить у друга.
Иначе будет и тебе и другу очень тяжело.
Когда идешь, гоним нуждой, иди с веселою улыбкой —
И благодетель твой тогда не сморщит ясное чело.
Говорят, что вельможа прибавил ему жалованье не намного, но намного убавил свою привязанность к нему. Через некоторое время ученый, не замечая у него прежней привязанности, воскликнул:
Противна пища, если ты обрел ее, главу унизив:
Бурлит котел твой, но в котле честь, друг мой, варится твоя
*
Да. возвышенье платы мне приводит к умаленью чести..
Уж лучше бедствовать — мольба и униженье ходят вместе.
РАССКАЗ 12
Некий дервиш оказался в нужде. Кто-то сказал ему:
— Такой-то человек обладает несметным богатством; если он узнает о твоей нужде, то он незамедлительно поможет тебе в беде!
— Я его не знаю!—воскликнул дервиш.
— Я сведу тебя к нему! — воскликнул товарищ и, взяв его за руку, повел его в дом богача.
Дервиш, на богача с надутыми губами и важно восседающего бросив взгляд, ничего не сказал и воротился назад. Кто-то сказал ему:
— Что же ты наделал?
— Я подарил его подарок выражению его лица! — молвил он.
Не проси ничего у людей кислорожих:
Их увидишь — и жизнь сокращается вдвое.
Говори о беде только с тем человеком.
Чья улыбка дарит тебе злато покоя.
РАССКАЗ 13
Однажды в засушливый год дервиши в Александрии выпустили из рук поводья выдержки. Врата небесные были заперты для земли, хотя вопли ее жителей и достигали небесных обителей.
Звери, птицы, букашки и рыбы взносили
К небосводу мольбы, поношенья, упреки.
Если б люди собрали все вздохи и стоны,
Это были бы тучи, а слезы — потоки.
В такую годину жил один подлец — да не будет у него друзей! — о свойствах которого было бы неприлично говорить, особенно в присутствии вельмож, но так как нельзя и промолчать о его свойствах, ибо люди могут объяснить молчание бесталанностью рассказчика, то поэтому ограничимся двумя двустишиями — ведь, как известно, немногое свидетельствует о многом, а горсточка зерна служит образцом многих харваров.
Когда б его убил злодей татарин —
Татарин этот был бы чист вполне.
Подлец не раз стоял Багдадским мостом:
Под ним вода, а люди — на спине.
Вот такой человек, о свойствах которого ты слышал сейчас, в такую тяжкую годину обладал несметным богатством. Он жертвовал людям свое добро, раздавал нуждающимся золото и серебро, а для странников расстилал скатерть... Несколько дервишей, доведенных до крайности гнетом бедствия, решили пойти на его благотворительный пир и пришли предварительно посоветоваться со мной. Не соглашаясь, я покачал головой и воскликнул:
Не станет лев объедки есть собачьи,
Он лучше сдохнет в логове своем;
Подвергни тело голоду и мукам,
Но не унизься перед подлецом.
*
Пусть Фаридуну равен он несметностью своих богатств,
Но раз душой ничтожен он — его поставишь ни во что ты.
Шелк и парча на подлеце его не скрасят все равно...
Стена останется стеной под слоем пышной позолоты.
РАССКАЗ 14
Спросили Хатема Тайского:
— Видал ли ты на свете человека более великодушного, чем ты, или, может быть, слыхал о таком?
— Да, — ответил тот, — однажды я принес в жертву сорок верблюдов для арабских эмиров, и случай меня увлек в пустыню, в отдаленный уголок. Там я увидел дровосека, собиравшего вязанку верблюжьей колючки. Я спросил его:
— Почему ты не идешь на благотворительный пир Хатема, ведь вокруг его скатерти собралось целое племя?!
Он ответил:
Коль ешь ты хлеб, своим трудом добытый,
Подачки у Хатема не ищи ты.
Я убедился, что он более великодушен и благороден, чем я!
РАССКАЗ 15
Моисей — мир ему! — однажды увидел бедняка, закопавшегося в песок, чтобы скрыть свою наготу...
— О Моисей, — попросил бедняк, — помолись за меня, чтобы Всеславный и Всемогущий Господь дал мне средства к жизни, или не видишь ты — я дошел до крайности от нищеты!
Моисей — мир ему! — помолился и ушел. Спустя некоторое время он возвращался после беседы наедине с господом и увидел, что закован в цепи бедняк, а вокруг него собралась толпа зевак. Моисей спросил:
— Что случилось?
Ему ответили, что бедняк напился, подрался и убил человека; теперь его ведут на казнь...
Бывает, слабый силу обретет, —
И вот уже он слабым руки гнет.
«Если бы бог полными руками сыпал дары свои на людей, они сделались бы на земле непокорными!»
Моисей — мир ему! — признал мудрость творца вселенной и попросил прощенья за свою дерзкую молитву.
Надменный, кто тебя вверг в яму? Цела ль еще душа твоя?
Погиб ты! Крылья непотребны, как вижу я, для муравья!
*
Коль деньги получил подлец, алмазы, золото, чины,
Тогда его дурной башке толчки и тумаки нужны.
Ты разве не слыхал, мой друг, присловье древних мудрецов:
Лишь та букашка хороша, которой крылья не даны?
*
У отца много меда, но сын его бредит в жару..
*
Тот, кто не залил роскошью тебя,
Так поступил, поверь мне, лишь любя.
РАССКАЗ 16
Видел я одного араба среди ювелиров Басры. Он рассказывал:
— Однажды в пустыне я потерял дорогу и испытывал великую тревогу. У меня не было никаких путевых припасов, и я готовился к гибели, как вдруг я нашел мешок, оказавшийся полным жемчуга... Никогда мне не забыть того восторга и радости, когда я еще думал, что он полон жареных пшеничных зерен, и той горечи и отчаяния, когда я увидел, что это жемчуг!
Когда в сухой пустыне ты среди песков сыпучих жаждешь,
Возьмешь ли раковину в рот, иль жемчуг — пропадешь с тоски
Когда с дороги сбился ты, забыв дорожные припасы,
То деньги в поясе твоем — что глиняные черепки.
РАССКАЗ 17
В пустыне однажды один араб кричал от непомерной жажды:
Одну я знать хочу до смерти
Утеху — слаще всех утех, —
Чтобы река колен достигла,
А я наполнить мог свой мех.
РАССКАЗ 18
Подобным же образом некий путешественник заблудился в бескрайней пустыне. Силы его иссякли, припасы истощились, хотя в поясе его еще дирхемы хранились. Он долго блуждал, но, не обнаружив дороги, погиб от лишений. И вот как-то его тело увидели странники. Около тела лежали дирхемы, а на песке было начертано:
Припасов путевых не взявший в дальний путь
И с чистым золотом окажется в убытке.
Голодным путникам вареной репы кус
В песках нужней, чем все серебряные слитки...
РАССКАЗ 19
Я никогда не жаловался на времени круговорот и не хмурил лица, видя, что превратная судьба мне несет. И лишь однажды, когда ноги мои были босы и не было у меня возможности купить туфли, я вошел со злобой в душе в соборную мечеть Куфы. И там я увидел человека, у которого не было ноги... Я возблагодарил Господа за благодеяния Его и стал терпеливо переносить отсутствие у меня обуви.
Сытый смотрит на дичь равнодушно и вяло,
Дичь ему все равно что порей за обедом.
Но вареная репа — что дичь для бедняги,
Кому сытый обед и достаток неведом...
РАССКАЗ 20
Однажды зимою некий царь с несколькими приближенными отъехал во время охоты далеко от дворца. Наступил вечер. Увидев неподалеку крестьянскую хижину, царь сказал:
— Ночью пойдемте туда, чтобы холод нас не беспокоил.
Один из вазиров молвил:
— Недостойно высокого сана царей искать убежища в хижине ничтожного крестьянина. Лучше мы здесь разобьем шатер и разведем костер!
Узнав об этом, крестьянин приготовил, что у него было под рукой, и отнес царю. Поцеловав перед ним прах, он молвил:
— Величие государя не особенно пострадало бы, если бы он зашел в нашу хижину, но советники не хотели, очевидно, чтобы возвысилось достоинство крестьянина!
Царю понравилась его речь, и ночью все перебрались в его хижину. Утром царь одарил крестьянина почетной одеждой и наделил другими дарами. Крестьянин некоторое время шел у стремени царя, такие стихи говоря:
Хотя удостоил султан бедный дом наш своим посещеньем,
Он саном своим и величьем от всех умалений храним...
Зато вознеслась деревенская шапка до солнца макушкой.
Высоким присутствием, царь, осеняясь твоим...
РАССКАЗ 21
Рассказывают, что какой-то презренный нищий сколотил огромное состояние. Царь сказал ему:
— Говорят, у тебя несметные богатства, а мы испытываем большую нужду. Если ты поможешь нам некоторым количеством денег, то мы, как только получим урожай, отдадим тебе долг!
— О повелитель лика земли, — молвил нищий, — недостойно величия царей марать свою великодушную десницу деньгами такого, как я, нищего, — ведь сбирал я это богатство по зернышку!
— Не беда, — воскликнул царь, — мне нужно отдать их неверным, грязное достойно грязных!
Не слишком хороша вода из христианского колодца,
Но если иудей умрет — то чем омыть его придется?
*
Говорят: нечиста известковая глина
И для доброй годится ли цели?
Мы ответим: ну что же, тогда мы замажем
Ею места отхожего щели.
Слыхал я, что нищий отказался выполнить царский указ, стал спорить и говорить дерзости, на государя злясь. Тогда царь велел отнять требуемое количество силой и угрозами.
Коль царь не может лаской справить дело,
Тогда пора насилия приспела.
Кто не способен ближним сострадать,
Не может милосердья ожидать.
РАССКАЗ 22
Видал я одного купца, у которого было товара сто пятьдесят верблюжьих вьюков, сорок слуг и рабов. Однажды ночью на острове Киш он повел меня в свою лавку и всю ночь без отдыха бормотал пустые слова:
— В Туркестане у меня есть такой-то склад, а в Хиндустане такой-то товар, вот купчая крепость на такую землю, а такой-то должен мне столько-то...
То он говорил:
— Вот собираюсь в Александрию, там хороший воздух!
Потом восклицал:
— Нет, в Западном море человека подстерегают всякие бедствия. Но, Саади, предстоит мне еще одно путешествие; если только оно осуществится, то весь остаток жизни я проведу в своем углу!
— Какое же это путешествие? — спросил я.
— Я хочу повезти в Китай персидскую пемзу, — я слышал, она там в высокой цене, а оттуда повезу китайский фарфор в Рум, румийский шелк — в Индию, индийскую сталь —в Алеппо, алеппское стекло — в Йемен, а йеменские ткани — в Персию. После этого оставлю я торговлю и засяду в своей лавке...
Короче говоря, он нес столько чепухи, что у него не было уже сил говорить.
— Саади, ты тоже расскажи что-нибудь о том, что ты видел или слышал! — попросил он наконец.
Я воскликнул:
В пустыне, средь могил — ты слышал, друг? —
С верблюда у купца свалился вьюк;
Он молвил: «Очи жадные насытит
Одна могила: мал для них сундук!»
РАССКАЗ 23
Слыхал я об одном богаче, скупость которого повсеместно была настолько же известна, насколько щедрость Хатема Тайского. Снаружи он был украшен мирскими благами, но внутри его до такой степени укоренилась душевная мерзость, что он не выпустил бы из рук малый хлебец за великую душу, не угостил бы куском хлеба кошку Абу-Хурейры и не бросил бы кости собаке семи отроков...[13] Словом, никто не видал дверь его дома открытой, а скатерть его накрытой.
Лишь запах вкусных яств его
Отведать мог несчастный нищий;
И птицам, пообедав, он
Кусочка не оставит пищи.
Слышал я, что он через Западное море направлялся в Египет и мечтал он стать Фараоном, «вдруг пришел час ему потонуть» [14], плыть стало трудно, противный ветер закачал судно:
Как сердцу не всегда дано с твоей природой гнусной ладить,
Так и попутный ветер дуть в твой парус может не всегда.
Он воздел руки с молитвой и начал бесполезно орать: «Садясь на корабль, они заверяют
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Утро вечера мудренее - Николай Николаевич Не спеши говорить, что у тебя все хорошо после вакцины. Не думаю, что ее создали, чтобы спасти твою жизнь. Поживем увидим. Утро вечера мудренее.
